Текст книги "Перешагни бездну"

Автор книги: Михаил Шевердин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 50 страниц)

ПОСЛЕДНЕЕ ЛОГОВО

ГНЕВ ПИР КАРАМ-ШАХА

                                     Быки и ослы, несущие свои вьюки,

                                   лучше людей, обижающих своих ближних.

                                                  Саади

                                    Если бы дом можно было построить

                                    с помощью крика, осел каждодневно

                                    строил бы по два дома.

                                                                    Ахикар

Близость тропика Рака в Пешавере очень ощутима. Гости изрядно терпели от горячего дыхания «дракона пустыни, ограниченного сводом небес и твердью земного круга».

Хозяин дома, известный бухарский купец Исмаил Диванбеги, в беседах проявлял изощренность и цветистость. Золотые зубы его в улыбке ослепляли. «Блеск слов – завеса мыслей». И Мирза Джалал, известный в Пешавере как Сахиб Джелял, ничем не выказывал нетерпения, утирая вновь и вновь выступающий на лбу пот и слушая любезные речи.

– Благоволите  же  расположиться  поудобнее,– хлопотал   Исмаил Диванбеги. – Наше жилище превратилось сегодня в   пристанище   огненных   джиннов и уподобилось   пышущему   жаром тандыру нашей любезной тетушки Саломат-биби. О, здешние индусские чаппати разве сравнятся с ее бухарскими лепешками! О, жидкая тень здешних деревьев может ли, увы, сравниться с тенью нашего бухарского  карагача – саада?    О, наша незабвенная Бухара!

Речь лилась и лилась. Исмаил Диванбеги изощрялся в любезностях, но мало заботился об угощении. Пока ничего, кроме приторно-сладкого дехлинского шербета, мальчишка-бой на айван не принес. А лепешки тетушки Саломат-биби так и не появились на дастархане.

Суетливый старичок с морщинистой, обросшей похожими на мох волосами физиономией тихонько злословил:

–  У скряги в очаге не разжигают огня, из трубы   скряги не вылетает дым.

Переведя взгляд, Сахиб Джелял посмотрел на мшистого старикашку. Тьфу! Да ведь это впритык, бок о бок, восседает, поджав под себя по-турецки свои босые, все в подагрических шишках ноги, сам Хаджи Абду Хафиз – эмирский Ишик Агаси – Начальник Дверей, он же Главный с Посохом Бухарского Арка еще дореволюционных времен. Ишик Агаси вместе с эмиром Сеид Алим-ханом бежал из Бухары и теперь выполнял те же обязанности в Кала-и-Фатту. Но как он попал в Пешавер? Дорога из Кабула не близка, да и беспокойна из-за последних событий и неустройста в Афганском государстве. При столь тщедушном телосложении и почтенных годах далекий путь перенести нелегко. Видно, важные дела принудили господина Ишика Агаси оставить свой посох, свой шелкойый матрасик и почетное место по правую руку от эмирского трона и тащиться за тридевять земель, чтобы выпить бокал дехлийского шербета в саду скупца Исмаила Диванбеги.

Старик Ишйк Агаси слаб глазами и, видно,   не узнал   Сахиба Джеляда – бывшего своего начальника – в прошлом первого визиря и главного советника эмира. А то наверняка раскудахтался бы здесь совсем некстати.

Пеняя на свою ненаблюдательность, Сахиб Джелял рассматривал присутствующих, их скучающие бородатые лица   с тусклыми глазами.

Все эти люди себе на уме. Они думают и решают. Действовать и исполнять они предоставляют другим. Но вот «действующих и  исполняющих» почему-то и   нет.   А   Сахиб   Джелял рассчитывал встретить их здесь в доме Исмаила Диванбегн. Полное разочарование!

Счастье всегда во всем сопутствовала СахибуДжеяялу, удача не оставляла его и сейчас. «Всем черный барашек, а мне белый»,– подумал он.

С улицы донесся лошадиный топот. В ворота нетерпеливо застучали. Створки распахнулись – и на дорожки тихого сада, не сдерживая галопа, ворвалась кавалькада всадников, судя по одеянию, воинов гурков. Главный из них осадил коня перед айваноа так резко, что песок и куски дерна полетели в лицо спешившему уже навстречу Исмаилу Диванбеги.

