Текст книги "Эволюция Мары Дайер (ЛП)"

Автор книги: Мишель Ходкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Глава 4

Его слова согнали кровь с моего лица.

– Они не нашли полных останков никого из них – Рэчел, Клэр или Джуда. Но они нашли – они нашли руки, Мара. Они похоронили их. – Он сглотнул, это было болезненно для него, затем указал на экран. – У этого парня? Обе руки.

Голос Даниэля был нежным, грустным и отчаянным, но его слова не имели смысла.

– Я знаю, что ты волновалась о том, что произошло. Я знаю. И отец – мы все беспокоимся о папе. Но это не Джуд, Мара. Это не он.

Это было бы настоящим спасением, поверить, что я сумасшедшая, глотать их таблетки и согнать с себя ту вину, которая преследовала меня, так как я наконец вспомнила, на что я была способна.

Но я пробовала это раньше. Не работало.

Я глубоко, судорожно сглотнула.

– Я не сумасшедшая.

Даниэль закрыл глаза, и, когда он открыл их снова, его выражение лица было... решительным.

– Я не должен говорить тебе этого

– Говорить что?

– Психологи называют это искажением восприятия, – сказал мой старший брат. – Заблуждения, в основном. То, что Джуд жив, что у тебя есть силы, что ты обрушила здание и убила людей. Они говорят, что ты теряешь возможность рационально оценивать ситуацию.

– В смысле?

– Они бросали такие слова, как "психотический" и "шизотипический", Мара.

Я приказала себе не плакать.

– Мама надеется, что в худшем случае это может быть то, что называется кратковременным психическим расстройством, вызванным посттравматическим стрессом и выстрелом, и другими травмами, но от того, что слышу, мне кажется основное различие между шизофренией и другими расстройствами в их продолжительности. – Он с трудом сглотнул. – В итоге, чем больше последних заблуждений, тем хуже прогноз.

Я сжала зубы и заставила себя оставаться спокойной в то время, пока мой брат продолжал говорить.

– Вот почему мама думает, что тебе следует остаться здесь на некоторое время, чтобы они могли написать тебе курс лечения. Так они смогут направить тебя в жилое лечебное учреждение.

– Нет, – сказала я. Также сильно, как я хотела до этого оставить мою семью, держаться от них подальше, теперь я знала, что должна остаться с ними. Я не могла быть заперта в то время. как Джуд был на свободе.

– Это как школа-интернат, – продолжал он, – за исключением того, что там есть повар-гурман, и дзен-сады, и арт-терапия для того, чтобы просто отдохнуть.

– Мы не говорим о Фиджи, Даниэль. Она хочет отправить меня в психиатрическую больницу. Психиатрическая больница!

– Это не психиатрическая больница, это жилой дом.

– Лечебное учреждение, да, – сказала я, тут же слезы выступили на глазах, я сморгнула их яростно. – Значит, ты на их стороне?

– Я на твоей стороне. И это только на некоторое время, чтобы они могли обследовать тебя для того, чтобы справиться с ситуацией. Ты прошла через – нет никакого способа, чтобы я смог выразить то, через что ты прошла.

Я попыталась сглотнуть назад комок в горле.

– Что сказал папа? – удалось мне спросить.

– Он чувствует, что это частично его вина, – сказал он.

Ошибочность этой идеи открылась мне.

Что ему не следовало браться за это дело, – продолжал мой брат. – Он доверяет маме.

– Даниэль, – взмолилась я. – Я клянусь, я клянусь, что говорю правду.

– Это часть диагноза, – сказал он, и его голос дал трещину. – То, что ты веришь в это. Галлюцинации вписываются в посттравматический стресс. Но когда все проходит, ты знаешь, что это было в твоей голове. Сейчас ты веришь, что это реально, – сказал Даниэль, его голос дал трещину, – всё, что ты сказала им вчера подходит под диагноз психоза.

Он яростно моргнул и сильно ударил глаз тыльной стороной ладони.

Я не могла поверить, что это происходит со мной.

– Так вот оно что. – Мой голос казался мёртвым. – Я даже не могу сначала сходить домой?

– Ну как только они признают, что имеют право держать тебя в течении семидесяти двух часов, а затем они осмотрят тебя заново, прежде чем сделать окончательные рекомендации для мамы с папой. Так что я думаю, что это будет завтра.

– Подожди, только семьдесят два часа? – и другой осмотр...

– Ну, да, но они настаивают на большем.

Но прямо сейчас, это временно. Не постоянно. Пока нет.

