Текст книги "Боги Абердина"

Автор книги: Михей Натан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Глава 3

Хотелось бы думать, что следующую неделю я провел в паническом уединении, укрывшись в своей комнате. Я страдал паранойей, не мог спуститься вниз и пройти там, где Арт тащил неподвижное тело Дэна из прихожей в кухню.

Ночи были столь же невыносимыми. Кошмар повторялся за кошмаром, улыбающийся труп Дэна поднимался из темной воды, протягивал ко мне руки, изо рта у него шли пузыри, голос был булькающим и осевшим. Именно так я представлял голос утопленника.

Но если я узнал, насколько чувство вины может лишать трудоспособности, то пришлось выяснить, насколько стимулирующим оно может оказаться. Вина выгнала меня из комнаты и побудила к разнообразным действиям. Я каждое утро расчищал лопатой подъездную дорожку, рубил дрова у гаража, покрывал много миль на участке доктора Кейда вместе с Нилом. Совершенно не хотелось сидеть за письменным столом и читать. В любом случае, это оказалось невозможным. Именно моя комната, как ни странно, больше всего напомнила о содеянном. Ее тишина словно выдвигала обвинение, а голые стены представляли собой экран, на который проецировались тяжелые воспоминания. Я то и дело видел кромку неровного черного льда у берега пруда, темные очертания тела на снегу. Видел, как мы с Артом толкаем лодку, слышал всплеск и удары наших весел. Вот Артур переваливает Дэна через борт, я пытаюсь не плакать и вижу, как волосы Дэнни мгновение плывут по поверхности, словно черный мох, а потом его тело исчезает в чернильной воде. Эти образы возвращались только в моей комнате, поэтому я старался поменьше там бывать.

Мы с Артом работали отдельно, ужинали отдельно, возвращались домой в разное время, а уезжали по утрам из дома до того, как кто-то еще спустится вниз. Мы вошли в грустный ритм избегания встреч, словно супружеская пара с испорченными отношениями. Я думаю, обоим требовалось побыть в одиночестве, чтобы как-то смириться с содеянным.

Прошло пять дней, и ничего не случилось – полиция не стучала в дверь, мы не паниковали из-за того, что нас раскрыли. Казалось, ничего не изменилось. Я косвенно видел собственную смерть через гибель Дэна, и поэтому теперь могу точно вспомнить, когда мое сознание вдруг перешло от веры в то, что все вращается вокруг меня, к осознанию того, что это совсем не так. Одновременно успокаивало и пугало понимание независимости реальности от моего восприятия. Обстоятельства можно было легко изменить. Дэн мог остаться в живых, а я лежал бы на дне Бирчкилла или Куиннипьяка, или где он там сейчас находится. Я мог бы плыть вдоль дна реки, задевая за камни, и волосы кружились бы вокруг моего лица, словно полосы шелка…

* * *

Во второй половине дня в субботу небо было покрыто водоворотом серых туч, которые угрожали снегопадом. Но снег так и не пошел. В то утро Арт предложил подвезти меня в университет, поскольку мне требовалось взять расписание у доктора Ланга. Его машина никак не хотела заводиться на подъездной дорожке у дома профессора Кейда. Пока мы ждали, когда разогреется мотор, напряжение между нами растаяло. Мы сидели в тишине, на передних сиденьях, – и больше не могли молчать.

– Видел вчера Эллен, – сообщил Артур, глядя прямо перед собой. Очки покрывал тонкий слой влаги. – Она сказала, что вы ужинали вместе на прошлой неделе.

Я смотрел в окно со своей стороны.

– Мы ели китайскую еду.

Меня даже не волновало, сказала ли она ему, что случилось.

– Да… «Кухня Хань», – Арт рассмеялся. – Для девушки из Нью-Йорка Эллен плохо разбирается в китайской еде.

– Она из Сан-Франциско, – поправил я.

Артур повернулся ко мне, на лице появилось любопытство. Он улыбнулся.

– В любом случае, рад, что вы провели какое-то время вместе, вне дома.

– Правда? – я посмотрел на него.

– О, да. Эллен – отличная девушка. Я думаю, что когда-нибудь женюсь на ней. Мне нравится, что она так хорошо ладит с моими друзьями.

Не знаю, что в тот момент почувствовал – какой-то мрачный гибрид из чувства вины и ревности.