– Сам вождь вождей Пир Карам-шах! – забрызгал слюной в ухо Сахибу Джелялу старый Ишик Агаси.– Приехал! Будет разговор. Будет дело.

Все поражало во всаднике – и броская внешность, и высокий зеленый тюрбан с алмазным аграфом, и расшитое золотыми нитями одеяние, и дорогое оружие, и драгоценная сбруя, и седло на коне. Стальные, холодные глаза на обожженном солнцем докрасна лице подавляли, требовали повиновения.

Все на айване поднялись и склонили спины в поклоне.

Легко, по-молодому соскочив с коня, Пир Карам-шах так же легко взбежал по ступенькам на айван.

Еще уводил под уздны коня конюх-саис, еще, гремя оружием и амуницией, спешивались темноликие гурки, а Пир Карам-шах, расположившись на почетном месте, «преградил плотиной власти» поток общепринятых любезностей хозяина и потребовал приступить к делам. Пир Карам-шах по-персидски говорил грамматически слишком правильно, что лишало его речь красок и эмоций. Так докладывают чиновники в канцеляриях о своих чиновничьих делах. Бесцветным голосом он спросил Ишика Агаси:

–  Нужный человек с вами не приехал? Почему? Старичок завертелся на месте.

–   Несчастные обстоятельства лишили командующего армией ислама спокойствия и радостей. Господин Ибрагимбек...

Но Пир Карам-шах решительно осадил его:

– Имя всем известно. Значит, не приехал?  Командующий не доверяет нам? Так получается?

Чалмы на айване зашевелились. Послышалось нечто вроде ропота.

– Тигра от шакала отличает храбрость,– бросил Пир Карам-шах. На его тонких сухих губах не появилось и намека на улыбку. Все поняли – дело серьезное. Лучше слушать, чем говорить. Даже Исмаил Диванбеги прикрыл ладонью свой сверкающий золотом рот и смолчал.

–  Мы переслали в письме   командующему   пропуск на въезд в Индию. В штабе в Дакке командующего ждут генералы.    Мои друзья, владетельные князья Свата, Гильгита,   Мастуджа, готовы оказать командующему дорожные услуги и гостеприимство. Перекалы уже очистились от снега, удобны для лошадей. И один волосок бороды командующего никто не посмеет тронуть. Что же его останавливает?

Тон Пир Карам-шаха оставался все таким же деревянным. Но раздражение сказывалось в нервическом подергивании щеки.

– Позвольте  пояснить! – ввернул   своим   приятным,   «обладающим всеми восемью достоинствами» голосом Сахиб Джелял.

Пир Карам-шах сразу же вцепился в него остановившимся взглядом. «Кто? Такой же чалмоносец, отличный от всех прочих сидящих здесь лишь великолепной бородой в завитках и кольцах».

Взгляд Пир Карам-шаха спрашивал: «Этот еще откуда взялся?» Но хмурая враждебность ничуть не обескуражила Сахиба Джеляла. Он продолжал еще любезнее:

–  Мы из Мазар-и-Шерифа, по делам коммерции. Здесь, в Пешавере, не в первый раз.   Наше сокровенное желание – насовсем переехать в здешние края. Сейчас по пути нам довелось в Xанабаде видеть локайцев, ибрагимбековских вояк. Глаза их набухли кровью.

Касаясь губами уха Пир Карам-шаха, хозяин дома шептал:

–  Достопочтенный Сахиб Джелял, более известный в странах Востока, Бухаре и Туркестане как Мирза Джалал Самарканди. Пользуется кредитом коммерсантов Индии и Ирана. Имеет кредит в советском Внешторге. Разъезжает повсюду. Слуг и постоянной свиты  не держит.   Но при нем всегда  двадцать-тридцать  «суетящихся». Богат неимоверно, всем дает что-либо заработать.

И совсем вроде невзначай он добавил:

–  Почтенный держит при себе охрану из белуджей,   из нищих кочевников. Вот с такими ножами.

На Востоке белуджи давно снискали себе недобрую славу прирожденных разбойников, грабящих без зазрения    совести     своих соседей и занимающихся пиратством на реке Инд.    Попытка британской администрации подчинить их неизменно кончалась убийством присланных чиновников.

