Текст книги "Месть Танатоса"
Автор книги: Михель Гавен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)
– Не бойся, не бойся, – приговаривал он, жадно лаская ее тело, тиская груди. Потом спустил брюки и принялся дергать пуговицы на ее одежде. Он настолько потерял контроль над собой, что даже не отстегнул кобуру – она болталась тут же, мешаясь.
Маренн, скрывая отвращение, с наигранной страстью обняла русского офицера за шею, затем одной рукой начала ласкать его член, а другой осторожно вытащила из кобуры пистолет. Еще мгновение… Удар… Капитан со стоном откинулся на сено с рассеченной рукояткой пистолета головой.
Маренн быстро оделась. Заплела волосы в косу и снова уложила ее вокруг головы, чтоб не мешалась. «Нельзя терять ни секунды. Скорей!» – твердила она про себя.
Спрыгнув вниз, осторожно приоткрыла дверь сарая. Ни души – часовых нет. Темно, тихо. В освещенных окнах дома мелькали фигуры солдат: они пили, смеялись, играли на гармошке, распевали какие то песни. Надо полагать, капитана они до утра не хватятся: он занят, ему нельзя мешать.
Маренн улыбнулась и, выскользнув через приоткрытую дверь, исчезла за углом сарая – здесь они уже не увидят ее. Дальше она будет двигаться, сливаясь с темнотой. Говорят, что ночью все кошки серы. Только в ее случае они не серы, а черны.
Вдруг она остановилась. «Медикаменты! Как же!» – вспомнилось ей. В самом деле, должны же у русских быть при себе какие-то медикаменты. Конечно, возвращаться очень опасно. Но тогда ради чего она вообще затевала все это? Нет, надо вернуться. Она напрягла память… Что за вещи лежали в комнате у дверей, когда капитан допрашивал ее? Может быть, там были медицинские пакеты? Надо торопиться, пока капитан не пришел в себя.
Маренн снова повернула к дому. Прячась за ветхими строениями и кустами, она неслышно подошла к двери, приоткрыла ее. «Только бы не скрипнула», – молилась про себя. Нет – слава Богу!
Осторожно ступая, чтобы не попасть на что-нибудь и Не поднять шум. она вошла в узкий коридорчик. Прижимаясь к стене, осмотрелась вокруг. Ничего. Всё у них в большой комнате. Она наклонилась, сквозь замочную скважину посмотрела, что делают русские. Большинство из них, в том числе и Васюков, уже спали вповалку на полу. Один сидел за столом, уронив голову на руки: спал или нет? Издалека понять было невозможно.
Среди вещей, разбросанных повсюду, она ясно увидела большую санитарную сумку с красным крестом. Вот то, что ей необходимо! Но как взять?
Маренн ломала голову над этим, как вдруг солдат, сидевший за столом, встал и покачиваясь направился к двери. Отпрянув, Маренн втиснулась спиной в небольшую темную нишу, боясь даже дышать. Солдат прошел мимо и, распахнув дверь так, что она едва не ударила Маренн, вышел на крыльцо – его тошнило.
Воспользовавшись этим, Маренн проскользнула в комнату, схватила сумку, котелок с картофелем со стола, попавшуюся под руку флягу, понюхала: водка, пойдет, – и вдруг услышала, что красноармеец возвращается. Она затушила свет и, прихватив свой стоявший у стены «шмайсер», тихонько вылезла в окно.
– Вы что, сдурели, что ли! – услышала она недовольный голос русского. – Васюков, ты, что ль, свет погасил? Не видно ж ни черта. Вот сволочи!
Маренн, конечно, не понимала, что он говорил. Впрочем, ее уже мало тревожило недовольство русского солдата. Наверняка он сразу завалился спать. Во всяком случае, свет в хате больше не зажигали.
Изо всех сил Маренн спешила со своей добычей к лесу. «Надо успеть, – подгоняла она себя, – пока не очнулся капитан, пока он не разбудил солдат, пока не приехали из Смерша или еще откуда и не бросились за ней в погоню».
Плохо ориентируясь в темноте, она не узнавала лесные тропки, по которым шла днем. Хорошо, что еще ночь выдалась ясная – полная луна разбрасывала вокруг беловатые полосы света. Кажется – сюда, а может быть… А мины?! Про них Маренн и думать забыла.
