Текст книги "Военно-медицинская акаМЕДия"

Автор книги: Михаил Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Лекция 15 О ВЕЖЛИВОСТИ

Вы меня должны по телефону в лицо узнавать.

Из речей начальства

Александр Глыба оказался истерзан замом по полной программе, но, несмотря на громоздкий монолог о вреде чрезмерного сна, всё же на вторую пару успел. А если бы не успел, то мог уже никуда не спешить и спокойно бы остался в нашей памяти вечным второкурсником. Но Саша в те времена ещё до конца не опопел (опопеть – это как опупеть, только в три раза круче и с законченной Духовной семинарией), посему испытывать судьбу не стал. На вторую пару он явился ровно за десять минут до её начала.

Второй парой в учебном расписании значилась стандартная лекция по гистологии. Одурманенному снотворным зельем Саньку она представилась совсем непосильной ношей. Лекция упорно клонила его в сон, беспощадно плющила о парту и нагло вырывала ручку из рук. На пятнадцатой минуте занятия будущий поп А. Глыба встретился с лакированной поверхностью столешницы и убыл в долгожданное небытие.

Естественно, всем нам ясно, что и без снотворных таблеток будние учебные дни медиков тяжелы, как Авгиевы конюшни. К тому же их ещё и шесть. Учебных дней этих. И протекают они с раннего утра и до позднего вечера. Тянутся, словно им завтра надо. Понедельник, вторник, среда. И вот уже к субботе кажется, что сил совсем не осталось. И лишь предстоящее воскресенье греет душу и холит тело: наконец-то есть возможность по-настоящему расслабиться и отдохнуть.

В воскресенье утром вы просыпаетесь, тянетесь во все стороны и думаете: «Вот оно, счастье». Затем вальяжно переворачиваетесь на другой бок и продолжаете смотреть дальнейшие сны. Через час, когда отработанная жидкость подпирает к горлу, вам приходится встать. Встав, вы плетётесь в гальюн и, стоя у писсуара, думаете: «Нет, вот это – счастье». И каждая клеточка вашего усталого организма радуется. Она пляшет и посылает в головной мозг эндорфины, как бы подтверждая: да – это Истинное Счастье!..

Воскресное, не совсем раннее утро. Умывальник. Свет от недавно взошедшего сентябрьского солнца мягко отражается в зеркалах, пробуждая на полу, стенах и потолке множество солнечных зайчиков. Рядом с последними пробуждаются и слоники, и прочие доселе невидимые зверушки. Они бегут по плитке, перескакивают через пороги и запрыгивают в расположенный по соседству гальюн. Воздух в умывальнике свеж и чист: почти весь курс в очередном увольнении.

Спозаранку в храме умывальников и смесителей находятся всего два человека: Саня Забирский и Вадимыч. Саня намылился, словно как в бане, и клочья пены с лица, ушей и волос падают хлопьями, разбиваясь об старую фарфоровую раковину. Подвальный душ опять закрыли, поэтому вновь пришлось мыться на родимом курсе. Саня трёт себе спину, моет брюхо и снова пенит голову. Он – парень здоровый и крепкий, как и большинство на нашем славном морском факультете.

Вадимыч чистит зубы, периодически сплёвывая ночной налёт в умывальник. Кто-кто, а он твёрдо помнит, что каждый зуб, дабы освободиться от всякого рода гадости, должен непременно получить не менее сорока чистящих движений. Именно поэтому Вадимыч снова мочит щётку и продолжает полировать челюсти. Помассировав подобным образом во рту минуты три, он скалит зубы и, довольный проделанной работой, будто Нарцисс, любуется на них в зеркало.

В какой-то момент в умывальник заходит начальник курса, находившийся с утра в расположении по случаю стояния в наряде ответственным по факультету. Заходит в майке, штанах и тапках на босу ногу, что прямо говорит о совсем недавнем его пробуждении. Глаза начкура ещё не до конца раскрылись, как и мысли ото сна отойти не успели.