И, как ни странно, сразу   же  Сахиб  Джелял вырос в глазах Пир Карам-шаха и представился ему личностью почтенной.    Раз он знает лекарство от алчности белуджей, несомненно, он человек богатый и власть имущий.

Вероятно, вождь вождей обладал умением слушать сразу не одного человека. Он не отодвигался от Исмаила Диванбеги, но и не сводил глаз с Сахиба Джеляла, который продолжал:

–  Сам Ибрагим еще гостит у эмира бухарского в Кала-и-Фатту. А его локайцев власти Мазар-и-Шернфа ловят и пристреливают, точно они бешеные собаки. Нет им жизни. Овцы остались без пастыря. Нет края притеснениям. Пригласительное письмо из Дакки Ибрагим, говорят, получил. Однако желание у него одно – ехать к своим локайцам.

– Он же командующий. Он же военный, и ему не следует разнюниваться из-за одного-другого разбойника, попавшего под пулю. А в Дакке его ждут в штабе, чтобы обсудить большие дела.

Пир Карам-шах говорил властным тоном, не терпящим возражений. Но ему пришлось растолковать Исмаилу Диванбеги и присутствующим, почему совещание в Дакке не терпит отлагательств.

Наступает время решительных действий. Европа вот-вот начнет новую войну против Советов. Вооруженное вторжение басмаческой армии Ибрагимбека в пределы Туркестана, как никогда, своевременно. На территории Таджикистана сразу же будет провозглашено независимое государство Бадахшан, в составе которого будут Каттаган, Дарваз, Памир, Гиссар и собственно Бадахшан. Именно   Бадахшан явится плацдармом для похода на   Бухару и Ташкент. Ибрагимбека поддерживают власти и вся англо-индийская армия. Деньги, оружие уже поставляются через проходы Гиндукуша и Каракорума на север. Назначен специальный доверенный уполномоченный – Амеретдин-хан. Однако все военные операции и план снабжения лично Ибрагимбеку надлежит обсудить в индийском городе Дакке со штабными работниками англо-индийской армии. Завоевание Восточной Бухары и образование Бадахшанского государства облегчит и обеспечит Бухарскому центру восстановление Бухарского эмирата в древних его границах со включением в него Самарканда и прочих вилайетов, отнятых русскими еше при фон Кауфмане. Что же касается присутствующих здесь в доме Исмаила Диванбеги деятелей Бухарского центра – их обязанность поднять немедля восстание мусульман в Туркестане против большевиков. Сигнал к восстанию – переправа Ибрагимбека через Пяндж. Вождь воинственных локайцев доказал своими победоносными действиями, что он воистину Тимур нашей эпохи. Идеальная фигура! Дать ему средства и оружие – и он расправится с большевиками Туркестана, уничтожит их.

Пир Карам-шах увлекся так, что вопреки своему обыкновению даже размахивал руками.

Но недаром мудрец Востока Аль-Джахиз утверждал: «Ошибка умного всегда бывает большой». Напрасно Пир Карам-шах почитал Ибрагимбека популярным в кругах бухарских эмигрантов.

Еще не изгладились из памяти кровавые его деяния двадцать второго года, когда он во главе пятисот вооруженных с головы до ног локайцев ворвался в Гиссарскую долину и начал беспощадно мстить дехканской бедноте и трудовому населению городов за то, что они встали на сторону революции. Ибрагим повел себя завоевателем, захватил много старейшин Гиссара и под предлогом, что они «джадиды», приказал казнить их. Несколько недель длился ужасающий погром. Убивали всех без разбора, насиловали девушек и мальчиков. Сдирали с живых людей кожу, набивали соломой и выставляли на площадях перед мечетями. Сажали на кол. Рубили на части. Скот угоняли. Скирды хлеба сжигали на потеху себе. Разорили Душанбе, Гиссар, Юрчи, Денау, Сары-Ассию и ряд селений и кишлаков. Остались развалины и пепелища, по которым бродили одичалые собаки и кошки. С огромной добычей, с сотнями рабов и рабынь, с отарами овец вернулся новоявленный Тимур – Ибрагимбек в свои яванские кочевья. Сам лично он привез с собой трех жен и полные сундуки всякого добра. А когда племенные старейшины локайцев осудили Ибрагимбека за его зверства, он быстро расправился с ними – приказал снять с живых кожу – и захватил в Локае власть в свои руки. Только приход Красной Армии избавил Восточную Бухару от палача.