Скорей, скорей – только это сейчас имело значение для нее. Где же она оставила Ральфа?… Ее слишком долго не было. А вдруг его нашли, вдруг он очнулся и ушел ее искать… Только бы не это… Тогда они никогда друг друга не найдут здесь…
Маренн посмотрела вправо, влево. Кругом черной стеной высились огромные деревья. Раскидистые кроны их парили в высоком светло синем небе. Тишина, безветрие… Похоже, она окончательно заблудилась. Надо ждать рассвета.
Но утром Смерш бросится по ее следам, и они с Ральфом оба попадут в лапы к русским! Нельзя терять времени, нельзя. Ни минуты. «Спокойствие, главное – оставаться спокойной, – уговаривала себя Маренн. – И так уже многое позади. Надо искать. Это было недалеко от хутора…»
Ее глаза постепенно привыкли к темноте. Она присела на песок и вдруг с радостью обнаружила, что сидит рядом с плотной полосой колючего кустарника, начинавшегося от бывшего штаба армий «Центр». Внутри этой полосы, в глубокой песчаной выемке между корнями, она и оставила Ральфа! Инстинктивно она нашла верную дорогу сюда – такое, конечно, случается раз в жизни! Маренн быстро встала, осмотрелась…
«Так, Ральф должен быть где-то там, у той сосны», рассуждала она. Оставив сумку и автомат, а также уже надоевший котелок с картофелем, она, осторожно ступая, пробралась через заросли и подошла к дереву. Еще раз огляделась – нет ли здесь засады? В свете всего произошедшего – вполне возможно.
Но вокруг было тихо. Тогда Маренн спрыгнула в ложбинку, разбросала сосновые лапы между корнями, и сердце ее радостно забилось: здесь. Господи, спасибо тебе, какое счастье! Ральф здесь! Похоже, он не приходил в сознание. Она пощупала пульс штурмбаннфюрера, заглянула в зрачки – еще жив…
Быстро вернувшись, принесла санитарную сумку, рас стегнула ее и вытряхнула все содержимое на землю – первым выпал фонарик. Вот так! А она блуждала в темно те, даже не догадываясь о его существовании.
Светя фонариком, она внимательно рассмотрела остальное. Конечно, того, что необходимо сейчас Ральфу, нет. Но и то, что есть, пригодится. Поднатужившись, открыла флягу с водкой – привинтил ведь кто-то, тот рядовой богатырь, наверное. «Будет вместо спирта, – сразу решила она. – Все равно, хоть что-то».
Снова склонившись над штурмбаннфюрером, она про мыла раны Ральфа, наложила повязки с лекарством, разомкнув ему губы, влила в рот добрые полфляги водки. Наконец Фелькерзам пришел в себя и открыл глаза.
– Где мы? – спросил он шепотом, увидев ее. – Сколько времени прошло? Я помню, было еще светло.
– Это было давно, – улыбнулась Маренн радостно. – Ты долго был без сознания.
– Сколько? – нахмурился он.
– У меня нет часов. На, поешь, – она протянула ему котелок с картофелем.
– Откуда это все? – спросил он удивленно, приподнимаясь на локте. – Лекарства, еда…
– Я достала, – просто ответила Маренн, отводя взгляд. – Ты был без сознания часов пять, – уточнила она. – Я успела сходить на ближайший хутор, побывала в плену, – она коротко пересказала ему свои дневные приключения, – нам надо быстро уходить отсюда, Ральф – добавила она в заключение, – утром приедет Смерш и нас начнут искать. Конечно, я виновата, – призналась, вздохнув. – Я рассекретила нас. Но зато ты теперь дотянешь до линии фронта.
– А где она, линия фронта? – мрачно усмехнулся Фелькерзам, очищая картофелину. – Ты узнала?
– Пока нет.
– А как же тебе удалось выбраться из плена? – поинтересовался он.
– Не спрашивай, – Маренн рассмеялась. – Скорцени, если узнает, будет снова злиться на меня и говорить, что я ему изменяю. На этот раз – с русским капитаном. Нашла, скажет, какую-то деревню! Русские, и те не остались неохваченными… – потом наклонила голову, продолжила уже грустно: – Мужчине этого не понять. но иногда полезно быть красивой женщиной… Сигареты жалко. Остались капитану на память. Будет хвастать.
