Текст книги "Месть Танатоса"
Автор книги: Михель Гавен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)
– Вы прослушали пленку, Скорцени? – быстро спросил его Кальтенбруннер.Он явно чувствовал себя неуютно. Глаза его как-то нервно заморгали. Очевидно, ему не терпелось глотнуть чего-либо горячительного – для успокоения.
– Так точно, – Скорцени подошел к магнитофону и выключил пленку. – Я прослушал.
– И каково Ваше мнение? – Скорцени бросил взгляд на Мюллера, тот отвернулся.
– Я полагаю, – неторопливо заметил оберштурмбаннфюрер, пристально глядя в лицо шефа СД, – нам не в чем упрекнуть фрау Сэтерлэнд. Конечно, ее неудача не делает чести ее профессиональным качествам. Вероятно, впредь нам не стоит привлекать ее к такого рода деятельности. Пусть занимается тем делом, что и до сих пор.
По если вспомнить, такие случаи уже бывали в нашей практике. Взять хотя бы историю с Эльзером – взрыв в Мюнхене в 1939-м, помните, Мюллер? С этим Эльзером работали четыре лучших гипнотизера Германии. И только одному удалось загипнотизировать его. Однако даже под гипнозом Эльзер дал точно такие же показания, что и раньше. Один из этих гипнотизеров наилучшим образом, с моей точки зрения, охарактеризовал личность подобного типа. Такие люди замкнуты, они – как в ракушке. Их надо выковыривать оттуда. Практически они не поддаются быстрому гипнотическому воздействию и трудно поддаются внушению вообще. Похоже, генерал фон Корндорф как раз и принадлежал к такой породе людей… По моим воспоминаниям, он был не очень то разговорчив и большой гордец.
Так что в данном случае, возможно, виновата не столько фрау Сэтерлэнд, – заключил Скорцени, – сколько следователи гестапо, которые до нее работали с арестованным, – при его словах Мюллер покраснел от возмущения, – они не подготовили его должным образом и вообще слишком торопились все побыстрее закончить.
– Послушайте, Скорцени, – попробовал вступиться за своих подчиненных Мюллер, но Кальтенбруннер прервал его:
– Помолчите, Генрих.
Он посмотрел на оберштурмбаннфюрера – их взгляды скрестились, как два клинка.
– А что думает по этому поводу Науйокс? Он тоже слушал пленку? – жестко спросил Кальтенбруннер.
– Да. Он согласен со мной, – не задумываясь, ответил Скорцени. – Его пригласить?
– Не надо.
Эрнст Кальтенбруннер размышлял. Ему не хотелось уступать, но и ссориться со Скорцени он считал опасным. Таким образом он рисковал потерять важного, серьезного союзника – цементирующую основу всей своей коалиции. Если она развалится, это нанесет непоправимый вред реализации далеко идущих планов обергруппенфюрера по свержению Гиммлера. Не арест, об аресте уже не могло быть и речи, но даже унижение Ким, его гражданской жены, сделает из Скорцени врага – он снова переметнется к Шелленбергу и Гиммлеру, а учитывая его влияние на фюрера…
Конечно, для Кальтенбруннера явилось неожиданностью, что Скорцени столь рьяно встанет на защиту своей неверной супруги, с которой, как полагал шеф СД, – они давно уже расстались из-за ее любовной связи с Шелленбергом.
Безусловно, как и Мюллер, и как сам Кальтенбруннер, Скорцени прекрасно понимал, что Ким просто стерла запись, но хотел выгородить ее. Нет, Скорцени лучше иметь в друзьях. Пока. Там будет видно. Пусть забирает свою шлюху. Сегодня ей повезло, она отделалась испугом.
– Хорошо, – Кальтенбруннер слегка пристукнул ладонью по столу. – Мы еще разберемся с этим. А пока, фрау Сэтерлэнд, вы можете идти. Вы больше не нужны. И не забудьте прихватить оружие… Хайль!
Неожиданная покладистость шефа СД изумила Маренн и привела ее в замешательство. Мысленно она уже готовилась к самому худшему. Но не заставляя повторять себе дважды, она быстро вышла из кабинета Кальтенбруннера.
