Текст книги "Боги Абердина"

Автор книги: Михей Натан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Фермер бросил цепь на землю и жестом пригласил нас заезжать. Он сказал, что если нам потребуются джутовые мешки, то дальше по дороге мы найдем их в корзине.

Я понял, что никогда раньше не бывал во фруктовом саду. Я представлял его в виде идеальной сетки из хорошо утоптанных грунтовых плоских дорожек, вдоль которых рядами растут деревья – все одинаковой высоты, с ярко-красными блестящими фруктами на идеально круглых кронах.

Но «Фруктовый сад Виктора» оказался полной противоположностью. Рельеф местности постоянно менялся, земля шла под уклон, лишь иногда – ровно, с наклоном вбок. Иногда тропинка резко уходила вверх, в гору, затем без предупреждения открывался обрыв, под которым валялись листья, гравий и корни. Порой у меня возникало ощущение, будто я нахожусь на корабле среди бушующих волн. Садящееся солнце пробивалось сквозь листву, в лучах кружились пылинки, комары и мошки, которые перелетали от лучика к лучику. В теплом воздухе поздней осени висел сильный терпкий запах яблок.

Я немного пособирал яблоки, наполнил мешок на четверть, а затем пошел прочь от Дэна, по тропе, идущей вверх по поросшему деревьями пригорку. Мне пришлось перебираться через покрытое мхом бревно, которое упало и лежало поперек ручья. Сад остался позади, скрытый паутиной диких кустов, напоминающих голову медузы Горгоны, а также массивными валунами.

Я остановился и прислушался. Гудели насекомые. Тихо шумела и пузырилась вода. Приглушенный гул самолета слышался где-то над головой.

– О чем задумался?

Дэн появился рядом со мной и наклонился, чтобы поднять камень. Потом он сел на свой наполовину заполненный мешок и бросил камушек в ручей.

– Ожидаю, что какое-нибудь чудовище внезапно выпрыгнет из-за гниющего бревна, – признался я.

– Да, такая мысль действительно появляется, – согласился Дэнни и поддал ногой по куче листьев, смешанных с грязью. – Наверное, здесь вокруг можно найти наконечники индейских стрел.

Он обернулся и посмотрел на валун, маячивший над нами. В трещины забились старые листья, сбоку кучей лежали обрубленные ветки. По уменьшающемуся солнечному пятну на поверхности камня медленно полз жук. Дэн показал на основание огромной скалы.

– Видишь? Я думаю, что это медвежьи следы. Они тут точили когти.

В камне осталось несколько длинных тонких неровных полос.

– Ты уверен? – спорил я. Стало как-то не по себе.

– О, да, здесь водятся медведи. В прошлом году мы с Артом нашли пещеру примерно в миле отсюда. – Он показал на другую сторону ручья, на самую густую часть леса. – Артур предложил мне туда прогуляться.

– А ты?

– Я? Ни в коем случае. Правда, Арт пошел.

«Конечно», – подумал я.

– Он сказал, что видел там старые кости и куски меха. И там пахнет, как в зоопарке.

Я вглядывался в лес, а потом спросил:

– Хочешь проверить?

– Ты серьезно?

– Да, – ответил я. – Почему бы и нет? Никогда раньше не видел медведя.

Дэн неотрывно смотрел на меня, кепи было лихо сдвинуто на ухо, руки убраны в карманы, коричневый плющ обмотался вокруг одного ботинка. Что-то прожужжало рядом с моим ухом.

– Ну что? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Ничего, – Дэнни почти улыбался.

Мы оба замолчали, мое возбуждение по поводу встречи с медведем сразу же прошло. На ветке над головой прыгала и щебетала птичка.

– Что смешного? – спросил я.

– Просто мне сейчас в голову пришла одна мысль, вот и все. – Он наклонился и поднял мешок с яблоками.

– О чем?

– Это глупость, – сказал Дэн.

– И что за глупость?

Тогда он на самом деле улыбнулся – смело и взбудораженно. Затем рассмеялся. Я засмеялся в ответ – скорее, из-за замешательства, чем по какой-то другой причине.

