Текст книги "Вещи, которые я хотела сказать (но не сказала) (ЛП)"
Автор книги: Моника Мерфи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц)
Пока весной мы не переехали обратно в его дом. Йетис вскоре вернулся домой из колледжа, и он был так рад меня видеть. Даже зажег свечи в своей комнате и заставил меня встретиться с ним той ночью. Он положил одну руку мне на губы , а вторую на штаны, прежде чем он...
– Ах, нам придется сменить пару ваших занятий, – говорит мистер Мэтьюз, прерывая мои мысли, – но это не должно быть проблемой.
Он нажимает еще несколько клавиш, поворачивая экран ближе к себе, как будто только что понял, что мы можем прочитать обо мне все. Мама продолжает притворяться, но я вижу, как поджимаются ее губы, как затуманиваются ее глаза.
Эти старые воспоминания не из приятных. Я не была счастлива – отнюдь. Никто меня не слушал. Я обрела абсолютный покой только тогда, когда сбежала от Йетиса, и остались только мы с мамой. Живя с ним, постоянно имея с ним дело, его настойчивость в конце концов измотала меня. Больше раз, чем я могла сосчитать.
И это было... ужасно.
Осознание того, что я собираюсь провести с ним все лето, лето перед моим выпускным годом, довело меня до предела. Я сделала кое-что, что почти... пугает.
Но это отвлекло меня от него.
Навсегда.
– Я только что отправил твое новое расписание на принтер. Вивиан приготовит его для вас. Удачи на занятиях, Саммер, – говорит директор Мэтьюз, его проницательный взгляд останавливается на мне.
Тебе это понадобится.
Я слышу невысказанные слова, витающие в комнате. Не обращая на все это внимания и довольная тем, что добилась своего, мама встает, и я тоже встаю, борясь с нервами, плавающими в моем животе.
– Спасибо вам за понимание, – говорит мама. – Мы так благодарны.
– Конечно. Что угодно для друга мистера Ланкастера, – говорит он.
Я улавливаю акцент, который сделал директор. И мама тоже.
Она выходит из его крошечного кабинета с высоко поднятой головой, выхватывая только что распечатанное расписание из рук Вивиан, даже не поблагодарив, когда мы проходим мимо нее. Вивиан что-то бормочет себе под нос, и я притворяюсь, что не расслышала этого, хотя на самом деле слышала.
– Шлюха, – вот что она прошептала.
Это слово следует за моей матерью, куда бы она ни пошла, а она эксперт по игнорированию людей. Я не знаю, как она это делает. Я помню мальчика, которого встретила. Сын мужчины, с которым у нее был роман, и как он тоже назвал ее шлюхой. Эти воспоминания остаются на переднем плане моего сознания, особенно когда я поздно ночью лежу в постели. Я помню, что он заставил меня чувствовать. Его жестокие слова, его жестокий поцелуй.
С тех пор я гоняюсь за этим чувством и так до сих пор.
2 глава
Саммер
Я вхожу в класс английского языка с отличием пораньше, так как уже пропустила большую часть первого урока, и подхожу к парте, за которой сидит огромный темноволосый мужчина, болтающий с парой учеников. Девушки выглядят отлично, их униформа безукоризненна, волосы золотисто-русые, длинные и разделенные пробором посередине. Они беззаботны в том, как запрокидывают головы и смеются над чем-то, что сказал учитель, и я завидую тому, насколько им комфортно. Они так уверены в себе, и я понимаю почему. Они здесь уже три года, они потратили время, и теперь они на высоте. Старшеклассники, которые готовы править школой.
И вот я здесь, врываюсь в их класс благодаря моей властной матери, как будто я принадлежу этому месту, но это не так.
И я это знаю.
Когда все они поворачиваются, чтобы посмотреть на меня, их лица полны презрения, я отшатываюсь от них, протягивая свое расписание мистеру Фигероа дрожащими пальцами.
– Здравствуйте, я в этом классе, – говорю я.