Возможно, ужасные воспоминания о гиссарском разорении отразились на физиономиях сидевших на айване.

–  «Дам я вам царя по своему вкусу, иначе трепещите.   Ваше неповиновение будет наказано»! – пригрозил Пир Карам-шах, по-видимому, думая вслух.– Да, так сказал в старину один мудрец. Правильно  он  сказал.  Это  истина.  Делают  эмиров   и   королей обыкновенные, но сильные люди. Кстати, недавно из горной страны из-под Пенджикента привезли одну девушку. Про нее говорят, что она дочь эмира бухарского. Что, она настоящая принцесса? – обратился он к человеку, укрывавшемуся в тени резной колонны.

– Да, так говорят,– не выдвигаясь  вперед  и  не  показывая лица, просипел неизвестный.– Но я дам тысячу рупий, если мне скажут, кто на самом деле эта двуногая собачонка.

Он повернулся – и свет упал на его лицо, одноглазое, все испещренное шрамами. Сахиб Джелял сразу же узнал Кривого Курширмата, и неприятный холодок пополз по спине.

Еще в Пенджикенте стало известно, что в ночь после казни Кумырбека Монику с ее спутницей захватил на Маргузарском овринге курбаши Курширмат. Он сумел обмануть отправившихся на ее розыски чуянтепинских углежогов. На их глазах перевел пленниц по шаткому мостику через поток, приказал своим джигитам разломать его, что они и сделали, насмешливо издали отвесил поклон углежогам и исчез с добычей среди скал. Ближайший мост находился далеко, и, пока преследователи нашли его, Кривой уже был за Гнссарским хребтом в диком урочище Санггардак, а оттуда по долинам Сурхана и Кафнрнигана старой контрабандной тропой ушел за рубеж. Здесь он обосновался в Ханабаде, незадолго до того захваченном ибрагимбековскнми бандами. Пленницу Кривой держал взаперти в одном караван-сарае, не скрывая своего намерения продать ее Ибрагимбеку.

Однако главаря локайцев в то время не было в Ханабаде. Он гостил в Кала-и-Фатту, что близ Кабула, у бухарского эмира.

Тогда Кривой повел переговоры с прибывшим в Ханабад с тайной миссией полковником англо-индийской службы Амеретдин-ханом. О чем они советовались, неизвестно. Но Кривой после этого не повез девушку, как следовало ожидать, к эмиру в Кала-и-Фатту. Пленницу подвергли трудностям многодневного путешествия по головоломным перевалам Гиндукуша и привезли в горное княжество Сват и оттуда – в Пешавер в Северо-Западной Индии.

Но осторожно! Спокойно! Сахибу Джелялу не нравилось, что Пир Карам-шах что-то очень внимательно поглядывает на него. Чем-то Сахиб Джелял привлек его внимание. Про таких, как Сахиб Джелял, говорят: «Протянет руку – пригнет к земле вершину торы». Пир Карам-шах, сам очень властный, не терпел, если ему на пути попадались властные личности.

И сейчас он, видимо, пытался понять, кто такой Сахиб Джелял – друг или враг. Малейшее движение лица, неосторожный жест, и все можно испортить. Еще хуже, что у Пир Карам-шаха здесь есть свой человек, тот, кто сейчас отозвался из темного уголка за колоннами. «Да, так говорят». Это Кривой. Страшный курбаши Курширмат, одноглазый зверь, три года опустошавший Ферганскую долину, объявивший себя «амирляшкаром» мусульманской армии. Потерпев поражение, он бежал от справедливой кары. И вот сидит теперь в зеленом английском френче, в синей выцветшей чалые и с подобострастием поглядывает единственным глазом на Пир Карам-шаха. И этот преданно-почтительный взгляд говорит больше, чем всякая болтовня о великом почете, который якобы оказали беглому басмачу-курбаши англо-индийские власти, когда он побитой собакой приполз в Индию лизать руки своим хозяевам. Кривой сидел в присутствии Пир Карам-шаха скромненько, вопрошая единственным глазом: «Чего угодно?», в ожидании, когда хозяин и господин свистнет.

