Текст книги "Месть Танатоса"
Автор книги: Михель Гавен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)
Когда впереди показались немецкие позиции, они уже не шли – ползли. Бомбы прижимали их к земле. Они не успевали перевязывать раненых, на съедение шакалам пустыни оставляли тела мертвых, запоминая их имена. Временами навязчивая мысль, что они давно уже сбились с пути, захватывала и доводила до отчаяния – столь трудной и долгой выдалась их дорога.
Бескрайние пески, нестерпимая жара и авиационные налеты – казалось, все это никогда не кончится и каждому остается всего по несколько мгновений жизни…
Когда же к вечеру налеты стихли и жара спала, из почти четырехсот человек десантного батальона, вышедшего на задание, в живых оставалось пятеро, трое из которых, в том числе и командир батальона капитан Ульрих Диц, тяжело ранены, четвертой была Маренн, а пятым – тот самый упрямый унтер, который, с компасом и картой прокладывая путь через ад, все же довел отряд до своих.
Командующий африканским корпусом генерал-фельдмаршал Роммель навестил Маренн в госпитале, где она только что закончила оперировать раненых. Потрясенный случившимся, он спросил у нее:
– Как же Вам удалось дойти, Ким?
– Не знаю, Эрнст, – ответила Маренн, едва держась на ногах от усталости. – Наверное, нас вел Господь.
* * *
В Италии оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени внимательно рассматривал фотоснимки местности, окружавшей горное плато Гран-Сассо, самый высокий пик Апеннинских гор, в отеле на вершине которого под арестом томился глава итальянских фашистов Бенито Муссолини.
На следующий день Скорцени и его солдатам предстояло провести дерзкую операцию по освобождению дуче. Скорцени тщательно разработал план, использовав оригинальное инженерное решение: он предпочел осуществить переброску десанта на планерах, которые могли бы, обманув пеленгаторы, беспрепятственно приземлиться перед отелем – это обеспечивало бы его людям столь необходимое преимущество внезапности нападения.
Было уже за полночь. Скорцени отбросил в сторону карту и фотографии и, расстегнув китель, вытянулся на походной кровати. Закурил сигарету. Напряженные мысли о предстоящей операции постепенно сменились воспоминаниями о Маренн.
Усталый мозг, вопреки его воле, рисовал перед ним картины недавних дней и ночей. Он представлял ее себе лежащей в алом ажурном белье на черном атласном покрывале. Мягкий свет ночника струится на ее восхитительную кожу, под тонким кружевом волнующе просвечивают полные, упругие груди. Сколько раз он с восхищением освобождал их из кружевных пут и ласкал уверенно и нежно. Сколько раз он упивался сладостью ее языка, обнимал изящные бедра, проникая своим телом в ее.
Маренн… Конечно, он догадывался, что она изменила ему, но до поры до времени держал себя в руках. Он старался не обращать внимания на регулярно циркулировавшие сплетни, так как уже привык, что о Маренн злословили. Возникновению сплетен также способствовала всеобщая зависть к ранней и очень успешной карьере Шелленберга.
Копившийся гнев прорвался, когда однажды в приемной рейхсфюрера наглый и самоуверенный генерал Фегеляйн, муж сестры Евы Браун Греты, открыто намекнул Скорцени на общеизвестную, по его словам, страсть Шелленберга к «Вашей протеже, оберштурмбаннфюрер», а также сообщил о рапорте, содержащем просьбу дать разрешение на развод, который якобы Вальтер Шелленберг подал недавно Гиммлеру.
«Все это может обернуться большим скандалом, – ехидно заметил Фегеляйн и противно хохотнул: – Уверен, Мюллер не упустит свой шанс…»
Скорцени сперва не обратил внимания на слова Фегеляйна. Он знал, что тому прекрасно известно о симпатиях его супруги Греты к самому Скорцени – обе сестры Браун боготворили главного диверсанта рейха, – и списал коварный ход генерала на ревность и желание позлить соперника.
Хотя сам Фегеляйн без стеснения открыто состоял в любовной связи с женой венгерского дипломата и не раз получал от фюрера взбучку по просьбам Евы Браун, похождения жены не оставляли его равнодушным.
Поехав в тот вечер в Грюневальд к Маренн, Скорцени не представлял, что их встреча на этот раз закончится разрывом.
