Текст книги "Боги Абердина"

Автор книги: Михей Натан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

«Но что тогда?» – подумал я. Может, Хауи не видел их и каноэ. Пьяные водители способны несколько миль ехать по улице с односторонним движением, заезжать в озера, врезаться в сугробы среди бела дня. Может, просто не повезло? Или я действительно отвлек «капитана» вопросами?

– Как твои лодыжки? – повернувшись к Хауи, спросил я. Он поднял голову и посмотрел на меня.

– Отлично. А почему ты спрашиваешь?

– Ты что-то говорил про то, как их дерут когтями.

Эллен опустила журнал.

– Когда я это говорил? – Хауи громко отхлебнул чай. Ко лбу была приклеена большая марлевая повязка.

– После того, как снова забрался в лодку. Ты лежал на спине и заявил, что «они» драли тебе лодыжки когтями.

– Чушь какая, – Хауи опустил чашку и откинулся на спинку дивана. Он выглядел искренне удивленным. – Наверное, я был немного не в себе. В этом пруду много водорослей, и они вечно обвиваются вокруг ног.

– Да, они – настоящая проблема, – согласился Дэн. – Роголистник прошлым летом очень пышно разросся.

– Мы вырвали какую-то часть в июле. Помните? – Арт потянулся и поменял положение ног. – Пол лодки забили, и еще возвращались четыре раза. Я так сильно обгорел, особенно, шея сзади…

– У тебя кожа сходила несколько недель, – засмеялся Хауи. – Как у прокаженного.

Вот оно – захлопывание двери, которое я замечал и раньше, сплочение рядов. Я глядел на Эллен, раздумывая, что известно ей, и известно ли вообще что-то. Она посмотрела на меня, и на мгновение наши взгляды встретились.

– Всем спокойной ночи, – вставая, пожелал я.

Я с нетерпением ждал вечерней мастурбации, безразличный к тайным заговорам, которые другие строили в мое отсутствие. Я слишком устал, чтобы еще о чем-то думать. Может, будет легче, если я не стану ничего замечать. Возможно, незнание и на самом деле благо…

– О-о, насчет твоих штанов, – заговорила Эллен. Она снова открыла журнал, отвернувшись от меня. – Твой кошелек лежал в переднем кармане. Слава Богу, он не выпал в пруд. Я оставила его на верху сушилки.

– Спасибо, – поблагодарил я, и именно тогда мне в голову пришла неожиданная мысль.

Я направился к двери в подвал.

* * *

Она прочла это! Бумага промокла, но чернила остались. Записка, которую я ей написал и засунул в штаны, теперь лежала сложенной вчетверо на сушильной машине. Босым ногам было холодно на цементном полу, воздух пах сухим деревом и старой плесенью. Кто-то оставил велосипед с отсутствующим передним колесом и смятыми гоночными вымпелами лежать на боку. Рядом валялось множеством гаек и болтов.

Я развернул записку и перечитал ее, а затем еще минуту пытался себя убедить, что, может быть, Эллен ее не видела. Возможно, она начала читать, а затем остановилась, подумав, что записка предназначена какой-то другой девушке. Ведь приветственная строка отсутствовала, поэтому Эллен могла принять это за любовное письмо к кому-то еще.

Я снова прочел записку, разорвал ее, влез на пустой ящик, который стоял у стены, и открыл подвальное окно. Внутрь ворвался холодный воздух, ветер принес старые хрупкие листья, которые ударялись о раму. В проеме подрагивала давно оставленная пауком паутина, останки погибших в ней насекомых вертелись на ветру. Я выбросил обрывки письма и смотрел, как они опускаются на опавшие листья. Новый порыв ветра унес несколько клочков бумаги в темноту. Я представил, как один клочок летит высоко, вместе с потоками воздуха, пролетает над крышей дома, может быть, едва ее не задев, от него отскакивают капли дождя. Потом он опускается вниз, летит вдоль рамы и попадает в комнату Арта. Там он приземляется – единственная выжившая убийственная часть записки, несомненно, написанной моим почерком. Останавливается он у него на столе. «Эллен…» Единственное слово на мокром обрывке бумаги. Я всего один раз использовал ее имя в этом письме.

Я резко захлопнул окно, уселся на ящик и ругал себя, пока не стало лучше.

