Текст книги "Поиск-87: Приключения. Фантастика"
Автор книги: Михаил Шаламов
Соавторы: Владимир Соколовский,Евгений Филенко,Евгений Тамарченко,Нина Никитина,Александр Ефремов,Вячеслав Запольских,Вячеслав Букур
Жанры:
Прочие приключения
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
– Но Капище-то здесь при чем?
– Не было раньше никакого Капища. Были пещеры как пещеры – мы там зимовали как-то, да не понравилось: дует сильно. Потом сосед наш по долине, Гаухх из Тупых Топоров, под кладбище их приспособил. В них-то и поселился этот липучий туман. До сих пор иногда по лесу блудит, ищет чего-то. Вреда от него никакого, только противно, как он тебя щупает за всякие места. Но к пещерам стало не подступиться. Подойдешь – а тебя огнем в харю. Я молодой был, тоже хаживал, да вовремя отвернул. Болотники, скальники туда совались, как ровно тянет их что, – все полегли. Даже русалы несколько раз приползали, ходить-то они не умеют. А в прошлое полнолуние Ггах заволновался: «Не могу, говорит, я больше так. Пойду ума наберусь и додумаюсь, как нам из этого убожества выцарапаться…» Тоже там остался.
– Что значит – ума наберусь? – насторожился Кратов.
– А то и значит. За умом туда все тянутся. Как подходишь к Капищу, так будто в башке свет зажигается. Слова всякие сами собой рождаются. А уж если до входа доберешься – так мудрецом из мудрецов сделаешься, никто тебе не страшен будет. Да только попробуй после этого мудрость оттуда унести. Ггах не унес. Болотники не унесли. По слухам, один скальник чуть было не унес на нашу погибель, да лишку ему перепало – по дороге свихнулся и обратно в Капище свернул. Ну, дважды счастье никому не улыбается… Надо, Хрра-тов, меру своим силам знать. Я вот унес сколько смог – и то теперь мучаюсь, слов мне недостает. А ты без ног остался, хоть и поумнел.
– Не поумнел я, Бубб. И нет в Огненном Капище никакой мудрости. Там что-то другое. Может, туман этот ползучий способствует, но если есть у тебя твой умишко, то на пороге пещеры он обостряется запредельно. Весь ты превращаешься в сплошной ум, работающий на бешеной скорости. И у меня такое чувство, будто тогда, стоя возле входа в Капище, я нашел разгадку всех ваших бед, не зная даже твоей истории.
– За то и ногами расплатился, – заявил Бубб. – Знаешь, да не вынесешь из берлоги. А я своими словесными муками. Иной раз в голову такое лезет – не объяснишь что. А тем более – зачем. Вроде обычные слова, а так ловко встанут, что переставлять жалко и хочется бормотать их без устали. Я своим самкам рассказал – они обрадовались, подумали, что я новый заговор придумал от леших. Ну, разозлился я, конечно, разогнал их по углам. Охотникам да следопытам рассказал – те ни лешего не поняли. Вот послушай:
Эй вы, нечисть,
В землю вас по уши!
Я вам спою сейчас, —
Порадуетесь, поплачете
Со мною вместе.
– Я знаю, что это такое, – улыбнулся Кратов. – Никакой это не заговор, Бубб. Это называется «стихи». Послушал я тебя и вспомнил одного нашего древнего поэта. Поэт – все едино что шаман, словами колдовство наводит, только не злое… Звали, его Татибана Акэми. Было у него:
– Стиххи, оххно, – проворчал Бубб. – Опять новые слова! Никакой головы не хватит, чтобы все их запомнить. Знал бы ты, как я с тобой намаялся, когда ты бредил! Из тебя так и лезли эти диковинные слова. Особенно одно, не выговорить никак…
– Что за слово, Бубб? – подобрался Кратов. – Поднатужься, выговори!
– Погоди, язык нужно завернуть за ухо, как у болотника какого. Рра… ррхи… тьфу, леший! Ррах-хио…
– Рациоген?!
Кратову на миг показалось, что мозг его снова, как тогда, на пороге Огненного Капища, взрывается изнутри озарением истины.
– Рациоген.