Он просматривает расписание, его темные брови сходятся вместе.
– Я боюсь, что здесь, должно быть, какая-то ошибка.
Я ничего не говорю. Просто оглядываю класс, притворяясь, что я не знаю, что только что произошло в кабинете директора.
Фигероа поднимает трубку телефона на своем столе и набирает внутренний номер из трех цифр.
– Здравствуйте. Да, у меня тут... – он просматривает мое расписание, – здесь Саммер Сэвидж, утверждающая, что она в выпускном классе с отличием, это так?
Он замолкает, слушая то, что говорит ему директор Мэтьюз, и мне хочется провалиться под землю. Девушки, очевидно, подслушивают, их взгляды устремлены на меня, и одна из них наклоняется, чтобы прошептать другой, приложив ладонь к уху другой девушки, чтобы я их не услышала.
Они даже не пытаются скрыть, что говорят обо мне. Полагаю, мне не следует удивляться.
– Я понимаю. – Его голос низкий. Немного холодный. – Ладно, спасибо. – Он вешает трубку и смотрит на меня с бесстрастным выражением лица, когда возвращает мне мое расписание. – Вы можете пройти вперед и занять место, мисс Сэвидж. Урок начнется через несколько минут.
Я делаю, как он говорит, сажусь в самом дальнем ряду, за первую парту. Я достаю чистый блокнот и ручку, снимаю зубами колпачок, прежде чем открыть блокнот, разглаживая рукой чистую страницу.
Меня переполняет желание сделать запись в своем дневнике, но он спрятан глубоко в моем рюкзаке, и я не хочу его вытаскивать, только для того, чтобы убрать.
В моем дневнике записаны все мои мысли. Мои чувства. Заметки и каракули. Клочки бумаги, которые я хотела сохранить. Квитанция с того времени, когда мы с друзьями ходили в ту новую кофейню, прямо перед моим переездом. Корешок билета на концерт, когда я ходила на встречу с Гарри Стайлзом. Записка от Йетиса с угрозами. Мятая, испачканная шампанским салфетка для коктейля, взятая с той вечеринки, в ту ночь, когда я поцеловала того ужасного парня. Салфетка была темно-синего цвета, с огромной белой буквой "Л" в центре.
Ланкастеры.
Иногда мне нравится листать свой дневник, пробегая пальцами по клочкам бумаги, перечитывая свои записи. Некоторые из них трудно перечитывать, как, например, "ночь пожара". Мои отношения со сводным братом. Ссора с моим отчимом. Моя ссора с моими друзьями.
Другие заставляют меня улыбаться. Третьи заставляют меня тосковать по старым временам, когда я была еще молода, невинна и верила, что в мире есть хорошие люди.
Теперь я уже не так уверена в том, существуют ли они вообще.
Ученики медленно заполняют класс, каждый из них смотрит на меня с замешательством в глазах. Они уверены, что знают каждого человека в этом классе, поэтому я понимаю, почему я ставлю их в тупик.
– Хорошо, все собрались? Думаю, да.
Фигероа встает и подходит к белой доске, пишет синими маркером "Ромео и Джульетта".
– Добро пожаловать на курс английского языка для отличников старших классов. Для меня действительно большая честь быть здесь. – Он улыбается, в то время как весь класс хихикает. Учитель указывает на доску своим маркером с колпачком. – Это было вашим заданием по чтению на лето. Я надеюсь, что вы все полностью готовы к заданиям, которые я собираюсь вам дать.
Он с сомнением смотрит на меня, и я улыбаюсь в ответ, написав "Ромео и Джульетта" на первой строке своей страницы. Это слишком просто. Я уже читала эту книгу. Мне просто нужно будет освежить память, но я не волнуюсь.
– Я уверен, вы все заметили, что у нас здесь новая ученица. Пожалуйста, поприветствуйте Саммер. ‐ Его взгляд не отрывается от моего, пока он говорит, и я отвожу взгляд первой, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом.