А началось все с того, что далеко за полночь Маренн на вилле не оказалось, и Джилл сказала ему, что мать уехала в Гедесберг, к Шелленбергу…
– Когда вернется? – спросил он, чувствуя, как дремавшая ревность вспыхивает с новой силой.
– Ничего не говорила… – пожала плечами Джилл.
Она поднялась в свою спальню. Оставшись в гостиной, Скорцени снова вспомнил о неприятной встрече с шурином фюрера – наглое лицо Фегеляйна всплыло в его памяти.
Стараясь подавить нарастающий гнев, оберштурмбаннфюрер налил себе виски и подошел к окну, отдернув светомаскировку. Он гнал от себя мысль, которая, пришла ему в голову. Но становилось очевидно Маренн…
Тонкое стекло фужера треснуло в его руке мешаясь с каплями крови, виски закапало на ковер. Здоровой рукой Скорцени распахнул окно и выбросил осколки в сад. Затем сорвал галстук и расстегнув ворот рубашки, бросился в кресло у камина, сжимая в кулак окровавленные пальцы.
Когда Маренн приехала, Джилл сразу поспешила к ней – предупредить о визите оберштурмбаннфюрера…
– Мама! Мы ждем тебя! – проговорила она, а сама красноречиво указывала глазами в сторону гостиной. – Мы так беспокоились…
Задержавшись в прихожей, Маренн ничего не ответила ей. Она уже видела во дворе машину Скорцени, уже слышала его шаги по комнате… Предчувствуя непоправимое, быстро спросила у Джилл:
– Кто здесь? – наверное, чтобы удостовериться.
– Господин оберштурмбаннфюрер, – ответила ей дочь, недоумевая, и повторила: – Мы ждем тебя…
– Давно?
– Давно…
– Иди к себе, – приказала ей мать.
– Но… – Джилл попыталась возразить, но быстро поняла, что лучше ей послушаться и уйти.
Как только дочь поднялась по лестнице на второй этаж, Маренн вошла в гостиную.Оберштурмбаннфюрер стоял, облокотившись на мраморную полку камина. Он был бледен, затянут ремнями по полной форме. Перчатки и черная фуражка против обыкновения лежали прямо на столе – рядом с пустой бутылкой из-под виски и полной пепельницей окурков.
Маренн остановилась и хотела поздороваться с ним, но слова застряли у нее в горле под его чужим, колючим взглядом, устремленным на нее. Молча он приблизился и, крепко взяв за подбородок, поднял ее голову вверх.
Какое-то время он смотрел ей в лицо, а потом отпустил и пренебрежительно оттолкнул от себя. Холодная маска презрения сковала его черты – светло-синие зрачки сузились.
Инстинктивно желая спасти разрушающиеся мосты доверия, все еще соединявшие их, Маренн снова попыталась объясниться, но внезапно обрушившаяся чудовищная боль оборвала ее едва начавшуюся речь.
Комната перевернулась перед глазами, свет померк. От сильнейшего удара в голову Маренн, не вскрикнув, упала на ковер, покрывавший пол в гостиной, и потеряла сознание.
Скорцени толкнул ее носком сапога в бок и повернул спиной вверх – потом резко вынул из кобуры пистолет и взвел курок, направляя его в затылок.
Наверное, он сам не отдавал себе отчет, что вознамерился сделать. Белый от напряжения палец его лег на спусковой крючок. Еще мгновение…
– Мама! Мамочка! – вбежав в комнату, Джилл с криком бросилась на него, повиснув на руке, держащей пистолет. Одинокий выстрел разорвал предутреннюю тишину. Выпущенная пуля разбила фарфоровую вазу и врезалась в угол комода. Встрепенувшиеся собаки с глухим рычанием заметались по саду.
– Не надо, не надо, – умоляла Джилл, упав на колени; глаза девушки широко раскрылись от страха, она дрожала. Пистолет еще дымился в руке оберштурмбаннфюрера. Рванувшись к матери, все еще лежащей неподвижно, Джилл закрыла ее собой.
Словно очнувшись от страшного наваждения, Отто Скорцени опустил пистолет, скулы на его лице дрогнули. Он спрятал оружие в кобуру и, взяв лежащие на столе перчатки и фуражку, вышел из комнаты, не проронив ни слова. Собаки снова разразились заливистым лаем.
Остыв, он, конечно, вспомнил, что сделал, и понимал, что исправить случившееся невозможно – теперь Маренн не простит его. Она слишком часто прощала прежде. В первые дни он даже не сожалел – сжимал раненое сердце в кулак и кровь останавливалась.
