Текст книги "Боги Абердина"

Автор книги: Михей Натан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Глава 4

Вместо того, чтобы возвращаться в дом доктора Кейда, я взял такси и поехал в город. Вышел у «Галантереи», лучшего магазина мужской одежды в Фэрвиче, купил ботинки, брюки и две рубашки, а также запонки из 14-каратного золота. После этого я провел остаток дня в своей комнате в общежитии, работая над переводами. Я пил чай, который заварил на позаимствованной плитке, он был с запахом апельсина, мне дал его Джош.

В общежитии почти ничего не происходило. По коридорам разносился тихий звук джазовой музыки, батареи подвывали и трещали, кто-то постучал мне в дверь, когда наступило время ужина, но я не удосужился ответить. Закончив работу, я попытался часок отдохнуть в одиночестве, но стало скучно. Тогда я отправился вниз, чтобы что-нибудь съесть, пока не закрыли столовую.

Там я нашел только то, что обычно остается к концу обеда или ужина, когда уже почти все поели – почерневшие бананы, яблоки с гнильцой, разлитую по тарелкам кашу. Когда я спросил парня за стойкой, откуда раздают горячую пищу, не осталось ли чего-нибудь от ужина, он только буркнул что-то себе под нос и пошел прочь, почесывая затылок сквозь сеточку, которая прикрывала волосы. Я взял сдобную булочку с подноса и уселся в уголке в одиночестве, слушая, как несколько студентов разговаривают в другом конце помещения.

На самом деле, обстановка действовала на меня успокаивающе. Я смотрел на коричневые стены и читал бесконечные инициалы, вырезанные и написанные на панелях на протяжении десятилетий. По большей части, это были две буквы, за которыми следовал год: «АМ78», «JT85». Некоторые указывали имя, буквы явно писались давно и стерлись, а сами имена казались старинными – Хорас, Марвин, Эстер.

Я быстро обвел взглядом помещение, затем взял ключ и принялся выцарапывать собственные инициалы, прикрывая левую руку правой.

– Эрик?

Я поднял голову. Рядом стояла Николь, а по обе стороны от нее – две молоденькие девушки, одетые с претензией. Она сама была во всем черном – плотно обтягивающих брючках и свитере, который безнадежно растянулся из-за ее груди. Я уже наполовину закончил инициалы на стене – получилась неровная «Е» и одна черточка от «D».

– Я и не представляла, что ты такой вандал, – заявила девушка, уперев руки в бока.

– Привет, Николь, – поздоровался я.

Она надула губки и бросилась вперед, обняла меня, обдав запахом ванили.

– На днях я видела тебя с другом – высоким, симпатичным парнем, который никогда не улыбается. Как же его зовут-то?..

– Артур.

– Да, с ним. В его машине…

– Я знаю. Мы же махали тебе.

Она кивнула и улыбнулась. Очевидно, что тема ей уже наскучила.

– Мы собираемся в «Погребок». Там выступают «Блюлайт Спешиалс». Хочешь пойти? Я могу провести бесплатно.

– Нет, спасибо, – поблагодарил я, двигая наполовину съеденную булочку по подносу. – Не очень хорошо себя чувствую.

– Да, выглядишь ты неважно, – заявила Николь, приложив ладонь к моему лбу. – Может, ты что-нибудь подхватил в Праге? Чешский грипп или что-то в этом роде.

Глаза у девушек округлились. Думаю, Николь это почувствовала и обняла меня за плечи.

– Он был в Праге на зимних каникулах, – гордо сообщила Николь. – Можете себе представить? Звонил мне из автомата в уличном кафе. Помнишь, Эрик?

– Помню.

– Я не могла в это поверить. Из всех людей, которым ты мог позвонить, ты выбрал меня. – Николь растрепала мне волосы. – А я была в гнусном Нью-Йорке. В пригороде Нью-Йорка, если быть абсолютно точной.

– И как там? – спросила одна из девушек с округлившимися глазами. Она была симпатичной блондинкой с влажными голубыми глазами и свежим лицом. Я почувствовал, что могу в нее влюбиться.

– Там было пасмурно, – сказала я, имея в виду Прагу. – Мрачно и холодно.

– Нам действительно пора, – внезапно сказала Николь.

