Текст книги "Поиск-87: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Михаил Шаламов

Соавторы: Владимир Соколовский,Евгений Филенко,Евгений Тамарченко,Нина Никитина,Александр Ефремов,Вячеслав Запольских,Вячеслав Букур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Вячеслав Запольских
ЗДРАВСТВУЙТЕ, ХОЗЯЙКА
Рассказ

Дежурства на космодромной станции слежения проходят довольно однообразно. Сидишь перед пультами в бункере и вспоминаешь холодный воздух земной весны. Сверху, над шестиметровым слоем грунта, спекают песок протуберанцевые выхлопы светила.

Но в тот день настроение у меня было замечательное, акустика струила «Голубую рапсодию», на пульте связи меж сенсорами уместилась коробочка с воздушной кукурузой.

Пискнул сигнал вызова, и засветился экран. С орбитального дока вышел на связь Солар.

– Привет подземным жителям! – сказал он. – Караулишь каботажник с баритонами?

– Он уже стартовал?

– Минуту назад. Кстати, тебя ждет сюрприз. В лице Патриции Кевестаде, врача-ветеринара, сорока семи лет. – Солар тоже был что-то слишком весел. – Знаешь, что она написала в графе «цель прибытия»?

– «Охота на меркурианских мастодонтов».

– Держись за кресло, Леонид!

Солар выудил откуда-то квадратик анкеты. Я увеличил изображение и прочитал: «Цель прибытия – вступление во владение Котловиной Калорис».

– Не разыгрывай меня, сумасшедших в космос не пускают.

– А еще она показала мне роскошные бумаженции с водяными знаками, печатями и с датой сорокалетней давности. Так что готовься. Встречай хозяйку!

Гнусненько хихикнув, Солар дал отбой.

– «При закате солнца наша тюрьма необыкновенно прекрасна!»

Каюсь, это я процитировал классика. Вечером первого дня в шлюзовой жилого блока. Хорошо еще, что скафандр снять не успел – сразу получил два раза по шее, причем чувствовалось, что это не только тонизирующее средство.

Вообще-то местные закаты яркостью красок не блещут. Редкие молекулы водорода и гелия, которые астрономам угодно было называть меркурианской атмосферой, неспособны разливать багрянец и пурпур. И вообще вечер здесь наступает через 176 земных суток после рассвета.

Земных суток… Честное-благородное, тогда, в первый день, я вспомнил о Земле только на пороге жилого блока. Слегка обрадовался – думал, помучаюсь сладкой межпланетной тоской перед сном. Но не получилось. Как только мои ноющие (чуть ли не вслух) руки и ноги устроились на койке, все куда-то тихо и быстро уплыло. Весь этот первый день мы копали котлованы, ставили на фундамент токамак, наращивали вокруг него стены, монтировали перекрытия, тянули в секции линии коммуникаций и устанавливали санфаянс. Через восемнадцать земных часов мы смогли войти в наше жилище. Через восемь часов вышли оттуда, и начался день второй.

Все дело в том, что Меркурий – это комок превосходной железной руды диаметром 4878 километров. Имеются также никель, цинк, свинец и еще кое-что. Следовательно, после того как мы обзавелись жильем, техника была отправлена на расчистку площадки в полутора километрах от базы. Там намечалось строительство рудника. Метров через триста у моего «риноцероса» со звоном отлетел трак, и пришлось выбираться на поверхность. Пристегнув к скафандру универсалку, я лихо откинул люк, выбрался на броню и спрыгнул на черный песок. Трак валялся неподалеку, он врезался в склон низенького холма и поэтому не улетел за близкий здешний горизонт.

– Чего стал? – прозвучал в шлеме недовольный голос Коленьки Голубчикова, который шел следом за мной на контейнеровозе.

– Поломка! – жизнерадостно сообщил я и сделал шаг. Ботинок взрыл песок, и моя нога легко погрузилась во что-то, булькнувшее, как горячий кисель. Ничего не успев сообразить, я упал лицом вниз и ослеп. Заорал без голоса, сам себя не слыша, завозил руками и ногами, пытаясь отыскать опору. Но колени и локти проваливались. Сердце нырнуло с дурным стуком. Я ужался до микрона и, мелькнув, унесся в вечность.