Если я смогу их убедить, что я не верю в то, что Джуд был жив, что я не верю в то, что убила Рэчел, Клэр и других, что ничего из этого не было реальным, что это всё было в моей голове; если я смогу лгать убедительно, то они могут подумать, что мой случай в полицейском участке был временным. Это было то, во что моя мать хотела верить. Ее нужно было подтолкнуть.

Если бы у меня получилось, я смогла бы пойти домой.

Я бы смогла увидеть Ноя.

Его образ стоял перед моими глазами, его лицо было твёрдым и полным решимости в здании суде, уверенным, что я не сделаю того, что сделала. Мы не разговаривала с ним с тех пор.

Что если я изменилась для него, как он и сказал?

Что если он не захочет видеть меня?

Эта мысль сжала горло, но я не могу плакать. Я не могу потерять его. С этого момента я должна быть ребенком с плаката для психического здоровья. Я не могла позволить себе остаться здесь надолго. Я должна была понять, что, черт возьми, происходит.

Даже если я должна понять это сама.

Стук в дверь напугал меня, но это была просто мама. Она выглядела так, будто плакала. Даниэль встал, разглаживая складки на синей рубашке.

– Где папа? – спросила я ее.

– Все еще в больнице. Его выпишут завтра.

Возможно, если бы я смогла разыграть достаточно хорошее представление, меня могли бы выписать вместе с ним.

– Джозеф с ним?

Мама кивнула. Так у моего двенадцатилетнего брата сейчас был отец с огнестрельным ранением и сестра в психиатрическом отделении. Я стиснула зубы ещё сильнее. Не плачь

Потом мама посмотрела на Даниэля, и он прочистил горло. – Люблю тебя, сестренка, – сказал он мне. – Скоро увидимся, хорошо?

Я кивнула с сухими глазами. Моя мать села.

– Всё будет в порядке, Мара. Я знаю, сейчас это звучит глупо, но это так. Будет лучше.

Я пока не была уверена что сказать, кроме как,

– Я хочу пойти домой.

Моя мать посмотрела с болью, и почему бы и нет? Её семья разваливалась на части.

– Я сильно хочу, чтобы ты вернулась домой, дорогая. Просто для тебя сейчас нет никакого графика дома, если ты не в школе, и я думаю, что может быть на тебя слишком много давления. Я люблю тебя, Мара. Так сильно. Я не переживу если ты….меня вырвало, когда я впервые услышала о разрушенной психушке... Я было плохо. Я не могу оставить тебя ни на секунду. Ты мой ребенок, и я хочу, чтобы все было в порядке. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты была в порядке. – Она вытерла глаза тыльной стороной ладони и улыбнулась мне. – Это не твоя вина. Никто не обвиняет тебя и не наказывает.

– Я знаю, – сказала я спокойно, создавая впечатление спокойного, нормального взрослого.

Она продолжила.

– Ты через многое прошла, я знаю, мы этого не понимаем. И я хочу, чтобы ты знала, что это – она указала на комнату – не ты. Это может быть химическое, психологическое или даже генетическое...

Изображения тёмной воды встали в моем сознание. Картина. Чёрный. Белый. Размытое.

– Что? – быстро спросила я.

– То, как ты чувствуешь себя. Все, что происходит с тобой. Это не твоя вина. С посттравматическим стрессом и всем остальным, случившееся...

– Нет, я знаю, – сказала я, останавливая ее. – Но ты сказала...

Генетическое.

– Что ты имела ввиду под генетическим? – спросила я.

Моя мать смотрела на пол, и ее голос стал профессиональным.

– То, через что ты прошла, – сказала она, четко избегая слов психическое заболевание, – может быть вызвано биологическими и генетическими факторами.

– Но кто в нашей семье имел какие-либо...

– Моя мать, – сказала она спокойно. – Твоя бабушка.

Ее слова повисли в воздухе. Картинка в моем сознании, заостренный портрет молодой женщины с загадочной улыбкой, сидящей с руки сложенными на коленях. Волосы были разделены на прямой пробор, а ее повязка сверкала между бровями. Это была фотография моей бабушки в день ее свадьбы.

А затем мой разум заменил ее лицо моим.

Я сморгнула изображение и покачала головой.

– Я не понимаю.

– Она покончила с собой, Мара.

Я сидела там, на мгновение ошеломленная. Мало того, если бы я не знала, но...

– Я думала... я думала, она погибла в автокатастрофе?

– Нет. Это то, что мы сказали тебе.

– Но я думала, что ты выросла с ней.

