Текст книги "Боги Абердина"

Автор книги: Михей Натан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Меня посадили между Артом и Эллен. От нее пахло сиренью, запах был тонким, но стойким. Мне хотелось вдыхать его подольше, склонить к ней голову, как я склонился бы к приятному цветку. В процессе еды она заметила, как я ел каперсы из салата, проткнула один вилкой и подняла ее так, словно собиралась меня с нее кормить.

– Они очень хорошие, – с улыбкой сказала Эллен, протягивая к моим губам вилку с каперсами. Глаза у нее сияли, блеск казался сильнее из-за серых теней на веках. – Давай…

Я съел каперсы у нее с вилки, и это простое действие тут же привело к сильнейшей эрекции. Этиология желания часто представляет собой запутанный поиск. Мы приписываем значение случайному касанию рук или быстрому взгляду на того, кого желаем. Тем не менее, я точно знаю момент, когда во мне загорелась страсть к Эллен. Ее губы, подбородок, затылок, шея, положение руки на бедре, нежные пальчики – все это оказалось выжженным у меня в сознании, будто мерцающее клеймо. Даже теперь, много лет спустя, все еще чувствуется след той туманной дымки, которая нашептывает мне на ухо ее имя. Происхождение моей страсти отмечено ее вилкой с каперсами, хотя это и лишено романтичности и волшебства. Потом я всегда ассоциировал запах йода, типичный для каперсов, с самой сильной эрекцией в моей жизни.

После окончания ужина последовала коллективная пауза, уникальная для обильных трапез. Шампуры с бараниной почти опустели и лежали в беспорядке в центре стола.

Наконец, к беседе подключили и меня. Они уже использовали все другие темы. Первым заговорил Дэн.

– Артур говорил, что ты учился в школе в Нью-Джерси.

Я кивнул.

– Я учился в «Элм-Хилл», – сказал Дэн. – Я был в команде, которая три года подряд выигрывала у «Полка» в национальном чемпионате.

Я не представлял, о чем он говорит.

– Я в школе играл в футбол, – пришлось ответить мне.

Дэн был поставлен в тупик.

– В какой школе ты учился?

– В тридцать второй, – ответил я.

– Какой тридцать второй? – не понял Дэн.

– Просто тридцать второй, – пожал я плечами.

– Это номер? – наш младший собеседник выглядел шокированным.

Хауи засмеялся.

– А тридцать первая школа была? – спросил Дэн.

– Я не знаю, – ответил я.

– Но ты должен был слышать про соперничество «Элм-Хилла» и «Полка», – настаивал Дэнни. – «Полк» – это самая престижная академия в Нью-Джерси. Они каждый год попадают в национальный чемпионат.

Я не представлял, что сказать. К счастью, вмешался Арт.

– Эрик перескочил через два класса. Он не так много времени учился в средней школе.

– Только один класс, – поправил я, но меня никто не слушал.

– Боже мой, – воскликнул доктор Кейд и налил себе вина. – Два класса – это, как мне кажется, слишком много. Удивлен, что ваши родители согласились.

– Я жил у опекунов, – ответил я.

Это привлекло его внимание. Последовала недолгая пауза.

– Вы сирота? – спросил доктор Кейд.

Снова это слово – сирота. Наверное, я на самом деле сирота. Как назвать ребенка, чей единственный оставшийся в живых родитель не является частью его жизни? Строго говоря, я не был сиротой, хотя и не знал точно, жив отец или нет. Он не был родителем – по крайней мере, в трудный период. Он стал донором спермы, который оставался достаточно долго, чтобы убедиться: его ребенок растет здоровым. После этого отец уехал.

– Это ужасно, – Хауи покачал головой. – Мой дед умер в прошлом году… – Он надул щеки, словно лягушка-бык, и выпустил воздух. – Удовольствие ниже среднего. Я никогда не видел отца таким расстроенным. Он начинал плакать без причины. Однажды вечером мы все смотрели телевизор, началась реклама с грустной музыкой…

– Мне очень жаль, что так получилось с вашими родителями, – сказал доктор Кейд, кивнув Эллен. Она встала и забрала у него тарелку. – Вы отличный молодой человек, достойный восхищения, – продолжал он, сворачивая салфетку и опуская ее на скатерть.