Вытащил меня оттуда Коленька Голубчиков. Сделал он это самым примитивным способом – за ноги. Слепота схлынула, я увидел его лицо за стеклом шлема. Коленькины губы шевелились беззвучно, глаза были насмешливыми. Радиосвязь не работала. Я оглянулся. Черный песочек затягивал жарко сияющую лужицу, в которой я только что барахтался. Светили звезды. Пылало огромное солнце.

– У! – сказал я, пробуя голос. – У-у-у!

Коленька ласково приподнял меня, поставил на ноги, обмахнул катышки расплавленного свинца. Потом, отстегивая от своего рукава универсалку (моя так и осталась в свинцовом озерце), пошел в обход за потерянным траком. Сварочный модуль универсалки выпустил почти прозрачную струю. Песок взвихрило, обнажая коварный свинцовый расплав. Коленька взял влево. Здесь под струей плазмы показался твердый грунт.

С траком в руках Голубчиков вернулся к «риноцеросу». Натянул на катки гусеницу, скрепил траки и махнул мне рукой: мол, садись, теперь потянет. Я тоже помахал ему ладонью и нетвердыми шагами пошел к своей машине. Очутившись на сиденье под броневым колпаком, я почувствовал, что обливаюсь холодным потом. Система терморегуляции, которая выдержала +430 по Цельсию, почему-то никак не отреагировала на это внутреннее похолодание. Но я все равно решил послать благодарность на завод-изготовитель.

Голос Коленьки я услышал снова, когда подключился к рации «риноцероса».

– Ты, Леня, как я погляжу, невезучий. Нахлебаешься здесь. Глаз у меня верный.

Голубчиков помолчал и душевно добавил:

– Может, того, а?

– Гвардия не сдается. Вперед, к вершинам, на благо созидания.

– Ну-ну. Эх, и попадет в тебя метеорит. У меня глаз верный. Двигай, чего стоишь?

Потом был день третий. Четвертый, двадцатый, сотый. Со временем я приспособился урывать минуту-другую для межпланетной ностальгии перед сном. Но до Земли было далеко, а работы так много, что сладостная тоска по дому стала приобретать кислый привкус отчаяния.

Прекраснее всего на свете – воздух. Особенно весной. Бродишь по улицам и дуреешь. Пахнет сырым снегом, нагретыми карнизами, линючей кошачьей шерстью. Правда, когда приходится отвечать на чужое любопытство или заполнять анкеты, я всегда утверждаю, что больше всего на свете люблю музыку. Это не совсем неправда. Иногда казалось, что – кранты. Отхватить бы универсалкой зажимы шлема – и упадет твоя головушка, сморщенная и обугленная, под чужими проклятыми небесами. Книг почти не было – грузы для нас выверялись тогда до килограмма. Все видеокассеты, благодаря пресловутой «ошибке компьютера», были посвящены одной теме, а именно: интенсивной технологии выращивания пресноводных моллюсков. Зато на стационарной орбите постоянно висела автоматическая станция, и можно было в любой момент послать индивидуальный заказ. Коленька Голубчиков начинал каждый день с «токкаты ре минор», но ближе к обеду переходил на Утесова, и тогда работа у него спорилась не в пример веселей. А мои ноги сами пританцовывали возле педалей под барабаны половецких плясок. Нож «риноцероса» скоблил каменистые края узенькой долины. Здесь должна была пройти северо-западная окраина будущего города, где небо под куполом должно стать не черным, а голубым и где половцы, буде они заявятся на Меркурий, не сгорят тут же с копотью и треском.

Когда взрывы пробивали в грунте шахтные стволы и густая пыль великолепными колоннами уходила в зенит, я, изнывая от собственного пижонства, заказывал Страделлу или Перголези. Барочная музыка соответствовала. Скафандр сотрясали хоралы. Спутник лупил с орбиты из пучкового лазера. Грохотал квадротолуол. Жизнь шла вперед.

Мне тридцать четыре. Из них тринадцать я провел на Меркурии. Заводам, работающим за орбитой Венеры, мы послали полмиллиарда тонн феррума, купрума, плюмбума и еще семнадцати элементов. Но Меркурий не стал планетой-рудником. Через год у нас появились книги – вдосталь, хоть зачитайся. А еще через год – клумба.

