Текст книги "Сержант Каро"

Автор книги: Мкртич Саркисян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

6

Ваан выздоравливал. Врачи помогли, и могучий организм сопротивлялся. Валя заполняла собой его одиночество и бессонные ночи.

Ногу оперировали дважды. Хирург читал в глазах Ваана вопрос:

«Есть надежда?»

– «Надежда юношей питает…» – продекламировал врач.

Лицо Ваана тронула бесцветная улыбка: немая благодарность.

– Какое еще тут спасибо! – остановил его хирург. – Заладили, спасибо да спасибо!.. Это моя работа, мой долг.

Ваан покачал головой. Ну и невыносимый характер у старика: застонешь – начинает подтрунивать, позовешь на помощь – брови хмурит, поблагодаришь – сухо оборвет. А ведь сам хороший, заботливый, и рука у него легкая.

Валя не сводила глаз с Ваана. Пока состояние его было тяжелым, она использовала возможность быть ему в утешение. А сейчас?.. И подойти трудно, и слов не подберешь.

Вся рота любила, даже почитала его. И эта женщина, считавшая Ваана своим спасителем, посвятила себя ему. Посвятила, в первую минуту еще не осознав, с каким огнем играла.

Вначале Ваан не обращал внимания на ее игру. Он всегда помнил ее кратковременно-бурное прошлое.

Как-то, улучив момент, Валя прошла в штаб и стала перед ним. Ваан весь напружинился. «Вот ты какая!»

– Чего тебе, Валя? – спросил он с напускной небрежностью.

– Не знаю, командир, не знаю…

– Да говори уж, – открыто улыбнулся Ваан.

В ее глазах вспыхнули сумасшедшие огоньки, и вместе с тем играли в них чистые, нетронутые сполохи света. Женщиной правила не страсть.

– Командир, видела я мужчин. Они просили, клянчили, ползали у моих ног – вы совсем другой!..

– Валя, чтоб я тебя в платье больше не видел, ясно?

– Ясно, товарищ командир! Хотите оградить себя? Задушить меня в грубой робе?

– Да нельзя, черт знает что такое!..

– Я люблю вас, командир! Люблю. Мне трудно признаться в этом даже самой себе, но это так…

В горле у Ваана пересохло. Слова так и пристали к небу. В тайниках души он бережно хранил воспоминания о своем первом чувстве, которое с последним выстрелом войны должно было заполнить все его существо, всю душу. Он умел держать слово.

«Что же будет с Валей? Любовь не преступление. Но ласковое обращение может укрепить ее в ложной мысли. Что ей возразить?..»

– Иди, Валя, – сказал он, – иди, и подумай, и взвесь свои слова. Так ведь сразу не любят!..

– Уйду, командир, уйду, только зря вы меня корите. – Вале удалось не разреветься, но она надулась, как маленькая девочка. – А форму немецкую я на себя не напялю…

– Так не пойдет! – вскипел Чобанян. – Чтоб завтра же была в форме и со знаками различия! В порядке исключения разрешаю носить только блузу. На сапогах и военных брюках не настаиваю.

– Слушаюсь! – Валя вышла, и по звуку шагов Ваан определил, что идет она пританцовывая.

Будни размалывались в жерновах бурь и вьюг. Уже многие в роте знали, что неравнодушна она к командиру. При упоминании его имени щеки ее вспыхивали румянцем. И еще знали, что командир из неподдающихся.

– Да, нашла коса на камень…

– Милашка, – причмокнул губами кто-то из ребят, – уж больно хороша! Хотя бы разок ранило, что ли, через ее руки пройти…

– И заработал бы другую рану – в сердце. Как бы ее лечил?

Валя полюбила армянских бойцов. На редкость мягкие, проникновенные глаза у них. В них целый мир. Мыслящие и грустные, тоскующие и любящие, страшные в минуты гнева и ярости. Они смотрели на нее благоговейно, как в картинной галерее взирают на образ богоматери. Незавоеванная красавица внушает мужчине почтение. Валя ощущала на себе тепло истосковавшихся по женской ласке взглядов. Тоска!.. Бездомная, годами странствующая тоска. Но никогда не вырастала она в безудержную страсть и не доставляла хлопот ей, живущей и без того беспокойной жизнью.

Сердце Ваана было закрыто для нее, распахнуты лишь огненные глаза. Чутьем она больше полагалась на выражение этих глаз, чем на силу и суровость слов. А глаза таили другие речи. Это были глаза мужчины. И Валя ждала.