Дэн встал и начал помогать Эллен убирать со стола. Хауи дразнил ее своей тарелкой – протягивал ее ей, забирал назад, предупредительно грозил пальцем, затем потребовал принести ему стаканчик «Хеннесси».

Эллен с Хауи начали спорить, но как казалось, доктор Кейд не обращает внимания ни на что, кроме нашего разговора. Мне было трудно сконцентрироваться, поскольку Эллен распустила волосы, они упали на одну половину лица, отблескивая на свету. Ее волосы напомнили мне о стихотворении Байрона, которое я учил на уроке английского в последнем классе средней школы… «Эти локоны, которые так ласково вьются, заключают наши сердца в более крепкие цепи…»

Доктор Кейд прекратил говорить, и во время паузы я понял, что продолжаю смотреть на Эллен. Теперь они с Хауи спорили о месте женщины в доме. Когда Эллен шлепнула своего собеседника по макушке и оставила ему тарелку, я быстро отвернулся.

Хауи рассмеялся и что-то прокричал, но она уже шла в кухню.

– У нее не очень хорошо получается эта роль, – сказал Арт, обращаясь к Хауи.

– Ей нужно расслабиться… Не то что я – антифеминист. Знаешь, думаю, что ей просто нужен…

– Заткнись, – сказал Арт.

Они уставились друг на друга, затем Хауи оттолкнулся руками от стола и встал. Он потянулся, зевнул и потер глаза.

– Я иду наверх, – объявил он, ни к кому конкретно не обращаясь, легко взмахнул рукой и отправился к кухне. Выходя из столовой, Хауи, чтобы сохранить равновесие, держался за косяк.

– Хауи – прекрасный художник, – сказал доктор Кейд. – Он делает карты для моих книг.

Сообщение адресовалось мне, но доктор Кейд в это время наблюдал за Артом. Напряжение пронеслось по комнате, словно порыв горячего ветра.

Прошла минута. Я слышал, как Дэн с Эллен разговаривают в кухне, как там льется вода и гремит посуда. Доктор Кейд откашлялся.

– Вы не против присоединиться ко мне в кабинете наверху и выпить ликера?

Я думал, что он со мной уже закончил – после моего-то жалкого поведения за ужином.

– Конечно, – заикаясь, ответил я. – Я имел в виду: если это не доставит вам каких-то неудобств.

– Если бы это доставляло мне неудобства, то я не стал бы вам предлагать, – ответил, вставая, доктор Кейд.

Я последовал за ним наверх по роскошной лестнице, неотрывно глядя ему в спину, пытаясь подражать его манере ходьбы. Доктор оставался невозмутимым и абсолютно спокойным, словно океан под ясным небом, его фигура напоминала Аполлона.

Доктор Кейд повел меня по узкому коридору с паркетным полом. На стенах цвета пергамента на уровне глаз висели портреты. Мы прошли две двери по левой стене и одну – по правой. Затем Кейд достал из кармана ключ и открыл последнюю дверь перед небольшой лестницей в конце коридора. Снизу, из лестничного колодца, доносились голоса Дэна и Эллен, было слышно, как звенит посуда. Судя по звукам, ее уже расставляли по местам.

Кабинет доктора Кейда оказался маленьким и теплым, пол покрывал один яркий ковер. Здесь же был камин, облицованный красным и серым мрамором. Над ним я заметил картину – женщина в белом платье, управляющая колесницей; черные кони везли ее к пещере. У дальней стены, где размещался письменный стол, находились книжные полки. Там стояли хрупкие безделушки, маленькие изящные вещицы, крошечные старинные произведения искусства. Это напоминало музейные стенды. С ними резко контрастировали большие книги в кожаных переплетах, с почерневшими лагунными фермуарами и потрепанными краями.

Напротив двери я увидел небольшое окно. Были заметные раскачивающиеся ветки деревьев.

Доктор Кейд прошел к письменному столу и вынул пробку из хрустального графина, наполненного прозрачной жидкостью. Он жестом предложил мне сесть и наполнил из графина два бокала, суженных кверху; из таких обычно пьют коньяк.

– Граппа, – пояснил он, протягивая мне напиток.

