Текст книги "Месть Танатоса"
Автор книги: Михель Гавен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)
Вокруг служебной виллы СД, где располагалась загородная резиденция Шестого управления, царила тишина. Когда Маренн подъехала к воротам, из скрытой за разросшимися кустами будки к ней вышел охранник. Проверив документы, распахнул узорчатую решетку.
Маренн въехала на территорию виллы. Здесь также было пустынно и тихо. Мелькнула зеркальная гладь озера за высокими елями. Шелленберг, она знала, обычно находился в комнатах, выходящих окнами на лес, – в том крыле располагался его кабинет.
Поставив машину на стоянку, она прошла в дом. Миновала широкую прихожую в зеркалах, вошла в гостиную. Тут тоже никого не было. Прохладный вечерний воздух, напоенный медовыми ароматами цветов, струился сквозь распахнутые балконные двери.
Высокие окна, на манер готических, также были открыты. Маренн подошла к одному из них и, прикрыв глаза, полной грудью вдохнула ласкающую сладкую смесь. Потом тихо засмеялась.
Ветер играл ее длинными распущенными волосами. Она не заметила, как на верхних ступенях лестницы, ведущей из гостиной на второй этаж, появился хозяин виллы. Несколько мгновений Вальтер Шелленберг наблюдал за ней. Потом сошел вниз.
Услышав его шаги, Маренн обернулась.
Бригадефюрер был в парадной форме: вероятно, только что вернулся из ставки. Но китель по-домашнему расстегнут, лицо усталое…
Охранник доложил мне, что ты приехала, – сказал он, подходя.
– Я поняла, – кивнула Маренн в ответ.
– Присаживайся, – предложил ей бригадефюрер, указывая на венское кресло с высокой спинкой. – Что случилось? Ты будешь кофе?
– Да, спасибо, – Маренн села в кресло за небольшим круглым столиком красного дерева на резных ножках. – Что случилось? – переспросила она. – Опять неприятности у Штефана, – и тут же осторожно добавила, выгораживая сына: – Мальчик такой эмоциональный. Он никак не может научиться держать себя в руках…
– Что он натворил в этот раз? – с улыбкой спросил Шелленберг, – Надеюсь, жертв среди личного состава нет.
Бригадефюрер поставил на стол поднос с двумя маленькими чашечками севрского фарфора, потом – горячий кофейник, сахарницу…
– Я отпустил сегодня прислугу, – пояснил, усаживаясь в кресло рядом, – в конце концов, кофе я могу сварить сам. Так что со Штефаном? – он разлил кофе в чашечки и протянул одну из них Маренн. – Прошу.
– Благодарю. Как мне сообщили сегодня утром из штаба сухопутных сил, – рассказывала она, – по большому знакомству, конечно, Штефан нагрубил командиру батальона, назвал Гудериана просто Гейнцем, привел всем в пример американскую армию, где каждый рядовой называет Эйзенхауэра просто Айком, приклеил на Устав порнографическую картинку и читал стихи на английском языке – очень громко. Притом еще он приударил за русской девушкой, из местных, и даже, по некоторым сведениям, соблазнил ее на сеновале… Вот так. Особо же было указано, – Маренн вздохнула, – что юноша просто не имеет никакого понятия о дисциплине, плохо воспитан и, видимо, совсем забыл, где находится.
– Ему напомнили? – поинтересовался Шелленберг иронично.
– Еще бы! Конечно, – ответила ему Маренн. – Издали приказ отправить в спецбатальон для исправления обнаруженных недостатков, – она грустно улыбнулась. – Мне так неудобно обращаться к тебе снова с этим, Вальтер, – извиняющимся тоном произнесла она, – я понимаю, я смертельно надоела тебе с подобными просьбами. Ты гак занят. Но что поделаешь, – она покачала голо вой, – такой у меня ребенок – непоседа…
– Ты говорила с Гудерианом? – спросил Шелленберг. – В конце концов, его тоже «обидели», – он засмеялся, – назвали по имени, как мальчишку!
– Мне стыдно даже звонить ему, – честно призналась Маренн, – Позвони ты.
– Хорошо.