Мы отгородились от металлических озер и блуждающих водородных гейзеров Котловины Калорис прозрачным куполом и на отвоеванной территории разбили парк, построили стадион и торжественно открыли картинную галерею. Но заслуженная орбитальная станция-ветеран продолжала транслировать канцоны и куплеты – мы тут все стали меломанами по необходимости.

В тот день ожидалось прибытие оперной труппы, которая вылетела с Земли на транспорте «Европа». Певцы летели не на гастроли, а на постоянное место жительства – на Меркурии открылся театр. Артистов ждали, наверное, самые благодарные слушатели во всей солнечной системе.

«Европа» чинно вошла в орбитальный док, началась высадка певцов и выгрузка декораций. Были еще какие-то несрочные грузы и человек пять-шесть пассажиров. На орбите прибывшие прошли медицинское тестирование, заполнили анкеты, и теперь каботажник нес их на планету. В том числе и сорокасемилетнюю ветеринаршу Патрицию Кевестаде.

Я стал готовиться к встрече. Связался с наружным постом и попросил под любым предлогом отделить от общей массы прибывающих мадам Кевестаде и всеми силами, ненавязчиво и неутомительно, занимать ее разговорами, пока я снова не выйду на связь.

Видеотекс связал меня с городским транспьютером. На терминале пульта появились каталоговые номера всех изданий сорокалетней давности, где в публикациях упоминалось понятие «планета Меркурий». Научные работы сразу были отметены. Меня интересовала периодика Соединенных Штатов и скандинавских стран. Ввел новое понятие: «продажа». И сразу удача: осталось только два наименования. Знаменитая «Нью-Йорк таймс» и «Дагбладет». В публикациях этих газет говорилось о продаже участков на Меркурии.

Текст: Ранчо на Меркурии.

Акционерная компания «Спейс Фронтир» предлагает желающим необычный товар: участки самой близкой к Солнцу планеты. Разумеется, Меркурий пока недоступен для человека. Но представитель «Спейс Фронтир» в беседе с вашим корреспондентом отметил, что через 10—15 лет владельцы инопланетных ранчо смогут оценить свою заочную покупку. Известны и цены – 150 долларов за акр. Теперь каждый, у кого найдется под рукой микрокалькулятор, может без труда подсчитать стоимость планеты, носящей имя бога торговли.

Достаточно ироничный тон заметки, видимо, не повлиял на обозревателя «Дагбладет», который, сославшись на «Нью-Йорк таймс», выдал двадцать абсолютно серьезных строк.

Городской транспьютер снабдил меня и такой информацией: даже теперь, когда частная собственность отмерла де-факто, любое юридическое закрепление какой-либо собственности за любым, достигшим совершеннолетия (18 лет), лицом остается в силе. Другое дело, что на моей памяти никто и не думал пользоваться этим самым юридическим закреплением. В мои юные годы у некоторых еще имелась частная собственность, и этих владельцев именовали «мелкобуржуазным элементом». Но со временем всякое частное предпринимательство потеряло смысл. Оно имело немногочисленные цели: больше удобств, больше возможностей развлекаться. Только теперь и без частной собственности можно развлекаться на полную катушку, если не боишься в конце концов помереть от скуки. Но, говорят, некоторые еще крепко держались за свои лавочки, забегаловки и… И что там еще? Психология – штука упругая и прочная на излом. Вероятно, чтобы не травмировать мелкобуржуазные элементы, и сохранили юридическую видимость частной собственности. Нашли, о ком заботиться.

Я набрал индекс наружного поста. На экране появилось лицо стажера Курилова в профиль. Он ласково улыбался сидевшей, вероятно, напротив него Кевестаде (ее видно не было).

– На связи космодромная станция слежения, – произнес я. – Докладывайте, все ли пассажиры отправлены в город.

– Все, Леонид Петрович, – Курилов повернулся ко мне. – Только вот мы тут… В общем, мадам Кевестаде родом из Голландии, а у меня хобби – выращивание тюльпанов. И мадам Кевестаде очень любезно согласилась рассказать мне о генетическом кодировании оттенков коричневого цвета. Мадам Кевестаде говорит, что на Земле уже появились махровые сорта и ведется работа по созданию зонтичных соцветий.