Но Сахиба Джеляла тревожило другое. Нельзя, чтобы Кривой узнал его. К счастью, тогда на рассвете у хижины чабанского рапса Сахиб Джелял лежал, натянув одеяло на голову и в щелку разглядывая всадника. В Афтобруи, когда Курширмат зашел в михманхану и разыграл сцену великодушия с домуллой Микаилом-ага, Сахиб находился в соседней комнате. Он слышал каждое слово, следил за каждым движением курбаши, готовый прийти на помощь Микаилу-ага, но ему так и не понадобилось переступить порог михманханы.

Курширмат снова отодвинулся за колонну. Пир Карам-шах уперся взглядом в Сахиба Джеляла и заговорил о другом:

– Все присутствующие здесь занимаются почтенным, благословенным пророком делом торговли. Все имеют золото от купли-продажи. И нет трудного дела, которое от золота не становилось бы легким. Вот вы, господин Сахиб, сколько вы из своего золота выделите на дело торжества ислама?

Неожиданный вопрос задел всех присутствующих. И Исмаил Диванбеги, и все чалмоносцы понимали, что от ответа господина Сахиба Джеляла зависит многое и прежде всего их кошельки.

О богатстве Сахиба Джеляла ходили легенды. Говорили, что во время бухарской революции он потерял очень много, но сумел сохранить свои торговые предприятия в странах Востока и по-прежнему обладает огромным состоянием.

Уж кому-кому, а ему надлежит знать, что делать, как    поступить. Ивсе вытянули шеи, повернули бороды и смотрели на него. Все с тревогой ждали, какую сумму пожертвования назовет он, и заранее кряхтели, понимая, что и им придется раскошелиться.

Изящно сложив кончики пальцев, Сахиб Джелял любезно, но с иронической усмешкой заговорил:

–  Поистине, купец, вкладывающий капитал в дело, безразлично, касается ли оно мира или войны, делается лицом  заинтересованным. И если он дает золото, то за золото он не пожалеет жизни. Таков закон человеческой природы. И вы, господин Пир Карам-шах, знаете закон человеческой природы. Хвала вам!

Чуть заметное движение нетерпения, сделанное вождем вождей, не заставило Сахиба Джеляла изменить иронический тон. Он продолжал все так же:

–  Вы, господин Пир Карам-шах, изволили говорить о необходимости пожертвования на дело ислама. Да. Согласен. Но пророк сказал: «Подай милостыню и забрось память в реку забвения!» Соблаговолите же решить нам самим, сколько надлежит пожертвовать и оставить это в тайне, дабы нас не сочли хвастунами.

Вздох облегчения прошелестел по айвану. Ладони зашуршали по бородам. Раздались благодарные возгласы в честь Сахиба Джеляла, проявившего неслыханную смелость. Сахиб Джелял не спешит расставаться со своим золотом. Значит, вопрос не ясен. Какой коммерсант отдаст капитал, не веря в прибыль? Пусть чернеет лицо всесильного вождя вождей.

Чалмоносцы толпой ринулись к лесенке и босыми ногами подхватили свои кавушн, выстроенные в ряды на земле у анвана. Дешево отделались! И, главное, месть Пир Карам-шаха направится не на них, а на Сахиба Джеляла. Благодарение аллаху!

И все же, торопливо семеня мимо воинственных гурков, каждый предусмотрительно склонялся в поясном поклоне, избегая взглядов их тигриных глаз.

Еще не стихло шарканье подошв и шлепание задников кавушей по красному песочку дорожки, как раздалось ворчание:

–  Неверие людское подобно ночи. Тьма бежит от солнца. Гнев всевышнего настигает тех, кого хочет.

Снова говорил Пир Карам-шах. Он щеголял своей ненавистью к безбожникам кяфирам. Его побаивались князья и ханы от Кветты и Белуджистана до Северо-Западных приграничных провинций. Князья держали его подальше от своих тронов, потому что он грозно попрекал всех за приверженность к «пороку, вытекающему из кяфирского зловонного источника».

