Текст книги "Боги Абердина"

Автор книги: Михей Натан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

– Эй, Хауи, – Артур повернулся и схватил Хауи за плечо. – Вставай. Вставай!

Хауи открыл один глаз и быстро снова закрыл.

– Я буду спать здесь, – произнес он серьезным тоном, устроился поудобнее и сложил руки на груди.

– Ты замерзнешь.

– Значит, замерзну. Отвали.

– Хорошо. Отвалю.

Арт выбрался из машины и захлопнул дверцу. Я ждал мгновение, не зная, что делать, потом оглянулся на Хауи. Лицо у него расслабилось, волосы прилипли ко лбу, широкие плечи опустились. В машине пахло винными парами.

Двигатель молчал. Снег бился в окна.

– Если ты не придешь в дом в течение пятнадцати минут, я вернусь, – пообещал я и выбрался.

В доме было душно и жарко. На резиновом коврике в прихожей стояли ботинки Дэна, снег таял и собирался лужей вокруг них. Свет не горел нигде, кроме кухни. Из-под двери пробивалась тонкая полоска желтого свечения. Покачиваясь, я направился к кухне, мимо стола в столовой, который пах свежей полировкой.

Дэн стоял рядом с разделочным столом, глиняный кувшин торчал из мойки. Это был простой коричневый кувшин, покрытый старыми травинками и кусками грязи. Верх заткнули большой пробкой, которую, в свою очередь, замотали чистым пластиком. На разделочном столе лежала открытая книга с какой-то цветной иллюстрацией на раскрытой странице. Дэнни повернулся ко мне и закашлялся, затем быстро показал на кувшин.

– Травы, – сказал он.

На голове у него было все то же смешное красное кепи. Он прикрыл уши.

Арт с грохотом спустился по лестнице, ведущей в кухню, и обратился к Дэну, не видя меня.

– Предполагалось, что ты раньше его выкопаешь, – его голос звучал раздраженно. – Именно такие небрежности на самом деле…

Увидев меня, он замолчал. В лице у него что-то промелькнуло – вина, опасение, удивление, – нельзя было определить точно. Затем Артур улыбнулся и прошел к мойке.

– Очень милый артефакт, не правда ли? – он медленно стряхнул часть грязи рукой.

– Что там? – спросил я.

Арт посмотрел на Дэна.

– Травы, – повторил Дэнни.

Артур неожиданно рассмеялся:

– Ты так ему сказал?

Дэн кивнул и посмотрел на старшего товарища.

Арт снова рассмеялся:

– Наверное, можно и так это назвать.

Распахнулась кухонная дверь, появился шатающийся Хауи. У него на голове таял снег, частично скрытый густыми спутанными волосами. Щеки ярко раскраснелись, словно он долго пробыл на ветру.

– На улице очень холодно, черт побери, – заявил Хауи сквозь сжатые зубы, затем посмотрел на всех нас по очереди и, наконец, уставился на кувшин затуманенными глазами.

– Там конское дерьмо, – сказал он. – Уберите его от меня, пока я не блеванул.

Я посмотрел на Арта.

– Ну, in vino veritas, – сказал Арт, скрестил руки на груди и покачал головой. – Истина в вине.

Глава 8

Следующие два часа я сидел и комнате Арта и слушал, как он спокойно и рационально объяснял, почему верит в три, казалось бы, смехотворные идеи.

1. Алхимия – не псевдо-наука, скорее, это оправданный и обоснованный поиск на основании ряда признанных несовершенными теорий.

2. Алхимики знали рецепт бессмертия и давали ему множество названий («quinta essential», «aurum potabile», наиболее популярным стал «философский камень»), по точный рецепт был утерян за столько веков.

3. Точный рецепт можно снова открыть.