Он вскинулся на локти, пытаясь встать, – острая нервная боль искрой скользнула вдоль позвоночника. В глазах зарябило, поплыло. Переполошенный Бубб попятился в противоположный угол берлоги и растерянно сел на задремавшего охотника, что стерег вход. Пока он награждал того увесистыми оплеухами за ротозейство, попутно вымещая на нем раздражение за свой нечаянный испуг, Кратов лежал, закрыв глаза и стиснув зубы. Снова и снова посылал мысленный приказ безжизненным, бесчувственным своим ногам, требовал подчиниться – хотя бы на чуть-чуть выйти из предательского одеревенения.
– Вот что, Бубб, – прохрипел он, обессилев. – Я должен добраться до своих друзей. Это спасение – мое и ваше.
– Должен, – передразнил тот. – Ходок из тебя, как из меня пловец. Сами мы тебя больше на себе не потащим – лешие запорют на полдороге. Лежи себе, думай! Может, что путное надумаешь, ты же думать горазд.
– Не могу я лежать, когда вы тут жрете один другого! – застонал Кратов. – Ну, подлые, я вас заставлю слушаться! Заставлю!
И он снова набросился на свои мертвые ноги, обливаясь холодным потом от приступов боли.
– Бубб, гляди! Согнулась… в колене, чуть-чуть!
Но тот сидел, отвернув лохматую морду к прогнившей куче валежника, зажмурив теменной глаз, и бормотал заговор собственного сочинения – от трусости и душевного смятения:
Хозяйка Черная Земля,
Освободись от снега,
Поделись со мной своими силами,
Чтобы не свернуть мне,
Впереди завидев свет…
3. Ожидание
Услышав шаги в пустом коридоре, Григорий Матвеевич оторвал тяжелую с недосыпу голову от жесткого валика дивана. Это был Лерман, и вид его тоже оставлял желать лучшего. Никто на кораблях миссии не мог спокойно спать и нормально есть в последние дни, и тут не помогали ни уговоры, ни приказы, ни даже угрозы в двадцать четыре часа списать к дьяволу из Галактики на Землю.
– Вернулись еще два гравитра, – сказал Лерман. – Из тех, что ушли в концентрический поиск. То же самое…
– Что биотехн?
– Торчит на месте. Никаких признаков жизни.
– Земляные Люди?
– Тайм-аут. Сидящий Бык донимал расспросами Большую Дубину десять часов кряду, пока тот не повалился на бок и не уснул. Ему-то что, ни заботы, ни труда. Сидящий Бык вынужден был возвратиться – началась пурга. Ничего нового вызнать ему не удалось. Кратов с тремя охотниками ушел к Каменным Людям – и растворился в воздухе.
– В самом деле, откуда Большой Дубине знать, чем окончилось это путешествие. Занятно, не правда ли: вождь Сидящий Бык интервьюирует вождя Большую Дубину? – Энграф заворочался в своем мохнатом плаще, который он употребил в качестве пледа, и сел. – В Парадизе стали все дела, – сообщил он печально. – У Кости был непростой и отнюдь не легкий характер, но теперь выяснилось, что именно этой ложки горчицы нам и не хватало в нашей повседневной амброзии… Гунганг с Рошаром теребят меня вопросами о ходе поисков каждые два малых сфазианских интервала. Бурцев грозится прилететь сюда на подмогу или потребовать технического содействия чуть ли не у тектонов. Собачья чета демонстративно отказывается принимать пищу – будто чуют что-то, паршивцы. Какие новости у Полищука?
Ксенолог Полищук, бывший звездный разведчик, во, главе группы профессиональных следопытов ушел по охотничьему маршруту Земляных Людей к каменным домам загадочных рептилоидов – второй разумной расы.
– Ну, до конца они еще не добрались, – пробормотал Лерман. – О результатах судить рановато.
– Нашли что-то? – цепко спросил Энграф.
– Нашли… – неохотно признался Лерман. – В лесу на охотников, как видно, напали. Кто именно, пока не установлено. Кратова там нет.
– Почему я должен вытягивать из вас каждое слово? – взъярился Григорий Матвеевич.
