Текст книги "Поиск-87: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Михаил Шаламов

Соавторы: Владимир Соколовский,Евгений Филенко,Евгений Тамарченко,Нина Никитина,Александр Ефремов,Вячеслав Запольских,Вячеслав Букур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Сам стаканчик, испугавшись всей этой мрачной символики, ютился сбоку инородным телом.

Любопытство, часто подводившее Сергея, не давало ему остановиться. Но как себя вести, он не знал. С ходу поделиться со Светкой подозрениями про ее брата было рискованно. Но и прикидываться не хотелось. Где-нибудь в другом месте Сергей, пожалуй, с охотой сыграл бы в сыщика, но Светку он до сих пор старался не обманывать.

– Иди к окну, – сказала Светка. – Посмотри на прохожих. Пока я не разрешу повернуться.

– Я лучше за столом посижу.

То, ради чего он встал в такую рань, стояло на полированной доске письменного стола.

– Садись, – согласилась Светка, – но не вздумай подглядывать. А то я тебя знаю.

Зашуршала ткань, хлопнула дверца шифоньера, и Сергей догадался, что Светка торопится убрать с его глаз то, что лежало на стуле возле кровати, и ему стало смешно, потому что он видел все это и прямо на Светке и снимал это с нее, а она продолжала стесняться. Потом щелкнула пластмассовая застежка, и стало слышно, как наползает на тело узкое платье, и быстро-быстро заскреблась массажная щетка.

– Ты что надела? – спросил Сергей. – Которое пополам.

Сергей представил, как бело-голубое – из двух кусков ткани – платье прозрачно обтекает ее. И вся она легкая и маленькая, и когда ее поднимаешь на руки, она умеет очень уютно сворачиваться, и нести ее совсем не тяжело. Он представил ее всю очень подробно, и его вновь потянуло к ней, и он уже стал поворачиваться, но тут увидел то, зачем пришел.

Клеймо было оттиснуто так же неряшливо, как и на ноже. Сергей погладил его ладонью, потому что кожа памятливее, чем глаз, но и на ощупь оно не отличалось, и пластмасса была такой же шершавой, с грубо заглаженными ребрами.

– Я тебе нравлюсь? – спросила Светка. Она разбросила волосы по плечам, и потому личико у нее стало совсем круглым, а глаза были радостные, ждущие восхищения.

– Нет, – ответил Сергей. В этой игре важно было отвечать быстро и неожиданно. У Сергея это получалось. – Я влюблен.

– Я тоже, – прошептала Светка. – Я тоже влюблена.

Она вновь потянулась к нему, и Сергей не стал больше уворачиваться.

* * *

– По-моему, они их делают в УПК.

– Где? – не понял Сергей.

– В УПК. Сейчас в школе не как при нас. Уроков труда нет. Просто раз в неделю они ходят в этот самый учебно-производственный комбинат. И должны там работать. Вот они там в мастерских себе всякую ерунду и вытачивают. А тебе что, понравился стаканчик? Хочешь, я для тебя закажу?

– А у них что там, промышленное производство?

– Нет, конечно. Вообще-то они должны делать рукоятки к плойкам. Из отходов пластмассы. Для какого-то заводика. Он говорил, я не помню. Ну, а когда никто не видит, они и для себя умудряются что-нибудь сообразить.

– Ладно, мы идем или нет? А то самый загар пропустим. – Больше всего Сергей боялся вопроса о том, зачем ему надо знать все про этот стаканчик, и потому он заторопил Светку.

* * *

Было жарко. Жара томила лейтенанта. Его форменная рубашка, и брюки, и короткая, но густая шевелюра – все было мокрым, тонкая пленка пота обволакивала его тело. И он сидел на кромке стула, выпрямившись напряженно, отодвинувшись от спинки.

А кто-то нес дежурство в кабинете, защищенном от жары кондиционерами, и бил по кускам льда на дне высокого стакана упругой белой струей из сифона.

Лейтенант плеснул в стакан воды из графина, попробовал, осторожно вылил в цветок. Такой водой хорошо полоскать горло при ангине. Полезно.