В жилище бухарского эмигранта Исмаила Диванбеги борец за веру   Пир   Карам-шах находил отдых от вечных скитаний.   Здесь строго собюдались мусульманские молитвы и омовения, посты и благочестивые «зикры». Ничто в убранстве помещений не раздражало взоров верующих и не напоминало нечестивых обычаев европейцев. В саду возвышался построенный руками проезжих мусафиров – странников – бухарцев невысокий, изящной кирпичной кладки минарет. Поднявшись на него, мирза – секретарь Исмаила Диванбеги – пять раз в сутки возглашал неизменный азан, которым даже в полночь поднимал с постели гостей, дабы они не забывали прочитать ночную молитву. Построить мечеть Исмаил Диванбегн не смог, и на молитву все собирались на айване, отражавшемся резными колоннами в воде шестиугольного водоема, облицованного квадратным кирпичом.

В свободное от молитвенных бдений время здесь же, на айване, душеспасительные беседы. Паломников любезно встречали у Исмаила Диванбеги благообразные муллобачи – студенты «Дивбенда» – пешаверской исламской духовной семинарии. В ней царил суровый дух мульманской ортодоксии и религиозной нетерпимости, но выучеников ее настоятелями мечетей и проповедниками не допускали в Иран и Афганистан. Возможно, объяснялось это тем, что все, кто когда-либо закончил курс наук в «Дивбенде», удивительным образом сочетали фанатичную ненависть к кяфирам-европейцам с приверженностью ко всему британскому. А британцев на Среднем Востоке не жалуют.

Журчал арык, сливаясь с прозрачными водами шестиугольного хауза. Муллобачи расспрашивали «странников», пробравшихся в Пешавер из Советского Туркестана, о настроениях верующих. После полуденного намаза мусафиры-паломники отправлялись в город на поклонение святыням, а шелковые тюфячки на айване занимали хаджи-паломники, возвращающиеся из Мекки домой в Советский Туркестан. Настойчивых, настырных муллобачей интересовало, кто из родичей паломников работает в советских учреждениях, на железной дороге, на заводах, фабриках. Муллобачи не отказывались дать доброжелательные советы, где безопаснее перейти границу, как найти проводника-контрабандиста. Поиздержавшийся паломник мог тут же получить денежное воспомоществование. Слава о пешаверском доме Исмаила Диванбегн шла по всем странам Азии.   Дом   «Бессеребренника» знали   и в Мекке, и в Стамбуле, и в Кашгаре, и в Багдаде, и в Лахоре, и дажее в Тибете, хотя тем живут не мусульмане, а   буддисты-язычники.

Нет ничего возвышеннее милостыни обездоленному изгнаннику! И что предосудительного, если облагодетельствованный в доме «Бессеребренникав» сможет по возвращении в Туркестан оказать Исмаил у Диванбеги во славу пророка некоторые услуги: сообщит в письме интересные сведения, или приютит тайно приехавшего из Пешавера верного человека с записочкой, замотанной в чалму, поможет пробраться из Туркестана за границу почтенному человеку, недовольному советскими порядками.

Мед и сахар расточали разглагольствовавшие на айване. Исмаил Диванбеги хоть и слыл во времена эмирата вольнодумцем, теперь же частые приезды в его дом Пир Карам-шаха избавили его от всяких упреков, опровергли наветы недоброжелателей и оправдали его «якшанье» со всякими кяфирами вроде иддусов, сикхов, язычников, буддистов и... инглизов.

По пути из города Сейфи Шариф на юг в Сулеймановы горы Пир Карам-шах обычно заворачивал в подобный раю сад Исмаила Диванбеги и врывался в тишину благопристойнейших собеседований муллобачей и полунищих паломников. По непостижимой воле аллаха, его наезды совпадали с вечерними собраниями, где среди резных колонн айвана рядом с башкиром – верховным муфтием Уфы – запросто распивал дехлийский шербет бухарский еврей-миллионщик, хлопковый заводчик из Коканда. На узкий бархатный ястук локтем опирался бывший визирь хивинского хана, возле него сидел скотовод-калмык, владевший до революции на черных землях в Астраханской губернии многотысячными стадами. Мирно беседовали мусульманин-тюрк, хозяин нефтяных полей Азербайджана, и православный христианин – царский генерал. И кто только не приветствовал всегда спешащего, властного, решительного Пир Карам-шаха в этом доме: и осетинский князь из Дзауджякау, и владетельный хан Миянгуль с Гиндукуша, и министр разгромленной народом  Кокандской автономии, и лама из дальнего Тибета, и торговец коврами Али Алексер из Мешеда, и японский дипломат, и индийский офицер из гарнизона Раваль-пинди, и чиновник Индийского политического департамента мистер  Эбенезер   Гипп  со  своим   неизменным   стеком...