Я знал, что привлек внимание блондинки, но не знал, почему. Теперь знаю – внимание молодых девушек всегда привлекают задумчивые типы с недовольным видом. Я хотел пригласить ее к себе в комнату, лечь с ней в постель и послушать истории об ее жизни. Она представляла собой все, чего я желал в эти минуты. Всех, с кем я хотел быть. Она символизировала то, на что я надеялся в это мгновение.

Но моим мечтам не суждено было сбыться. Вместо этого Николь поцеловала меня в щеку и велела позвонить. Я смотрел, как они уходят, что-то возбужденно обсуждая.

* * *

На следующий день я отправился на вечеринку к Эллисон Фейнштейн. Она жила в двухэтажном домике под щипцовой крышей на Линвуд-Террас, улице с односторонним движением, на которой стояло всего семь домов. Как в дальнейшем пояснила Эллисон, ей этот дом купили родители. Они считали, что всегда смогут его продать после окончания дочерью университета. А если ей понравится Фэрвич, недвижимость можно оставить и приезжать сюда отдыхать. В любом случае, Эллисон заявила, что это лучше жизни в общежитии или на съемной квартире. Она слышала слишком много историй о насильниках, которые любит места обитания студентов, и о ворах, часто появляющихся в общежитиях.

Хозяйка встретила меня у двери, одетая в черное платье для коктейля. Тонкие руки были обнажены, на них выделялись неплохие мускулы. Волосы она зачесала назад и завязала в хвост блестящей серебристой лентой. Звуки, которые я всегда ассоциировал со «взрослыми» вечеринками, долетали из-за ее спины – звон бокалов, тихий гул разговора, который иногда прерывался вежливым смехом. На заднем фоне негромко играла музыка. Эллисон взяла меня за руку и повела в дом. Он нее пахло алкоголем – чем-то медицинским, вроде водки или джина. Щеки у девушки слегка раскраснелись.

– Выпивка на кухне, – сообщила она. – Бармен работает до десяти, поэтому у тебя еще остается пара часов.

– Мне больше и не требуется…

Она рассмеялась и похлопала меня по руке, затем показала на большой стол в столовой. По крайней мере, комната выглядела, как столовая.

На запястье у Эллисон блеснул браслет с бриллиантами.

– Еда там, но боюсь, на креветки ты опоздал.

Она снова рассмеялась, поцеловала меня в щеку и отошла.

Часом позже я стоял в дверном проеме, ведущем в кухню, рядом с миловидной первокурсницей, вместе с которой в прошлом семестре слушал курс литературы. Мы наблюдали за девушкой, усевшейся, скрестив ноги, на ковре в гостиной. Она выложила кокаиновую дорожку на зеркальце пудреницы. Кто-то включил стереосистему – джазиста Арта Татума. Симпатичная первокурсница вручила мне маленькую голубую таблетку, и я проглотил ее без колебаний. Интересно, а согласится ли она пойти со мной в мою комнату в общежитии? Но мне было слишком грустно, я слишком устал, чтобы флиртовать. Вместо этого пришлось стоять на одном месте и, словно зомби, слушать, как она все говорит и говорит про какую-то трагедию, случившуюся с родителями ее подруги. Они погибли в автокатастрофе во время зимних каникул.

– А я – сирота, – объявил я.

– Неправда, – сказала она и ткнула меня в бок.

Это была маленькая блондинка с тонкими запястьями, тонкой шеей, грудь у нее практически отсутствовала. В голосе слышался намек на южный акцент, он становился все более сильным с каждым стаканом.

– Сирота, – повторил я. – Я жил в приемной семье в Нью-Джерси.

Она сморщила маленькое вздернутое личико.

– Я тебе не верю, – объявила девушка. Слово «ты» прозвучало с явным южным акцентом.

Когда я ничего не ответил, она посмотрела на меня уголком глаза, потом провела пальчиком по ободку бокала.

– Ты серьезно? – спросила блондинка.

Я огляделся, чтобы удостовериться, не подслушивает ли кто-то, а потом ответил полным драматизма голосом:

– Да.

Она резко втянула воздух:

– Что случилось с твоими родителями?

– Мой отец просто ушел из дома в один прекрасный день…

Она прикрыла рот рукой.