Но ни досада, ни зависть не оцарапали лейтенанта. Он знал, что летом должно быть жарко, а в опорных пунктах кондиционеры устанавливать не полагается. Но ведь дежурство-то кончалось, и кончалось спокойно, и впереди светили два выходных дня. Он тихо радовался предстоящему отдыху, но, помня о том, что календарь предполагает, а начальство располагает, скрывал свою радость за чуточку томной иронией.

– Мой юный друг, – его жест был бы изящен, если бы лейтенант не боялся откинуться на спинку стула, – небо свидетель, я с глубоким почтением отношусь к твоему дедуктивному методу. И если ты его будешь применять для раскрытия совершенных преступлений, а не для выдумывания еще не совершенных, я буду не только почитать тебя, но и любить.

Вадим обиделся, а когда он обижался, лицо его собиралось, как свернутая для удара боксерская перчатка, и становилось маленьким и жестким.

Лейтенант заметил это:

– Нет, парни, я серьезно. Мне про эту компашку из отдела уже сообщили и клизму вставили. Досадно, конечно, что почти все с моего участка, но такая наша жизнь. За всем ведь не уследишь. Вот у Зарифова на прошлой неделе сразу три покойника было. Ты ведь знаешь Зарифова? – лейтенант обращался только к Вадиму, Сергей был здесь лишь приложением. – Случай дичайший. Старушенция, божий одуванчик, решила дома уборку сделать. И позвала двух подружек помочь окна помыть. Как уж они сообразили, не знаю, только по поводу встречи хлебнули девушки нитхинолу. Хозяйка гостям по доброте душевной побольше налила, а ей самой немного не хватило. Ну, те сразу померли, а она до утра в реанимации дожила. Вот так-то, понял? А участковому головомойка – «не предупредил». А мог он предупредить? Вот и здесь точно так же. Стихия. – Лейтенант не хотел говорить о неприятном, он упорно держался за предвкушение отдыха и старался потому увести разговор от своего промаха.

– К слову сказать, мелюзга даже на учете в ИДН[1]1
  ИДН – инспекция по делам несовершеннолетних.


[Закрыть] не состояла. Так, в школе по мелочам пакостили, но в крупном до сих пор не замечались. Старшие – те да, личности, нам хорошо известные.

В этом оправдании участкового было не понятое им самим признание своей вины, потому что в его обязанности входило сделать так, чтобы не встретились, не смыкнулись друг с другом эти хорошо известные ему личности и не стоящие до сей поры на учете в инспекции мальчишки. Начальственную нахлобучку он принял как должное и пережил уже. Сейчас он хотел только одного: чтобы не свалилась на него перед выходными еще одна неприятность.

– Вы мне только про микрорайонную мафию не толкуйте, ладно? – он впервые сказал слово «микрорайон», до сих пор он говорил только «мой участок». – Я ведь, слава богу, восьмой год лямку тяну, что почем соображаю. Если вы и правда знаете, где делают ножи, – сообщите в райотдел. Там разберутся. А вообще такая работа – как раз для твоих оперативников.

– Я же тебе сразу сказал: в стройотряд мы завтра уезжаем. – Вадим не стал добавлять, что, будь его парни на месте, ни в жизнь не пришел бы он в этот душный кабинет.

– Ну, все равно, зайди в отдел. Обязательно зайди, просигнализируй, – лейтенант потянулся к телефону и, закручивая диск, покивал им головой: – Счастливо.

Лейтенант давно научился использовать телефон как запасной выход из неприятных ситуаций.

– Балбес, – выругался Вадим на улице. – Самое обидное, если на дураке форма, то судят по нему о всей милиции сразу. – Возмущаясь участковым, Вадим старался защитить милицию, к которой давно уже в душе относил и себя, от превратного представления постороннего человека.

Асфальт поролоново продавливался под ногами, и Сергею постоянно казалось, что за ними по тротуару тянется цепочка следов. Он оглянулся раз, потом еще.

– Проверяешь, нет ли хвоста? – съехидничал Вадим.

– Я опасаюсь только тех хвостов, за которые оставляют без стипендии.

