Текст книги "Сказания о Хиль-де-Винтере (СИ)"

Автор книги: Моранн Каддат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

Глава 25. Плоды страсти

Раздираемая самыми противоречивыми мыслями, Като отправилась в свои покои. Ни в какой душ лезть не хотелось – она забралась прямиком на свою круглую софу, завернулась, словно в кокон, в мягкое одеяло и постаралась как можно быстрее уснуть.

Где-то ближе к полуночи Като разбудил неясный шорох. Кое-как разлепив веки, она обнаружила, что стена из живого плюща, закрывавшая ванную, колышется. Вспомнив, как страшный сон, эти «гранатовые игрища», девушка, готовая уже буквально со всему со стороны хозяина замка, сдернула с софы шелковую простыню и, завернувшись в нее, как в греческий хитон, решила взглянуть, кто же потревожил ее посреди ночи.

– О, ваша светлость, простите, я разбудила вас, простите, пожалуйста, – ее взору предстала взволнованная служанка, та самая, что убирала ее комнату, выливала на нее в душе кувшины воды и не далее, чем сегодня, разминала ее затекшие плечи во время игры в гранатовые зернышки. А сейчас эта карамельно-волосая девушка с витиеватой татуировкой у основания шеи – сейчас она губкой мыла листья азалии на подоконнике.

– Извините, ваша светлость, – испуганно пролепетала рабыня, в поклоне достав почти до паркета. – Я не успела убраться здесь днем, пока вы отсутствовали, и вы ведь выиграли меня сегодня в игре, я должна была следовать за вами, извините…

Като жестом показала ей, что извинений довольно и можно принять нормальное человеческое вертикальное положение.

– Да уж, что день сегодня, что ночь. – Посетовала Като, отправляясь назад, в кровать, тайком прикрывая от рабыни зевок.

– Простите еще раз, ваша светлость, – опять начала девушка и тут же спохватилась. – Может быть, ваша светлость желает что-нибудь? Кальян? Спиртное? Что-нибудь съестное из кухни?

– Ну, разве что, кальян. Есть у вас какая-нибудь смесь, чтобы крепко спать?

Рабыня, все еще кланяясь, наполнила кальян водой и курительной смесью. Като, расположившись на абрикосовой софе, развлекалась с пузырями в воде за стеклом.

– Что здесь?

– Шалфей, зверобой, душица, дикая мята, ведьмино зелье…

Като закашлялась, представив себе, что сейчас она, как Гард, превратится в кота от этого зелья.

– Что еще за «ведьмино зелье»?

– Сон-трава, ваша светлость. – Пояснила служанка. – Его величество – в замке герцога величали как короля – его величество очень ценит это снадобье.

Като закашлялась вторично.

– Хватит уже с меня вашего герцога!

– Простите, ваша светлость, – в конец смутилась служанка.

– Хватит извиняться! – Прервала ее Като. – Кроме гранатовых игрищ у вас в замке есть что-нибудь более…безопасное для здоровья?

– Бильярд, эритринские нарды, замийские шахматы, карточные игры, – принялась перечислять рабыня.

– Ты и крупье еще подрабатываешь? – Усмехнулась заскучавшая Като. – Вполне возможно, я засну до конца покера «тысяча». Давай лучше сыгранем в дурака.

– Вам угодно на желание, ваша светлость? – Горничная, поклонившись, вытащила из комода шкатулку с картами, тисненую золотом.

– А черт с ним, давай на желания. И не помешало бы закусить что-нибудь. Ну и выпить, разумеется.

Горничная сбегала на кухню. Вернулась с подносом, оставила его на прикроватной тумбе, подвинула к софе журнальный столик и начала технично перемешивать полную колоду. Като, тем временем, успела слегка перекусить канапе с обернутыми сыром креветками и фаршированными виноградинами, отпила глоток легкого белого вина с благородной кислинкой. Приготовилась к игре, как вдруг заметила, что горничная по мере тасования сбрасывает часть карт в отдельную стопку. Като уже подумала, что ее соперница по игре мухлюет, но горничная подвинула эту стопку нашей «графине».

– Вытяните карту на гадание, ваша светлость.

Выполнив ее просьбу, Като перевернула карту и обнаружила на ней изображение рогатого Дьявола.

– Старшие арканы не участвуют в игре, – объявила горничная. – Но из них вам выпал Владыка Тьмы и Мрака, ваше превосходительство, должно быть, вы играете, как Дьявол, и мне вас ни за что не обыграть.