Мы выложили множество бумаг на кровати Арта, использовав для подкладки шерстяной шарф. Артур, тем временем, рассказывал мне про доктора Жаклин Фелицию, французскую женщину-врача, которая защищалась против обвинений в преступной небрежности при лечении больного. Эти обвинения выдвинул против нее Парижский университет в 1322 году, в результате изобретения и распространения ею «aqua clarissima», чистой лекарственной жидкости. Она давала удивительные результаты у сотен пациентов. Арт показал мне работы Джабира ибн-Хайяна, который в десятом веке перевел с греческого рецепт создания лучшей панацеи, которую использовал для себя и жены более двухсот лет, пока, наконец, не погиб от рук наемных убийц – стражников шейха. Это случилось в 1108 году. Количество анекдотических доказательств поражало – это были рассказы о трансмутациях, то есть превращениях, проведенных при королевских дворах, о больших кусках свинца, которые превращались в куски блестящего золота. Прокаженные и жертвы чумы излечивались благодаря таинственным эликсирам. Слухи о тайном рецепте философского камня ходили по Европе и Азии. Но рецепты всегда ревностно охранялись, а при упоминании использовались аллегории. Поэтому даже если секрет выкрадывали, не прошедшие инициацию люди терялись среди поэтических образов, обнаруженных вместо лабораторных инструкций. «Зеленый лев – это минеральная субстанция, используемая алхимиками для создания красного льва, или орла, путем сублимации со ртутью. После этого следует провести соединение с крылатой жабой, чтобы достичь очищения двукрылого лебедя…»

Арт составил несколько графиков. 1471 год – Джордж Рипли. «Алхимический сборник»; 1476 год – «Medulla alchemiae» («Суть алхимии»); 1541 год – «In hoc volumini alchemia» («Сочинения по алхимии»); 1561 год – Питер Перна, компиляция пятидесяти трех алхимических трактатов; 1666 год – барон Гельвеций в работе «О трансмутации» заявляет, что стал ее свидетелем в Гааге.

Артур также проследил пути по фотокопиям старых карт. Каждая из них представляла собой сеть из крестиков и стрелочек с названиями различных мест и датами, нацарапанными черными чернилами. Карты ставили в тупик. Иногда что-то было вычеркнуто, иногда подчеркивалось, время от времени появлялись восклицательные и вопросительные знаки, порой слово просто обводили красным кружком. Создавалось впечатление долгого и напряженного поиска ускользающей дичи. Монастырь в румынской деревне Чурисов сгорел в середине 1950-х годов. Ходили слухи, что богатый князь послал своего представителя для покупки одной инкунабулы из многочисленных полузатопленных и прописанных водой книг и старинных рукописей. Он заплатил свыше одного миллиона американских долларов за книгу, содержание которой по условиям сделки не разглашалось. За десять лет до того пришли слухи из Китая, из окрестностей горы Музтаг, о старейшине деревни, который, наконец, умер в возрасте 315 лет. Говорили, что на протяжении всей жизни он пил какую-то смесь, золотистую жидкость, напоминающую «aurum potabile», которая славилась в средневековой Европе. По словам Арта упоминания о философском камне встречаются с восьмого века. Их как будто передают под столом истории из одной руки в черной перчатке в другую, показывают только при тусклом свете мигающей свечи и в затененных уголках греческих храмов, византийских соборов, средневековых таверн и гостиниц в горах.

По завершении этой эпической речи Арта я встал, огляделся в комнате и уселся на восточный ковер в центре пола.

Артур снял очки. Глаза у него слезились и выглядели усталыми.

– Не понимаю, – сказал я. Слишком много было выпивки, чтобы четко мыслить. – Что было в кувшине?

– Сера, ртуть, конский навоз. Это рецепт Парацельса. Мы смешали ингредиенты и закопали кувшин на пятьдесят дней.

– И что потом?

– Ну, мы его протестируем, – пожал плечами Арт. – Признаю: подобное лекарство – это выстрел во тьме. Ни Дэн, ни я не ожидаем, что оно сработает. Но кое-какие другие вещи, над которыми мы работаем… Вот это по-настоящему шокирует. Мы занимаемся этим больше года. Начинали вдвоем, Дэн и я. Иногда к нам подключается Хауи, время от времени проводит какие-то маленькие эксперименты. Где-то полгода назад очень не повезло, – он замолчал и уставился в пол. – Со мной произошел несчастный случай. Я неправильно рассчитал и принял дозу Amanita pantherina, черного гриба, которую считал безопасной. Не спрашивай меня, о чем я думал. С толку меня сбила рукопись Крисцентия и все разговоры о «благородных ядах» Теперь я гораздо более осторожен.