– Я не знал, что ты думаешь о женитьбе, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно менее заинтересованно.

Арт смотрел через плечо, давая задний ход по подъездной дороге.

– Наступает время, когда приходится принимать решение. Знаешь, Эллен – из тех девушек, которые чтят традиции, она любит, чтобы все было распланировано. На нее сильно давят родители, постоянно спрашивают, когда она выйдет замуж. Поэтому я решил: почему бы и не за меня? Не могу представить, чтобы она нашла кого-то, кто знает ее столь же хорошо.

– Угу, – пробормотал я.

– Ну, я знаю, что Эллен несколько… как же лучше выразиться?.. Она несколько свободолюбива и своенравна. Ей присущ дух свободы и быстро все наскучивает. Так что чем больше я отдаляюсь, тем больше она старается подойти поближе. Если я демонстрирую привязанность, говорю об обязательствах, она чувствует себя в капкане. Я смотрю на это, как на идеальное положение вещей. Это позволяет наслаждаться обществом других женщин, зная, что так я только помогаю моим отношениям с Эллен.

– Звучит, как рациональное объяснение, логическое обоснование.

– Так оно и есть, – Арт улыбнулся. – Но ты не знаешь Эллен, как я.

«Ее может знать еще и Хауи», – подумалось мне.

Мы остановились у светофора. Указатель с названием города находился прямо впереди, на двух толстых столбах. Это была небольшая деревянная коричневая прямоугольная табличка с названием «Фэрвич», написанным печатными буквами. Ниже добавили, словно такая мысль пришла позже: «Основан в 1760 году».

Мы ехали по Мейн-стрит. Рядом появилась Николь в маленькой серебристой спортивной машине, нажала на клаксон при виде нас, помахав нам из окна рукой. Рядом с ней, на переднем месте пассажира сидела какая-то девушка, блондинка с высокой прической, она рассматривала собственные ногти, пока мы махали в ответ. В то мгновение, когда машина Николь свернула с Мейн-стрит, я обмяк на сиденье и закрыл лицо руками, зная, что почувствую, когда мой щит отрицаний и оправданий будет представлен обществу. И вот мы встретили Николь, почти не знакомую с Дэном, и я уже ощутил, что она подозревает о случившемся, словно это очевидно по каждому моему действию и выражению лица.

Мы заехали в зеленоватые ворота Абердина и направились по гладкой черной поверхности длинной подъездной дороги, тянущейся до Падерборн-холла. Наконец, в поле зрения появилось гранитное одеяние Гаррингер-холла, который торчал на фоне серого неба.

Арт остановил машину. Пара студентов уставилась на нас от входа в здание. Там стояла маленькая группа и курила.

– Он мне снится, – сказал я, прижав голову к боковому стеклу. – Приходит ко мне каждую ночь. Иногда мы играем в триктрак или просто говорим о всякой ерунде, типа погоды или ужина.

– Ты о ком говоришь? – спросил Арт, глядя прямо вперед.

– О Дэне, – удивленно ответил я.

«О ком же еще?»

– О-о, понятно… – Артур достал трубку из кармана пиджака и посмотрел внутрь. – Ты считаешь, что его привидение тебя преследует?

– Не знаю, – ответил я.

Меня раздражали размеренные движения Арта. Он неторопливо достал пакет с табаком, раскрыл его, набил трубку, утрамбовал табак, а затем чиркнул спичкой. Дым поплыл вверх неровной струйкой и стал растворяться в воздухе.

Арт затянулся один раз, потом – второй.

– Попробуй нарисовать волшебный треугольник вокруг кровати. Или положить под подушку успокаивающий камень. Антонио Эбрео рекомендовал разогретый азурит. – Артур слегка приоткрыл рот, выпуская белый дым.

– Неужели ты серьезно? – воскликнул я.

Он пожал плечами:

– Это просто предложение. По крайней мере, вреда не будет. Я не знаю, что еще сказать тебе, Эрик.

– Я думаю, что это наказание, – заявил я. – Помнишь Палинура, рулевого у Энея, обреченного блуждать сотню лет? Или Катона, который не мог переступить через границу между адом и чистилищем? Пока тело Дэна не найдут, я, как мне кажется, не смогу нормально…

– Чушь, – Арт снова затянулся трубкой. – Тебе просто нужно отмахнуться от чувства вины. Подозреваю, что единственный призрак, который тебя преследует, сидит вот здесь, – он постучал себе по виску. – Кроме того, если есть жизнь после смерти, то, я уверен, у Дэна имеются более важные занятия, чем появляться в твоих снах.