– Так и было. Она умерла, когда я уже была взрослой.

В горле пересохло.

– Сколько тебе было лет?

Мамин голос вдруг стал тонким.

– Двадцать шесть.

Следующие несколько секунд были ужасно долгими.

– Ты родила меня, когда тебе было двадцать шесть.

– Она покончила с собой, когда тебе было три дня.

Глава 5

Почему я этого не знала?

Почему мне не сказали?

С чего бы ей это делать?

Почему тогда?

Я, должно быть, выглядела настолько шокированной, насколько чувствовала, потому что моя мать бросилась извиняться.

– Я никогда не собиралась рассказывать тебе об этом вот так.

Ты вообще никогда не собиралась мне рассказывать.

– Доктор Вэст и доктор Келлс думали, что это нормально, так как у вашей бабушки было много таких же одержимостей, – сказала моя мама. – Она была параноиком. Подозрительной...

– Я не... – чуть не сказала я, что не была подозрительной или параноидальной, но я была. С серьезным основанием, но все же.

– У нее вообще не было друзей, – продолжала она.

– У меня есть друзья, – сказала я. Потом я осознала, что более подходящими словами были "был" и "друг", единственное число. Рэчел была моим лучшим другом и, на самом деле, моим единственным другом, пока мы не переехали.

Еще есть Джейми Рот, мой первый (и единственный) друг в Кройдене – но я его не видела и не слышала о нём, с тех пор как его исключили за то, чего он не совершал. Моя мать, вероятно, даже не знала, что он существовал, и так как я не собиралась возвращаться в школу в ближайшее время, она вероятно о нем никогда и не узнает.

Еще был Ной. Он считается?

Моя мама прервала мои мысли.

 – Когда я была маленькой, моя мать иногда спрашивала меня, могу ли я творить волшебство. – На её губах появилась грустная улыбка. – Я думала, что она просто играет. Но когда я стала старше, она, то и дело спрашивала меня, могу ли я делать что-то "особое". Особенно когда я была подростком. Я, конечно, понятия не имела, что она имеет в виду, и когда я спросила ее, она ответила что расскажет мне все, что необходимо знать и попросила сказать ей, если что-либо измениться. – Моя мать сжала челюсти и посмотрела в потолок.

Она пыталась не заплакать.

– Я не обращала на это внимание, говоря себе, что моя мать просто "другая". Но были все признаки. – Ее голос перешел от задумчивого к профессиональному. – Магическое мышление...

Что ты имеешь в виду?

– Она думала, что в ответе за вещи, за которые она, вероятно, не могла быть в ответе, – сказала моя мать. – И она была суеверной – она волновалась из-за определенных цифр. Я помню, иногда она заботилась о том, чтобы подчеркнуть их. А когда мне было приблизительно столько же, сколько тебе, она стала очень параноидальной. Однажды, когда мы были на пути чтобы разместить меня в моей первой комнате в общежитии, мы остановились чтобы заправиться. Она смотрела в зеркало заднего вида через плечо на протяжении последнего часа, а когда она зашла внутрь, чтобы заплатить, мужчина спросил у меня направление. Я достала нашу карту и рассказала ему, как добраться туда, куда он хотел. И как только он сел обратно в свою машину и уехал, выбежала твоя бабушка. Она хотела знать все – что он хотел, что он сказал – она была безумной. – Мама сделала паузу, потерявшись в воспоминаниях. Потом она сказала, – Иногда я ловила ее на лунатизме. У нее были кошмары.

Я не могла говорить. Я не знала что сказать.

– Было... тяжело расти с ней, иногда. Я думаю, именно это заставило меня стать психологом. Я хотела помочь... – Мамин голос затих, а потом она казалось, вспомнила, что я здесь. Почему я здесь. Её лицо вспыхнуло.

– Ох, милая, – я не хотела, чтобы это так прозвучало. – Она была взволнована. – Она была чудесной матерью и невероятной личностью; она была артистичной и креативной и такой весёлой. И она всегда поверяла, счастлива ли я. Она так заботилась. Если бы они знали то, что знают сейчас, когда она была моложе, я думаю... все бы сложилось иначе. – Она тяжело сглотнула, потом посмотрела прямо на меня. – Но она не ты. Ты не такая. Я просто сказала это потому что, что вещи вроде этих могут случаться в семьях, и я просто хочу чтобы ты знала ты ничего не сделала и всё что случилось -психушка, все в этом – не твоя вина. Здесь лучшие врачи и ты получишь лучшую помощь.