Вальтер Шелленберг поставил чашечку с кофе на стол и подошел к телефону.
– Генерала Гудериана, – приказал он, сняв труб ку, – Вальтер Шелленберг. Добрый вечер, дружище, заговорил, услышав голос генерала. – Да, да, ты угадал. Именно по этому поводу, – он оглянулся на Маренн. – Что? Айнзибель поручился за него, – Вальтер снова рассмеялся. В который уже раз парню повезло. У него много «адвокатов». И ты уже отменил приказ? Надеюсь, ты понимаешь, Гейнц, мальчик еще очень молод, он нуждается в самоутверждении. А некоторые наши командиры, напрочь лишенные чувства юмора, воспринимают все слишком прямолинейно. Ну, это уже легче. Благодарю тебя, Гейнц. Надеюсь, мы как нибудь пообедаем вместе. Всего доброго.
Он повесил трубку. Стало смеркаться.
– Приказа не было, – успокоил Маренн бригадефюpep, снова садясь в кресло. – На основании ходатайств командира экипажа и командира дивизиона группенфюрер фон Айнзибель не удовлетворил рапорт и лично поручился за ефрейтора перед вышестоящими чинами, которые тоже уже понаслышаны о «подвигах» твоего сына. Но с точки зрения дисциплинарных взысканий юноше ничего не грозит. У него, оказывается много защитников, – Маренн облегченно вздохнула. Вальтер пристально посмотрел на нее. – И почему его все так опекают? – спросил он, понизив голос. – Не знаешь? Я думаю, из-за его мамы, наверное.
Маренн смутилась и опустила глаза. С самого начала их встречи она заметила взгляд бригадефюрера, обращенный к ней. Нежный, идущий прямо из глубины сердца. Он обволакивал ее лицо, фигуру, ноги, скользил по волосам, рукам и пальцам. Ей не доводилось поймать его прежде, но с самой первой встречи с бригадефюрером осенью тридцать восьмого года она подозревала, что он может быть таким… Они всегда встречались с Шелленбергом в служебной обстановке и никогда вот так вот…
Теплый взгляд бригадефюрера исподволь ласкал ее во время беседы с Гудерианом, волновал за чашкой кофе, от него мурашки бежали по коже и нервная дрожь охватывала тело – он раздевал ее, он любил ее, он обладал ею… Любил…
Маренн почувствовала, что от этого случайно мелькнувшего в голове слова ее бросило в жар. Да, она знала еще в тридцать восьмом, что бригадефюрер будет любить ее – тогда, когда он предлагал ей выбор, предчувствовала это. И, как оказалось, тогда уже была согласна. Красивый и молодой шеф внешней разведки… Прошло четыре года… Она ждала все время. Но бригадефюрер не подавал ей до сих пор повода.
– Мне надо уходить, я тороплюсь, меня ждут, – быстро сказала Маренн, стараясь не встречаться с Вальтером взглядом. Бригадефюрер промолчал.
– Я так благодарна тебе, – она подняла глаза и… остановилась. Он больше не скрывал своих чувств. Яркие синие глаза вдруг стали темней и глубже. Он поднялся с кресла и подошел к ней, взял ее за руки…
– Маренн, – произнес он изменившимся голосом.
– Нет, нет! – отшатнулась она. – Нас увидят!
– Здесь никого нет, – успокоил ее бригадефюрер, – только охранники в парке.
– Маренн, – его взгляд стал пронизывающим. Казалось, он видит ее бешено колотящееся под плотной материей кителя сердце…
– Нет! – вскрикнула Маренн и отвернулась, словно желая спрятаться за маленькое, коротенькое словечко.
– Маренн, – настойчиво повторил Шелленберг, – ты должна наконец узнать то, что давно знаю я сам и знает моя жена, хотя я никогда не говорил с ней об этом. Я люблю тебя, – произнес он проникновенно и крепко сжал ее пальцы. – Люблю тебя все четыре года, как только увиделся с тобой в тридцать восьмом. Я знаю – мне нельзя. Мне не простят, и многое уже поздно. Я никогда не испытывал такого сильного чувства. Моя беда, что пришло оно ко мне слишком поздно: не по возрасту, Маренн, а когда поздно что-либо изменить… – он обнял ее и ласково приподнял ее лицо, заглядывая в глаза. – Но все же я подал рапорт рейхсфюреру, о разводе.