– А откуда ты знаешь?

Он проигнорировал или не заметил мой сарказм.

– Даже если мы предположим, что все язычники находятся в аду, в раю все равно окажется достаточно интересных христиан, чтобы не скучать. Подумай про Юстиниана и Константина… про Фому Аквинского, Ансельма и святого Иеронима… Там тысячи людей, из которых можно выбирать. Разве ты не считаешь эгоистичным предположить, что Дэн скорее предпочтет проводить время с тобой?

* * *

В тот день, во второй половине, домой вернулся Хауи, загорелый и расслабленный. На нем была желтая рубашка с коротким рукавом на пуговицах по всей длине и поблекшие шорты песочного цвета. Волосы отрасли, такими длинными я их еще никогда не видел. Он немного прибавил в весе. Это было заметно по лицу – оно округлилось. Художник немедленно сжал меня в медвежьих объятиях и чуть не раздавил, потом громко хлопнул по плечу. Я понял, что забыл, насколько он крупный.

А вот Арт, похоже, уменьшался в размерах. Теперь он всегда держал голову опущенной, находясь в задумчивости, лицо стало худым, черты заострились. Навязчивые идеи и обязательства превратили его в двухмерный предмет, который занимал меньше места, чем следовало бы. Но Хауи ничто не связывало, его присутствие разгоняло мрачную тишину, которая распространялась и пропитывала дом на прошлой неделе. Он рассказывал о красивых женщинах Нового Орлеана и подозрительных барах, хвастался, что знает все места, которые обычный турист никогда не находит, поведал нам про опасную связь с креолкой, с которой познакомился в джаз-клубе в первую ночь в городе. У них было две ночи безумного секса, но все резко закончилось: в дом ворвался ее парень и пригрозил отрубить им обоим головы мачете.

– Он был вооружен? – спросил я.

– О, да, размахивал это проклятой штукой, словно самурай. – Хауи медленно отпивал из стакана, наполненного, что было невероятно, простым апельсиновым соком. Мы сидели на кухне в нише для завтрака. – Я имею в виду: можно понять, почему он был так недоволен. Мы же находились в его кровати, черт побери! Но, тем не менее, если кто-то собирается мне угрожать, то уж пускай идет до конца. – Хауи на мгновение отвернулся, затем продолжил:

– Поэтому состоялось настоящее шоу. Учтите, я был голым, в чем мать родила. И я сказал: «Послушай, тут случилось недопонимание. Я не знал, что это твоя женщина». Но он злился все больше, кричал на меня на креольском, орал на женщину, она кричала в ответ. А я оказался в центре всего, и мой член висел голый и незащищенный. В нескольких шагах мужик размахивал двухфутовым острым как бритва инструментом. Он заметил, что я иду к нему, и поднял руку так, словно собрался разрубить меня надвое. Поэтому я на полной скорости врезался в него, словно свалившийся манекен – бах… – Хауи врезал кулаком по открытой ладони. – И парень отправился в полет. Руки взметнулись вверх, ноги поднялись вперед, он врезался в стену и рухнул на пол. Вырубился начисто.

Хауи сделал еще один глоток апельсинового сока.

– Итак, как вы провели каникулы, черт побери? – спросил он.

Я рассказал ему о Праге, о поездке на поезде и о гостинице. Я не упоминал ни Альбо, ни книгу Малезеля. Вместо этого пришлось заполнить время описаниями города и моей встречи с цыганкой на уличной ярмарке.

– Не знал, что тебе предсказывали будущее, – заметил Арт.

– Мне его и не предсказывали. Я же объяснил, что только прошел мимо предсказательницы.

– Магия вуду пользуется большим успехом в Новом Орлеане, – сообщил Хауи.

Артур его проигнорировал.

– С такими вещами не стоит шутить, – заявил он, обращаясь ко мне.