– Глупости, – Като уже мысленно погрузилась в свой расклад из одних почти пик.

Несмотря на то, что горничная играла очень, очень недурно, первые два раза она уже проиграла, и Като заподозрила, что та ей попросту поддается. Като заставила ее выпить бокал вина за первый проигрыш, просто чтобы не пить в одиночку, а вторым ее желанием было взглянуть на танец в исполнении горничной. Критично осмотрев ее маленькую, но вполне грациозную и подтянутую фигурку, Като решила, что девушка должна уметь танцевать.

Поудобнее расположившись на софе и потягивая скользкую внутренность ягод винограда, «графиня» приготовилась к созерцанию сего зрелища, нацепив на себя маску веселья.

Маску – потому что внутри Като ничто больше не могло по-детски ликовать и веселиться. Гранатовые игрища Матея, оказалось, разрушили в ней все это, или же перебросили мост к чему-то новому, сделав ее другой Като? Сложно сказать. Разнородные чувства, эмоции, мысли вперемешку с воспоминаниями хаотично теснили друг друга в ее голове. Танец рабыни не столь обрадовал ее, сколько почему-то расстроил. И она зачем-то пыталась это от нее скрыть.

Като сделала последнюю затяжку из кальяна и допила очередной бокал вина, и принялась наблюдать не столько за движениями горничной, сколько за своими чувствами. Сомнений нет – танцы рабыни будоражили ту часть ее души, что раньше не смела подать голос. И имя ей было – всепоглощающая, готовая подчинить себе все ее естество Страсть. Пока ее горничная то так прыгала на стену живого плюща, то эдак, извиваясь, как змея, нагибалась до пола, приседала и поднималась вновь, Като наблюдала за своей реакцией. То, что она замечала за собой, ее пугало, и она никак не могла определить – конкретно ли эта рабыня вызвала в ней неведомое ранее чувство, или же это гранатовая вечеринка герцога затронула что-то запретное, сняла так старательно создаваемые ею оковы разума для своей же собственной чувственности.

Когда служанка закончила, Като крикнула «браво» и зааплодировала.

– Раздавай еще партиечку.

И каково же было ее удивление, когда осмелевшая горничная оставила Като «в дураках» с козырным тузом и двумя дамами.

– Мне нужно было повнимательнее ходить, – буркнула самой себе Като.

– О, извините, ваша светлость…

– Да ладно уж, как договаривались, говори свое желание.

– Я бы хотела сделать вам массаж.

Като даже растерялась от такого неожиданного желания. Пробудившееся внутри нее чудовище кричало «да здравствует массаж», усилием разума Като отогнала от себя это наваждение.

– Массаж, так массаж, – и, оголившись, перевернувшись на живот, позволила горничной вылить себе на спину массажное масло из цветов персика. Служанка согрела руки и принялась растирать масло. Она проворно и привычно размяла ей косточки, затекшие плечи и руки. Но массируя круговыми движениями графинины бедра, несколько раз, как бы невзначай, скользнула на попу. Като в такие моменты словно обдало контрастным душем, перехватило дыхание. Она списала все свои мысли на озабоченность, ведь чудовище внутри нее твердило «еще, давай еще».

Горничная, словно улавливая ее мысли, только этим не ограничилась. Она потерла Като ребра, а потом, опять будто бы нечаянно пробежалась пальчиками по груди, а затем недвусмысленно коснулась языком ее спины между лопаток – «кошачьего местечка». Като замерла от неожиданности, и тут же резко обернулась к горничной. Во дворе неистово трещали цикады, лунный свет один очерчивал их силуэты в этой комнате – ибо горничная в какой-то момент успела затушить все пять свечей в подсвечнике на окне.

Не помня себя саму, Като рывком притянула к себе свою горничную и наградила ее невиданной пылкости поцелуем. Рабыня от неожиданности растерялась, хотела отпрянуть, но тут же, словно о чем-то вспомнив, покорно и бессильно обмякла. Като тотчас же выпустила ее, осознав свою ошибку.

Нет, не этого требовало ее тело.

Где-то в глубине ее этой ночью растаял огромный ледник, в котором она сама держала в плену, словно сибирского мамонта, доселе неведомое ей Чудовище Чувственности. И когда сегодня, сейчас, оно получило право голоса в ее сознании, это чудовище, она ошибочно приняла его за влюбленность, если хотите, просто тягу – к этой самой горничной. Но поцеловав объект своего вожделения, она не ощутила ничего, с таким же успехом можно было целовать вон те листья плюща, или же покусывать лед из бокала с напитком, или же обнимать камень.