Глава 7

Весь следующий месяц я приспособился к жизни в доме, сосредоточившись на занятиях в университете и выполнении поручений, которые мне, наконец, стал давать доктор Кейд. Это были большие, устрашающие и часто обескураживающие куски непереведенного текста, которыми я занимался в выходные. Но такова оказалась работа, в которую можно уйти с головой. Поэтому я занимался ею без жалоб. Казалось, чем больше я делал, тем больше профессор поручал мне. Обычно я оставлял пачку листов перед дверью его кабинета в понедельник утром, а к пятнице пачка еще большего размера оказывалась перед моей.

В начале ноября я недолго встречался с одной рыжеволосой девушкой по имени Таня. Мы с ней вместе ходили на занятия по английской литературе. Я помню про нее только две вещи: она любила модернистскую поэзию Эзры Паунда и пыталась уломать меня на ЛСД – хотела, чтобы я составил ей компанию. Мы прекратили свидания после того, как я привел ее в дом и представил товарищам, с которыми его делил. Арт смотрел на девушку осторожно и с неодобрением, особенно после того, как она провела сравнение между Паундом и Боэцием. Так Таня пыталась показать, что английский для поэзии подходит больше, чем латынь.

Мои встречи с Таней были первой попыткой изгнать Эллен из сознания. Попыткой номер два стали посещения Николь каждый вечер на протяжении двух недель. Я занимался сексом, как сумасшедший, до крови стирая колени на ковре, которым был застелен пол в ее комнате в общежитии. Наконец, мне удалось добиться результата: Эллен по большей части оставалась только в моих снах, где правила, словно Морфей, приходила и уходила, как пожелает. Сны колебались между сексом и мрачными, жуткими вещами, часто имеющими отношение к смерти. Мы обычно занимались сексом, а потом я вдруг смотрел вниз и видел, что член у меня покалечен, распух, а ее половые органы превратились в стальные зажимы. Глубокий поцелуй быстро переходил в удушающий, они обвивала мою талию голыми ногами, бедра плотно прижималась к моим, она терлась лобком, словно вонзаясь в мое тело, высасывала из меня воздух. Обычно я просыпался среди ночи, спина оказывалась мокрой от пота, а передняя часть трусов – липкой от спермы.

Мы никогда не обсуждали письмо, которое она нашла, даже в дальнейшем. Эта проблема просто ушла, как одно из странных мгновений, которое оказалось общим у двух людей, а потом растворяется в памяти благодаря забвению. Но, как мною было решено, эмоциональное равновесие было слишком важным, чтобы идти на риск с этой женщиной, которую я, вероятно, совершенно не интересовал. Я считал свое решение очень зрелым для шестнадцатилетнего парня (а пожалуй – и для человека в моем нынешнем возрасте). Конечно, пришлось обмануться. Ведь похоть – одна из самых толстых нитей, связывающих людей, как паутина. Если бы мне было с кем поговорить, то, возможно, с проблемой удалось бы управиться лучше. Но никого не оказалось рядом.

Средневековые философы изучали феномен Любви, как и любую другую науку. Поэтому я в отчаянии обратился к этим источникам. Там проповедовалась концепция «Amor de lonh» – любви издалека. Это поэтизированная идея привязанности, которая становится благородной из-за страданий, страсти, усиленной лишениями, и необходимости препятствий для существования хрупкого идеала. Ведь если дать любви возможности расцвести, она может оказаться ложной. «Наверное, в этом все и дело, – думал я. – Наверное, я на самом деле не любил Эллен по-настоящему. Как я мог? А если бы возможность когда-то представилась, то мои заблуждения сразу же рухнули бы и оказались унесенными ветром».

Особенно запомнилась одна ночь. Я рылся в холодильнике. Внезапно в кухню вошла Эллен в мужской рубашке в тонкую полоску, низ которой едва прикрывал зеленые шелковые трусики. Она улыбнулась мне усталыми глазами и принялась заваривать чай.

– Для горла, – объяснила она, поглаживая шею спереди и морщась. – У меня аллергия на собак, а здесь Нил… Иногда горло распухает.

Эллен не щелкала выключателем, она колдовала над чаем в холодном свете, падающем из открытого холодильника.