Несколько человек бормочут приветствия, но их можно пересчитать по пальцам. Я уверена, что они ненавидят то, что я здесь с ними. Они считают, что мне здесь не место.
Внезапно дверь распахивается, и в класс входит парень, повернув голову и крича кому-то что-то в коридоре. Дверь за ним захлопывается, и все внутри меня оживает. Я сажусь прямо. Моя кожа покалывает. Мое сердце бешено колотится. Мое дыхание сбивается, а по лбу стекают капельки пота.
Я знаю, кто это. Я говорила себе, что его здесь не будет, но я ошибалась.
Он.
Уит Ланкастер. Мальчик, который поцеловал меня. Который хотел трахнуть меня и назвал шлюхой, когда мы едва были подростками. Он выше, чем я помню. Намного выше шести футов, и его плечи кажутся такими широкими, обтянутые в обязательную темно-синюю форменную куртку. Его высокомерие ощутимо. Он неторопливо входит в класс, как будто это место принадлежит ему, и технически так оно и есть.
В конце концов, на вывеске красуется его фамилия.
Я смотрю, захваченная его великолепным лицом. Он еще лучше, чем я помню. Он душераздирающе красив. Пронзительные голубые глаза, острые скулы, орлиный нос, угловатая линия подбородка. У него красивый рот, темно-розовые губы, и он обнажает зубы в улыбке для нашего учителя, которая безнадежно фальшива.
– Уит. Я так рад, что ты смог прийти, – сухо говорит Фигероа.
Девушки хихикают. Уит хмурится.
– Простите. – В его голосе нет ни капельки сожаления. Я замечаю, что голос Уита стал глубже по сравнению с тем, который я слышала в последний раз. – Кое-что случилось.
Он даже не смотрит на меня, а я сижу, сжавшись, так что мои плечи сгорблены, и я опускаю голову. Я не хочу, чтобы он меня увидел. Или ещё хуже – узнал меня.
Это было бы катастрофой. Он ненавидит меня.
Так сильно, как только может.
Почему я думала, что он на год старше меня? Как я могла так сильно все испортить? Я не знаю, как я пришла к такому выводу, но как только идея сформировалась в моей голове, она закрепилась.
Моя ошибка – тоже большая ошибка.
После нашей встречи той ночью, когда я спросила свою мать, кто был этот человек, и она назвала мне его имя, я погуглила его. На одном из появившихся топовых изображений были изображены Ланкастеры, все пятеро. Отец, высокий, гордый и красивый. Мать, худая, высокомерная и холодная. Две красивые девушки с одинаковыми улыбками стояли впереди в одинаковых платьях. Уиттейкер Август Ланкастер стоял рядом со своим отцом, выше его ростом. На его лице отражался едва сдерживаемый гнев, настолько сильный, что я практически могла его почувствовать. Чем больше я изучала фотографию, тем больше мне становилось любопытно.
Что это была за семья? Они выглядят идеально, как на картинке, но теперь я знаю, что фотографии лгут. В четырнадцать лет я не поверила Уиту, когда он сказал мне, что у моей матери роман с его отцом. Я даже не могла свыкнуться с этой мыслью. Я любила своего отчима, как если бы он был моим собственным отцом, и я верила, что моя мать чувствовала то же самое.
Позже я узнала, что был неправа.
Скандал быстро стал достоянием общества. В середине моего второго года обучения в средней школе о разводе Ланкастеров стало известно всему миру благодаря скандальной фотографии Августа Ланкастера в компрометирующей ситуации.
С моей матерью.
Моя элегантная, никогда не взъерошенная, всегда собранная мама.
Была застигнута на выходе из захудалого отеля в центре города с огромными солнцезащитными очками, закрывающими ее красивое лицо, одетую только в свободно подпоясанное пальто и держащуюся за руку с Августом, ветер подхватывает подол пальто и обнажает ее длинные голые ноги.
До самой тазовой кости. Трусиков как вы догадались на ней замечено не было.
Пресса пришла в ярость. Они подразумевали, что она была обнажена под этим пальто, и я предположила, что они были правы.