Снаружи стояла тишина. Буря прекратилась. Батареи начали потрескивать.

– Значит, тестирование ты проводишь на себе? – спросил я.

Арт покачал головой с мрачным видом.

– Иногда использую кошек, – признался он. – Мне хотелось бы, чтобы существовал другой способ, но его нет…

«Они хотели меня забрать. Они хотели, чтобы я оказался там, внизу. Они впивались когтями мне в лодыжки…»

Однажды ночью я видел, как Арт нес мешок к пруду. Значит, туда он сбрасывает кошек, – понял я.

«Сколько их там? – подумал я. – Сотни костей разбросаны по дну пруда?»

– Кошки, – произнес я и содрогнулся. – Арт, это ужасно.

Мои слова совершенно его не обескуражили.

– Ученые постоянно экспериментируют на животных, – сказал он. – Я использую кошек, потому что у них более сложные организмы, чем у мышей, и в них нет недостатка, особенно, здесь, в сельской местности. Тут никто из фермеров не кастрирует домашних животных. Я бы использовал собак, учитывая, насколько их генетический код близок к нашему. Но меня останавливают этические принципы. Когда я был ребенком, у меня была собака, и я не могу заставить себя…

Я вспомнил разговор с Хауи в ту ночь в лодке: «Не думай об этом и не волнуйся, – произнес Хауи. – Они тебе скажут, если заходят». – «Что мне скажут?» – «Я не могу это объяснить. Не мне решать».

– Хауи почти решился рассказать мне, – сообщил я. – В ту ночь, когда он пробил ваше каноэ. Он чуть не рассказал мне что-то о чердаке, но заставил себя замолчать. Вы там проводите эксперименты?

Арт покачал головой.

– Хауи не умеет держать язык за зубами, – с отвращением воскликнул он. – Раньше я думал, что во всем виноват алкоголь. Он начинал болтать на вечеринках, рассказывал людям, что работает над тайной бессмертия. Он занимается этим по другим причинам – не тем, что мы с Дэном. На самом деле, его поведение противоречит всему духу алхимии. Хауи напоминает шарлатанов, благодаря которым у алхимии и сложилась дурная репутация. Такие шарлатаны дурили королей, чтобы те финансировали их мошенничество, они злоупотребляли доверием. У него возникла сумасшедшая идея – он станет независимым и богатым, а значит, сможет полностью разорвать отношения с отцом.

– Он считает, что алхимия сделает его богатым? – спросил я.

– Конечно. Трансмутация. Превращение никчемных базовых металлов в золото. – Арт зевнул. – Это естественный побочный продукт философского камня.

– Однако все это – только теория, верно?

– Может быть, – сказал Арт. – Это все теория. Пока мы не добьемся успеха. Но требуется время. Нужно не просто вылить ингредиенты в миску, смешать, взмахнуть волшебной палочкой – и отступить в сторону. Трансмутация – сложный процесс, а отдача часто настолько мала, что не стоит усилий. Кроме того, трансмутация – это средство достижения результата, а не конечная цель.

– Дай мне осмотреть чердак, – попросил я.

Артур покачал головой.

– Исключено.

– Почему?

– Можешь заразиться. Ты же не знаешь, как вести себя в лаборатории. А самое главное – это не твой проект. Тебе нужно концентрироваться на работе на доктора Кейда.

– А доктор об этом знает? – спросил я.

Арт встал и собрал бумаги с кровати.

– Профессор Кейд с уважением относится к тому, чем я занимаюсь в свое свободное время, если я не отстаю в работе по проекту. Если честно, я мог бы у себя в комнате организовать бордель, и доктор о том ничего бы не узнал. Его заботят книги, он слеп ко всему остальному.

– Тебе кто-то еще помогает?

– Корнелий Грейвс, – сказал Арт.