У меня скрутило живот, я стоял, замерев от ужаса. Меня охватило поразительно сильное желание схватить ее, притянуть к себе и закричать: «Ты что, совсем не понимаешь?» Девушка встала на цыпочки, потянулась за коробкой с пакетиками чая. Я смотрел, как напрягаются ее икры, как на них выступают тонкие прожилки, на нежную округлость мышц, потом на колени сзади, на то, как натягиваются мышцы под ними, на мягкую белизну кожи… Кожа на голых бедрах была натянута, на ней не было никаких следов, она казалась идеальной. Мне стало стыдно, словно я смотрел на ноги не по летам развитой двенадцатилетней девочки.

– Что-то не так? – спросила она, стоя с пакетиком чая в руке. Пакетик раскачивался, словно маятник у гипнотизера. Эллен держала ниточку большим и указательным пальцами.

Я покачал головой. Вот она, Феба – роскошная, в шелковых зеленых трусиках…

– Ты выглядишь старше, – заметила она с легкой улыбкой.

Девушка провела пальцем по бедру в том месте, где заканчивалась рубашка и начиналось тело. Эллен загнула ноготь под ткань и легко ее потянула, словно чесала в зудящем месте.

– Может, все дело в освещении, – сказала она хриплым голосом и гораздо тише, чем обычно.

– Мне все еще шестнадцать лет, – ответил я, тут же себя отругав: «То-то и оно, что шестнадцать, чертов идиот!»

Дверца холодильника оставалась открытой, моя рука лежала на ней.

Эллен улыбнулась и отпустила подол рубашки. В тени послышался шепот зеленого шелка. Я представил, как под ним находятся мягкие, влажные восхитительные вещи.

Чайник засвистел. В окно за ее спиной проникал лунный свет. Волосы Эллен блестели в нем. Она и в самом деле была Фебой, богиней Луны, – по крайней мере, в это мгновение…

– Вода кипит.

– Спасибо, – поблагодарила она. Тон был двойственным. Эллен повернулась ко мне спиной и сняла чайник с плиты.

Я стоял на том же месте еще несколько мучительных мгновений, компанию мне составляла оптимистическая эрекция. Затем пришлось отправиться к себе в комнату. Впереди следовал мой целеустремленный солдат. Мне снова было грустно оттого, что пришлось отступить.

* * *

За день до Хэллоуина я вернулся домой во второй половине дня и обнаружил, что Дэн сидит на диване, читая книгу. На голове у него красовалась красная шерстяная шапочка – охотничье кепи. А одет он был в подходящий по цвету костюм для верховой езды. Вначале я подумал, что это его маскарадный костюм – может, Дэн решил одеться Шерлоком Холмсом, но денег было мало, и получилась этакая малобюджетная версия. Но когда я снял обувь, он поднял голову и улыбнулся.

– Что ты делаешь следующие несколько часов? – спросил мой коллега.

Я планировал сидеть за письменным столом и заниматься, может, вывести Нила на прогулку, пока не стемнело.

Дэн встал и потряс ключами. Это были ключи от «ягуара» Хауи.

– Он мой на весь день. Хауи поехал в университет вместе с Артуром. Они собираются изучать какие-то карты в библиотеке… – Дэн бросил мне ключи. – Хочешь поехать к Лошадиной Голове?

– У меня нет водительских прав, хотя какая разница… – ответил я.

Я несколько раз водил машину поздно ночью по тихим улочкам Стултона, которые заканчивались тупиками. Это были автомобили приятелей.

Дэн прошел к окну гостиной и выглянул наружу.

– У Лошадиной Головы есть ферма под названием «Фруктовый сад Виктора». Мы в прошлом году туда ездили. Пятьдесят акров плодовых деревьев, растянувшиеся возвышенности, маленькие пруды, разбросанные по территории. Напоминает сельскую местность в Уэльсе. Можно пообедать в «Свистке», если хочешь.

Он выглядел смехотворно, стоя в старом английском охотничьем костюме. Коричневые вельветовые штаны мешком обвисли на лодыжках, на темных ботинках с толстой подошвой было множество царапин, которые пересекались друг с другом. У Дэна имелась родинка, которую я не замечал раньше – небольшое пятно винного цвета под левым ухом. Оно добавляло некоторое разнообразие к полностью непримечательному лицу. В тот раз, когда он стоял в гостиной доктора Кейда, освещенный осенним солнцем, я впервые его хорошо рассмотрел, – или мне так показалось. Прежде мешали люди, которые нас окружали – во время моего первого ужина в этом доме, в университетском дворе с Николь, в тот день, когда Арт, Дэн и я убирали лужайку перед домом профессора и жгли листья в пугающе большом костре, который угрожал охватить стоящий рядом клен.