Как и все остальные.
В то время в мире больше ничего не происходило, так что это превратилось в национальный скандал. От которого семья Ланкастеров так и не смогла полностью оправиться. Наша семья тоже не оправилась от этого.
Как старший из трех детей и единственный мальчик, Уит является наследником семейного состояния. Ну, один из наследников состояния многих семей Ланкастеров. Но его отец – старший сын старшего сына старшего сына…
Это продолжается и продолжается из поколения в поколение. Это старые деньги – настолько старые, насколько это возможно в этой стране. Ланкастерская подготовительная школа существует здесь уже более ста двадцати лет, и каждый Ланкастер посещал эту школу, прежде чем поступить в колледж и заняться более важными делами.
Роман моей матери с Августом навсегда изменил их жизнь. Мать Уита, Сильвия, из Рода Уиттейкеров – еще одной очень богатой семьи, хотя и не такой солидной, как Ланкастеры, – получила солидную сумму при разводе. Ни одному из Ланкастеров не разрешается обсуждать условия своего развода или почему именно они развелись в первую очередь. Существует приказ о затыкании рта. Но все знают, почему их брак распался.
Из-за моей матери.
Пока у нас есть деньги, но мы считаемся совершенно бедными по сравнению с Ланкастерами, а деньги делают человека или семью неприкасаемыми в определенных кругах. Это значит, что моя мать была оставлена на растерзание волкам – папарацци, светским львицам – и они разорвали ее на части. Ее тело было разорвано в клочья и разбросано по всему Нью-Йорку. Люди перешептывались. Газеты и блоги знаменитостей радостно выкрикивали ее имя, снова и снова прокручивая фотографию ее обнаженной тазовой кости. На канале АБС был показан двухчасовой специальный выпуск, посвященный этому делу и разрушительным последствиям всего этого после того, как произошел пожар.
Я всегда стараюсь выбросить огонь из головы. Наш семейный скандал закончился трагедией, в то время как Ланкастеры остались относительно невредимыми. Деньги защищают людей.
В этой жизни всегда выигрывают те, у кого больше денег.
Да, это несправедливо, но кто сказал, что жизнь справедлива? Я поняла это на собственном горьком опыте.
Посмотрите на Ланкастеров. Несмотря на интрижку и скандал, они остались такими же золотыми, как и всегда.
Фотографии всей семьи вместе все еще время от времени всплывают. Вечно современная семья, которая все еще может ладить, даже будучи в разводе. Во всех статьях говорилось, что они делают это ради детей.
В то время как мы с мамой остаемся запятнанными и покрытыми шрамами. Сломленными и отрезанными от общества, которое раньше принимало нас – особенно ее и Джонаса – с распростертыми объятиями.
Внезапно меня осеняет мысль: сестры Ланкастер тоже учатся здесь? Скорее всего так и есть.
Сильви и Каролина великолепны. Одна из них – балерина, но я не могу вспомнить, кто именно. Но сохранение имени Ланкастеров полностью ложится на плечи Уита.
Моя голова все еще опущена, я наблюдаю, как Уит проходит перед рядами парт, устраиваясь за одной в ряду, который считается самым дальним от моего, с другой стороне кабинета.
Выражение его лица каменное, губы сложены в нечто похожее на надутую губу, когда он пристально смотрит на учителя, стоящего перед нами.
Я была уверена, что Уит старше меня. Во время нашей первой и единственной встречи, он определенно вел себя так, как будто был старше. Он был таким измученным, как будто уже все повидал и это его не впечатлило.
Сейчас у него такой же вид. Он не сильно изменился за три года. Кажется, ему совершенно наскучила жизнь.
Я просто благодарна, что он меня не заметил.
Я застываю на стуле, пока Фигероа продолжает свою лекцию, бубня об отношениях двух влюбленных подростков, которые жертвуют всем – включая свои жизни – ради того, что, по их мнению, является любовью.