Как-то по случаю первомайского праздника командование бригады организовало вечер танцев. Приглашены были и армянские партизаны. На поляне таяли в сумерках тени танцующих. Гармонь выводила танго. Положив руку на плечо Ваана, Валя наклонилась к нему.

– Тебе нездоровится, Валя?

– Выведите меня из круга, я устала! – взмолилась она.

В полумраке леса она обвила его шею. Он сдержанно разнял ее руки.

– Может, пойдешь отдохнешь? – как чужой прозвучал его голос.

– Не надо!.. – в ее голосе дрожала обида. – Поцелуй меня.

Гармонь наигрывала вальс «На сопках Маньчжурии». Где-то у дерева остался заплутавший поцелуй. Переполнявшая сердце ласка душила ее.

Луна рассеивала серебро над полями, и река огромной рыбой плыла в просветах между деревьями. Дорога через поле извилисто вбегала в село, теряясь на его уличках. Валя молчала. Ее плечи сиротливо вздрагивали.

– У тебя есть любимая девушка?

– Есть, – ответил Ваан, – ее зовут Ева. А ты среди наших ребят не выбрала себе человека по сердцу?

– По-твоему, я легкомысленная девчонка?

«Она целует меня, а я задаю ей глупые вопросы», – одернул Ваан себя.

– Прости, Валя. Я не хотел тебя обидеть.

– Бог с тобой, командир! Сама виновата. – Женщина шагнула в темноту.

Долгое время не смела она показываться ему на глаза. А Ваан боялся потерять Еву. Люди его склада либо теряют, либо обретают, им никогда не удается играть. Ваан понимал, что победа Вали станет поражением Евы. Она проложила между собой и ним невидимую дорогу, которая должна была привести его домой. Он видел эту дорогу, сердцем ощущал. И с еще большей ясностью открылось это ему сейчас, когда на его пути встала Валя.

* * *

Сон все не шел. Ваан пытался вспомнить в подробностях бурный спор, который разгорелся между командирами в роте вокруг Вали. Они были тогда вчетвером: он, политрук, начштаба и начальник разведки Саруханян. Он и начал первым.

– Не пойму, почему эта женщина непременно хочет остаться в роте. Пусть благодарит судьбу, что ее не наказали за сомнительное прошлое.

– Какое прошлое? – встрепенулся Авагян.

– Она долго таскалась с этим немцем.

– По своей воле, думаешь?

– Неважно, по своей или нет. Мы имеем дело со свершившимся фактом.

– Оккупация украинской земли фашистами – это свершившийся факт? – напирал Авагян.

– Да, товарищ политрук.

– Следуя вашей логике, мы не должны иметь дела с этой территорией только потому, что враг ее осквернил? Так, по-вашему?

– Это разные вещи.

– Нет, то же самое, – политрук поднялся. – Мы не можем остаться бессердечными бюрократами, она ведь женщина, которая прежде всего была женой советского командира. Прошлое Вали Сальниковой следует рассматривать с этого момента, а не исходить из факта пленения ее немцами, лейтенант! Поймите, она против воли стала женой врага, да и не женой вовсе.

– Но она и не делала попыток избавиться от этого позора.

– Да, не делала, не имела возможности…

– Этого мы с вами уточнить не можем, – вставил Ваан, – мы сейчас говорим о другом. Если обратиться к фактам (а начальнику разведки они должны быть известны полнее, чем нам), она помогала попавшим в лапы врага советским людям. Наконец, она просит нас, предлагает свою помощь… Выходит, в ней говорит желание быть хоть чем-то полезной родине, искупить вину перед ней. И решать этот вопрос нам с вами.

– Я не согласен, – отрубил Саруханян.

– Почему же? – Ваан был неумолим.

– За такое надо отвечать, – парировал разведчик.

– Перед кем?

– Там, наверху.

– Давайте сперва ответим голосу нашей совести, нашей партийной совести, а наверх еще далеко добираться.

– Товарищ Сталин призывает нас к бдительности, – не сдавался Саруханян, – а мы, кажется, начинаем забывать о некоторых сталинских заветах в силу оторванности от Большой земли.