– …А мама умерла от рака.

Таинственная таблетка начала действовать, пол слегка наклонился под небольшим углом. Внезапно я устал от первокурсницы. Она что-то еще сказала мне, но я произнес «Ш-ш-ш», поцеловал ее в лоб и пошел прочь. На самом деле, я выплыл в гостиную, там словно бы завис над деревянным полом, а потом рухнул на кожаную кушетку.

Рядом со мной приземлился парень в пиджаке и развязанном галстуке. Он наклонился вперед и достал небольшой пакетик с белым порошком из кармана пиджака, раскрыл его и высыпал немного содержимого на стеклянный кофейный столик.

– У тебя есть с собой кредитная карточка? – спросил он меня.

– Прости?

– Неважно, – нетерпеливо ответил парень, выложив неровную кокаиновую дорожку указательным пальцем. Затем он склонился вперед, прижался лицом к стеклянной столешнице и втянул в себя весь порошок, после чего резко выпрямился. Глаза у него расширились, рот приоткрылся. – Заканчивай, если хочешь, – прохрипел он, бросая пакетик мне на колени. – Я в отрубе, черт побери!

– Эрик?

Я поднял голову. Передо мной стояла Эллен.

– Привет, – сказал я небрежно, словно весь вечер только ее и ждал. Потом посмотрел на пакетик. – Это не мое.

– Я догадалась. – Она взяла его с моих колен и опустила на стол. – Что ты здесь делаешь?

Парень пришел в себя, взял пакетик и ушел. Эллен заняла его место на кушетке. Пахло от нее поразительно.

– Мы с Рейчел заглянули поздороваться с Эллисон, – сказала она. – Ты с ней знаком?

– В некотором роде, – я отвернулся. – Она меня пригласила.

– Это очень мило.

– Да…

Какое-то время мы молчали. Я смотрел прямо вперед на маленькую группу студентов, которые танцевали в центре гостиной. Часть гостей разошлась, теперь остались только те, кто больше всех выпил, больше всех съел и больше всех накурился или нанюхался. Эллисон перемещалась среди мужчин в своем черном платье с серебристой лентой, напоминая призрака. Мне она казалась туманной и почти нереальной. Не знаю, видели ее приятели или нет, но, похоже, они не могли заметить и друг друга.

Эллен коснулась моей руки.

– Эрик, ты на меня сердишься? – осторожно спросила она.

Я повернулся к ней. Девушка выглядела, как всегда: волосы цвета меда, изумрудные глаза, нежная белая шея. Красивая… На самом деле, она такой и была всегда. Для ее описания достаточно всего одного слова.

– Я под кайфом. И пьян, – сказал я.

У меня в поле зрения появилась еще одна девушка – высокая, длинноногая, рыжая, в голубом свитере с начесом и обтягивающих джинсах. Она возвышалась надо мной, стоя слева, скрестив руки на груди, ее губы недовольно вытянулись в одну линию.

– Здесь все слишком молодые, – сказала она Эллен. – Пошли к Марри. Роджер сказал, что будет там.

– Я думаю остаться, – заявила Эллен, устраиваясь поудобнее. Она села поглубже, положив ногу на ногу. – Я уже какое-то время не виделась с Эриком.

– О-о… – высокая девица посмотрела на меня сверху вниз.

«Она похожа на амазонку», – подумал я.

– Значит, ты и есть Эрик. Живешь в одном доме с Артом, правильно? – спросила она.

Я кивнул.

Девица ткнула в меня длинным пальцем, ноготь был загнут, словно звериный коготь.

– Скажешь Арту, что он обделался. Передашь, что это сказала Рейчел. Понял?

Я снова кивнул, рыжая девица развернулась на каблуках, пересекла комнату и вышла через главный вход. Вспомнилась последняя встреча с Эллен – как она смеялась у себя в квартире, а я искал ключи. Еще я вспомнил, какой пыткой была поездка на такси назад, в дом доктора Кейда. Тогда я чувствовал себя так, словно ехал на казнь. И каждую ночь ждал, что Арт ворвется ко мне и станет меня бить. Пускай из-за последовавших событий эти опасения и отошли на второй план, они вернулись вместе с появлением Эллен. Теперь она сидела рядом со мной, и все вспомнилось все очень четко.

