Текст книги "Прорыв. Боевое задание"

Автор книги: Михаил Аношкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

2

Не удалось выспаться и на вторую ночь. Днем расчистили поляну под посадочную площадку. Нужно было отправить на Большую землю Старика – и слабел он с каждым часом, и обстановка на фронте складывалась быстротечно: немцы попятились назад, и фронт вот-вот должен приблизиться сюда. И не посадить потом никакой самолет. Самолет «У-2» сначала побывал на аэродроме – забрал документы и почту, а потом приземлился в отряде Давыдова.

Старика провожал весь отряд. Горели маленькие сигнальные костры, хмурилось темное небо, таинственно молчал непроницаемый лес.

Петра принесли к самолету на руках. Анюта плакала. Давыдов, Климов, Федя подавленно молчали. Летчик вылез на крыло и громко спросил:

– Гвардейцы есть?

– Есть! – отозвался Андреев. Он стоял в сторонке, не решаясь подойти к Петру. Тогда летчик спрыгнул на землю и подошел к сержанту: такого же роста, но в шлеме, в меховой куртке и унтах.

– Одноногого Акимыча с аэродрома знаешь?

– Не помню, – ответил Григорий.

– Мое дело десятое, – отозвался летчик. – Акимыч просил передать гвардейцам кисет самосаду.

– А-а! – обрадовался Андреев и вспомнил, как Мишка угощал Акимыча махоркой и как тот обещал вернуть долг – мол, за мной не пропадет.

– Тогда держи, – Андреев принял у летчика туго набитый кисет.

– Передайте ему от нас привет.

– Передам, – пообещал летчик и поспешил к самолету, проговорив громко: – Пора, товарищи! Время дорого!

Григорий думал, что ему не удастся попрощаться с Петром, но тот позвал его.

– Я не говорю прощай, – тихо сказал Игонин. – Я говорю – до скорого свидания на Большой земле! Береги себя, Гришуха!

Петро высвободил из-под шинели, которой был укрыт, руку и протянул Андрееву:

– Давай твою мужественную.

– Торопитесь, товарищи! Нам далеко лететь.

Петра устроили в заднюю кабину, Анюта хорошенько укутала его. Загудел мотор, от винта потянуло сильным ветром.

Самолет, неуклюже подпрыгивая, побежал вперед и казалось никогда не сможет оторваться от земли. Но вдруг черный его силуэт перестал подпрыгивать, оторвался от земли и плавно стал набирать высоту. На какую-то долю минуты слился с темным лесом, но потом ненадолго обозначился на фоне более светлого неба и вовсе пропал из виду.

Дежурные по аэродрому тушили костры, разбрасывали головешки, и искры сыпались, как в кузнице.

Сжимая в руках тугой кисет с самосадом, посланным верным на слово Акимычем, Григорий смотрел в ту сторону, где скрылся самолет, и еле сдерживал слезы, подступившие вдруг к горлу.

Была середина ночи.

САМОСТОЯТЕЛЬНОЕ ЗАДАНИЕ

Давыдов вызвал Васенева. Тот явился незамедлительно и четко и красиво отрапортовал о прибытии. Комбригу это понравилось. Он улыбнулся и похвалил:

– Крепка в тебе военная жилка. Это хорошо! Я думал, ты в лесу ее растеряешь.

Васенев смутился от неожиданной похвалы. Давыдов же сделал вид, будто не заметил смущения, и раскрыл планшет, где под желтоватым целлулоидом лежала карта.

– Смотри сюда, – сказал он, показывая остро отточенным карандашом на скопление прямоугольников, над которыми значилось слово «Брянск». – Эта дорога идет на запад, – острие карандаша скользнуло по жирной линии, – по ней немцы вывозят из Брянска оборудование заводов, эвакуируют свои службы. Задача: вывести из строя эту магистраль.

– Понятно, товарищ комбриг.

– Придется вам полотно железной дороги рвануть в отрезке полтора-два километра. Разведчики подыскали самое безопасное место. Поведет Сташевский. Придаю вам взвод автоматчиков. Выступать немедленно. Готовы?

– Так точно!

– Желаю удачи! – комбриг пожал Васеневу руку.

Идея налета на железку особенно по душе пришлась Мишке Качанову. Он заявил:

– Трахнем мы фрица, небесам жарко будет. А самое главное – такая честь; нас мало, а целый взвод отчаянных ребят будет нас охранять. Это тебе, Юра, не в одиночку по лесу скитаться. Цени!