– Ты разве не слышал, что я сказал? Ничего не было, – я пытался сдержать злость. – А, может, и стоило бы. По крайней мере, я бы немного развлекся, пока ты сидел в гостинице и занимался…

– Так, дорогие мои, достаточно. – Хауи встал, поднял с полу большую картонную коробку и водрузил ее на кухонный стол. – Смотрите сюда.

Он достал перочинный нож, разрезал коробку и извлек два плотно упакованных мешка со льдом, а потом пластмассовый термос, наполовину заполненный устрицами.

– Они до сих пор живы, – заявил художник. – Я их наловил два дня назад.

Арт извлек двух устриц из холодильника и, улыбнувшись, вручил мне. Все было отлично. Все было нормально…

– Будем есть сырыми, – объявил Хауи. – Разламывай на две половинки. Польешь горячим соусом – и можно отправлять в рот. И они мне ничего не стоили.

Я бросил устриц на стол.

– Я слышал, что в штате Мэн, если тебя поймают ворующим омаров из выставленных на них ловушек, рыбаки имеют право стрелять.

– Так бывает и в Новом Орлеане, – сообщил Хауи. – Я рисковал жизнью ради этих тварей, поэтому наслаждайтесь. – Он огляделся вокруг, словно что-то забыл. – Послушайте, а где Дэнни? Я ему кое-что привез.

Я посмотрел на Арта. Он отлично держал себя в руках, был абсолютно спокоен и стоял, опираясь на разделочный стол, скрестив руки на груди.

– Не знаю. Когда он уходил сегодня, то сказал, что у него есть какие-то дела.

«Вот оно, – подумал я. – Вот теперь все и начинается».

Но Хауи просто сидел на скамье. Он еще раз глотнул апельсинового сока, открыл одну из устриц и высосал блестящую серую массу с довольной улыбкой.

Позднее в тот вечер Арт, Хауи и я оказались в гостиной. Каждый занимался своим делом. Арт читал маленькую книжечку на французском, Хауи листал старые каталоги с туристическими предложениями на праздники, которые кучей лежали на кофейном столике. Я пытался сфокусироваться на задании к понедельнику.

– Дэн говорил, что отправляется на свидание? – спросил Хауи, глядя на часы.

В ответ в камине треснуло полено, а Нил тявкнул во сне.

– Не знаю, – ответил Арт и посмотрел на меня.

Я повернулся к Хауи.

– Я тоже не знаю, – сказал я. – Даже не представлял, что он ушел.

– Готов поспорить: он отправился к Кейти Мотт.

– Кто это? – спросил я.

– Одна девушка, которая ему нравилась в прошлом семестре. Они сблизились как раз перед каникулами. Если честно, я не думал, что у Дэнни хватит смелости продолжать отношения. Обычно он их никогда не продолжает. Вероятно, за этот последний месяц девушки из Большого Бостона преподали ему урок. Это пойдет на пользу парню.

Хауи вернулся к изучению каталогов и рассматривал предлагаемые подарки для мужчин и женщин стоимостью менее двадцати долларов. Я же весь следующий час только тупо смотрел в свои записи. И не смог прочитать ни одного слова.

* * *

На следующее утро Арт уехал встречать доктора Кейда в аэропорт, а я остался за письменным столом, мечтая и глядя в окно. Из комнаты были видны только край пруда и снежные сугробы на берегу. Пруд уже замерз. Одна ворона прогуливалась по двору.

Около десяти утра залаял Нил, я услышал, как открылась входная дверь, и на пол с грохотом опустили багаж. Затем прозвучал громкий баритон Хауи, который приветствовал профессора Кейда. Я выполз в коридор и слушал, о чем они говорят, с лестничной площадки.

Несколько минут продолжалась ничего не значащая беседа – отдых прошел хорошо, но мы с нетерпением ждем возвращения к работе, и все в том же роде. Затем заговорил доктор Кейд:

– Я не был в Гаване почти тридцать лет. Она доведена до нищеты. Все гораздо хуже, чем я помню.

Он ужинал с Кастро и оставил автограф на экземпляре своей книги «Пройдет и это» одному из сыновей вождя. Доктор Кейд ездил на рыбалку в бухту Гуантанамо и разговаривал с одним старым моряком, который чистил лодку Хемингуэя. Профессор проводил долгие вечера с местными жителями, рассказывая им об Америке и слушая жуткие истории про матерей, которые лишились детей. Их отправляли к предполагаемой свободе на плотах из связанных бревен, которые держали курс на Ки-Уэст.