– Арт сказал, что женится на тебе, – заявил я, рассматривая собственные руки.

– Когда он такое говорил?

Я пожал плечами. Вот запамятовал – это было до смерти Дэна, или после? «До смерти…» Слово шипело, словно раскаленное клеймо, опускаемое в холодную воду.

– Это для меня новость, – заметила Эллен. – Мы давно с ним не разговаривали. Он так и заявил, что мы поженимся? – Она невесело рассмеялась.

Один парень упал на пол в гостиной, рядом с кофейным столиком, чуть-чуть его не задев. Он захихикал и перевернулся на спину. Из-под расстегнутой рубашки в тонкую полоску выглядывал сосок. Ноздри были выпачканы белым порошком. Другие гости плясали вокруг него полукругом, девушки скинули обувь и остались в чулках, мужчины – в темных носках. Все держали в руках стаканы и иногда проливали содержимое. Эллисон бродила среди них. За спиной у нее развевались черные волосы, браслет с бриллиантами злобно сверкал на костлявом запястье.

Я рухнул на кушетку и забрался в угол, между черными подушками и валиком. Хотелось уйти, но как бы незаметно проскользнуть мимо толпы поклонников Бахуса, чтобы меня не затянули в их ряды?

Я почувствовал, как чья-то рука опустилась на мою, и отдернулся.

Это была Эллен. Она поглядела на меня так, как обычно смотрят врачи и медсестры.

– Сколько выпил? – спросила она.

– Достаточно, – ответил я. – И я еще проглотил таблетку, маленькую и голубую.

Девушка склонилась поближе.

– Как ты себя чувствуешь? Сонным или беспокойным?

– Ни то, ни другое…

Она кивнула:

– Хочешь, чтобы я отвезла тебя домой?

– Нет, – ответил я. Вероятно, в голосе прозвучало отвращение, потому что она в удивлении отшатнулась. – Не хочу туда возвращаться, – я прилагал усилия, чтобы голос не звучал умоляюще. – Отвези меня назад, в Падерборн-холл.

Как только я это произнес, мне представилась темная комната в общежитии, холодная и пыльная, с нестиранным бельем на кровати. И запах пустоты, который я так ненавидел.

– Нет, отвези меня в «Парадиз», – сказал я и сел. Комната закачалась, словно мы находились на корабле в бурном море. – Я знаю Генри Хоббеса, владельца.

Эллен протянула мне руку, я взялся за нее и последовал за девушкой сквозь качающуюся массу пьяных и обкурившихся гостей к входной двери.

Воздух был морозным, под ногами хрустел снег, причем так сильно, словно падали срубленные деревья. На черном небе висел идеальный полумесяц. Никогда раньше я не чувствовал себя так прекрасно и так ужасно одновременно.

Я помню, как мы недолго ехали на машине, а потом медленно поднимались по лестнице. Затем проигрывались послания, записанные на автоответчике. Я оказался на кушетке и оставался там не знаю сколько времени. Может быть, полчаса, а может – пять часов. Кто-то тихо напевал на заднем плане, пол скрипел под чьими-то ногами. Я услышал, как открыли дверку холодильника, затем повернули кран.

Я раскрыл глаза и увидел квартиру Эллен в тусклом освещении. Сама девушка сидела напротив меня на полу, босиком, скрестив ноги по-турецки. На ней была спортивная куртка с надписью «Йельский университет» и серые спортивные штаны. Она читала журнал.

На часах была почти полночь.

Голове стало значительно лучше. На кофейном столике меня ждал стакан воды. Я сделал глоток, и Эллен подняла голову.

– Как себя чувствуешь?

– Отлично, – ответил я.

– Арт звонил, – она закрыла журнал. – Он рассказал мне про Дэна.

Адреналин молнией пронзил меня и обжег стенки желудка.

– Это странно, – сказала она и убрала прядь волос со лба. – Дэнни был таким домоседом. Если не считать каникул, я не думаю, что он покидал дом больше, чем на день или два. Как считаешь, где он может находиться?

– Не представляю, – сказал я.

– Именно так обычно отвечают те, кому на самом деле что-то известно, – она приподняла брови. – Знаешь, что я думаю… Полагаю, Хауи мог сказать что-то оскорбительное. У них с Дэном в прошлом были разногласия.