«Конечно, – подумал я. – Корнелий и голуби. Арт и кошки».

– Однако у нас разная методология, – продолжал Арт. – Он иногда помогает мне, делает переводы, но, как правило, это – просто болтающий чушь старик. Я не особо обращаю на него внимание.

Наверное, мне к тому времени следовало потерять самообладание, но я был слишком возбужден. Все вставало на место, тени за занавеской становились четкими – от шагов на чердаке до голубиной могилы и странных рассказов Корнелия о Клоде Анри де Рувруа, и даже трех книг, которые Грейвс просил меня передать Арту. Это были путеводители по редким книгам. Артур приобретал редкие книги в поисках рукописей алхимиков. Предлогом служили исследования для доктора Кейда.

– А эти грибы? – спросил я. – Ты же ими отравился в тот день, когда я нашел тебя на диване без сознания?

Арт кивнул.

– Первые алхимики – в дохристианскую эпоху, до того, как в алхимических рецептах появились аллегории, которые все запутали – считали: духовный компонент алхимии столь же важен, как и материальный. Они считали, что ты должен научиться воспринимать мистические знания перед тем, как сможешь понять научную сторону. Поэтому и использовались галлюциногены – короткий путь к связи с более высокими уровнями сознания. Я попробовал лофофору, мескалин и даже спорынью, как в Средние века. Грибы, которые ты видел в тот день, – это Stropharia cubensis. Помнишь тот вечер, когда я спас тебя от Питера?

Конечно, я помнил.

– Я пришел на ту вечеринку, чтобы купить ЛСД у Леона, – сообщил Арт. – У парня с бритой головой в очках, который приставал к твоей девушке Николь.

– Николь – не моя девушка, – заметил я.

– Леон продал мне какой-то новый товар под названием АЛД-52, производимую от ЛСД-52, – продолжал Артур. – Он сказал, что это очень сильная вещь и хорошо «шибает по мозгам». Все оказалось чушью. Несколько часов у меня перед глазами менялись цвета, затем началась головная боль, и я заснул.

– Почему? – спросил я.

– Вероятно, плохое качество, – пояснил Арт. – Предполагается, что если препарат хороший, ты…

– Нет, – перебил я. – Почему ты это делаешь?

Артур посмотрел на меня так, словно я спросил о чем-то совершенно очевидном.

– Я ищу истину, – ответил он. – Ищу равновесие между верой и разумом. Это суть алхимии. Разве ты не видишь символизм? Свинец – в золото, трансмутация… Все это – аллегория. От неидеального – к идеальному. От смерти – к жизни. Бессмертие… Можешь ли ты представить более красивую цель, более благородный поиск?

Я ничего не сказал. Арт выглядел раздраженным.

– Разве ты не боишься смерти? – спросил он.

Я обманывал себя, думая, что если бы ответил по-другому и присоединился к поиску Арта, то тогда, не исключено, направил бы его в иную сторону. Кто может сказать наверняка? Физики заявляют, что бабочка, пошевелившая крыльями в Пекине, может повлиять на погоду в Нью-Йорке. Может, если бы я проявил больше любопытства или что-то сказал доктору Кейду, или как-то поменял свое поведение, хотя бы чуть-чуть, – то мрачных дней впереди удалось бы избежать. Однако более вероятно, что такие мысли – это просто остаточные идеи, сохранившиеся с того времени, когда я считал, что такая власть у меня была.

Нет, сказал я ему, что совсем не боюсь смерти. Хотя я соврал, но в то время считал это правдой.

* * *

На следующее утро я проснулся рано и работал у себя за столом, несмотря на красную пелену перед глазами и похмелье. Я видел, как на ярком солнце, под окном в заднем дворе, где, в конце концов, снег растаял, играют Хауи с Нилом.

«Карл Великий появился во тьме, в Западной Европе седьмого века, лишенной знаний и пострадавшей под властью династии Меровингов. Он смотрел в будущее, но корнями прочно уходил в прошлое. Следовало восстановить римскую цивилизацию, влив в нее новую струю христианства. Его королевство, королевство Карла Великого, должно было получить не только одобрение церкви: в конечном счете, оно должно было получить одобрение Бога. Это считалось гораздо более важным.

