Текст книги "Военно-медицинская акаМЕДия"

Автор книги: Михаил Орловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

ЛЕКЦИЯ 65 О СПЕЦИАЛИСТАХ

На лекции по лингвистике.

Профессор: Есть языки, где отрицание и согласие

значат отрицание.

Есть языки, где два отрицания значат согласие.

Но нет ни одного языка, где два согласия значат отрицание.

С задних рядов саркастический возглас: Ну да, конечно.

Анекдот

Разумеется, Николаю Фёдоровичу крупно повезло, что в новой больничке ему и ноги, и тазовые органы худо-бедно, но восстановили. Если бы не пристроил я его к нормальным специалистам, то лежал бы он прикованный к кровати с калоприёмником и баночкой в обнимку. Удовольствие сомнительное. А если говорить точнее, то удовольствия вообще никакого. Горе, беда и инвалидность. Поэтому спасибо настоящим докторам. Спасибо, что они вообще есть. Ведь именно эти светлые люди в белых (синих и зелёных) халатах вернули в строй ещё молодого мужика. Вернули, вырвав последнего из обширного стана каличей. Настоящие специалисты, скажем прямо. Молодцы.

Однако, глядя на наше современное Здравоохренение, моя радость по поводу грамотных докторов постепенно гасла с каждым прожитым днём. Причиной подобного угасания явился неумолимый факт снижения количества подобных товарищей, которых из года в год становится всё меньше и меньше. И уже недалёк тот час, когда таких специалистов можно будет отыскать исключительно в соответствующем разделе Красной книги и нигде иначе.

В параллельное описываемому времени время Михалыч в память о своих санитарских буднях практиковал на родной кафедре военнопулевой хирургии. Именно здесь оказались сосредоточены истинные специалисты. Они ещё радели за профессию и желали передать ценный клинический опыт. Хотя скоро зарплатный фактор и тут покосил их стройные врачебные ряды.

Итак, поскольку в клинике существовали и травматология, и полостные операции, мой товарищ мог сутками не вылезать из операционной, оказывая посильную и непосильную помощь поступающим пациентам. Никуда не денешься, но ему нравилось вместе с ведущим травматологом клиники подполковником Гагиным дрелью с напильником активно поработать. Или с начальником отделения Заоважным камешки из желчного пузыря поизымать. А если не поизымать, то хотя бы на крючках повисеть и за процессом наблюдать не из третьего ряда. Однако из всего пула клинических случаев один парамедицинский эпизод нашему товарищу запомнился отдельно.

В ту пору приехали на кафедру немецкие врачи. Врачи по обмену опытом. Ценным опытом. И ценность крылась хотя бы в том, что на кафедре ВПХ они оказались впервые. Как, впрочем, и в нашем Царстве тоже. И надо сказать, что шок от бывшей Страны Советов у них обнаружился сразу по прибытии в наш огромный северный город.

Для начала заграничных докторов удивило обстоятельство крайне тяжелого перехода улицы по регулируемому пешеходному переходу без попадания на капот какой-нибудь проезжающей машины. Пробы пересечения дороги на зелёный, на жёлтый и даже на красный свет приносили сугубо эквивалентные результаты. После нескольких попыток во избежание травматизма от подобной идеи отказались насовсем.

Второе психотравмирующее поражение немцы понесли при посещении продуктового магазина. То, что продавцы не говорят по-английски, оказалось мелочью. На ломаном русском доктора из Германии получили «качественное» обслуживание с некоторым элементом хамства, наглости и обвешивания.

– Да это у нас всегда так, – утешающее объясняла им сопровождающая сторона.

Несмотря на подобное, немцы жаждали новых будоражующих ощущений и ближе к вечеру прорвались-таки в ресторан местного масштаба. Длительное ожидание официанта и затем своего заказа с лихвой перекрыло острое кишечное расстройство, завладевшее повсеместно нашими иностранными коллегами. Оно повлекло несчастных в туалет, и в этом невозможно было их обвинить. Они ведь не догадывались, что с неподготовленным желудком и отсутствием при себе активированного угля лучше не соваться в Царский Общепит. Кто же знал, что как китайцы повсеместно используют вторсырье, так и наши кулинары с лёгкостью дают вторую (а иногда и третью) жизнь недавно увядшим рыбе, мясу и салатам.