Оба они замолчали, натужно пытаясь найти тему разговора. Они не знали, о чем можно говорить друг с другом, потому что все четыре года знакомства прекрасно обходились анекдотами в перерывах между лекциями. Они сосуществовали в параллельных группах, и параллельными были не только группы, но и вся их жизнь. На первом курсе Сергея, мечтавшего о студенческом братстве, шокировали немного такие отношения, когда общность между людьми существует только от первой до последней «пары», а потом он привык. А может, не привык, но сложилась уже их «сто третья», и проблемы общения с остальной частью человечества стали волновать его гораздо меньше.

– Ты и вправду знаешь только то, что рассказал? – Сергею показалось, что Вадима вовсе не интересует это, а спрашивает он потому, что и ему неловко от обоюдного молчания.

– Можно считать, что я вовсе ничего не знаю.

– Все обижаешься на этого бездельника?

– Нет, конечно. Только я ведь и на самом деле знаю чуть-чуть. Больше домысливаю. Есть нож-самодел. И есть еще одна пластмассовая штуковина. Ты-то веришь, что я видел ее?

– Верю, конечно.

– И резонно предположить, что если клейма на них одинаковые, то их изготовили в одном месте, разве нет?

– Естественно. Только было бы лучше, если бы ты эту подставку, или что там, принес.

– Я же объясняю тебе: человек, у которого я ее видел, на черноморском песочке валяется.

Врать Сергей не любил. Но и рассказать сейчас все Вадиму он не мог. Он никогда не называл Светкиного имени в разговорах: их отношения были только их отношениями, и он не хотел, чтобы хоть каким-то образом к ним прикасался кто-то еще. И он не мог вот так, запросто, пойти и рассказать в милиции о ее брате. Тем более, что тот скорее всего и ни при чем вовсе. Нормальный мальчишка. Нахальный немного. Вернее – самоуверенный. Но в шестнадцать лет, да еще имея сто восемьдесят два сантиметра роста, трудно не быть самоуверенным. Когда Сергею приходилось ждать Светку у них в квартире, он любил разговаривать с Андреем. Быть может, потому, что тот умел слушать. В отличие от сестры.

Сомнений нет, Андрей как-то соприкоснулся с шайкой, грабившей автомобили. Но знает ли он сам об этом соприкосновении?

Вначале надо поговорить с ним. А потом будет видно. Он бы и к участковому не пошел, если б не опасался, что ножи с буквой «аз» будут пущены в ход. Сколько их выточено? А если много? И для кого?

Пересиливая себя, он сказал:

– Как только тот человек вернется, я про все расспрошу.

Он хорошо для себя объяснил, почему должен врать, но от стыда эти логические редуты не спасали.

Вадим молчал. Он задумался о своем, и, выскользнув из-под контроля, маска комиссара Миклована сбежала. Он легко – одними глазами – улыбался, и нижняя челюсть не выдавалась вперед. Улица, по которой они шли, была закрыта для грузовиков, а легковые машины днем заезжали сюда редко, потому что здесь не было предприятий, а только жилой массив и парк. И они шагали прямо по мостовой. Идти было просторно, и солнце светило из-за макушек деревьев, не слепя, и в одних рубашках было тепло – а еще три дня назад приходилось надевать плащ. Память о позавчерашнем вечере отошла куда-то, как давно прочитанная книга. И Сергей удивился себе: на что тратит он не такие уж большие каникулы?

– Вадь, – придумал он наконец тему разговора, – а почему ты в университет не пошел? На юрфак?

– А ты что, считаешь, из меня не получится асупщик? – даже остановился Вадим.

– Вовсе нет. Но если тебе нравится заниматься всем этим… – Сергей не смог подобрать достаточно емкого слова, но Вадим понял его.

– Да, нравится. Только ведь мы в отряде пенки снимаем. Занимаемся интересным делом без всякой тягомотины. Я на инспекторов насмотрелся. У каждого тридцать дел, по каждому тонну бумаги исписать надо. Ты что, думаешь, они каждый день убийства и грабежи распутывают? Такие преступления редкость ведь. К счастью. Даже машины «раздевают» не каждый день. А квартирные или карманные кражи мотать мне не хочется. У меня и терпения ненадолго хватает.