– Что если мне станет лучше? – спросила я тихо.

Ее глаза наполнились слезами.

– Тебе станет лучше. Обязательно. И у тебя будет нормальная жизнь. Клянусь Богом, – сказала она тихо и решительно, – у тебя будет нормальная жизнь.

Я увидела свою отправную точку.

– Тебе придется меня отослать?

Она прикусила нижнюю губу и вздохнула.

 – Это последнее, что я хотела бы сделать, малышка. Но я думаю, если ты немного побудешь в другой обстановке, с людьми, которые действительно об этом знают, я думаю, для тебя это будет лучше.

Но я могла сказать по тону, ее голоса и тому, как он дрожал, что она не решила. Она не была уверена. Это означало, что я все еще могла бы манипулировать ею, чтобы она позволила мне вернуться домой.

Но это не случилось во время этого разговора. Мне придется подготовиться. А я не могу сделать это сейчас.

Я зевнула и медленно моргнула.

– Ты устала, – сказала она, изучая мое лицо.

Я кивнула.

– У тебя была неделя в аду. Год в аду. – Она взяла мое лицо в руки. – Мы справимся. Я обещаю.

Я блаженно ей улыбнулась.

– Я знаю.

Она пригладила мои волосы назад и повернулась, чтобы уйти.

– Мама? – позвала я. – Ты скажешь доктору Вэст, что я хочу с ней поговорить?

Она просияла. – Конечно, дорогая. Вздремни, а я дам ей знать, чтобы зашла и осмотрела тебя, хорошо?

– Спасибо.

Она задержалась между стулом и дверью. Она сомневалась говорить или нет.

– Что не так? – спросила я ее.

– Я просто.. – начала она, потом закрыла глаза. Она приложила руку ко рту. – Полиция рассказала нам вчера, что ты говорила, что Джуд пытался, изнасиловать тебя перед тем как здание рухнуло. Я просто хотела... – Она сделала глубокий вдох. – Мара, это правда?

Конечно, это было правдой. Когда мы были наедине в психушке, Джуд поцеловал меня. Он продолжал меня целовать, даже, несмотря на то, что я сказала ему остановиться. Он прижал меня к стене. Толкнул меня. Затем я его ударила, и он ударил меня в ответ.

– Ох, Мара, – прошептала моя мать.

Правда должно быть отразилась на моем лице, потому что до того как я решила ответить ей, она бросилась назад ко мне.

 – Не удивительно, что это было ещё труднее – двойная травма, ты, должно быть, чувствуешь себя такой... я даже не могу...

– Всё в порядке, мама, – сказала я, глядя в ее безжизненные яркие глаза.

– Нет, не в порядке. Но будет. Она наклонилась, чтобы снова поцеловать меня, а затем покинула комнату, сверкнув грустной улыбкой, перед тем как исчезнуть.

Я села прямо. Доктор Вэст скоро вернется, и мне нужно собраться. Мне нужно было убедить ее – их – что у меня всего лишь посттравматический шок, а не в том, что я опасно близка к шизофрении или чему-то столь же страшному и постоянному. Потому что с посттравматическим шоком я могла бы остаться со своей семьей и понять, что же произошло. Понять, что делать с Джудом.

Но, что это значило для меня. Для меня это была целая жизнь в психологическом отделении и лечение. Никакого колледжа. Никакой жизни.

Я попыталась вспомнить, что моя мать говорила о бабушкиных симптомах.

Подозрительность.

Паранойя.

Магическое мышление.

Мании.

Ночные кошмары.

Суицид.

А потом подумала о том, что я знаю о посттравматическом шоке.

Галлюцинации.

Ночные кошмары.

Потеря памяти.

Вспышки памяти.

Было в них, что-то общее, но главное отличие казалось было в том, что при посттравматическом шоке ты определенно знаешь, что то, что ты видишь – нереально. Что-либо с приставкой «шизо», однако, означало, что когда ты галлюцинируешь, ты в это веришь – даже после того как галлюцинации проходят. Что превращает это в манию.

У меня абсолютно точно был посттравматический шок; я испытала больше своей доли травмы и теперь иногда видела вещи, которые не были реальными. Но я знала, что те вещи не происходили, независимо от того, насколько они ощущались реальными.

Так что теперь мое сознание должно быть ясным – очень ясным – я должна поверить, что Джуд умер.

Даже если он жив.