– Но была ли это любовь? – спрашивает Фигероа в какой-то момент. – Они моложе, чем вы все сейчас. Историки считают, что Джульетте едва исполнилось четырнадцать. Мы можем предположить, что Ромео был старше, так что шестнадцать, максимум семнадцать. К восемнадцати годам он должен был быть женат и даже стать отцом.
– К черту это, – бормочет один из парней, заставляя всех смеяться.
– Действительно, – говорит Фигероа, хмуро глядя на мальчика, который только улыбается ему в ответ. – Но так оно и было тогда. Как это было на протяжении сотен лет. Только в последнее время мы как общество смирились с тем, что люди впервые вступают в брак в более старшем возрасте. Все больше и больше людей становятся родителями и в более позднем возрасте. Ты должен поблагодарить за это своих родителей.
– Я не собираюсь благодарить своих родителей за дерьмо.
Это говорит уже Уит.
– Мистер Ланкастер, я всегда ценю ваши красочные комментарии на протяжении всех моих лекций. Остроумно и интересно, как обычно. – Ехидство в тоне мистера Фигероа красноречиво говорит само за себя. Кто-то не ценит тезку в своем классе.
Но я полагаю, что он ни черта не может с этим поделать.
Снова разговор о Ромео и Джульетте, и я делаю большое количество заметок, не отрывая взгляда от своей тетради почти весь урок. Я не хочу привлекать ничье внимание. Ни учителя, который обижается на меня за то, что я давлю на него, когда он понятия не имеет, какая я или какие у меня оценки, ни учеников, которые усердно трудились и заслужили свое место, в то время как я просто вошла в этот класс, как будто он принадлежит мне.
Интересно, относится ли это и к Уиту?
Неужели он просто получает все, что хочет, благодаря своей фамилии? Или он на самом деле умный? Хорошо ли он учится в школе? Или он ведет себя как мудак и не прилагает никаких усилий? Он не обязан соблюдать строгие школьные правила, в отличие от всех нас.
Звенит звонок, и я поспешно собираю свои вещи, перекидываю рюкзак через плечо и выхожу из класса, не оглядываясь. Я сжимаю в руке свое расписание и просматриваю его, отмечая, что следующим уроком у меня математика.
Мой наименее любимый предмет.
Широкий холл заполнен студентами, все мы направляемся в свои классы, все выглядят одинаково в своей униформе. Я ходила в частную школу на Манхэттене, хотя нам не нужно было носить форму. Я не привыкла к зудящей шерстяной юбке, узкой рубашке на пуговицах. А пиджак?
Я ненавижу его. Я даже уже вспотела в нем.
Мой взгляд падает на юбки других девушек, когда я прохожу мимо них. Некоторые из них очень короткие, и я предполагаю, что они закатывают их на талии. Я не могу не заметить, что у всех у них красивые волосы. Яркий румянец на губах, эффектный макияж на глазах. Ярко накрашенные ногти. Способ выделиться из толпы.
Мои длинные каштановые волосы собраны сзади в простой конский хвост. Никакой краски ни на ногтях, ни на лице. Немного туши на ресницах – единственное усилие, которое я приложила к своему образу этим утром, и я чувствую себя совершенно некрасивой по сравнению с этими девушками.
Может быть, это и хорошо. Я не хочу выделяться. Я не хочу, чтобы кто-нибудь меня замечал. Если бы я знала, что Уит будет присутствовать, я бы никогда не захотела сюда поступать. Несмотря на все мои поиски в Интернете относительно Ланкастеров, то, что я так и не выяснила, так это то, что он все еще учится в школе Ланкастер, это было большой ошибкой. Я должна была изучить все лучше.
Я должна была догадаться и точка.
В то время как интернет был полон разговоров о романе моей матери с Августом, и есть много книг и многочисленных онлайн-статей о предыдущих поколениях Ланкастеров, о нынешнем поколении нет ни тонны информации. Может быть, это из уважения к их частной жизни, из-за их возраста. И Уит не выставляет себя напоказ. У него есть двоюродный брат – Брукс Ланкастер, который пользуется влиянием в инстаграм. У него есть свой собственный канал на ютуб, и он очень популярен в тиктоке. Он единственный из Ланкастеров, у кого есть слава.