– Вон оно как, – протянул Сергей. И стал думать, о чем бы еще поговорить.

* * *

Когда он вошел в квартиру, родители с работы уже пришли. Они всегда приходили вместе, хоть и работали не близко друг от друга.

– Тебе Альберт Сергеевич звонил, – встретила его мама. – Просил позвонить, когда придешь.

Альберт Сергеевич был руководителем его курсовой, и звонить ему сейчас, в каникулы, вовсе не хотелось. Он сам работал, не глядя на часы, и полагал, что студенты должны плакать от счастья, когда им дают позаниматься наукой. Он носил длинные волосы, хоть сквозь них и светилась уже лысина. Разговаривая со студентками, всегда расправлял свои сутулые плечи и улыбался многообещающе. Поэтому звали его студенты длинно: «Гордый наш орел дон Альберт».

– Сережа, хорошо, что ты позвонил, – сиплый голос гордого орла был не богат интонациями, и Сергей не понял, обрадует его сейчас шеф или скажет что-то печальное. – Я вчера из Новосибирска вернулся. Показывал там, между прочим, твою курсовую. Осенью они проводят всесоюзную студенческую конференцию. Ты будешь выступать с докладом. Но модель надо доработать. Приходи ко мне завтра к десяти утра. Обсудим план твоей работы на лето. Спокойной ночи. Отдыхай.

Сергей посмотрел на часы. Еще не было и семи, и пожелание спокойной ночи прозвучало нелепо. В трубке уже шли гудки. За весь разговор он сумел только поздороваться.

* * *

Во всех институтах Татищевска общежития именовались по-своему. В педагогическом – по названию улиц, на которых они стоят. В медицинском – по факультетам. В университете были распространены названия художественные, родившиеся чуть ли не в дореволюционные времена: «кочегарка», «воздушный шар»…

В политехническом все было функционально: «единичка», «двойка», «десятка». Сергей пришел в «восьмерку».

От дверей еще он закивал вахтерше:

– Тетя Лена, здравствуйте.

Он дружил почти со всеми вахтерами. Тетя Лена растормозила вертушку, но Сергей задержался у застекленной будки:

– У вашего внука зубы-то уже режутся?

– Вспомнил, – рассмеялась тетя Лена. – Уже четыре: тут, тут и тут, – она показала пальцем на своем потускневшем мостике.

– И не кричит теперь? – Сергей обрадовался, что не спутал ничего, и внучонок действительно у тети Лены, а тетю Аню, значит, надо спрашивать, не скандалит ли зять. Эти разговоры были платой за вход без пропуска. Наверное, старушки это понимали не хуже Сергея, но все-таки торопливо, чтоб не задерживать, выкладывали свои, никому другому не интересные радости.

– Хороший ребенок кричать обязательно должон. Чтобы горло развивалось и легкие. А своего-то скоро заведешь?

– Так вот к вам и хожу невесту искать, – привычно ответил Сергей. На лестнице он представил вдруг себя прогуливающимся с коляской или демонстрирующим друзьям первые резцы своего отпрыска. И это показалось совсем не таким нелепым, как раньше.

* * *

На кровати стояла книжная полка, и зеленое казенное одеяло было запорошено побелкой. Книги лежали на столе, на полу и на тумбочке с кастрюлями. На двух других кроватях расположились распахнутые чемоданы. Хозяев в комнате не было.

Сергей не стал искать стула, он знал, что садиться на стулья в сто третьей комнате опасно, а расчистил себе уголок кровати. В комнате пахло чем-то совершенно общежитским, и стол был застелен белыми полосами отработанных распечаток, но кровати были расставлены так, чтобы владельцы их меньше мешали друг другу, и посуда располагалась самым функциональным образом, и пол был вымыт. Комната обживалась по-мужски: без уюта, но с походным комфортом. За последний год Сергей провел здесь, наверное, не меньше времени, чем дома.

Пинком распахнув дверь, в комнату ввалился ВФ. На первом курсе, когда компания их только складывалась, он отличался от всех главным образом тем, что не было у него отличий, заметных с ходу. Ни почтенной солидности Степаныча, ни восторженной болтливости Анатолика. Так и осталось за ним с тех пор странное, похожее на метку-идентификатор в программе прозвище по начальным буквам имени и фамилии.