– Лейтенант, – не выдержал Авагян, – умерьте свой пыл! Здесь никто ничего не забыл. Это вы забыли о правилах приличия. Трудно, невообразимо трудно будет нам, сражающимся в глубоком тылу врага партизанам во вражеских мундирах, нам, принесшим клятву верности рейху, ответить завтра людям, которые научились судить и рядить по-вашему.

– Вы путаете разные вещи.

– Нет, я ставлю однотипные явления рядом. Нам надо отличать белое от черного. Советского человека надо видеть. Если он не служил врагу, а надо избавить его от подозрений, тем более от недоброжелательности.

– Верно, – поддержал Ваан.

– Могу ли я вам возразить? Делайте, как знаете. И нож и курдюк в ваших руках, – отступил Саруханян. – Как погляжу, эта бабенка произвела на вас впечатление! Ну-ну, я умываю руки…

Такого поворота Ваан не ожидал. Он вскочил, задыхаясь от ярости. Рука невольно потянулась к кобуре.

– Брось дурить, Виген! Хватит тебе обращать против нас эти испытанные приемы шантажа. Здесь судьба человека решается, понимаешь, человека! Постыдился б! Ты ведь и нас оскорбляешь, и эту женщину, и себя.

Лейтенант молчал. Он не был согласен с мнением трех.

Когда Вале Сальниковой сообщили, что она остается в роте медсестрой, она не сдержала радостных слез. Постеснявшись командира, она обвила шею политрука и поцеловала его в морщинистый лоб.

– Дорогие мои! Родные! Спасибо…

* * *

Но случилось непредвиденное.

Как-то на опушке леса Валя встретилась с Саруханяном, лицом к лицу. Она хорошо знала этого ладного военного, которого звали «глаза и уши роты». Саруханян, автор всех диверсионных вылазок, шел в новеньком, с иголочки, мундире. Заметив Валю, он поздоровался.

– Здравствуйте, товарищ лейтенант!

– Рад твоему успеху, – сказал он.

– Благодарю.

– И еще, – продолжал, – твоей цветущей красоте. Он окинул ее взглядом.

– Благодарю. – Валя хотела уйти, но он задержал ее.

– Не пошла бы в разведчицы?

– Возьмите, если доверяете.

– Надо с командиром поговорить. Думаю, согласится.

Случайные встречи участились. Саруханян как из-под земли вырастал у нее на пути.

«Проводит подготовительную работу. Даже любовный вопрос решает в рамках специальности. А разговор нам предстоит нелегкий. Я ведь откажу, а он мужчина представительный, самоуверенный, сочтет мой отказ за личное оскорбление, как большинство мужчин, у которых власть».

День решающей встречи не заставил ждать. Саруханян возвращался с удачной «охоты», выкрав по дороге немецкого унтер-офицера. На опушке встретил Валю. Она сделала вид, что не заметила его.

– Ты куда собралась?

– В штаб бригады – за медикаментами.

– Хорошеем, а? – польстил разведчик.

– А вы в герои метите, Виген? – ответила она ему в тон.

– Мундир помог. Этот мундир чудеса творит. Немцы проверяли пути, а один бродил себе вдоль железной дороги. Когда я подошел, он отдал честь и доложил, что чрезвычайных происшествий не произошло. Я оборвал его на полуслове, сказал, что сейчас не до рапорта, во время налета партизан ранен штурмбанфюрер СС Крассен. Надо помочь вынести его на большую дорогу и отправить в госпиталь с первой же машиной. Он побежал выполнять приказ. В кустах я и огрел его рукояткой пистолета. Вот и все.

– Что и говорить, удачно вышло, – заметила после паузы Валя.

– А если б мы с вами рука об руку работали, у нас и не такая дичь была… Все бы от удивления рты поразинули!

– Это как же?

– Да очень просто! Вы – не я, за вами и полковник, и генерал последует. Вам надо только завести их в ловушку. Остальное – наша забота.

– Боюсь, не под силу окажется это мне.

– Да что вы! – искренне изумился Виген. – Если вам удалось меня, разведчика с каменным сердцем, обворожить, значит, вы поразите любую мишень…

– Преувеличиваете, лейтенант. Не стоит женщину так баловать. Хочу думать, что ваши комплименты – дань вежливости.

– Ни в коем случае! – воскликнул он. – Вы красавица! Сердцеедка!

Виген перехватил иронический взгляд Вали и счел момент вполне удобным:

– Валя, я же люблю вас…

– Ну, ну, герой! С ходу влюбляются и объясняются в любви одни школьники. У нас с вами еще есть время подумать и все взвесить.