Тот факт, что начальник курса присутствует в расположении курса, знали немногие. Остаток субботы прошёл в наряде по камбузу, а рано утром на курсе только господа овощники: им всё равно до завтрака работы нет, если с вечера всю картошку почистили; поэтому они пока всё ещё давят лица (и другие части тела) о подушки. Саня как раз и значился в тех овощниках.

Вадимыч, увидевший начкура, разумеется, не замедлил поздороваться с ним. Однако поскольку рот его продолжал полироваться и вымачиваться зубной пастой, сделал он это более чем почтительным кивком. Газонов одобрительно кивнул в ответ и сделал начальнический жест номер два, разрешающий дальнейшее существование всем присутствующим. Затем, примостившись у противоположной раковины, капитан открыл кран с водой.

Немного продрав глаза при помощи извергающейся из крана жидкости, Газонов огляделся в поисках мыла. Не найдя оного поблизости, начальник обратился заспанным, абсолютно не похожим на свой (будто когда-то занимался пародией), голосом к Сашке Забирскому:

– Юноша, не будете ли вы так любезны угостить меня мылом?

Смурной, уставший после двух тонн (четыре штуки в ванном эквиваленте) картошки (мелкая, сволочуга, пока почистили – обалдели вконец) и отбившийся после трёх часов ночи, Санёк моментально бурчит в ответ:

– А пи..юлями тебя не угостить?.. (И он не имел в виду слово «пилюли».)

Здесь надо сделать отступление. Дело в том, что Саша вовсе не слыл каким-то хамом или невеждой. Нет. Просто воскресное утро, субботняя картошка и не проснувшееся серое вещество сложились воедино, дабы как раз и предложить угостить кого-нибудь чем-нибудь крепким. Вот он и предложил. Громко так. С интонацией.

…Немая сцена, и Вадимыч, со стоном оседающий в раковину всем туловищем, от смеха даже разогнуться не может. Да что там разогнуться, скажем прямо: он даже пастой весь обделался.

Не замечая ржущего товарища (видимо, крепко недоспал), Саня очухивается только после слов тоже не маленького начальника, к которому неожиданно вернулся собственный голос:

– Ну, давайте, юноша, попробуйте угостить!..

Намыленный глаз внезапно ошарашенного Санька крайне жалобно посмотрел на начальника. Посмотрел так, как кролик смотрит на удава перед смертью. Дыхание неожиданно спёрло. Сердце застучало будто заполошенное, а шоколадный глаз (тоже, кстати, намыленный) сжался, как на пожаре.

– В моём кабинете как раз и угостите, – окончательно добил Сашку Газонов.

После этих слов Александра покинул не только сон, но и пена, как будто чувствуя свою вину за всё случившееся.

А спустя пять минут исчезли и штаны, которые, впрочем, наш товарищ так и не успел надеть. Сашка Забирский стоял на ковре начальника, который угощал его мозг пилюлями собственного производства. Говорят, Газонов для порядка даже приложился ремнём. Два раза.

А Вадимыча потом всё же разогнули.

Через полчаса.

Лекция 16 33 ПАРЫ ОБУВИ

Обуви много не бывает.

Женская мудрость

Однако Игорь Андреевич не только ругал нас на чём свет стоит. Нет. При первой возможности и подходящем случае он всячески защищал нашего брата от вышестоящего начальства, которому, казалось, хлебом не корми, дай докопаться до младших курсов. И любимый вариант подобного докопалова – проверка порядка в кубриках.

Кубрики проверяли все. Даже самый последний зам нет-нет да нагрянет с проверкой в расположение курса. Именно так и прибыл к нам один из замов. Прибыл он нежданно, но уже к этому времени курс пришёл почти к полному пониманию нужности чистоты в своих «берлогах».