– В пятистах метрах от побоища Полищук обнаружил брошенную сумку с лингваром и видеобраслет. Приборы в жалком состоянии, не приборы даже, а горстка разрозненных деталей. В общем, Кратов по каким-то причинам остался без связи. Один на чужой планете. И ему нужно было как-нибудь пережить ночь.
– Пять ночей, – поправил Энграф.
– Кратов – опытный звездоход. У него большой опыт работы в самых сложных условиях.
– Вы забыли напомнить мне, что он шесть лет провел в плоддерах. Такое ощущение, будто вы меня утешаете. Не стоит, я прекрасно понимаю, что значит пять ночей голышом на чужой планете. Пожалуй, Полищуку нет смысла придерживаться охотничьего маршрута. Кратов не дошел до Каменных Людей. Он должен был постараться вернуться к биотехну.
– Полищук продолжает поиски в окрестностях леса.
– Пусть продолжает. Какие-то следы обязаны остаться. – Григорий Матвеевич покачал взлохмаченной головой. – Если мы не разыщем Костю Кратова, будет очень плохо.
Лерман стоял перед ним чуть ли не навытяжку и не знал, что сказать. Ему и самому было тяжко. На огромной завьюженной планете затерялся человек. Все эти поисковые группы – что снежинки в гуляющей над материком уже вторые сутки буранной круговерти. Что они могут? Что может он, Лерман? Только сжимать кулаки да клясть себя за бессилие, в котором он ни капельки не повинен!
– Наша гипотеза подтверждается, – произнес Энграф, зябко кутаясь в плащ. – За пределами данного региона Земляные Люди признаков рассудочной деятельности не проявляют. Вспышка массового интеллекта отчего-то ограничена областью радиусом примерно в пятьсот километров. Весьма загадочный ксенологический феномен. Возможно, мы проглядели влияние какого-то неучтенного природного фактора, и все эти первые, вторые и энные разумные расы – суть тривиальные мутанты. У нас на Земле в очагах радиации еще и не то бывало. Я далек от намерения распространять наш горький земной опыт на иные миры, но аналогия достаточно прозрачна. Как тут у вас холодно, коллега…
– Радиационный фон не превышает среднепланетарного уровня, – сказал Лерман. – Странно. Мне кажется, что здесь дышать нечем от жары.
– Это вам кажется, вы еще мальчик против меня, вас кровь греет, А радиация может оказаться и ни при чем, это я в качестве иллюстрации к своим досужим домыслам.
Лерман вздохнул и отошел к пульту кондиционирования. Терморегулятор был вывернут почти до предела. Лерман вздохнул еще раз, потянулся, чтобы врубить его на максимум, и в этот миг его кольнуло в запястье. Экстренный вызов. Не подавая виду, он спокойно завершил движение и так же спокойно повернулся к замотавшемуся в свои меха Энграфу.
– Отдыхайте, Григорий Матвеевич. Пойду-ка я в центральный пост, вдруг что прояснится.
– Идите, коллега. Только убедительно прошу, не делайте из меня китайского болванчика, не держите ничего за скобками.
Лерман проворно отвернулся, чтобы дотошный старец не углядел признаков смущения на его лице, вышел в коридор и лишь тогда поднес видеобраслет к губам:
– Лерман слушает.
– Говорит Шебранд. Биотехн только что поднялся в воздух.
– Проснулся-таки, бестия! Не выпускайте его из виду, но и не мозольте ему видеорецепторы или что там у него. Как он себя ведет?
– Довольно уверенно. Такое ощущение, что он знает, куда лететь.
4. Кратов возвращается
Сердце у Лермана ухнуло в самые пятки.
– Шебранд! – шепотом закричал он. – Только не потеряй мне его, не то я не знаю, что с тобой сделаю! Связь через центральный пост!
– Ясно. Сильный боковой ветер со снегом, и смеркается, гравитр болтает, как елочную игрушку.
– Меня это не интересует, Шебранд! Меня интересует исключительно биотехн!
