Текст книги "Вещи, которые я хотела сказать (но не сказала) (ЛП)"

Автор книги: Моника Мерфи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)

Вещи, которые я хотела сказать (но не сказала)
Моника Мерфи

Перевод выполнен для: https://t.me/books_gossipgirl

Перевод: Виктория Коваленко

Редактор: Книжная сплетница

Напоминание:

Данный перевод является любительским и сделан не в коммерческих целях.

Также книга содержит тригерные темы, просим читать с осторожностью.

Playlist

“Champagne Coast” – Blood Orange

“Rebel (if I lie)” – Eli Rose

“Affection” – BETWEEN FRIENDS

“Monster” – Shawn Mendes & Justin Bieber

“That way” – Tate McRae

“Bitter” – FLETCHER, Kito

“Streets” – Doja Cat

“Daddy Issues” – The Neighbourhood

“Miss Summer” – ODIE

“Sex money feelings die” – Lykke Li

Пролог

Прошлое

Саммер

Я помню, как впервые увидела его.

Он меня не замечал, что мне нравилось больше. Таким образом, я могла беззастенчиво смотреть на него, очарованная чертами его лица, тем, как он двигался, как он никогда не улыбался.

Почему он не улыбался?

Тогда мы были намного моложе. Невинные? Я не думаю, что когда-нибудь можно будет использовать это слово, чтобы описать кого-то из нас. Мы видели и сделали слишком много, что к тому времени, когда мы встретились снова, мы зашли слишком далеко, чтобы остановить это. Остановить нас.

И темноту.

Я сопровождала своих родителей на вечеринку на Манхэттене. Моя мать не хотела брать меня с собой, но Джонас, мой отчим, настоял на этом.

– Пусть она увидит, как на самом деле живет один процент населения, – сказал он со смешком.

Мать нахмурилась. Ей нравится думать, что она является частью этого одного процента, в то время, как Джонас говорит, что он просто работает на них.

Здание, в которое мы вошли, находилось в Верхнем Ист-Сайде, с дружелюбными швейцарами и суровой охраной повсюду. Вестибюль был сделан из стекла и мрамора. Гладкий и блестящий. Должно быть, я выглядела как деревенщина, запрокинув голову и уставившись в парящий потолок, ослепленная мерцающими огнями над нами.

– Идём, – раздраженно сказала мама, ее пальцы так крепко сжали мое предплечье, что я уверена останется покраснение.

Поездка на лифте прошла гладко. Быстро. Мы прибыли на уровень пентхауса, и в тот момент, когда двери открылись, нам показалось, что мы вступили в другой мир. Никто не поприветствовал нас, когда мы вошли в пентхаус. На самом деле в квартире тоже никого не было.

Все было белым. Мебель. Стены. Массивные картины, висящие повсюду, были единственным ярким пятном. Большинство из них были абстрактными. Я остановилась перед одной из них, склонив голову набок, пытаясь понять, что бы это могло быть. Мама практически оттащила меня от этого, бормоча себе под нос, что они не должны демонстрировать такое вульгарное искусство перед детьми, а Джонас только рассмеялся, спросив, какой ребенок может понять, что изображено на таких картинах?

Вот тогда—то меня и осенило – на картине была изображена вагина крупным планом.

Но меня отвлекли доносящиеся откуда-то звуки. По мере того как мы все дальше проходили в квартиру, они становились все громче, пока не появилась стена из стекла, за которой толпились красивые люди, разделённые на небольшие группы. Они говорили, говорили, говорили. И пили, пили, пили.

Я был поражена. Ослеплена. Брак матери с Джонасом Уэзерстоуном изменил ее жизнь. Он зарабатывал большие деньги. Настоящие деньги. Мать работала в компании Джонаса по продаже недвижимости, и они полюбили друг друга. Он бросил свою жену ради матери. Их развод был трудным, но в конце концов Джонас и мать поженились. Мне нравилось жить с Джонасом. Он был добр ко мне. Наша квартира была большой, хотя и не такой, как эта.

Но эта была не похожа ни на одну другую, которую я когда-либо видела.