– Хорошо, что ты пришел, – сказал ВФ и только потом поздоровался.

– Вы по какому случаю коммунию объявили? Выставили все, двери нараспашку, и сами отбыли…

– Видишь ли, я совсем не собирался никуда выходить. Спокойно паковал чемоданы, а тут пришла Роза, позвала на минутку. Я думал, и вправду быстро…

– Что, опять мебель двигать заставили? – Сергею нравилось забегать вперед, угадывать еще не сказанное, тем более что сейчас это было не сложно: в общежитии, где большую часть населения составляли студентки, мужская рабочая сила использовалась часто и нещадно.

– Хуже. Они уже сложились, надо вещи в камеру хранения снести.

«Конечно, кто же перед каникулами двигает мебель? Массовая эвакуация идет, а я не сообразил», – подосадовал Сергей.

– Мне после второго рейса так грустно стало, вот я и пошел посмотреть, не вернулись ли мужики.

– Слушай, а ведь Роза на четвертом живет?

– На четвертом.

– А камера на первом?

– Нет, в подвале.

– Значит, я не вовремя зашел?

– Наоборот, очень даже вовремя.

– Лихая нам досталась доля, – Сергей бросил на стул пиджак и пошагал на четвертый этаж.

Носить большие картонные коробки с разнообразным скарбом – а накопилось его у Розы и подружек ее за четыре общежитских года немало – было нелегко, и когда они пошли в третий раз, Сергей почувствовал, как разъединяются, раскатываются мелкими шариками мышцы на руках. Он смотрел в спину ВФ, уходящего все дальше, и ему хотелось закричать или бросить коробку – с размаха, чтоб громыхнуло ее содержимое по всему пролету, и он еле заставлял себя переступать по высоким старым ступенькам и все больше злился на Розу и ее подружек, которые идут теперь рядом, чтобы показать, как ставить эти коробки, и из-за них он не может остановиться, потому что тогда все увидят, что сил у него не хватило, а у ВФ – хватило. Разозлился Сергей и на ВФ: тот шел первым, и делать ли остановку, зависело от него. «Это свинство, – думал Сергей, – он прекрасно знает, что из меня хреновый носильщик, и нечего на моем фоне демонстрировать свои биндюжьи способности». Он подобрал для ВФ кучу крутых эпитетов, но идти от этого легче не стало. Когда пальцы начали разжиматься сами собой, ВФ остановился.

– Не могу больше, – обернулся он. Сергей увидел его красное и мокрое лицо, и злость тут же ушла. Он аккуратно опустил коробку и присел на ступеньки.

Сергей пришел сегодня в общежитие, чтобы посоветоваться. Здесь он мог сказать все, не боясь, что поймут неправильно, или передадут его слова дальше, или потом, когда он уйдет, сделают из его рассказа анекдот, который пойдет по всему курсу. История, к которой он прикоснулся, никак не отпускала его, хотя думать о ней и не хотелось. Он столько раз прокрутил ее в голове, она мешала ему, и он никак не мог отмахнуться от нее, так просто выбросить из головы. Сергей старался побыстрее отдышаться и думал, не начать ли рассказ прямо здесь, потому что одному рассказывать легче, и ВФ из всех самый хороший слушатель, и он никогда не отказывает в помощи.

– Ты знаешь, как Вовочка знакомил с мамой свою подружку? – вдруг спросил ВФ.

– Которая не пьет и не курит, потому что больше не может? Знаю.

– И про то, как он хотел работать трансформатором?

– У-у-у… Тоже знаю.

– Ты слишком много знал. Придется тебя гнать с грузом дальше без привалов.

* * *

Комната была в сборе. Элегантный даже в трико с оттянутыми коленками, Анатолик сортировал конспекты: те, что еще пригодятся, ложились в обшарпанный фибровый чемодан, переходящий от поколения к поколению обитателей этой комнаты; у ног росла куча тетрадей, чей жизненный путь подошел к концу. Солидный Юрий Степаныч заворачивал в бумагу стаканы.