– О разводе?! – воскликнула, не сдержавшись, Маренн, – но Мюллер… Он же сразу вспомнит, что твоя жена – полячка, то есть славянка, – быстро заговорила она, едва сдерживая дрожь, – что было дано особое разрешение. Он же воспользуется всем этим… Против тебя…
– Молчи, – Вальтер прижал указательный палец к ее губам. – Я всегда знал, что ты – сообразительная женщина. Но что бы ни последовало дальше, я так решил. И поэтому сейчас открываю тебе свои чувства. Я больше не могу оставаться с Ильзе, – в его голосе от волнения прозвучала хрипота. – Если мне посчастливится разбудить в тебе любовь, ты станешь моей женой, Маренн.
– Я?! – Маренн не поверила тому, что услышала. – Я же – заключенная концентрационного лагеря, – пролепетала она, чувствуя, как мысли ее путаются и теряются безнадежно, – ты сам говорил, что у гестапо нет такой практики…
– Молчи, – еще раз остановил ее Шелленберг, привлекая к себе. – Позволь мне самому разбираться с Мюллером и с практикой гестапо. Я же сказал, я люблю тебя… Какое еще гестапо?
Услышав его признание, Маренн словно обмякла в его руках – напряжение спало. Вальтер наклонился. Его губы коснулись ее расслабленного рта. Она почувствовала, как кровь быстрее побежала по жилам, голова закружилась. Его язык проникал в ее рот со все более возрастающей страстью. Скользнув кончиком языка по его зубам и деснам, она с неожиданным для себя самой порывом ответила на его поцелуй. Ее руки скинули с его плеч китель и расстегнули пуговицы на его рубашке, горячая ладонь легла на возбужденное тело. «Как же я приду к тебе завтра?» – прошептала она испуганно, прижимаясь к нему. Он улыбнулся:
– Придешь, как всегда, – ответил он тихо, – с докладом.
Потом легко поднял ее на руки и перенес в спальню.
Запах сирени настойчиво струился в окно, где го вдалеке над озером прокричала одинокая птица. Прокричала и затихла. Маренн распрямила изящную обнаженную спину, потом наклонилась – ее исполненные желания горячие груди с набухшими сосками прикоснулись к его груди. Подавленный стон наслаждения пронесся в полумраке короткой летней ночи. Длинные темно коричневые волосы, струясь живым потоком, связали воедино обнаженные тела…
Откинувшись на постель, Маренн устало закрыла глаза. На ее губах играла легкая радостная улыбка. Покрытое бусинками испарины тело расслабилось.
Приподнявшись на локте, Вальтер целовал ее плечи и шею, затем поправил волосы, раскинутые на подушке:
– Красивые, длинные, – произнес он, прижимая к лицу отливающие рубиновым блеском пряди.
– Они мертвые, Вальтер, – ответила она, открывая глаза. – Их убила Первая мировая война. А когда-то, в юности, они были светло-коричневые, как у Монны Ванны Россетти.
Потом она тоже приподнялась – легкая бабочка полупрозрачных сумерек испуганно села на ее будто вылепленные античным скульптором плечи. Ее красивые ласковые руки медленно заскользили по его рукам, начиная от кончиков пальцев вверх по ладоням, потом по запястьям, по внутренней стороне рук, по плечам, по щекам, по губам и снова по плечам на грудь…
– Я знала, что нам не избежать этого, – решилась открыться она, – я сразу почувствовала – так и будет. Я была согласна уже тогда…
– Так значит, ты любишь меня, Маренн?
– Да.
* * *
Рейхсфюрер СС Гиммлер в сопровождении двух адъютантов прибыл на Беркаерштрассе в половине девятого утра. В приемной начальника Шестого управления СД-заграница его встречали адъютант бригадефюрера гауптштурмфюрер СС Ральф фон Фелькерзам и руководитель группы Y1-F штандартенфюрер СС Альфред Гельмут Науйокс. От них рейхсфюрер с удивлением.узнал, что бригадефюрер Шелленберг все еще не приезжал на службу.