Когда мы вышли на террасу, впереди замаячили небоскребы. Казалось они так близко, что их можно спокойно коснуться. Городские огни сверкали и мерцали, но я этого не замечала. Я была слишком занята, делая глоточки из оставленных бокалов для шампанского, шипучая жидкость щекотала мне горло и заставляла чувствовать себя странно. Я наслаждалась этим забавным чувством. Это затуманило мой разум, помогло мне забыть обо всех моих проблемах. Например как мои родители. Мой сводный брат. Все это.

ОН заметил, как я тайком таскаю напитки, и тихо подошел. Я поставила стакан, делая вид, что смотрю на что-то другое. Мы были единственными двумя детьми на этой вечеринке. Мне было четырнадцать. Я догадывалась, что он был примерно такого же возраста.

Это было лето перед старшей школой и я почувствовала себя очень взрослой. У меня появилась грудь, и она была больше, чем у моих подруг. Я обнаружила, что прикосновения к себе в определенном месте ночью в постели заставляют меня закручиваться в спираль, и я гонялась за этим чувством так сильно, как только могла. Йетис, мой сводный брат, продолжал пытаться застать меня наедине, когда наши родители были на работе. Однажды он просунул руку мне в штаны, пытаясь дотронуться до меня там, но я оттолкнула его.

Он отвратителен. Он мой брат.

Сводный брат, но все же.

Несмотря на то, что я испытывала отвращение, упорная погоня Йетиса за мной также заставляла меня чувствовать себя желанной. И есть сила в том, чтобы знать, что кто-то хочет тебя. Сидя на этой вечеринке в черном платье без бретелек и потягивая шампанское, я тоже почувствовала себя старше. Внимание этого мальчика, этого очень красивого, энергичного мальчика, также вызвало у меня любопытство.

Кто он такой? Чего он хочет от меня?

– Хочешь свой стакан? – спрашивает мальчик, указывая на разбросанные стаканы на столе рядом со мной. Я выпила все до капли.

Я поднимаю взгляд и вижу, что он наблюдает за мной. На нем черные брюки и белая рубашка на пуговицах, рукава закатаны и обнажают часть рук. У него золотисто-каштановые волосы, почти, но не совсем грязно-русые, а лицо потрясающее. Высокомерный.

Идеальный.

Я поднимаюсь на ноги и встаю перед ним, наслаждаясь признательностью, вспыхивающей в его ледяных голубых глазах.

– Да, пожалуйста.

Я иду за ним в бар. Он разговаривает с барменом и сует ему пятидесятидолларовую купюру, пока я стою там, должным образом впечатленная. Он протягивает мне стакан и берет банку пива, засовывая ее в передний карман.

– Ты не любишь шампанское? – спрашиваю я его, оглядываясь вокруг, сжимая ножку бокала между сжатыми пальцами. Никто не обращает на нас никакого внимания, поэтому я делаю глоток.

Вкусно.

– Нет, – говорит он. – Кроме того, от дешевых вещей у меня болит голова.

Я не вижу разницы, поэтому принимаю его слово как Евангелие.

Я также беру то, что могу достать, так что я не собираюсь отказываться от этого бесплатного и очень полного бокала игристого.

Я следую за ним внутрь, от приглушенной тишины меня пробирает дрожь. Или, может быть, это кондиционер работает на полную мощность, я не знаю. Мы идем вглубь квартиры, пока не оказываемся в темном коридоре, где все двери спален закрыты.

– Мой отец в одной из этих комнат, трахает твою мать, – небрежно говорит он, как раз когда я делаю глоток из своего стакана.

Я практически выплевываю шампанское ему в лицо и таращусь на него, часто моргая.

– Что ты только что сказал?

Выражение его лица ничуть не меняется.

– Ты услышала меня.

– Моя мать в браке.

– Как и мой отец. Как будто это имеет значение.

Он пожимает плечами, затем достает из кармана банку пива. Вскрывает ее, затем отхлебывает пену, прежде чем сделать большой глоток.

– Она бы этого не сделала. – Когда он ничего не говорит, я чувствую необходимость уточнить. – К черту твоего отца.

Я чувствую себя очень взрослой, говоря эти слова этому незнакомому мальчику, попивая шампанское. Я делаю еще глоток, позволяя пузырькам задержаться на языке.

– Ну, все так и есть. Твоя мама – шлюха.

Он осушает банку пива, затем сминает ее между пальцами и бросает на пол, так что она приземляется с громким стуком.