– Да, если б нам было отпущено время жить, остаться в живых…

– Мертвые в любви не нуждаются.

– Это звучит как издевка.

– Нет, лейтенант. Вот обещание без любви – и впрямь издевка, злая шутка.

– Не любите, значит?!.

– Другого люблю, Виген… Дру-го-го!..

За разговором они забыли о пленном. Тот вдруг сошел с тропы и метнулся в лес. Саруханян бросился за ним. Валя – следом. «А вдруг рукопашная завяжется?! Помогу».

За кустами она услышала хрип пленного. Виген безжалостно стегал пленного. Инстинкт подсказывал ей, что лейтенант вымещает на нем ее отказ. Сцена была отвратительная, и Валя закричала:

– Что вы делаете? По какому праву?!

Рука Вигена повисла в воздухе. Валя отметила, как быстро взял он себя в руки. В долю секунды. Лицо Саруханяна исказилось.

– А… как же иначе? Заступница немецкого офицера!.. Небось болит сердце по утраченному счастью?

Не проронив ни слова, ослепшими от удивления глазами смотрела она на своего обидчика. «Что ты за низкий человек, Виген, боже мой!»

Саруханян продолжал топтать ее:

– За врага заступаешься? Ты сама враг, ты хуже врага, я это знал…

– Знал и хотел завладеть сердцем врага? – дав волю чувствам, закричала Валя. – Подлый человек.

– Что?! – взревел он. – И ты еще смеешь? Да я тебя расстреляю как шпионку. Ты, фашисткая подстилка!

Закрыв лицо руками, Валя повалилась в траву. Сердце болело, как открытая рана. Прошлое швырнули ей в лицо. «Боже, как может человек быть таким храбрым и в то же время таким низким? Таким озлобленным и бесчеловечным!»

– Прости меня! – задрожал над ней голос Вигена. – Я погорячился.

– Не прощу! – вскричала она. – Никогда не прощу! Не стоишь ты моего прощения.

Лейтенант понизил голос. Внезапно он осознал, что ему придется отвечать за это. Человек крайне мнительный и самолюбивый, в эту минуту он думал не о том, что оскорбил женщину, а прежде всего о последствиях своего грубого выпада.

– Забудем это.

– Никогда!

– Тогда скажи, кого ты любишь?

– Всех, кроме тебя. Понял?

– Прошу тебя, скажи, кого любишь?

– Люблю честного советского офицера.

Больше они не встречались. Каждый унес в душе свою обиду.

7

Командир вызвал Марину и Варужана, долго и обстоятельно разъяснял им задачу. На столе лежала боевая карта района.

– Смотрите: мы находимся в селе Родовел. Севернее от нас Белая Ворста, где расположен штаб бригады. Значит, с севера нам ничто не угрожает. Узкая полоска леса, видите, отделяет село от речки Прозрачной. Южный берег ее болотист. С той стороны к нам с танками и самоходками не подойти. Зато легко могут переправиться роты автоматчиков с минометами и пулеметами. На берегу Прозрачной, вот здесь, – командир указал точку на карте, – вы должны оборудовать удобный наблюдательный пункт, откуда хорошо просматривался бы противоположный берег и местность вдоль речки. В случае внезапного нападения сигнал – красная ракета.

– Понятно.

– Вот и прекрасно. Смотрите, не выдайте себя, будьте начеку, каждый шаг может стоить жизни.

Шли по тропе через поле. Марина – впереди. Но вот тропа раздвоилась, поползла вдаль и скрылась в лесу. Марина скинула тяжелые солдатские ботинки и босиком легко побежала по траве. Варужан залюбовался белизной ее ног. Она будто оставляла за собой снопы света. И Варужан подхватывал их взглядом.

– Вот мы и одни, – сказала она.

– Да… – Варужан был взволнован, как ребенок. Он сошел с тропы нарвать цветов.

– Не рви! – воскликнула девушка. – Не надо.

– В наших горах их сколько хочешь…

– Не рви! – повторила она.

У самой тропы наклонился колокольчик – капля синего неба на зеленой подпоре. Девушка опустилась перед ним на колени, словно прислушиваясь к перезвону, слышному ей одной.

– Пошли, Мари.