Белорусский излом
В течение весны и лета 1944 года советские войска потеснили немцев из Белоруссии и части Прибалтики, а в начале осени вышли к Кенигсбергу, столице Восточной Пруссии.
В сентябре Маренн оказалась в расположении группы армий «Центр», отступавших с боями от Лиды. Она прилетела вместе с адъютантом Шелленберга, штурмбаннфюрером СС Ральфом фон Фелькерзамом. По заданию шефа он проводил семинар с офицерами армейской разведки, поступившими после неудавшегося путча в июле 1944 года и ареста адмирала Канариса в непосредственное подчинение бригадефюрера СС.
Сразу после приземления на военном аэродроме Маренн отправилась с инспекцией по госпиталям, а Ральф фон Фелькерзам остался при штабе армии.
Накануне возвращения в Берлин они вместе посетили психиатрическую клинику доктора Гасселя в Кенигсберге, где проходили специальную подготовку агенты, засылаемые в тыл русских войск: опытные специалисты обучали здоровых людей имитировать симптомы, чтобы они с успехом могли изображать душевнобольных, отрабатывая свою «легенду». Пробыв в клинике целый день, Маренн и Ральф возвратились в штаб – наутро был заказан самолет на Берлин.
Оставив Ральфа беседующим с абверовцами, Маренн вышла покурить на свежем воздухе. Смеркалось – осень уже давала себя знать, к вечеру заметно похолодало. Темные дождевые тучи теснились над горизонтом, лишь узенькая полоска света мерцала, отделяя их от земли.
Маренн задумчиво всматривалась в бронзовые блики наступающей темноты. Ей всегда нравилось, оставаясь с природой наедине, чувствовать, как засыпает и пробуждается земля. Разрисованное причудливыми узорами небо напоминало рукотворные венецианские шелка; где-то вдалеке курлыкали журавли, похоже, уже собирались на юг…
На востоке приглушенно грохотала артиллерийская канонада. Постепенно она стала нарастать и приближаться. В воздухе мелькнули крылья ночных бомбардировщиков, послышался надрывный вой. Посыпались и взорвались, выплеснув черноватые тучи дыма, первые бомбы. Совсем рядом заухали пушки. Сполохи взрывов, крики раненых, поспешный топот множества солдатских ног, рев моторов, стрекот автоматов, неразборчивые слова команд – все слилось в одну адскую какофонию.
Прямым попаданием бомбы здание штаба разрушилось, вспыхнул пожар. Маренн бросилась к крылу, где проводил совещание Ральф фон Фелькерзам. Дверь оказалась распахнута, оконные стекла выбиты – внутри здания полыхало пламя. Во дворе горели штабные машины.
При входе, забаррикадировав его, лежало мертвое тело незнакомого Маренн армейского полковника довольно крупного телосложения. В окнах нижнего этажа она увн дела также несколько повисших тел офицеров, которые пытались выпрыгнуть в первые минуты обстрела.
Напрягая силы, Маренн оттащила мертвого полковника и вбежала в помещение штаба. Она искала Ральфа – где он? Вполне вероятно, ему удалось выбраться во двор. Но будь он где то поблизости, он бы обязательно искал ее.
Она взбежала по лестнице на второй этаж, где располагались служебные помещения абвера. Там она оставила Фелькерзама перед самым началом советской атаки.
Только вступила на площадку, в лицо ей гарью дохнул пожар. Снопы искр от обрушившихся стропил на мгновение лишили зрения, ослепив.
Прикрыв рукой глаза, Маренн вбежала в большую комнату, служившую конференц-залом. Так и есть Ральф лежал на полу, рядом с широким столом, за которым сидел во время беседы. На лбу и щеках его виднелась кровь.
Маренн оглянулась – пожар подобрался совсем близко, становилось нестерпимо душно, дыхание прерывалось.
Подбежав к Ральфу, Маренн склонилась над ним и приподняла его голову, он застонал. Слава Богу, жив!
Помимо Фелькерзама в зале на темном полу среди разбросанных бумаг в различных позах лежали еще несколько тел: трое абверовцев, один танкист, двое из местной зондеркоманды СС и молоденькая секретарша, совсем еще девочка, с расширенными от ужаса зрачками, неподвижно уставленными в потолок. Все они были мертвы.