Может быть, Уит предпочитает держаться подальше от всеобщего внимания.
Я захожу в свой класс математики и сажусь в конце класса, решив, что это будет мое любимое место до конца дня. Я не знаю, почему я сидела впереди на английском. Из неповиновения? Фигероа расстроил меня. Учитывая, что мы старшеклассники в отличном классе английского языка, "Ромео и Джульетта" – банальное задание для чтения.
Но я не собираюсь жаловаться. Я действительно благодарна, учитывая, что я уже прочитала эту книгу. По крайней мере, мне не нужно наверстывать упущенное.
Пожилая женщина входит в класс и с громким хлопком закрывает дверь, поворачивая замок. Она быстро и деловито пробирается вперед, поворачиваясь к нам лицом с хрупкой улыбкой.
– Добро пожаловать на урок математики. Если вы не знаете, кто я, то меня зовут мисс Фальк. Например, не шути со мной.
Она улыбается.
Никто не смеется. Думаю, они принимают ее слова близко к сердцу.
Раздавая учебную программу, она рассказывает о том, чего она ожидает от нас. Она раздает нам учебники и один лист домашнего задания, утверждая, что хочет оценить наши способности, и я просматриваю его, хмурясь от вопросов.
– Есть какие-то проблемы? – спрашивает мисс Фальк, останавливаясь рядом с моей партой.
Я поднимаю взгляд и вижу, что она рассматривает меня с любопытством во взгляде.
– Нет, мэм. – Я качаю головой.
– Хорошо. Добро пожаловать в школу Ланкастер, мисс Сэвидж.
Она идет дальше.
Несколько человек поворачиваются на своих местах, чтобы открыто изучить меня, и я слабо улыбаюсь им, прежде чем наклонить голову. Я ненавижу внимание. Я не хочу, чтобы они узнали, кто я такая. Мне никогда не нравилось, что я застряла с фамилией моего отца. Фамилией человека, которого я едва знаю. Мужчина, которому на меня насрать. Я хотела быть Уэзерстоун, как моя мама, как мой отчим Джонас. Даже мой сводный брат Йетис.
Йетис Уэзерстоун – это полный рот. В прямом и переносном смысле.
От этой мысли у меня сводит живот.
Я пошла на занятия по французскому языку, и это небольшая, полная энтузиазма группа. Учительница молода, просит всех нас называть ее Амели, и она оживленно говорит по-французски. Вообще-то она из Франции, и в классе в основном девочки, что помогает мне расслабиться. Я представляюсь всем по-французски, и они улыбаются и кивают в ответ, их лица дружелюбны.
Первые дружелюбные лица, которые я увидела за весь день.
Как только наступает время обеда, я иду в столовую, впечатленная выбором блюд. Я выбираю салат в салат-баре, затем пробираюсь между множеством переполненных столов, ненавидя себя за то, что никого не знаю. Пара девочек из моего класса французского замечают меня и машут мне рукой, поэтому я сажусь с ними, молча поедая салат, пока они болтают вокруг меня.
– О Боже, вот и Уит, – говорит одна из них, прижимая руку к груди. – Он такой великолепный. Клянусь Богом, за лето он стал выглядеть лучше. Он так загорел.
Я ни за что не смогу повернуться и посмотреть на него. Если бы он увидел мое лицо, я уверена, он бы меня узнал. Конечно, он бы и так это понял. Средства массовой информации скрыли мое лицо от новостей, но он точно знает, кто я такая. Так же, как я знаю, кто он такой.
– Он садист, – говорит другая девушка. Ее зовут Джейн, и она далеко не дурнушка. Она выглядит как модель с ее идеальными чертами лица и высоким ростом. – Я слышала, что ему нравится причинять боль девушкам, когда он, э-э, трахает их.