Он едва удержался, чтобы не сорваться на бег, и на цыпочках двинулся в сторону центрального поста. Перед его носом с лязгом растворилась дверь, и розовощекий молокосос в нашивках ксенолога четвертого класса радостно заорал:
– Командор! Шебранд сообщает…
Лерман запечатал ему рот широкой ладонью и впихнул обратно в пост, затем тщательно закрыл за собой дверь и негромко, но внятно сказал, обведя всех ледяным взглядом:
– Если кто-нибудь еще хочет поорать, пусть сознается сразу, и я по-доброму, чтобы не портить биографии, спишу его из миссии к сатане не в двадцать четыре – в два часа. Пусть летит на Землю, в пустыню, и дерет там глотку в свое удовольствие. Разговаривать нормальными голосами, без мелодраматических подвизгов! Энграф не должен ничего слышать, ему и без того плохо… Что ты хотел мне доложить? – повернулся он к смущенному, с пламенеющими ушами, ксенологу.
– Шебранд только что сообщил, что биотехн пошел на снижение, – промямлил тот. – Пока вы читали нотацию, командор, он, должно быть, уже сел.
– Если он действительно сел, я буду просить у тебя прощения, – пообещал Лерман. – И разрешу орать сколько вздумается. Связь с Шебрандом, живо!
Ксенологи молча расступились, пропуская его к видеалу.
– Почему нет изображения?
– Темно и буран.
– Говорит Шебранд. Биотехн плюхнулся на пузо на опушке леса. Мы зависли над ним на высоте пятидесяти метров, вполне возможно, что он нас видит. Но мне на это сейчас наплевать, потому что иначе мы не увидим его.
– Шебранд, не отвлекаться на лирику! Что происходит на опушке?
– Ничего не разобрать, сильная поземка, различаю лишь верхнюю часть корпуса биотехна. Прошу разрешения включить прожекторы!
– Сделай что угодно, можешь даже снизиться еще, но не молчи!
– Прожекторы помогают неважно. Похоже, что биотехн открыл люк. В боку у него дыра, оттуда бьет свет, и если это не люк, тогда я не знаю, что и сказать. Возле деревьев кто-то копошится, снижаюсь, чтобы разглядеть.
– Шебранд, разрешаю посадку!
– Сесть не могу, боюсь расколотить гравитр. К биотехну карабкаются две фигуры, совершенно бесформенные. На Кратова ни одна не похожа. А вот на медведей сильно смахивает. Откуда здесь могут взяться медведи? Не медведи это. Кажется, один медведь тащит другого.
– Как реагирует биотехн?
– Спокойно. Продолжает держать люк настежь.
– Кратов! – сказал Лерман убежденно. – Будь он похож хоть на черта, но это Кратов!
– На черта похоже очень мало, на медведей – больше. Первый проник в кабину биотехна, второй остался снаружи, лететь не собирается, отступает под прикрытие деревьев. По-моему, там целый медвежий выводок. Биотехн погасил свет – а может быть, закрыл люк, не видно. Лерман! Биотехн забрал Кратова и взлетел! Не мог же он, в самом деле, забрать медведя!
– Шебранд, ты мне сейчас дороже сына! Следуй впереди биотехна, указывай ему дорогу, сигналь во всех диапазонах, веди его к нам!
Лерман обернулся. Первым, что бросилось ему в глаза, было сияющее от удовольствия лицо юнца-ксенолога.
– Командор, вы обещали.
– Как тебя зовут, малек?
– Ксенолог четвертого класса Всеслав Жайворонок!
– Да, да, я прошу у тебя прощения, ты просто не мог не заорать в ту минуту. Отныне ты обладаешь исключительным правом драть глотку в любое время суток на кораблях ксенологических миссий, приписанных к моему стационару.
– Ура-а! – счастливо завопил молокосос.
Лерман снова склонился над микрофоном:
– Всем кораблям миссии, всем гравитрам на поверхности планеты! Включить прожекторы и позиционные огни, во всех диапазонах передавать позывные «Здесь корабль Галактического Братства»! Обеспечить безопасную посадку гравитру Шебранда и биотехну Кратова. Группе Полищука – прекратить поиск и возвращаться. Конец связи. Все.
Темный экран видеала прорезали лучи прожекторов и скрестились на посадочной площадке. В потоках света бешено крутился буран. В снежной заверти снижался гравитр, а следом за ним черной тучей солидно, устойчиво планировал Чудо-Юдо-Рыба-Кит.
В этот миг Лерману померещилось, будто за мерно покачивающимися волнами снега мелькнула призрачная фигура в развевающемся плаще.