Сам профессор опустил нос к краю бокала. Профиль у Кейда был четко очерченным и простым: прямой нос, густые брови, небольшой, не волевой подбородок.

Доктор сделал глубокий вдох.

Граппа оказалась хуже вина и оставила у меня в горле горящий след, а потом вспыхнула факелом в животе. На глаза навернулись слезы, и я в смущении отвернулся. Доктор Кейд отпил из своего бокала, потом опустил его на стол. Мгновение он стоял неподвижно, затем прошел к камину и убрал экран.

Я еще раз попробовал напиток. Он обжигал губы.

– Первый раз в этом году, – я еще ни разу не зажигал камин, – сообщил доктор Кейд.

Он брал поленья из разрубленных на четыре части чушек и аккуратно складывал позади камина, там, где виднелся слой сажи. Затем поставил защитный экран на место и нажал на кнопку в стене. Прозвучало три щелчка, и язык пламени вырвался из-под сложенных поленьев.

– У нас был камин, – сказал я. – В нашем доме в Уэст-Фолсе. Это была огромная железная печка, которая стояла в углу гостиной. Я помню, как принес в дом снег и бросил на него, а потом наблюдал, как снег тает и шипит.

– Это было, когда вы жили с опекунами?

– Нет, – я сделал еще один глоток. На этот раз граппа не показалась мне такой кусачей, только язык онемел в том месте, куда она попала. – Моя настоящая семья жила в Уэст-Фолсе, в Миннесоте. А потом, когда мне исполнилось десять лет, умерла мама. И меня перевезли в Стултон.

Мне все еще становилось грустно вспоминать прошлые годы. Для разговора о печальном требуется подготовка, как и для того, чтобы пережить бурю: нужно проверить, все ли окна и двери закрыты, везде ли накинуты щеколды… А без подготовки тяжелая беседа вызовет ненужные воспоминания, выплеск эмоций.

Я сделал еще один глоток.

– А ваш отец?

– Он уехал, – сказал я. – Когда мне было пять лет.

Лицо доктора Кейда смягчилось.

– А ваша мать умерла пять лет спустя… Это наверняка было болезненно. – Он покачал головой и уставился в огонь. – Вы поддерживаете связь с отцом?

Мне действительно не хотелось об этом говорить. Я ничего не ответил, просто сидел на месте, держа бокал обеими руками.

– Не сомневаюсь, что это болезненная тема, – сказал доктор Кейд.

Я пожал плечами, боясь, что расплачусь.

– Фрейд считал, что ребенку больше всего требуется защита отца, – заявил преподаватель.

– Я помню тот день, когда отец ушел, – произнес я. – «Скоро вернусь», – сказал он. Так и сказал: «Скоро вернусь». Все казалось нормальным. Я помню, что его ложка торчала из чашки с кофе, а от тарелки с омлетом шел пар.

Я обмяк в кресле. Ветка дерева ударила о стекло. Оранжевые языки пламени извивались вокруг дров в камине.

– Я больше об этом не думаю, – продолжал я. – Отец даже не приехал на похороны мамы.

Доктор Кейд ничего не сказал. Несколько минут мы просто сидели молча.

– В седьмом классе у меня начались кошмары, – снова заговорил я. – После прочтения «Приключений Гекльберри Финна». Той части, где отец Гека забирается в окно, а сам он заходит в комнату и видит там отца с сальными волосами, свисающими на лицо. У меня повторялся кошмарный сон – лицо отца в окне. Он смотрел на меня, прижимал руки к оконной раме… – я содрогнулся.

У меня гудело в голове, пришлось моргнуть, чтобы прояснилось зрение. Я огляделся, уставившись на какое-то увядшее растение в греческой вазе у двери, затем перевел взгляд на помешенные в рамочки дипломы, развешенные на ближайшей ко мне стене. Один был из Мертона, второй – из Оксфорда, третий – из Кембриджа. Снизу донеслись звуки пианино. В камине треснуло полено, вверх взлетели искры.

– Теперь о вашей матери, – мягко произнес доктор Кейд. Лицо у него было напряженным, он явно чувствовал себя неудобно, словно задавая необходимый вопрос и зная, насколько он неприятен. – Отчего она умерла?