Что-то треснуло вдали, словно надломленная ветка. Мы оба подпрыгнули в испуге и посмотрели в направлении шума. Примерно в пятидесяти ярдах стоял олень и смотрел на нас большими черными глазами, затем бросился прочь. Мы увидели, как в чаще мелькает его белый хвост.

Дэн склонился вперед и поцеловал меня в щеку. Я отпрянул назад и уставился на него.

– Что это, черт побери?

Он пожал плечами.

– Нам пора назад, – сказал Дэнни. – Я не очень хорошо знаю эти сельские дороги, особенно, в темноте.

Он развернулся и пошел назад, к саду, перебросив мешок через плечо.

– Дэн! – позвал я, но он не услышал, или притворился, что не услышал. С этим вопрос был снят. Мы больше никогда не обсуждали тот день.

* * *

В первую неделю ноября резко потеплело. Со стороны побережья пришел фронт теплого воздуха. В результате в студгородке началось ностальгическое возрождение летних дней. Студенты достали шезлонги и вентиляторы, загорали на ступенях Торрен-холла между занятиями, играли в футбол в университетском дворе, раздевшись по пояс. Я решил не проводить вторую половину дня за чтением в библиотеке, и вместо этого вернулся домой. Хотелось отвести Нила к пруду, может, самому зайти вместе с ним в воду, почувствовать, как шелковистая грязь и ил хлюпают у меня между пальцев ног.

Это был необычно яркий день. Обжигающим белый свет падал с неба, словно от двух солнц, и даже цвет небес, казалось, поблек от этой яркости, став каким-то тускло-голубым. Я вышел из задней части дома и пошел к пруду. Сломанное каноэ все еще стояло на траве, со всех сторон лежали кучи листьев.

Доктор Кейд находился на краю сада, он стоял на коленях и копал лопатой в грязи. Профессор находился спиной ко мне. На поношенной рубашке из ткани шамбре в центре образовалось темное пятно от пота. Рукава были закатаны до локтей, седые волосы доктора слегка развивались на прохладном ветру. Я видел, что волоски у него на руках покрыты точками темной земли, он тяжело дышал от усилий.

Доктор Кейд занимался небольшим рядом незнакомых растений – маленькой живой изгородью, невысоко поднимающейся над землей. На кончиках веток висели тяжелые по виду плоды, напоминающие желтые сливы. Даже на расстоянии фрукты пахли тошнотворно сладко, почти гнилью. Кейд воткнул лопату в землю и схватился за ствол обеими руками. Я наступил на ветку, она хрустнула, профессор повернулся и увидел меня.

– Узнаете это растение? – выдохнул он, затем напрягся, что было видно по его плечам, и выдернул корень из почвы. Куски земли взлетели в воздух. Я увидел у него в руках раздвоенное, неровное коричневое корневище – очень толстое, длиной в предплечье. – Мандрагора, – объявил он.

Я увидел, как Нил бежит по берегу пруда. Он несся за маленькой толстой птичкой, но это было безнадежным делом. Птичка улетела и стала кружить над водой.

Профессор бросил растение в плетеную корзину.

– На Артура ваши исследования произвели впечатление. Он говорит, что вы любите все византийское. Могу ли я предположить, что это касается всех сфер вашей жизни? – Доктор улыбнулся собственной шутке. – Я прочитал вашу последнюю работу, короткий обзор бенедиктинского монашества. Ожидал чего-то более длинного…

– Я знаю… – открыл рот я, но доктор Кейд откашлялся и продолжил:

– То, что вы представили, многообещающе, и моя критика относится только к вашей неопытности – ни к чему больше. Не бойтесь писать, – вот что я пытаюсь сказать. Например, вы проигнорировали святого Макария Александрийского и святого Даниила Столпника. Они оба представляют отличный контраст с определением «обычных людей» святым Бенедиктом. Вы можете себе представить, что перенес святой Даниил, сидя наверху столпа более тридцати лет? Ими нужно восхищаться – если и не за их веру, то, по крайней мере, за их убеждения. – Он отряхнул руки от грязи и переступил с колена на колено. – Знаете, пятьсот лет назад мы бы заставили Нила выкапывать мандрагору. Тогда считалось, что в ней живут гомункулы, которые станут кричать, если их побеспокоить. Они убьют того, кто вытянул корень из земли.

– Вы их пересаживаете? – спросил я.