Зам оказался довольно терпеливым и добрался аж до последних кубриков. Когда он зашёл в последнюю каюту и увидел там тоже порядок, он как-то опечалился. Его надежды на ругань и последующее коленопреклонство подчинённых, убивающихся в извинениях, накрылись, так сказать, медным тазом. Зам вздохнул и наморщил лоб. Всегда выручавшая его мысль, основной лозунг которой гласил: «И до столба можно докопаться», казалось, никак не хотела шевелиться. Однако прирождённый инстинкт настоящего военного не дремал. Он подсказал заму, что можно прицельно проверить рундуки. Однако в рундуках тоже оказалась идиллия. Идиллия – если смотреть туда гражданским глазом. А вот если бросить туда хоть одно военное око, то сразу обнаруживался косяк. И именовался косяк как чересчур большое количество обуви. Обувь стояла рядами и даже этажами, хоть и аккуратно.

– Это что? – задал военный вопрос зам.

– Обувь, – ответили ему на том же языке.

– Я сам вижу, что обувь, – проворчал зам. – Сколько её там?

И не дождавшись действий со стороны медлительной вахтенной службы, сам стал считать обувку злополучного рундука.

– Тридцать три пары! – воскликнул он. – Ужас. Непорядок. Это вам моё замечание. – И, довольный собой, он упёрся в свои замовские пенаты.

ИА Газонов не выглядел настолько военным. Он тоже, как и простой обыватель, не разумел, отчего же у человека не может иметься столько обуви. «У некоторых особей женского пола на одной полке стоит большее количество и ничего, – говорил он нам. – Тем не менее с военными надо поступать по-военному, – продолжал Игорь Андреевич. – Посему тому, кто напишет, для чего необходимо будущему военно-морскому доктору столько обуви, даю пять суток к отпуску».

Ребята восприняли это как шутку и забыли (здесь: забили) написать требуемую информацию. Для меня же, дорожившего каждыми сутками вдали от военных, подобный шанс оказался подарком. В тот же вечер родился мой знаменитый рапорт, обосновывающий нужное количество ботинок, тапок и прочего, что легко можно напялить на драгоценные ступни ног.

Начальнику 2 курса

РАПОРТ

Настоящим докладываю, что 33 пары обуви необходимы для выполнения стоящих перед курсантом ВМедА задач. Название обуви определяет задачи, которые можно в ней выполнять. Итак:

1. Тапочки ежедневные.

2. Тапочки для душа и бассейна (непромокаемые).

3. Тапочки больничные (в клинике лишь сменная обувь! Бахилам – нет!).

4. Тапочки белые (на всякий случай).

5. Прогары (классика, без комментариев).

6. Сапоги для хозработ (труд сделал из обезьяны человека).

7. Сапоги-скороходы (не дай бог на построение опоздать).

8. Сапоги резиновые (всё же рядом Нева и залив).

9. Бродни (а вдруг потоп).

10. Ботинки повседневные (на занятия).

11. Ботинки нарядные (для стояния в наряде).

12. Ботинки парадные (увольнение, театр и пр.).

13. Ботинки лыжные (1-е место по кроссу – почётно).

14. Ботинки горнолыжные (вдруг начальство решит повторить подвиг Суворова).

15. Коньки хоккейные (только «трус не играет в хоккей»).

16. Коньки фигурные (спорт у военных действительно всюду).

17. Калоши (сезон осень-весна, иногда около 10–11 месяцев).

18. Валенки (всё-таки Северная Столица).

19. Снегоступы (северная – это не только холод, но и ещё кое-что).

20. Ласты (какой же военно-морской доктор без ласт?).

21. Кроссовки (но лето всё же тоже бывает).

22. Кеды (в поход, романтика).

23. Бутсы (не иссякла мечта догнать Бразилию).

24. Лапти (предков надо чтить).

25. Ботфорты (для имиджу).

26. Мокасины (в каждом курсанте живёт индеец).

27. Чешки (для грациозных занятий в спортзале).

28. Балетки (врач должен уметь танцевать не только мазурку).