Кого только не принимал у себя на айване по вечерам Исмаил Диванбеги! Далеко не все гости исповедовали религию Мухаммеда. Но все они ненавидели Советы и ждали своего часа. В лице Пир Карам-шаха они видели пророка и даже больше, чем пророка.

И Пир Карам-шах при всей своей фанатичной приверженности исламу отлично чувствовал себя на айване и находил возможным сидеть за одним дастарханом с кяфирами и язычниками, ничуть не опасаясь «потерять лицо». Он был прежде всего человеком дела. Подобно вихрю пустыни, метался он по горам и степям. С кем-то заключал межплеменные союзы, с кем-то воевал под зеленым знаменем пророка, кого-то готовил в поход, на Кабул, с кем-то вел переговоры, кому-то продавал оружие. Сам Пир Карам-шах не имел своего княжества, но все его величали князем, а чаще вождем вождей. Пир Карам-шаха боялись. Все знали, что он силен и беспощаден, что за ним стоят могущественные властелины – Золото и Война.

Он появился в Северо-Западных провинциях Индии год назад в своем расшитом шелком и золотом наряде племенного вождя в сопровождении отряда вооруженных наемников-гурков. Он никому не объяснял, кто он, зачем прибыл, что намерен делать. Ходили слухи, что он служащий англо-индийской армии и перевелся из Карачи в Ризальпур, где находилась военно-авиационная база. Но в Ризальпуре его не видели. Действовал он в горах.

Обосновался Пир Карам-шах в горном княжестве Сват. Объявил город Сейфи Шариф центром союза горных племен в противовес Афганистану. Сюда, в Сват, из Пешавера непрерывной лентой шли караваны вьючных лошадей и муллов с оружием и амуницией. Племена вторглись на территорию Афганистана и пошли войной на Кабул, требуя отмены всех прогрессивных реформ, введенных либеральным королем Амануллой.

Повстанцы овладели столицей государства, главарь их Бачаи Сакао провозгласил себя королем под именем Хабибуллы Газия. Пир Карам-шах и не скрывал, что    Бачаи Сакао его ставленник.

Поразительная история воцарения водоноса на Кабульском престоле превратилась в живую легенду.

Жил где-то в горах Гиндукуша горец по прозвищу Бача. Никто о нем ничего точно не знал и не узнал впоследствии. Он нищенствовал, болтался по базарам, работал водоносом – «сакао», понемногу грабил путников на перевалах, скрывался от полицейских. Спасаясь от афганских стражников на караванной тропе, пробрался в Дардистан в Северную Индию. Несколько удач при ограблении позволили Бачаи Сакао собрать вокруг себя верных людей, таких же грабителей и нищих, как и он сам. Вскоре оказалась обворованной канцелярия британского резидента. Пропал несгораемый сейф с деньгами. Администрация всполошилась. Расследование производилось тщательно и строго. Присланный из Дели сыщик по оставленным на песке следам нашел сейф на дне глубокой пропасти. От удара при падении в сейфе произошел перекос, и дверка раскрылась. Деньги исчезли. Выяснилась примечательная подробность: судя по следам, сейф, огромный, тяжелый, нес один человек. Вспомнили, что Бачаи Сакао всегда похвалялся своей неимоверной силой. По мнению полиции, никто, кроме него, не мог один унести из канцелярии такую тяжесть. И его арестовали. Ему грозила виселица, но, на его счастье, он попался на глаза Пир Карам-шаху. Бачаи Сакао выпустили из тюрьмы. А вскоре с бандой головорезов он объявился на территории соседнего Афганистана. Неграмотный, мстительный, тупо преданный масульманской догме, Сакао приписывал все беды жителей горных долин попранию исламской религии и сумел увлечь за собой таких же фанатиков, как он сам. Пир Карам-шах передал ему двадцать тысяч фунтов стерлингов. «Деньги эти благословенные,– заявил Пир Карам-шах.– Они составляют годовой доход одного умершего пенджабского помещика – уважаемого мусульманина, посвятившего себя возвеличению исламского учения и завещавшего свое состояние на борьбу против нечестивых веяний Запада». Вместе с деньгами у Сакао и его приверженцев появилось отличное оружие.