Я внезапно прихожу в ярость. Мы с мамой не всегда ладим, но он даже не знает ее.

– Ты не можешь так говорить

– О да? Ну, я только что это сказал.

Он наклоняет голову, его взгляд сужается. Там так много гнева. И он так молод. Иногда я злюсь, но во время моей злости нет ничего подобного.

– Ты тоже шлюха? Как твоя мать?

– Пошел ты, – выплевываю я ему в лицо, выплескивая шампанское.

Он морщится, медленно вытирая лицо рукой. Я стою там, тяжело дыша, зная, что должна уйти, но я слишком очарована, наблюдая за тем, как все это разворачивается.

Наблюдая за ним.

Как будто это даже происходит не со мной. И я никогда в жизни не делала ничего подобного. Кто я? Когда я успела стать такой храброй? Или глупой?

– Сука, – шипит он. – Прямо как твоя мать.

– Мудак – отвечаю я, собираясь развернуться на каблуках и уйти от него, но он хватает меня.

Останавливает меня.

Его пальцы впиваются в меня, он крепко сжимает мое предплечье, и я борюсь с его хваткой, пытаясь избавиться от нее.

– Отпусти меня

– Нет. – Он ухмыляется, и до меня медленно начинает доходить, что он дьявол, прячущийся за личиком ребенка-ангела. Он толкает меня к стене, и я сталкиваюсь с ней, как тряпичная кукла, почти сползая на пол. Он хватает меня прежде, чем я приземляюсь, рывком поднимает и прижимается своим телом к моему. Он возвышается надо мной, как минимум, его рост примерно шесть футов, но он худой. Тощий. Йетис например шире, более некаченный, но ему шестнадцать. Он старше.

Но этот мальчик именно такой. Точно, он все еще мальчик.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, борясь с ним. Это заставляет меня чувствовать его, и я заинтригована. Он жесток везде. Твердый. Сильнее, чем кажется.

– Я думаю, тебе это нравится. – ухмылка все еще красуется на его лице, и когда он прижимается ко мне нижней частью тела, я чувствую что-то еще.

У него стояк.

Я застываю совершенно неподвижно, не в силах пошевелиться.

– Твоя мама отсасывает моему папе по крайней мере два раза в неделю, – шепчет он.  – Она встречается с ним в его кабинете. Они называют это обедом. – Я таращусь на него. Я понятия не имею, о чем он говорит. Я имею в виду, я знаю о чем он говорит, но моя мама ни за что этого не сделает.

Ни за что.

– У тебя губы, которые предназначены для того, чтобы сосать член, – говорит он мне, и я почти расцветаю от комплимента, прежде чем говорю себе, что я больна и испорчена, и он имел в виду это как оскорбление.

– Заткнись, – шепчу я, и он улыбается.

– Хочешь пососать мой?

– Точно, нет – Я вздергиваю подбородок, звуча как надменная принцесса.

Каково это – сосать член парня? Я знаю, что девушки делают это. Однажды я нашла журнал в комнате Йетиса и тайком пронесла в свою. Фотографии голых девушек. Пары, застигнутые в середине своего дела. Его член внутри ее влагалища. Его рот на ее сосках. Его пенис у нее во рту, а она смотрит на него снизу вверх глазами лани, засунув пальцы меж ног.

Я думаю об этом сейчас, и пьянящее тепло разливается глубоко внутри меня, делая меня слабой.

Или, может быть, это из-за шампанского.

– Тебе может понравиться, – говорит он с едва заметной улыбкой. Его зубы идеально ровные. Держу пари, когда он по-настоящему улыбается, он прекрасен.

Хотя я почти уверена, что он не улыбается.

– Я не буду это делать, – твердо говорю я ему.

– Ты когда-нибудь делала это раньше? – спрашивает он. Я яростно качаю головой. – Позволь мне быть твоим первым

– Нет.

Я толкаю его в плечи, но он не сдвигается с места.

– Давай. Твоя мама – шлюха моего отца. Ты тоже могла бы стать моей.

Он наклоняет голову в сторону закрытых дверей в темном коридоре.

– Как я уже сказал, они сейчас в одной из этих комнат. Держу пари, твоя мама стоит перед ним на коленях. – Он усмехается и продолжает. – Уверен, она глотает каждую каплю спермы моего отца. Ты могла бы сделать то же самое для меня.