Как и я, Дэн хорошо маскировался в обществе. Нет, его не игнорировали, просто присутствие Дэнни заполняло пустоту. Он всегда устраивался в сторонке, тогда как другие – Хауи, Арт, доктор Кейд – занимали передние места и центр. Мой неприметный приятель был человеком с фотографии, которого ты не замечаешь, пока кто-то не обратит на него внимание. Иногда, чувствуя себя особенно циничным, я думаю, что именно поэтому потребовалось так много времени, чтобы найти его труп.

Странная способность Дэнни сливаться с окружающей местностью продолжалась даже после смерти.

Лошадиная Голова оказалась дальше, чем я ожидал. От дома доктора Кейда пришлось ехать полтора часа на запад, туда, где катаются на лыжах. В теплое время года там пусто, словно на убранном поле. И только после первого снегопада появляются дорогие машины и громкоголосые студенты.

Вначале мы отправились в кафе «Свисток» – роскошный маленький ресторанчик, встроенный в гору сбоку. Он славился своей оригинальной конструкцией – нависал над стремительно бегущим потоком, выступая из скалы. Мы ехали, пока яркое солнце не начало скрываться за высокими горами вдали. В пути мы играли в «двадцать вопросов» и еще одну похожую игру, которая нравилась Дэну и называлась «дым». В ней использовались метафоры и знаменитые люди. Я рассказал Дэну о своем детстве и ферме родителей на равнине, а заодно – о сильных ураганах, которые уничтожают все, что возвышается на бесконечных просторах Среднего Запада. По признанию самого Дэна, Средний Запад его очаровывал. Сам он вырос в Итаке, в штате Нью-Йорк. Его отец был адвокатом, специализирующимся по вопросам налогообложения, а мать преподавала филологию в Корнельском университете. Он всегда жил среди зеленых возвышенностей и узких ущелий, рядом с водопадами, и оврагами. Как он выразился, сама мысль о том, что ты окружен бесконечным океаном земли, приводила в ужас.

– Значит, она не заканчивается? – повторил он мои слова. – Просто ровная земля, насколько видит глаз…

Я кивнул, глядя вперед на идущую вверх дорогу.

– Я думаю, что заработал бы агорафобию. А ты никогда не чувствовал себя ничтожным? Может, это, конечно, не совсем подходящее слово. – Он теребил ремень безопасности. – Лучше сказать, уязвимым? Ты один, вокруг тебя ничего нет, а облака, о которых ты говорил, напоминают огромные руки, они давят на твой дом сверху…

– Мне там нравилось, – ответил я.

Это было правдой. Я не мог представить более красивого места. Для меня нет ничего более величественного и грандиозного, чем ненарушенный вид, абсолютно одинаковый, несмотря на всю склонность природы к хаосу и разнообразию. И если я соглашаюсь, что леса, реки и лужайки классически красивы, то простор тянущейся вдаль равнины сравним с современным искусством – максималистским, брутальным, пробуждающим чувство дискомфорта и неуверенности.

Какое-то время мы обсуждали Абердин, наши занятия, преподавателей и все прочее. Дэн сообщил мне, что учится на последнем курсе.

– Но я думал, что тебе только семнадцать! – воскликнул я.

– Да. Я пропустил два года в Камдене.

– Вау! – в этом моем возгласе почувствовалась неожиданная зависть. Как я думал раньше, перепрыгивание через курс было только моей претензией на славу в нашем доме. – Никто мне этого не говорил.

– Мы не хотели лишать тебя предмета гордости, – он рассмеялся и стал играть с рычажком автоматического замка – вверх-вниз, вверх-вниз. – Зато хорошо, что ты живешь в доме. Иногда я чувствую себя слишком юным рядом с остальными.

Я хотел сказать, что прекрасно его понимаю, но промолчал.

– А ты давно живешь в доме? – задал я очередной вопрос.