– У меня есть сигареты, – успокоил ее Ральф. – А что до капитана, – продолжил он иронически, – думаю, хвастать он не будет. Его просто арестуют, и все.
– Жаль. Симпатичный, – с притворной грустью вздохнула Маренн. – Дай-ка и мне водки, – попросила она. – Мне тоже надо выпить, пожалуй, а то я от всего с ума сойду.
* * *
На рассвете на хутор приехали трое из Управления контрразведки фронта: солидный, степенный майор и два молоденьких лейтенанта-стажера. К их удивлению, их никто не встречал – на хуторе все спали. Недовольный майор приказал одному из помощников разбудить этих «засонь», и поскорее. И позвать к нему капитана: «Нечего дрыхнуть! Разболтались!»
Когда заспанные, помятые и пристыженные отповедью лейтенанта солдаты выстроились перед майором, тот молча прошел вдоль строя, поморщился, сплюнул и спросил:
– Ну а капитан где? Почему не разбудили? А, товарищ? – он подошел к огромному Васюкову. – Почему капитана не разбудили, я спрашиваю?
– Не велел, – смущенно ответил боец.
– Как это? – удивился майор. – А если немцы? Что у вас тут творится? – возмутился он. – Сплошное безобразие. Где он?
– Там, товарищ майор, – Васюков указал рукой в сторону сарая.
– Как вам это нравится? – майор обернулся к своим помощникам. – Солдаты – в доме, а капитан – в сарае!
– Он гам не один, – виновато добавил Васюков.
– А с кем, позволю я себе спросить? – теряя терпение, поинтересовался майор.
– С немкой, товарищ майор, – доложил Васюков, покраснев, – ну, с той, которую вчера взяли… из Берлина. Не велел беспокоить…
– Ах, с немкой! – всплеснул руками майор, передразнивая бойца. – И что же они там делают? Беседуют?
– Не знаю, товарищ майор, – расстроился Васюков. – Я не проверял, – солдаты в строю тихо захихикали.
– Отставить! Смир-но! – скомандовал майор. – Так, значит, не проверяли, товарищ… Как фамилия?
– Рядовой Васюков, товарищ майор.
– Так вот, рядовой Васюков, идите и проверьте. И немедленно – ко мне, в дом, вместе с немкой. Тоже мне дело нашли: с эсэсовскими шлюхами всякой дрянью заниматься. Советский командир называется! Выполняйте!
– Слушаюсь, товарищ майор!
– Вольно! Разойдись!
Пройдя в дом, майор уселся за дощатый стол, нетерпеливо постукивая пальцами по его потертой поверхности. Его подчиненные расхаживали по комнате, также нетерпеливо поглядывая в окна. Васюков побежал к сараю. Осторожно приоткрыл дверь и вдруг, резко распахнув ее, закричал:
– Товарищ капитан! – сразу бросился внутрь.
– Ребята! Ребята! На помощь! Капитана убили! – послышался из сарая его голос. Солдаты, слонявшиеся без дела по двору, побежали к сараю. Переглянувшись в недоумении, офицеры последовали за ними.
Капитан лежал на сене в расстегнутой гимнастерке и спущенных брюках, из раны на голове сочилась кровь. Кобура была раскрыта, пистолета в кобуре не было.
– Товарищ капитан, товарищ капитан, ответьте, – причитал Васюков,склонившись над командиром. Солдаты, стоявшие полукругом у входа, расступились, пропуская майора и его офицеров. Увидев капитана, майор сплюнул от отвращения.
– Вы бы хоть штаны ему натянули, Васюков, прежде чем всех-то созывать, – сделал внушение рядовому. – Тоже мне – воспитание личного состава. Посмотрите, жив ли он, – приказал он одному из лейтенантов. Тот подошел, потрогал пульс.
– Так точно, жив, товарищ майор, – доложил он.
– Ну, так приведите его в чувство и ко мне, на допрос. Возьмите солдат и обыщите всё вокруг, – обратился он ко второму помощнику.
– Есть, товарищ майор.
– Что вы стоите, рты раскрыли? – прикрикнул майор на бойцов. – Выполнять приказания лейтенанта!
Низко опустив голову, капитан сидел перед майором, который допрашивал его, – на голове капитана белела повязка.