29. Унты (порой Столица совсем уж северная).

30. Сандалии (но лето тоже жарит).

31. Сабо (врач должен быть красив всюду).

32. Казаки (немного важности тоже не помешает).

33. Туфли (запрятать упавшую денежку, смотри классику: «Операция Ы.»).

Лекция 17 О ДУРНЫХ ПРИМЕРАХ

Глупость – это дар Божий, но злоупотреблять им не следует.

Отто фон Бисмарк, канцлер Германской империи

Рапорт я отдал и, несмотря на небрежное фырканье замначфака и недооценку объяснений по обуви, свои пять суток я у Андреича получил. «Вот и отлично», – подумал я и стал готовиться к академической конференции. Научной конференции, если кто не понял.

В те времена в Акамедии проходило весьма много разного рода научных конференций. Выступали на них всевозможные профессора, а некоторых даже приглашали в Маскву, дабы они и там поделились своими ценными знаниями.

Как-то раз в провинциальном городе нашего Царства Маскве проходил слёт, чего-то вроде консилиума заслуженных преподавателей. Сборище намечалось приличное, и от Акамедии на столь важное мероприятие выделили сразу троих блистательных педагогов. Физика, химика и биолога. Педагоги собрались в короткие сроки, почистили и без того сверкающие ботинки и убыли на слёт.

Прибыв в Маскву, честно отсидев все чтения и семинары и даже выступив самолично, они, естественно, решили подобное дело отметить. Для отмечания все преподаватели собрались у одного из эскулапов в номере, открыли соответствующие пробирки (они же спиртсодержащие ёмкости) и давай отмечать. По-академически. Спокойно, чисто и без закуси. И всё бы ничего. И никто бы не пострадал. Как говорится: «Нажрались бы и лежали», если бы не вмешался господин Случай. А случай, надо сказать, самый простой. В середине процесса отмечания в люстре неожиданно (для окружающих), но закономерно (для лампочки) перегорела стоваттная лампочка. Ну, перегорела и перегорела. И шут с ней. Однако далеко не свежие на голову академики не смогли проигнорировать подобный факт. Привыкшие к порядку и дисциплине, они тут же позвали ответственного за подобные дела человека. Пришедший человек спокойно поменял им лампочку, а перегоревшую по неосторожности оставил на столике. Так сказать, на память. Своего барахла у электрика и без того хватало. Итак, представьте. Преподаватели уже изрядно наотмечались, сидят, балдеют. Мысли, голова, ноги и другие члены широко расслаблены.

И вдруг после очередной опрокинутой мензурки глаз одного из педагогов падает на бесхозно оставленную перегоревшую лампочку. Зрачки педагога расширяются, и он начинает мыслить не по-детски. Помыслив с минуту-другую, академик молниеносно просвещает остальных коллег, что если лампочку накаливания засунуть в рот, то обратно ее уже никоим образом не вытащить. Хоть как. Хоть каком. Никак. На предмет прохода и выхода тел и предметов относительно тех или иных отверстий завязывается оживлённый педагогический спор. Один из оппонентов – преподаватель медицинской биофизики – возмущённо говорит:

– Как так?! Я, кандидат наук, со всей ответственностью утверждаю, что если можно засунуть, то опосля и вытащить нетрудно!

С этими словами, предварительно выхватив у коллеги лампочку, биофизик моментально и решительно сует её себе в рот. Тут же пытается высунуть, а она, разумеется, не высовывается. Они её тянули, поворачивали и далее по-разному пробовали – не выходит и всё. Застряла, так сказать, по-собачьи. Помучавшись минут пятнадцать, преподы плюнули (все, кроме физика, – он плевать не мог) и решили ехать в травматологический пункт.

На счастье (или на горе), травмпункт находился поблизости. По масковским меркам. Академики поймали на улице такси и поехали. Приехали. Нашли медсестру.

– Вот, – говорят, – у нас в машине мужик имеется, с лампочкой в ротовой полости. Вы, как медицинский рабочий класс, обязаны нам помочь!