– От рака.

Он кивнул с серьезным видом и откинулся на спинку кресла, держа бокал в руке.

– Мама полгода проходила курс химиотерапии, но это не помогло, – пришлось пояснить мне. – В последний месяц делали еще и облучение, но это вообще ничего не дало, только выпали оставшиеся волосы.

– А точный диагноз вы знаете? Это была опухоль из лимфоидной ткани, болезнь Ходжкина?

– Злокачественная опухоль яичника, – проговорил я. – Хирург попробовал ее полностью удалить, но что-то пропустил, пошли метастазы, распространились по телу…

Снова воцарилось молчание. Я оглядывал комнату в поисках часов. Они висели на стене напротив письменного стола, сделанные из стекла и латуни. Вещь получилась красивой: циферблат цвета слоновой кости и стрелки филигранной работы.

«Почти одиннадцать, – подумал я. – Николь сейчас возвращается с фестиваля».

Наконец, доктор Кейд нарушил молчание. Он снова наполнил свой бокал и жестом показал мне на графин. Я кивнул – скорее из вежливости, – и профессор заново наполнил бокал и мне.

– Артур рекомендовал взять вас помощником для проведения исследований. Он очень высоко о вас отзывался, говорил о вашем прекрасном знании латыни. У меня не было возможности просмотреть ваше личное дело, но на настоящий момент слова Артура достаточно. Знаете, что нас поджимает время?

– Арт немного мне рассказывал.

– В общем, имеет значение каждый день. А поскольку мы не можем позволить себе прохлаждаться, я ожидаю, что вы будете работать быстро.

– Понимаю.

– И вы считаете, что сможете совмещать обучение в университете и работу по моему проекту?

– Думаю, да.

Доктор Кейд сделал глоток, поставил бокал на стол, посмотрел на меня и улыбнулся.

– Уже поздно, – сказал он. – Как бы мне ни хотелось продолжить наш разговор, все равно требуется еще поработать перед сном.

Я встал, не слишком уверенный, следует ли мне оставить полный стакан граппы или осушить его одним глотком.

– Понимаю, что разговор о смерти родителей может выбить из колеи и расстроить, – вставая, произнес он. – «Для большинства мужчин смерть отца – это новый стимул к активной жизни». Я считаю, что это мудрые слова. Возможно, они дадут какое-то утешение.

Кейд замолчал, глядя на меня, но я не собирался ничего говорить. Вместо этого сделал последний глоток, вздрогнул, поставил бокал на письменный стол и пробормотал: «Спасибо».

– Домой вас отвезет Хауи, – сказал доктор, пожал мне руку и попросил закрыть за собой дверь, когда буду выходить.

* * *

В гостиной оказался один Хауи. Он сидел, развалившись на диване, запрокинув голову, открыв рот и закрыв глаза. По кофейному столику были разбросаны бумаги, покрытые набросками. На книгу об английских садах поставили пустой стакан, из которого торчало множество карандашей. С обеденного стола все убрали, если не считать место, за которым ужинал студент-выпускник. Вокруг тарелки лежало много крошек, салфетка представляла собой смятый шар, заткнутый в бокал из-под вина.

Пол заскрипел у меня под ногами, Хауи резко дернулся и посмотрел на меня.

– Дерьмо, – он прищурился, глядя на меня. – Предполагается, что я отвезу тебя домой.

Судя по его виду, он находился не в состоянии вести автомобиль.

– Я возьму такси, – сказал я, роясь в карманах, чтобы удостовериться, с собой ли у меня ключи. – Не беспокойся.

Хауи посмотрел на часы.

– Уже очень поздно. – Он бросил взгляд на лестницу, обернувшись через плечо. – Ты был наверху с доктором Кейдом?

Я кивнул.

– Ну и как прошла беседа? – спросил художник тихим голосом.

Наверху хлопнула дверь, под чьими-то шагами заскрипели половицы.

– Я не думаю, что произвел хорошее впечатление, – признался я.

Художник пожал плечами, зевнул и сел прямо, затем уставился на наброски на кухонном столе.

– Я очень отстаю от графика, – сказал он. – Предполагается, что к концу месяца я прочерчу тушью карандашный рисунок.