В государстве франков недоставало ученых, которые требовались для воплощения идеи Карла Великого в жизнь. Поэтому он приглашал их из соседних земель. Павел Диакон, историк лангобардов; Петр Пизанский, филолог и грамматист; аббат Ангильберт… Вестгот Теодульф приехал из Испании. Алкуин, величайший ученый своего времени, оставил дом в Йорке и присоединился с еще большими амбициями к Карлу Великому. Королевство должно было стать воплощением античности, иудейской, греческой и римской, подняться из пепла отсталой Европы и восстановить бывший блеск и великолепие. Алкуин считал себя „Горацием“, Ангильберт был „Гомером“, Карл Великий, миропомазанный король, теперь стал „Давидом“, а его сын Пепин – „Юлием“. Первый эдикт Карла Великого требовал, чтобы все монахи и все представители духовенства обучились грамоте. Устав ордена бенедиктинцев становился стандартом для всех монахов. Было недостаточно того, что правитель обеспечивал защиту своему народу. Он видел свой долг в создании правления Бога на Земле – и никак не меньше. А этого, по мнению Карла Великого, можно было достичь любовью к знаниям самим по себе».

Я помнил, как Арт кое-что упомянул несколько недель назад, гуляя вместе со мной и Нилом по участку доктора Кейда. Дэн с Хауи снова отправились на встречу с девушками, которая, как я выяснил позднее, с треском провалилась. Мы с Артуром фантазировали о нашем идеальном будущем, правда, так мечтают только студенты; никакого брака, никаких детей, никакой постоянной работы. Ничто важное в жизни не меняется, всегда ценится привязанность к старым друзьям. В тот день Арт дал клятву, что мы когда-нибудь зайдем на территорию университета уже профессорами и возьмемся за возрождение классических традиций, когда знание одновременно было священным и оскверненным, раздавалось только немногим достойным и возводилось до высокого искусства. Знание – это данность, бытие, а не просто товар или продукт.

– А тех, кто не подчиняется, мы побеждаем, – сказал Арт. – Как Карл Великий поступил с саксами. Нужно предоставить выбор: сменить веру или умереть.

Во время написания статьи о Карле Великом для доктора Кейда, я, наконец, понял, о чем говорил Артур. Возможно, мы видели (или хотели видеть) наш дом этаким восстановленным Аахеном – столицей Карла. Но он был обречен с самого начала, раз столько веры заложено в знание, хотя знание само по себе может быть опасно. А мы тогда слишком сильно уверовали в знание. Так что, когда я обнаружил иронию судьбы в истории Карла Великого, следовало понять – намерений недостаточно.

«Карл Великий спал с пером и бумагой под подушкой, притом – каждую ночь. Говорили, что он страдал от бессонницы, а когда не мог спать, писал. Есть сообщения о том, как король-воин лежал в постели, а свечи сгорали до основания. Во всем Аахене стояла тишина, если не считать скрипа его пера. Иногда слышались и другие звуки: раздраженный вскрик, разрывание бумаги, бросание предметов. Это были звуки мучений Карла Великого. Несмотря на все усилия, он умер неграмотным правителем, научившись лишь ставить подпись».

* * *

Позднее в тот день я отправился в библиотеку и обнаружил Корнелия Грейвса спящим за письменным столом. Судя по виду, он провел так всю ночь. На столе рядом с ним стояли термос и пустая чашка, на плечи было накинуто одеяло.

Пришлось раздвинуть занавески, проявляя осторожность, чтобы свет не упал на старика. Следующие полчаса я наводил порядок: поправил коврики, расставил по полкам лежащие в разных местах книги. На коленях у Корнелия лежал увесистый старый том, обтянутый сухой потрескавшейся кожей. Остатки позолоты на переднем обрезе теперь представляли собой лишь точки. Поверх открытой страницы лежала лупа. Я подобрался поближе, чтобы прочитать текст на белом пергаменте. Это была страница из Второзакония на латыни – из Вульгаты.