– Как бы тебе самому жарко не стало, – мрачно заметил Ишакин. – Накаркаешь еще.

– Тебе бы, друг Ишакин, в похоронной команде служить, вполне бы соответствовал.

– Отставить, Качанов, – одернул его сержант. – Знай меру.

– Я, пожалуйста, но пусть он не портит настроение.

Вечером выбрались на исходный рубеж. Гвардейцы и партизаны остались в леске, а четверо командиров выдвинулись поближе к железной дороге и наблюдали. Место здесь низинное. Лес оставался от дороги за полкилометра, в отдельных местах и того больше.

Август. Очень прохладно. К тому же погода хмурится, поэтому и темнеет раньше.

Васенев смотрит в бинокль, который дал ему командир автоматчиков со странной непривычной фамилией – Непейпиво. По полотну дороги не спеша идут двое патрульных, о чем-то разговаривают между собой, жестикулируя. Один высокий, а другой по плечо ему. Пат и Паташон.

На душе у Васенева неспокойно, он сильно переживает, потому что до сих пор не принял решения, как взрывать дорогу. Когда получил от Давыдова задание, казалось, все ясно и определенно. Шел сюда тоже не очень расстраивался. А вот через несколько часов надо будет атаковать железку, а как это лучше сделать – задача со многими неизвестными.

Рядом справа лежит сержант Андреев, слева – Федя Сташевский и Непейпиво. Федя свою задачу выполнил – привел их на место диверсии. Командиру взвода автоматчиков и Андрееву еще только предстоит работенка. И как они ее выполнят, во многом зависит от распоряжения лейтенанта.

А лейтенант колеблется, в голове у него множеств всяких вариантов, но ни на одном из них не может остановиться. Он мучительно ищет выхода. Хлопцы выполнят любой его приказ, но надо, чтобы этот приказ был наиболее правильным. Видимо, Андреев почувствовал состояние командира и спросил его:

– Ну, что будем делать, лейтенант?

Вопрос для Васенева прозвучал как нельзя кстати, и он просто ответил:

– Думаю вот.

– А шо, если мы автоматчиков моих пустимо вперед, а твоих хлопцев, лейтенант, за ними, – предложил Непейпиво.

– Не подойдет, – отверг это предложение Федя Сташевский, – шуму будет много, а толку мало. Может, мелкими группами?

– Силы распылим и все, – возразил Андреев. – Силы распылять не надо, черт знает, с чем мы здесь столкнемся.

– Место тихое, – сказал Федя, – можешь мне поверить. И охрана небольшая. Мои ребята тут несколько дней наблюдали.

– Наверное сделаем так, – наконец, решился Васенев. – Разделимся на две группы: одна начнет с востока, другая с запада.

На том и остановились. Группа, которую возглавит Васенев, начнет с востока, а группа Непейпиво, в которую войдут минеры-партизаны Вани Маркова, – с запада. Начало операции через два часа.

Стало совсем темно. Ночь наступала ветреная. Тоскливо шумели сосны, жутковато было от их неумолчного шума. Непейпиво увел своих хлопцев ближе к месту работы. Васеневская группа тоже заняла исходный рубеж.

Из Брянска прогромыхал эшелон. Ни огонька. Грохотали колеса на стыках, тяжело, надсадно. Сковырнуть бы его с рельсов, но нельзя пока.

Васенев то и дело посматривает на циферблат часов – стрелки и цифры пульсируют бледным светом. Осталось еще полчаса.

Медленно, мучительно медленно ползет время. Мишка Качанов жарко шепчет в ухо:

– Может, пора, товарищ лейтенант?

– Жди команды, Качанов.

– Да ведь все жданки лопнули.

Сержант разыскал Лукина, тихо спросил:

– Как самочувствие, Юра?

– Хорошее, товарищ сержант.

– Вместе лучше?

– Еще бы!

Федя-разведчик говорит вполголоса Васеневу:

– Когда пойдем, слишком вправо не забирайте. Там брали глину и выкопали большую яму.

– Учтем.

На дороге вспыхнул огонек и погас. Патрульные. Их немного. Они проходят мимо. Глухо, но явственно откуда-то донеслись мощные взрывы. Один, другой... Все прислушались. Что бы это значило?

– Наши бомбят Брянск, – пояснил Федя – он все знал.