Взяв у одного из эсэсовцев автомат, Маренн подхватила Фелькерзама под руки и потащила его к лестнице. Но едва успела она поставить ногу на ступень, как лестничный пролет обрушился, оставив внизу зияющую дыру, полную огня.
Несмотря на жару, Маренн почувствовала, как холодный пот выступил у нее на лбу. Ледяное прикосновение смерти сковало дыхание. «Неужели… конец?» – промелькнуло в голове.
Оставив Ральфа, она бросилась к окну на лестничной площадке: можно ли выпрыгнуть? Нет, дом старый, на высоком фундаменте… Со второго этажа – очень высоко… Она еще сможет как то спуститься вниз, а Ральф? Она же не оставит его.
Маренн снова вернулась в комнату. Перешагнув через мертвецов, подбежала к окну здесь. Тоже – под окном голая стена, ни одного выступа, чтоб ухватиться, и горящие машины на стоянке внизу.
В отчаянии Маренн оглянулась по сторонам, ища взглядом, куда, куда? С противоположной стороны она увидела дверь. «Так, – она сразу сосредоточилась, – куда ведет эта дверь? Надо посмотреть».
Спотыкаясь о трупы, побежала туда. Широкая обгоревшая доска, упавшая сверху, разбилась у ее ног на множество черных горячих углей и обожгла кожу на сапогах. Только сейчас Маренн обратила внимание, что мундир на ней дымится.
Она подбежала к двери и схватилась за ручку, тут же отдернула руку: металл раскалился нестерпимо. Тогда она попыталась толкнуть дверь: дверь покачнулась, но не открылась – заперто. Или… Маренн быстро осмотрела деревянную панель. Похоже, что дверь просто заело – небольшой перекос в правом верхнем углу…
Маренн еще раз со всей силы толкнула дверь плечом. Прогоревшие изнутри доски рассыпались – Маренн буквально влетела в соседнее помещение через образовавшуюся в панели дыру и упала на горячий, дымящийся пол.
Быстро поднявшись, она подбежала к окну, и сердце ее радостно забилось: под самым окном начиналась длинная плоская крыша перехода, который соединял правое крыло здания с основным помещением штаба. В конце ее виднелась винтовая пожарная лестница.
Чувствуя воодушевление, Маренн бросилась назад, к Ральфу. -Снова пролезла через дыру в двери. Перепрыгивая через трупы, выбежала на лестничную площадку. Ральф пришел в себя и сидел, схватившись руками за голову. Затем он сделал усилие, чтобы приподняться. В этот момент Маренн подбежала к нему, поддержав под руки.
– Скорей! Ты можешь идти сам? – спрашивала она. – Ну, хоть чуть-чуть, опираясь на меня…
Он как-то бессмысленно взглянул на нее и прохрипел :
– Где мы? Что случилось? Я ничего не помню.
Она поняла, что он контужен. Сразу решила:
– Потом. Идем скорей. Иначе мы погибнем. Я нашла выход. Держись. Держись за меня. Скорей.
Схватив по пути два автомата, она подтащила штурмбаннфюрера к спасительному окну. Растворив его, спрыгнула на горячую крышу первой и протянула руки, чтобы помочь спуститься Ральфу. Кровь, выступавшая из ран штурмбаннфюрера, не останавливалась – она струилась по лицу Ральфа, окрасила в багровый цвет воротник белой форменной рубашки. Он едва шевелился, сознание, казалось, вот-вот покинет его. Маренн с трудом удержала Ральфа, когда, сорвавшись с подоконника, он упал на крышу, чуть не скатившись вниз. Еще немного и… он соскользнул бы, увлекая за собой и ее.
– Все хорошо, все хорошо… – приговаривала Маренн, волоча Ральфа по раскаленному, обжигающему покрытию к пожарной лестнице.
Повесив на шею оба автомата – на всякий случай для себя и для Ральфа, – она медленно спускалась, поддерживая раненого. Собрав все силы, Фелькерзам старался двигаться сам. Наконец они упали на прохладную рыхлую землю. Маренн с облегчением закрыла глаза.
«Господи, неужели выбрались!» – ей не верилось в такое чудо.