Однако мощнее остального иностранных гостей поразил не позавчерашний оливье. И не трижды сдохшая курица. Нет. Наших заграничных коллег удивила банальная человеческая злоба. Разумеется, никто их не бил и камерным пыткам не подвергал. Не успели просто. Немцы обнаружили Злобу на поверхности. Она клеймом отложилась на уставших лицах. На многих лицах. Лицах простых мирных граждан. Ведь именно люди с подобным рисунком на физиономиях несли леденящий душу взгляд, и общий вид в целом казался такой, как будто кто-то умер. Умер скоропостижно и глупо. И сразу у всех.

Людская злоба стала главным потрясением для улыбающихся немцев. Сильным потрясением. Самым сильным. Так они думали до прихода в нашу клинику военно-пулевой хирургии. Вот здесь-то им и подсунули новые, так сказать, открытия.

Гости зашли внутрь. Там им для затравки показали клинику и рассказали о богатейшем двухсотлетнем опыте работы. После демонстрации силы пошли посмотреть на нынешние будни Акамедии. Зашли, как и положено, в операционный блок. Восторг от увиденного у заграничных коллег вырывался прямо из лица. Ещё бы. Их можно понять. Ведь настоящих военно-медицинских Акамедий всего три штуки в мире. Нет сомнений: в подобном учреждении очень престижно работать.

По всем вышеуказанным причинам иностранные коллеги с нескрываемым восхищением смотрели на наших военных докторов и периодически расспрашивали про внерабочую повседневную жизнь. Наши медики вздыхали, уклончиво на всё отвечали и мялись в нерешительности. Однако когда их прямиком спросили про тандем жизнь – зарплата, честно признались:

– Какая жизнь? Вы знаете, сколько у нас профессор получает?

– Нет, не снаем, – как один подтвердили немцы. – Сколко?

– Триста евров, – открывали наши страшную тайну.

– В час? – больше утвердительно, нежели вопросительно, говорили иностранцы.

– Ага, в час, – играли интонацией несогласия наши. – В месяц.

– Та, латно, – не верили первые, – ну, хотя пы не в час, хотя пы в тень.

– Нет, господа, в месяц, – стояли на своём наши и уходили готовиться к операциям.

– Не мошет пыть! – уже про себя ужасались немцы. – В нашей клинике обычный врач получает триста в день, а тут профессор.

Мимо шла медсестра и, заслышав конец разговора, не упустила шанса вмешаться:

– Так у нас прожиточный минимум – двести евро. Чего же вы хотите? – Она явно хотела добить тонкую психику немецких коллег. Может, за деда мстила, может, случайно, но немцев парализовало.

– Как твести евро? – спустя три минуты они вернули себе дар речи. – У вас ше цены выше ефропейских! Почэму так мальо?

«По кочану», – хотела ответить медсестра, которая даже при двух высших образованиях никогда не смогла бы разъяснить, как в Государстве, добывающем нефть и газ, такое скотское отношение Царя к народу. Ничего не ответила оппонентка, лишь махнула завязанными в хвост волосами и, глубоко вздохнув, испарилась в пучине оперблока.

Переварив и эту информацию и отойдя от шока, немецкие коллеги надели маски. Затем медленной поступью они прошли в операционную.

Операционная жила личной жизнью и в настоящий момент готовилась к прибытию больного. Кругом сияли чистота и стерильность. Сестра стояла намыта. Лампы установлены. Бросалки застелены. Коагулятор и отсос настроены. Всё готово к новым потрясениям для немцев.