Он убеждал себя, что вовсе не хотел любить ее, временами он ненавидел ее прекрасное тело, которое так волновало его. Он ненавидел те чувства, которые эта женщина в нем пробуждала. Незатихающая страсть, как ахилессова пята, становилась источником постоянной опасности для ледяного покоя, который он выбрал для себя, – она расслабляла. Она рождала мечты и надежды.
Злодейка-юность догоняла его через десятилетие и вносила смятение, переворачивая вверх дном все его существо. Нельзя позволять женщине иметь такую власть над сердцем мужчины. Он так решил однажды – и так будет.
Но что она делает сейчас там, в Берлине? Ужинает с Шелленбергом? Или… Нет, это уж слишком. Оберштурмбаннфюрер раздраженно затушил сигарету в пепельнице и снова придвинул к себе карту…
* * *
На следующий день, 12 сентября, в 13.00 диверсионный отряд в составе ста семи человек под командованием оберштурмбаннфюрера СС Отто Скорцени погрузился в планеры, и самолеты подняли их в воздух. Приземлившись на ровном, покрытом травой лугу в сотне метров от отеля, где содержался дуче, диверсанты буквально опрокинули отряд солдат, пытавшихся их остановить. Скорцени взбежал вверх по лестнице и распахнул дверь комнаты, в которой находился Муссолини.
– Дуче, – объявил он. – Вы свободны. Фюрер прислал меня.
Муссолини, небритый, растрепанный, в мешковатой гражданской одежде, обнял его и благодарил дрожащим от волнения голосом.
К 15.00 они уже сидели в маленьком самолете «Физелер-Шторх», пилоту которого чудом удалось посадить машину на крошечном пятачке среди гор. Взлет с такой маленькой площадки казался очень опасным.
Подскакивая на камнях, самолет начал разбег, приближаясь к обрыву. Наконец он оторвался от земли, но тут же ударился колесом о камень, снова взмыл и завис над пропастью. Отто Скорцени зажмурил глаза и затаил дыхание, ожидая неминуемой катастрофы. Муссолини, догадавшись, в чем дело, побелел. Однако пилот сумел удержать машину. Переведя дыхание, Скорцени по-дружески похлопал дуче по плечу.
Под ликующие крики немцев на лугу самолет направился в долину. Через час они благополучно приземлились в Риме, пересели в трехмоторный «хейнкель» и взяли курс на Вену.
После ужина в отеле «Империал» в Вене, перед сном, Скорцени принес дуче пижаму, но итальянец, рассмеявшись, отказался от нее.
– Обычно, когда я сплю, я ничего не надеваю, оберштурмбаннфюрер, – сказал он, выбросив руку в энергичном жесте. – Рекомендую и Вам то же самое. Особенно когда Бы в постели с дамой. У вас есть дама?
– Да, – ответил ему Скорцени сдержанно.
– Она в Берлине?
– Да, в Берлине, – подтвердил оберштурмбаннфюрер.
– Ну, завтра мы летим в Берлин. Вы познакомите меня с Вашей дамой? – укладываясь под одеяло, Муссолини подмигнул ему. – Хорошенькая девчушка? Наверное, блондинка?
В ответ Скорцени только улыбнулся и, оставив пижаму на кровати, пожелал дуче спокойной ночи, затем он вышел из «люкса».
В полночь в номер Скорцени позвонили из Берлина.
– Вы совершили боевой подвиг, который войдет в историю, – произнес голос фюрера, – я награждаю Вас орденом Рыцарского креста с дубовыми листьями. И торопитесь в Берлин, мой мальчик. Здесь Вас ждет сюрприз.
– Слушаюсь, мой фюрер, – ответил оберштурмбаннфюрер. – Хайль!
Но, повесив трубку, недоумевал. Конечно, его обрадовала высокая награда, но сюрприз… Какой еще сюрприз? Это слово всегда настораживало. Чтобы не теряться в догадках, Скорцени тут же позвонил домой Науйоксу.
– Наслышаны. Восхищены. Готовимся к торжественной встрече, – в полусне пробормотал Алик, подойдя к телефону.
– Не паясничай, проснись, – перебил его Скорцени нетерпеливо, – скажи мне, где сейчас Маренн? – спросил, надеясь, что угадал недоговоренности в обещании фюрера. – Она в Берлине?