Мишка заметил:

– Приятная музыка.

– А еще летают кукурузники, – начал было Лукин, вспомнив поход со Стариком и Щуко. Но его осадил Ишакин:

– Помолчи-ка в тряпочку, кукурузник.

Васенев еще раз посмотрел на часы и чуть дрогнувшим голосом проговорил:

– Пора, ребята!

Автоматчики, ведомые Федей Сташевским, двинулись вперед. За ними поспевали гвардейцы, обремененные грузом взрывчатки. Шли, рассыпавшись на всякий случай, хотя и знали, что бункеров здесь нет. Возле самого полотна наткнулись на колючую проволоку – на спирали Бруно. Врезался в них один автоматчик, сильно поцарапался. Пришлось его отправить в лес. Гвардейцы, имевшие с такими спиралями дело, когда работали на разминировании, быстро расчистили проход. Пока все было тихо. Патрули не дали о себе знать даже тогда, когда партизаны возились со спиралями. На полотне Васенев оставил заслон из десяти автоматчиков, чтоб он охранял подступы с востока, а с другими автоматчиками и подрывниками пошел на сближение с Непейпиво. Там громыхнула автоматная очередь, и опять тишина. Когда отдалились от заслона метров на триста, Андреев приказал Качанову:

– Твое место здесь.

Мишка с облегчением опустил на шпалу связку тола и сказал самому себе:

– Сейчас мы ее, голубушку, пристроим.

– Без сигнала шнур не поджигать, – напомнил сержант. – Если пойдет эшелон – пропустить.

– Ясно, товарищ сержант.

Остальные двинулись дальше. Удивительно – куда подевались патрули? Даже признаков жизни не подают. Перепугались? Ночь ветреная, жуткая, тут и без партизан мурашки по спине бегают. А услышали партизан, забились куда-нибудь. Жизнь еще не надоела. Сташевский верно сказал – место здесь тихое. Не то что в прифронтовой полосе. Там через дорогу комар незамеченным не пролетит, а здесь патрули и те попрятались.

Мишка Качанов, тихонько насвистывая веселенький мотивчик, принялся за работу. Под рельсами выкопал финкой углубление, засунул туда связку тола, вставил взрыватель с бикфордовым шнуром. И порядок. Минутное дело. Когда остальные подрывники так же закончат работу, в небе вспыхнет зеленая ракета. Тогда Мишка запалит шнур. А теперь можно отдохнуть.

Качанов сполз с полотна в траву, лег на живот и прислушался. Ничего не слыхать. Только ветер шумит и все. На землю упали первые крупные капли дождя. Одна попала на руку – холодная. Васенев, наверно, уже соединился с Непейпиво. Ишакин какой-то совсем непонятный стал. Молчит и только огрызается. Что-то у них с сержантом стряслось. Сержант на него и не смотрит. И гвардейского знака на гимнастерке нет. Куда подевался? Юрка Лукин здорово возмужал, пока скитался один, а наивность осталась в нем. Давеча ни к селу ни к городу вякнул о кукурузниках.

Мишке показалось, будто кто-то за полотном шевелится. Ветер? Вроде... Но нет... Кто-то разговаривает. Тихо, тихо. Ближе. Ага, кто-то идет к полотну, с той стороны. Мишка плотнее прижался к земле, приготовил автомат. Может, свои? Шаги заскрипели на гравии. Проглядываются два силуэта – один длинный, другой до плеча ему. Говорят по-русски. Мишка слышит отчетливо:

– Ушли, – сказал один.

– Может, нам показалось? И не было никого?

– Я ж видел. Их много. И шаги слышал.

– То ветер шумел.

– Иди-ко ты! Будто партизан от ветра не различу.

Патрули, сволочи, из русских изменников. Мишка положил палец на спусковой крючок и самым обыкновенным голосом проговорил:

– Ага! Мне только вас и не доставало! А ну бросай оружие!

Патрульные онемели. Потом бросились наутек. Мишка нажал спусковой крючок. Автомат запрыгал, как живой, сотрясая плечо. Один патрульный по-заячьи взвизгнул и упал. Другой залепетал:

– Не стреляй, не стреляй!

Но Мишку уже нельзя было остановить. Через несколько минут прибежал связной от Васенева и опросил, что тут за стрельба. Мишку вдруг охватил озноб, зуб не попадал на зуб. Наконец, он ответил:

– Да, вот, с визитом вежливости были.