Ударившись о землю, Ральф застонал. Маренн оттащила его подальше от горящего здания и наклонилась над ним, осматривая раны. Все ее медикаменты сгорели в охваченном пламенем штабе гам остался медицинский ридикюль. Она расстегнула китель и, оторвав кусок от нижней части форменной рубашки, как бинтом перевязала им Ральфа. Другого материала для перевязки у нее не обнаружилось – только французские кружева на ее нижнем белье, но ими не сожмешь рану, чтобы остановить кровь.
Автоматная очередь, взвизгнув у уха, врезалась в землю недалеко от них. Маренн пригнулась и осторожно огляделась – вокруг никого, ни своих, ни чужих. Только развалины, трупы и пожар. Немцы в панике отступили, русские…
Еще одна очередь заставила ее приникнуть к земле. Подтягивая за собой Ральфа, она ползком добралась до разбитой машины связи и спряталась за ней, вглядываясь: кто же стрелял, откуда?
Со спины их защищала стена дома – там уже не осталось живых, Маренн знала точно. Впереди их закрывала машина. Так что они могли чувствовать себя в относительной безопасности, но долго оставаться здесь было нельзя.
Маренн совершенно не знала сложившейся обстановки и не ориентировалась во времени, часы на ее руке от удара о землю остановились, у Ральфа – и вовсе разбились. Сколько прошло времени с тех нор, как начались обстрел и бомбардировка, они не знали. Тем более, что произошло: акция местного значения или наступление по всему фронту? Где находятся сейчас германские части и где противник? Существовали только вопросы, ответов пока не было.
Приподнявшись, Маренн осторожно заглянула в машину связи. Она надеялась, что передатчик уцелел и ей удастся связаться по нему со штабом армии. Связаться с Берлином она уже не рассчитывала. Но надежды ее оказались тщетны: рация была основательно разбита и выведена из строя. Вернувшись к Ральфу, Маренн снова взялась за перевязку – штурмбаннфюрер впал в беспамятство, и Маренн тревожилась за него. Неожиданно впереди, за обгоревшими кустами сирени, она услышала чужую речь – русские!
Пламя пожара освещало дом и территорию, прилегающую к нему, однако ближе к дороге темнота сгущалась. Маренн, как ни вглядывалась, не могла разглядеть, где обосновались русские и сколько их. Но вскоре послышался хруст веток… Без сомнения, враги приближались. «Как только они выйдут на площадку перед домом, они увидят нас, – сообразила Маренн. – Надо срочно уходить».
Подхватив Ральфа, Маренн быстро переползла в небольшое укрытие под навесом, где прежде стояли штабные грузовики. Здесь было темно и сыро, пахло бензином. Сразу за навесом начинался густой колючий кустарник – он тянулся далеко широкой черной полосой. Внутри него часто росли сосны и ели.
Маренн придирчиво осмотрела кусты: можно ли безопасно пройти. Необходимо найти укромное местечко, чтобы перевязать Ральфа и сориентироваться в обстановке. По всему выходило, что русские прорвались и где-то на западе идет бой…
Она прислушалась. Действительно, вскоре она уловила залпы канонады. Ей даже показалось, что они.совсем близко. Однако по опыту Маренн знала, что подобное впечатление часто оказывается обманчивым. Надо разведать самой, а заодно раздобыть для Ральфа лекарства и какую-то еду, иначе он не протянет и сутки.
Протащив раненого через заросли, она положила его в небольшое углубление между разросшимися, изогнутыми корнями старой сосны, и прикрыла сверху пышными ветками, порубленными снарядами. Оглянулась в тревоге, оценивая местность, – наверняка, если передовые части русских прошли вперед, их контрразведчики скоро начнут прочесывать округу. Кустарник стоял высокой живой стеной. Если Ральф не будет громко»стонать, его быстро не обнаружат. Еще раз осмотрелась, отмечая ориентиры, – чтобы не заблудиться и вернуться назад.
Потом двинулась по лесу, держа автомат наготове и стараясь идти как можно осторожнее. Она прислушивалась к каждому звуку вокруг и наконец за длинной полосой кустарника увидела ветхие крыши двух строеньиц, длинный тонкий журавль и поняла, что вышла к хутору, расположенному на опушке леса, недалеко от бывшего штаба группы армий «Центр».