– Мужики, – спросил ВФ, – как такой нюх выработать, как у вас? Чтобы успевать вовремя смыться?

– Только упорным трудом, – серьезным басом сказал Степаныч.

– С жизненным опытом приходит, – высказал свою точку зрения Анатолик.

По стенке тихонько постучали. Похоже было, соседи забивали гвоздик, совсем крохотный. «Внимание! – встрепенулся Анатолик. – Стучат!» Степаныч поднял полуторапудовую гирю и влез с ней на кровать. Анатолик быстро-быстро разбросал по полу приговоренные к выброске тетради.

Одновременно с новым еле слышным стуком Степаныч уронил гирю. Сергею показалось, что сейчас она полетит сквозь этажи, проламывая перекрытия, он даже глаза закрыл. Но пол выдержал.

А Степаныч уже колотился в соседнюю дверь. Он умел оставаться серьезным, а сейчас его голос и вовсе был полон печали:

– Девочки, разве можно так в стенку грохотать? Вы же нам книжную полку уронили.

Соседки не поверили, и тогда Степаныч широко распахнул дверь: полюбуйтесь.

Сергей думал, что сейчас появятся пятикурсницы – некрасивые и не в меру вредные, тихая война с которыми шла почти два года, но вошедшие девчушки были ему не знакомы. «Значит, наши мегеры защитились и уехали. А в их комнату заселили абитуру».

Их было две: похожие друг на друга не пожженными еще практичной «химией» волосами и незакаленным выражением лиц.

Они зашли в комнату, увидели упавшую на кровать полку, разбросанные тетради.

– Ой, мамочки, – удивилась первая. Была она в брюках и свитере, на том и другом были заломы, и Сергей вывел, что она ехала в поезде, не очень долго, такое походное обмундирование особенно удобно на верхней полке.

– А мы думали, вы пошутили, – протянула вторая.

– Ничего себе шуточки – дюбеля из стены выскочили! – ВФ тоже был огорчен и возмущен, он смотрел на две безобразные дыры в стене, а виновниц этого кошмара он и не замечал. Только застегнул потихоньку еще на три пуговицы рубаху и прихлопнул крышку нескромно открытого чемодана.

Трюк с полкой был придуман когда-то давно, но все никак не было подходящих для него условий. И вот вспомнился.

Девочки лепетали оправдания, и были они в своей виноватости такие хорошенькие, что вечерняя программа сложилась сама собой, и Анатолик отправился жарить яичницу с Таней, а та, что в свитере, побежала в свою комнату за домашними припасами. Хозяева спешно привели комнату в маломальский порядок, отыскали несколько картинок, отшлепанных электронной машиной, – чтобы поразить воображение зеленой абитуры.

Они съели яичницу, и две банки килек в томатном соусе, и курицу, сваренную Наташиной мамой дочке, в дорогу, и уже вызревшие на Таниной родине яблоки.

Потом, чтобы быстрее приобщить девушек к славным традициям факультета, парни рассказали несколько историй. И даже не очень врали, потому что за четыре года накопилось много всякого, интересного без вранья; и даже спели на мотив старинной морской песни: «Раскинулось поле по модулю пять». Девочкам, хоть они и не слышали еще про теоремы Коши и Бернулли, песня очень понравилась, и они стали ее записывать. Сергей пересел в угол потемнее. Петь он не умел, и настроения развлекаться не было. Он смотрел на девушек – а они тоже уже что-то рассказывали, то ли ребят, то ли себя убеждая, что и они не лыком шиты. Они нравились Сергею, обе сразу, как нравились еще многие девушки, может быть, Таня чуть больше. Он представил, какие, должно быть, мягкие у нее волосы – светлые, они почти всегда мягкие, а такие пышные тем более. И он стал придумывать, какой хороший у нее характер. Он знал, что не сделает ничего, чтобы понравиться Тане или кому-то другому. Он не сделает этого, пока не сумеет окончательно расстаться со Светкой. А это будет нелегко сделать, потому что Светка с каждым разом все больше радуется его приходам. Надо будет собраться с духом и сделать ей очень больно. А это нелегко – делать больно другому.