Я получше присмотрелся к наброскам. Самый крупный оказался картой мира. У шести континентов красовались головы-ветры. Пухлые и розовощекие лица надували щеки, выдувая маленькие фонтанчики ветра. Корабли плыли в направлении отмеченных путей, подобные змеям чудовища угрожали открытым морям. Обрамление карты оказалось очень сложным, оно напоминало оформление текста старой Библии. Это были сложные решетки и гроздья фруктов. В нижнем правом углу карты красовалась декоративная шкатулка с именем Хауи, написанным каллиграфическим почерком.

– Поразительно, – проговорил я.

Это не произвело впечатления на художника.

– Когда я закончу обводку тушью, придется заняться медной пластиной. А это кошмарная работа. Но тебе не нужно беспокоиться ни о чем таком: доктор Кейд поручит тебе легкие вещи. Зароешься в книги и будешь сидеть целый день, как Арт и Дэн.

Он потер глаза и покачал головой, напоминая боксера, отправленного в нокаут и пытающегося прийти в себя.

– Телефон на кухне, – сказал Хауи. – А деньги – в коробке из-под печенья, если тебе нужно.

После этого он словно бы забыл о моем существовании и уставился в рисунки. Я так и ушел, больше не сказав ни слова и не услышав их от него.

Глава 3

Весь следующий месяц я не получал никаких известий от доктора Кейда и Арта. На самом деле Артур, похоже, потерял ко мне интерес. Он даже не избегал моего взгляда, а просто игнорировал его. После занятий он долго собирал учебники и тетради и не замечал, если я приостанавливался, проходя мимо его стола. Я думал об ужине, пытался определить, что сделал не так, размышлял, не оскорбил ли хозяев. Но мне ничего в голову не приходило. Поэтому винил во всем свою непригодность в целом: я им просто не подошел. В конце концов, как и бывает у первокурсников, мне пришлось отвлечься от этих мыслей и погрузиться в фантастическую жизнь в общежитии.

Теперь осень уже вступила в свои права, листья почти полностью опали, деревья с голыми ветками напоминали великанов-людоедов из сказок. Мы неумолимо приближались к зиме. Студенты тоже изменились, вместо белых и голубых цветов стали носить серое и черное. Шорты и сандалии уступили место брюкам и полуботинкам. Обычно я наблюдал из окна за бегающими трусцой девушками. Теперь они надевали спортивные куртки поверх коротких топиков.

Первые экзамены я сдал хорошо – получил «А» по всем предметам, и за все контрольные. После этого наступил период расслабленности. Я даже впервые покурил травку, разделив косячок с Николь во время небольшой пирушки у нее в комнате в последнюю неделю сентября. Позднее в тот вечер мы целовались, я неловко тискал ей грудь под белой блузкой. Мы могли бы зайти и дальше, но я заснул, положив голову девушке на плечо. А когда проснулся, оказалось, что она накрыла меня одеялом и подоткнула подушку мне под голову.

Я нашел ее сидящей на кровати. Девушка подтянула колени к груди, очки держались на кончике носа. На ней были красные шорты команды легкоатлетов Абердинского университета и серая спортивная куртка. Она скрутила волосы и вместо шпильки использовала карандаш. На коленях лежала открытая тетрадь.

Николь казалась разозленной, полные губы надулись и были плотно сжаты, словно во рту она держала что-то невкусное.

– Что происходит? – спросил я.

– Это ты мне расскажи, – она пожала плечами.

Я огляделся. Мои штаны лежали под тумбочкой. Я чувствовал себя дураком, сидя в трусах-«боксерах» с прикрытыми голубым одеялом ногами.

– Что-то не так?

– Все так, – она перевернула страницу тетради. – Кто такая Элен?

– Я не знаю.

Она посмотрела на меня поверх очков.

– Ты не знаешь?

– Нет, – сказал я, надевая штаны под одеялом. – Не знаю никого по имени Элен.