Медсестра, с подобным ранее не встречавшаяся, думает: «Ишь, юмористы понаехали!» Подумав так, она начинает их посылать. Далеко посылать. Туда, откуда уже не возвращаются, посылать. Однако при предъявлении потерпевшего она мнение своё изменила и в испуге убежала за хирургом. Последний, тоже уже не молодой мужчина, вскоре приходит, как на малых детей на преподов смотрит.

– Ага, – говорит он.

– Доигрались, – твердит он.

– Лампочку съели, – улыбается он и бьёт ребром ладони по месту, в котором нижняя челюсть соединяется с черепушкой.

У биофизика рот открывается ещё шире. Лампочка, будто заправский заяц, выскакивает из зубного плена и падает в ладонь к хирургу. А потерпевший так и остаётся стоять с открытым ртом. На немой вопрос горе-коллег «про рот» врач объясняет, что подобная аномалия статистически нормальна. Просто мышцы оказались изрядно напряжены, а теперь, наоборот, чрезвычайно расслаблены и сокращаться покамест не собираются. Однако часа через три можно уже будет пробовать говорить. И возможно, даже что-нибудь откушать.

Ну, ладно. Три так три. Заслуженные преподаватели благодарят доктора, как это положено, и направляются назад в гостиницу. Разумеется, на такси. Биохимик спереди, остальные сзади. Первый и говорит:

– Она не подвергается там химическим превращениям! Не могу понять, по какому принципу лампочка не выходит?

Биолог поддерживает:

– Такого просто не может быть! Это за рамками миросоздания!

– Не мошет? А ты поплобуй, – ехидничает пострадавший биофизик и передаёт сомневающимся выскочившую ранее лампочку.

Биолог, как-то совсем не думая, засовывает последнюю в рот, пытается высунуть, а она фиг. Не высовывается. Стоит, будто влитая. Едут назад в знакомый травмпункт. Ловят медсестру. Та в истерике мчится за хирургом. Хирург успокаивает медсестру, долго смеётся, приговаривая: «Ага. Доигрались. Лампочку съели?» И опять ловким движением ладони освобождает рот второго препода от вожделенного предмета освещения. Вытаскивает. Получает благодарность. Отпускает.

Педагоги, выйдя из травмы, вновь ловят такси. Молча едут в гостиницу. Двое сидят с приоткрытым ртом, что налагает на них некий шарм тупизны. Водила, видя подобных товарищей, спрашивает: «Что, дебилов везёшь?» Единственный уцелевший и способный внятно говорить биохимик отвечает: «Какие дебилы, это кандидаты наук. Просто они лампочку в рот засунули, а вытащить, априори, не смогли».

Водила косит глазами. Не верит. Его убеждают. Он не убеждается. Ему доказывают, а он не доказывается. Тогда со словами: «Сам виноват» ему тупо передают лампочку. Таксист сует её в рот и всё. Пойман. Исход известен. Разворачиваются. Едут в уже родной травмпункт. Ловят медсестру. Она в крайнем шоке. Её откачивают, успокаивают и посылают за хирургом. Приходит он. Долго и обильно матерится.

Ржёт. Опять говорит: «АгаДоигралисьЛампочкуСъели» и отработанным до мастерства методом проводит процедуру излечения. После излечения доктор показательно разбивает лампочку об стол. Говорит: «Чтоб впредь не соблазнялось!»