– Пошел ты. ‐ Его слова приводят в бешенство, но в то же время немного дразнят. Я никогда не думала о глотании спермы и члене во рту, разговаривая с мальчиком. Никто никогда раньше так со мной не разговаривал.

Никто.

Он смеется.

– Нет, это ты пошла. Твоя семья в дерьме.

– Э-э, я думаю, что это твоя семья в дерьме, – говорю я ему, прижимаясь бедрами к его бедрам, чтобы оттолкнуть его от меня.

Это никак не помогает. Просто напоминает мне, что он жесткий. И я не могу отделаться от мысли, что он такой для меня.

У меня есть друзья, у которых уже был секс. Лана сделала это с Дэвидом в спортзале во время нашего выпускного танца в восьмом классе. Позже она рассказала нам, что неделю ходила странно, его член был таким большим. Мне было трудно поверить ей, но я ничего не сказала.

Теперь мне стало любопытно. Член этого парня кажется большим, но мне не с чем его сравнивать. Я хочу это увидеть.

Прикоснись к нему.

– Отпусти меня, – говорю я сквозь стиснутые зубы, немного сопротивляясь. Я думаю, ему это нравится. Мне это тоже вроде как нравится. Его сила. Что я слишком слаба, чтобы вырваться на свободу. Что это говорит обо мне? Я больная. Ненормальная. Странная.

У меня всегда было то, что я называю "тьмой". Я никогда не встречала человека, который вел бы себя так, будто у него она тоже есть.

Он наклоняется ближе, его рот всего в нескольких дюймах от моего, и я чувствую его дыхание. Оно теплое и слегка пахнет пивом.

– Заставь меня.

Повинуясь чистому инстинкту, я приоткрываю губы, готовясь закричать, и он это знает.

Поэтому вместо этого он целует меня.

Это сильно шокирует и я замираю совершенно неподвижно. Его губы прижимаются к моим, ему не хватает мастерства, хотя я тоже не особенно искусна. Но я знаю, что поцелуй может быть лучше, чем этот. Мягче, чем этот.

Я обхватываю губами его нижнюю губу и тяну её. Он замедляется. Расслабляется. Поцелуй становится томным. Его язык высовывается, удивляя меня. Я приоткрываю губы, и его язык касается моего.

Мой первый взрослый поцелуй – с мальчиком, который называет мою мать шлюхой. Который сказал, что я могу быть его шлюхой. Я должна оттолкнуть его. Откусить ему язык. Ударить его коленом по яйцам.

Но я ничего такого не делаю. Вместо этого я позволяю ему целовать меня, и, да поможет мне Бог, мне это нравится. Тепло разливается по моим венам, согревая меня изнутри, и я прижимаюсь к нему. Его руки на моей талии. Я хватаюсь за его рубашку спереди. Его эрекция дергается напротив меня, и то тайное место, которое я недавно обнаружила, покалывает.

Это то, чего Йетис хочет от меня. Отвратительный извращенец. Я никогда не отдам это ему, потому что мы семья, и это отвратительно.

Но чем больше этот таинственный мальчик целует меня, тем больше я готова рассмотреть возможность дать ему все, что он захочет.

Мы целуемся так долго, что я не знаю, как мы можем дышать. Наконец, он прерывает поцелуй и я открываю глаза, уставившись на его приоткрытые, припухшие губы. Я медленно поднимаю взгляд и обнаруживаю, что он наблюдает за мной.

Он тянется к подолу моей юбки, его пальцы проникают под нее, чтобы коснуться внутренней стороны моего бедра, и я прикусываю нижнюю губу.

– Ты мокрая?

– О чем ты говоришь? – Я знаю о чем он, но он чертовски молод. Как и я. Мы знаем, что люди занимаются сексом. У нас есть доступ ко всему порно в Интернете, но все же.

Он разговаривает со мной как со взрослой. Парни, которых я знаю, даже не прикасаются к моей груди, а этот парень направляется прямо к месту между моих ног.

– Как будто ты не знаешь. – В его голосе звучит отвращение, и я собираюсь что-то сказать, запротестовать. Оскорбить.