* * *

Едва дверь в подземный спа под Хиль-де-Винтером затворилась рукою нашей «графини» – герцог велел подать живых угрей.

– Графиня пропускает наше коронное блюдо, – изрядно захмелевший, заплетающимся языком пошутил он, выбирая из поднесенных ему ушат угря потолще и энергичнее, – но никто из стоявших поодаль рабынь не вторил ему угодливым смешком – все они застыли в напряженном ожидании.

Матей, выпивая уже наедине с самим собой, снова привлек к себе за волоса сегодняшнюю жертву «Черного дома», избавленную уже от необходимости удерживаться на деревянной «лошадке», впивавшейся в незащищенную плоть. Вертлявый угорь, каждое движение которого теперь сопровождалось ахами и охами рыжеволосой девицы – рукою герцога был направлен меж ее порозовевших от хлыста ягодиц. Жестом он подозвал еще одну служанку, заставив ту зубами придержать за хвост морского обитателя, погруженного во внутренности жертвы Черного дома.

Кто знает, какие чувства вызывала вся эта сцена у хозяина замка, пока он степенно доканчивал бутыль раритетного спиртного, закусывая гигантскими оливами на шпажках. Некому было спросить его о причинах, побуждавших искать усладу взору в столь вычурных фантазиях…

Срывая с острой шпажки очередной плод, и взглядом едва не пожирая двух рабынь, связанных одним трепещущим угрем, герцог, наконец, поднялся. Он быстро смочил кисть в соке сеймурианской гевелии, смешанном с имбирем и камфарой – сие зелье не только отменно смазывало, но и согревало ткани, даря им эластичность.

Быстро и осторожно Матей ввел руку, обхватив угря внутри девушки, так что запястье его оказалось стиснуто кольцевидной мышцей ее прекрасной попки.

В какой-то момент нож для колки льда, направляемый другой его рукой, мелькнул меж девушек – и вот уже зубки одной из них удерживают не целого угря, а лишь его отсеченный, трепыхающийся, брызжущий соками хвост…

Абсолютно грубой и непочтительной пощечиной герцог отодвинул рабыню в сторону, если не сказать – отбросил ее – теперь утирающуюся от маслянистой рыбьей крови, все еще держащую хвост морского гада в руке. И медленным, осторожным, трепетным движением Матей миллиметр за миллиметром начал доставать ополовиненного гада из девичьего телесного «плена» – тут же внедряясь острым лезвием в плоть агонизирующего угря.

– Зажарить.

Угорь на ноже, все еще трепещущий, был брошен рабыням. Те беспрекословно поймали его, рискуя порезать пальчики о торчавшее из него лезвие, и бегом кинулись выполнять герцоговское поручение. Каждая из них знала – «Гранатовая вечеринка» только начинается, и не стоит гневить хозяина замка.

– Ты взял ее? – Равнодушно-буднично спросил герцог вошедшую в пещеру карамельную рабыню, вернувшуюся из спальни Като.

– Нет, ваше величество. Я сделал ей массаж, но она только поцеловала меня и велела уйти.

Герцог не смог скрыть вырвавшегося у него разочарованного вздоха, он раздраженно взъерошил копну своих светлых волос, откинувшись на шелковые подушки в шикарном кресле.

– Не понимаю эту барышню.

Стряхнув налипшие на шелковую одежду крошки изящным жестом, он подвелся на ноги. Гулкий цокот его подкованных металлом сапог для верховой езды отдавался эхом в каменных сводах подземной пещеры.

Еще один недовольный вздох, похожий на фырканье жеребца – и он снова опустился в кресло – на этот раз в то, что стояло у камина. Ему тотчас же поднесли чашу ароматной арабики, однако герцог пить не стал, и водрузил чашу с кофием меж ягодиц пленницы из ангстлоха. Глаза ее были предусмотрительно завязаны, во рту – кляп – ведь герцог не любил многословность и давящие на жалость взгляды, особенно в минуты утех. Собственно, утеха заключалась в следующем – взятая в плен прислужница гвардейских офицеров, не более, чем месяц с половиной назад осадивших Хиль-де-Винтер – была всецело в его власти. В былые времена рабыня, возможно, готовила кушанья своему хозяину – сегодня она грела на своем теле лишь чашку кофе, сама распятая у камина, с волосами, за время заключения свалявшимися, словно ветошь, коей разжигают огонь.