Спрятавшись за кустами, Маренн некоторое время наблюдала за поселением. Сквозь ветви ей удалось разглядеть старую хату с поросшей мхом крышей, низковатой дверью и двумя небольшими оконцами. Рядом виднелись бревенчатый амбарчик и сарай с распахнутыми воротами. Десятка два низкорослых яблонь в беспорядке толпилось вокруг хаты. Хутор имел неприглядный вид и, похоже, был заброшен.
Маренн подождала еще немного в своем укрытии – но ни в доме, ни в саду, ни в пристройках никто не появился. Не слышалось ни голосов, ни лая собаки. Да, судя по всему, хозяева ушли из дома, а случайные военные гости миновали хутор стороной.
Все так же скрываясь за кустарником, Маренн подобралась к покосившемуся дому с задней стороны. Присмотрелась, прислушалась – вокруг царила все та же тишина, никого не было.
Доверившись ей, Маренн решилась подойти к хутору. Она очень надеялась раздобыть в заброшенном доме что-нибудь полезное для себя и Ральфа. Конечно, лекарств она не найдет, а вот, еду – возможно. Наверняка что-то выросло на огороде.
Приблизившись к дому, она пролезла через дыру в трухлявой деревянной ограде. Остановилась настороженно. Нет, никого. Окна с задней стороны вообще забиты досками. Маренн взглянула на огород – на нескольких кривых покосившихся грядках она заметила пару жалких кочешков капусты и морковь. «Ну, хоть что-то, – подумала она, – Можно сварить Ральфу на костре овощной отвар».
Хотела сразу сорвать их, но остановилась. Решила сперва зайти в дом. Приподнявшись на цыпочки, Маренн заглянула в щель между досками, благо окна дома располагались довольно низко. Внутри все было темно и пустынно.
«Неужели нет никакого черного хода, – размышляла Маренн, – только парадное крыльцо? Не хочется входить с него – мало ли кто еще наблюдает за домом». Она быстро обошла дом вокруг – у самой земли обнаружилась узкая дверца чулана, ведущая в дом с торца. Маренн взялась за оторванную наполовину, ржавую ручку и… вдруг кто-то крепко схватил ее за плечо.
– Стой, руки вверх! – прозвучало над головой.
Не оглядываясь, Маренн со всей силы рванулась назад, освободилась и… тут же, споткнувшись о кочку, упала, – за спиной послышался тяжелый топот солдатских сапог и крики по-русски. Она не понимала, что они кричали.
Быстро поднявшись, она побежала дальше, но. чувствуя, что они настигают ее, понимала – ей не уйти. они рядом.
Тогда, оторвав от рукава отличительные знаки Главного управления безопасности рейха, она отбросила их в сторону, – в этот момент кто-то огромный и очень сильный, настигнув, навалился на Маренн сзади и уронил на землю, буквально вмяв в нее телом и лицом.
Ага, попалась, фашистка! – прокричал прямо над ухом грубый мужской голос. – Товарищ капитан, здесь она, сука.
– Ведите ее сюда, Васюков, – послышался приказ командира.
Маренн почувствовала, как, взяв за плечи, ее подняли, оторвав от земли, встряхнули и поставили на ноги, повернув лицом к офицеру. Обернувшись, она увидела за собой огромного человека в солдатской гимнастерке, под два метра ростом, необыкновенно широкого в плечах, с богатырскими ручищами, но, видимо, добродушного и еще очень молодого. Он широко улыбался, довольный своей добычей. И даже поправил выскочившие шпильки у нее в волосах.
Офицер же, тоже крепкий и коренастый, с острым, проницательным взглядом карих глаз на продолговатом бледном лице, высоким ростом похвастать не мог, а рядом со своим подчиненным выглядел и вовсе карликом.
За спиной командира столпились солдаты – человек с десяток. Все они с любопытством рассматривали «находку», тихо переговариваясь между собой и многозначительно подмигивали Васюкову, который, без сомнения, чувствовал себя героем.
Наконец офицер подал солдату знак. Подхватив «шмайсер», оставшийся лежать на земле, Васюков легонько подтолкнул Маренн в спину.
