Текст книги "Военно-медицинская акаМЕДия"

Автор книги: Михаил Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Лекция 4 КЛАССИФИКАЦИЯ

Как вы судно назовёте, так оно и поплывёт.

Из песни

Таким образом, мы стали зайчиками, а к Газонову прикрепилось новое имя – дед Мазай, отчего он, похоже, ничуть не расстроился. Да и в целом надо отдать должное Игорю Андреевичу: огорчал и огорчался он мало. Ну а если подобное и случалось, то вызванный старшина ставился нужным ракурсом и начальник курса на протяжении часа подолгу втолковывал, что и как.

Старшина после полученных знаний выходил шатаясь, слегка опечаленный. Он строил курс, здоровался почти как начальник: «Здравствуйте, военно-медицинские медики» и гнал нас на работы. Именно так для главных героев начался КМБ (Курс молодого беглеца).

Всех зайчиков одели в одинаковую синюю форму (прозванную робой), повязали на шею гюйс и обули в прогары. Столь страшное название «прогары» получили обычные полуобрезанные сапоги с довольно массивной подошвой. Ещё была тельняшка, но на себе её никто не рвал, даже несмотря на трудности, как это любят делать многие люди. Тельняшек выдали всего две.

Конечно, тот факт, что мы теперь настоящие вояки, Царство не замедлило подтвердить не только материально, но и документально. По прошествии нескольких дней нам выдали новёхонькие военные билеты. Аккуратненькие, красненькие и почти бесценные, поскольку в то время по этим контрамаркам можно было и на транспорте бесплатно ездить, и в музеи на халяву ходить. Красота. Вещь незаменимая. Только многие умудрились себе «военник» заранее подпортить. Не со зла, конечно же, а так, почти форс-мажорно.

Дело в том, что некоторые товарищи, находясь в расположении абитуриентства и вступив на путь экзаменов, дали прилюдную клятву: в случае поступления в Акамедию стопроцентно подстричься наголо. Подстричься наголо – это значит не оставить на своей светлой голове ни единой волосинки. Как Котовский или Розембаум, например, если вам последняя личность больше приятна. Более того, некоторые обещали побрить и брови. Разумеется, что слово своё и те и другие сдержали, благодаря чему через неделю после зачисления и красовались в документе аки младенцы после родов. Лысенькие.

Невзирая на бритые головы, КМБ уже набирал свои собственные обороты. Физзарядка спозаранку, ходьба по-пластунски, полуполевые условия, мерзлота и вечный недосып. Ещё мы рыли километры траншей, мыли горы посуды, ходили и ползали в ногу, убирали конюшни (тогда они ещё были) и зарывали ещё свежие от лопаты траншеи. Всё как на флоте.

ИЗ СУДОВОГО ЖУРНАЛА

День двенадцатый

Сегодня подняли в 6.30. На зарядку. На улице шторм. Команда ещё не освоилась с новым курсом. Накопилась усталость. Ощущение, что ходим кругами. На самом деле ходим гуськом (собака старшина). На завтрак снова перловка. Кок явно экономит на масле и сахаре. Сам же растёт как на дрожжах. После завтрака строевая на палубе и хозработы. Закапывали ту же траншею, которую раскапывали на абитуре (кто-то догадался завезти землю). Капитан появился на мостике в полдень и заверил, что мы движемся к светлому будущему. Отбились в 22 часа. С мечтами о будущем.

В конце августа несколько уставшие, но по-прежнему тёплые, все товарищи под предводительством взводных, ротных, старшины и начкура собрались и дружным строем, под аккомпанемент дождя, убыли на платформу, столь радужно принявшую их двумя месяцами раньше. Последний вздох, и подоспевшая электричка стремглав унесла нас в сторону основной базы Военно-медицинской Акамедии, грохотом залив всю привокзальную площадь и несколько близлежащих улиц.

Прикатив на Балтсрийский вокзал и ошалев от цивилизации, первогодки-академики спустились в метро. Резиновые ступени, катящиеся вниз, мраморные стены и декоративная лепнина лучших скульпторов столетия безоговорочно выделяли Боткинскую подземку среди остальных. Бесспорно, наше Царство много потратило бюджетных денег на подобное строительство. Сказочно много. Не один завод можно построить было бы.