Пленницу удерживало некое гигантское подобие хамонеры, защелкнутой на ее шее, требующей от несчастной пребывать в изогнутой позе с выгнутой спиной. Руки ее были закованы на том же уровне, что и шея, лодыжки – у самого основания «хамонеры», так что несчастная была совершенно лишена возможности двигаться.

На ее груди от жара очага и поднесенных к ней факелов стекал расплавленный кусочек овчинного сыра с плесенью. Прихлебывая кофе, Матей облизывал и обкусывал стекающий горячей волной прекрасный и редкий сыр, разбавляемый женским молоком, вытекавшим из плененных грудей. Едва сыр с зеленоватой плесенью, остывая, начинал твердеть, герцог щелкал пальцами, и в его руку тотчас вкладывали просмоленный горящий факел, коим он снова приводил «блюдо» в нужное ему состояние; чтобы снова смаковать мелкими глотками женское молоко со стекающим на соски горячим сыром, и запивать дьявольски черной арабикой.

– Подтащите ее ближе, к очагу, какого черта я пью холодный кофе? – лишь усилием воли сохраняя относительное спокойствие, владелец замка рявкнул двум рабыням, жавшимся у стены.

Вошедшая карамельная горничная поклонилась и помогла им пристроить страдалицу на каминной решетке поближе к весело потрескивающим поленьям в очаге. Матей закончил «трапезу» и примостил своей жертве на спину ноги, прямо в сапогах с железными подковами.

– Ледяная барышня. Какой смысл строить из себя монашку – я вот что понять не могу? По глазам ведь было видно, пока играли в гранаты, что плотские дела ей не чужды.

– Да, ваша светлость, – горничная подала герцогу чашечку с подогретым кофе; пленницу подтащили ближе к огню, а Матею вложили в руку каминную шпагу. – У нее на груди пошли гранатовые пятна, когда я танцевал для нее.

– Ну допустим вариант – она не хочет заниматься этим со мной. Но с вами-то что ей мешает забавляться? Ясное дело, ручного кота-каракала, да еще и самца, она не просто так за собой таскает – наверняка тот специально выдрессирован. Черт возьми, Адонис, что здесь мешает ей прекрасно проводить время, что?

С этими словами Матей шпагой освободил горничную Адонис от ее прозрачных одежд.

Миловидное, по-детски округлое личико, наводящее мысли о сладком персике или жердели, да шелковистые волосы цвета карамели – вот и все, что было женского в Адонис. Ибо длинная шея переходила в весьма широкие плечи, угловато-торчащие, и далее – длинные руки с трицепсами чуть более выраженными, чем обычно это бывает у женщин. Ни капли не феминная грудь и худощавый, обмускуленный торс также выдавали в Адонисе юношу.

Матей вытащил откуда-то длинную волокнистую веревку, которой Адонис дал связать себя без каких-либо эмоций, даже когда герцог пропускал шнурок сначала меж холеных рук и ступней юноши, и затем – сквозь кольцо, украшавшие уздечку.

И тут вдруг взгляд владыки замка упал на корчившуюся у камина пленницу, зажатую в гигантской «хамонере».

– Отвяжите чернь! И спустите ее назад, в черную дыру, пока я вас самих не выдоил, черт возьми, вы даже это блюдо способны превратить в уголья!

Он терпеливо ждал, пока его указание выполнят; горничная– Адонис в это время языком и губами полировал его шпагу.

– И вообще, – раздраженно продолжил герцог начатую мысль. – Выставила меня каким-то жестоким тираном. «В чем же гранатовость вечеринки?».

В этот момент он довольно хмыкнул, удивившись, как удачно у него получилось передразнить нашу мнимую графиню. – Дай хоть попробую ее вкус.

И с этими словами, притянув к себе горничную за шнурок, продетый в уздечку – впился в его небольшие, но пухлые губы, одновременно поливая плечи и грудь Адонис расплавленным воском поданной ему на подносе свечи.

Гранатовые игрища длились еще некоторое время, герцог дважды или трижды останавливался, чтобы сделать глоток кофе, придерживая при этом горничную за эти прекрасные карамельные волосы. Когда же забавляться с Адонис ему наскучило, герцог одним взмахом ножа разделил надвое спелый авокадо, и окропив его собственным соком, позволил длинноволосому юноше съесть сей плод страсти со своих рук.