– Кто-нибудь выходил наружу? – спросил он.
– Наши все на борту.
– Вот сумасшедший старик, – пробормотал Лерман. – Его же сдует к аллаху!
– Разрешите подстраховать? – снова встрял настырный малец.
– Брысь отсюда! – рявкнул Лерман.
Мгновение спустя он понял, что ему нужно сделать.
– Всем кораблям миссии, всем гравитрам, – объявил он. – По моей команде включить изолирующие поля и накрыть посадочную площадку. Внимание… ПОЛЕ!
Корабль вздрогнул, словно его походя задел прошагавший мимо великан. И бесчинствовавшая снаружи метель вдруг оборвалась, как отрезанная. Плеснул кверху последний порыв заблудившегося на освещенном пятачке ветра, взметнулся рой снежинок и лениво, умиротворенно осел на вросшие в сугробы приземистые корабли.
И стало видно, как Григорий Матвеевич Энграф и раддер-командор Шебранд ведут под руки, бережно поддерживая с двух сторон, закутанного в смерзшиеся звериные шкуры Галактического Консула Кратова.
5. Эпицентр
– Я не могу ждать ни минуты, – сказал Кратов упрямо. – Если вам лично недосуг, так и признайтесь, я сам все сделаю.
– Экий вы торопыга, Костя, – усмехнулся Энграф и чихнул. – Вам лишь бы действовать, безразлично чем – руками ли, ногами ли. Я пробыл на планете десять минут и подхватил настоящий, без дураков, насморк, а вы осчастливили ее своим присутствием в течение недели без малого. Так что лежите, набирайтесь сил.
– Да не могу я лежать, когда они каждую минуту едят друг друга! Это же бедствие планетарного масштаба, с каким я еще в жизни не сталкивался!
– Не надо преувеличивать, Костя. Вот взгляните сюда, – Энграф включил видеал.
– Что это?
– Карта материка, на котором все мы имеем удовольствие пребывать. Да, совсем небольшой клочок суши, не ожидали, наверное? Вам удалось высадиться почти в его геометрический центр. Белой звездочкой отмечено, где мы находимся. А зелеными кружочками – разрозненные поселения так называемых Земляных Людей, сиречь двоякодышащих вертикальных семигуманоидов «Амфипнеймус сапиенс эректус церусианус кратови».
– Уже и название придумали, – проворчал Кратов.
– Это они мигом, хлебом не корми – дай систематизировать. Представьте себе, Костя, ксенологи Лермана за считанные часы предприняли массированные усилия установить контакты во всех этих поселениях! Красными галочками обозначены успешные исходы этой акции. Тут я умолкаю и с интересом жду вашей реакции.
– Здесь какая-то ошибка. Что же, выходит… Нет, это невозможно! Только три десятка успешных контактов?!
– Да, Костя, всего три десятка, и даже чуть меньше. И все – в радиусе пятисот километров от места вашей посадки. Далее: чтобы всемерно ускорить отработку версии о локальном очаге разумности, я рекомендовал игнорировать все прочие расы. Но эти сорванцы не преминули нарушить приказ. Одна из групп схулиганила и попыталась завязать контакт со второй предположительно разумной расой, условно именуемой Каменными Людьми и окрещенной нашими шустрыми систематиками «Литохтонус сапиенс церусианус» и, естественно, «кратови». Вот здесь, за пределами очага. Что вам подсказывает ваше ксенологическое чутье, каков был результат?
– Мне подсказывает не мое чутье, а ваша интонация.
– Правильно. Контакта не было. И никаких украшений из самоцветных камней – тоже. Все эти Земляные, Каменные, Водяные и прочие – за границами очага неразумны. Какой отсюда воспоследует вывод?
– Ведь я подозревал…
– Мы имеем дело не с эволюционно обусловленной разумностью, а с наведенной. Вспышка интеллекта на Церусе – не ксенологический феномен, а всего лишь редкая мутация, обусловленная неким естественным фактором, в эпицентр действия которого вы столь удачно вляпались. Фактор этот идентифицировать мы не смогли. Пока – не смогли. Все эти виды, «вразумившиеся» в силу печального стечения обстоятельств, в природных условиях образуют, очевидно, достаточно жестко замкнутую экосистему и потому, как вы фигурально выразились, едят друг друга. Но если повсеместно в этом можно усмотреть лишь наглядную демонстрацию экологических принципов, то в нашем пресловутом эпицентре сей прискорбный факт обретает трагическую окраску.