– Что-что? – переспросил его Алик. – Ах, Маренн… Так она же в Африке… так и есть …
– Как это в Африке?
– Ну, так. У Роммеля на курорте загорает, – продолжал Алик уже бодрее. – Говорят, правда, там англи чане активизировались. На пляж претендуют. Бархатный сезон, сам понимаешь…
– Она давно там?
– Да нет. Приедешь – сам узнаешь. Давай, отдыхай, – Алик явно не разделял его волнения. – А как там дуче-то? – поинтересовался он, вспомнив. – Дышит? Ну и слава Богу. Я рад за вас. Меня завтра чем свет шеф вызывает. Указаний накопил. Так что – до встречи. Дуче береги.
«Вот клоун», – Отто Скорцени повесил трубку. Однако один «сюрприз» уже есть: Маренн в Африке, у Роммеля. Волнение сразу переросло в тревогу: еще в Италии он получал сообщения о том, что в последний дни там шли сильные бои.
14 сентября на правительственном аэродроме в Берлине Адольф Гитлер торжественно встречал итальянского диктатора, вызволенного из плена. Повернувшись к Скорцени, фюрер тепло поблагодарил его и объявил:
– Сегодня вечером, в ресторане отеля «Кайзерхоф» состоится торжественный прием по поводу прибытия моего друга Муссолини и Вашего награждения, оберштурмбаннфюрер. Мы взяли на себя смелость считать себя приглашенными, верно, Генрих? – он обернулся к стоявшему за его спиной Гиммлеру. – Если, конечно, Вы не возражаете, мой мальчик.
– Сочту за честь, мой фюрер, – Скорцени щелкнул каблуками, приветствуя вождя.
– Поздравляю, – Алик Науйокс подошел к Отто и пожал ему руку. – Здорово ты это организовал. Представляю, какие сейчас лица у англосаксов, – потом, наклонившись, добавил: – Ей дали телеграмму. Она прилетит в Берлин сегодня вечером.
* * *
Генерал-фельдмаршал Роммель вызвал Маренн на свой командный пункт прямо из траншей первого эшелона, где она руководила эвакуацией раненых. Вот уже несколько часов не стихал артиллерийский обстрел германских позиций англо-американской артиллерией.
Маренн прибежала запыленная, с испачканным пороховой гарью лицом и растрепанными волосами. На шее у нее висел автомат, сбоку болталась санитарная сумка. Даже тень от маскировочной сетки, натянутой над командным пунктом, не скрадывала темных пятен усталости на ее лице.
Роммель молча протянул ей только что полученную телеграмму из Берлина, подписанную Шелленбергом: в ней фрау Сэтерлэнд приказывали незамедлительно вернуться в столицу. Поспешность немного удивила Маренн – ведь согласно приказу она должна была пробыть в Северной Африке еще несколько дней. Были намечены операции, необходимо провести инспекцию госпиталей первой линии… Но не подчиниться распоряжению она не могла.
Утром следующего дня, попрощавшись с Роммелем, она взошла на борт предоставленного фельдмаршалом самолета, который взял курс на Германию. В самолете кроме Маренн и ее медперсонала находились тридцать тяжело раненных солдат и офицеров, в том числе и капитан Ульрих Диц.
Полет проходил неспокойно. Истребители сопровождения, охранявшие транспортный самолет, неоднократно вступали в стычки с самолетами противника. Пули скрежетали по обшивке машины, сухо трещали пулеметные очереди. Однажды самолет опасно накренился после сильного удара, но чудом летчику удалось удержать и выровнять его. До Берлина добрались,отделавшись легкими повреждениями.
На аэродроме их встречали присланные по просьбе Маренн санитарные машины. Распределив раненых и поручив их заботам своих помощников, Маренн сразу же отправилась на Беркаерштрассе доложить о прибытии.
Но Шелленберга на месте не оказалось. Отсутствовал и его личный адъютант Ральф фон Фелькерзам. В канцелярии бригадефюрера ей не передали никаких приказаний.
Недоумевая, Маренн направилась в свой кабинет и оттуда позвонила Науйоксу. Дежурный офицер ответил, что штандартенфюрер уехал из своей резиденции еще с обеда. Маренн уже сожалела, что приехала на Беркаерштрассе. По-видимому, никакой срочности здесь не предвиделось. Тогда с чем связана телеграмма Роммелю?