– Он должен быть в Гедесберге. Позвоните ему, – недовольно приказал рейхсфюрер.
Ральф фон Фелькерзам набрал номер телефона на загородной вилле. Штандартенфюрер Науйокс, стоявший рядом, заметил ему, понизив голос: «У меня такое впечатление, что на нас только что обрушилась бомбардировка английской авиации и в живых остались только двое – ты и я».
В Гедесберге к телефону долго не подходили. Наконец трубку сняла прислуга.
– Говорит гауптштурмфюрер фон Фелькерзам, – сухо произнес адъютант, – бригадефюрера Шелленберга вызывает рейхсфюрер СС.
Гиммлер подошел ближе и протянул руку,чтобы взять трубку.
– Что? – недоуменно переспросил адъютант и растерянно взглянул на рейхсфюрера. – Одну минуту, пожалуйста.
– Что там? – нетерпеливо поинтересовался Гиммлер.
– Сказали, – Фелькерзам замялся, обдумывая, как лучше выразиться.
– Говорите прямо! – приказал шеф СС.
– Сказали, что бригадефюрер еще спит…
Рейхсфюрер криво усмехнулся.
– Передайте, – распорядился он, – что когда бригадефюрер изволит проснуться, пусть срочно соединится со мной. Я буду у себя. Хайль Гитлер!
– Слушаюсь, – Ральф фон Фелькерзам бодро щелкнул каблуками и поднял руку. – Хайль Гитлер!
Когда рейхсфюрер СС вышел из приемной, Ральф с облегчением перевел дух. Алик Науйокс тихо засмеялся.
* * *
Оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени со своей зондеркомандой прилетел к Сталинграду ночью, когда наступление противника было уже успешно ликвидировано.
Выйдя на рассвете из землянки, профессор де Кринис поежился от свежего утреннего воздуха, огляделся по сторонам – вокруг все казалось тихо. Вдруг в высоких ромашках у берез, окружавших широкую лесную поляну, ему послышались какие-то шорохи – там явно кто-то шевелился. Де Кринис сразу насторожился. «Какой-то зверь? – мелькнуло у него в голове, а потом сразу явилась еще более тревожная мысль: – Партизаны!»
Стараясь подкрасться незаметно, профессор приблизился и остановился на расстоянии в несколько шагов, сжимая в руке тяжелую палку, которую нашел около блиндажа, так как его оружие осталось внутри, да он отнюдь не мастерски умел с ним обращаться.
Вдруг он увидел обнаженную спину женщины, поднявшейся из цветов. Тяжелая копна темных волос на затылке была растрепана. Потом сильные руки мужчины обняли ее и снова увлекли в траву.
Де Кринис сразу успокоился и… смутился – вот уж некстати задумался он о партизанах! И уже собрался незаметно ретироваться, но увидел бегущего со стороны дороги Штефана. Прятаться явно было поздно, так как ефрейтор уже заметил де Криниса и весело помахал ему рукой, приветствуя. В другой руке он держал котелок и какой-то сверток.
– Мутти! – громко позвал Штефан, останавливаясь недалеко от того места, где, – видимо, он был уверен, – находилась его мать, то есть, к удивлению де Криниса, как раз у тех самых берез, у который профессор психиатрии только что выслеживал партизан.
– Просыпай-сь и одевай-сь! – продолжал кричать Штефан. – Слышишь команду? Я завтрак принес!
Из цветов поднялся высокий, широкоплечий Отто Скорцени с обнаженным торсом и, перебросив рубашку через плечо, спросил:
– Ты чего кричишь, ефрейтор? Людей будишь.
– Будишь! – рассмеялся Штефан, подходя. – Кого будишь-то? У вас столичные привычки. Уже давно подъем сыграли и перекличку провели. Люди завтракают. Вот, я и вам принес. Есть будете?
– Конечно, – поправляя одежду, Маренн встала и вытащила шпильки из волос.
– Достань ромашки из головы, мутти, – со смехом посоветовал ей Штефан. – А господин профессор будет с нами завтракать? Я смотрю, он как-то растерялся. Вы, видно, совсем его засмущали, – ефрейтор заговорщицки подмигнул де Кринису.