Произнося имя, я внезапно все понял. Эллен. Она имела в виду Эллен. Я застегнул штаны, изогнув спину дугой на полу. Эллен. Я думал о ней практически каждую ночь после ужина, мастурбировал чуть ли не до бесчувственного состояния, представляя, как ее тело прижимается к моему животу, а губы целуют мою кожу. Я составлял ее портрет из женщин, которых каждый день видел на территории университета. У нее были те же волосы, что у блондинки, проживающей на одном этаже со мной, те же губы, что у Николь, а зеленые глаза – как у одной высокой рыжей девушки из очереди в «Горошине».

– Не Элен, – сказал я. – Эллен. Это подруга Арта. Его девушка.

– Арта?

– Арта Фитча. Он учится на последнем курсе.

– Я его не знаю, – заявила Николь.

– Ну, он знаменит, – заметил я.

– Уверена, что если бы он был знаменит, то я о нем слышала бы, – проговорила Николь. – В любом случае, ты повторял ее имя во сне. Снова и снова: «Эллен, Эллен…» – Она резко захлопнула тетрадь. – Знаешь, если ты с кем-то встречаешься, то тебе следовало просто сказать мне…

Пришлось встать и провести ладонью по волосам.

– Я ни с кем не встречаюсь, – ответил я, развернулся и направился к двери.

Можно было догадаться, что немногие молодые люди покидали ее комнату с такой поспешностью. Я обернулся и посмотрел на нее.

– Пока не знаю. – Я вышел.

Позднее в то утро я направился в библиотеку. Небо было серо-синим и мрачным, оно напоминало грязную лужу. На землю передо мной опустилась ворона, склонила голову набок и мигнула блестящими черными глазами. Я подумал о голубях Стултона, толстых и совершенно лишенных грациозности. Черная ворона шествовала по земле рядом со мной, словно священник, опустивший голову и сложивший руки за спиной. Она остановилась, затем быстро ткнула клювом в грязь мгновенным, убийственным ударом. Затем ворона расправила крылья и улетела прочь, к лесу.

Передо мной возвышалась Моресовская библиотека, деревянные двери оказались закрыты. Я сделал глубокий вдох, затем поднялся по ступеням. Сорванные листья шуршали у меня под ногами.

Корнелий Грейвс сидел за письменным столом, словно его запеленали в бесконечные складки мантии. Палка лежала у него на коленях. Он взял ее и ткнул в большой пластиковый кувшин, который стоял на столе. От этого кувшин едва не перевернулся.

– Наполните его водой. В ванной есть кран. Нужно полить цветы.

Я огляделся. В поле видимости стояло только одно растение – фикус без листьев, располагавшийся далеко от стола.

– Что вы изучаете? – спросил Корнелий Грейвс.

– Историю, – ответил я.

– Чего?

Я вертел в руках кувшин и уронил его. Он с грохотом рухнул на пол. Я наклонился и схватил кувшин.

– Я не знаю, – ответил я с горящим лицом. Рядом с Корнелием я всегда чувствовал себя полным идиотом.

– Вы еще не решили? – он подавил кашель. – Почему история? Почему не что-то полезное и практичное – например, философия?

«Доказательство вашего возраста – это то, что вы считаете философию чем-то полезным и практичным», – подумал я.

Грейвс закашлялся, изо рта у него вылетел кровавый сгусток и приземлился на письменный стол. Старик промокнул рот платком.

– Вы дружите с Артуром, – сказал он. – У меня для него приготовлены книги. Вам следует их забрать перед уходом.

– Вы знаете Артура? – спросил я.

Корнелий Грейвс кивнул.

– Я всех знаю, – заявил он. – У Генри Ланга еще оставались волосы, когда он только приехал в Абердин. Дон Грюнебаум все еще был со своей второй женой. Дин Ричардсон все еще был энергичным молодым человеком. – Корнелий улыбнулся. – Только студенты никогда не меняются. Вечные идиоты. Конечно, встречаются редкие исключения. Например, ваш друг Артур. Но однажды он уедет, и его место займет какой-нибудь идиот. Может, этим идиотом окажетесь вы.

– Я не идиот, – сказал я.

– Конечно, нет. Молодость никогда не бывает идиотской – только плохо информированной. – Корнелий Грейвс схватил палку и показал на груду книг на письменном столе. – Отнесете Артуру его книги?

Я кивнул и выглянул из одного из окон. На подоконнике сидел голубь, глядя в помещение библиотеки глупым моргающим глазом.