* * *

Следующим утром Като побоялась спускаться в Тронный зал на завтрак. После всего случившегося ей было бы неловко сидеть с хозяином замка за одним столом. Хиль-де-Винтеровская прислуга, видимо, решила, что ей нездоровится – и потому завтрак ей подали в Золотую спальню. На чайном подносе было и письмо от герцога, в котором он уведомил ее, что вынужден отлучиться из замка по каким-то своим делам. Прекрасно. Даже не придется выдумывать оправдания за свое отсутствие.

Покончив со знаменитым сыром в золе, подаваемым в Хиль-де-Винтере после трапезы, Като не придумала лучше способа провести время, как отправиться прямиком в… библиотеку.

Не то, что бы она считала себя заядлым книжным червем, вовсе нет. Просто в отсутствие хозяина замка она не знала, чем заняться. И ей требовалась спокойная обстановка, чтобы поразмыслить о вчерашнем.

Ключница – дородная женщина со смешным пушком волос над губой – без лишних разговоров протянула ей ключ от библиотеки, как только Като спросила ее об этом, и рассказала, как туда пройти. Дверь в библиотеку скрипнула, когда она потянула за ручку, и тяжело повернулась на несмазанных петлях. Видно, Матей нечасто заходил почитать.

Внутри все насквозь пропахло книжной пылью. Прислуга явно не утруждала себя уборкой в этой комнате.

Библиотека была большой, всего лишь на пару ярдов меньше тронного зала. Но почему-то в ней было всего два окна, да и те были занавешены тяжелыми бархатными шторами. «Наверное, это чтобы книги не портились от солнечного света», – подумалось Като. Одно из этих окон ей пришлось открыть – дабы обеспечить приток свежего воздуха в этот книжный склеп. В зал ворвался солнечный свет и теплый, морской ветерок – ведь окна выходили не в закрытый дворик, а прямиком на базарную площадь. Очень удобно наблюдать отсюда за всей этой суетой, в перерывах между погружениями в строки мудрых книг. Так Като и решила поступить. Пробежала глазами названия на черешках фолиантов, теснившихся на бесконечных полках подальше от окон и дневного света. Почти все книги были довольно старыми, в добротных, недешевых переплетах, но когда Като взяла первую из книг, в воздух взвилось облачко пыли – ее не открывали, по меньшей мере, сотню лет.

Като побродила еще немного взад-вперед по комнате, изучая содержимое книжного шкафа, но ни одно из названий ее так и не заинтересовало. Девушка прошла в дальний конец комнаты и опустилась в необъятное кресло, придвинутое к самому окну, тому самому, в которое она только что впустила шумы и запахи базарной площади и темноводного моря Кэтлей. Едва коснувшись кресла, она тут же вскочила, почувствовав, что села на что-то. Пошарив по креслу рукой, она обнаружила маленький сверток пергамента, засунутый в обивку у подлокотника кресла. Като улыбнулась, развернув его – это была набросанная карандашом карта Хиль-де-Винтера. Да уж, о такой находке она и не мечтала, когда собиралась провести день в библиотеке. Чьей-то рукой на карту были нанесены все башни, стены и дворец, в котором каждая комната была подписана мелким почерком. Вот кухня с каморкой, тронный зал… спальня Матея, не такая уж и большая, но каких-то причудливых очертаний… бильярдная, как раз та, где они играли в пул. А вот и заветное крыло, в которое ее не пустила ключница. Сейчас мы и узнаем, что скрывается в северном крыле. Хм… оружейная кузница. Это, наверное, тот самый коридор, где она обнаружила орудия пыток. Дальше… дальше почему-то без названий… Дикий сад. Что еще за Дикий сад?

Почему Матей, когда показывал ей замок, не отвел ее в этот Дикий сад? Там, наверное, красиво. Дикие травы по пояс, полевые цветы, может, большие деревья, дубы или сосны. Как хорошо бы знойным летним днем полежать там под тенью какого-нибудь разлапистого дерева и насладиться мохито. Нет, лучше эритринскими ледяными дынями. И тут же Като вспомнились слова ключницы: «Туда нельзя, северное крыло закрыто». И кому понадобилось закрывать такое прекрасное место?

Като дернулась, услышав звук открываемой двери, и еле успела засунуть карту Хиль-де-Винтера в карман. На пороге показалась ключница со свертком, из которого торчали какие-то веревки. «Легка на помине», – подумала Като, недовольно глядя на причину, отвлекшую ее от изучения карты.