– Очень плохо! – громко сказал я. – Стажер Курилов, вы совершенно зря задержали мадам… э-э-э…

– Мадам Кевестаде.

– Мадам Кевестаде опоздала на последний рейс магнитной платформы. Сейчас я заеду за мадам на своем мобиле и доставлю ее в город. А вам, стажер Курилов, выговор. Замените меня в бункере и проследите за отходом «Европы».

Перед тем как экран погас, на мгновение промелькнуло изображение любопытной ветеринарши. Она, как говорят телевизионщики, «влезла в кадр», чтобы посмотреть на строгого начальника. Немодное широкое платье. Низенький рост. Лица я не разглядел.

– Меня зовут Леонидом Петровичем Переслегиным, – сказал я, выруливая на трассу. – Работаю на обслуживании космических систем связи. Кроме того, возглавляю городское управление. Я его председатель. Мэр. Алькальд.

Кевестаде повернула ко мне лицо. Повыцветшие глаза наивного яблочно-зеленого цвета. Пухлые щеки, морщинки. Ее пациенты, должно быть, чувствуют к ней самое душевное расположение.

– А меня…

– Знаю. Патриция Кевестаде, врач-ветеринар. Владелица Котловины Калорис. Хозяйка самой богатой и обжитой области Меркурия.

– Откуда…

– Я же говорил: мэр. Председатель управления. Мне все положено знать. Но всего я не знаю. Скажите честно (я сбавил скорость), зачем вам это нужно?

Кевестаде застенчиво улыбнулась и принялась разглядывать проползающие по левую руку песчаные холмики.

– Красиво?

– Не очень, – призналась она. – Тут еще совсем дикая местность. И какие-то тона все однообразные: черные, серые.

– Тут атмосферы почти нет.

Яблочные глаза посмотрели на меня недоверчиво. Я прибавил скорость.

– Зачем вам это нужно? – повторил я. – Объясните. Я не понимаю.

Молчок. Улыбается и смотрит в окно. Полная блокировка каналов приема информации. Я начал заводиться.

– Вы что, собираетесь прибрать к рукам промышленность? Получать прибыль? Завести себе бассейн с шампанским?

– О, не кричите так, это невежливо!

«Раз, два, три», – сосчитал я про себя.

– Хорошо. В конце концов я как мэр должен передать вам все хозяйство. Из рук в руки. Когда вы думаете вступить в права владения? Сегодня? Завтра с утра?

На лице ее снова отразилась попытка уйти в себя. Но я все-таки получил ценную информацию о том, что она хотела бы первое время осмотреться.

– Вы пока руководите, как обычно. Кстати, вы все время задаете мне вопросы. Можно и мне задать один? В каком отеле я могу остановиться?

– В общежитии для малосемейных, – ответил я. – Там пустует одна комната. Потом мы вам что-нибудь подыщем.

Мой ответ ее вроде бы удовлетворил. Мобиль вынырнул из долины, и перед нами появился город. По земному исчислению сейчас была ночь, поэтому купол почернел и выглядел со стороны довольно мрачно. Через минуту мы уже миновали шлюз и катили по ночным улицам, освещенным фонарями.

Патриция Кевестаде пришла в мой кабинет через три дня. Я составлял проект месячного бюджета и прикидывал, куда направить поступившие стройматериалы: на возведение музыкальной школы или на прокладку магнитной дороги к четвертому руднику. Подняв глаза и увидев мадам, я осознал, что только что занимался горячо любимым делом. Что был счастлив. Хотя бы потому, что на время забыл о ее существовании.

– Работайте, работайте, я подожду! – горячо воскликнула она, увидев, что я изменился в лице. – Посижу вот здесь, у окна, пока вы не освободитесь.

Она уселась на стул у подоконника и стала терпеливо рассматривать улицу. Я тупо уставился в терминал, где застыли цифры ежемесячного потребления кислорода, электричества и воды. Наконец понял, что, пока не избавлюсь от тетушки Патриции, не смогу заняться серьезно никаким делом.

– Ну вот! – как можно добродушнее воскликнул я, отключив компьютер. – Перехожу в ваше распоряжение!