Но он снова целует меня, заставляя забыть. Этот поцелуй лучше. Думаю, я хорошо его научила. Этот более медленный и мягкий, прикосновение его языка к моему вызывает у меня боль. Он тщательно исследует мой рот, проверяя меня, и я позволяю ему. Я тоже исследую его. Наши рты открыты, наши языки дразнят, облизывают друг друга, и все мое тело покалывает от предвкушения. Каким-то образом я прикасаюсь к нему, моя рука на его штанах, и он толкается в мою ладонь, позволяя мне почувствовать, какой он твердый.

У меня пульсирует между бедер, и я хочу прикоснуться к себе.

Нет.

Я хочу, чтобы он прикоснулся ко мне.

– Я даже не знаю тебя, – шепчу я ему в губы.

Он отстраняется со злой улыбкой.

– Врёшь.

– Я правда не знаю. – Я в замешательстве. Почему он думает, что я лгу об этом?

– Ты у меня дома. Мой отец – один из самых богатых людей во всем гребаном мире. "Ох, я тебя даже не знаю". – Он издевается надо мной, его голос пронзительный. Он звучит нелепо.

Гнев наполняет меня. После того, что только что произошло, он смеется надо мной? Меня не волнует, насколько хорошо он целуется, он мудак.

– Отойди от меня. – Я отталкиваю его от себя, и на этот раз он отшатывается назад, отпуская меня. Я удаляюсь, чуть не споткнувшись о брошенный бокал с шампанским. Должно быть, я уронила его, когда мы боролись ранее.

Я даже не помню, чтобы это происходило.

Он зовет меня, но я игнорирую его, бегу так быстро, как только могу на дрожащих ногах. Я выхожу из дома, возвращаюсь на террасу, ищу свою мать. Мой отчим, который мне, по сути, как отец. Но их обоих нигде не видно.

Я слышу мальчика. Он произносит мое имя, хотя я никогда не говорила ему, как меня зовут. В панике я оглядываюсь, боясь, что он собирается схватить меня, собираясь с духом, когда чувствую, как чья-то рука сжимает мое плечо, но…

Я оборачиваюсь и вижу, что это моя мать.

– Саммер! Что ты делаешь? Ты выглядишь потерянной.

Облегчение переполняет меня. Она не заперта в комнате, трахаясь с другим мужчиной, она здесь. Со мной. На вечеринке.

– Мама. – Я бросаюсь к ней, крепко обнимаю за талию, и она смеется, в ее голосе звучит удивление. Мы ссоримся без остановки с тех пор, как закончился восьмой класс. Все мои друзья учатся в средней школе в Ланкастере, и я тоже хочу туда пойти. Я отчаянно хочу туда попасть.

Джонас говорит "нет". Он хочет, чтобы я ходила в школу Святого Антония, как это делал он. В городе. Это хорошая школа и все такое, но мне будет одиноко. Мои друзья будут веселиться в школе-интернате, а я застряну здесь.

Одна, с Йетисом. Наши родители все время путешествуют вместе, оставляя нас одних, и Йетис будет неумолим. Он будет изматывать меня, пока, наконец, я не сдамся ему.

– Дорогая, что случилось? Ты дрожишь.

Она проводит рукой вверх и вниз по моей спине, успокаивая меня, и меня охватывает страх, что это последний раз, когда она это делает. Поверь мне, милая и невинная. Как будто сегодня ночью у меня украли частичку меня, и этот парень заявил на нее права своими губами, языком и блуждающими руками.

Я пытаюсь рассмеяться и отстраниться от нее, отчаянно пытаясь отыграться.

– Я в порядке. Действительно. Я просто подумала, что потеряла тебя.

– Твои щеки покраснели. – Она хмурится, обхватывая мое лицо ладонями. – Ты ведь не пила, не так ли?

Я изо всех сил стараюсь выглядеть невинной.

– Нет, мам. Боже. Конечно, нет.

– Хорошо. – Это было слишком просто. Я не могу поверить, что она поверила мне на слово. – Держись подальше от шампанского. Я знаю, как сильно ты любишь делать тайные глотки.

Мои щеки начинают пылают еще сильнее. Теперь ее очередь оглядываться, и я изучаю ее. По-настоящему изучаю ее. Ее щеки тоже покраснели, волосы в беспорядке, как будто ей нужно провести по ним расчёской. Одна из ее сережек пропала. И платье, которое на ней надето, все скомканное и помятое. Как будто ей нужно все подправить.