– Кто?

– Ты посмотри, они там валяются.

В цепочке подрывников Андреев оказался самым крайним, дальше уже начинался участок Вани Маркова. Лейтенант и командир автоматчиков стояли невдалеке и о чем-то переговаривались вполголоса. Григорию хотелось, чтобы эта операция прошла без осложнений, это ведь первое для него крупное самостоятельное задание. Пройдет хорошо, лейтенант почувствует в себе силу и уверенность. Андреев уже заканчивал установку заряда, когда услышал автоматные очереди. Началось? Вернулся связной и доложил, что на Качанова напоролись патрули. Вот оно что. Васенев спросил:

– Готово, сержант?

– Готово.

– Давай, – сказал лейтенант невидимому Непейпиво. Хлопнул выстрел, и в небо взвилась ракета. Серое небо словно задрожало зеленым мертвенным светом. Партизаны начали отход. Андреев облегченно вздохнул. Все в порядке. Операция удалась. Теперь уже ничто не может помешать. Григорий запалил шнур и кинулся догонять Васенева. Догнав, пошел с ним рядом. У леса остановились. Сейчас должно грохнуть. Последние секунды.

Красный султанчик взметнулся там, где минировал Мишка. Следующий взрыв прогремел слева, на участке Вани Маркова. Затем всплеснулось пламя сразу в трех местах, только грохот прокатился по лесу. Последним ударил фугас Андреева. Пламя было желтое и упругое. Лейтенант доверительно положил руку на плечо Андреева. Сказал:

– А я, знаешь, попсиховал, а ну, думаю, помешают.

– Красиво сработали, – отозвался Андреев, а про себя подумал: «Если б только ты один психовал... И чего я за него волновался? Никогда со мной такого не было...»

И вдруг неприятно стало на душе. Петьку Игонина вспомнил, два прощания с ним вспомнил.

Первое тогда, в сорок первом, в Гомеле. Разлучили их, двух закадычных друзей, спаянных тяжелейшим походом и смертью близких товарищей. У них были одни мысли, одно настроение, их нельзя было разлить водой, но их разлучили безжалостно. Смотрел Григорий тогда на ссутулившуюся спину уходящего друга, и жесткая спазма давила горло, мешала дышать.

И новое прощание, уже здесь, в Брянских лесах. Прощался Григорий не с этим Петром, бородачом, прославленным партизанским разведчиком, а с тем Петькой Игониным, которого знал по сорок первому году.

Теперь вот Андреев, как мальчишка, переживал за Васенева, не за себя, ни за кого другого, а за лейтенанта, который с каких-то пор стал ему дорог.

Подрывники и автоматчики собрались в условленном месте. Все были возбуждены только что совершенной диверсией. Более двух километров полотна железной дороги выведено из строя. Не меньше двух дней придется гитлеровцам его восстанавливать. Сейчас же, когда Красная Армия вела наступление, два дня значили много.

...Комбриг остался доволен результатами операции. И сразу же послал подрывников на новое задание. Время было горячее.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

1

Каждое утро Анюта принимала сводку Совинформбюро. Григорий ходил по ротам и читал ее вслух. Сообщения радовали. Успешно развивалось наступление Красной Армии в Донбассе. Пятились фашисты и на центральном фронте. В сводках назывались знакомые населенные пункты. Это вызывало оживленные комментарии у партизан. Некоторые были как раз из освобожденных только что мест.

Освобожден Карачев.

Освобождены Белые Берега.

Фронт неуклонно накатывался на Брянск.

Наступил сентябрь. В этом году заморозки начались рано. С рассветом зеленая трава покрывалась серебристым инеем. По краям ямки, из которой партизаны брали воду, за ночь образовалась тоненькая хрупкая кромка льда.

Гвардейцы окончательно освоились в отряде, будто воевали вместе с партизанами с незапамятных времен. И внешний вид стал у них другой, больше партизанский, нежели солдатский. Лукину раздобыли немецкую шинель мышиного цвета на саржевой подкладке, свою он оставил Оле. Наша русская серая шинель, хотя и грубошерстная, зато мила и греет отменно. А эта так себе – ни рыба ни мясо. Мишка Качанов подарил свою шинель больному партизану, а тот отдал ему меховой жилет, в точности такой, как носил Старик. Партизан сильно мерз – лихорадка колотила, что ли. Васенев только осуждающе покачал головой, но не проронил ни слова: за доброту ругать трудно. Теперь Мишка щеголял в жилете, никогда его не застегивал, как и Старик, и был вполне доволен. Умудрился потерять пилотку Ишакин, хотя он ее частенько натягивал на самые уши. Был на задании. Пилотку сбило веткой, но возвращаться за нею не было возможности – немцы гнались с собаками, каждая секунда была дорога. Партизаны добыли ему старую засаленную кубанку с красной лентой на околыше, и теперь Качанов звал Ишакина казаком.