Несколько минут мы просидели в молчании. Я слушал, как тикают часы у нее в кухне, считал удары.

– Эрик, – произнесла она с болезненным выражением лица, которые обычно сопровождает разговоры на особенно неприятные темы. – Думаю, нам следует обсудить тот вечер. – Эллен отложила журнал в сторону, сцепила руки за спиной и оперлась на них. – Наверное, я неправильно себя вела. Я хочу извиниться.

Если бы у меня оставались силы, то я бросился бы прочь, как раньше. Вместо этого я скрестил руки на груди и уставился в пол, сказав:

– Я тоже вел себя глупо.

– О, прекрати. Ты уже признался в своих самых сокровенных желаниях, – она улыбнулась. – Теперь нет оснований сдерживаться.

«Почему бы и нет, черт побери?»

– Я люблю тебя, – сказал я и посмотрел ей прямо в глаза.

Эллен уже открыла рот, чтобы засмеяться или, возможно, сказать что-то остроумное, но мой взгляд остановил ее. Я так устал лгать! Хотелось во всем признаться – в том, что фантазирую о ней почти каждую ночь, что одновременно желаю смерти Арту и чувствую себя из-за этого страшно виноватым, что хочу только один вечер физических удовольствии, чтобы сохранить его в памяти и призывать, когда требуется… Будет достаточно воспоминаний о ее прикосновении, сладко шепчущих в моем сознании. Даже если впечатления перейдут в иллюзии (а такое часто случается со старыми воспоминаниями), я предпочту эту иллюзию тысяче реальных женщин.

– Я сомневаюсь, знаешь ли ты, что такое любовь, – сказала она добрым голосом.

– Вероятно, ты права, – ответил я.

Эллен улыбнулась и, милостиво сохраняя молчание, подошла, наклонилась и поцеловала меня в лоб. Прикосновение ее губ охладило мне кожу.

– Можешь спать здесь, если хочешь, – девушка зевнула. – Диван раскладывается, матрас удобный. Дэн спал тут в прошлом году, ему понравилось.

Внезапно я почувствовал его запах – запах чистой шерсти, который напомнил мне про его старые куртки, смешные маленькие шляпы и потрепанные зеленые штаны. На меня потоком нахлынули эмоции, такие сильные, что в первый момент я не знал, что чувствую. Затем дамба содрогнулась и взорвалась, и я зарыдал, одновременно подвывая. Тело содрогалось от конвульсий, жалость, чувство вины и стыд наполнили мой рот кислотой, они душили меня. Я рыдал бесконтрольно, чувствуя, что веревки рвутся, крепления отлетают, все, что держало мое сознание, слетает с опор, все строение шатается и разваливается…

Эллен бросилась ко мне и попыталась успокоить. Очевидно, она думала, что это последствия приема наркотиков. Мне повезло, что она не спрашивала, что со мной, поскольку услышала бы признание во всем. А так, я плакал, пока не заснул, и даже тогда, как кажется, продолжал плакать, потому что мне это снилось…

* * *

– Печка не работает, – сказал таксист и бросил мне одеяло, затем повернул на Мейн-стрит.

Было начало шестого. Я ушел из квартиры Эллен по одной причине – мне нужно было вернуться в дом доктора Кейда.

Вместо этого я попросил таксиста высадить меня у Падерборн-холла. Мужество покинула меня, как только я представил ночь в одиночестве у себя в комнате, всех призраков и духов, которые будут кружиться около.

Всюду лежал снег, стоял мрак, трясина теней и острые сосульки торчали из-под свеса крыши Падерборн-холла. Я с опаской прошел под этими сосульками, убежденный, что они молча и быстро свалятся и пригвоздят меня к месту. Моя кровь разольется по окуркам, которые валялись на крыльце.

В холле было пусто и холодно, в углах навалена мебель, забытая банка с содовой одиноко стояла на мусорном бачке. В воздухе пахло холодным цементом и старым дымом.

Я отнес пришедшие мне письма наверх.