В любом случае, лучше бы она сразу отправилась домой и приняла ванну. Сейчас придется ехать к де Кринису – надо узнать, как идут дела в клинике. Маренн посмотрела на часы – Джилл, должно быть, уже закончила смену. Но все же набрала номер Бюро переводов. К ее удивлению, ей ответил голос дочери.
– Джилл Колер. Слушаю Вас.
– Как, ты еще на службе? – удивленно спросила ее Маренн. – Разве твоя смена не кончилась?
– Ой, мамочка, ты! – радостно воскликнула Джилл. – Как хорошо, что ты вернулась раньше!
– У тебя все в порядке? Почему ты задерживаешься? Срочная работа?
– Да. Принесли от бригадефюрера. Ты же знаешь, с английским все приносят мне.
– Бригадефюрер сам великолепно говорит по-английски, – заметила Маренн, – зачем ему переводы? Впрочем, ты права, – тут же поправилась она. – Приказы бригадефюрера не обсуждаются. Дома все в порядке?
– Конечно.
– Ты регулярно обедала?
– Да так…
– Понятно: один раз в три дня, – недовольно проговорила Маренн. – Ладно. Я сейчас поеду в Шарите. Надеюсь, что ненадолго. А потом – сразу домой. Ты долго собираешься работать? Я могла бы заехать за тобой, – предложила дочери. – Я так устала.
– Я чуть не забыла, мамочка, – вдруг спохватилась Джилл, – мне несколько раз звонила фрау Ирма и просила тебе передать, чтобы ты обязательно, как только появишься в Берлине, заехала в отель «Кайзерхоф». Она будет ждать тебя там.
– Когда? Сегодня? – Маренн показалось, что она ослышалась.
– Сегодня. Я тоже удивилась, – продолжала Джилл. – Ведь ты должна была вернуться через несколько дней. Может быть, она что-то спутала?
– Хорошо, я позвоню ей. Интересно, что там у них случилось? Это все так некстати, – пожаловалась дочери. – Я просто засыпаю на ходу.
– Не знаю, мама, – сочувственно откликнулась Джилл. – Фрау Ирма мне ничего не сказала.
– Тогда в крайнем случае, – вздохнула Маренн, – я попрошу, чтобы тебя отвезли домой на машине.
– Не стоит. Я доберусь сама. Сейчас все равно нет никого.
– А где они все? Ничего не понимаю…
Маренн положила трубку. Потом снова взяла ее и набрала домашний номер Ирмы – в квартире Науйокса никто не отвечал. Маренн улыбнулась про себя: ну, если Алик уехал с Дельбрюкштрассе в двенадцать дня, то надо полагать, что в «Кайзерхофе» у них обед и ужин одновременно.
А где же тогда Вальтер? Наверняка Шелленберга вызвали наверх. Иначе Алик не позволил бы себе так долго есть в ресторане. «Придется ехать в "Кайзерхоф", – недовольно подумала она. – Только предварительно надо бы привести себя в порядок – ресторан все-таки, – она иронизировала, – надеть свежую рубашку и сменить брюки-галифе на форменную юбку. Нельзя же появляться в походном виде…»
Маренн прошла в смежную с кабинетом комнату, где ночевала, когда не успевала заехать домой: переоделась, расчесала волосы, слегка подкрасила глаза. Придирчиво взглянула на себя в зеркало: бессонные ночи, бомбежки – ничто не проходит бесследно. Но в общем – нормально. Алик ее поймет. Скажет: «Зато загорела».
Выйдя из кабинета, Маренн прошла по коридору и спустилась на первый этаж в Бюро переводов, к Джилл.
– Я еду в «Кайзерхоф», – сказала она дочери, входя. – Потом пришлю за тобой оттуда машину. Постарайся закончить работу к этому времени. Если Ирма там, они потом отвезут меня домой, а если нет…
– Там найдется много желающих тебя подвезти, – Джилл лукаво улыбнулась и, выйдя из-за стола, на котором высилась печатная машинка, обняла мать.
– Ты еще и издеваешься надо мной! – шутливо посетовала Маренн.
– Ну что ты, мамочка, я тобой восхищаюсь…
– Встретимся дома, – Маренн поцеловала дочь в щеку. – Не переутомляйся. Я не понимаю. – она оглянулась вокруг, – ты что, работаешь одна?
– Пока одна, – пожала плечами Джилл, снова усаживаясь на рабочее место. – Скоро придет Инге. Но с английским – все равно все мне дают.