Спустя пять минут в помещение заехала каталка. Мужчина, везущий каталку, пришвартовался к столу и помог больному перебраться. Накрыв пациента, он тотчас удалился.

– Дас ист санитар? – спросили любопытные немцы.

– Нет. Это доктор, – равнодушно ответили медсёстры.

– Доктёр? – переспросили первые. – Ви уверены?

– Он, он, не сомневайтесь, – им снова подтвердили очевидное.

Через минуту тот, кого приняли за санитара, вышел намытый в асептических растворах. Сестра помогла надеть халат, перчатки. Пришёл помощник. Доктор обработал операционное поле. Обложил вокруг стерильным бельём. Затем он взял поданный сестрой скальпель и сделал разрез. Немцы вздохнули, как на футболе во время острой атаки, но ничего не сказали. Дальше хирург произвёл операцию с отрывистыми комментариями. В конце он помахал в воздухе оттяпанным куском мяса и, дав его медсестре, пояснил: «На биопсию. Позже посмотрю». В финале врач сам аккуратно зашил больного. Напоследок он наложил асептическую повязку, вставил катетер и переложил больного обратно на каталку. Хромая на заднее левое колесо, каталка покатилась к выходу. Когда доктор покинул операционную, немецкие коллеги смогли вымолвить только одно слово: «Фан-тас-ти-ка». Весь персонал на них весьма удивлённо посмотрел. Вроде обычная операция, чего же фантастичного. Будто прочитав мысли окружающих, немцы прокомментировали:

– У нас всё, што стелал ваш доктёр, телают расные люти. Санитары приносят, помошники телают доступ и зашивают. Катетер воопше фстафляет уролох. А про биопсию мы просто молчим.

– Ну а у нас так, – сказали им и привезли нового пациента.

Но заграница не желала сдаваться.

– Как же вы живёте? – искренне интересовались они.

– Это вы живёте, а мы на этом Свете лишь числимся, – смеясь, шутили наши и снова резали больного.

Делегация уезжала. Она обнималась с клиникой и обещала впредь никогда не возвращаться. Иностранцы даже вспомнили классику, о существовании которой ни одного слова не слышали, и на предложение приехать вновь, поперхнувшись, сказали: «Нет, уж лучше вы к нам». Прибыв в аэропорт, они покинули так и не ставшее им родным Русское Царство.

Теперь помимо клиники военно-пулевой хирургии немецкие коллеги навсегда запомнят, что:

1. Продавец всегда прав.

2. Единственный путь через дорогу – подземный переход.

3. Улыбайтесь – это всех раздражает.

4. Триста евро тоже деньги.

Лекция 66 О ЛЕСНЫХ СИРОТКАХ, или ПРО НЕВОСПОЛНИМЫЕ ПОТЕРИ

Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети.

Песня про мамонтёнка

Проводив удивлённых немцев, отработав на гнойной хирургии и сдав пару текущих зачётов, мы перескочили на следующий цикл. Цикл большой и многообещающий. Происходил он на кафедре детских болезней, и, следовательно, угодили мы прямиком в руки чудесной педиатрии.

Как выяснилось почти сразу, данная наука помимо своей чудесности славилась ещё и недюжей полезностью. Кроме того, педиатрия оказалась так же сложна, многогранна и, как ни странно, заковыриста. Выяснилось, что детки до года, с года до трёх, с трёх до семи и с семи и дальше – это совершенно разные особи. Можно даже сказать, что и общего-то между ними мало. И как с этим разбираться за короткий цикл, совсем не понятно. Однако любезно предоставленный нам педагог Вадим Михайлович Лагорько постарался за короткий промежуток времени (а это жалкие полтора месяца) влить в нашу светлую голову максимум полезного из мира детской медицины.