Потом девочки ушли, немного удивленные, кажется, что их никуда не пригласили на завтра.

Сергей собрался рассказывать, но тут ВФ включил радио. «Маяк» заканчивал программу сводкой новостей. Не овеществленная в печатных строках информация скользила мимо, уравнивались между собой в ровном чтении дикторов введенные в строй энергоблоки новых электростанций, скошенные гектары кормов, резолюция Генеральной Ассамблеи. Анатолик и Степаныч тащили к стене многострадальную полку, и Анатолик – худой и всю зиму простуженный – улыбаясь, рассказывал безостановочно, как он учил Таню жарить яичницу, и почему Таня приехала поступать именно в Татищевск, и кто у Тани брат; он повторял Танино имя без передыху, понятно было, что ему нравится его повторять. А гордящийся своей спортивностью ВФ сопел тяжело, лицо его и кисти рук покраснели, откинувшись назад корпусом, он пытался уравновесить тяжесть, но полка должна была вот-вот выпасть из его рук. Сергей встал и подхватил край.

– Ублюдки, – выругался вдруг Степаныч. Он добавил еще один эпитет, и это было странно, потому что ругался Степаныч редко.

– Что, к нам гости? – обернулся Анатолик.

– Ласковый ты наш, – ВФ не восстановил еще дыхания, говорить ему было тяжело, но смолчать он не мог.

– Не вмешивайтесь в чужие разговоры. Это я с радио общаюсь, – ритуал был соблюден, и дальше не возбранялось говорить серьезно. – Слышите, последние известия передают.

Сводка была обычная, такая же, как вчера, и неделю, и две недели назад. На ближних подступах к Бейруту шли бои, партизаны ходили в рейды по израильским тылам, и держались отчаянно палестинские заблокированные лагеря Сабра и Шатила. Диктор привычно перечислял названия деревень, не обозначенных даже на картах-миллионках, количество убитых солдат и не солдат, сгоревших танков, вертолетов и жилых домов.

За окном ползли полупустые трамваи, девочки в соседней комнате зубрили на сон грядущий свойства функции одного аргумента, не спеша готовились к отъезду обитатели сто третьей комнаты. А в это же время шли маленькие войны на юге, и на востоке, и на западе – за океаном. Войны маленькие, и цифры боевых успехов казались несерьезно маленькими, если сравнивать с параграфами из учебника истории. А люди гибли, гибли. Сергей попробовал представить себя среди разрушенных кварталов, под чужим тороватым солнцем: влажный бриз обдувает его, а об изломанные кирпичи плющатся пули, и каждая может попасть в него. Он представил и не испугался, потому что вообразить себя убитым не мог…

Сергей так и не собрался с духом. Он придумывал, какими словами будет рассказывать про этот дурацкий «легион», и фразы получались слишком серьезные. А говорить про это легко и иронично у него не получалось.

Он вышел из общежития в матовый свет летней ночи. Воздух повлажнел, стал вкуснее, теплый ветер обтекал мягко, идти было приятно, и Сергей подумал, что он правильно сделал, что не стал ничего говорить ребятам. Не стоит своими делами нарушать их планы: Анатолик и Степаныч уже сообщили родителям, что едут домой, а ВФ нашел где-то шабашку. Для ВФ необходимо удачно отшабашить лето, он на эти заработки тянет потом почти весь год.

* * *

Его разбудила привычка. Мозг приятно барахтался где-то, и размягченные мускулы не слушались его ленивых команд. Сергей почувствовал, что просыпается, и попытался противиться этому. Только-только он смотрел нечто приятное, нежное и невспоминаемое, хотел в это приятное вернуться, но тут щелкнул незаведенный будильник, и от этого щелчка сон пропал окончательно. Всегда легче просыпаться, когда некуда торопиться. В отместку этому досадному правилу Сергей решил не подниматься. Он лежал и слушал, как осторожно, чтоб не разбудить его, ходят по квартире родители, и плачут у соседей собираемые в ясли дети, и льется вода из многих кранов, и гудят электробритвы, и во дворе хлопают дверцы и бурчат недовольно двигателями легковушки. Все это были привычные звуки, но сейчас Сергей слушал их со стороны. Он представлял, как на всех этажах их дома и во всех других домах собираются на работу еще заспанные люди, и удовольствие от того, что ему-то спешить некуда, удваивалось. Хлопнула дверь их квартиры – на работу ушел отец. Потом по комнате протянуло сквозняком, в комнату заглядывала мама.