– Взываешь к долгу? Война? Гитлер? Да пропади они пропадом!.. Если девушка пошла в разведчицы, так ей, по-твоему, нельзя любоваться цветком? Плакать бессонными ночами в подушку? Я вот сейчас хочу умереть от счастья, потому что у меня… – Марина осеклась, и где-то в уголках ее губ застыли слова «есть ты…». Но и неслышимые они дошли до сердца Варужана.

Лес обволок их струящейся тишиной, жарким шепотом листьев. Неожиданно перед ними открылась река. Они выбрали место для наблюдения. Чуткое ухо ловило малейшие звуки.

Варужан, лежа на спине, засмотрелся в небо. Так дома лежал он на цветущем склоне горы и следил за поющим жаворонком. Небо там не очень высокое. Пристроившись на вершинах гор, оно расправило синий подол по их склонам, и голубоватые горы вспыхнули лазуритом.

– Варужан! – окликнула Марина.

– Что? – очнулся он.

– У армянских девушек такие же черные глаза, как у тебя?

– Мои – что?! – сказал он.

– А у вас в селе есть красавицы?

– В каждом селе есть, – расфилософствовался парень, – а наше, так оно целиком из красавиц, так и знай.

– И у тебя там осталась любимая? – не унималась она.

– Нет у меня там любимой, война позвала…

– И ты так и не успел на жизнь глаза открыть?

– Почему же, успел. Они потом открылись, да еще как! – сказал он, растягивая слова. – Хочу увеличить число красавиц в нашем селе: невесту себе из других краев привезу.

– Это ты неплохо придумал, – сказала она, делая вид, что не поняла намека.

– Хочу, да не знаю, что война на это скажет. Останусь в живых – сделаю как сказал.

Девушка закрыла ему ладонью рот. От прикосновения ее руки он смутился, умолк.

Солнце достигло зенита и обезглавило тени деревьев. Какая-то неживая тишина повисла над лесом.

– В сумке консервы, достань, Варужан.

Он пополз в кусты и стал нарезать ломтями хлеб и мясо. Вернулся – Марины не было. Обернулся на плеск. «Она что, совсем голову потеряла? Как можно на посту? Впрочем, ее можно понять, война не для девушек…»

– Марина! – позвал он. – Марш на берег!

– Отвернись.

– А ну вылезай! – в его голосе звенели приказные нотки, и ей это понравилось.

– Отвернись, – повторила она, – я оденусь.

Варужан закрыл глаза, но они не закрывались, как заколдованные. Марина повернулась к нему спиной. Столб света ослепил его.

– Отведи глаза, Варужан, – не оборачиваясь, сказала она. – Всю спину спалил!

Потом натянула на тело рубашку, заправила в брюки, подобрала рассыпавшиеся волосы и, обдав парня брызгами, села как ни в чем не бывало.

– За такой проступок можно и под трибунал угодить!

– А я готова судить весь мир за то, что ноги парятся в пудовых ботинках и мозоли у меня не только на ногах, но и на сердце, – стояла на своем Марина.

– Ты права, – принял ее сторону Варужан и вдруг осекся: – Смотри!..

На том краю болота стояло трое немцев. Вдалеке затарахтели моторы. Показались мотоциклы, выгрузили солдат и снова укатили. И так один за другим. Всколыхнулось болото тишины.

– Мари! К командиру! Быстро!

– А ты?

– Я остаюсь здесь.

– Будь осторожен, Варужан! Пожалуйста!..

Немцы гуськом потянулись по берегу реки. Шли осторожно, ища проходы. Варужан встревожился. Дуло его автомата высунулось из ветвей. Бегущая лесом Марина услышала длинную автоматную очередь. Значит, на берегу завязался неравный бой.

Марина доложила командиру обо всем, что видела, и присоединилась к солдатам своего взвода. Рота уже преодолела половину пути до реки.

Бой длился до самого вечера. Наконец противник был сломлен: в реке и на болоте он оставил десятка два убитыми. Рота потеряла четверых, семь человек были ранены. Варужана не нашли – ни среди живых, ни среди мертвых.

Он пропал без вести.

* * *

Минас опустил ношу перед командиром, расправил спину и доложил по уставу:

– Товарищ лейтенант, ваше приказание выполнено. Гляньте, кого я вам раздобыл!..

Ваан, оправившийся после ранения, восхищенным взглядом окинул разведчика, потом поглядел на немца, съежившегося на полу, и от удивления ахнул. Перед ним был сам фон Браун.