Глава 6

В психиатрическом отделении тикали часы, отсчитывая время, что осталось от моих семидесяти двух часов. Всё шло хорошо, подумала я на третий день. Я была спокойной. Дружелюбной. До боли нормальной. И когда другой специалист по имени доктор Келлс представилась как глава какой-то программы где-то во Флориде – я отвечала на ее вопросы, так как она ожидала.

– У тебя были проблемы со сном?

–Да.

– У тебя были ночные кошмары?

 Да.

– Тебе трудно сосредоточиться?

–Иногда.

– Ты замечаешь, что выходишь из себя?

Время от времени. Я нормальный подросток, в конце концов.

– Ты испытываешь навязчивые мысли о твоём травмирующем опыте?

 Определённо.

– У тебя есть какие-либо фобии?

Разве они есть не у каждого?

– Ты когда-нибудь слышишь или видишь людей, которых здесь нет?

Иногда я вижу своих друзей – но я знаю, что они не настоящие.

– Ты когда-нибудь думала о том, чтобы причинить вред другим или себе?

Однажды. Но я бы никогда ничего подобного не сделала.

Потом она ушла, а мне предложили обед. Я не была голодна, но подумала, что было бы хорошей идеей, в любом случае поесть. Все часть шоу.

День тянулся, и ближе к концу вернулась доктор Вэст. Я сидела за столом в общей зоне, такой же простой и безликой, как и любой приемный покой больницы, но с добавлением маленьких круглых столиков, со стульями. Двое ребят приблизительно в возрасте Джозефа играли в шашки. Я рисовала на цветной бумаге карандашами. Это был миг моей гордости.

– Привет, Мара, – сказала доктор Вэст, наклоняясь чтобы увидеть мой рисунок.

– Здравствуйте, доктор Вэст, – сказала я. И широко улыбнулась, отложив карандаш, из-за ее прихода.

– Как ты себя чувствуешь?

– Немного нервной, – сказала я робко. – На самом деле я скучаю по домом. – Я подтолкнула рисунок, которую только что с лёгкостью нарисовала – цветущее дерево. Она что-то в нем увидела – терапевты видят во всем что-то – а нормальные люди любят деревья.

Она кивнула.

– Я понимаю.

Я расширила глаза.

– Вы думаете, я смогу пойти домой?

– Конечно, Мара.

– Я имею в виду, сегодня.

– Ох. Ну. – Она наморщила лоб. – Если честно, я еще не знаю.

– А это вообще возможно? – Мой невинный детский голосок сводил меня с ума. За последние сутки я его использовала больше, чем за пять лет.

– Ну, есть несколько возможностей, – сказала она. – Ты могла бы остаться здесь для дальнейшего лечения или возможно перейти в другой стационар. Или твои родители могли бы решить, что реабилитационный центр был бы для тебя лучшим местом, так как ты подросток – у большинства из них есть средние образовательные программы, которые позволят тебе провести некоторое время за учебой, пока ты работаешь в группе и получаешь лечение.

Реабилитационный. Не идеально.

– Или амбулаторное лечение могло бы быть лучшим...

– Амбулаторное? – Расскажите мне.

– Существуют дневные программы для подростков, как ты, которые проходят сквозь тяжелые времена.

Сомневаюсь.

– Ты в основном работаешь с консультантами и своими сверстниками в группе терапии и эмпирической терапии вроде музыки и искусства – с небольшим количеством времени на учебу, но конечно большая часть внимания уделяется терапии. И в конце дня ты идешь домой.

Не так ужасно. По крайней мере, сейчас я знаю, на что надеяться.

– Или, твои родители могли бы решить не делать ничего кроме терапии. Мы дадим наши рекомендации, но, в конечном счете, все зависит от них. Вообще-то твоя мама должна скоро зайти, – сказала она, глядя на лифты. – Почему бы тебе не продолжить рисовать – какой очаровательный рисунок! – а затем мы снова поговорим, после того как я поговорю с твоей мамой?

Я кивнула и улыбнулась. Улыбаться было важно.

Доктор Вэст ушла, а я все еще пыталась сделать ложно радужную картину еще более ложно веселой, когда я вздрогнула от легкого удара по плечу.

Я вполоборота повернулась на пластиковом стуле. Маленькая девочка, возможно лет десяти или одиннадцати, с длинными, нерасчесанными, грязными светлыми волосами стояла застенчиво с большим пальцем во рту. На ней была белая футболка, которая была слишком большой для нее, поверх синей юбки с оборками, соответствующей цвету носков. Она передала мне сложенную бумажку своей свободной рукой.