Корнелий Грейвс положил руку на страницу, и я удивленно выпрямился. Но на этот раз он не сделал никакого сварливого замечания, на лице было просто усталое выражение. Он произнес скрипучим тихим голосом:

– «Aliquando bonus dormitat Homerus». «Даже добрый Гомер кивает».

После этого Грейвс снова закрыл глаза.

– «Mutato nomine de te fabula narrator», – тихо произнес я. – «Если изменить имя, то история относится и к тебе». Я знаю про голубей.

Я не был уверен, слышал ли меня Корнелий. Он положил одну руку на колено и собрался встать. Палка дрожала у него под рукой, но каким-то образом, напоминая старую ржавую машину, он поднялся, будто тянулся к невидимым шестеренкам и шкивам.

– Арт рассказал мне про философский камень, – продолжал я, набравшись смелости. – Он сообщил, что экспериментирует с животными. А еще – была встреча с одним человеком, который раньше работал на вас. Он сказал, что вы заставляли его ловить голубей в университетском дворе.

Корнелий откашлялся и поднял дрожащую руку – ладонью ко мне.

– Минутку, минутку.

Он откашлялся и сплюнул в платок.

– Что вы хотите узнать? – спросил он и уставился на меня.

Я не ожидал такого ответа. Я спланировал весь сценарий. По нему Корнелий Грейвс все отрицает, я давлю на него. Перед отправлением на работу я даже составил список фактов и объяснений их связи друг с другом. Но Грейвс не выглядел человеком, которого застали за чем-то предосудительным. А вот я сам внезапно почувствовал себя загнанным в угол. Может, все знают про голубей. Возможно, это часть стариковской эксцентричности, безобидный симптом (то есть, безобидный для всех, кроме голубей), и администрация университета принимает это чудачество, чтобы Корнелий оставался доволен.

«Кроме того, какое тебе дело, если даже все это – неправда?» – подумал я.

Библиотекарь постучал пальцами по палке.

– Вы хотите знать, существует ли философский камень? – спросил он.

Я не знал, что сказать и во что верить.

Он вздохнул и коснулся моей руки:

– Пойдемте со мной.

Грейвс отвел меня к себе в кабинет, за дверь в дальней стене. Я никогда в жизни не видел такого беспорядка и завала: горы папок и книг, опасно наклонившихся, готовых обрушиться в любой момент. На маленьком письменном столе лежали груды бумаг, пожелтевшие уголки торчали, иногда заворачивались. По бумагам рассыпались скрепки, разнообразные закладки, замки, ключи, перевернутые чернильницы, металлические перья, ручки, треснувшие лупы, бритвы, баночки с засохшим клеем и карманные часы с треснувшим циферблатом. Корзина для мусора оказалась переполненной, на стенах оказались разлинованные листы бумаги вместе с картами без рамок, а заодно – косо повешенные гравюры. Повсюду валялись конверты с обведенными красным маркером обратными адресами.

«Вот так будет выглядеть мозг Корнелия, если вскрыть ему череп», – подумал я.

Среди этих джунглей я вдруг заметил его диплом под старым стеклом, трещины на котором располагались в виде паутины. Он висел в надтреснутой рамке, несколько кусочков от нее отвалились. Диплом выглядел, словно икона какого-то прекратившего существование ордена, которая теперь лежит забытой и неиспользуемой.

Над его столом висела черно-белая гравюра с изображением лабиринта с цитаделью в центре. «Amphitheatrum aeternae sapientiae alchemic», – гласило название. «Бессмертный амфитеатр алхимических знаний». Под названием мелким шрифтом значилось имя автора: Генрих Кунрат. Картина была типично средневековой и по пропорциям, и по стилю – мужчины в туниках и треугольных шляпах перемещались внутри лабиринта, одни пешком, другие – на лошадях. Некоторые остановились поговорить друг с другом. Кто-то смотрел в небо, словно пытаясь определить свое местонахождение. Несколько исследователей взобрались на стену, но видели лишь цитадель, стоявшую в воде, наполненной извивающимися морскими змеями. К башне вел один путь – деревянный мост с драконом в конце. Свернувшийся дракон отдыхал на арке и смотрел вниз на старика в мантии, который остановился у входа. Тот держал в руках фонарь, из которого исходили линии, словно свет направлялся вперед.