Однако при виде метрополитена в голове сразу же появлялись и отрицательные эмоции. Многим почему-то необратимо вспоминалось, что в 1861 году в Англии (недалеко, кстати, от Дублина, а если быть точнее, то в Лондоне) была пущена первая ветка подземки. У нас же к тому часу только-только отменили крепостное право. И подумавшим так вдруг стало обидно за Державу. Улыбавшийся рекламный портрет не на шутку откормленного Наместника Валентина Матбиенко, обещавшего «диалог с городом», усилил эту обиду.

Утряся обидные чувства в вагонах подземки и добравшись до Акамедии, мы уткнулись в Пентагон.

Пентагон. Здание курсантского общежития в форме пятиугольника. Проект американского Пентагона в 1941 году один в один был слизан с академического. Имеет два КПП, большие чугунные ворота, смазанные мазутом (чтобы враги не пролезли, но пачкаются почему-то всегда курсанты), и два якоря, брошенные подле них. Внутренний сквер представлен беседкой и скромным семейством деревьев. Используется исключительно для нужд курсантов и их начальников.

В Пентагоне, в этом муравейнике, взрастившем не одну плеяду талантливых докторов, мы и имели честь поселиться. Первому курсу отводились помещения в отдалении от остальных обучающихся. Помещения эти представляли собой самую что ни на есть казарму. С длинным коридором посередине, палубой под ногами (у лётчиков взлёткой, у пехоты – плацем) и коечками по бокам. Всё как в армии. Но всё-таки это была не армия, а мы – не солдаты. Нашему братству присвоилась сладкая, дорогая сердцу должность: товарищи курсанты.

Нужно сказать, что курсанты Военно-медицинской Акамедии всегда отличались от остальных курсантов других военных училищ и институтов. Они славились не только своей смекалкой, чувством юмора и природной добротой, которую Сооружённые Силы изрядно пощипали, но и тем, что обучали их на два года дольше. В связи с этим и родилась классификация данного контингента военного сообщества, более точно характеризующая последних.

Итак, все курсанты Акамедии попадают в шесть групп:

1– й курс – писатели,

2– й курс – читатели,

3– й курс – слушатели,

4– й курс – сочинители,

5– й курс – посещатели,

6– й курс – смотрители.

Поскольку седьмой курс уже считается курсом усовершенствования врачей и учатся на нём исключительно лейтенанты, то он попал в отдельную касту и данную номенклатуру обошёл. Почти. Эта группа оказалась в категории небожителей, поскольку сразу после выпуска практически все граждане обучающиеся распределяются по территории Сооружённых Сил и только тогда понимают, как же хорошо и тепло было за родимой пазухой. Очень тепло и очень хорошо.

Лекция 5 О ДОРОГОМ ТОВАРИЩЕ

Чистая совесть делает человека весёлым и довольным, но полный желудок делает это ничуть не хуже, и притом дешевле и с меньшими трудностями.

Дж. Джером, писатель

К сожалению, до седьмого курса всем нам оставалось неоспоримо далеко. Даже дальше, чем до Парижа (если в таком параметре измерять). До выпуска предстояло многое преодолеть. Нужно было освоить кучу дисциплин, пройти не один десяток кафедр, просмотреть не одну сотню больных и ещё много-много всего. Как бы счастливо ни произошло поступление, а практически сразу по прибытию в alma mater начались тяжёлые учебные дни.

Помимо академических занятий юношам-первогодкам приходилось привыкать и к особым условиям положения военной службы. Терпеть все тяготы и лишения, стойко и морально нести крест настоящего моряка и другую разную ерундень. Если сказать двумя словами: началась служба. Одним она давалась легко, некоторым – с прилагаемым усердием, а избранным – с определёнными трудностями.

Как-то быстро и почти без приключений приняли присягу и первое послеприсяговое увольнение. Вслед за последним, к счастью, курс не обнаружил ни одной потери, что обычно довольно часто случается. Ну, ты же знаешь, дорогой читатель, как легко Зелёному Змию напасть на столь беззащитное дитё природы, как первокурсник элитного военно-учебного заведения, пребывающий в долгожданном увольнении. Ведь только там эта гадюка хватает несчастного за горло, открыто бьёт по печени и выпивает литра два крови, отчего пострадавший никак не может встать с постели ранним служебным утром. Обескровленные ноги не держат, а в голове из-за отсутствия кислорода болтает, как будто в девятибалльный шторм.

Наш курс, ввиду того что носил статус морского курса, имел определённый иммунитет к аналогичной болезни и прочим вещам, так или иначе связанными с любым укачиванием и уштормливанием. Сутки отгула курса прошли без потерь. Ровно как и у следующих наших двух товарищей, никого не боявшихся и с увольнения вернувшихся вовремя.