– Нет… как раз наоборот. Я собираю корни для профессора Тиндли. Он готовит чай из мандрагоры и утверждает, что благодаря ему зимой не болеет. Хотя я подозреваю, что коллеге просто нравится слабый наркотический эффект.

Доктор Кейд собрался с силами и вытащил еще одно растение. Его пришлось дернуть дважды. Корень вылетел из земли, и раздался высокий резкий вой, который эхом пронесся по двору.

Я отпрыгнул назад, ожидая, что профессор Кейд сейчас рухнет и будет лежать без движения с раскрытыми глазами и вывалившимся языком. Послышался еще один жалобный вой.

Нил плыл к берегу, поскуливая. Я бросился к пруду, ступая по грязи и кукушкиному льну. Пес, хромая, выбрался на берег и бросился ко мне, прижался мокрой головой к моему бедру. Из левой задней лапы капала темная кровь. Я увидел рану под спутанной шерстью. Это выглядело так, словно кто-то замахнулся топором и опустил его на лапу пса, но удар оказался скользящим. Нил скулил и пытался опустить лапу, но от этого только начал лаять.

К нам подошел доктор Кейд, наклонился над Нилом сзади и нежно поднял раненую лапу. Она представляла собой небольшую дугу, из которой пузырями текла кровь.

– Похоже, его хватила каймановая черепаха, – сказал он, выпрямился и вытер руки о заляпанные штаны. – Принесите бинт и пластырь из ванной. – Профессор погладил Нила по голове. – Ему придется сделать анестезию, чтобы зашить, но у меня здесь ничего нет. Если не возражаете, отвезите его к ветеринару. Я позвоню доктору Магаваро. До его клиники пятнадцать миль. Я не хочу перекладывать на вас свои дела, но у меня действительно много работы.

Доктор Кейд держал Нила за ошейник, пес стоял спокойно, кровь из раны капала и впитывалась в землю. Я бросился к дому бегом мимо корня мандрагоры. Но тут из плетеной корзины что-то внезапно выпрыгнуло и побежало по покрытому листьями полю.

Я внезапно остановился и оглянулся. Ветер шевелил опавшие листья, некоторые подлетали так близко ко мне, что я видел на них все прожилки. Зловонный запах плодов мандрагоры висел в воздухе. Они пахли сильнее из-за жары. Нил заскулил и снова замолчал.

– В чем дело? – спросил доктор Кейд.

Он заставил пса лечь на бок. За ними по поверхности пруда пошла рябь, темная вода словно морщилась под легкими дуновениями ветра.

– Все в порядке, – ответил я и пнул корзину.

Я был поставлен в тупик, и у меня немного кружилась голова – то ли от жары, то ли от вида лапы Нила, – непонятно, отчего. Корень мандрагоры пошевелился. Кусочки подсохшей земли отвалились от него. Лениво покатился набухший плод. Он был полон сока и мякоти, и жарился на солнце.

– Мне показалось, что я увидел гомункула, – признался я полушутя.

Доктор Кейд снова вытер лоб.

– Не вы первый.

В приемной ветеринарной клиники доктора Магаваро сидела пожилая дама с маленькой клеткой на коленях и что-то мурлыкала себе под нос. Из-за тонкой проволочной сетки на меня округлившимися глазами смотрела кошка. Она явно нервничала. Белые усы торчали наружу.

Я укоротил поводок Нила, и мы уселись напротив женщины. Кошка прижала уши и приоткрыла рот, словно издавая беззвучное шипение. Но пес слишком устал, чтобы обращать на это внимание, он опустил голову на забинтованную лапу и наблюдал за движениями секретаря в приемной.

С противоположной от входа стороны появился высокий, немолодой мужчина с седыми волосами. При виде меня он широко улыбнулся и протянул руку. На нем был белый халат, заляпанный пятнами различного цвета.

– Вы, вероятно, Эрик. А я – доктор Магаваро. – У него был сильный акцент жителя штата Мэн. – Уильям сказал, что считает это укусом каймановой черепахи. – Он опустился на колени рядом с Нилом и осторожно приподнял лапу пса. – Судя по всему, Уильям прав. Ты потом вернешься за псом, или подождешь с ним, пока я готовлю анестезию?

– Он будет под наркозом?