– Давай, топай, фрау. – беззлобно сказал он.
Офицер вошел в дом. Вслед за ним туда ввели Маренн.
Сняв фуражку, офицер сел за дощатый деревенский стол. Приглядевшись, Маренн заметила, что он молод, но выглядел крайне устало.
Воспользовавшись случаем, она окинула взглядом помещение – вот куда она стремилась. И как дорого ей все это обошлось! Маренн не ругала себя. Конечно, она совершила глупость – надо было проявить побольше терпения.
Подожди она еще несколько минут, она бы увидела их со своего наблюдательного пункта. По не утерпела – полезла на рожон". Интересно, кто они такие: контрразведка или обычная войсковая часть? По обмундированию не поймешь: для нее все русские одинаковые. Но теперь ей предстояло серьезно подумать, как выбираться из сложившейся ситуации.
Ральф оставался в лесу, он там один, он ранен и очень слаб. Если эти очутились здесь, на опушке, не исключено, что кто-то из их «коллег» вполне спокойно прогуливается по лесу. Ей надо срочно возвращаться. Только как, – вот вопрос.
– Садитесь, – предложил ей офицер по-русски. Потом добавил по-немецки, со смешным акцентом: – Неймен зи платц, битте.
– Danke shon, – улыбнулась Маренн и уселась перед удивленным офицером, кокетливо положив ногу на ногу.
Вы можете идти, Васюков, – распорядился тот, строго взглянув на подчиненного.
– Есть! – рядовой неуклюже повернулся, задев дырявое ведро, стоявшее у дверей, и вышел, чертыхаясь.
Похоже, дом действительно был заброшен. В единственной комнате на темном земляном полу валялся разный хлам: пустые консервные банки, куски штукатурки, осколки битых глиняных горшков. В углах обильно свисала паутина. У двери виднелись сложенные солдатские вещмешки, еще какой-то походный скарб.
Дневной свет тускло освещал комнату, пробиваясь сквозь три небольших окна, в двух из которых отсутствовали как стекла, так и ставни. За окнами слышались голоса солдат – они живо обсуждали пережитое приключение. Русский офицер сидел спиной к окнам. Маренн же он усадил так, чтобы свет падал на нее. В его взгляде она читала с трудом сдерживаемое удивление и любопытство.
– Кто Вы? – спросил он у пленной немки. – У вас есть документы? Ausweis?
И тут Маренн сообразила, что перед ней – обыкновенный войсковой служака, который совершенно не искушен в методах допроса и обращения с военнопленными: ведь он даже не обыскал ее. Впрочем, документы она оставила с Ральфом, гак что все равно. Похлопав себя по карманам, Маренн виновато улыбнулась.
– Nein. Ich habe kein ausweis… Zigaretten erst… – она достала из нагрудного кармана пачку «Мальборо» и зажигалку.
– Eine Zigarette, Herr Major? – кокетливо предложила она капитану.
– Капитан, – поправил он мрачно, – гауптман. – Но сигарету взял.
– Entschuldigung, – извинилась Маренн. – Herr Hauptmann. Darf ich rauchen?
– Раухен, раухен, – разрешил капитан, закуривая сам и давая прикурить ей. Маренн расстегнула китель на груди.
– Es ist warm, – с улыбкой заметила она.
– Тьфу ты, черт, – вдруг зло выругался капитан.
Маренн недоуменно взглянула на него.
– И что мне теперь с тобой делать! – капитан встал и нервно заходил по комнате. – Документов у тебя нет, как зовут – неизвестно. По-русски ни черта не понимаешь. Откуда ты только свалилась, такая… – он остановился, окидывая Маренн взглядом. Немка сидела, легкомысленно покачивая ногой в элегантном лакированном сапоге, курила сигарету и с удивлением смотрела на него.
– Verstehe nicht, – непонимающе пожала плечами немка, когда капитан сделал паузу.
Конечно, офицер видел, что она молода и очень красива. Еще как – вся такая тонкая, изысканная. Под белой форменной рубашкой – кружевное белье. Волосы темные, красивого красноватого оттенка, коса толщиной в руку уложена венком вокруг головы. Глаза зеленющие, блестящие – так и манят. Талия тонкая у нее, ноги длинные, стройные. Форменные брюки сидят на ней как влитые. Вся утянутая, а грудь… грудь так и выпирает под ремнями. Эх, девулька, такую грудь ремнями перепоясала. Духи у нее! От аромата сразу кругом несется голова – давно забытые детали из безвозвратно далекой, довоенной жизни.