Я несколько месяцев не заглядывал в свой почтовый ящик. Там лежало приглашение на какой-то симпозиум по клинописи от кафедры истории, открытка, адресованная на мой ящик, но предназначавшаяся другому студенту, конверт от мистера Дэниела Хиггинса, датированный за три недели до нынешнего дня. В то время я бесконтрольно дрожал в подвале мотеля «Парадиз».

Я вошел к себе в комнату, включил лампу на письменном столе, сел на кровать и разорвал конверт. Там лежал сложенный листок, вырванный из блокнота, скрепленного прополочной спиралью. Верх листа составляли оборванные полукруги там, где он раньше крепился к проволоке. Лист был исписан ровным почерком Дэна. Он писал черными чернилами, ручкой с тонким пером. Я помнил, что Дэнни всегда пользовался блокнотами, которые открывались вертикально, поскольку был левшой и не мог писать, если металлическая спираль тыкалась ему в ладонь.

«Дорогой Эрик!

Вероятно, я вернусь домой до того, как ты получишь это письмо, потому что не знаю, как часто ты заглядываешь в почтовый ящик в университете. Но я не помню, где ты собирался проводить каникулы. Надеюсь, что ты получишь это письмо вовремя и примешь наше с мамой приглашение на рождественский ужин в старом добром Бостоне. Мама сказала, что оплатит твой билет. Поэтому, если ты читаешь письмо в любое время перед Рождеством, у тебя нет оснований для отказа.

Что еще? В Бостоне серо и дождливо, и я простудился, как только приехал. Мама все время спрашивает про доктора Кейда и про то, когда он приедет в гости. Если я не говорил тебе раньше (а я не думаю, что говорил), знай: мама боготворит доктора Кейда. Но ведь мы все его боготворим, не правда ли?

Когда я вернусь в университет, то должен сказать Арту, что больше не заинтересован в его поисках камня. Смешно это слышать от меня, потому что идею-то подал как раз я. Но на самом деле, это было просто шутки ради, – нечто, чем можно заполнить время. Но где-то в процессе все стало слишком серьезно. Я не говорю, что все это чушь – я до сих пор думаю, что в этом что-то есть. Но мы дошли до опасной черты. Или, может в этом ничего нет, и нам всем просто стало скучно.

В любом случае, когда мы увидимся, пожалуйста, не заявляй „Я же тебе говорил“. Иначе я выброшу запасы виски Хауи и свалю это на тебя.

Жду в Бостоне.

Дэн»

Я сидел на кровати и смотрел на письмо. Так и сидел, пока небо не поголубело, и в комнате не стало светло. Затем я сунул письмо под матрас и долго стоял в душе.

Когда я вышел, зазвонил телефон. Я знал, кто это, я о нем думал.

– Эрик? – спросил Арт. – Послушай, Дэн с тобой не связывался?

– Нет, – ответил я.

Я смотрел, как вода капает с моих волос на деревянный пол. Снова пошел снег. Я закрыл глаза и задумался над письмом.

«Где-то в процессе все стало слишком серьезно…»

Было утро среды. Дэн все еще не нашелся.

Я услышал голоса на заднем фоне на том конце провода. Говорили доктор Кейд, Хауи и какой-то незнакомый низкий голос, звучавший официально. Артур снова обратился ко мне.

– Не хочешь подъехать к нам? У нас здесь служба безопасности университета. Простите, что вы сказали? – Он отошел от аппарата и что-то быстро обсудил с мужчиной с низким голосом. – Да, конечно, я ему передам, – произнес Арт, затем вернулся к аппарату. – Если хочешь, служба безопасности отправит кого-то к тебе в комнату, или ты можешь пойти в их контору.

– А в чем дело? – спросил я.

Арт замолчал, явно прикидывая, что говорить в пределах слышимости других людей, находившихся с ним в комнате.

– Они хотят задать несколько вопросов насчет Дэна, – сказал он, потом добавил фразу, важность которой мог понять только я:

– Больше ничего не происходит.

Я сделал два глубоких вдоха. Арт повесил трубку, я лег, слушая короткие гудки после разъединения.

Снег падал безжалостно, валился из серебристых туч. Снег прилипал к шпилям Гаррингер-холла, бился о часы Торрен-холла, крыша Моресовской библиотеки теперь полностью покрылась ровным слоем снега и напоминала огромный сугроб со срезанной верхушкой. В некоторых местах уже успел намерзнуть лед.