Доктор Магаваро медленно кивнул:

– Да. Но беспокоиться не о чем. Это обычная процедура. Под общим наркозом он будет лежать неподвижно, пока я оперирую. Мы побреем раненое место, потом зашьем и заклеим, и пес быстро придет в норму. Вы – его владелец?

– Нет, сэр, – ответил я. – Хауи.

– A-а, да. Рыжий. О-о, вот еще что…

Из-за стола к нам направилась худая женщина, и доктор Магаваро автоматически отдал ей поводок. Его внимание все еще было сконцентрировано на мне.

– Некоторым кошкам Уильяма пора делать прививки. Передайте ему, пожалуйста, что в нашем округе уже несколько случаев бешенства. В этом месяце – четыре, по большей части болеют бродячие животные, но, тем мне менее, следует принять профилактические меры…

– Я не знал, что у него есть кошки, – сказал я.

Доктор Магаваро выглядел удивленным.

– Конечно, есть, – выпалил он. – Он очень любит кошек. Как же это называется?..

– Элурофил, – подсказал я.

– Да, правильно. Очень впечатляет. – Он улыбнулся. – Вы учитесь в Фэрвичском колледже?

– Нет, в Абердине.

– О-о, – ветеринар снова улыбнулся. – Я не очень хорошо определяю возраст людей. Вот с четвероногими – другое дело, – Магваро рассмеялся. – Лили позвонит, когда можно будет забрать Нила. Это будет не позднее пяти – половины шестого. И не забудьте сказать Уильяму про эпидемию бешенства. Я знаю, что он станет сильно переживать, если что-то случится с его кошками.

* * *

Когда я вернулся в дом, на подъездной дороге стояла машина Арта. Все дверцы были открыты, работало радио, настроенное на какую-то новую программу. На дорожке стояла картонная коробка, на ней лежали стопки книг и бумаг. Доктор Кейд явно закончил работу в саду, поскольку корзина там отсутствовала, а оставшиеся три мандрагоры исчезли.

Арт вышел из главного входа со стаканом в руке. Он был босиком, в джинсах и белой футболке. Щетина шла от подбородка вниз, к шее.

– Я знаю про Нила, – сказал он. – Все в порядке?

– Да. Ему дадут общий наркоз перед тем, как зашивать, – я прислонился к машине. – А что ты делаешь?

– Осеннюю уборку. Сегодня вечером обещали понижение температуры до минус четырех по Цельсию. Поэтому я решил, что сегодня – наш последний хороший день на долгое время. Не могу поверить, сколько барахла тут обнаружил. – Артур поставил стакан на капот, затем отправился к водительскому месту. – Я нашел огрызок яблока, который, по-моему, лежал под сиденьем несколько месяцев.

– А у профессора Кейда есть кошки?

Арт уселся за руль и открыл бардачок. Он странно посмотрел на меня и улыбнулся страдальческой смущенной улыбкой человека, поставленного в тупик.

– Насколько я знаю – нет. А что?

– Доктор Магаваро сказал, что есть.

Арт на мгновение опустил глаза.

– У доктора Кейда? Не думаю. – Он продолжал рыться в бардачке, вытаскивая пустые пакеты из-под табака, коробки со спичками, маленькую батарейку. – Кошки – грязные создания. Ты знаешь, что пасти у них кишат пастереллами?

Артур достал из бардачка трубку и поднял ее вверх. Это была отличная трубка, вырезанная из дерева и напоминавшая горгулью. Хвост брался в рот, а в ухмыляющейся голове имелось отверстие для набивания табака. Кончик языка горгульи отломился.

– Я все думал, где она. Я купил ее в Праге, на Маластранской площади, три года назад у армянского торговца.

– Ну, доктор Магаваро велел мне передать доктору Кейду, что его кошкам пора делать уколы.

Арт обтирал трубку низом футболки.

– Ты уверен, что он не ошибся с профессором? Здесь их живет немало.

– Он хорошо знает доктора Кейда. Он называл его «Уильям». А еще знает, кто такой Хауи.

Артур пожал плечами и поднял трубку на свет, чтобы получше осмотреть.

– Он перепутал пациентов. Послушай, а что ты делаешь сегодня вечером?