Корнелий Грейвс встал рядом со мной и показал палкой на рисунок на стене.

– Двадцать ложных дорог, все они связаны. Так посвященный может блуждать годами, думая, что нашел правильный путь. – Он провел по лабиринту концом палки, резиновый наконечник сделал круг около цитадели. – Из лабиринта нет выхода после того, как человек туда попал, за исключением двадцать первого пути. – Он остановился на драконе. – Это страж башни знаний. Взгляните сюда. – Грейвс провел линию к мосту. – Правильный – только двадцать первый путь. Тогда происходит ритуальный выход. Видите ли, дракон – это змей. Архетипичный искуситель. Голова показывает на север, хвост – на юг. Два варианта выбора: caput draconic или cauda draconic – голова дракона или хвост дракона. Какая тропа? Какое направление? Как вверху, так и внизу…

Он смотрел еще мгновение, затем перевел палку на человека, который лежал на животе за одной из стен.

– Этот упал и лежит мертвым. А вот этот… – он показал на второго, стоявшего над мертвецом и запустившего руку в его карман. – Что вы видите?

– Он что-то у него крадет, – выпалил я.

– Что? Деньги? Еду?

Я снова посмотрел.

– Не знаю, – признался я.

– Он крадет знание, – объявил Корнелий. – Поэтому все эти самозванцы навсегда останутся потерянными. Они думают, что знание можно взять. Посмотрите сюда…

Конец палки Грейвса остановился на верхнем крае иллюстрации, на человеке, оказавшемся в лабиринте с полными золота карманами.

– Он не нашел ничего необычного, – неодобрительно проворчал Корнелий. – Трансмутация, серебро – в золото, ртуть – в золото, любительские достижения… И, тем не менее, он считает, что подошел близко. Видите предвкушение у него на лице? Но загляните в следующую комнату.

В следующем помещении двое мужчин сцепились в схватке – один душил другого с искаженным от ярости лицом, другой держал нож над головой и готовился ударить. Вокруг них находились столы, покрытые книгами и приспособлениями алхимиков: флягами, барабанами, мисками, весами. Из открытой печи шел черный дым, почти окруживший двух сражающихся людей.

– Вот что случается с нечистыми, – сказал Корнелий Грейвс. – Ответы откроются только добродетельным, а все остальные уничтожат себя в огне собственной слепой алчности.

Корнелий улыбнулся, рот у него был черным и напоминал пещеру.

– Вам Арт это показывал? – спросил он.

– Они показывал мне свои исследования, – ответил я. – Артур сказал, что вы ему иногда помогаете. С переводом.

Корнелий Грейвс прекратил улыбаться.

– А вы что думаете об этом?

Арт дал мне почитать кое-какие книги по алхимии и заставил пообещать, что я никому их не покажу, даже доктору Кейду. Я прочел их – то, что, мог. Но снова возникли проблемы с графиком, да еще меня ждала контрольная по экономике. Я не смог закончить некоторые наиболее непонятные разделы о розенкрейцерах и масонах.

– Я не знаю, – сказал я.

Происходящее очаровывало меня, потому что я кое во что верил, а может, я, как и все одинокие мальчики, искал утешения в неизвестном…

Корнелий Грейвс кивнул и стал копаться в бумагах на столе, методично облизывая пальцы. Бумаги он раскладывал по маленьким пачкам и что-то мурлыкал себе под нос.

– Вам известно, сколько времени Джеральд Хьюз будет в творческом отпуске? – спросил он меня.

Я покачал головой. Джеральд Хьюз преподавал у нас философию, и я не представлял, какое отношение он имеет к алхимии, драконам и бессмертию. Но в тот момент меня ничто бы не удивило.