– Конечно, – понимающе кивнула Маренн, – это же твой родной язык.
– А ты говоришь, не переутомляйся! – Джилл заправила бумагу в машинку и застучала по клавишам. – Я стараюсь, – потом подняла голову. – Ты очень бледная, мама, – обеспокоено проговорила она. – Там было страшно?
– Ну, что ты, как обычно, – Маренн подошла ближе и, успокаивая, прижала дочь к себе. – Как везде на войне…
Задремав в машине, Маренн не заметила, как они подъехали к расцвеченному огнями зданию отеля «Кайзерхоф». Шофер осторожно тронул ее за локоть.
– Фрау Сэтерлэнд, – позвал он тихо, – мы уже приехали.
– Ах, да! – Маренн встрепенулась и виновато улыбнулась.
– Извините, я, кажется, задремала.
Потом сжала руками виски, стараясь прогнать сон.
– Может быть, вам лучше домой? – участливо спросил ее шофер.
– Конечно, лучше бы, – согласилась с ним Маренн.
– Тогда я подожду и поедем, – с готовностью предложил он.
– Нет, нет. Спасибо, – отказалась Маренн. – Я могу задержаться. Но у меня для Вас есть другое задание. Необходимо вернуться на Беркаерштрассе и отвезти домой мою дочь Джилл. А потом – Вы свободны. Договорились? – тот кивнул. – Тогда – отлично, – обрадовалась Маренн. – Еще раз благодарю.
Она вышла из машины и быстро поднявшись по ступеням, вошла в здание отеля. В холле остановилась, с сомнением оглядываясь по сторонам: возможно, Ирма и Алик уже уехали. К ней подошел служащий.
– Фрау Сэтерлэнд? – спросил он любезно.
– Да. Это я, – повернулась к нему Маренн.
– Вас с нетерпением ожидают.
– Они еще здесь? – спросила Маренн, снимая плащ.
– Да, все здесь, – портье загадочно улыбнулся и, передав ее плащ в гардероб, предложил следовать за ним.
Они подошли к лифту. Когда кабина спустилась п мальчик-лифтер открыл дверь, перед ними предстала фрау Ирма Кох – вся в ослепительно белом, блистая драгоценностями.
– Ну, наконец-то! – воскликнула она, всплеснув руками, затянутыми в длинные белые перчатки. – Благодарю Вас, молодой человек, Вы свободны, – Ирма скороговоркой отпустила портье. И, подхватив Маренн под руку, чмокнула ее в щеку: – Где ты пропадаешь? Я спускаюсь уже в пятый раз. Идем скорее!
– А что случилось? – недоуменно спросила Маренн, покорно подчиняясь Ирме, которая увлекла ее за собой в лифт.
– Как что? Разве ты не знаешь? – приказав мальчику нажать кнопку третьего этажа, Ирма бросила на Маренн удивленный взгляд.
– Сегодня Отто вручают высший орден, а ты, оказывается, ничего не знаешь, – теперь уже она смотрела так, словно Маренн забыла, где находится Франция, например. – Впрочем, ты уже опоздала, – продолжала она так же бодро, – орден уже вручили. Мы с Аликом добросовестно аплодировали.
– Я не понимаю, – устало вздохнула Маренн. – Какой орден? И при чем здесь я?
– Ты сейчас сама все увидишь, – лукаво улыбнулась Ирма. – Выходи.
Маренн окинула подругу взглядом.
– Ты такая нарядная, – заметила она. – Там что, действительно что-то необычное?
– Я же тебе объясняю, – нетерпеливо повторила Ирма, – во второй раз: оберштурмбаннфюреру СС Скорцени сегодня вручают Рыцарский крест с дубовыми листьями! За заслуги. Идем, не задерживай лифт, – бросив мальчику чаевые, Ирма взяла Маренн за руку и вытащила ее в коридор. – Ну, ты идешь?
Маренн остановилась, раздумывая.
– Он там? – тихо спросила она.
– Ну, конечно, там – раз крест вручают, – Ирма не скрывала недоумения. – Что ж, ему вручают заочно, ты полагаешь? Он там, и я тебе скажу – очень красив в парадной форме, – добавила она многозначительно.
– Я не пойду, – вдруг решила Маренн, сама не зная толком, почему.
– Как это так? – Ирма остолбенела от ее слов и попала каблуком в щель между паркетом и стеной – тихо посетовав, освободила ногу.