Ежедневный выход в свет по четвергам. Арт с Хауи куда-то ездили каждый четверг и возвращались пьяными, шикали друг на друга, с грохотом поднимаясь по лестнице. Они громким шепотом обсуждали разных женщин, которых видели в тот вечер.

– Не знаю, – ответил я и обнял себя руками, когда на меня налетел порыв холодного ветра. – Мне нужно кое-что прочитать. И надо закончить одну работу.

Я не был уверен, хочу ли куда-то отправляться с Артом и Хауи после того, как Дэн рассказал мне про Эллен. Я чувствовал, что вокруг девушки сложилась крайне напряженная и даже опасная ситуация, и взрыв может произойти в любой момент. Не хотелось находиться рядом, когда это случится.

– Да, кстати, а как продвигается твоя работа на доктора Кейда?

Артур опустил трубку в карман. Где-то неподалеку находилась ворона, она громко каркала. Далеко на горизонте собирались темные тучи.

– Занимаюсь франками, – сказал я. – Меровингами и Каролингами.

– Хорошо. Будь повнимательнее, потому что твое следующее задание – Карл Великий. Так как насчет сегодняшнего вечера?

– Я же сказал тебе, что не знаю, – ответил я.

Арт улыбнулся и выбрался из машины.

– Надеюсь, ты понимаешь, какая это честь. Мы никогда не брали даже Дэна на наши ночные приключения по четвергам.

– Не удивлен.

Он замер на месте.

– Почему?

– Это просто не в его стиле, вот и все.

Артур кивнул:

– У него стиль «голубого», так?

– Этого я не говорил.

– Ну, я сказал. Он никогда к тебе не приставал? У Дэнни склонность влюбляться в своих друзей.

– У нас с Дэном все в порядке, – ответил я.

– Уверен? – Арт хитро улыбнулся. – Что-то не верится.

– Ты никому не веришь, – заметил я.

Артур рассмеялся.

– Единственный человек, который не знает, что Дэн голубой – это сам Дэн. Ему просто следует признать это, – и все станет здесь гораздо проще.

Он взял кучу барахла с переднего сиденья и отправил в коробку.

Я сжался под порывами холодного ветра и наблюдал за приближением туч. Они были темными, базальтового цвета, плотными, набухшими… огромными.

Мои воспоминания о зимах в Миннесоте наполнены лишь холодом, ледяным ветром и безжалостным льдом. Ничего там больше нет. Помню, как в последнюю зиму перед смертью матери я рано встал в одну из суббот и уставился на пустые кукурузные поля. Они напоминали замерзшее море – вода, которая стояла в оставленных трактором следах, за одну ночь превратилась в блестящий лед. Деревьев не было нигде – только сломанные стебли кукурузы, которые поднимались из земли, словно перебитые кости. Мы покрывали трактора зеленым непромокаемым брезентом, который при каждом порыве ветра трепетал и надувался, напоминая пойманную в ловушку гигантскую птицу.

В отличие от Миннесоты, зимы в Нью-Джерси оказались грязны и неприятны. Снег быстро чернел, машины прокладывали слякотные траншеи на посыпанных солью улицах. Зимой города вызывали еще большую клаустрофобию. Создавалось впечатление, что они сжимаются вокруг и накрывают тебя.

Первый снег, который я увидел в Абердине, пошел в ту ночь. Буря бушевала в Коннектикуте от Шотр-Бича до Норт-Холлоу. Мы поехали в город на «ягуаре» Хауи. С черного неба падали толстые белые хлопья, парили и кружили везде вокруг нас. Художник вел машину удивительно медленно и осторожно, словно старик.

Нашей целью был маленький бар на краю города под названием «Паб Пита», знаменитый куриными крылышками за десять центов (местная кухня, товар импортирован из Буффало) и пятидолларовыми кружками канадского пива (владелец, Пит, был родом из Торонто). Мы сидели в угловой кабинке, в тесной темной нише за толстым, сильно изрезанным дубовым столом, который напоминал мне о средневековье. Я представлял нас усталыми после путешествия крестоносцами, которые остановились выпить в придорожной таверне среди покрытых лесом гор Болгарии. Хауи заказал «Тома и Джерри» в кружке. От темного бульона, который пах, как ром со специями, поднимался пар. Арт взял темное пиво, я тоже это пил, хотя мне оно совсем не понравилось.