– Герр Браун? Вот так встреча!

Пленный поднялся, уронил голову на грудь. Он был ранен.

– Минас, как это могло случиться?

– Товарищ лейтенант, я тут ни при чем. Везу его на мотоцикле, и вдруг… – Минас стал заикаться. – Пппрости ммменя, товварищ лллейтенант, кому, как не тебе, пппризнаться: на повороте живвот – ккак подведет: я, ккконечно, остановил мотоцикл. И пока я… Чтоб его ччерт побрал! Оббернулся, а он ббежит. Ты кудда, кккричу, сссукин сссын?! Вертай назад. Так нет же, бежит, и все. Ввыхода не было, ввыстрелил…

– Ладно! Иди! – махнул рукой Ваан.

– Так он бы убег, не выстрели я, товарищ лллейтенант! – не унимался разведчик.

Минас выложил на стол монокль Брауна. Когда монокль был водружен на обычное место, глаз снова увеличился втрое, но по-прежнему остался испуганным.

– Что вас привело в город Ж.?

Пленный хранил молчание.

– Вот как, – повеселел Ваан, – Браун решил разыгрывать из себя героя? Да, Возня себя не оправдала. Мы повернули оружие куда хотели, не так ли?

– Так, – наконец выдавил из себя пленный.

– Это разумно, герр Браун, что вы заговорили. Вас, как провалившего дело, надо понимать, отозвали?

– Как вы можете знать об этом?! – лицо его выражало крайнее удивление.

– Это мое предположение, – сказал Ваан. – Вас потом назначили командовать эсэсовской частью и отправили в эти места – ликвидировать партизанское движение, так сказать, замаливать вину. Угадал?..

– Вам-то откуда известно?

– Все это я знал и без вас, теперь ваша очередь рассказывать.

– Что вас интересует?

– Какие части переброшены сюда?

– Эсэсовский полк «Бранденбург».

– Кто командир?

– Я.

– Личный состав и вооружение?

– Две тысячи пятьсот человек. Три стрелковых батальона. Полку приданы две минометные батареи, одна артиллерийская и две бронетанковые роты.

– Вооружение?

– Все автоматчики. Полк переброшен из Франции.

– Когда прибыли?

– Неделю назад.

– Благодарю за ценные сведения. Надеюсь, в обиде на нас не будете. Война есть война.

– Лейтенант! Надеюсь, вы не откажете мне в помощи.

– Не понял…

– Вы не позволите, чтобы меня расстреляли… Я и так уже пострадал…

– Герр Браун, вы «дорогая дичь», уверяю вас. Командование штаба бригады вами заинтересуется, вот увидите. Полагаю, что даже инстанции повыше. Вот они-то и решат – как быть с вами, организатором «национальных легионов», видным эсэсовцем.

– Расстреляют! – простонал он, монокль повис в воздухе.

– Герр Браун, возьмите себя в руки, вспомните, как держались наши во время нечеловеческих пыток.

– Я человек идеи, – проронил пленный, – а не солдат.

– Человек идеи это прежде всего солдат, – возразил Ваан. – Вам не хватает именно идейности, герр штурмбанфюрер. По этой лишь причине вы не солдат и не были им никогда.

– В каждом из нас говорит инстинкт самосохранения, – виновато вставил Браун.

– На войне он плохой попутчик. На войне такого солдата после первого взрыва бомбы видят либо с поднятыми руками, либо со спины.

– А в вас, разве в вас не сидит этот дьявол? – сделал выпад Браун.

– Говоря по совести, герр штурмбанфюрер, я считаю себя до конца преданным родине солдатом. Это не просто война, это поединок, поединок не только физических, но и духовных сил. Вы считаете наших солдат безумцами, когда они с голыми руками идут на автоматы, бросаются под танки. В нашей стойкости вы усматриваете варварство. А ведь именно в этом величайший залог нашей победы. Вы же обречены.

– Странно, что вы всегда забываете о другом величайшем преимуществе над вами: мы цивилизованная нация.

– Та самая, что убивает, уничтожает, отравляет и сжигает людей заживо?

– А вы? Разве вы не убиваете?

– Убивая убийц, мы воюем во имя жизни. Как патриот, я убиваю врага своей родины. Как воин, я выполняю свой долг. Как коммунист, я сражаюсь за победу моих идеалов. Моя война справедливая, честная!