О нет.

Она выглядит так же, как я себя чувствую. Хотя у меня не было секса с этим парнем, я позволила ему поцеловать себя, и на мгновение я как бы потеряла себя.

Мама выглядит так, словно потеряла себя по крайней мере на полчаса. Может быть, дольше.

– Где ты была? – спрашиваю я обвиняющим тоном.

– Я была здесь все это время.

Ее взгляд снова встречается с моим, ее свежевымытые губы изогнуты в хмурой гримасе.

– Где ты была? – спрашивает она в ответ

– Прямо здесь. Все это время.

Я оглядываюсь через плечо и вижу, что мальчик стоит там, наблюдая за нами. Позади него стоит мужчина, старшая версия мальчика. Он чрезвычайно красив, и в нем есть что-то такое, что говорит о том, что ему принадлежит все.

Мальчик наблюдает за мной.

Этот человек наблюдает за моей матерью.

Мальчик поднимает брови, наклоняя голову в мою сторону. Я отворачиваюсь от него, не желая видеть самодовольное удовлетворение на его глупо красивом лице. Он знает, что я все поняла. Он уже все понял.

И, черт бы его побрал, он был прав.

1 глава

Саммер

Выпускной год.

Я иду по священным коридорам школы Ланкастер, опустив голову и изучая свои ноги, как я ставлю одну перед другой. Снова, и снова, и снова. Мои новенькие блестящие мокасины от пенни жмут мне ноги, а шерстяная юбка в зеленую и темно-синюю клетку зудит на бедрах. Я помню, как сильно хотела приехать сюда летом перед моим первым курсом, и как была зла, что мои родители не заплатили огромную сумму денег, на которую стоило поехать в Ланкастер.

Теперь я здесь, всего на один год. Мой последний год в школе. Сейчас конец августа, и хотя воздух прохладный, благодаря океанскому бризу снаружи, в этом старом здании с красивыми деревянными панелями и ужасно устаревшей системой охлаждения душно. Есть ли у них вообще центральное отопление и кондиционирование в этом месте?

Скорее всего, нет.

«Давай,» – говорит мама сквозь зубы, щелкая пальцами на талии, чтобы заставить меня идти рядом с ней.

Я ускоряю шаг, не отставая от нее, поднимаю голову, и вижу, как другие студенты проходя мимо нас с любопытными выражениями на лицах, останавливают свои взгляды на знакомой униформе Ланкастера, в которой я иду.

Новая девушка. Перевод. Я уверена , что им будет любопытно. И я точно знаю, что они загуглят мое имя и узнают о моем семейном скандале.

Я вышла из него в основном невредимой. Мама позаботилась об этом. Она не собиралась позволить рухнуть моему будущему. Моя мать знает людей, поэтому она использовала эту силу, для гарантии, что я буду защищена.

Вот почему я здесь, в подготовительной школе Ланкастера. В самой элитной школе-интернате на восточном побережье. Которая была основана одной из самых богатых и старейших семей в стране. Ланкастеры уходят корнями в далекое прошлое, во времена Вандербильтов, Асторов и Рокфеллеров. Их деньги настолько старые, что большинство из них точно не знают, откуда они взялись.

Как и я. Я слышала, может быть, доставка? Нефть? Скупили всю доступную землю на восточном побережье, а затем годами продавали ее. Не знаю. На самом деле мне все равно. Я просто знаю, что они неприлично богаты.

И в течение многих лет у моей матери, моей чопорной и правильной матери, был бурный роман с Августом Ланкастером пятым.

«Вот мы и пришли,» – поет мама, и я слышу легкую дрожь в ее голосе. Она переживает за меня, и я выпрямляю спину, желая доказать ей, что я не боюсь.

В приемной комиссии.

Она открывает дверь, и я вхожу первой, улыбаясь пожилой женщине, сидящей за высокой деревянной стойкой. Она медленно встаёт , одетая в темно-синий костюм с юбкой, жакет едва прикрывает ее пышную грудь.

«Доброе утро!» – Женщина улыбается моей матери, прежде чем ее взгляд останавливается на мне. «Вы, должно быть, Саммер Сэвидж,» – говорит она с чрезмерно дружелюбной улыбкой.