Патриция Кевестаде встала, подняла свои наивные глаза и посмотрела с такой тоской, что мне стало просто отчаянно ее жалко.

– Послушайте, – сказала она дрожащим голосом. – Вы думаете, я ничего не понимаю? Я все понимаю, я здесь никому не нужна. Что же мне делать? Подскажите! – высоким голосом потребовала она и тут же робко добавила: – Я здесь никого не знаю, кроме вас и этого стажера, который интересуется тюльпанами.

– Мы могли бы найти вам занятие на первое время, – как можно ровнее произнес я. – Правда, по вашей специальности работы найдется немного. Вам знакомы какие-нибудь машинные языки?

– Бейсик, бхарат.

– Есть возможность устроиться на магнитную дорогу, которая связывает город с рудниками. Там нужны программисты. Отпуск через год, сорок пять календарных дней без дороги. Устраивает?

– Я попробую, – задумчиво сказала она, а потом меня опять обдало тоскливой зеленью ее взгляда.

Расстегивая сумку, она подошла к моему столу. Выудила бумажные листки с отпечатанным на машинке текстом и выложила на стол. Сделала шаг назад. И снова взглянула, теперь уже с надеждой.

Купчая… завещание… пошлина уплачена… Что же мне с ней делать, если она сама толком не знает, чего хочет?

Я улыбнулся, пожал ей руку, спрятал документы в шкафчик, более других напоминающий сейф, и, сказав: «Минутку!», засунул в тайпер кусочек пластика. Отстучал на клавишах:

Удостоверение

Всем, кого это касается. Главное управление внеземных поселений, управление колоний на Меркурии удостоверяют, что Кевестаде Патриция является владелицей Котловины Калорис (Море Зноя) на планете Меркурий. Уполномоченный Л. П. Переслегин.

Дата. Индекс видеотекса. Подпись.

Она приняла «удостоверение» из моих рук, как драгоценность, и расцвела.

– Теперь вы здесь полная хозяйка. Может, будут какие-нибудь распоряжения?

– Да нет! – рассмеялась она. – Пожалуй, только вот что…

Я замер.

– Каждому встречному показывать удостоверение… Вы понимаете?

– Я сейчас же свяжусь с городским информационным центром, и все жители будут в курсе.

Когда она ушла, сердечно меня поблагодарив, я полез в стол, достал коробочку с воздушной кукурузой и целую горсть просыпал мимо рта.

Хозяйка работает на магнитной дороге. Возвращаться со смены она любит пешком. Каждый встречный, поравнявшись с ней, приподнимает головной убор и говорит:

– Здравствуйте, хозяйка!

И тогда на ее стеснительном лице прорастает радостная улыбка. Она даже не замечает, как иногда ей через полминуты навстречу попадаются те же самые люди и приподнимают те же самые головные уборы. Таких шутников я вызываю к себе и устраиваю разнос.

Она часто заходит ко мне. Я ей обо всем подробно рассказываю. Говорю, что скоро пустим пятый рудник. Что в наш оперный меломаны прилетают даже с Юпитера. Интересуюсь, как идут дела у нее на работе.

– Меня там ценят, – сообщает она. – И я тоже с большим уважением отношусь ко всем. Коллектив у нас дружный, все праздники вместе отмечаем.

Потом она прощается и выходит на улицу. Я стою у окна и наблюдаю, как она идет по тротуару. Вот поравнялась с маленькой девочкой. Девочка стащила с головы панамку и что-то сказала. Не слышно – что, но догадаться нетрудно. Патриция Кевестаде мило улыбнулась ребенку, погладила по головке и пошла дальше. Девочка, по-прежнему держа панамку в руке, смотрела ей вслед с серьезным любопытством.

Вы не знаете, отчего вымерли динозавры? Я, кажется, догадываюсь.

Вячеслав Запольских
ЗЕЛЕНЫЙ ОДЕКОЛОН
Рассказ

У нее было два имени – Анастасия и «мисс Лавиния». Есть на Венере такая равнина, Лавиния, и там кто-то придумал устроить конкурс красоты. На Меркурии, увы, столь благозвучных топонимов нет.