– Да ладно тебе, отстань, – строго одернула его Маренн. – Макс, присоединяйтесь, – пригласила она профессора.
Вчетвером они расположились на поляне.
– Так вот. – продолжал Штефан, с аппетитом уминая кашу, – мутти, я тебе прямо скажу, Софи – это… Просто сказка.
– Штефан. – с упреком посмотрела на него Маренн, – уймись.
– Я понимаю его, – согласился Скорцени, – наверное, он собрался жениться.
– Что ты можешь понимать?! – возмутилась Маренн. – Куда ему жениться!
– Вот еще! – поддержал ее Штефан и тут же сообразил: – А господин оберштурмбаннфюрер тоже знаком с Софи, – он лукаво прищурился. – Мутти, слышишь?
– Нет, я не знаком, – признался Скорцени. – А вот штандартенфюрер Науйокс рассказывал о своем высоком мнении, – и предупредил, – но без передачи фрау Ирме.
– Ах, вот как! – развеселился ефрейтор. – А я-то думал, на кого это я там наткнулся в темноте, в землянке-то. Он еще ругаться начал. Что-то знакомое мне в его выражениях показалось. А где, кстати, сейчас господин штандартенфюрер? Я из землянки-то его вытолкал…
– Не знаю, – пожал плечами Скорцени. – Здесь где-нибудь. Зализывает раны после столкновения из-за незабываемой Софи…
– Самое обидное, мутти, было потом, – продолжал рассказывать Штефан. – На утреннем построении. Я прихожу – наши, конечно, уже стоят. Ну, я – честно, я так спешил. Майор опять меня песочить взялся! Хорошо, Зеллер вмешался. Сказал, как всегда, мол, в разведку меня посылал, на задание, ждет важных донесений, очень важных. А для усиления впечатления намекнул майору, что у меня крестный папа – бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг. Я чуть со смеху не лопнул, глядя на того!
– Штефан, – Маренн, нахмурившись, прервала веселье сына, – я думаю, нам не стоит злоупотреблять расположением бригадефюрера.
Однако ефрейтор вовсе не смутился и, наклонившись к ней, проговорил вполголоса:
– А я думаю, дорогая мутти, что расположением бригадефюрера нам очень сложно злоупотребить при всем желании…
Маренн, услышав его высказывание, чуть не выронила ложку из рук. Даже не поворачиваясь, она почувствовала острый взгляд Скорцени, устремленный на нее, – она боялась, что не справится с волнением и легко выдаст себя и свои отношения с Вальтером Шелленбергом. Профессор де Кринис, чтобы не усугублять ситуацию, сосредоточенно ел кашу и не поднимал головы. Оглядев всех, Штефан понял, что хватил лишнего.
– Слушайте, пойдемте купаться, – предложил он, надеясь разрядить обстановку. – А то мы только едим да спим. И еще стреляем между делом. Никакой жизни. А энергия-то где? Надо, надо освежиться! Отто, идем, – вскочив, он потянул Скорцени за плечо, рассчитывая от влечь того от матери. – Нам с тобой, мне кажется, особенно необходимо, – он подмигнул со значением.
– Но вода… холодная, наверное, – собравшись, попыталась остановить его Маренн.
– Ерунда! – не отставал от Скорцени Штефан. – Вперед! Берлин нас поддерживает?
– Поддерживает, – Отто Скорцени встал, но Маренн не смела взглянуть на него, ожидая, пока Штефан все же утащит его за собой.
Совершив кувырок через голову, Штефан пробежал поляну и спрыгнул к реке. Быстро скинул с себя одежду и с разбегу бросился в воду. Скорцени спустился вслед за ним. Маренн посмотрела на смущенного профессора. Теперь, когда опасность выдать Маренн миновала, у де Криниса от волнения выступили на щеках красные пятна.