– Эй, казак, дай закурить! Эй, казак, держи котелок!

Но «казак» на Мишкины подначки не отзывался. После случая с козленком он замкнулся, в разговоры не вступал. Отвечал только на вопросы и то немногословно. Мучается. Ни Андреев, ни Рягузов не напоминали ему ничем о той постыдной истории.

У Андреева расползлись сапоги. Пришлось разуть пленного немца. Сапоги были с широкими, как раструбы, голенищами, и нога в них болталась. Но это еще полбеды. Кожимитовые подошвы в лесных походах залощились так, что скользили, будто лыжи по снегу, и тянули назад. Что только Григорий ни делал – вырезал на подошвах поперечные зарубки, обматывал проволокой, но ничего не помогало. И ходить в них было настоящим мучением.

Лишь один лейтенант Васенев сохранял прежний армейский вид. Правда, гимнастерка у него повыцвела, на спине обозначились соленые белые пятна.

Все пятеро похудели, подстригались примитивно, как шутил Андреев, «под горшок, словно кержаки». И отчаянно голодали. Зарезали последнюю лошадь, на которой возили рации и питание к ним. Мясо закоптили на костре, чтоб оно дольше сохранилось – нашлись и тут специалисты. Теперь по утрам выдавали каждому по ломтику копченой конины.

И часто ходили на задания: вели наблюдения за дорогами, совершали диверсии, но открытых стычек с немцами избегали. Боевой счет у гвардейцев рос, и Мишка Качанов посмеивался над Ишакиным:

– Готовь, казак, дырку для ордена.

– Отвяжись, худая жисть, – отмахивался тот.

Однажды днем Алексей Васильевич Рягузов от нечего делать вырезал тросточку. Любил их мастерить. На кожице ивовой, либо черемуховой палочки выделывал ножичком всяческие затейливые узоры, каждый раз новые и красивые. Тросточки бросал – зачем они нужны? Просто руки просили работы.

Рядом Качанов что-то рассказывал Ишакину и Маркову. Сержанта поблизости не было. Иногда Марков смеялся от смешных Мишкиных слов, а Ишакин хранил молчание.

И вдруг Алексей Васильевич прислушался. Что такое? Вроде бы от земли исходил неясный, но раскатистый гул. Алексей Васильевич прикрикнул на ребят:

– А ну, молчок! – Распластался ничком и приложил ухо к земле. Кончик уса тоже касался земли. Ваня Марков подошел к нему и озабоченно спросил:

– Что случилось, Алексей Васильевич?

– Тихо! – прошипел Рягузов, на лбу собрались морщины.

Наконец, Алексей Васильевич сел, стряхнул с пиджака сор и сказал тихо, но значительно:

– Земля гудит, во как! Фронт гудит. Близехонько!

– Приснилось тебе, дядька, – подал голос Ишакин.

– Фронт? Близко?!

– Близехонько.

Мишка Качанов принялся плясать, приговаривая:

– Близко! Близко! Ваня Марков улыбнулся:

– Ну, ну, смотри ты! Еще не скоро!

Но земля гудела от канонады. Ночью ее было слышно совсем отчетливо, словно бы за ближним лесом погрохатывал гром. Некоторые партизаны специально не спали ночью, чтоб только услышать эту милую сердцу музыку. Фронт неудержимо надвигался на леса, неся долгожданное освобождение.

Однажды Андреев, Качанов и отделение партизан ходили на Гомельскую железную дорогу и подорвали там эшелон. Возвращаясь в лагерь, пересекли большак и подивились тому, что он был безлюден. Потом углубились в лес и неожиданно на проселочной дороге увидели три танка. Они катились навстречу, лязгая траками и гремя двигателями. Они были еще далековато, за поворотом, поэтому партизаны успели спрятаться за соснами.

– Бить будем? – спросил Мишка, подползая к сержанту.