С самого начала цикла, дабы прочувствовать всю трудность детства в нашем Царстве, Вадим Михайлович отвёл нас в детский дом-интернат, находившийся по соседству с Акамедией на Лесном проспекте. Отвёл он нас не насовсем, как некоторым подумалось (хотя в педагогических целях это и было бы оправдано), а исключительно в рамках учебной программы. Всего на день. Знаменитость же интернат приобрёл тем, что большая часть сироток в нём являлись инвалидами детства той или иной степени. Ввиду последнего детский дом и привлекал к себе иностранных граждан, жаждущих взять на воспитание хоть одно маленькое создание.

– Вы знаете, отчего наших детишек берут иностранцы? – озадачил нас вопросом преподаватель Лагорько.

– Понятия не имеем, – честно признались мы, поскольку в учебнике об этом ни слова, ни полслова. – Может, они самые красивые?

– Красивые – да, но это не причина. А берут их даже не потому как в Русском Царстве меньше бумажной волокиты, а ее, кстати, не меньше, – он выдержал паузу, дабы до всех дошло, что бюрократия в стране цветёт, и закончил: – а потому, что в европейских странах или в той же Америке совершенно отсутствуют детские дома!

– А как же так?! – воскликнул кто-то, но в ответ никто ничего не ответил, потому что было ясно, что «как-то так».

Собравшись в детдоме всей группой и для приличия познакомившись с заведующей, мы сразу прошли к детдомовским ребятишкам. Поскольку штатных сотрудников в данном учреждении катастрофически не хватало, то практически все маленькие воспитанники находились в одном большом вольере и фактически оказались предоставлены сами себе. Увидев наши светлые лица (а настоящий врач должен иметь исключительно светлое лицо. – Авт.), многие детишки радостно протянули свои ручки, что, безусловно, выдавало их жгучее желание как можно скорее попасть в наши тёплые объятья (с объятьями, как и с лицами. – Авт.). Таких чудесных карапузов просто нельзя было не взять. Причём их хотелось не просто взять, а непременно потрепать, погладить и покачать. Отдельных хотелось покормить. Но, несмотря на собственные желания, не осталось незамеченным, что большая часть двух– и даже трёхлетних ребят никак не пользовалась одной из функций своего языка. Того самого языка, что лежит во рту. Дети испытывали многие его функции: высовывания, прикусывания, болтания, гонения воздуха, лизания, функцией примерзания к горке, выпихивания каши и прочее. Однако главную, речевую функцию своего языка детишки на практике не применяли. Иными словами, воспитанники детдома практически никак не говорили. Наша братия сразу заподозрила физическую подоплёку.

– Это у них из-за врождённых пороков развития? – спросили мы преподавателя.

Преподаватель опроверг наши домыслы, в качестве причины выставив на первый план психологический барьер.

– Нет, – возразил Вадим Михайлович. – Просто ими никто не занимается, поэтому и тормозится физическое развитие. Часто, когда эти детишки попадают к нам в клинику с тем или иным заболеванием, они просто на глазах растут. Начинают говорить, ходить. И это не чудеса современной медицины. Нет. Причина сему достаточна банальна: в клинике их все постоянно берут на руки. Нянечки, медсёстры, врачи, санитарки. В общем, весь персонал. Плюс курсанты, разумеется. А для человека самое важное – это общение и телесный контакт.

– Не может быть! – восклицали мы, больше инстинктивно, нежели с недоверием.

– Может, – кивал Лагорько и предвещал: – Да вы и сами скоро в этом убедитесь.

Сердце наше ёкнуло, как после разряда дефибриллятора в триста Джоулей, поскольку лишь сейчас мы до конца осознали, что эти детишки ползают сами по себе целый день. У них нет ни папы, ни мамы, и ничто и, самое ужасное, никогда на Свете не сможет восполнить им эту потерю. Никогда в жизни. Детская травма, сделанная взрослыми.

Затем мы кормили малышей, играли с ними, читали детские книжки, собирали пирамидки и катали машинки. Уходить из детдома не хотелось. Хотелось остаться. А пройти процедуру прощания с новыми маленькими товарищами нам, наверное, было на порядок тяжелее, чем им самим. Запомнился Вова, тянущий за рукав. Запомнился Игорь, пускающий слюну. Запомнилась Катя, с тремя улыбающимися зубами. Запомнилось всё. Из сердца такое не сотрёшь.