Одного из двух представленных ниже друзей звали Димка Тарумян. Димка слыл парнем безобидным, происходил из военной семьи и имел достаточно худощавый вид (достаточный, чтобы вызвать жалость), что лишний раз подтверждало его чистое пролетарское происхождение. Второго товарища за его комический вид именовали кратко и просто – ходячий клоун. Официально же, глядя в национальный гражданский паспорт, выяснялось, что клоуна звали не иначе как Иван Кобаленко. Однако в отличие от Тарумяна Ваня вообще оказался психически неуравновешен, шизофренически агрессивен и катастрофически глуп. Через пару лет его таки перевели на лётный факультет, с которого, ещё через год, с геркулесовыми усилиями начальник факультета и отчислил Ивана вон. В Акамедию же Ивану Кобаленко помогла поступить самая любимая особь женского пола – родная мать, которая в отличие от наследника пользовалась гораздо большим количеством собственного мозга и связи имела не хилые.

Итак, Димка и Ванька возвращались из увольнений всегда несколько раньше остальных. Девушек любимых у них тогда ещё не существовало, поэтому в один из дней они пришли настолько рано, что даже успели попасть на ужин. Поскольку в казарме, кроме дневальных, не нашлось ни одной живой души, то этим двум товарищам не оставалось ничего другого, как пойти на камбуз вдвоём. Не связанный с военными человек может подумать: «Ну и что ж, что вдвоём. Прям трагедия». А я, предвосхитив это, скажу: «Трагедия». И ещё какая. Дело в том, что в те времена первому и второму курсу запрещались одиночные передвижения. Ходить разрешалось только строем. И никак иначе. А если строя нет, то и пищеблока тоже нет (нет ручек – нет мороженого).

Обычно ребята, дабы спокойно передвигаться в одиночку, снимали с дневального синюю дежурную повязку и в случае встречи с патрулём спокойно миновали его, как люди, несущие тяжёлую вахту и лишённые такого прекрасного места, как строй. К слову сказать, у большинства ребят уже к середине первого курса присутствовали личные повязки, и иногда складывалось впечатление, что весь курс несёт службу и постоянно терпит. И тяготы терпит, и лишения. Тоже терпит.

Однако два свежих, новоиспечённых зайчика, столь рано вернувшихся в родные (временно предоставленные Царством) пенаты, повязку с собой не взяли. Причина столь необдуманного поступка могла крыться либо в отсутствии дневального, либо в отсутствии серого вещества в черепушечке вернувшихся. Ввиду юности обсуждаемого контингента автор склоняется ко второму варианту.

Итак, покинув любимую казарму, наши товарищи направились в дорогую желудку обитель, усыпальницу голода и рассадник тараканов – курсантскую столовую. Шли они беззаботно и уже представляли наполненные до краёв тарелки, налитые через борт стаканы, хлеб, намазанный на масло, и бесперебойную работу вилочно-ложечного аппарата.

Проходя мимо доблестной клиники военно-пулевой хирургии и стоявшего рядом с ней памятника уважаемому Сергей Петровичу Боткину, мои коллеги заметили патруль. Хотя, если быть до конца честным, то это не они заметили патруль, а патруль заметил их. При этом последний, может быть, и пропустил бы несчастных прочь, и всё бы обошлось, но снятый головной убор, расположение края штанин на разном уровне и предательски выглядывающий красный носок у Ивана Кобаленко заставили начальника патруля остановить одиночно шляющуюся в столь поздний час парочку.

– Товарищи курсанты, подойдите сюда, – внезапно услышали оголодавшие голос, раздавшийся прямо с неба. Оглядевшись вверх и по сторонам и осознав, что снисхождения сверху ждать вряд ли стоит, они заметили прямо перед носом зелёного офицера и окружающих его двух патрульных. Курсантов третьего курса. Одновременно с этим шапка Ваньки автоматически вернулась на голову. Ещё через секунду поворотливые ноги неохотно доставили свои тела к патрулю.

– Ваши документы, – уже требовательно приказал офицер, протягивая к товарищам открытые мозолеватые ладони (тоже, наверное, много поступал). Товарищи всё ещё соображали, что же такого приключилось.