– Гранаты у всех есть? – в свою очередь обратился к партизанам Андреев. Гранаты были у всех, но ни одной противотанковой. Да еще лимонки, из них и связку не сделаешь.

– И тол весь израсходовали, – пожалел Качанов. Партизан, лежащий рядом, толкнул сержанта в бок:

– Бачь, бачь, командир!

Передний танк вывернулся из-за поворота и сержант увидел на башне звезду.

– Наши!

Мишка тоже заметил и, вскакивая, заорал:

– Урра!

Словно какая-то мощная пружина подняла на ноги партизан и гвардейцев и вынесла их на дорогу. Они встали тесной кучкой, потрясали над головой автоматами и винтовками и кричали ура.

Передний танк остановился, башня медленно повернулась и темное дуло пушки грозно уставилось на партизан. Партизаны перестали кричать, опустили руки. Если они обознались и приняли фашистский танк за свой, то бежать поздно.

Откинулась крышка люка, оттуда высунулась голова танкиста в черном ребристом шлеме. Танкист некоторое время смотрел на присмиревших партизан и спросил на чистейшем русском языке:

– Кто такие?

– Партизаны, – ответил сержант.

Танкист посмотрел вниз и сказал невидимому товарищу:

– Да это ж партизаны, старшина!

И первым выскочил на броню. Подошли два других танка. Там тоже открылись люки и тоже показались головы танкистов в шлемах. С третьего крикнули:

– В чем дело, Веселков?

Веселков, танкист из первой машины, ответил, спрыгивая на землю:

– Партизан встретили!

Через минуту танкисты и партизаны трясли друг другу руки, обнимались, кричали что-то. Мишка Качанов забрался,на первый танк и нырнул без спросу в его утробу, где застал механика-водителя. Они с ним расцеловались. И Мишка долго не хотел вылезать из танка. Танкисты кричали, что готовы взять его с собой.

Наконец, Мишка натешил душу, попрощался с танкистами, как с закадычными друзьями, и всю дорогу до лагеря вздыхал – в танке ему понравилось.

Подходя к лагерю, увидели огромнейший костер. Валежнику в него накидали с целую гору. Могучее пламя выхлестывалось радостно и выше сосен. Никогда раньше такого не бывало. Возле костра, как дикари, прыгали люди. Прыгали и кричали. Потрясали автоматами и винтовками.

– Опоздали мы, сержант, – сказал Мишка. – Хотели принести радость первыми, да не вышло!

У костров вместе с партизанами прыгали и потрясали оружием и бойцы Красной Армии.

Давыдов построил свое возбужденное счастливое войско, произнес короткую речь, поздравил с победой и повел в Брянск.

И тому, что отряд шел в Брянск, пожалуй, больше всего радовался Юра Лукин. Он так и не сказал никому про Олю и лишь по пути в город признался сержанту.

Отряд двигался по железной дороге, двигался открыто, и это было очень непривычно, даже как-то неловко. Перед отступлением немцы покорежили шпалы и через ровные промежутки подорвали рельсы. И так до самого Брянска.

Шли и узнавали места. Вот здесь спустили эшелон – металлические остовы вагонов и сейчас свидетельствовали об этом. Там попали в засаду. Вон из того леска вели наблюдение. Все это еще было живо в памяти, волновало, но стало уже историей. Недавней, свежей, но уже историей. То была дорога горячих воспоминаний и жгучей боли.

Остановились в Брянске-втором, возле мясокомбината. Андреев приложил все усилия, чтобы помочь Лукину разыскать Олю. Щуко не было в живых. Партизан, которые тогда ходили вместе, Лукин не запомнил, а те, которых запомнил, как и Щуко, не вернулись с железнодорожного переезда. Старик был на Большой земле и неизвестно, в каком госпитале.

Позвали на помощь Федю-разведчика. Андреев спросил Лукина:

– Как, говоришь, называл того врача Старик?

– Николаем Петровичем, по-моему.

Федя вздохнул:

– Николаем Павловичем. Нет его. Немцы перед освобождением города схватили его и увезли неведомо куда.

Лукин был в отчаянье. Григорий всячески старался ему помочь:

– Еще была там старушка-врач, – не терял надежды Андреев, посматривая на Федю-разведчика: может, он ухватится за эту ниточку?

– Как ее звали?

Андреев повернулся к Лукину. Но Юра беспомощно пожал плечами. Откуда ему знать, как звали ту старуху?