– Из какой она части, ты хоть спросил ее? – майор склонился над ним, и в голосе его явно проскальзывала злость.
– Нет, товарищ майор. Она не понимает по-нашему.
– Мундир на ней какой?
– Этот… Черный, эсэсовский…
– Документы были?
– Нет, не было.
– Ты проверял?
– Нет. Я думал, Вы проверите. Я по-немецки не читаю.
– Дурень ты, – майор сердито стукнул ладонью по столу. – Она вон как тебя обработала. Не простая, видно, штучка.
– Красивая, товарищ майор… – виновато протянул капитан.
– То-то. Тем она тебя и взяла, – закивал майор и нервно заходил по хате. – Наверняка она здесь не одна, – рассуждал он. – Какая-нибудь часть разбитая бродит по нашим тылам. Эсэсовцы…
– Да нет, товарищ майор, – уверенно возразил капитан, – она не из фронтовых частей. Она оттуда, – он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону.
– Откуда? – насторожился майор, повернувшись к нему.
– Из Берлина.
– С чего ты взял? – майор чуть не подскочил на месте. – Она сама сказала?
– Нет, я так думаю, – вяло проговорил капитан. – В духах…
– В духах, – невесело усмехнулся майор, – тоже мне доказательство. Все они в духах да в шелках, проститутки.
– Товарищ майор, – молоденький лейтенант буквально влетел в хату, запыхавшись от бега, – вот, нашли, смотрите, – разжав кулак, он протянул майору какие-то знаки и нашивки.
– Где нашли? – почуяв удачу, напряженно спросил майор.
– Да вон там, на поляне, – указал лейтенант.
– Так это ж там, где Васюков ее взял, – сразу вспомнил капитан, – оторвала, значит, сука. То-то она ногти подпиливала…
Он вспомнил: немка, лукаво глядя на него, достает из нагрудного кармана кителя пилочку и, покачивая ногой, подпиливает ноготь на левой руке.
– Entschuldigung, – извиняется она, улыбаясь.
Так вот как она его сломала.
– Ты знаешь, что это такое? – майор смерил капитана уничтожающим взглядом с ног до головы и показал ему находки. – Ты знаешь, я спрашиваю? – он даже покраснел от злости. – Знаешь, кого проворонил?
– Никак нет, товарищ майор, – растерялся капитан, – Я на фронте таких не встречал.
– На фронте… – зло усмехнулся майор. – Вояка! По бабам ты вояка. Таких на фронте и не бывает. Это элита всех элит. Ты оказался прав, сказав, что она из Берлина. Служба безопасности – разведка. Понял ты, олух царя небесного! Конечно, она запросто обвела тебя вокруг пальца. Духи, цветы, кружева… Это у них отработано. Тварь, – майор опять заходил по хате, отбросив нашивки на стол. – Что они тут делают, вот в чем вопрос? Сколько их, где они? Но ничего, ты у меня за эти духи ответишь! – майор многообещающе пригрозил капитану пистолетом и тут же приказал помощникам, вытянувшимся у дверей: – Арестовать его. Допросить по всей форме. Пусть опишет внешность, всё до мельчайших деталей. И позвоните в Управление, пусть вышлют группу.
А пока мы начнем поиск собственными силами.
* * *
Присев на разбитый ящик из-под снарядов у дверей покосившегося домишки на заброшенном хуторе, старший лейтенант Наталья Голицына со скучающим видом рассматривала карандашный набросок. Это был портрет недавно сбежавшей из-под ареста немецкой офицерши, сделанный одним из особистов со слов арестованного капитана, который взял ее в плен, а потом просто «проморгал», как выразился майор Туманов, командир оперативно-розыскной группы Управления контрразведки фронта.
Впрочем, говорят, майор выразился покрепче, но самого Туманова, как и его помощников, Наталья, прибыв на место, уже не застала, – подняв по тревоге солдат, они бросились на поиски беглянки.
Рассказ о произошедших событиях Наталье пришлось выслушать в изложении рядового Васюкова, которого оставили охранять дом, а на всякий случай и как бы в засаду – вдруг другие немцы, заброшенные в русский тыл вместе с эсэсовкой, разыскивая ее, снова набредут на хутор. На этот счет Васюков получил строгие и четкие инструкции.