Не дав себе сообразить до конца о причинах остановки, Дима Тарумян потянулся к нагрудному карману и достал требуемые бумажки. В ту же секунду его приятель Иван вместо похожего действия по выемке документов и передаче их патрулю издал пробуксовку прогарами и стремглав полетел в направлении расположенного рядом Финляндского вокзала, словно хотел успеть на семичасовой поезд до Хельсинки. Он помчался настолько быстро, что уже почти успел скрыться за углом клиники, прежде чем офицер успел прийти в себя и гаркнуть своим медлительным подчинённым собачью команду «Фас!». И то ли у Ивана физподготовка находилась на должном уровне, то ли патрульные уже к третьему курсу отъелись, но силы оказались явно не равны. Пробежав двести метров и скрывшись за углом, догоняющие нехотя признали своё позорное поражение перед первокурсником. Они хотели было кинуть в Ивана камень, но убегающий настолько стремительно разогнался, что и пуля не смогла бы настичь его улетающую спину.

Вернувшись из-за угла, патрульные рапортовали о неудаче, ссылаясь на широко известный факт, гласящий о том, что убегающий всегда быстрее догоняющего. Расстроившемуся было подобным исходом начальнику патруля здесь же вернул настроение протянувший документы Димка. Он, как потомственный военный и преданный дорогому Отечеству сын, не стал стоять спустя рукава. Нет. Товарищ выбежал за угол и, увидев спину стремительно удаляющегося коллеги, обрамлённую ярко сверкающими пятками вперемешку с мелькающим красным носком, набрал в лёгкие воздух и членораздельно что было силы крикнув: «Товарищ Кобаленко, стойте!»

Стойте!.. Товарищ…

в общем…

сдал напарника.

Лекция 6 О ПОЧЕЧКАХ

Одна кружка пива заменяет удар по почкам.

Из аналогий

Конечно же, пробежав добрых две мили, а может, и четыре или шесть (кто же считал-то?), Ваня вернулся обратно в казарму, всё ещё голодный и слегка вспотевший. Желудок спазмировало, тонкую кишку кололо, будто аппликатором Кузнецова, а к горлу подкатила неприятная горечь. Есть хотелось настолько, что за добротный горячий ужин Кобаленко без заминки продал бы всю Родину вместе с Сахалином, Курильскими островами и Новой Землёй с омывающим её океаном. Ну а если ещё и компот с бутербродом предложат, то в придачу можно было легко слить и нескольких не очень далёких родственников.

Однако мысли о еде и обмене на продукты родителей прекратились, когда на пороге казармы Иван уткнулся в нагрудный значок «патруль». За значком хитро прятался начальник патруля, сухопутный офицер медицинской службы. Поскольку отступать не имело ни смысла, ни толку, ни времени, то беглец сдался в руки академического правосудия. Капитана же, записавшего неблагонадёжного курсанта, озарила широкая внутренняя улыбка: план на сегодня он уже выполнил. А с учётом того, что дежурному по Акамедии он доложит о пойманном беглеце, грубо нарушающем воинскую дисциплину, оставшееся время наряда можно будет провести по своему личному расписанию.

Винить же Димаса в сдаче однокурсника патрулю не имелось никакой моральной и технической возможности. Во-первых, Ванька первым бросил своего товарища. Во-вторых, Димка в те года ещё пах молодостью и чистотой души. А в-третьих, грех было не вкозлить Ваню Кобаленко при первом же удобном случае. И не один здравомыслящий курсант Акамедии не упустил бы подобный шанс. И даже самый последний курсант не упустил. Никто бы не упустил.

Товарищ Кобаленко сидел в казарме опечаленный и толком не мог понять, что его больше тревожит: то ли совершенно пустой желудок, который уже не познает прелестей пищи на сегодня, то ли предстоящий наряд вне очереди, в который его обязательно поставят за текущий проступок. Открыв учебное расписание первого семестра и определив, что в наряде он пропускает «нормальную анатомию», Ванька понял, что голод его огорчает шибче.

Тем не менее другим товарищам избежать практического занятия по изучению человеческого тела не удалось. Все как один на следующий день дружным строем направились на кафедру нормальной анатомии.

Кафедра нормальной анатомии располагалась в тихом местечке на улице Лебедева. Она делила здание ещё с тремя похожими кафедрами: кафедрами гистологии (гиста), патологической анатомии (патан) и патфизиологии (патфиз). Помещения анатомии пахли просторностью и формалином. На столах аккуратно расположились трупики, которые жаждали скорейшего участия в учебном процессе. Однако первое занятие не предполагало непосредственного контакта с умершими, а носило исключительно ознакомительный характер. Другими словами, первый урок заключался в познании истории кафедры. И начиналась эта история с анатомического музея, занимающего почти весь второй этаж. Экскурсию по кафедральному музею проводил лично начальник кафедры, полковник медицинской службы, профессор Дайворонский.