Скорострельные винтовки, неограниченный запас патронов, звенящие в кошельке золотые соверены, молитвы и призывы к священной войне превратили очень скоро, в поистине феерически короткий срок, бродягу-водоноса в вождя мусульманских газиев. Кто натолкнул Сакао на мысль принять имя Хабибуллы и провозгласить себя королем, можно только догадываться.

Именно тогда впервые Пир Карам-шах появился в уютном домике Исмаила Диванбеги и дал совет, чтобы Бухарский центр призвал всех узбеков, таджиков, туркмен добиваться свободы от большевистского правления под эгидой могущественной Великобритании, а для этого прежде всего поддержать нового короля Хабнбуллу Газия I.

В Северном Афганистане все находящиеся там в эмиграции басмачи и калтаманы, помещики и баи по наущению эмиссаров Бухарского центра и  мусульманского духовенства немедленно признали короля-фанатика и выступили против сильных в то время сторонников Амануллы.

И история водоноса Бачаи Сакао, сделанного королем, и темные интриги Пир Карам-шаха имели прямое касательство к уютному обиталищу бухарского беглеца-эмигранта Исмаила Диванбеги. Именно здесь частенько шептались заговорщики, именно отсюда во все стороны скакали «арзачи» – курьеры с тайными директивами, и, наконец, именно айван в тенистом саду служил соединительным звеном между Англо-Индийским департаментом и Бухарским центром. Но... славился Исмаил Диванбеги своей государственной мудростью. Англичанам Исмаил Диванбеги не верил. Не слишком ли часто упоминаются в последнее время инглизы. Не верил он и Пир Карам-шаху, про которого говорили разное: и могуществом он обладает, и умом наделен, и в хитростях поспорит с любым хитрецом, и твердостью характера никому не уступит, и что лучшее его удовольствие – присутствовать при смертных казнях. Но мало ли что болтают про человека, которого боятся.

Исмаил Диванбеги очень ценил покой и в жизни придерживался правила: тайна хороша, когда знаешь ее ты один.

Поэтому он предпочел ничего не говорить свирепому вождю вождей про письмо, которое привез от эмира Хаджи Абду Хафиз – Начальник Дверей. Эмир восторгался тем, что король Хабибулла дарит ему дружбу и благосклонность.

«Он, исламский государь, есть помогающий всем бухарским и туркестанским беглецам и сам готовый обрушить меч на большевиков и содействующий возвращению нашему на трон Бухары. Запомните, с инглнзами Хабибулла Газий восстановил старую дружбу, которая издавна была у афганских королей до безбожного Амануллы. Инглизы назначили Хабибулле Газию выплачивать воспомошествование в золотых монетах и в разном оружии, как-то: винтовки, пулеметы и пушки для войны против Москвы. Инглизы всячески помогают Хабибулле Газию. И когда у города Чарикара он получил рану, они послали ему самого опытного доктора, а захватив Кабул, Хабибулла Газий послал своих лучших воинов-кухистанцев охранять британское посольство в Багбаге.

Учитывая благоприятное положение, мы повелели нашему амирляшкару Ибрагимбеку немедленно покинуть Кала-и-Фатту и направиться в Ханабад готовить своих воинов-муджтехидов к великому и победоносному походу в Туркестан и Бухару. Однако, стало известно, инглизы требуют, чтобы Ибрагим поехал к ним в Индию для переговоров. И что это за дошедшие до нас сведения, что Ибрагимбеку готовят встречу в городе Пешавере с нашей дочерью принцессой Моникой-ой? Выясните и напишите, зачем Ибрагиму ехать в Индию и на каком основании инглизы распоряжаются судьбой принцессы – нашей дочери, почему держат взаперти и до сих пор не отпустили к нам в Кала-н-Фатту? И в соответствующей достойной форме разъясните чиновникам Англо-Индийского департамента, что все вопросы Бухары и Туркестана подобает решать с государем и повелителем, каковым волею всевышнего являемся мы.