Набросок на бумаге. Мои пальцы сразу узнали бумагу, а мое сердце ускорилось, когда я развернула его, и увидела рисунок, который отдала Ною, Ною, неделю назад в Кройдене. И на обратной стороне было всего три слова, но они были самыми красивыми словами на английском языке:

Я верю тебе.

Они были написаны рукой Ноя, и мое сердце перевернулась, когда я осмотрелась вокруг, надеясь увидеть его лицо.

Но там не было никого с таким лицом.

– Где ты взяла это? – спросила я девочку.

Она посмотрела вниз на линолеум и покраснела:

– Хорошенький мальчик дал его мне.

Улыбка сформировалась на моих губах.

– Где он?

Она указала вниз по коридору. Я встала, оставив рисунок дерева и мой эскиз на столе, и огляделась спокойно, хотя мне хотелось бежать. Один из терапевтов сидел за столом, разговаривая с мальчиком, который почесывался, еще один сотрудник складывал бумаги за стойкой. Ничего необычного, но, очевидно, что-то должно быть. Я небрежно подошла к туалетам, они были близко к коридору, который находился рядом с лифтами. Если Ной был здесь, то он находился недалеко.

И перед тем, как повернуть за угол, я почувствовала руку, нежно схватившую мою руку и тянущую меня в туалет для девочек. Я знала, что это был он, еще до того, как увидела его лицо.

Я задержалась на серо-голубых глазах, которые изучали меня, на маленькой складке между ними, выше линий его элегантного носа. Мои глаза блуждали по форме рта, по его скривившимся и надутым губам так, как если бы он собирался заговорить. И волосам, в которые я хотела запустить пальцы. Я хотела прижаться своими губами к его.

Ной же поместил свой палец на мои губы, прежде чем я успела что-либо сказать.

– У нас не так много времени.

Его близость наполнила меня теплом. Я не могла поверить, что он здесь на самом деле. Я хотела почувствовать его еще больше, просто для того, чтобы убедиться, что он действительно здесь.

Тогда я подняла неуверенную руку к его узкой талии. Его худое тело было напряжено, напряжено под тонким, мягким хлопком его старой рубашки.

Но он не остановил меня.

Я не смогла сдержать свою улыбку.

– Что ты делаешь в ванной комнате для девочек, – спросила я, глядя ему в глаза.

Уголки его губ приподнялись.

– Хороший вопрос. В свое оправдание хочу сказать, что они гораздо чище, чем ванные комнаты для мальчиков, и здесь все под присмотром.

Он казался довольным. Высокомерным. Это был голос, который я должна была услышать. Может быть, я не должна была волноваться. Может быть, нам было хорошо.

– Даниэль рассказал мне, что случилось, – сказал затем Ной. Его тон изменился.

Я встретилась с его глазами и увидела, что он знает. Он знал, что случилось со мной, почему я была здесь. Он знал, через что прошла моя семья.

Я почувствовала прилив тепла под моей кожей от его взгляда или от стыда, я не знаю.

– Он рассказал тебе, что я... что я рассказала?

Ной уставился на меня сквозь длинные темные ресницы, которые обрамляли его глаза.

– Да.

– Джуд здесь, – сказала я.

Голос Ноя не был громким, но в нем чувствовалась сила, когда он заговорил.

– Я верю тебе.

Я не знала, как сильно мне нужно было услышать эти слова, пока он не произнес их вслух.

– Я не могу оставаться здесь, пока он там...

– Я работаю над этим. – Ной взглянул на дверь.

Я знала, что он не может остаться, но я не хотела, чтобы он уходил.

– Я тоже. Я думаю... я думаю, что есть шанс, что мои родители смогли бы мне позволить вернуться домой, – сказала я, стараясь не звучать так встревожено, как я себя чувствовала. – Но что если они решат оставить меня здесь? Чтобы держать меня в безопасности?

– Я бы не стал, если бы был на их месте.

– Что ты имеешь в виду?

– Каждая минута здесь...

Через две секунды звук сигнализации наполнил мои уши.

– Что ты сделал? – сказала я, перекрикивая шум, так как он закрыл дверь ванной.

–Помнишь девочку, которая передала тебе записку?

– Да...

– Я поймал её. когда она уставилась на мою зажигалку.

Я моргнула.

 – Ты дал ребёнку в психиатрическом отделении зажигалку.

Морщинки сошлись в уголках его глаз.

– Мне показалось, что она заслуживает доверия.

– Ты болен, – сказала я, но улыбнулась.

– Никто не совершенен, – улыбнулся Ной в ответ.