– Вы уже выбрали что-нибудь, графиня? – Спросила ключница как бы невзначай. Но Като заметила, что глаза ее обшаривали пространство вокруг кресла.

– Что? – Не поняла Като, занятая своими мыслями.

– Я имела в виду, выбрали ли вы уже книгу для чтения?

– М-м, – протянула Като, разглядывая книжные полки и делая вид, что ее до крайности интересуют все эти древние рукописи.

– Мне придется закрыть библиотеку, потому что здесь нельзя долго находиться. Книжная пыль вредна для здоровья, – на одном дыхании проговорила ключница и вместо точки в разговоре заискивающе улыбнулась. Прошлепала по направлению к открытому Като окну и с вызовом захлопнула его. Като посмотрела ей прямо в глаза. Да уж, у этой женщины на уме явно не книжная пыль.

– Я возьму почитать вот эту книгу, – сказала Като и сняла с полки первую попавшуюся.

Итак, к своему неудовольствию, она поспешила покинуть библиотеку, и ключница двинулась за ней, как конвой. Так они и шли целую анфиладу – Като впереди с книгой подмышкой и картой в кармане и ключница, дышащая ей в затылок. Как только они преодолели анфиладу и вышли на лестничную площадку, Като сделала вид, что хочет поправить одежду и пропустила ключницу вперед. Та, стиснув зубы, направилась в сторону кухни, неуклюже размахивая свертком. А Като заспешила к себе в комнату. Она бы и рада была прежде стащить что-нибудь вкусное с кухни, но ей до ужаса не хотелось встречаться с ключницей, судя по всему, из вредности вытурившей ее из библиотеки. Добравшись до Золотой спальни, Като хлопнула дверью и, развернув карту, на ходу принялась ее изучать. Дикий сад… Дикий сад – звенело у нее в ушах.

Она с разбегу плюхнулась на кровать, рассматривая хитросплетения замковых коридоров и комнат на карте.

Внезапно послышался шорох тапочек, в которых слуги ходили во дворце. Като от греха подальше засунула карту под подушку и открыла библиотечную книгу на первой попавшейся странице, притворившись, что книженция и впрямь увлекает.

– Если графиня желает, чай со сладким можно подать в комнату, – любопытная ключница нашла в себе достаточно наглости, чтобы потревожить титулованную, как она думала, гостью герцога в ее спальне.

– Нет, я позже зайду в столовую, – Като замахала на нее рукой.

Ключница вышла, но дверь до конца не закрыла. Вредная женщина. Като пришлось встать и закрыться. Лучше, если на защелку. Так можно не беспокоиться, что кто-нибудь увидит у нее карту.

На круглой кровати ее ждала открытая книга о геральдике Сеймурии. Вернувшись к первой странице, Като уже пожалела, что ей досталась эта скукотища. Но карту она уже изучила вдоль и поперек, и от нечего делать углубилась в чтение книженции.

«Эмблема королевского дома – птица тур, но до этого ею являлся горностай. Сей зверь рисован был на гербах королевской семьи до того времени, когда герцоги Эритринские не взяли себе оный символ царской власти силою, а герб их – сон-трава, в народе именуемая ведьмино зелье.»

Като испустила ликующий возглас. Сейчас она точно узнает что-нибудь интересное об этом проходимце Матее!

«Цветок сей на родовом знамени не рисовал до них никто, и потому смысл его в геральдике не ведом. Иные говорят, что с сон-травой сравнивают замок их родовой Хиль-де-Винтер, якобы вырос он сам, аль влекомый какою нечистою силою, восстал из пучины морской».

И все. Дальше автор вернулся к описанию символики королевской семьи. Като пролистала книгу. В ней описывали гербы, пожалуй, всех крупных и мелких дворян Сеймурии и других государств на севере и западе, среди гербов были такие несуразные, как, например, рисунок воробья на голове у медведя на фоне харчевни. Като поморгала, глядя на схему этого герба. Явно не в трезвом состоянии придумываются такие вещи. А вот о семье, наиболее приближенной к королю, о герцогах Эритринских, больше не было ни слова. И тем более, никто не посчитал необходимым запечатлеть их герб. Будто их хотели вычеркнуть из истории местного дворянства, словно гадкого утенка, позорящего остальных. Или – в чем-то всех превзошедшего.