* * *

Прошло уже тридцать дней после той странной вечеринки в доме доктора Кейда, где я оказался вместе с Артуром и компанией. Уже пятую неделю я все еще не мог выбросить мысли об этом из головы. В сознании постоянно прокручивались все детали – стеклянный взгляд Хауи, плохо сидящий костюм Дэна, мягкая агрессивность Арта и пугающая красота Эллен. Я продолжал видеть Артура на занятиях, но он стал столь же отстраненным и далеким, как актер на экране. Такого человека я мог слушать и наблюдать, но не контактировать с ним. У меня все еще оставались предназначенные для него книги из библиотеки, три странных старых тома, – «Index Expurgatorius» («Каталог оправданий») Абрама Осло, еще один массивный том под названием «Универсальный компендиум Гилберта» и репринт изданного в 1898 году «Index Librorum Prohibitorum» («Каталога запрещенных книг»). Я держал их в своей комнате, словно жертв похищения. Они лежали стопкой на моем письменном столе и ждали, когда Арт выяснит у Корнелия Грейвса, что они находятся у меня. Но Арт ничего не говорил, а Корнелий, похоже, забыл, что отдал их мне. Поэтому я и оставил их там собирать пыль и следы от чашек, которые ставил на книги во время поздних вечерних занятий.

Я избегал встреч с Николь после поспешного ухода из ее комнаты. Когда девушка, наконец, развеяла напряжение, она сделала это в своем излюбленном стиле. Николь подкралась ко мне сзади в вестибюле Падерборн-холла и обняла, прижавшись всем телом. Ее темные волосы упали мне на плечи.

Я попытался извиниться за то, что так резко покинул тогда ее комнату, но она прикрыла мне рот рукой, пахнущей ванилью.

– Пожалуйста, – сказала девушка, – давай без лирики, ладно?

Над дверным проемом студенческого союза висел нарисованный от руки плакат. На нем рекламировался атлетический пробег, в котором будет участвовать команда Абердина. Николь стала координатором команды.

– Тебе действительно следует подумать о том, чтобы больше участвовать в студенческой жизни, – заявила она мне. – Ты никогда не хотел записаться в какую-нибудь спортивную команду? Не устал от отсутствия друзей?

– У меня есть друзья.

– Назови хотя бы одного.

Я остановился и улыбнулся ей.

– Ты, – сказал я.

Николь рассмеялась:

– Я имею в виду настоящих друзей.

– А ты не настоящая?

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду… – она ухватила меня за руку и потащила за собой. – Настоящие друзья не трахаются.

Пришлось снова остановиться.

– У нас был секс?

Николь прикусила нижнюю губу.

– Еще нет.

Пришлось отвернуться, у меня горело лицо.

«Оставайся спокойным, скажи что-нибудь умное», – повторял я себе.

Мы направились через университетский двор. Николь все время что-то говорила. Она сообщила мне, что хочет перебраться в Нью-Йорк и работать в художественной галерее, которая принадлежит ее тете. Я почти не слушал, погруженный в собственные мысли, и вдруг увидел парня, который шел по траве перед нами. Он был одет в костюм, а в руках нес кожаный портфель. Я снова взглянул на него и узнал – это был Дэн.

Я взял Николь за руку и повел в противоположном направлении.

– Эй, – сказала она, нахмурилась и выдернула руку, затем поправила манжеты на блузке, – что с тобой?

– Не хочу, чтобы он меня видел, – пояснил я. – Это один из тех парней, про которых я тебе рассказывал.

Девушка бросила взгляд через плечо.

– О-о, – она понизила голос до шепота. – Сумасшедший?

– Нет. Просто подождем минутку, пока он не отойдет подальше.

– Ты ведешь себя глупо.

– Нет.

Она сложила руки у рта рупором.

– Эй, ты! – заорала она вслед Дэну.

У меня внезапно возникло желание бежать, а лучше – спрятаться за деревом или нырнуть за угол здания.

– Если ты должен ему денег, то лучше доставай бумажник, потому что он идет сюда.