«Я ее мать, Джанин Уэзерстоун.» Она всегда протягивает руку так, что кажется, будто она королева, приветствующая своих верных подданных. Я могу сказать, что это совершенно не впечатляет женщину, но она все равно берет ее за руку, слабо пожимая кончики пальцев.

«Приятно познакомиться с вами. Мы так рады, что Саммер проведет здесь свой выпускной год.» Выражение лица женщины становится серьезным. « То, что произошло.. такая трагедия. Я сожалею о вашей потере.»

Мать свирепо смотрит на меня. Это последнее, о чем она хочет говорить, особенно с незнакомцами. «Спасибо,» – решительно говорит она. «Мистер Мэтьюз свободен?»

Женщина выпрямляется.

«Конечно! Я подумала, вам нужно расписание Саммер, чтобы она могла приступить к учебе . Боюсь, первый урок уже начался.» Она бросает на меня осуждающий взгляд. Как будто это моя вина, что я опоздала.

Я ничего не могу поделать с тем, что маме потребовалась целая вечность, чтобы собрать свои вещи и покинуть гостиничный номер, все время жалуясь, что она не выспалась. Я, с другой стороны, не сплю с шести, слишком встревоженна, чтобы спать.

– Да, пожалуйста, дайте нам ее расписание, – требует мама. – И нам нужно сначала поговорить с мистером Мэтьюзом, прежде чем она пойдет на занятия. Я уверена, он напишет ей оправдание.

– Конечно. – Женщина – должно быть, секретарь директора – протягивает мне бледно-розовый листок.

Мама выхватывает его у нее из рук, просматривая мой список занятий, а я стою, с тревогой ожидая увидеть его.

– Она не была зачислена на английский с отличием, – говорит мама, толкая расписание в мою сторону, ее раздражение очевидно.

Разочарование наполняет и меня, когда я просматриваю список. Продвинутый английский. Мировые религии. Математика. Продвинутый французский. Сразу после обеда у меня есть свободное время, а право США – мое последнее занятие.

– Меня устраивает этот график, – говорю я маме, но ее губы поджимаются, и она качает головой.

– Ты отличный писатель, Саммер. Вечно что-то строчишь в своих дневниках, – говорит мама. Ее голос тихий, но я вижу, как секретарша оживляется.

Мои щеки краснеют, и я пожимаю плечами. – Это пустяки. Пожалуйста, не меняйте расписание. Со мной все будет в порядке.

– Давайте вы пройдете в кабинет директора Мэтьюза, и вы сможете подождать его там, – говорит женщина, указывая на приоткрытую дверь позади нее. – Он сейчас в кампусе, но я дам ему знать, что вы ждете. Он сейчас придет.

Я следую за мамой в кабинет, мы обе устраиваемся в креслах перед огромным, богато украшенным столом, когда секретарша с тихим щелчком закрывает дверь. В тот момент, когда мама понимает, что мы одни, она поворачивается ко мне, ее хмурый взгляд очевиден.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что не хочешь в класс английского с отличием? – шипит она.

– Я не хочу создавать никаких проблем.  – С тех пор как произошел несчастный случай, я превратилась в простую тень самой себя, не желая привлекать к себе внимание. – Этого уже достаточно, тебе не кажется? Что ты смогла потянуть за кое-какие ниточки, чтобы я оказалась здесь.

– Это меньшее, что я могла сделать, учитывая, как долго я знаю Оги, – бормочет мама, имея в виду своего бывшего любовника.

Тот, кто в конце концов развелся со своей женой, благодаря многолетнему роману моей матери с ее мужем. Был огромный скандал. Он разлетелся по всему интернету . Это разбило сердце моего отчима. И привело его в ярость.

Это был не самый приятный опыт.

Внезапно дверь со скрипом открывается, и входит красивый пожилой мужчина. Директор Мэтьюз, я полагаю. Он улыбается нам, в уголках его темных глаз появляются морщинки, он широко улыбается, демонстрируя ослепительно белые зубы. Закрыв дверь он переместился так, чтобы стоять за своим столом, как своего рода за барьером и сначала протягивает руку маме.

– Миссис Уэзерстоун, очень рад с вами познакомиться, – говорит он ровным голосом, с приятным выражением лица.