– А с какой стати? – продолжала Маренн. – Меня ведь не приглашали…
– Тебя для этого и вызвали сюда! – Ирма явно сердилась на нее. – Как ты думаешь, почему я бегаю взад-вперед? Только тебя все и ждут! В том числе и дуче.
– Там еще и дуче? – ужаснулась Маренн.
– Там сам фюрер, дуче, рейхсфюрер, рейхсмаршал… – наседала Ирма. – И все ждут только тебя. Пошевеливайся. Я уже вспотела от твоего упрямства.
– Я не пойду, – повторила Маренн, снова поворачиваясь к лифту. – Кто я ему? И потом, там, вероятно, эта… фрау Гретхен, – она внимательно посмотрела на Ирму, ожидая ответа.
– Ну, конечно, она там, – спокойно ответила та, – так что с того? Она со своим мужем. Да и нужна она ему!
– Нет, не хочу!
– Маренн, – проговорила Ирма ласково и взяла ее за руку, – он звонил Алику из Вены, он беспокоился о тебе. Он тебя любит. Ну, что там Грета Браун! Фюрер быстро поставит ее на место, чтобы не компрометировала семью публично. Ведь не ее же он пригласил, чтобы сделать подарок герою, а тебя. Потому что он знает, все знают – Отто Скорцени никто не нужен, кроме тебя. Пусть Грета Браун лопнет от злости. И не фюрер, не дуче, не рейхсмаршал. Главное, что он тебя ждет. А? – Ирма наклонилась, чтобы заглянуть ей в лицо. – Он несколько раз уже спрашивал меня. Если бы он не требовал, бегала бы я тут! Ты же знаешь мою лень. Ну что, идем? – она потянула Маренн за руку. – А то там Алик сейчас слопает все самое вкусное, и мне ничего не достанется.
– Я слышала, твой Алик ест с обеда, – грустно улыбнулась Маренн, медленно следуя за Ирмой по коридору.
– Какое там с обеда! – Ирма махнула рукой. – С самого утра! Они встречали Скорцени на аэродроме. Потом – мероприятия разные. Маренн, мне что, тебя тянуть, что ли?
– Но я не в бальном платье, – снова засмущалась она. – Даже не в парадном мундире. Я только что с самолета. Мне неудобно…
– Ерунда, – Ирма решительно отвергла все ее доводы. – Ты все равно самая красивая для него. А платье, – она заговорщицки улыбнулась, – платье я тебе приготовила на всякий случай, потом переоденешься. Сейчас главное – показаться, – говорила она поспешно. – Раз сам фюрер в курсе дела. Понимаешь? Ты же – офицер, выполняла задание. Слава и почет. Не подводи своего любимого. Я же знаю, что он у тебя единственный любимый.
Услышав последнее замечание подруги, Маренн внимательно посмотрела на нее, но Ирма как ни в чем не бывало направлялась к зеркальным дверям обеденного зала.
* * *
Склонившись к уху Скорцени, Бенито Муссолини игриво спросил у него:
– Ну, оберштурмбаннфюрер, Вы не забыли, – показывайте: где Ваша дама? Здесь столько красивых женщин. В основном светловолосые, с белой кожей. Я нахожу, что арийки обладают какой-то особой лучистой красотой, – он прищелкнул языком. – Вон та, например, видите? А которая из них Ваша дама?
– Она… – Скорцени уже приготовился было ответить, что его дама отсутствует сегодня, и придумывал предлог. В очередной раз, уже без всякой надежды, он взглянул на дверь. В этот момент высокие зеркальные двери банкетного зала распахнулись и в сопровождении Ирмы Кох появилась Маренн, в черной эсэсовской форме, загорелая, с распущенными темными волосами…
– Извините, дуче, – Скорцени сразу поднялся и вышел из-за стола, направляясь к ней.
Увидев оберштурмбаннфюрера, Маренн остановилась. В одно мгновение для нее улетучился разноголосый веселый шум и перезвон бокалов, померкли тысячи огней, блистающие в люстрах и зеркалах… Она уже не слышала слов Ирмы, не чувствовала, как та подталкивала ее вперед. Она не заметила, как подошел Науйокс и, взяв Ирму под руку, увел с собой. Она смотрела в его лицо, едва заметив новенький Рыцарский крест, висевший у него под воротником, и не сразу обратила внимание, что все присутствующие в основном смотрели на нее и на Скорцени. Он подошел и, сжав ее руку, негромко проговорил:
– Я рад, что ты нашла сегодня время, чтобы прийти сюда.