Паб тускло освещался настенными лампами с оранжевыми стеклянными абажурами. Под ними горели маленькие, мигающие лампочки, которые, как предполагается, должны напоминать языки пламени. «Средневековый китч», – так называл это Артур. Посетители тоже казались небрежно высеченными, лица – каменными, черты – грубыми. На них падали тени и высвечивали то скулы, то лбы. Разговаривали все тихо, ровный гул голосов прерывался звоном стаканов и взрывами смеха.

После трех кружек темы для разговоров закончились. Мы уже обсудили университет, карьерные планы и проект доктора Кейда. Хауи сообщил, что только-только закончил последнюю карту – византийские торговые пути тринадцатого века. Карта предназначалась для первого из трех томов. Apт заявил, что завершил план главы о вторжении германцев в Западную Европу. Благодаря пиву, у меня сильно гудело в голове, однако мне удавалось еще как-то контролировать и держать себя в руках. Но ступал я по тонкому льду, временами впадая в полубессознательное состояние. Иногда я вдруг осознавал, что сижу там и смотрю в никуда. Тогда, словно заснувший за рулем водитель, я резко вскидывал голову, чувствуя прилив адреналина. Пиво притупило и мои опасения насчет Эллен. Казалось, что отношения у Арта и Хауи прекрасны. На самом деле, я никогда раньше не видел их настолько расслабленными при общении друг с другом.

Хауи навалился на стол и катал двадцатипятицентовую монету по тыльной стороне пальцев левой руки. Он безразлично наблюдал за ней полуприкрытыми глазами, пальцы дергались, словно хвост у спящей кошки. Несмотря на опьянение Хауи, монета перепрыгивала с костяшки на костяшку без остановок. Она скакала с мизинца на безымянный палец, потом, внезапно – на большой, затем возвращалась на указательный, – и все начиналось сначала. Я смотрел, очарованный происходящим, но, скорее, пребывал в коматозном состоянии. В центре стола стояла тарелка с куриными косточками, окрашенными в красный цвет остатками горячего острого соуса.

– Смотришь за монеткой? – спросил Хауи.

Когда я кивнул, он перебросил четвертак на большой палец и потер указательным.

Хауи протянул мне руку с растопыренными пальцами, показал мне ее с одной и с другой стороны. Монетка исчезла.

– Посмотри в свою кружку, – предложил он.

На дне лежала монетка.

– Я не думал, что ты допьешь до конца, – сказал художник.

Я посмотрел на порез у него на лбу и увидел, что он зажил.

Осталась тонкая линия, словно часть морщины.

«Сколько я выпил? – подумалось мне. – Три кружки. Потом еще что-то вместе с Хауи. Виски? Бренди? Или, все-таки, виски?»

– У Хауи много талантов.

Арт достал трубку с горгульей, круглая голова которой была отполирована так, что блестела, положил на стол пакет с табаком, и взял оттуда немного содержимого.

– Хауи, почему бы тебе не сыграть для нас что-нибудь? – попросил Артур.

– Ты знаешь, что я ненавижу это пианино. Оно расстроено.

– О-о, прекрати. Эрик никогда не видел, как ты стучишь по клавишам.

– И не увидит теперь. – Хауи осмотрел ноготь большого пальца. – Я не играю на старье.

Я огляделся и нашел пианино, пыльное и коричневое. Лак облез с него, кое-где виднелись царапины. Пианино, на котором стояла пепельница, скрывалось в углу.

– Там дека вся покорежена, – Хауи вылил себе остатки из графина и продолжал говорить, будто Арт задал ему вопрос. – Оно стоит тут понта ради, а не для игры.

Арт пожал плечами и зажег спичку.

– Вероятно, ты прав. – Он два раза затянулся, затем откинулся на спинку сиденья, держа трубку в руке. – На нем может играть только Пит, потому что знает все его особенности. – Арт посмотрел на меня. – Иногда Пит исполняет пару песенок – так, ничего особенного. Мелодии из старых фильмов, что-то вроде того.

– И звучат они дерьмово, – заявил Хауи, хрустя костяшками.

Он осушил стакан одним глотком, затем вытер рот рукавом, обернулся на пианино, а потом посмотрел на свои руки. Они слегка дрожали.