Итак, первое, что нужно сказать, – это то, что музей кафедры поражал. Каких экспонатов здесь только не было! Кунсткамера меркла по сравнению с академическим анатомическим музеем. Их даже нельзя сравнивать. Это всё равно что сравнить «Жигули» и «Тойоту» или Божий Дар и яичницу (Божий Дар – это не что-то неосязаемое, а, между прочим, город в Чехии, если кто не знает). Тем временем начальник кафедры (начкаф сокращённо) озвучивал вслух всё увиденное юными академиками.

– На этих стеллажах мы видим человеческие черепа самых различных сословий, – комментировал экскурсию он. – Вот эти, вытянутые, принадлежали дамам высшего общества. Им с детства сдавливали голову, и в итоге получался подобный продолговатый череп, что считалось весьма красиво.

– А эти чьи? – спросил кто-то из толпы, указав на черепа со скошенным лбом.

– О, это черепа воинов! – воскликнул полковник. – В живом виде данный череп смотрелся весьма устрашающе. Ну или должен был так смотреться.

Группа, оценив задумку с приплюснутой головой, перешла к другим экспонатам.

– На этих полках вы можете наблюдать различные проявления сиамских близнецов, – продолжал начкаф. – Плоды разной степени и части сращения.

Группа осмотрела стеклянные банки близнецов, к которым примыкали и циклопы (младенцы с одним глазом), и ещё другого рода аномалии. Срастались и спинами, и ногами, и даже попами. Лектор тем временем продолжал:

– Все из них, как вы понимаете, имели пороки, несовместимые с жизнью, из-за чего они либо умирали в чреве, либо рождались мёртвыми.

Группа вздыхала и молча сочувствовала порочным детёнышам и их родителям.

– А вот интересный экспонат, доказывающий, как хорошо жить в нашем с вами времени, – подозвал нас к следующей баночке с формалином профессор. – Препарат восемнадцатого века. Разрезанная матка и в ней девятимесячный плод. Из источников известно, что женщина не смогла разродиться и погибла вместе с ребёнком.

Курсанты с горечью осмотрели экспонат, в то время как полковник Дайворонский закончил:

– Тогда не выполняли кесарева сечения, поэтому так и получилось. В наши дни, разумеется, благодаря данной операции в десятки раз снизились и материнская смертность, и детская инвалидность.

Все живо представили несчастный восемнадцатый век, увидели мучившихся женщин, почему-то вспомнили отсутствие электричества и поспешили продолжить экскурсию.

А продолжение оказалось более радостным, потому как пошли образцы животных и их органов размножения. На данном этапе большинство ребят из группы резко позавидовали моржу, чей экспонат проходил по диагонали через весь стеклянный шкаф. Слова начкафа про то, что у моржа всегда такой (так как холодно), лишь усилили имевшуюся у курсантов зависть. А факт, тот факт, что моржам не грозит импотенция, перевёл чувство зависти из белой категории в чёрную.

Но играючи увлекательным оказалось только первое занятие. Дальше начались зубрёжка и тяжёлые учебные будни. И проходили они примерно по одному сценарию.

К началу первой пары, ровно без пятнадцати девять, группа из пятнадцати человек располагалась в анатомическом зале. По соседству с группой ложились три заформалиненных жмурика и кастрюля с внутренними органами. Конечно, жмурики укладывались не сами, а с помощью всё тех же академиков, как, впрочем, и кастрюля, заботливо принесённая дежурным к началу урока.

Предметом описываемых занятий являлась спланхнология – очень хитрый раздел о многочисленных внутренних органах человека. Вот именно эти органы и лежали в кастрюльке, стоявшей на длинном деревянном столе анатомического зала. Группа расселась в аккурат рядом с заветной посудиной, судорожно листая зелёный кафедральный учебник.

В девять ноль-ноль на пороге учебной обители появился преподаватель – Сергей Владимирович. Оглядев группу, будто воспитатель детского сада осматривает подопечных детишек, он сел на своё место и раскрыл заветный учебный журнальчик, в котором, как на ладони, лежали фамилии всех курсантов группы десять «Б».