Она поднимается и быстро пожимает ему руку.

– Спасибо, что встретились с нами, мистер Мэтьюз.

Они оба устраиваются на своих стульях, улыбаясь друг другу, и я моргаю, глядя на них двоих. Как будто они совсем забыли обо мне.

– Это Саммер, – говорит мама, указывая на меня наклоном головы.

– Саммер, мы так рады, что ты здесь, посещаешь нашу престижную школу, – говорит мистер Мэтьюз теплым и искренним голосом. – Я лично просмотрел твои стенограммы, и очень впечатлен твоими знаниями и оценками.

– Спасибо. – Я хорошая  ученица. В юности я была немного неуправляема и немного помешана на мальчиках, но у меня всегда были хорошие оценки.

– Хотя у тебя были некоторые проблемы в начале, – продолжает он, его взгляд встречается с моим. – Я полагаю, с тех пор ты исправилась?

Я напрягаю спину и киваю. – Да, сэр.

– Она не зачислена на английский с отличием, – говорит мама, и я свирепо смотрю на нее. Она игнорирует меня.

– Саммер – превосходный писатель. В своей предыдущей школе она работала в газете. Она получила награды за свои писательские работы. Это исключительный случай.

– Ах, я боюсь, что попасть в класс английского языка для отличников здесь, в Ланкастере, – это привилегия, а не право. Ученики в классе мистера Фигероа усердно работали последние три года. Он отбирает их в конце первого года обучения, а в классе всего двадцать человек.  ‐ Мистер Мэтьюз кладет предплечья на парту, сцепив руки. – Боюсь, я не могу просто записать Саммер без его согласия.

– Может быть, вы могли бы поговорить с ним – голос матери звучит мелодично. Приятно.

Его улыбка не ослабевает. – Боюсь, что нет.

– Может быть, вы могли бы оказать мне услугу, – ее голос становится немного суровее.

– Это класс Фигероа, а не мой.

Ее улыбка исчезла. – Может быть, я смогу связаться с мистером Ланкастером и посмотреть, что он может для меня сделать.

Я хочу умереть. Это так неловко. Меня не волнует класс английского языка с отличием. Я не хочу выделяться. И определенно не хочу устраивать сцену. То, что я войду в класс с двадцатью учениками, которые поднялись по карьерной лестнице за последние три года, было бы кошмаром. Они автоматически возненавидят меня.

Губы Мэтьюза слегка дрожат, а взгляд тускнеет. – Я сделаю так, чтобы это произошло.

– Смотрите, чтобы вы это сделали. – Ее улыбка возвращается, и мама делает глубокий вдох, глядя на меня. – Это сильно изменит ее график?

– Нет. Нет, не сильно. ‐ Наконец он хмурится и поворачивается к компьютеру на своем столе. Он начинает стучать по клавиатуре, экран наклонен к нам ровно настолько, чтобы я видела, как на экране отображается моя информация.

Мои стенограммы. Заметки от предыдущих учителей и моего консультанта на протяжении многих лет. Большую его часть занимают административные заметки.

Саммер дерзко высказывается на занятиях. Набрасывается на людей без всякой причины. Была поймана за курением в туалете. Двухдневная дисквалификация. Застукали за сексом в спортзале. Пятидневная дисквалификация. Задержана и подвергнута обыску. Найдена вместе с рецептом ее матери на Ксанакс в ее рюкзаке. Двухдневная дисквалификация.

И все это было к концу второго класса в средней школе.

Мой отчим – упокой Господь его душу – в итоге закрыл глаза после инцидента с Ксанаксом. Сначала он угрожал отправить меня в военную школу до конца моих школьных лет. Я плакала и умоляла, умоляла его на коленях не заставлять меня уходить. Они записали меня. Это должно было случиться.

А потом роман моей матери с Ланкастером стал достоянием общественности, и он совсем забыл обо мне. Вместо этого он сосредоточился на моей матери. Мы съехали. Нашли квартиру поменьше. СМИ были так сосредоточены на моей семье, что я ушла в себя. Перестала доставлять неприятности в школе и сосредоточилась исключительно на своих школьных занятиях. Потеряла всех своих друзей. Мать просила прощения у Джонаса. И снова. И снова.