Впрочем, у себя на Смоленщине капитан и не встречал никогда таких красавиц – только в Москве однажды видел, когда на сельскохозяйственную выставку с колхозной свиньей приезжал. Вот в витрине ГУМа улыбалась такая же – на картинке.
– Ты ведь из Берлина, небось? – спросил, снова усаживаясь напротив нее. – У нас тут в прифронтовой полосе таких не встретишь.
– Verstehe nicht, – развела руками немка.
– Ферштейн, ферштейн, – передразнил ее капитан. – Берлин, спрашиваю?
– Berlin? – удивленно приподняла брови немка.
– Берлин, – подтвердил капитан, разглядывая ее. – Красивая ты, сучка фашистская. Хотел бы я знать, кто там в вашем рейхе твой мужик. Сам Адольф Гитлер, небось…
– Hitler? – снова удивилась немка. – Verstehe nicht, – извиняюще улыбнулась она.
– Я говорю, совсем ваш Гитлер спятил: таких баб на фронт посылать. Видать, приперло его крепко после Курска, раз мужиков не хватает.
И вдруг схватив ее за руку, притянул к себе:
– А ну скажи, – глухо произнес он. Грубоватые черты лица исказились яростью:
– Что Вам у нас надо было? Что Вам там, у себя в Европах, не хватает, в духах, в кружевах, да с такими отличными сигаретами, черт бы их подрал. Что тебе понадобилось у нас, мать твою, мужика русского захотелось? Свои надушенные надоели? Вонючего медведя подавай, да еще даром… – он отбросил ее снова на скамейку и продолжал все так же зло: – Видал я ваших офицеров… Лощеные, холеные, как ты – господа. С лошадками, с собачками, в моноклях и в пенсне, едят с салфеточкой, с ножичком и вилочкой, по два часа один кусочек пережевывают. А мы у нас в деревне Кривки… – он прервал свою речь так же неожиданно, как и начал. – Да ладно… Мы под Сталинградом-то спесь согнали с них. Забыли они про свой этикет поганый, конину жрали. Так что: «Вставай, страна огромная!» Ясно?
Немка слегка склонила голову набок и внимательно смотрела на капитана – испуга в ее глазах не замечалось.
– Чего смотришь? – спросил он недовольно. – Глазами-то красивыми, зелеными… Не понимаешь ведь ничего. Или понимаешь? То-то. Это ты понимаешь, эсэсовская подстилка, – он стукнул ладонью по столу, да так, что его фуражка, лежащая рядом, подскочила.
– Ладно, – заключил капитан, – посидишь до утра в сарае. Я доложу кому следует. Пусть приедут, разберутся с тобой. Ты, видать, при чинах больших, погон вон какой нацепила, за что дали-то? Наверняка из столицы. Много знаешь, поди… О тамошних мужиках… Ну, кому надо – те допросят про все. А пока… Васюков! – крикнул он, подойдя к окну. – Запри дамочку в сарае. Дай поесть чего-нибудь. И охрану поставь.
– Слушаюсь, товарищ капитан, – прогремел рядом с домом голос рядового. Капитан поморщился.
– Потише, не ори так, – предупредил он, а потом добавил: – После свяжись с командиром батальона, мне посоветоваться с ним надо.
– Слушаюсь, товарищ капитан, – повторил Васюков почти шепотом. И зайдя в дом, стукнул Маренн по плечу – несильно, но она едва сдержалась, чтоб не вскрикнуть.
– Пошли, дура ты немецкая. В мундирчике… – от презрения Васюков даже сплюнул.
– Ты там поосторожней, Васюков, – напомнил ему капитан, – с применением силы-то. Ею разведка заниматься будет, имей в виду.
– Виноват, товарищ капитан, – ответив Васюков вяло. – Хлипкая, заметил уж.