– Однако здесь достаточно сухо, – сказал он. – Не исключено, резонатор будет работать лучше, чем в прошлый раз. Может, Пит потратил немного денег на настройку.

Он снова посмотрел на пианино.

Хауи встал, его слегка зашатало, он схватился за перегородку. Затем художник распрямился и пошел вперед, словно опытный стрелок, отправляющийся на дуэль.

– Хауи целый семестр учился в Джиллиарде, – сообщил Арт.

– В Нью-Йорке?

Артур кивнул и затянулся трубкой. Горгулья ухмылялась, дым выходил из ее макушки.

– Бесплатно, со стипендией. Он пришел в приемную комиссию консерватории на слушания. Предположительно, они сразу же приняли его, прямо после прослушивания.

Хауи добрался до угла, уселся на табурет перед пианино, встал, вытер табурет, снова сел и открыл крышку. Бармен проследовал к дальнему концу стойки и что-то сказал ему. Художник медленно кивнул и прошелся по клавишам правой рукой.

– Однако его исключили, – продолжал Арт. – Начались проблемы с выпивкой.

Бармен вернулся с хайболом, наполненным виски с содовой и льдом, и вручил высокий стакан Хауи, который поставил его на пианино, а затем быстро сыграл гаммы.

– Я удивлен, что он поступил в Абердин, – признался я.

– Он не поступил, – Арт прижался спиной к стене. В одной руке он держал трубку, другой постукивал по столу. – Точнее, не в традиционном смысле. Он посещал несколько курсов, не будучи зачисленным. Я думаю, что Хауи собирался снова подавать документы, но больше к этому не стремится. Он сказал, что одного отчисления достаточно.

Я предполагал, что мы все учились в Абердине.

– Значит, Хауи просто работает на доктора Кейда?

– Да. Если бы не доктор, ему пришлось бы вернуться домой и начать работать на отца.

– Думаю, что он как раз этого хочет, – заметил я. – Хауи говорил мне, что с нетерпением ждет окончания университета, чтобы попасть в «настоящий мир».

Артур нахмурился.

– Ты шутишь? Это – самое последнее, чего он хочет. Его отец считает, что он учится в университете. Он продолжает присылать деньги на обучение. Хауи их тратит, но много откладывает. У него крупный счет в Фэрвичском коммерческом банке. – Арт подавил зевок. – Мои родители – вполне обеспеченные люди, но Хауи из совершенно другого мира. В такие деньги сложно поверить. Их там очень много.

Я поставил кружку на стол с большим грохотом, чем собирался, но, будучи пьяным, не опасался ничего.

– Мне жаль, что ты сказал все эти вещи про Дэна, – заявил я.

Артур замер с кружкой в воздухе.

– Это все еще тебя беспокоит.

Я ничего не ответил.

– Знаешь, я ведь только пошутил.

Я покачал головой, все еще будучи смелым от алкоголя.

– Не думаю, что это правильно. Мне нравится Дэн.

– Мне он тоже нравится, – сказал Арт.

– Он в меня не влюблен, – воскликнул я. – И я не считаю его «голубым».

– Вполне возможно. Не исключено, что ты прав, – ответил Артур.

– Если ты кому-то нравишься, это совсем не означает, что он в тебя влюблен, – продолжал я.

– Согласен. Тебе нравится Эллен, правильно? Но никто из нас не скажет, что ты в нее влюблен.

Арт улыбнулся мне. Я ощутил прилив адреналина, с жадностью опрокинул в себя остатки пива, магическая двадцатипятицентовая монета Хауи стукнулась о мои зубы.

Хауи уже играл. Пальцы летали над клавишами, ноги нажимали на педали, голова раскачивалась в такт музыке. Это был джазовый номер, что-то в новоорлеанском стиле, вокруг исполнителя уже собралась небольшая толпа. К моему удивлению Хауи запел.

 
О, пожалуйста.
Не говори обо мне.
Когда я уйду,
Хотя наша дружба
Прекращается с этого момента.
 

 
Если не можешь сказать ничего по-настоящему хорошего,
То лучше вообще ничего не говори.
Это мой совет.
 