Служба безопасности университета располагалась на первом этаже Торрен-холла, ближе к задней части здания, в маленьком тесном кабинете с желтоватым освещением, отделанном в стиле семидесятых. Стены покрывали деревянные панели, на полу лежал тонкий оранжевый ковер, в окна были вставлены матовые шероховатые стекла. Я представился секретарю и уселся на коричневой кушетке, обтянутой порванной в нескольких местах искусственной кожей, теребя в ожидании пальцем небольшую трещину вдоль нижней части подушки. Через несколько минут в приемную вышел высокий тучный мужчина с пюпитром в виде дощечки с зажимом в руке. Форма на нем сидела безупречно, была отглажена, из кармана рубашки торчало несколько колпачков толстых ручек. Он посмотрел на меня с доброй улыбкой.

– Мистер Данне?

Я встал.

– Джеймс Ламбл, служба безопасности, – представился он и жестом показал в сторону кабинета. – Мне нужно задать вам несколько вопросов. Сейчас мой коллега Питтс находится на пути из дома профессора Кейда. Я уверен, что он лучше введет вас в курс дела, чем я. Мой кабинет справа, следующая дверь. Простите за бардак… Я долго пробыл в Майами с детьми, и все еще привожу дела в порядок.

Он зашел вместе со мной в кабинет, потом поспешил вперед, чтобы убрать со стула небольшую картонную коробку. Письменный стол был завален бумагами, конвертами, папками и стаканчиками из пластмассы. По краю стола стояли фотографии в золотых и серебряных рамках. На всех изображались смеющиеся дети.

Ламбл опустился на крутящийся стул за письменным столом. Я уселся на небольшой стульчик напротив него, и он уставился в пюпитр.

– Так, дело связано с вашим другом… Дэниелом Хиггинсом, все правильно?

Он достал одну из ручек из кармана.

Я кивнул, и он что-то нацарапал на бумаге, прикрепленной к пюпитру.

– Вы живете вместе с Дэниелом Хиггинсом в доме профессора Кейда, правильно?

– Да, сэр.

– Фамилии других, проживающих вместе с вами лиц…

Я ответил, он улыбнулся, продолжая писать.

– Когда вы в последний раз видели Дэниела?

– На прошлой неделе. Думаю, что в субботу, после полудня. Он сказал, что уходит по делам.

– Он поехал на машине?

Я покачал головой:

– У Дэна нет машины. Он обычно всюду ездит на такси.

– Понятно. А в тот день он поехал на такси?

– Я не знаю.

Ламбл снова улыбнулся, опустил пюпитр и надел на ручку колпачок.

– Да, сынок, каждый год у нас бывает один или два подобных случая… – Он занялся заусеницей. – И всегда оказывается, что это одно из двух. Студенты уезжают, не сказав никому ни слова. В таком случае они обычно, в конце концов, звонят родителям из какого-нибудь мотеля в Мексике. Или это какая-то шутка. Тогда друзья студента, в конце концов, признаются – после того, как мы пригрозим полицией.

Я кивнул. Он поднял голову.

– Так что это в данном случае?

– Простите?

Ламбл вздохнул:

– Это какая-то шутка, или ваш друг Дэниел решил подольше отдохнуть в этом семестре?

– Я не знаю, – ответил я.

– Не знаете?

Он прищурился и склонился вперед, стул под ним беспомощно заскрипел. У него за спиной за окном кружились и падали снежинки. Белый водоворот прижимался к тонкому стеклу.

– Нет, сэр, – сказал я. – Я не знаю, где он.

– Хорошо… – Ламбл поджал губы и уставился на меня. После паузы он заговорил снова:

– Наверное, мне придется задать вам еще несколько вопросов.

Он откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу и опустил пюпитр на одно колено.

Я рассказал ему, что у Дэна не было девушки, по крайней мере, я ни о каких его девушках не слышал. Ламбл спросил про других друзей Дэна, и я сказал, что он, по-моему, общался только с нами – с теми, с кем вместе жил в доме. Нет, я ничего не знаю про родителей Дэниэла, но, вроде бы, у него только мать, а отец умер.