– Теперь уже около двух лет, – ответил Дэн. – Моя семья давно знает профессора Кейда. Мама познакомилась с ним примерно шесть лет назад на какой-то конференции в Брауне. С тех пор она – его поклонница. После смерти отца она хотела большего, но не сложилось. Это все, что мне известно…

– Я не знал, что ты потерял отца… – произнес я.

Дэн посмотрел в окно.

– Тогда мне было четырнадцать лет. Он обычно летал на своей «Сессне» из Итаки в Буффало, в гости к живущим там друзьям. У них там была юридическая контора. Как я думаю, это были его товарищи по юридическому факультету. Но однажды вечером что-то пошло не так – и все. Фюзеляж нашли примерно в шестистах ярдах от места аварии.

– Ужасно, – сказал я.

– Да… – Дэн вздохнул и пожал плечами. – Но что можно поделать?

Несколько минут мы молчали, чтобы воспоминания рассеялись.

У меня было столько вопросов, что я не знал, с чего начать, поэтому просто выпалил:

– В прошлом месяце я нашел Арта без сознания. Он лежал на диване, а потом заявил, что спал. Но я ему не поверил. Думаю, он принимал наркотики.

Дэн посмотрел на свои ногти. Казалось, мои слова его нисколько не взволновали.

– Вероятно, выпил лишнего, – наконец, проговорил он.

– Я так не думаю. Не было запаха алкоголя.

– Хм-м-м, – только и выдал Дэн.

– Ты не считаешь это странным? – продолжал я.

У него округлились глаза, он удивленно посмотрел на меня. Думаю, Дэнни удивлялся тому, что я продолжаю тему.

– А ты? – спросил он.

Я отвернулся и уставился на дорогу. За спиной остался желтый знак со словами «Выстрели в меня». На нем красовалось множество отверстий от пуль и дроби.

– Арт – не наркоман, если тебя это беспокоит, – заявил Дэн.

– Меня – не беспокоит, – ответил я, внезапно занервничав. – О чем вы там спорили?

Он посмотрел на меня так, словно ничего не понял.

– В прошлом месяце, в саду, – пояснил я. – Он на тебя кричал, а ты резко развернулся и ушел. Пару дней вы не разговаривали друг с другом, именно тогда я и нашел его без сознания на диване.

Дэн пожал плечами.

– Кто знает? Не помню. Вероятно, дело касалось проекта доктора Кейда. Я всегда не укладываюсь в график, а ты сам знаешь, что Арт иногда пребывает в дурном настроении…

– Все дело в Эллен? – спросил я.

– Причем тут она?

– Настроение Арта связано с Эллен? – пояснил я. – У них проблемы?

Дэн снова начат играть с рычажками.

– Если они и возникают, то его винить нельзя. Арт находится под очень сильным давлением. Он должен учиться в университете, работать над проектом, а тут еще и Эллен с Хауи.

Это было ударом ниже пояса.

– Эллен с Хауи? – переспросил я.

Я не мог этого представить. В принципе я мог вообразить, что определенным девушкам Хауи понравится. Он большой, громкоголосый, создает много шума, порывист, нахален, дерзок. Этот парень обладает определенной харизмой, как и любые крупные, шумные, нахальные мужчины. Но Эллен казалась для него слишком утонченной. Ее забавлял Хауи – и больше ничего. Дальше не заходило.

Дэн поднял рычажок вверх, потом опустил вниз.

– У меня есть подозрения насчет них, – признался он. – Они выводят друг друга из себя. Действуют в стиле ребят из средней школы. В смысле: та девочка, которую ты дразнишь, тебе нравится.

– Арт в курсе? – недоверчиво спросил я.

– Думаю, да. Я не знаю, волнует его это или нет. Они с Эллен… странная пара.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду.

На самом деле я не понимал, но мне хотелось, чтобы Дэн не останавливался.

– Я не знаю, есть ли Арту дело до Эллен. Я имею в виду, что он любит ее и все такое, но она определенно не занимает высшую строчку в списке его приоритетов. Иногда кажется, что Артур забывает, что у него есть Эллен. А ведь она – одна из самых красивых женщин, которых я видел.

Я кивнул. Это мне было известно.

– У Арта бывают навязчивые идеи, – продолжат Дэн. – Если он на что-то нацелится… то отказывается от всего остального. Словно забывает о нем.