– Я вынужден согласиться с вами, Григорий Матвеевич. Почти во всем… Кроме одного.
– Что же это за «одно»?
– Мы столкнулись не с природным фактором.
– Вот как?
– Вам должна быть известна концепция рациогена.
– Рациогена? – переспросил Энграф и несколько раз обстоятельно чихнул. – Рациогена, гм… Известна – не самое подходящее слово. То, что вы скромно величаете концепцией, сорок лет назад обрело очертания реальности и серьезно обсуждалось в научных кругах Земли. Некий доселе непризнанный талант по имени Тун Лу объявил, что в ближайшее время экспериментально докажет возможность искусственного пробуждения разума в любой материальной субстанции естественного происхождения. Пока велись дискуссии, он сконструировал установку для наведения разума и успешно испытал ее на верных страдалицах во имя науки – морских свинках. Эта установка занимала два этажа Института экспериментальной антропологии и после первых экспериментов пришла в негодность. Поговаривали, что не без помощи противников Тун Лу. Ну, противников-то у него было предостаточно, хотя и союзники сыскались. Разве не заманчиво почувствовать себя этаким демиургом, человекотворцем? Так вот, Тун Лу назвал свой аппарат «рациоген», сиречь «порождающий разум». Но на Земле эксперименты Тун Лу были осуждены, рациоген демонтирован, а сам ученый вскоре увлекся биотехнологией и там сильно преуспел. А знаете, почему противникам рациогена легко удалось одержать верх над приверженцами?
– Откуда же мне…
– Потому что, закончив эксперименты, Тун Лу уничтожил разумных морских свинок, которые к тому времени уже сформировали свою вторую сигнальную систему.
– А вы уверены, Григорий Матвеевич, что Тун Лу втайне не продолжал свои опыты?
– Абсолютно. Были приняты надлежащие меры, и дальше Земли эта адская игрушка не ушла. Правда, время от времени в разных уголках Галактики вспыхивали аналогичные споры о праве на дарение разума. Но, как вы помните, привилегия дарить, а значит – и отнимать разум издревле принадлежала богам. А мы все здесь пока еще далеко не боги – хотя бы потому, что богам было наплевать на людей, а мы жалеем даже морских свинок.
– Получается, кто-то в нашей Галактике независимо от нас пришел к мысли о рациогене и воплотил ее в реальность.
– Костя, вы увлеклись. Ну зачем вы придумали этот рациоген на Церусе? Что, нам других забот не хватает?
– Я не придумал его. Мне десятка шагов недостало, чтобы потрогать его руками.
– Вы переутомились, устали, да еще если принять во внимание ваше буйное воображение…
– Жаль, что вы не беседовали с вожаком племени Длинных Зубов, пятой разумной расы на этой планете. Когда уляжется пурга, я вас непременно познакомлю. Его зовут Бубб, и он от скуки, а иногда – от страха, сочиняет пятистишия, вроде японских танка. Он был свидетелем водворения рациогена на Церус-1. Произошло это примерно сорок лет назад.
– Сорок лет назад?!
– Да, как раз в то время, когда вы вели дискуссии о божественных привилегиях, идущих в руки грешному человечеству. До этого дня Земляные Люди, или, как их называют сородичи Бубба, болотники, действительно были неразумны, как, вероятно, и Каменные Люди, и Те, Кто Прячется в Стволах. А затем вдруг все, разом, мгновенно – поумнели. Я даже знаю, где находится этот рациоген и как охраняется. О защите его от местных обитателей хорошо позаботились: мощное энергоразрядное поле, металлоразрушающая плазма – на случай, если кто-то додумается до громоотвода. В нашем эпицентре бедствия есть точно установленный гипоцентр – его сердце, холодное, но отменно здоровое, бьющееся ровно и без перебоев!
– Из ваших слов, Костя, следует, будто на Церусе и до рациогена существовал разум?