Хауи вызвался приготовить сегодня ужин – что-то из креольской кухни, с использованием устриц и рыбы, которую Арт должен был привезти сегодня к вечеру. Доктор Кейд поблагодарил встречавших и сказал, что сейчас поднимется наверх и приляжет. Если позвонит декан Ричардсон, то пусть запишут телефонограмму.

Перед тем, как украдкой вернуться к себе в комнату, я услышал, что Арт спросил у Хауи, не связывался ли с ним Дэн. Художник рассмеялся и ответил, что Дэнни, вероятно, наслаждается жизнью с Кейти Мотт, и он ожидает, что юный коллега появится у входной двери в измученном и потрепанном состоянии. Дэн будет страдать от обезвоживания, а то еще и укол витамина В12 потребуется делать.

Я работал, пока не начали спускаться сумерки, небо потемнело. Чувствовался запах жарящегося лука и чеснока, который поднимался из кухни. Там я обнаружил Хауи, он резал морского окуня на разделочном столе. На плите стоял котел, в котором что-то бурлило. Арт выглядел уставшим, но стоял перед сковородой с длинной ручкой и помешивал белую массу деревянной ложкой. На тарелке лежала горка очищенных устриц, серых и влажных.

На кухонном столе стояла открытая бутылка содовой, а рядом с Хауи на разделочном столе – полный стакан, – похоже, той самой содовой. Бледно-зеленый кружок лайма плавал среди пузырьков и кубиков льда.

– Арт уже два раза сжег заправку для соуса, – с улыбкой сообщил художник. Он оторвал кусочек морского окуня пальцами.

Я посмотрел на Арта. Выглядел он больным, одет был в старую спортивную куртку команды Абердина и полосатые фланелевые штаны от пижамы. Волосы торчали в разные стороны под дикими углами, словно он только что встал с постели.

– На пути домой доктор Кейд сказал, что мы значительно отстали от графика, – тихим монотонным голосом сообщил Артур. – Не удивляйтесь, если он в два раза увеличит нам нагрузку, планируя сдать первый вариант первого тома к концу этого семестра.

Хауи бросил морского окуня на разделочную доску.

– Он серьезно? Я едва начал обводить карты чернилами.

– А у меня еще тридцать страниц перевода, – заявил я. – И он еще хочет, чтобы я что-то написал про императора Барбароссу. Двадцать страниц минимум…

Ужин получился поразительным. Хауи в трезвом состоянии оказался гораздо лучшим поваром, чем в пьяном. Благодаря шардонне, которое нам оставил Томас, я наконец расслабился, чего не мог сделать всю прошедшую неделю. Мы сидели за обеденным столом: доктор Кейд – во главе, мы с Хауи – друг напротив друга, а Арт – на другом конце. Стул Дэна пустовал, и это привлекало внимание.

– Я удивлен, что мы так и не слышали о Дэне, – сказал Артур, переливая остатки кушанья себе в тарелку. Он выпил много вина, примерно три стакана, а Хауи продолжал потягивать лишь газировку.

Доктор Кейд проявил беспокойство:

– Он еще не вернулся из Бостона?

– Он вернулся на прошлой неделе, – сообщил Арт. Язык у него слегка заплетался. – Ушел делать что-то… Вчера во второй половине дня, да? – Он посмотрел на меня.

– Да, – быстро подтвердил я.

– Понятно, – произнес доктор Кейд. – И никто насчет него с тех пор не слышал?

Мы все покачали головами.

– На Кубе у меня было время просмотреть то, что мы уже сделали, – доктор Кейд сложил руки пирамидкой. – Хотя мы теперь быстрее продвигаемся вперед, но все равно отстаем от графика. Разделы о папстве еще не отработаны, а то, что вы мне представили по герцогству Саксонскому… – Он покачал головой. – Давайте просто скажем, что там не хватает глубины. Хауи, предполагалось, что вы закончите карты, и они будут лежать у меня на столе. – Профессор повысил голос, чтобы не дать художнику себя перебить. – Эрик, как там идет перевод?

Я внезапно вспомнил, как дрожал под темным небом, стоя на коленях в лодке, пытаясь поднять Дэна, а Бирчкилл пузырилась и бурлила рядом. «Проверь, чтобы сейчас с него ничего не свалилось – ни ботинки, ни ремень, ничто другое», – сказал тогда Арт, голос которого дрожал от холода.