В поведении молодого человека не было ничего необычного, он никогда не пил и не принимал наркотики. По крайней мере, я об этом не знаю. Да, я считаю его хорошим другом. Думаю, что если бы он куда-то собрался, то сообщил бы мне об этом. Нет, он не авантюрный тип. На самом деле Дэн очень усердный и старательный, занят наукой. Я назвал бы его интровертом.

– Дэниел отлично учится, – заявил Ламбл, листая какие-то бумаги. – Так что это несколько странно. Он не относится к любителям вечеринок, с которыми обычно происходят подобные вещи. Но здесь, в Абердине, я выучил одну вещь: никогда не суди ни о ком по его внешнему виду. Особенно это касается умных ребят. За ними нужен глаз да глаз! Сейчас с ними все нормально, а потом – бах! Они больше не в состоянии выдерживать нагрузку и давление, и куда-то сбегают с кредитной карточкой родителей и экзотической танцовщицей из одного из ночных клубов в Букертауне. – Он рассмеялся. – Вы не поверите, какое дерьмо нам приходится разгребать из-за этих студентов.

Разговаривал он со мной доверительно, словно я был не студентом, а коллегой, еще одним представителем службы безопасности из соседнего учебного заведения.

– По большей части, дела связаны с наркотиками – смертельные дозы, или, по крайней мере, очень большие, плохая переносимость. Кокаин, смешанный со слабительным, марихуана, вымоченная в формальдегиде. Прошлой весной я поймал парня, торговавшего травкой прямо в университетском дворе, совершенно открыто. Я притащил его сюда, вызвал полицию из Фэрвича, но до того, как они успели что-то сделать, отец парня прислал адвоката из Нью-Йорка. Дело закрыли. Тот парень оказался из очень известной семьи. Если бы я назвал фамилию, то вы бы точно ее узнали. Поэтому мы предпочитаем решать подобные вопросы, не вынося за пределы Абердина. Нет смысла призывать местную полицию. Похоже, им очень не нравится, если богатые детки что-то нарушают в их городе. Однако ребята здесь неплохие. – Ламбл по-дружески улыбнулся. – Испорченные, вот и все. И кто может их за это винить? Бросаешь ребенку много денег, и к добру это не приводит. А как насчет вас? Ваш отец – какая-то большая шишка?

– Нет, – ответил я. – Он коммивояжер.

– Вероятно, научил вас ценить трудную работу.

– Научил.

– Ну, хорошо для вас. Вам повезло больше, чем другим студентам.

Дверь в кабинет распахнулась, вошел невысокий мужчина в лыжной шапочке и куртке, покрытой снегом. Ботинки оставляли мокрые следы. Он вытер густые черные усы тыльной стороной ладони в перчатке.

– Боже, как мерзко на улице, – сказал вошедший, обращаясь к Ламблу.

– Это Эрик Данне, – представил Ламбл, кивая в мою сторону. – Эрик, это мой коллега Питтс.

– Есть новости? – спросил Питтс у Ламбла. Тот покачал головой и принялся снова что-то писать.

Питтс прошел к письменному столу и бросил туда папку с бумагами.

– Никто не видел парня с субботы. Слава Богу, что еще никто не звонил родителям. Не нужно их беспокоить, а то начнут сходить с ума. Подобные вещи случаются очень часто. – Питтс повернулся ко мне. – Понимаете, обычно это одно из двух…

– Он знает, – перебил Ламбл. – Я уже ему рассказал.

Питтс откашлялся и огляделся в кабинете, словно искал что-то важное.

– Я просто хочу сказать, что обычно такие дела разрешаются сами собой. Нужно проявлять терпение. Вы живете в общежитии или у профессора Кейда?

Я задумался на мгновение, а потом ответил:

– У профессора Кейда.

– Хорошо. Если что-то изменится, позвоните нам. В противном случае мы сами с вами свяжемся. Знаете, этот Хауи – настоящий шутник. – Питтс улыбнулся и прислонился к письменному столу со скрещенными на груди руками. – Вы можете поверить, что он предложил мне выпить? «Харви Вальбангер»! Признаться, я такого дорогого виски не пил сто лет.

Они оба рассмеялись, я поблагодарил их и ушел, надеясь, что они не заметили, как сильно промокла от пота рубашка у меня на спине.