– Однажды ночью он пришел ко мне в комнату, – сообщил я, радуясь, что и мне есть что вставить в беседу. – Арт попросил меня проверить кожу у него на спине на предмет рака. Он не поверил, когда я сказал, что это просто пятнышко, типа веснушки.

Дэн покачал головой.

– Тебе следует на него посмотреть, когда он простужается. Он вечно опасается, что это чума или туберкулез.

Дорога резко повернула, и Дэн направил нас на узкую подъездную дорожку, к маленькому белому домику. Под шинами трещала галька. Веранду закрывала ширма, огибающая ее вокруг. Я увидел, что на веранде за столиками, покрытыми белыми скатертями, сидят люди. Когда мы припарковались и выключили зажигание, звук бегущей воды усилился. Я подошел к краю подъездной дороги и посмотрел вниз. Там, очень далеко, бежал ручей, пробираясь сквозь густые заросли сосен и мимо обточенных водой валунов. Нас окружали зеленые возвышенности и голубое небо с редкими облачками. В воздухе пахло свежей, холодной водой.

Дэн выбрался из машины и вытянул руки над головой. Он снял смехотворное кепи и пригладил волосы, огляделся вокруг, покачался на каблуках и откашлялся, словно собирался произнести речь.

– Сделаешь мне одолжение? – спросил Дэнни, теребя в руках кепи.

– Все зависит от того, что попросишь, – с улыбкой ответил я.

Дэн не улыбнулся в ответ.

– Пожалуйста, не передавай Арту то, что я говорил о нем и Эллен. И уж точно ничего не говори Хауи.

– Не буду, – ответил я.

– Я серьезно, – он явно сильно нервничал. – Я не думаю, что им это понравится. Ты меня понял?

– Не беспокойся, я умею хранить секреты, – ответил я.

Метрдотель посадил нас на веранде, в углу, рядом с пожилой парой. Они почти не разговаривали, просто сидели за столиком и медленно ели, тщательно пережевывая пищу. На женщине было платье с цветочным узором, выглядела она очень приличной, а ее одежда – подходящей. Муж носил темный шерстяной костюм, словно прибыл на похороны. Он уронил салфетку и нагнулся, чтобы ее поднять, и в это мгновение пукнул так громко, как будто раздался звук работающей циркулярной пилы.

Мы с Дэном переглянулись, затем рассмеялись, не в силах сдержаться. К нам подошел официант. Я в это время вытирал глаза салфеткой.

– Может, нам стоит пересесть, – спросил Дэн.

Он уставился на меня и глазами показал на пожилую пару. Я уголком глаза видел, как женщина гневно смотрит на нас.

– Внутри есть свободный столик, – сообщил официант.

Он был ровесником Арта, высоким и долговязым, с длинными черными волосами. Двигался парень лениво и как-то небрежно, чем напомнил мне известных наркоманов из средней школы в Стултоне. Глаза смотрели нежно и сонно. Создавалось впечатление, будто он улыбается, хотя на самом деле официант этого не делал. Я не думал, что встречу кого-то подобного в Коннектикуте.

– Мы замерзли, – сказал я.

Он кивнул и наполнил наши стаканы водой.

– Вы учитесь в «Хорсхед-Ист»? – спросил парень.

Дэн отпил воды.

– Мы закончили среднюю школу, – сообщил он.

– Мы учимся в Абердинском университете, – сказал я. – До него примерно часа два…

– Я знаю, где Абердин, – раздраженно перебил официант. – Сам там учился.

Дэн приподнял брови.

– А когда вы закончили?

– Я не окончил, – официант убрал волосы со лба. – Я заканчивал Фэрвичский колледж.

Он улыбался, словно бросая нам вызов, ожидая, посмеем ли мы что-нибудь ему ответить.

Абердинские снобы называли Фэрвичский колледж «проклятым». Он у нас служил чем-то вроде пугала, даже поговорка существовала: вылетишь из Абердина, будешь проклят. Имелось в виду, что придется завершать обучение в Фэрвичском колледже.

Мы заказали еду, а после четырех стаканчиков уже вели себя, как идиоты, поднимали тосты за все и за всех, начиная с подозрительного пятнышка на спине у Арта до святого Бенедикта Нурсийского, статью о котором велели переписать Дэну, поскольку моя работа оказалась «неудовлетворительной» по мнению доктора Кейда. Я был слишком пьян, чтобы что-то делать, и мог только смеяться.