Отметив отсутствующих, болеющих, нарядных и, не дай бог, умерших, если таковые имелись, преподаватель тщательно всмотрелся в список, ища первую жертву для допроса. В этот момент по группе всегда начинал ползти неприятный холодок. Все как один утыкались взглядом в пол и отчаянно молились, чтобы их персона не оказалась первой в листе опрашиваемых. Некоторые ребята, дабы отвести от себя угрозу, молча крутили в мозгу чью-нибудь фамилию, свято веря, что все мысли материальны. Откуда взялась уверенность, что они должны материализоваться непременно в мозгу Сергея Владимировича, ребятам, ровно как и науке, до сих пор не известно.

Преподаватель тоже имел определённое чувство юмора и, прежде чем назвать первую жертву, выдерживал сорокасекундную паузу. Этого хватало, чтобы начиналась зреть тихая паника. В воздухе повисала гробовая тишина, и совершенно легко можно было учуять тонкий аромат холодного курсантского пота. Если преподаватель заигрывался и передерживал паузу, то в воздухе появлялись и другие газы.

Сергей Владимирович работал на кафедре неприлично давно и любил подобные моменты ожидания. Вспоминались и свои курсантские годы. Он отрывал глаза от журнала, но как ни пытался, никогда не мог поймать на себе хоть одной пары зрачков. Вся группа досконально изучала напольное покрытие кафедры.

– Ну, давайте начнём. – Сергей Владимирович рассёк тишину, как бы предупреждая: «Сейчас будет контрольный выстрел». Спустя две секунды выстрел прозвучал: – Роман Каракунов, пожалуйста. – Невидимая блуждающая пуля наконец-то попала в цель.

Роман медленно встал и подошёл к заветной кастрюльке. Дрожащими руками он снял крышечку, словно открывал сундук с сокровищами. Только человеческие органы дороже. Они ценнее любого золота и бриллиантов.

– Итак, Роман Александрович, будьте любезны достать нам почку, – дал задание препод.

Курсантская рука нехотя залезла к органам. Вот сердце, вот мозг, это печень – методично перебирал Ромка человеческие внутренности. Ага, нашёл! Он извлёк на белый свет запрашиваемую часть человека.

Но Сергей Владимирович и не думал признавать поражение.

– Отлично, – сказал он, как бы внутренне огорчившись. – А теперь расположите эту почку так, как она располагается в вашем организме относительно других органов.

Рома прикинул, как крепятся его почечки, и поставил чью-то почку в такой же позиции.

– Чудесно, – продолжал его хвалить преподаватель. Казалось, он собирается задать третий вопрос, но вместо этого все услышали: – Неправильно. Два. Прошу садиться, – опустил он с небес Ромку, который уже успел хоть немного к ним приблизиться.

Группа напряглась в нехорошем предчувствии. Первая двойка – она как чума: распространяется быстро и никого не щадит.

– Сергей Чевотов, – методично была вызвана следующая жертва. – Тот же вопрос.

– Чево? – отозвался Серёга.

– Покажите орган, вытащенный вашим коллегой так, как он располагается в организме, – терпеливо повторил преподаватель.

Сергей немного подумал, покрутил почку и выставил её практически так же, как и Ромка, ведь он чётко знал, как, где и зачем она крепится. Преподавателю же его вариант тоже не понравился, и Сергуня оказался отправлен на исходное место, получив заслуженный «банан», что со студенческого языка переводится как «крепкая двойка».

Группа похолодела. Чувствовалось приближение того момента, который называют концом. Мозговой штурм достиг максимума и сорвался в обрыв, поскольку все чётко понимали, что через пару минут участь первых не ответивших накроет всех до конца без остатка.

Так и случилось. Довольно стремительно прошёл «расстрел» остальных участников опроса, которым задавался всё тот же вопрос. Ребята вращали почку и так и этак, и ставили её на ребро, и наклоняли на бок, и чуть ли не запихивали в себя, но результат всегда оставался неизменен: неудовлетворительная оценка и отработка текущего занятия в ближайшем будущем. Как итог, в учебном журнале выстроилась стройная колоночка из похожих друг на друга оценок.

Закончив экзекуцию и спокойно вздохнув, Сергей Владимирович с чувством выполненного долга взял злосчастную почку, дабы всё-таки показать необразованным курсантам правильный ответ. Он несколько приподнял её над столом так, чтобы она оказалась на уровне его глаз, и сказал следующую убийственную фразу, после которой все возненавидели Рому Каракунова:

– Коллеги, ваша ошибка заключалась в том, что это самая настоящая, неиспорченная, на сто процентов натуральная человеческая селезёнка.