– Как грустно! – воскликнул Корнелий Грейвс. – В Абердине слишком мало хороших преподавателей философии. Джеральд был у нас лучшим, но Рассел Гиббс когда-нибудь может достичь величия… Он читает курс по Аристотелю… Как же это называется? То ли риторика, то ли логика, я не помню…

Он продолжал сортировать бумаги.

– Вы закончили на сегодня? – вопросил Корнелий, не глядя на меня.

– Я только что пришел, – ответил я.

Грейвс вздохнул и закрыл глаза.

– Тогда идите домой, – сказал он. – Сегодня для вас нет работы.

Я мог сказать по его тону, что он устал, но под усталостью Грейвс часто имел в виду скуку. Поэтому я ушел, будучи в замешательстве, но не понимая, почему.

Я вышел из библиотеки и увидел, что стоит великолепная погода: легкий морозец, солнце ярко светит и бросает отблески на снег. После бури деревья в университетском дворе лишились листвы, опавшие листья разлетелись. Особенно много их собралось под стволами. Я шел в «Горошину» и по пути разбрасывал кучи листьев.

Если мыслить рационально, мне было трудно примять показанное Артом и Корнелием Грейвсом. Но если пойти глубже, за пределы обыденного разума, то скептицизм начинал уходить. В конце концов, решил я, ведь прошлые идеи существования Вселенной когда-то считались основополагающими и незыблемыми, но с каждым новым открытием разлетались, словно соломинки на ветру. Менять исходную схему не требовалось – я знал, что перемены происходили по нарастающей. Прими силу тяжести – и ты принимаешь закон Вселенной. Прими закон Вселенной – и ты принимаешь место Земли во Вселенной, как часть системы. Прими это, и тогда ты начинаешь искать, как работает система, твои взгляды взлетают вверх к небесам, за пределы того, что ты в состоянии видеть, к тому, относительно чего ты можешь только строить гипотезы. Вот здесь и соединяются алхимия и наука, идея мистиков и оккультистов: «Ut supra, infa», «что вверху, то и внизу».

Я не верил во Вселенную бесконечных возможностей. Я знал, что есть правила, которым подчиняется реальность. По мере расширения знания расширяются границы – они всегда движутся всегда вперед. Поэтому новые явления находятся сразу же за ограничениями. Алхимия казалась противоположностью такому подходу – здесь происходил квантовый скачок в истинном смысле слова – за барьер реальности, как я ее знал, к неизведанным регионам, местам без правил. Я знал, что сказал бы Арт: «Глупо думать, что можешь увидеть структуру всего этого. В своей громадности оно становится невозможным для понимания среднего разума…»

В «Горошине» было много народу, я быстро огляделся в поисках знакомых и заметил доктора Кейда в начале очереди за кофе. Он разговаривал с молодым парнем за прилавком. Я мгновение колебался, думая, уйти сразу же или подойти к профессору. Но он принял решение за меня – заметил и поманил к себе.

Мы вместе сели за столик в темном углу. Передо мной стоял горячий шоколад, перед ним – кофе.

– На меня произвела впечатление ваша работа, – сказал он, стряхивая невидимые крошки с лацкана пиджака. – Причем настолько большое впечатление, что меня беспокоит, не игнорируете ли вы занятия в пользу моего проекта.

– Я получил все «А», – ответил я.

Это было правдой, хотя я не был уверен, что получу тот же балл за последние контрольные.

Доктор Кейд кивнул:

– Недавно разговаривал с доктором Лангом, – сообщил он. – Как у вас складываются отношения с ним?

– Нормально.

– Работа на него отнимает не слишком много времени? Или график слишком напряженный?

– Иногда бывает напряженным. – Я заерзал на стуле. – Но когда закончится курс экономики профессора Хенсона, я думаю…

– Хотите, я поговорю с профессором Хенсоном? Попрошу его снизить нагрузки из-за ваших прочих обязанностей…

Я уставился на доктора Кейда.

– Нет, не нужно, – ответил я.

– Хорошо, – профессор помешал кофе. – Вам следует знать одну вещь. Профессор Ланг сообщил мне, что ваша кандидатура представлена на грант Честера Эллиса.