Излагая события минувшего дня, рядовой вздыхал и даже тоненько всхлипывал, что казалось странным слышать от такого верзилы, который при желании одной рукой легко мог поднять пушку. Он очень жалел «товарища капитана», которому «так не повезло».
Впрочем, в чем не повезло капитану, Наталья так и не поняла со слов рядового. Васюков постоянно намекал на какие-то туманные «обстоятельства», указывал взглядом на сарай, закатывал глаза и снова охал.
Наталья досадовала, что ей пришлось проделать такой длинный путь из штаба фронта, чтобы теперь вот уже битых несколько часов сидеть без дела и наблюдать, как перешептываются Васюков и ее шофер, сержант Бородюк. Чем свет ее сегодня подняли телефонным звонком, и строгий голос начальника Управления контрразведки приказал немедленно прибыть в распоряжение майора Туманова.
Как ни протестовали ее непосредственные начальники, Смерш держался неумолимо: случилось ЧП, нужен квалифицированный переводчик. А кто лучший? Да Голицына, конечно, – вот и гоните ее сюда. Спешили, торопились, чуть машину не покалечили, попав в воронку, а оказывается, главное ЧП ожидало их впереди – пока все они собирались, немка сбежала.
Наталья еще раз повертела в руках рисунок – особым талантом горе-художник из Смерша не отличался. Трудно представить, как можно по такой картинке узнать живого человека… В общем, немка как немка, конечно. Ну, молодая, ну, в черной форме – но какая-то мрачная очень… И зачем ей понадобилось гулять в тылу противника в немецком мундире, да еще среди бела дня? Самоубийца, что ли, или сумасшедшая?
Правда, если принять во внимание драматические жесты Васюкова, а также место, где развернулось ключевое действие, то есть сарай, о происшествии догадаться нетрудно: изголодавшийся по женской ласке капитан решил вечерком пообщаться с немкой, как говорится, «на ощупь». И пообщался…
Всматриваясь в лицо немки на портрете, Наталья не могла отделаться от ощущения, что где-то она уже видела его, и ей казалось, что не однажды. Интуитивно это впечатление связывалось у нее с чем-то светлым, счастливым, дорогим, но она никак не могла уловить, что же ей напоминал этот лик, или кого. Что-то вертелось в мозгу, на языке, в душе, что-то готовое вот-вот обрести ясность очертаний, но нет – срывалось и безнадежно исчезало вновь.
«Но в самом деле, что она далась, эта эсэсовка! – рассердилась на себя Наталья. – Поймают, тогда и поговорим. Пойти посмотреть что ли, где она его соблазнила? От скуки».
Поднявшись с ящика, Наталья подошла к сараю. Открыла скрипучую дверь: сено, дощатые стены – больше ничего. Ничего особенного. Только воздух… Сам воздух пахнул на нее чем-то прекрасным и волнующим, тем, что таилось в запахе помятой травы, в увядших ромашках и васильках, – словно какой-то образ остался здесь, и жил, струился, шептал.
Покачнувшись, Наталья невольно закрыла глаза и прислонилась к стене сарая. Ей показалось, что кто-то позвал ее: «Натали!» Конечно, она узнала голос Штефана – она не забудет его никогда. «Вот, черт, что значит усталость и бессонные ночи! – одернула себя старший лейтенант. – Так можно просто помешаться. Это все от безделья. Что за дурацкая ситуация: ни работы, ни отдыха – жди. Сколько можно ждать?» Она бы давно вернулась, но распоряжение майора Туманова предписывало ей оставаться на месте. Впрочем, что случится, если она пройдется, например? Хоть воздухом подышит, да и успокоится. Интуитивно Наталье хотелось уйти подальше от этого сарая, который будил в ней какие-то неясные воспоминания.
– Эй, Бородюк, – позвала она шофера, – я пойду в лес, пройдусь немного. Голова болит.
– Да что Вы, товарищ старший лейтенант, – вскинул голову Васюков, копавшийся в вещмешке. – Как можно? Там же немцев – пруд пруди. Как же Вы одна-то?