– Да, эти самые млекопитающие, что неторопливо, но уверенно, своим путем шли к цивилизации. Может быть, стихов в ту пору они не слагали, но язык уже создали, причем хороший язык, развитый. Я изучил его без всяких лингваров за сутки. Не поленитесь, слетайте за пределы эпицентра на побережье, там живет племя Пескоедов, такие же неглупые ребята, что и Длинные Зубы, и Тупые Топоры. А теперь эта раса деградирует, потому что добыть болотника стало непросто, да и лешие, как они называют Тех, Кто Прячется в Стволах, загнали их в вонючие берлоги и не дают уйти с заклятого места. И поэтому нужно остановить рациоген, чтобы прекратить наконец нескончаемую бойню.
– Заменив ее на большую охоту Длинных Зубов? Вспомните Тун Лу. Он ощутил себя богом, бесстрастным вершителем судеб, и потому убил разумных морских свинок.
– Никого я не хочу убивать. Но разум нужно заслужить, выстрадать, завоевать! А не получать запросто, как новогодний подарок, тем более что не знаешь, как им распорядиться.
– Вы, Костя, явно питаете симпатию к этому стихотворцу Буббу. И потому готовы защищать его право на разум. Другие-то чем перед вами провинились? В ксенологии нельзя руководствоваться эмоциями, особенно такими субъективными. Боги тоже имели любимчиков, холили, осыпали благодеяниями. И безжалостно преследовали всех прочих. Сейчас мы не можем остановить рациоген, ибо тем самым мы одним махом уничтожим и несколько разумных рас. А это геноцид, Костя. И откуда в вас уверенность, что история, поведанная Буббом, не выдумана им скуки ради? Так или иначе, вопрос о ситуации на Церусе-1 я выношу на обсуждение в Галактическое Братство.
– Было бы уместно исследовать возможную связь между рациогеном Тун Лу и событиями того же периода здесь.
– Вы предполагаете, что…
– Допустим, что некая высокоразвитая цивилизация, вероятнее всего не входящая в Галактическое Братство, решила испытать концепцию рациогена в двух контрольных точках. Первая – на Церусе, где рациоген был применен по прямому назначению, как генератор наведенной разумности. Другая – на Земле, в среде окрепшего, давно сформировавшегося разума. Этот второй эксперимент сорвался, потому что Тун Лу не додумался до иной сферы применения рациогена – как усилителя интеллекта. А эффект был бы потрясающий, я-то знаю. Нечто сродни тектоновскому «многовекторному мышлению». Должно быть, каким-то образом инициируются дополнительные нейронные связи в мозгу. Кому-то было занятно увидеть, что получится, когда человечество внезапно и в кратчайший срок, ломая и круша законы эволюции, обратится в расу, интеллектуально превосходящую все, что было до сих пор в Галактике. В расу супертектонов.
– Смиренно склоняюсь перед вашей фантазией, Костя, хотя порой она принимает весьма причудливые формы. Думаю все же, что Тун Лу пришел к созданию рациогена самостоятельно, – хотя здесь я конечно же руководствуюсь исключительно антропоцентристскими настроениями. Но идея эта носилась в воздухе, и совпадение наверняка случайно, тем более что я не разделяю вашего мнения об интеллектуальном первородстве Длинных Зубов и иже с ними. Но проверить следует. А сейчас я покидаю вас, Костя. Вам нужно уснуть. Как ваши ноженьки?
– Ходят, болезные. Во всяком случае, сидеть на печи, дожидаючись калик перехожих, я не намерен.
– Понятно. Кстати, вы помните, что командор Лерман обещал вам трое суток домашнего ареста? Так вот, он свое обещание готов исполнить. А сутки на Церусе, как вам уже ведомо, гораздо продолжительнее, нежели на Земле, или, скажем, в Парадизе. Дабы вы неукоснительно блюли постельный режим хотя бы некоторое время, он поместил вас в одну каюту с надежным и несговорчивым стражем, который будет предупреждать ваши желания и… гм… поползновения.
– А вот это уже посягательство на свободу передвижения, Григорий Матвеевич!
– Отнюдь. Всего лишь рекомендации медиков.