Через день после нашего визита в детдом оттуда к нам на педиатрию с нетяжелым заболеванием «ветряная оспа» поступили два ребятёнка. И вот здесь мы действительно сами убедились, как полезно для малыша человеческое общение. Аня и Саша оказались погодками и прожили на нашем, не совсем белом, Свете соответственно три и два года. Аня говорила поочерёдно «тятя» и «опа», а Саша вообще молчал, как партизан.

Детей уложили в клинику и стали лечить. Нам, как молодым семейным врачам, доверили курировать их палаты. Группа у нас хоть и небольшая, но всё-таки семь человек наберётся. И вот при каждом посещении мы брали детишек на руки, разговаривали с ними, читали им творения Корнея Чуковского и Шарля Перро. И надо сказать, что общение – это лучшее лекарство. Детишки расцвели, как сирень в мае, и разговорились настолько, что никак нельзя было поверить, что ещё месяц назад они ни единого слова не произносили. А Шурик, который к тому же ещё и плохо ходил, стал бегать по холлам педиатрии, как заправский скакун. Он гонял настолько шустро, что вся наша группа постоянно следила за тем, чтобы данный юный пациент не встретился по пути с каким-либо острым углом или дверью.

Всё-таки дети – они настоящая радость!

Лекция 67 О ПРАВИЛЬНОЙ МЕДИЦИНСКОЙ ПОМОЩИ

Психиатр приветствует психиатра:

«Вы в полном порядке, а я?»

Айзек Азимов, писатель-фантаст

Как видно из предыдущей лекции, не каждую помощь в силах оказать ресурсами одной медицины. Иногда для полнейшего выздоровления необходим весь комплекс лечебных мер. Это и социальная помощь, и помощь родных, и порой даже уголовно-процессуальная помощь. Однако, как показывает опыт, при оказании правильной медицинской помощи исправить практически любые гадости в человеческом организме можно и не прибегая к другим видам помощи.

Лёлик наш хоть и числился вместе со всей группой на кафедре семейной медицины, постоянно рвался прочь. Его будто дурманом тянуло в родную психиатрию. С каждым часом без родной области он кис и бледнел, и лишь работа в психиатрии делала товарища счастливым и довольным. В итоге он почти сразу как-то и с кем-то договорился и умудрялся совмещать. Разумеется, что Лёлика, как молодого и неопытного (по стажу) практиканта, мгновенно определили на «скорую психиатрическую помощь». Изучай, мол, всё с азов. Академик наш не противился, а, наоборот, радовался каждому дежурству, словно малое дитя. Всё же он у нас истинный психиатр.

Среда. За окном ночь, плавно пытающаяся перевалить на четверг. Около местечкового магазина «24 часа» скучает машина скорой психиатрической помощи с Лёликом, погружённым в кузов. Водитель, старый больной человек (здоровые на скорой не работают, смотри третью часть повести. – Авт.), находится в магазине, где пытается отовариться сигаретами. В кабине машины, на пассажирском месте, располагается юная и весьма привлекательная девушка-врач. Врач-психиатр. Каким образом её, юную и блондинистую, занесло в столь трудную специальность, даже она объяснить не может. Талант. В общем, двумя словами можно сказать, что для бригады в тот вечер наблюдалась обычная картина, какая почти всегда наблюдается перед заездом в родное подстанческое гнёздышко.

И тут в час, параллельный описанному, к магазину-палатке подваливает компания неприлично пьяного населения, именуемого в простонародье «сброд» (синонимы: гопота, мерзота и бурунда). Средний возраст в компании едва превышает два десятка лет. Сразу видно, люди отмечали пятницу и теперь им просто необходимо опохмелиться. Ничего не скажешь: это тяжёлая жизнь современной неработающей молодёжи. Молодёжь подходит, ещё пьёт и курит. Кто-то идёт в продуктовый за обновлением.