Ладно, садятся снова в машину. Благодарный водила с открытым ртом везёт всех в гостиницу. Не доезжая последней, машину останавливает ментработник. Как и положено, когда документы в порядке, он начинает докапываться. Спрашивает, в чём дело: три дебила и мрачный алкаш в одной машине. Водитель сурдопереводом пытается всё объяснить, но у него ничего не получается. Единственно нормальный, но изрядно подвыпивший биохимик разъясняет служителю Органов, в чём, собственно, дело. Тот разворачивается и молча идёт в свою будку. В будке гаснет свет. Служитель возвращается, открывает заднюю дверь и жестами просит всех подвинуться. Садится, и становится очевидно, что служитель тоже пойман на лампочковый крючок: из его рта бессовестно торчит цоколь служебной лампочки. Едут в родимый (ближе только мать) травмпункт. Ловят знакомую медсестру. С трудом доводят её до самотранспортабельного состояния. Она на неслушающихся ногах направляется в сторону кабинета хирурга. Оттуда раздается жуткий женский вопль. Спустя две секунды мимо проносится медсестра с безумной гримасой на лице. Из кабинета выходит хирург, но что-то в нём не так. Присмотревшись внимательно, все понимают: надо искать нового врача. Из ротовой полости медработника предательски торчит цоколь стоваттной лампочки.

Лекция 18 МИКРОБИОЛОГИЯ

Эксперт – это человек, который совершил все возможные ошибки в очень узкой специальности.

Нильс Бор, датский физик

Конечно, ошибки в обращении с собственным ртом хоть вещь и неприятная, но на самом деле не такая уж и страшная. А вот если в голове что-нибудь реально нарушено, то здесь уже сложнее история. Главное только, чтобы с возрастом это прошло.

Микробиология для многих из нашего братства прямо прошла мимо. Всем своим караваном знаний про свойства различных бактерий, вирусов и прочей нечисти она минула наш строй, даже не помахав носовым платком. Впрочем, самыми наглядными пособиями для банды курсантов остались не страницы учебника, а рекламные ролики «Доместоса» и прочих «гадких утят», в которых изображались вышеупомянутые твари, их родственники и окружающая среда. Нет, не могу сказать, что мы не учили данный предмет. Учили. Только в безграничном потоке дисциплин, протекающих параллельно, полученные сведения о микробах потерялись уж слишком как-то быстро.

Кафедра микробиологии располагалась на одном из верхних этажей УЛК (учебно-лабораторный корпус). Кабинеты кафедры так неосторожно оказались оборудованы газовыми горелками на каждом рабочем месте обучающегося, что и не надо быть Чеховым, чтобы понять – «выстрел неизбежен», как и праздник попы в зимнюю сессию второго курса (об этом позже).

Вкратце об участниках этой далеко не шекспировской трагедии.

Константин – непризнанный поэт, танцор и музыкант нашего великого курса. Обладал врождённой галантностью, интеллигентностью и прочими качествами, абсолютно не сочетающимися с нынешними реалиями наших Сооружённых Сил. Учился Костя хорошо, и его ответственностью можно было без труда затмить Солнце.

Стасик запомнился всем абсолютно идиотским отчислением с потока за два месяца до окончания alma mater из-за несданного экзамена по гинекологии. Но в настоящей истории скорее всего сказалось его исконное происхождение – сам он родился на юге нашей страны, практически в самом Хачистане, где, как известно, очень жарко и много всяких любителей пострелять.

Итак, начало первой пары. Все расселись по местам, старший доложил присутствующих-отсутствующих и, получив команду, тоже занял своё место. Преподаватель, уже утомлённый начавшимся понедельником, даёт задание: приготовить на стекле препарат стафилококков и опрометчиво удаляется на утренний чай.

Дотошный читатель в данном месте может легко воскликнуть: «Какой ещё чай в учебное время?» К сожалению, почему именно чай, а не кофе или другие какие дела, автор уже доподлинно сказать не может. Либо традиция у микробиологов на сей счёт существовала, либо чай недавно завезли, либо звёзды так расположились, я не знаю. Однако факт ухода преподавателя именно на утреннее чаепитие (и никакое другое) впоследствии оказался подтверждён не единичными свидетельскими показаниями. И, положа руку на сердце, могу сказать: а почему бы и нет? Задание ведь дано. Чего же боле?