– Я ничего не знала, – вырвалось у нее смущенно, она тут же добавила: – Я поздравляю тебя.
– Спасибо, – он улыбнулся, в глубине его светло-синих глаз зародился знакомый ей, волнующий, теплый свет. Он щедро пролился на нее, обволакивая и согревая.
– Идем, – пригласил ее Скорцени, – я представлю тебя дуче.
Держа Маренн за руку, он провел ее сквозь живой коридор людей, среди которых было много молодых нарядных женщин. Она приветливо улыбалась окружающим, замечая их взволнованные и любопытные взгляды, довольную улыбку Науйокса, дружелюбные лица Адольфа Эйхмана и его жены Веры, благодушно-хитроватую физиономию Мюллера и оскорбленный вид Гретхен Браун. Проходя мимо Шелленберга, она взглянула на его усталое, осунувшееся лицо и опустила голову, чтобы не встречаться глазами.
Скорцени подвел ее к правительственному столу. Маренн приветствовала фюрера, который удостоил ее кивком головы. Потом – рейхсфюрера и поймала на себе его укоризненный взгляд сквозь стекла очков. Затем Скорцени подвел ее к Муссолини.
– Дуче, – обратился он к итальянскому вождю, – позвольте выполнить свое обещание и представить Вам мою жену.
«Жену» – это слово мгновенно пронеслось по всему залу, отдалось во всех его уголках. На многих лицах возникло недоумение. Гитлер удивленно приподнял брови. Неудачным движением Гретхен Браун, сидевшая недалеко от фюрера, опрокинула на платье вино. Маренн смутилась, но, не желая показать своих чувств, приветствовала Муссолини по-итальянски.
– Я счастлива, – произнесла она с очаровательной улыбкой, – что мне представилась возможность лично познакомиться с Вами, дуче. Это большая честь для меня.
Она видела, что Муссолини озадачен, что он разглядывает ее мундир, погон на плече, бросая вопросительно-непонимающие взгляды то на Скорцени, то на Гитлера, то снова – удивленно, недоуменно и восхищенно – на нее. Вероятно, он ожидал увидеть нечто другое. Наконец итальянец встал. Его темные глаза буквально впились в Маренн.
– Bellissima, – произнес он с придыханием, – bellissima. Вы итальянка?
– Нет, – ответила Маренн, слегка склоняя голову, – но у меня есть немного итальянской крови.
– У Вас настоящие итальянские глаза, – продолжал Муссолини восхищенно, – черты лица, как у мадонн на фресках Веронезе, а волосы… Это волосы Венеры. Мой друг, Адольф, – он обратился к Гитлеру, – я понимаю, что с такими женщинами Вы вправе претендовать на первенство во всем мире.
– Фрау – прекрасный хирург, – вмешался рейхсфюрер Гиммлер, – благодаря ее таланту многим немецким солдатам возвращены жизнь и здоровье. Они снова вернулись в строй, чтобы биться за Великую Германию и ее фюрера. Только что фрау вернулась из Северной Африки, где оказывала медицинскую помощь солдатам Роммеля, недавно выдержавшим сильнейшее наступление англо-американских войск. Ее знает вся армия, в том числе и итальянские солдаты, которые под Сталинградом и еще сегодня утром в Тунисе имели возможность убедиться в ее искусстве и самоотверженности.
– Благодарю Вас, г-н рейхсфюрер, право, я недостойна, – скромно начала было Маренн, но Муссолини, сделав знак, адъютанту, остановил ее.
– Позвольте, сеньора, – сказал он прочувствованно. – Позвольте Вам признаться, что Ваша красота и Ваша самоотверженность тронули меня до глубины души. И я приготовил Вам подарок, – он хитро взглянул на Скорцени. – Прошу Вас, фрау, принять от меня, а равно от всех тех итальянских солдат, которых Вы спасли, кроме восхищения и преклонения, вот этот скромный дар, – он взял из рук адъютанта пятиугольную бархатную коробку и раскрыл ее. На черном бархатном фоне в ней покоилось великолепное ожерелье из крупных ярко-зеленых изумрудов, усыпанных бриллиантами. Те из зрителей, кто стоял в первых рядах вокруг правительственного стола, ахнули.