И здесь гопота замечает красотку-психиатра. Девушка оказалась настолько красива, что просто светилась, затмевая собой не только надпись «03», но и сам автомобиль. После непродолжительного разглядывания юной девицы в белом (ну, ангел) у ребят в штанишках формируется некое подобие решения и начинается серия своеобразных заигрываний. Заигрывания носят стандартный и весьма убогий характер. Типа: «пойдём, бл… с нами тусанём, и там, бл… потанцуем». После естественного, сначала даже вежливого, потом более решительного отказа, зреет и вылезает иная мысль. Мысль такая, что, мол, добром не хочешь, бл… давай через «не хочу». И, не теряя времени, девчушку принимаются вынимать из машины. Медленно, но уверенно вынимать. Подскочившего на помощь водителя немедленно обработали по чайнику (она же кумпол, она же башня), и он сопротивление оказывать более не в состоянии. События принимают соответствующий оборот – случайные единичные посетители у магазина рассасываются от греха подальше. Всё как обычно. Никто даже ментработникам не позвонил.

И тут…

У машины открывается задняя дверца (задница сокращённо). И из кузова выходит Лёлик. Уверенно так вылезает. Развалисто. По-моему, он в тот момент даже дверь плечом толкнул. А почему бы, собственно, и нет? Имел полное право. Напарницу обижают и вообще. И отчего же, простите, не вылезать, когда у тебя за спиной четверо санитаров? Это же психиатричка. Они там, знаете, имеют свойство ездить. Вот и эти ехали. Разве я вначале не написал?! Нет? Ну, извините. Значит, пишу сейчас. Ехали действительно санитары. Психиатрические санитары! А санитары там, сами понимаете. Сказать «трёхстворчатые» – это грубо посмеяться над их достойной комплекцией. Эти добрые люди вылезли, и «скорую» действительно перестало быть видно. А в кузове остался ещё один человек – буйный больной, которого за полчаса до этого повязали и прикрутили «ласточкой» к носилкам. И я скажу вам более того. Удачное задержание столь тяжёлого больного оказалось немедленно по его завершении обмыто всеми медиками, прямо там же, в кузове. Обмыто тоже по-медицински. То есть, я хочу сказать, очень обмыто. Чистый спирт. Боевое крещение нашего Лёлика.

Итак, санитары приближаются. Несмотря на глубокую ночь, даже их тень зловеще перемещается в воздухе. Как итог, через полчаса проходящий мимо милицейский патруль вынужден заметить и прервать милый санитарскому сердцу процесс. Группа неадекватных (то ли пьяных, то ли накуренных) молодых людей, с лицами различной степени помятости, бегает в затылочек друг другу вокруг машины «скорой помощи», прилежно останавливаясь после каждого круга перед четырьмя антресолями и Лёликом. Остановившись, молодёжь хором рапортует: «Товарищ главный санитар Земли, Марса и соседних с ними планет! Торжественный пробег имени Скорой Помощи и смежных медработников выходит на сорок пятый круг! Разрешите продолжать движение?».

Остаётся только предполагать, через чего пришлось пройти горе-молодёжи – ибо всю эту ахинею молодые люди произносили как хорошо выученный стих.

Однако, несмотря на вмешательство милиции, последняя не смогла прервать милый психиатрическому сердцу ритуал. Патрулю вежливо объяснили, что происходит лечебный процесс и всё. Ментработники коллективно содрогнулись: «Ну и методики у вас» и пошли дальше. Дабы не беспокоить окружающих жителей, любителей праздновать погрузили в кузов и сдали в психушку, как острый некупируемый психоз. С комментариями.

Ребят продержали месяц. На транквилизаторах и прочей гадости. И выпустили уже действительно другими людьми. В отличие от исправительной колонии.

Молодые люди после ночного марафона и принудительного лечения поправились. Они не пьют и не курят. Работают. А один совсем вылечился и сразу ушёл в монастырь.