– Ребята! – интригующе прижмурился Вотинов. – Это надо видеть. В цвете и трехмерно. Она как глянет на тебя, как ресницы приспустит – воздух ртом хватаешь. На прямой контакт со спинным мозгом выходит, зараза. И – лапки вперед – двигаешься следом за ней. Чистый яд.

– А походка? – деловито поинтересовался Солар. – Походка – это само естество женщины. Она без нее – шагающий скафандр. Ты обратил внимание на походку?

Вотинов наморщил лоб, выставил перед собой ладонь и задумчиво прошелся по ней двумя пальцами, подыскивая эквивалент непередаваемой походке «мисс Лавинии».

– Походка – не главное, – вступил в обсуждение Адам. – Волосы. Водопады литых прядей, всплески и переливы оттенков.

– Уши, – предложил я. – Розовая нежная мочка, чуть заметное биение пульса в таинственном лабиринте этого самого… этих самых…

– Хрящей ушной раковины, – подсказал Солар.

Коленька Голубчиков хмыкнул и подцепил на вилку охапочку размороженного салата.

– А у тебя какие соображения? – спросил его Солар.

– Насчет чего?

– Насчет этого самого. Что в женщине главное?

– Душа, – сказал Коленька.

– Идеалист, – с осуждением констатировал Солар.

– Он не знает женщин.

– Он созрел для женитьбы.

Заклейменный Голубчиков невозмутимо набивал рот салатом.

«Остренькая» тема нашу компанию разгорячила. Вотинов подкинул еще полешко.

– А я, ребяты, приглашен к ней в гости.

– Да ну?

– Это он напоследок приберег. Любит эффекты.

– Но у него есть и положительные черты. Он не жадный. Он и нас возьмет в гости к «мисс Лавинии».

– Табачок врозь! – возмущенно крикнул Вотинов. – Лучше одолжите кто-нибудь пиджак. Она женщина интеллигентная, в двадцать четыре – уже кандидат наук. Надо понятие иметь.

– Ну, это-то ты имеешь.

– Ты четырехмерные кроссворды без компьютера щелкаешь.

– Пиджак можешь взять мой, только, чур, дырку на спине сам заштопаешь.

Веселые разговоры продолжались до конца ужина. Я тоже вместе со всеми жевал и зубоскалил вперемешку. Но главным остроумцем все же в тот вечер выходил Солар. Он победно поглядывал на меня, а я все приберегал к концу главную сногсшибательную реплику. Дело в том, что я очень хорошо знал «мисс Лавинию». В девятом классе я был тайно и тихо в нее влюблен. И что самое приятное, бывая на Земле во время отпусков, я смог убедиться, что она этого не забыла. Какое-то звенышко из старой детской цепочки влюбленностей, дружб, симпатий и антипатий сохранилось, связывая нас. Молчаливым соглашением мы постановили считать это нашим секретом.

Ну, а раз секрет, то я и промолчал. Уступил лавры Солару. Сделал человеку приятное.

После ужина, просматривая в своем боксе единственное письменное послание, полученное от Анастасии, я снова потешил себя приятными воспоминаниями, порадовался прочности старого звенышка. Но все же отчетливо, хоть и без особой горечи, отметил, что вместе нам никогда не быть. Это была недоказуемая, но несомненная истина. Я с ней свыкся.

Наверное, маленькие толики радостей надежнее, чем большое оглушающее счастье. Оно может внезапно обернуться своей противоположностью. А «толики» здорово скрашивают жизнь и никогда не подводят.

«Привет, Переслегин! – писала Анастасия. – Ты знаешь, я тобой горжусь. Ты первопроходец, могучий мужик и тэдэ. Мама передает тебе привет. Она тебя очень хорошо помнит и ставит всем нашим в пример. А я скромно и потихоньку вспахиваю ниву практической химии полимеров. Слыхал ведь: вода-полимер, воздух-полимер, почва-полимер? Была в командировке на Венере. Короче, вместо замуж выходить, мусолю биочипов и ломаю пробирки. Да, у меня хобби. Собираю космический фольклор. Жду от тебя самых свежих частушек и припевок про гамма-мезоны и Аэлиточку кудрявую, которая милого увела. Ну, все, больше никаких новостей. Чмок! Анастасия».

Под почти реальный звук этого «чмока» я и уснул.