Пожилая пара рядом с нами давно ушла, да и остальные посетители, прибывшие на ранний ужин, покидали ресторан. Создалось впечатление, будто мы с Дэном остались здесь одни, окруженные алкогольным туманом и множеством тарелок еды. Дэн заказал еще одну бутылку вина, десерт, потом еще выпить на посошок. Я выпил столько, что меня вырвало в туалете.

– Ubi est vomitotium? Где блевать? – спросил Дэн на латыни, когда я вернулся к столу. Я показал в сторону туалетов и закрыл лицо руками. Комната кружилась перед глазами.

– Эй, парень!

Мне на глаза попался наш официант. Совсем о нем позабыл, стултонский я наркоман. Пришлось сесть и потрясти головой, попытавшись прояснить мысли.

– Мы закончили, – сказал я. – Серьезно. Думаю, что оставил половину ужина в туалете.

– Мне не хочется сообщать вам дурные вести, – заговорил он, оглядываясь через плечо. – Но наш менеджер хотел бы, чтобы вы покинули заведение.

В другой части зала я увидел невысокого мужчину, стоявшего у бара, скрестив на груди руками. Рядом с ним находился метрдотель, и они оба сурово смотрели на меня.

– Что-то не так? – спросил я.

Официант посмотрел на бутылки вина и пустые бокалы.

– Нет проблем, – доставая бумажник, сказал я. – Совсем никаких проблем. Знаете, обычно я не такой. – Болтать было почти невозможно. – В средней школе я никогда не пил, честно.

– Абердин доводит до этого, – заявил официант. Его совершенно не интересовало мое импровизированное признание. – Послушай, парень, – он снова бросил взгляд через плечо, потом повернулся ко мне. – А сумасшедший старый библиотекарь еще работает?

Я поднял голову.

– Корнелий?

– Да, он. Сумасшедший лис.

– Я не знаю, сумасшедший ли он, – ответит я, внезапно вставая на защиту Грейвса. – Может, чуть-чуть страдает старческим слабоумием. Он действительно стар.

– Ну, ты на него не работал, – заметил официант.

– На самом деле, я как раз работаю на него.

– Честно? Он разговаривает с тобой на латыни?

– Да. Но я знаю латынь, поэтому…

– А как насчет голубей? Он просил тебя ловить для него голубей?

Я не был уверен, правильно ли его расслышал. Пришлось переспросить:

– Голубей?

Официант кивнул:

– Да. Он обычно давал мне мешок с крупой и заставлял прямо с утра устраиваться в университетском дворе, а потом загонять их в маленькую клетку.

Я не мог в такое поверить. «Если он скажет мне, что помогал Корнелию приносить жертвы Сатане, то я выбегу отсюда с криком», – подумал я.

– А что он делал с голубями? – спросил я.

– Не знаю, – ответил официант. – Я не хотел знать. Обычно отдавал ему клетку, и на этом работа заканчивалась. Так было все время. А ведь считалось, что я работаю помощником библиотекаря, этого старикашки, а не ловцом голубей, черт побери! И не браконьером! Знаешь, что я сделал? Я сказал: черт с вами со всеми, жрите свое элитное дерьмо! – После этого официант стал загибать пальцы. – И с вашими дружками, которые должны быть только из одного социального слоя, и с вашим расизмом в законе! Ты видел в студенческом городке хоть одного афроамериканца, кроме обслуживающего персонала? Я сказал: засуньте все это в ваши оправленные золотом задницы!

Все встало на место. Наш официант был тем парнем, про которого мне рассказывал профессор Ланг. Парень, который бросил учебу.

Бывший студент ухмыльнулся мне:

– Не хотел тебя оскорбить, парень.

– Вы и не оскорбили, – ответил я. – Я не богат.

Вернулся Дэн. Рубашка была заправлена только наполовину, он раскраснелся. Дэнни отсалютовал нашему официанту и вручил ему кредитную карточку.

– Я плачу, – сказал мой коллега, хлопая меня по плечу. Рукава его рубашки были закатаны. – И на том настаиваю.

Официант взглянул на кредитную карточку. Я увидел, что она платиновая. Затем он посмотрел на меня, приподнял брови и пошел прочь.

– Заводишь друзей среди местного населения? – спросил Дэн, надевая кепи и заправляя рубашку.