– Не спишь?

– Сплю, – ответил Сергей.

– Не забудь, тебе сегодня надо к Альберту Сергеевичу. – Потом она сказала, что лежит в холодильнике, а что – в большой кастрюле на плите и чтобы он съел это обязательно, и вышла.

Сна больше не было, но Сергей не вставал. Он лежал и думал, что дон Альберт предложит ему, наверное, работу на лето. Сергей как-то слышал на кафедре разговор, что договорная тема, которую ведет группа дона Альберта, горит и для ее спасения нужны «рабы». Только вряд ли овчинка стоит выделки, – прикидывал Сергей. Конечно, сорок пять рублей договорных – хороший довесок к стипендии, и Сергей честно отрабатывал их в течение года, но работать из-за них лето?.. Но гадать, не зная сути, Сергею было неинтересно. Через три часа он приедет к Гордому Орлу дону Альберту и все узнает. Сергей попробовал думать про «легион», но про него информации было еще меньше. Может быть, мальчишки затеяли игру в тайное общество, а он – взрослый балбес – пытается бороться с ним на полном серьезе. Правда, Андрей не похож на недоразвитого, который в шестнадцать лет играет в детские игры. Да и лезвие, выпрыгивающее из рукоятки, годится не только для игры в ножички. С Андрея Сергей незаметно переключился на его сестру. Он подумал, что лучше сегодня к Светке не ходить, и вообще надо отучать ее от себя. Когда он не видел Светки, он думал про нее спокойно, словно вспоминая неинтересный фильм.

Они встречались уже давно, с прошлого ноября или даже октября – да, с октября, конечно, с октября, со дня рождения Аллы. Они тогда шли домой по тротуару, усыпанному хрупкими после первых заморозков листьями. Они чуть поотстали от компании, Светка собрала сапожками кучу листьев и гнала ее перед собой, и листья бумажно шелестели, а потом дунул ветер, куча поднялась в воздух и тут же приземлилась на голову Сергея. Светка начала извиняться, хотя виновата была не она, а ветер, и Сергей не обиделся вовсе, а только удивился, как больно, оказывается, может ударить по лицу замерзший тополиный лист.

В своей лохматой курточке Светка была похожа на медвежонка, маленького ласкового медвежонка. Она тогда очень нравилась Сергею, и какое-то время после она ему очень нравилась, даже еще больше, чем вначале. Так было до самого Нового года, который они встретили вдвоем в оставленной для них сто третьей. Светка сказала ему недавно, что для нее началом их отношений стал Новый год, а все, что было до него, – просто так. А для Сергея что-то кончилось первоянварским утром, когда они проснулись в кровати ВФ, застеленной Светкиной предусмотрительно принесенной простыней. Что-то кончилось сразу, вдруг. Сергей объяснял себе вначале, что дело в глупой ревности, тем более глупой, что ревнует он к прошлому, о котором не знает ничего, и надо быть выше этого. Он внушал себе, что сам он, если мерить по прошлому, возможно, виноват перед Светкой больше, чем она перед ним, а сейчас он просто боится, что кто-то, кого он и не знает вовсе, может похвастать другому, тоже незнакомому: «Помнишь Светку? Ну, ту, которую… Так ее подобрал один». И унизительно было выглядеть в глазах этого неизвестного человеком, который «подобрал». Он внушал себе, что все это труха, моральные рудименты, что это сейчас никто всерьез не воспринимает. Он старался быть нежным со Светкой – и это ему удавалось. Но именно с Нового года стал он замечать в Светке все то, что ему не нравится и никогда нравиться не будет. И обиды – мелкие, а потому особенно памятные – начали копиться с тех пор. И как-то вдруг, однажды проводив Светку, он подумал, поднимаясь к себе домой, что не поженятся они ни на пятом курсе, как того хочет Светка, ни потом. Не сможет он этого сделать.