– Зачем ты это сделала? Ты же знаешь…

Я заткнулся. Дэн стоял перед нами и вежливо улыбался. Он держал ручку портфеля двумя руками перед собой. Костюм был хорошо отглажен, но оказался слишком велик, к тому же – с квадратными плечами. Одежда болталась на Дэне, как на вешалке, ему приходилось подворачивать манжеты. Нижняя часть брюк топорщилась на ботинках. Тонкая шея торчала из слишком большого ворота темно-серой рубашки.

– Рад снова видеть тебя, – кивнул он мне.

Я представил ему Николь, и Дэн осторожно протянул руку – так, словно приветствовал женщину в вечернем платье на официальном мероприятии. Они обменялись рукопожатием. Девушку эта встреча позабавила и удивила одновременно.

Дэн поднял голову и прищурился.

– Красивый день. Перистые облака – и ничего больше.

– Да, ты прав, – сказал я.

Николь странно посмотрела на меня, я одними губами спросил у нее:

– И что теперь?

– Все дело в высоте, – продолжал Дэн, продолжая глядеть в небо. – Перистые облака формируются на высоте в пять миль. На высоте в две мили появляются кучевые облака. Посмотрите вон одно кучевое. Их всегда можно определить на голубоватой пелене.

Николь вытянула шею и прикрыла от солнца глаза рукой.

– Черт побери, ничего не вижу, – заявила она.

– Как дела в доме? – спросил я.

– Как обычно, – ответил Дэн. – Полно работы, недостаточно времени. А как твои экзамены?

Я сунул руки в карманы, решив выглядеть чуть иначе. Я точно не знал, кого хочу изобразить – молодого повесу, лихого парня или кого-то еще.

– Неплохо. Все «А», – сообщил я.

– Поздравляю, – сказал Дэн.

Я тупо кивнул.

Николь вела себя поразительно тихо. Она изучала собственные ногти, широко разведя пальцы в стороны и вертя ими.

– Послушай, – Дэн поставил портфель на землю и поднял руки вверх, ладонями ко мне, словно я направлял на него пистолет. – Я не очень хорошо умею это делать, поэтому скажу просто: думаю, ты способен выполнять нужную работу.

– Ты о чем?

Он моргнул.

– Я просто удивился, и все, – заявил он.

– Чему удивился?

– Твоему решению. Я думаю, что ты стал бы отличным дополнением к команде.

– Доктор Кейд хотел, чтобы я в нее вошел? – недоверчиво спросил я.

– Конечно. А ты разве не… – он замолчал. – Я пытался тебя найти всю прошлую неделю. Мне пришлось оставлять сообщения у вашей старосты, потому что она отказывалась сообщить твой номер телефона.

Я посмотрел на Николь. Девушка обтачивала ногти пилочкой, а тут остановилась на полпути и приподняла бровь. Старостой в Падерборн-холле была Луиза Холс, ужасно тощая, злобная девица, которая практически ничего не делала – только сидела у себя в комнате и слушала музыку, включив ее на полную громкость. Ее комната находилась рядом с моей. В тех редких случаях, когда она покидала ее, Луиза сидела за столом в холле, проверяла почту и документы у студентов, хотя всех знала в лицо. По ночам ее часто мутило от обжорства. Для меня это служило будильником.

– Луиза страдает паранойей, – сообщила Николь. – В первый год учебы ее подругу изнасиловали, и теперь она никому не дает наши номера телефонов. Староста отказалась дать мой номер телефона даже моей тете. Вы можете в это поверить?

Я посмотрел на Дэна.

– Я не получал никаких сообщений, – сказал я. – Честно.

– Просто проблемы со связью, – сказал тот и пожал плечами. – Несколько недель назад мы провели совещание участников проекта. Все согласились, что ты нам будешь очень кстати. – Он улыбнулся Николь. – Эллен, девушка Арта, постоянно приходит в дом.

Николь убрала пилку и подула на ногти.

– Что?

– В дом профессора Кейда. Он не против того, чтобы к нам приходили подружки.

– Я не его подружка.

– О-о. Я думал…

– В любом случае Эрику со мной не справиться, – заявила она и высунула язык. Я шлепнул ее по плечу, она рассмеялась и отступила назад.

– В любом случае мы от тебя не слышали, и просто предположили, что ты не заинтересован. Но я уверен, что предложение все еще остается в силе, – сказал Дэн.