– Спасибо, Макс, – поблагодарила она, прикоснувшись к его руке, – Я чувствовала Ваше участие…
– Я знаю и люблю Вальтера с юных лет, – проговорил тот, облизнув пересохшие губы, – хотя… я не позавидую Вам, если… – он не договорил, предпочтя выразиться косвенно:
– Все знают, как благоволит сам фюрер к оберштурмбаннфюреру…
Маренн кивнула и подавила вздох.
– Еще раз спасибо. Идемте, искупаемся, Макс, – пригласила она, вымучив улыбку.
– Нет, нет, что Вы! – замахал руками профессор. – Вода действительно холодная. Я боюсь простудиться.
– Ну, как хотите, – Маренн пожала плечами и, хотя ей очень хотелось остаться с профессором на берегу, все же направилась к реке.
– Мутти! Давай, давай, давай! – кричал ей из воды Штефан.
Профессор Де Кринис с берега наблюдал, как она спускалась, как небрежно, легко сбрасывала с себя одежду, раздеваясь донага и подставляя под лучи восходящего солнца великолепную фигуру, как невозмутимо-женственно входила в воду, как длинные волосы, закрывавшие ее спину, словно вздохнув, вдруг поплыли по волнам…
Будучи уже немолодым человеком, Макс де Кринис,, если еще и не стал совершенно равнодушен к женской красоте, то с годами скорее склонялся к платоническим восторгам. Но глядя на Маренн, он почувствовал нешуточное волнение в крови и очень сконфузился. Конечно, молодой Шелленберг не устоял перед ней, да и не он один… Чтобы не подвергаться искушению, профессор отвернулся и пошел к бункерам.
Де Криниса одолевали невеселые размышления: он переживал за Вальтера. Что будет, когда о любви шефа Шестого управления к Маренн и об их тайной связи станет известно Скорцени? Похоже, оберштурмбаннфюрер уже догадывается, не может не догадываться, как психиатр доктор де Кринис знал это наверняка. А скоро догадки Скорцени обретут вполне определенную почву – ведь Вальтер подал официальный рапорт рейхсфюреру о разводе, и Отто Скорцени не составит труда понять, почему. Как уговаривал де Кринис Вальтера не торопиться! Вполне можно было бы просто уехать от Ильзе и жить на служебной вилле – зачем огласка!
Используя свое влияние на фюрера, Скорцени вполне может в отместку добиться смещения Шелленберга с его поста, и что тогда станет с лабораторией де Криниса в клинике Шарите?! При смене руководства ее либо вовсе упразднят, либо назначат другого начальника. Конечно, профессора де Криниса, известного дружбой с Шелленбергом, Отто Скорцени не оставит. Вот уж верно говорят – сердцу не прикажешь! А оно, как известно, очень часто не в ладу с умом, даже с таким светлым, как у Вальтера…
Добравшись до блиндажей, де Кринис увидел штандартенфюрера СС Науйокса, который решил вздремнуть на свежем воздухе и лежал, вытянувшись на траве рядом с потухшим костром. Заслышав шаги, Алик открыл глаза.
– Доброе утро, профессор, – приветствовал он де Криниса, чуть приподнявшись. – Что там за шум? Что они делают? – он махнул рукой в сторону реки. – Опять большевики, что ли?
– Нет, слава Богу, – ответил ему де Кринис, – это наши купаются.
– Вот уж с утра пораньше! – поежившись, Алик перевернулся на другой бок.
– Кто-то тут отлынивает от водных процедур?! Я тебя сейчас!
Только что из реки, весь мокрый, Штефан выскочил из-за берез с ведерком в руке и, подбежав к Алику, с размаху окатил его холодной речной водой.
– Душ, герр штандартенфюрер, – громко объявил он. – Чтобы война Вам раем не казалась!
– Доннер веттер, – Алик вскочил, как ужаленный. – Ты у меня дождешься, пожалуй, ветреник! Погоди!
Де Кринис повернул голову – Маренн стояла под березами, застегивая блестящие пуговицы на кителе. Мокрые волосы, переброшенные через плечо, закрывали серебряный погон. Вот она затянула ремень на тонкой по-девичьи талии, поправила кобуру… Когда подошла, то, наблюдая за Штефаном, она улыбалась. Но профессор не мог не заметить, что ярко-зеленые глаза ее оставались грустны…