– Подождите, Григорий Матвеевич. Я подозреваю, сейчас вы собираетесь неторопливо, обстоятельно обсудить церусианский прецедент на Совете ксенологов и принять какое-то осторожное решение.
– Именно так, Костя, я и хочу поступить.
– Но, независимо от исхода обсуждения, можно же начать работы по разъединению рас! Сселить Длинных Зубов и родственные им племена из эпицентра бедствия – иначе это и не назовешь. Допустим, на побережье. Хотя нет, это узенькая полоска суши, там им будет тесновато, начнутся междоусобицы с Пескоедами. А на другие материки?
– Боюсь, Костя, что не смогу вам это обещать. Есть маленькая, но весьма неприятная планетографическая подробность. Материк, который мы удостоились попирать ногами – кстати, в честь первооткрывателей звездной системы его предложено назвать Хаффия, – так вот, он единственный здесь. Избытка альтернатив Церус-1 нам не предоставил. Есть еще какие-то утлые архипелаги, разрозненные островки. Да что-то крупное на южном Полюсе.
– Но почему бы не туда?
– Среднесуточная температура минус восемьдесят Цельсия, снежные смерчи, полное отсутствие растительности. Все остальное – ледяной океан. Церус-1 оказался чересчур холодной планетой, Костя, чтобы было где разгуляться эволюции.
– Выходит, я неосознанно повторил маршрут тех, создателей рациогена. Ну конечно же: в условиях неопределенности Чудо-Юдо всегда избирает для посадки геометрический центр наибольшего по площади участка суши. Такая в нем заложена программа. И у тех – тоже.
– Ну что ж, Костя, я констатирую тот факт, что вы были просто обречены открыть этот рациоген. С чем вас и поздравляю. Буде он, разумеется, существует в реальности.
– Существует. Пока.
– Вы что-то сказали?
– Нет, ничего.
В дверях Григорий Матвеевич задержался.
– Костя, – произнес он. – Простите мне старческое любопытство, а кто ваши родители?
– Родители? – Кратов с трудом оторвался от размышлений. – Как кто? Мама и папа. Мать – биолог, селекционер. А отец – кем он только не перебыл. А зачем вам?
– Да так, безделица…
6. Совет ксенологов
Григорий Матвеевич волновался. Справедливости ради следовало заметить, что внешне его взбудораженное состояние никак не проявлялось. И тем не менее, внутренне он дрожал крупной дрожью, старательно прятал от посторонних глаз свои руки, которым настоятельно необходимо было за что-то уцепиться или, на худой конец, что-то разорвать в клочки. «Наши предки в подобных случаях рекомендовали раскокать пару тарелок из бьющегося фарфора, – с иронией подумал он. – Для снятия стресса. А нынче посуду производят исключительно противоударную, термостойкую и черт те какую, совершенно не заботясь о нервах пользователей. Так что, братец, давай-ка исцелися сам».
Он стоял как бы на дне вывернутого наизнанку амфитеатра, над ним уступами, сходясь где-то под потолком, поднимались ряды светящихся и темных экранов, и с каждого экрана был на него устремлен внимательный взгляд. Его положение уже в который раз – ровно по числу Советов ксенологов, проведенных им за годы своей деятельности на Сфазисе, – пробудило в нем бредовую ассоциацию с гладиатором, напряженно ожидающим от публики решения своей судьбы. И часто он ловил себя на мысли, что невольно высматривает вокруг себя устремленные книзу большие пальцы.
Но о больших пальцах, равно как и остальных, речи здесь и быть не могло. Да и взгляды, в перекрестии которых он находился, не всегда передавались глазами. Некоторые экраны казались мертвыми – значит, они работали в режиме приема – передачи в ином, чуждом человеческому естеству спектре. Григорий Матвеевич украдкой покосился на группу видеалов в нулевом секторе, которые обычно не светились. Они были зарезервированы за Советом тектонов и, как правило, оставались безразличными к принимаемым здесь решениям. Тектоны доверяли ксенологам…
За спиной Григория Матвеевича в мягких креслах расположились секретари представительства Союза планет Солнца. Рошар, в неизменной хламиде, излучал ледяное спокойствие. Гунганг же весь нацелился вперед, подобравшись, нервно стискивая и распуская огромные кулаки.