* * *

На поляне солдаты слушали рассказ Минаса. Обжигаясь горячей кашей, он живо повествовал о побеге «сукиного сына».

– На этот раз пошли мы, значит, с Валей. Отличная девушка – умереть мне за нее! Валя на своем вело едет впереди, а я за ней качу на мотоцикле. А на шоссе немцы «шлангбаум» поставили. Вижу, остановили ее, документ проверяют. Солдат, значит, заглядывается на нее, хихикает. «Фрау – гут! Зер гут!» – говорит. Я его в мыслях и покрыл как надо, ржавый сын. А он мне честь отдал: «Герр унтер, дорога свободна…»

Чтобы не вызвать подозрений, заглянули в «бар».

Валя, значит, делает вид, что у нас с ней любовь. Должен сказать: только протянула она мне руку, как я вскочил, щелкнул каблуками и поцеловал. У немцев за соседним столом слюнки потекли. А я еще дальше зашел, даю понять, что сохну по этой женщине, и время от времени обнимаю ее. Валя громко смеется и по-немецки говорит: «И как тебе не стыдно, Ганс?!»

Вдруг все повскакали с мест. Глянул – немцы бледнее смерти.

Кто, вы думаете, входит? Наш герр Браун. Я в струнку вытянулся, а Валя осталась сидеть, закинув ногу на ногу. Наш Браун достал из кармана монокль, вставил на место, и вдруг вижу – к нам направляется. Ну, думаю, влипли в историю. «О, фрау!» – говорит. Эта фрау ему ручку протянула: видел, как поцеловал, нацелился на нее вставным глазом. Потом повернулся ко мне: «Фрау будет со мной!..»

Взяв ее под руку, штурмбанфюрер с милой улыбочкой пошел к выходу. Тут Валя и вырвалась, вскочила на велосипед и покатила. Браун на машине вдогонку. Пошла она петлять, значит, по узким улочкам. Он как понял, что на своем драндулете ему не догнать ее, бросил машину и кинулся пешим порядком. А Валя жмет изо всех сил в сторону леса.

Я подоспел, когда этот гад наступал на нее со своим «вальтером». Добежал, и как трахну по кумполу! Он точно мешок с овсом повалился. «Ну, Валя-джан, говорю, нам «язык» был нужен, бог услышал наши молитвы. Иди найди свое вело, а я этого богом данного в мотоцикл усажу…»

Котелок опустел, а с ним подошел к концу и рассказ Минаса. Но от ребят так просто не отделаешься.

– Минас, ты явно что-то недоговариваешь…

– Клянусь, все выложил, как было…

– А когда живот тебе свело?

– Вам потешиться хочется, сукины дети! – смеется Минас.

Когда чуть погодя возвращается сама героиня, ее обступают и расхваливают за смелость и находчивость.

– Молодчина! Прирожденный артист! Вы бы видели, как он ручку мне целовал. Ни дать ни взять – немецкий барон. Молодчина!

Ребята гогочут. Минас ухмыляется и грозит ей пальцем:

– Ты смотри, баловница, язык попридержи за зубами.

После обеда Ваан разыскал Валю.

– Горжусь своим новым разведчиком!

– Спасибо, командир.

Беседуя, они пересекли поляну. День тихо угасал. Вечерело. Луна нашла их на берегу реки.

– Когда Браун сказал: «Мы с вами где-то встречались, фрау!» – я ужаснулась. – Голос женщины дрожал. – Не смерти боялась, страшно было потерять обретенное. Я не смогла бы жить без моих новых друзей, без тебя, командир.

– Ты все еще не избавилась от воспоминаний? – спросил он. «Как изменилась Валя, – подумал Ваан, – стала строже, женственней». – Уже поздно, Валя, пошли! – сказал он вслух. Но не двинулся с места.

– Помолчи, командир. Смотри, какая ночь! – полушепотом ответила она. – Вот бы отнять, украсть ее у войны.

– И тебя вместе с ней, да?

Валя рванулась к нему или он к ней? На какой-то миг пронеслось в сознании, что он парит высоко, высоко. Разум был бессилен сдержать уже давно запруженную лавину чувств. Разум отступил.

Она сидела, обняв колени. Ваан поднял ее.

– Ну? – заглянул он ей в глаза.

Валя беззвучно поцеловала его. Нежно и осторожно, почти благоговейно, как целуют святой крест.