– Расскажи поподробней про ваши знаменитые водородные гейзеры, – попросила Анастасия.

Коричневый шелк, духи, крошечные серьги, поблескивающие в ушах, – все это было недоступно для мгновенной адаптации после комбинезонов одинаково удобного фасона. Я среагировал не сразу.

– Или ты считаешь, что лучше один раз увидеть, чем сто раз… и тэдэ? Видеозапись нам показывали. Что-то вроде летящего на всех парах локомотива из старой кинохроники.

– Скорее, это похоже на консервный нож, – ответил я. – Струя газа несется по равнине, пластинки базальтов летят, как клочья жести от консервной банки. И еще похоже на молнию. Летит тоненький зигзаг, а из трещины, что змеится за ним следом, под разными углами свищут струи водорода. И… Э-э, в общем, зрелище красивое.

– Понятно, – засмеялась она. – Ты уже поэтизируешь ваше Великое Лихо. Кошмары не снятся?

– Ты еще и психоаналитик?

– В твоих остроумных мозгах я копаться не собираюсь. Мы прилетели сюда специально для того, чтобы избавить вас от гейзеров.

– Прогнозировать их появление? Это дело безнадежное. Мы что-то нарушили в здешних структурах почвы, изменился баланс внутренних микронапряжений. Трещинка – и струя пошла вверх. Состав коры на здешних равнинах почти везде одинаков, и выброс газов возможен где угодно – хоть вот под окном твоей лаборатории. А металлический водород планетного ядра будет газовать еще три-четыре миллиарда лет. Так что можешь переквалифицироваться в психоаналитики. Задатки есть.

– Мы не собираемся ничего прогнозировать, – с нежной убедительностью перебила Анастасия (а в ее голосе звучало: первопроходец! медведь компьютеризированный!). – Мы просто перекроем водороду выход наружу.

– Полимеризация? – догадался я и заерзал в кресле. – Нет уж. Это вы будете делать через мой труп. Планета должна дышать, бурлить и вообще жить своей собственной жизнью по природой данным законам. Полимеризовать ее газовое ядро – это все равно, что окунуть человека с головой в бак с клеем.

– У тебя тоже есть задатки, – сообщила Анастасия. – Зришь в корень. Но при таком подходе на Меркурий не стали бы посылать ученых. Выдали бы вам оборудование, технологию, и – полный вперед, Леонид Переслегин!

– Что же придумала твоя светлая голова?

Сидя в кресле, Анастасия вытянула ноги и с удовольствием поболтала ими в воздухе.

– Раньше при проходке шахтных стволов или линий метрополитена работам мешало просачивание грунтовых вод. И воду просто-напросто замораживали. Ледяная рубашка в несколько метров толщиной служила щитом против подземных наводнений. Заметь: всего в несколько метров. Замораживать грунтовые воды на всей планете никто и не собирался.

– Локальная полимеризация?

– Да. Рубашка полимерного водорода под районами, обжитыми людьми. Только вот «локальная», как ты выразился, а точнее – пространственно заданная полимеризация оказалась такой проблемой, что… В общем, знай я заранее обо всех сложностях, которые нам предстояли, я бы предпочла откачивать водород ручной помпой.

– Какая ты вумная! – закричал я. – Мисс Лавиния, сегодня же вечером мы единодушно изберем тебя «мисс Котловиной Калорис»!

– Мисс Котловина? Мерси.

Анастасия встала, подошла к консольному выносу одного из своих агрегатов и взяла стоявший там снимок.

– Вот, – сказала она, предлагая мне прийти в восторг от нерезкого изображения какого-то оплывшего пузыря, набитого спиральками и шариками. – Это он подсказал путь решения проблемы. В смежной лаборатории этому вирусу привили способность соединяться со своими собратьями по принципу вольвокса. Размер этого «виро-вольвокса» ограничен генетически. И мы решили поискать способ запечатлевать, оттискивать генокод в любых полимерных цепочках молекул.

Анастасия ждала моей реакции. Ее лицо было очень близко.

Молекулярные цепочки… Молекулы ДНК и РНК, носители наследственных признаков – тоже полимеры… Любой полимер можно сделать носителем генетической информации.