– Ну, а сам не помнишь, с какой стороны заходили в Брянск?

Лукин вздохнул – не помнил. Стали соображать, с какой же? И выходило, что с восточной.

– Ладно, – пообещал Сташевский, – я ребят из группы Старика знаю, поговорю с ними.

И там объявился один, который ходил тогда провожать Олю. Юра Лукин вместе с тем партизаном поспешил в дом, в котором осталась Оля на попечении старушки-врача. Вернулся невеселый. Оля, чуть поправилась, отправилась в свою деревню. Но хорошо уже то, что догадалась оставить на всякий случай свой адрес.

– Чудак! – успокоил его сержант. – Главное, адрес в кармане – остальное потом.

Но Лукин так настроился на встречу с Олей, что неудача обескуражила его, и никакие утешения до него не доходили.

Через несколько дней отряд посадили на автомашины и перебросили в Орел, и там он участвовал в параде партизанских отрядов всех Брянских лесов. Главная площадь города, которая была окружена полуразрушенными мрачными зданиями, была до отказа набита партизанами. Играл духовой оркестр, произносились речи, над головами с гулом проносились самолеты. На одном из заходов самолеты выбросили маленькие игрушечные парашютики, и они покрыли небо, как крупные хлопья снега. Партизаны восторженно приветствовали летчиков, потрясали оружием и ловили падающие парашютики. Молодцы летчики – они напомнили партизанам ночи у лесных аэродромных костров и ожидание самолетов с Большой земли.

После парада гвардейцев вызвал Давыдов. Лейтенант выстроил своих орлов во дворе штаба и поджидал, когда выйдет комбриг. Вот он появился, большой, радостный, и Васенев четко отрапортовал ему. Давыдов внимательно и с любопытством оглядел каждого, будто впервые с ними встретился.

– Вы славные ребята, – сказал он, – и мне остается только жалеть, что прислали вас поздновато и что сегодня приходится расставаться. Вам надлежит вернуться в свою часть, и я желаю счастливого возвращения. Я позабочусь, чтоб ни один из вас не остался без награды! До встречи в Берлине!

Давыдов пожал каждому руку и приказал Васеневу:

– Теперь действуйте, лейтенант, самостоятельно. Думаю, что не пропадете, коль не пропали в лесах. Верно?

– Так точно, товарищ комбриг!

Комбриг ушел. И стало непривычно, неудобно. Давыдов им теперь не командир, партизаны им не однокашники. Свой батальон неизвестно где. Пятеро остались одни. Мишка кисло улыбнулся:

– Мы сами с усами. Кумы королю.

Попрощаться с гвардейцами пришли Ваня Марков и усач Алексей Васильевич. Закурили на прощание, дымили основательно и молчаливо. Грустное получилось расставание. Рягузов глянул на Ишакина и сказал:

– Прости, гвардеец, ежели что не так. Психанул я, сам понимаешь.

– Кто старое помянет, тому глаз вон; так что меня тоже извиняй, дядька.

– А что у вас было? – насторожился Мишка. – Поцапались?

– Белка орехов на зиму запасла да грибов, – отозвался Рягузов. – Понял?

– Не-ет, – чистосердечно признался Мишка.

– И я нет, – улыбнулся усач. – Начнем с начала?

– Гляди, сержант, ориентир – сломанный тополь, на третьей скорости к нам движется... Кто? – сказал Мишка.

Сержант оглянулся. К ним спешила Анюта. Она подошла к Андрееву и протянула ему листок бумаги:

– Это адрес Старика. Просил передать.

– Разрешите, товарищ старшина? – щелкнул каблуками Качанов. – Один вопрос по существу?

– Пожалуйста, – вскинула брови Анюта.

– Интересуюсь перед разлукой узнать точно: земляки мы с вами или нет?

У Анюты веселая искринка зажглась в глазах.

– Волга течет через Белое озеро и впадает в Каспийское море, – ответила она. – Пожалуй, земляки.

– Во, а я что говорил! Теперь я окончательно убедился – вы идеальное исключение изо всего старшинского племени!

За Мишкиной дуэлью следили с улыбкой. Один лишь Ваня Марков был хмур и неразговорчив. Только сегодня узнал, что девушка его погибла от рук провокатора. Прощаясь, Григорий и Ваня обнялись. Ваня слегка хлопнул Андреева по плечу и, сказав:

– Вот так-то бывает, – двинулся прочь, чуть ссутулив плечи.