– Не беспокойтесь, Васюков, – остановила его Наталья, – я тут, недалеко, вокруг поляны обойду. Ягоды посмотрю, грибы. А немцы… Что немцы… Они наверняка давно ушли. Что ж они все вокруг одного хутора крутятся? Поняли, что их обнаружили, и ушли подальше в глушь, день пересидеть. Так что в лесу теперь, похоже, больше наших, чем немцев.
– Вы хоть автомат возьмите, Наталья Григорьевна, – предложил ей Бородюк.
– Зачем? легкомысленно отмахнулась она. – Вы же рядом. Я лучше лукошко возьму, – и, подхватив валявшуюся за порогом пустую корзину, быстрым шагом направилась к лесу.
Несмотря на то что стояла середина сентября, днем было еще тепло. В лесу – полно черники и, пробираясь сквозь россыпи сизоватых сладких ягод, Наталья углубилась в воспоминания о том, как когда-то в детстве, на даче под Ленинградом, они всей семьей ходили осенью по ягоды и грибы.
Впереди что-то хрустнуло. Похоже, старая ветка. Наталья подняла голову и обомлела: прямо перед ней, в двух шагах, за массивным раскидистым деревом мелькнули немецкие мундиры, послышалось лязганье автомата.
Наталья отступила, намереваясь закричать, позвать на помощь Васюкова и Бородюка, но, оглянувшись, увидела позади себя только стоящий темной стеной лес – ни тропинки, ни дорожки. Увлекшись воспоминаниями, она не заметила, как ушла далеко от хутора и заблудилась. Пустая корзина выпала из ее рук – все тело девушки буквально онемело от страха. Руки и ноги отказывались шевелиться. «Вот и конец», – отчаянно мелькнуло в голове. Бежать бы, но силы покинули ее. Она застыла, обреченно ожидая своей участи…
– Halt! Hende hoch! – немцы вышли из укрытия. Их оказалось двое: мужчина и женщина. Оба в черной эсэсовской форме, изрядно испачканной и потрепанной. Мужчина – серьезно ранен. Его рубашка и мундир запачканы кровью, голова перевязана окровавленным, потемневшим бинтом. Он опирался спиной на ствол дерева, но в руках крепко сжимал автомат, который направил прямо на Наталью.
Женщина – невысокая, худенькая, с бледным, сильно осунувшимся лицом и короной темных волос, убранных косой на затылке, – стояла за его спиной и, как показалось Наталье, с сочувствием смотрела на нее. И снова что-то знакомое почудилось девушке в ее взгляде.
– Kommen Sie hier, – приказал офицер и указал дулом автомата на место перед собой. Наталья приблизилась. И вдруг увидела, что женщина за спиной эсэсовца – та самая немка, которую разыскивает Смерш! Та самая, которая соблазнила капитана и сбежала ночью из плена.
Забыв об опасности, Наталья во все глаза смотрела на нее. Почему ей так знакомо лицо этой женщины, где же они встречались? Немец что-то спрашивает, но Наталья не слышит его – она смотрит только на женщину, задавая себе один вопрос: где же, где?
И вдруг она вспомнила – словно прозрение сошло на нее. 42-й год, река, покрытая полевыми цветами поляна… Штефан протягивает ей фотографию. «Это кто? Твоя сестра?» – наивно спрашивает у него Наталья. «Нет, это моя мама», – отвечает он.
Ну конечно, как она сразу не догадалась! По портрету оперативника, правда, это было бы невозможно. Но сейчас, когда она видит ее… Его мать… Ну как же, конечно – это же его мать!
Еще одна картина с невероятной быстротой проскакивает в воспоминании: 12 июля 43-го, гибель Штефана и обгоревший медальон… Не выдержав, Наталья падает на траву – от волнения она теряет сознание и успевает только вскрикнуть по-немецки:
– Это Вы! Господи, это же Вы! Как же я Вас сразу не узнала!
Когда она пришла в себя, ей показалось, что минула целая вечность. Вокруг царило безмолвие. Еще не открыв глаза, Наталья прислушалась к тишине. Она различала мягкий шепот травы и легкое поскрипывание веток на ветру. Похоже, наступила ночь. Немцы наверняка ушли. И раз она может чувствовать, думать, слышать – значит, она жива. Они не убили ее – наверное, очень торопились или боялись шуметь. Но как же в темноте она найдет дорогу к хутору?