– Не то что твоя Варвара с кухни, – подсказал сзади кто-то из солдат. – Та как оглоблю возьмет от телеги, да по спине, кому попадет…
– Чего-чего? А ну повтори! Не слышал я! – Васюков подбоченился и повернулся к обидчику, но того уже след простыл.
– Отставить! – прекратил перебранку капитан. – Иди, Васюков. Занимайся делом.
– Слушаюсь, товарищ капитан, – нехотя ответил тот, но Маренн заметила – кулаки у него чесались.
Маренн отвели в сарай и заперли на засов. Вечерело. Присев на подгнившее от сырости сено, Маренн размышляла, оценивая ситуацию: конечно, судя по всему, капитан догадался, что она не из полевых частей. Она – из Берлина. Недаром он несколько раз повторил название германской столицы. «Что ж, догадаться не трудно, – Маренн усмехнулась, осматривая себя, – знать бы, что попадешь к капитану в гости, так оделась бы скромнее. И язык подучила – не помешало бы».
Она свободно владела пятью иностранными языками, не считая тех, на которых говорили народы, входившие до восемнадцатого года в состав Австрийской империи – знать их считалось обязательным для каждого члена императорской семьи. А вот русского она выучить не догадалась – не рассчитывала никогда пожить в России.
Как она поняла, капитан не собирался допрашивать ее всерьез. Догадавшись, что она – «важная птица» из Берлина, он, скорее всего, доложит про нее начальству и будет ждать, когда пришлют кого-нибудь из разведки, например.
Интересно, где располагается их начальство, далеко ли? Сколько им ехать? Может быть, ночью они не поедут, отложат до утра. Пока сообщат кому следует, пока решат… Впрочем, рассчитывать на это нельзя – надо выбираться как можно скорее.
Маренн внимательно осмотрела сарай – ветхое сооружение. Когда окончательно стемнеет и все улягутся, можно попробовать проковырять здесь какую-нибудь дыру или оторвать доску… Вот только часовой, как назло… Все ходит и ходит вокруг. Но с одним она вполне может справиться. Только бы остальные затихли. А пока все бегают туда-сюда, галдят…
Стемнело. Прильнув к щели между досками, Маренн видела, что русские солдаты ушли в дом, зажгли свет в хате – сели ужинать. На улице остался только часовой.
Воспользовавшись моментом, Маренн начала осторожно трогать доски сарая – какая держится слабее. Вдруг ей послышались шаги на крыльце. Она снова прильнула к щели и увидела… русского капитана. Он вышел из дома, огляделся по сторонам и быстрым шагом направился к ее «тюрьме». Маренн насторожилась. Что бы это значило? Неужели приехали? Не может быть, она бы слышала.
Капитан, подойдя, что-то сказал часовому. Тот отдал честь и побежал в дом, к остальным. Капитан подождал, пока он скрылся за дверью, и начал открывать засов.
Пока еще не понимая его намерений, Маренн на вся кий случай выдернула шпильки из прически, распустила волосы, сбросила китель, сняла черный галстук и расстегнула верхние пуговицы на рубашке. Другого «оружия» у нее при себе не было, а в подобной ситуации, – она решила, – все средства хороши, лишь бы вырваться. Капитан, похоже, давно не видел красивых женщин, да и некрасивых – тоже.
Скрипнув, дверь сарая отворилась. Капитан зашел и к удивлению и радости Маренн, – запер за собой дверь изнутри. Значит, она угадала! Наверное, он приказал солдатам пока не беспокоить его. Что ж, ее вполне устраивал столь неожиданный оборот….
Окинув капитана взглядом, она сразу приметила, что на поясе у него висит кобура с пистолетом. Не подав виду, игриво улыбнулась офицеру.
– Herr Hauptmann?
Забравшись на сено, капитан сел рядом с ней. Немка подобрала ноги, слегка откинулась: коса ее распустилась, волнистые темные волосы свободно струились по плечам. Ворот форменной рубашки расстегнут… Она покусывала сухую травинку и призывно смотрела на офицера глубоким, волнующим взглядом без страха, без робости, без ненависти… Высокая грудь ее приподнималась, дыша.
Капитан обхватил немку за талию и жадно прильнул губами к ее губам. Затем, навалившись всем телом, опрокинул ее на спину, срывая рубашку и белье.