Коротышка и метрдотель продолжали неотрывно на меня смотреть. В центре ресторана сидела молодая, хорошо одетая пара, они тоже на нас поглядывали. Это вызвало мое внезапное смущение.

– Едва ли, – ответил я.

К «Фруктовому саду Виктора» я ехал, как сумасшедший. Дэн не знал, открыт ли он еще, но мы оба были слишком пьяны и не могли предложить ничего лучше. К счастью, ферма располагалась рядом со «Свистком», и мы вскоре оказались у нарисованного от руки указателя. Он висел на огромном дереве рядом с дорогой. Из яблока торчал улыбающийся червь и указывал путь тремя пальцами. Так червей изображают в мультиках.

«Фруктовый сад Виктора, – значилось на указателе. – 50 центов за самые лучшие яблоки в округе!»

Фермер оказался удивительно молодым деловым человеком, одетым в спортивную куртку Йельского университета, брюки цвета хаки и рабочие сапоги. Когда я подъехал ко входу, он тянул желтую цепь через дорогу. Мгновение фермер стоял неподвижно, разглядывая нас сквозь облако пыли, поднятое «ягуаром», потом направился к нам.

– Мы закрылись, – объявил он.

Фермер опирался на руку, которую прижал к верху машины с ободком над моим стеклом. У него было вытянутое лицо, светлые волосы, кожа оказалась очень сильно загорелой, на ее фоне резко выделялись белые зубы.

– Мы приехали издалека, – объявил Дэн. – Из Фэрвича.

– Вы студенты Абердина?

Он бросил взгляд на Дэна, осмотрел его странное одеяние, беспокойно нахмурился, и после этого уже обращался ко мне.

– Да, сэр, – ответил я.

Я посмотрел на собственные руки, которые лежали на кожаном руле «ягуара» Хауи.

«Вероятно, мы выглядим, как испорченные детки, которые учатся в университетах, – подумал я. – И определенно от нас воняет, как от пьяниц».

Он отвернулся, потом снова посмотрел на нас.

– Мне очень жаль, что вы зря проделали такой путь. – Судя по всему, все было как раз наоборот. – Мы на сегодня закрываемся. Приезжайте завтра. – Фермер шагнул назад и посмотрел на часы. – Знаете, мы рано откроемся.

– Завтра у нас не будет времени, – сказал Дэн. – Мы приезжали в прошлом году, как раз в это время. Вы позволили нам остаться после наступления темноты. Мы достали фонарики из багажника и погуляли. Тогда мы купили почти двадцать фунтов.

– Правда? – фермер снова посмотрел на цепь. – Наверное, был плохой день. Я не могу представить…

– Мой друг обещал прислать вам семена. Артур Фитч, помните его? Вы рассказывали ему, какие яблоки нужны для приготовления сидра.

Фермер остановился и задумчиво посмотрел на нас.

– О-о, высокий парень, правильно? – Он немного расслабился, но так и стоял с цепью в руке. – Артур действительно прислал мне несколько саженцев. Очень мило с его стороны. Они все еще в рассаднике. Сейчас примерно вот такие. – Фермер показал на уровень груди и улыбнулся. – Ну и как, получился сидр?

Поскольку я без того много времени проводил рядом с Артом, то часто воспринимал его харизму, как должное. Артура так беспокоил этикет и протокол, что иногда он казался чопорным и жеманным. Это противопоставлялось его любви к неподчинению правилам и инакомыслию, даже бунтарству. Две стороны его натуры казались несовместимыми, пока я не понял, что у обеих – одна цель. Если бы Арт обещал прислать этому фермеру семена экзотических яблонь, а потом не прислал, то оказался бы таким, как все остальные никчемные детки Абердина. Но он заплатил не просто за семена, а за саженцы, которые доставили откуда-то из Калифорнии. Именно экстравагантное, полное достоинства поведение Артура делало его таким незабываемым, а если внимательно подумать – то неискренним и каким-то фальшивым. Поэтому меня не удивило, что Арт непреклонно опровергал и доказывал несостоятельность идей Канта о том, что цель превыше действия. «Независимо от намерений человека, если его действия добродетельны, то в чем проблема? – сказал он мне однажды, когда мы ехали в магазин в его машине. – Ты что, предпочтешь добрые намерения и дурные действия, а не наоборот?»