Забеспокоившись, Наталья открыла глаза и зажмурилась – яркий дневной свет ударил ей в лицо, ошеломив. То, что показалось ей часами, на самом деле явилось всего лишь минутами… День только разгорался. И немцы не ушли. Они были рядом. Вот хрустнула опять сухая хвойная ветка под сапогом, брякнул затвор автомата. Все повторяется, все пошло сначала…
Кто-то подошел сзади и остановился. Наталья зажмурила глаза в ожидании автоматной очереди – она вот-вот последует. Конечно, они заметили, что она пришла в себя. Еще шаг. Когда же? Приоткрыв веки, Наталья взглянула и снова увидела женщину в черной эсэсовской форме. Казалось, ее красивое бледное лицо заслоняет собой все голубое пространство неба между верхушками деревьев.
Нет, это не сон, не галлюцинация – она действительно видит над собой это лицо. Вот оно приближается, отчетливей становятся темные тени усталости под светлыми зеленоватыми глазами. Немка наклоняется и заботливо прикасается прохладной ладонью к щеке девушки. И вдруг улыбается. Как лучик солнца на блеклом пергаменте печальных губ – улыбка, которая все переворачивает, улыбка, которую невозможно забыть, улыбка Штефана играет на них.
– Я видела, как погиб Ваш сын, – произносит Наталья, приподнимаясь. Улыбка на лице женщины гаснет. Ее глаза темнеют и, широко раскрывшись, отражают всю бурю чувств, проносящихся в ее душе: страх, сомнение, удивление, недоверие. Наталья вскакивает и, взяв женщину за руки, начинает говорить, теряя от волнения мысль и начиная новую, недосказав предыдущую.
– Скажите, он выжил… тот немец… ну, которому я помогла тогда? Вы получили фотографию? Я там нарисовала…
Женщина недоуменно пожимает плечами и переглядывается с офицером, который стоит за ее спиной, держа по-прежнему автомат наготове. И только тут Наталья замечает, что она говорит по-русски и они не понимают ее.
– Извините, – с виноватой улыбкой она переходит на немецкий, потом замолкает, стараясь унять волнение и сдержать слезы, которые вот-вот хлынут из глаз. Но все усилия тщетны: она не может совладать с собой – она начинает дрожать, слезы катятся по щекам, зубы стучат, голос не слушается, мозг с трудом подбирает подходящие слова.
Видя, что происходит с девушкой, немка сочувственно берет ее за локоть, поддерживая, – ей кажется, что Наталья, смертельно бледная, едва держится на ногах.
– Кто Вы? – спрашивает она у русской девушки. – Откуда Вы знаете моего сына?
Немного успокоившись Наталья старается объяснить и злится на себя, что не может справиться с нервами. Ей кажется, что она в один момент забыла язык, который знала с детства.
– Понимаете, – говорит она, путаясь в грамматике. – Я – Наталья Меня зовут Наталья. Ваш сын, ефрейтор Штефан Колер, танкист… В 42-м году их подразделение, господи, ну как же это, как сказать, они стояли, они находились в нашей деревне. Штефан и его экипаж были определены в наш дом, к моим родственникам. Я знаю, Вы – его мать. Как же я сразу Вас не узнала? Там, по рисунку… Я бы могла Вам помочь. Штефан мне показывал Вашу фотографию и Вашей дочери. Я запомнила, запомнила Ваше лицо, – искреннее чувство, с которым Наталья говорит, вызывает сочувствие даже у офицера. Его холодные строгие глаза потеплели. Он опустил автомат и, подойдя, встал рядом с фрау.
– Поверьте, – Наталья в отчаянии сжимает руки на груди, – я ничего не могла поделать тогда, год назад. Когда я увидела их, танк уже сгорел. Это было страшно. Я случайно оказалась на передовой. Я увидела их номер и знак дивизии… Я сразу же побежала к ним… Я видела их. Клянусь, если бы его можно было спасти… Все были мертвы, кроме одного. Их командира… Я дотащила его до немецких позиций. Дальше я не знаю. По-моему, его забрали свои. Вы ничего не получали? – она с надеждой взглянула на женщину. – Я там нарисовала на обороте, на обрывке фотографии их экипажа… где они погибли… Вы не получали?