И мы проверили – все ли в порядке. Ничего не осталось в лодке? Потом мы перебросили Дэнни за борт. Лодка легко раскачивалась, пока Дэн проскальзывал под темную поверхность пруда. Я порезал руку и даже не заметил. Помню, как в дальнейшем смотрел на длинный разрез, который промывал под краном в ванной. Кровь заплеталась тонкими усиками на блестящем белом фарфоре. Ею заляпало и пол, и мои штаны, я размазал ее по щекам в тех местах, где тер их после возвращения в дом.

«Боже мой, – подумал я. – Что же мы наделали?»

– Эрик?

Я моргнул.

– Переводы, – сказал я. – Я закончил про чудо святой Рипалты.

– А-а, – доктор Кейд кивнул. – Да, это один из моих любимых отрывков. Пересказ истории Лазаря. А другое?

– Почти закончил, – ответил я. – Сегодня ночью… Может, завтра.

У меня на глаза стали наворачиваться слезы. Я извинился и поспешил к себе в комнату. Меня не волновало, что подумают Хауи и профессор, я знал, что это не имеет значения, поскольку они притворятся, что все о-кей. Никто никогда не спросит меня, в чем дело. Я ненавидел себя, потому что становился одним из них, заметал эмоции под коврик, пил, пока мир не превращался в тусклый туман.

Я упал на кровать, закрыл глаза и увидел голову Горацио Дж. Гримека, которая плавала в том сосуде в пахнущем плесенью подвале в Праге.

«Memento mori, – говорил он. – Помни, что и ты должен умереть».

* * *

В понедельник утром стало очень холодно. Я продержался первый день занятий, слушая, как бесконечный поток студентов возбужденно рассказывает о том, чем они занимались в прошлом месяце. Практически все рассказы напоминали истории, публикуемые в журналах для путешественников. Студенты сообщали, как загорали на пляжах Балеарских островов, ходили с рюкзаками по Новой Зеландии, жили в семейном поместье в Сан-Фелипе.

Моим последним занятием в тот день была лекция профессора Уолласа о готическом романе восемнадцатого века. Рядом со мной оказалась Эллисон Фейнштейн, одетая очень элегантно в черный брючный костюм. На тонком прямом носу низко сидели стильные очки в черепаховой оправе. Эллисон была дочерью сенатора от Род-Айленда и одной из самых известных студенток Абердина. Ее отличала красота с семитскими чертами и исключительная уверенность в себе. За девушкой часто тянулся след сигаретного дыма, окружали ее пялящиеся парни и завистливые девушки. Я видел ее несколько раз раньше – как она шла через университетский двор, ела бутерброд в «Горошине», загорала в черном бикини на лежаке за Торрен-холлом. Предположительно, несколько семестров назад она получила «D» у профессора Кейда по курсу истории Оттоманской империи. В результате в университет позвонил ее раздраженный отец, который угрожал снять финансирование, если Эллисон не аттестуют и не позволят в следующем семестре повторить курс. Но доктор Кейд стоял твердо. Ходили слухи, что он сделал такое же пожертвование, как сенатор Фейнштейн, щелкнув администрацию по носу. Это только укрепило его высокую репутацию в Абердине, как сторонника бескомпромиссных ценностей.

Эллисон в тот день оделась только в коричневые и черные тона – у нее не было ничего яркого и светлого; волосы – цвета вороного крыла, глаза – карие, ногти покрашены в багровый цвет. Я заметил, что она пользуется ручкой фирмы «Монблан», но не толстой, как предпочитал доктор Ланг, а тонкой, похожей на рапиру, серебряной. Красота девушки была полной противоположностью красоте Эллен – меланхоличной и аморфной, размытой по краям.

– Пожалуйста, прекрати, – резким тоном прошептала она.

Я повернулся и посмотрел на нее. Она глядела на меня, уголки губ были неодобрительно опущены вниз. А рот оказался слишком большим.

– Прости?

– Ты отбиваешь ритм, – она кивнула на мою ступню. – Я не могу сконцентрироваться.