А значит, полимеры могут выращивать сами из себя все, что угодно. Генная инженерия уже сейчас способна кодировать практически любые наследственные признаки. Если капнуть «генополимерной водой» в океан, то он не превратится весь в хлопья чего-то полиэтиленово-синтетического, просто на волнах закачается новый остров – с известными размерами и формой, с заданной «осадкой». Можно выращивать гавани и пирсы с волноломами. Строительные конструкции и детали машин будут возникать, как по мановению, без помощи резцов, прессов и отливочных форм.

– Какая ты вумная, – слабым голосом повторил я. – Это ж надо. А я с тобой в одном классе когда-то…

Если б я переступил с ноги на ногу, мы бы ткнулись друг в друга подбородками. Школьные друзья, школьные друзья.

– Замуж тебе пора выходить! – в отчаянии закричал я. – И чем скорее… Может, это у тебя пройдет!

Анастасия засмеялась.

Контейнеровоз полз по песку медленно, на первой скорости. Широкие траки осторожно ложились на мягкое. Иногда только в коробке кабины резонировал скрежет – под гусеницу попадали выходы рудных жил.

Голова Вотинова чуть покачивалась в шлеме, глаза были полузакрыты, губы сложены бантиком и вытянуты, как для поцелуя, – наверняка слушает что-то блюзовое. Я научился определять по лицам, у кого какая музыка звучит «под кумполом», как выразился Коленька Голубчиков.

– Здесь! – бодро сказал Вотинов, очнувшись и потягиваясь на сиденье.

Я остановил контейнеровоз. Чернота барханчиков, тускло-медные отсветы песков. А вот и хлопья щелочных осадков. Бугорки, заиндевевшие соляными кристалликами. И тоненькая, почти незаметная в пятне прожекторного света трещинка. Дальше, к близкому горизонту, она заметно расширялась. А потом расползалась в канаву, в овраг, в каньон – там фонтаны газа развеяли тысячи тонн породы.

Мы остановились возле того места, где «консервный нож» вдруг почему-то прекратил свою работу, гейзер иссяк и полет трещинки-молнии прекратился.

– Бросьте сомневаться! – прозвучал в шлемофоне голос Анастасии. – Если газ внезапно вырвется, мы тут же подадим в скважину полимерную затравку. И наступит полный штиль.

Мы с Вотиновым выбрались из кабины наружу. Покидая машины, ребята собирались возле нас. Подошла и мисс Лавиния.

– Походку и под скафандром не спрячешь, – свистящим шепотом передал по моему личному диапазону Солар.

Анастасия покачивалась с пятки на носок, уперев руки в пояс своих доспехов.

– Подведем шланг к самой скважине, компьютер при первом же скачке давления подаст капельку поливодорода. Ну же! Решайтесь, первопроходцы!

– Наука! – вздохнул Коленька Голубчиков. Подумал и добавил: – Не потянет.

– Что не потянет? – быстро спросила Анастасия и повернулась на каблуках к Коленьке. – Вы боитесь, что ли? Вы, вы – лично?

Должно быть, после этого Коленька взглянул на Анастасию более внимательно. Но тень на стекле шлема не пропустила никаких эмоций.

– Тогда садитесь на свои самосвалы, – Анастасия обозлилась, – и откатывайтесь куда-нибудь подальше. Я одна буду бурить. Покажите только, как это делается.

– Ага, – с готовностью отозвался Голубчиков, но таким тоном, что ребята не удержали смешки. Минуту назад им и в голову не пришло бы, что они смогут посмеяться над мисс Лавинией.

– Мы уж сами пробурим все, что надо, везде, где надо, – сообщил ей Голубчиков. – А вы, девушка, отойдите.

Умница Анастасия посмеялась вместе со всеми и отошла к контейнеровозам. Обижаться не стала, тем более что добилась своего.

Мы сгрузили с платформ буровой комплекс, подвели куда следовало шланг. Работа началась. Мы не сразу и сообразили, что произошло, когда в стеклах шлемов качнулось звездное небо, а из скважины выхлестнуло рыхлую прядь спутанного волокна.

– Готово!

Реакция у Анастасии была мгновенной, и пока мы приходили в себя, она уже шла к буровой, отстегнув от рукава скафандра универсалку и подвинчивая на ней регулятор плазменного резака.