Она замолчала, увидев, как переменилось лицо женщины. И без того бледное, оно, казалось, покрылось мертвенной синевой. Светло-зеленые глаза померкли, плечи опустились – она как будто стала ниже ростом и старше по возрасту. Горькие морщины отчетливо проступали у губ и глаз, рассекая ее красивое лицо, как трещины прорезают поверхность разбитого зеркала. Немец что-то озабоченно сказал ей на ухо, но она жестом отстранила его.
– Я все получила, – изменившимся голосом ответила она Наталье, с замиранием сердца ожидавшей ее слов. – Фриц Зеллер попал ко мне в госпиталь. Не знаю, говорил ли Вам Штефан, что я врач, хирург. Я тоже была тогда" под Белгородом. Я обнаружила эту фотографию. Спасибо Вам, – голос ее сорвался и, вдруг поддавшись порыву чувств, она обняла девушку, – я не знаю, кто Вы и зачем Вы помогали им, – прошептала она. Наталья чувствовала, как горячие солоноватые капли, – конечно, слезы, – упали ей на лоб и щеки, сливаясь с ее слезами. Не позволив ей договорить, Наталья воскликнула:
– Я любила Вашего сына. Я его люблю. Я не могу его забыть, – и, задохнувшись от сердечной боли, сковавшей все ее существо, замерла.
– Так вот в чем дело, – женщина отстранилась и с ласковой улыбкой погладила Наталью по щеке, заботливо вытирая влажные дорожки на ее лице. – Он мне написал в 42-м, перед Сталинградом, о девушке по имени Натали, с которой был очень счастлив, – проговорила она мягко. – Немного. Одну строчку всего. Но я почувствовала, что это очень важно для него… Я удивилась, почему он написал так мало и ничего не объяснил. Не рассказал… Он всегда легко относился к своим любовным приключениям. А здесь я почувствовала, что все у него очень серьезно. Меня даже немного задело, что он не хочет поделиться с матерью. Позднее, когда мы встретились под Сталинградом, я даже попеняла ему. Но он опять промолчал. Я объясняла это тем, что людям свойственно скрывать свои чувства, если они искренни и глубоки, даже от родителей. Но теперь я понимаю: Вы – русская, и он не мог написать мне в письме о Вас – ведь письма с фронта проверяет цензура. Возможно, позднее он бы рассказал. Но знаете, – она улыбнулась, – мне кажется, он тоже полюбил Вас…
– Фрау…
– Маренн, меня зовут Маренн…
– Я хочу, чтобы Вы знали, – горячо продолжала Наталья, – что сколько бы ни прошло времени": дней, лет, хотя бы вся жизнь, я никогда, никогда не забуду его. Вы должны знать, что есть еще на земле человек, кроме Вас, который всегда помнит его, – она сделала паузу, стараясь прогнать подступивший к горлу комок. – Я знаю, – продолжала она уже через секунду, – мне будет трудно. Мне было трудно с самого начала. Полюбить немца, врага… Но это сильнее меня. Я выдержу все. Мне все придется хранить в себе. Но я выдержу. Выдержу… – Рыдания душили ее. Маренн снова обняла девушку, прижимая ее голову к своему плечу.
– Успокойтесь, успокойтесь. У Вас есть родители?
– Нет, – всхлипнула Наталья, – они давно умерли.
– Послушайте меня, – Маренн приподняла ее голову и произнесла проникновенно, глядя в синие заплаканные глаза девушки: – Мне жаль, что сейчас мы разъединены. Но война не будет продолжаться вечно. Когда-нибудь она кончится. И если нам повезет и мы останемся живы, знайте, я была бы рада, если смогла бы заменить Вам мать. Я всегда буду считать Вас родной. Ведь я в неоплатном долгу перед Вами. Только прошу, будьте осторожны. Никому и ничего не говорите из своих. Ни при каких обстоятельствах. Это может стоить Вам жизни.
– Я знаю, фрау, – кивнула Наталья, слабо улыбнувшись: – Спасибо Вам, – и вдруг опомнилась:.– Господи, что же это я, – воскликнула она, – Я же так Вас подвела! Знаете, – она оглянулась на офицера, – Вас ищут. Они вызвали специальную группу, у них Ваш портрет, фрау, который нарисовали со слов капитана. Ну, того…
– Я понимаю, – качнула головой Маренн, – этого следовало ожидать.