В любой другой день я пробормотал бы извинения и отвернулся. Но последние события наполнили меня силой. Вселяющее энергию чувство вины теперь стало парой серых линз, сквозь которые я смотрел на мир и становился невидимым. Я полагал, что ничто не может принести мне боль.

– «Великий человек – этот тот, кто в гуще толпы и с наслаждением сохраняет гордое одиночество и личную независимость», – процитировал я Эмерсона.

Эллисон посмотрела на свои ногти.

– Что бы там ни было… просто прекрати стучать, – сказала она, снова повернувшись вперед.

Профессор Уоллас говорил об особенностях готического романа и обычные его темы – разрушенные замки и монастыри, густые темные леса с извивающейся, змеевидной растительностью, меланхоличные призраки и пребывающие в смятении или безумии героини. Уолпол, Рэдклиф и Шелли – все они, как я чувствовал, могли бы насладиться моими воспоминаниями о той ночи, когда мы с Артом сбросили Дэна в пруд. Тогда кричала сова, неровные облака то и дело закрывали полную луну, черная вода бурлила у нас под веслами, а тело Дэнни опускалось в ничто. В Стикс.

– Кто-нибудь из вас когда-нибудь был в Праге? – спросил доктор Уоллас, склонившись вперед над кафедрой и глядя на нашу группу.

Он был высоким и худым, типичным жителем Новой Англии – с изможденным и вытянутым лицом и грубыми чертами, словно вырезанными из скалы, с длинными руками и шишковатыми костяшками пальцев.

Я был уверен, что несколько студентов нашей группы владеют, по крайней мере, одним домом в Чешской Республике. Когда никто не ответил, я поднял руку.

– Я был там на зимних каникулах.

Эллисон посмотрела на меня.

– И ваши впечатления? – спросил профессор Уоллас.

Я понял, к чему он клонит, и стал говорить о строгости архитектуры, холодных водах Влтавы и остатках церкви, которая когда-то стояла на месте нынешней гостиницы, где мы останавливались. Мне хотелось произвести на всех впечатление, но, думаю, в конце концов, выступление оказалось претенциозным. Профессор Уоллас просто поблагодарил меня и продолжил рассказ о годах, которые сам провел в Праге. Он написал там диссертацию о сходстве Франкенштейна Мэри Шелли и голема рабби Леви.

После занятий, когда я собирал книги, ко мне подошла Эллисон Фейнштейн. Она представилась и быстро пожала мне руку.

– Знаешь, я пока еще не бывала в Праге, – объявила девушка, снимая очки и убирая их в тонкий кожаный очечник. Несколько студентов мужского пола оставались на своих местах и с завистью смотрели на меня. – Прошлым летом я хотела позаниматься в Карловом университете, но отец настоял, чтобы я вместо этого отправилась в Израиль. Конечно, там оказалось слишком жарко, а все парни – психами из армии. – Она быстро улыбнулась. – Повтори, пожалуйста, где ты останавливался в Праге?

– В «Мустових», – сказал я.

– Да, название мне сразу же показалось знакомым, – кивнула она. – Мой отец там останавливается, когда ездит в Прагу.

Я улыбнулся. У нас не было совершенно ничего общего, кроме знания лучшей пражской гостиницы.

– Я знаю, что лучше приглашать заранее, и у тебя уже могут быть какие-то планы, – заговорила Эллисон, открывая плоскую дамскую сумочку. – Но завтра вечером я устраиваю вечеринку – у себя дома на Линвуд-Террас.

Она протянула мне визитку с серебряным тиснением. Я подумал про визитку Дэна, которую он вручил мне в университетском дворе, когда его окликнула Николь. Вспомнилось, как он шел к нам в костюме не по размеру, как на нем висел пиджак, а брюки собирались на лодыжках. Наверное, что его визитка до сих пор лежала у меня где-то в коробке из-под обуви, которая стоит в нашем шкафу, словно урна с прахом, с костями нашего прошлого.

– Можешь взять кого-нибудь с собой, – сказала она с намеком на улыбку.

«Что это значит? – подумал я. – Я ее привлек? Или это любопытство? Проявление симпатии?»

Я подумал о том, кого смогу взять с собой – Николь, Арта, Хауи. Но никто из них не показался мне особенно подходящим. Эллисон быстро и официально пожала мне руку, закрыла сумочку с громким щелчком и пошла прочь. Темные волосы струились по плечам, как падающая тень.