Кто-то открыл входную дверь паба, и внутрь ворвался поток холодного воздуха. Мы с Артом несколько минут сидели молча, нам было неловко. Я продолжал пить, судорожно пытаясь найти в кружке последние капли.

Наконец, Арт нарушил молчание.

– Как идут твои исследования?

Я поднял голову от кружки.

– В университете отстаю, – осторожно проговорил я. – Проект доктора Кейда стал главным в моей жизни.

– Но разве ты не хотел такой жизни?

– Не знаю, – ответил я. На мгновение у меня все поплыло перед глазами. – Я не знаю, какой жизни хотел.

Арт заказал еще пива.

– Ты всегда можешь вернуться в общежитие, – заметил он. – Тебя в доме никто не удерживает.

– Но мне нравится дом.

– Конечно, нравится. Я могу перестроить график, передать часть твоей работы Дэну.

– Это будет несправедливо по отношению к нему, – заметил я.

– Несправедливо? – рассмеялся Арт. – Справедливость – враг амбиций. Если бы меня волновала справедливость, мы бы еще больше отстали от графика с проектом доктора Кейда.

Я весь прошлый семестр составлял предложение по главе о средневековой науке, но доктор Кейд отказался от него. Он даже не прочитал весь текст, потому что, по его словам, у него нет времени. Вот это определенно несправедливо, но необходимо. Я выяснил разницу между справедливостью и необходимостью.

Хауи закончил номер, послышались аплодисменты, и он тут же начал снова играть.

– Я видел в кабинете одну книгу. «Collectanea Chemica», – признался я. – Ты пользовался ею для написания той главы о науке?

Артур тихо захлопал в ладоши, но тут же прекратил и посмотрел на меня:

– Ты читал книгу?

– Только первую страницу.

– Что решил?

– Я и раньше читал про философский камень, – сказал я. – Это интересно, но напоминает мне «Сумму теологии». Фома Аквинский пытался смешать сверхъестественное с эмпирическим…

– Смешивание веры и эмпиризма всегда рискованно.

– Это невозможно, – заявил я.

Я наслаждался собственным ступором, плавал в какой-то неясной, расплывчатой паутине. Пальцы на ногах слегка покалывало от тепла. Несколько минут мы с Артом сидели молча. Я притворялся, что смотрю на играющего Хауи.

– Не так уж невозможно, – внезапно сказал Артур. – Посмотри, что святой Ансельм взял в качестве девиза, которым руководствовался всю жизнь: «Fides quaerens intelligentiam» – «Вера ищет понимания». Он показал, как можно использовать разум для разъяснения и истолкования сути веры. Они могут работать вместе: вера – на одной части весов, разум – на другой. Самой важной является точка, в которой они приходят в равновесие. – Он поднял руки над столом, изображая весы. Ладони смотрели вниз, обе руки то поднимались, то опускались на все более незначительное расстояние, и, наконец, остановились на одном уровне. – Я думаю, что здесь и заключается истина.

– Истина, – повторил я.

Арт устало посмотрел на меня.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Прости, – ответил я. Мне на самом деле было очень жаль, что я столько выпил. – По правде сказать, я одурел от спиртного.

– Да уж, – Артур улыбнулся. – Наш маленький Эрик становится алкоголиком – прямо у нас перед глазами.

Вскоре после этого мы ушли, практически унеся Хауи от пианино. Пришлось подождать на стоянке, пока он блевал в сугроб. Потом мы с трудом затолкали его обмякшее тело на заднее сиденье, где он сразу отключился. Художник привалился к дверце и щекой прижался к стеклу. Снег становился липким и покрывал местность тонким белым одеялом, которое в тусклом лунном свете казалось пятнистым и подтаивающим. Я тоже чуть не заснул. Меня укачали ритмично работающие дворники и тихий звук, издаваемый шинами «ягуара» на слякотных дорогах. Алкоголь подействовал, словно укол морфия.

Двигатель выключили, и я проснулся, открыл глаза и увидел Дэна, который шел по мощеной дорожке к входной двери. Одет он был по-зимнему. Наверняка это был Дэнни, судя по очертаниям профиля. Парень нес под мышкой большой глиняный горшок или кувшин. Фары на короткое время высветили его спину, затем Арт их выключил. Часы на приборной панели показывали час ночи.