– О чем, черт возьми, ты говоришь? – спрашивает третья, я смотрю на нее, пытаясь вспомнить как её зовут, но никак не могу.
Сегодня произошло слишком много нового, чтобы запомнить их все, включая имена.
Джейн наклоняется ближе, ее голос понижается.
– В прошлом году у Фары с ним что-то было. Ничего серьезного, они просто дурачились. Трахались. Она сказала, что он был очень требовательным. Каждый раз, когда он целовал ее, он клал руку ей на горло. Как будто он пытался удержать ее. Фара говорила, что иногда его пальцы сжимались, как будто он пытался на самом деле...задушить ее.
Другая девушка ахает. Я ничего не говорю, хотя, конечно, то, что она говорит, разжигает мое воображение. Меня это не пугает. И меня это не шокирует.
Я могу себе представить, как ему это нравится. Он был жестоким, когда ему было четырнадцать. Куда теперь могли завести его фантазии?
– Это отвратительно, – с усмешкой заявляет девушка, чье имя я не могу вспомнить.
Джейн улыбается и перекидывает свои волнистые светлые волосы через плечо.
– Я думаю, что это немного горячо.
Я наблюдаю за ней. Как она щелкает своей ярко—розовой жвачкой – она ничего не ест за обедом – и ее чопорные манеры. Эта девушка не смогла бы справиться с Уитом Ланкастером. Он уничтожит ее одним прикосновением.
Одним взглядом.
– Он такой горячий, я полагаю, я могла бы игнорировать его особенности.
Девушка – я только что вспомнила ее имя, Кейтлин – смеется, ее внимание переключается на меня.
– Ты уже встречалась с Уитом?
Я медленно качаю головой, но в остальном сохраняю спокойствие. Я ничего не подтверждаю и не отрицаю устно.
– Школа принадлежит его семье. Он неприкасаемый, – говорит она.
– Тебе пока нравится Ланкастер? – спрашивает Джейн, заправляя волосы за ухо и щелкая жвачкой.
– Здесь есть многое, что нужно принять, – честно отвечаю я, прежде чем откусываю кусочек салата.
– Ты живешь в общежитии? Или ты студентка дневного отделения? – Это уже спрашивает Кейтлин.
– В общежитии, – отвечаю я, опуская взгляд. Благодаря тому, что мама знала Августа Ланкастера, я смогла получить одноместную комнату в общежитии в последнюю минуту, что, я уверена, неслыханно. Это значит, что мне не нужно делить свою комнату ни с кем другим. Я слышала, что это редкость.
Опять же, я получаю особые услуги, благодаря связи моей матери с Ланкастерами. Что немного запутанно, но неважно. Я должна использовать это в своих интересах там, где могу.
– В какую школу ты ходила раньше? – спрашивает Джейн, потягивая воду из бутылки. Ее глаза блестят, когда она изучает меня, и я уверена, что она пытается понять меня.
Я ей не доверяю. Что-то в ней заставляет меня нервничать. Но, конечно, я никому не доверяю. Уже нет. После того, как ты столько раз обжигалась, трудно терять бдительность.
– В Биллингтоне на Манхэттене, – отвечаю я со слабой улыбкой.
Они обе выглядят впечатленными.
Это одна из лучших частных школ на Манхэттене. Джонас был членом школьного совета, когда Йетис учился там. Именно так Йетису многое сходило с рук – они смотрели в другую сторону, благодаря щедрым пожертвованиям Джонаса и его положению в совете директоров.
Я оказала миру услугу, когда позаботилась о Йетисе. Не то чтобы я получила за это какую-то благодарность.
Не то чтобы кто-то точно знал, что я сделала.
Остаток обеда мы болтаем о пустяках, и с каждым часом у меня между лопатками становится все теплее и теплее. Как будто кто-то наблюдает за мной. Я не осмеливаюсь оглянуться назад. Боюсь, что если я это сделаю, то встречусь с холодными, оценивающими глазами Уита Ланкастера.