Итак, вернёмся в класс. Особо не вдаваясь в подробности технологии осуществления поставленной микробиологической задачи, остановлюсь на этапе закрепления колонии бактерий в виде капельки на стекле.

Для того чтобы осуществить подобное, не нужно слыть Ломоносовым. Достаточно всё упомянутое выше просто поджарить над пламенем горелки. Всё элементарно и просто. Но, и кому-то это может показаться странным, эту самую горелку надо ещё и зажечь. Впрочем, подобное действие тоже вполне осуществимо – открути винтик-вентиль в основании горелки, чиркни спичкой и получи драгоценный голубой огонёк.

Константин, будучи человеком образованным и осторожным, в мыслях допускал всякие возможности воспламенения предоставленной ему горелки. Именно поэтому к ней он подошёл со всей предусмотрительностью. Встав на безопасном расстоянии и немного открутив вентиль, академик выполнил первую попытку зажечь огонёк. Другими словами, он чиркнул спичкой и на вытянутой руке поднёс её к отверстию горелки. Другой рукой, не менее осторожно, он начал по миллиметру ослаблять вентиль. Но Костя не мог учесть одного (основного фактора успешного поджога), что Стасик, находясь в положении главы совета директоров Газпрома, сидел на центральном кране, обеспечивающем подачу голубого топлива на весь ряд столов. В том числе и на тот стол, за которым оказался бедолага Костик. И вот, находясь у руля, Стас, разумеется, перекрыл газ и с умилением наблюдал, как его однокурсник безуспешно пытается добиться хоть капли огня.

Костя, чуть не опаливший пальцы при первой попытке, приступил ко второй. Он зажёг новую спичку и открыл вентиль наполовину – прежний результат. Никакой. Ещё одна попытка. Ещё одна спичка и полное раскрытие – тишина. Не горит и не шипит. Раздосадованный, Костя даже не мог выругаться. Воспитание не позволяло. Вздохнув, он покрутил горелку, послушал, пропальпировал и не нашёл ничего умнее, чем осуществить поджог пламени под визуальным контролем попадания искр в сопло, а то вдруг чего. Для последней цели он вновь максимально открыл вентиль, нагнулся к нему лицом, стал чиркать туда спичкой и заглядывать.

Не знаю, что конкретно он там увидел, но вся группа сначала услышала «Ой» и, обернувшись, увидела Костю, объятого пламенем, не понимающего, что пора бы голову и убрать, а то так и опилки могут загореться в черепушечке. Это увидели все, все кроме Стаса, который после того, как дал полную газификацию, ползал по столу в истерических судорогах смеха. И даже гордость кафедры, довоенный лозунг Владимира Маяковского:

 
Не издевайся на заводе
                   над тем, кто слаб,
Оберегайте слабого
                   от хулиганских лап
 

не смог остановить воспламенения Константина.

Костя отделался легко – брови, ресницы и чубчик настоящему мужчине не так уж и нужны. А вот потерю культурной речи Константину вряд ли кто-то восстановит. Он так и ругался матом (причём не только на Стаса), пока у него не отросли все вышеперечисленные дериваты кожи. И даже позже был замечен в употреблении крепких бранных словечек.

Наряду с Костей от дара Прометея пострадал и Александр – ещё один наш коллега. Обернувшись к товарищам, которые сидели на задней парте, и, протянув за стёклышком руку, он поджёг рукав халата. Когда он отвернулся, это увидели его друзья-однокашники. Опять же, на происходящее со сдерживаемым смехом смотрела вся группа, пока Саша не вскочил с горящей спиной, после чего все дружно заржали и сползли под парты. Кто-то начал хрюкать, кто-то заикаться в приступах истерического смеха, но никто, никто не пытался помочь «Варягу», объятому пламенем. В общем, как и водится, за последние пятьдесят лет фраза «Люди, помогите человеку» сменилась на диаметрально противоположное: «Кто-нибудь снял это на камеру?».

Так и здесь.

Мы до сих пор не знаем, кто потушил Саню.