Текст книги "Перешагни бездну"

Автор книги: Михаил Шевердин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 50 страниц)

Он принес из кабинета папку и раскрыл её. Не вынимая бумаги, прочитал вслух:

–  «Воздействуйте по известным каналам на... – тут фамилия и  имя    Ибрагимбека    зашифрованы...    Прекратить    конфликты с Кабулом. Приезд в Дакку для обмена мнениями по поводу предстоящей операции абсолютно обязателен».

–  Настойчивость штабных, переходящая в упрямство. Обязательно этим тупицам хочется устроить Ибрагимбеку экзамен. У нас с Ибрагимбеком дела идут отлично. Господа генералы, изволите видеть, не верят мне. Что на Кабул надо воздействовать именно так, чтобы не мешали.  Моего человека должны бояться, или уважать. А если не так, я их заставлю уважать Ибрагимбека.

–  Не слишком ли вы самоуверенны?.. У вас и так слишком много врагов... – вдруг вырвалось у мисс Гвендолен.– Вы наживаете новых и притом без всякой пользы для себя и для дела.

Она говорила странно и многозначительно.

–  Кто стал бы великим, не будь у него врагов.

–  Вы так думаете?

«Дело даже не в спеси и самомнении. Он алчный человек. Колониальная жадность в нём задушила логику. Он – фашист. Он мнит себя в воображении «дуче», азиатским «дуче», – думала мисс Гвендолен. Глаза её потемнели. Решалась судьба Пир Карам-шаха. А рука судьбы была тонкой, алебастровой белизны, нежной ручкой мисс Гвендолен-экономки.

Вообще сам Пир Карам-шах всегда не без интереса присматривался к мисс Гвендолен. Его тянуло притронуться к её руке, ощутить нежность её матовой кожи. Мнение о том, что он аскет и пурист, не разделяли те, кто знал его близко. В нём замечали влечение к истинно англосаксонскому типу красоты. Мисс Гвендолен представлялась ему томной леди со старинной картины, но не всегда. Сегодня мисс Гвендолен со своими тонкими поджатыми губами, с обозначившимися складочками на беломраморном лбу, с пустыми серо-голубыми глазами предстала перед ним «политиком в юбке». Такая мисс Гвендолен была неприятна Пир Карам-шаху.

Про его аскетизм ходили легенды – это он отказался взять в жёны дочь вождя баракзаев, заявив, что дал обет безбрачия до окончания войны. А поскольку межплеменные войны в Северо-Западной Индии не прекращались, утвердилось мнение, что великий воин Пир Карам-шах отлучил себя от чувственных утех.

Наверное, даже в азарте мисс Гвендолен не следовало выходить из своей роли – приятной, женственной мисс, вынужденной по окончании пансиона поехать за тысячи миль от своей доброй Англии, чтобы создавать уют чиновникам британской короны, заброшенным в колонию с дурным климатом и повседневными опасностями. Оставалось допустить, что мисс Гвендолен оказалась в Пешавере отнюдь не поэтому. Иначе чем объяснить, что размеры жалования простой экономки казенного бунгало в Пешавере могли вызвать зависть даже стоящего на самой высокой ступеньке служебной иерархии клерка лондонского Сити.

Но все это не значило, что мисс Гвендолен можно было забывать, что она молодая девушка, да ещё втайне питающая известные чувства к столь живописному и экзотически своеобразному мужчине, как вождь вождей Пир Карам-шах. Мисс Гвендолен допустила ошибку. Она позволила себе, чтобы сквозь личину очарова-тельной мисс проступил деятель, держащий в руках нити большой политики.

Не потому ли столь холодно вел себя Пир Карам-шах. Он оказался неуступчивым и самонадеянным.

Политики

                                                       Привычка к ничем не сдерживаемой

                                                       власти обострила природную его

                                                      спесь и убила в нем здравый смысл.

                                                                         Коркуд

Произошли одно за другим три происшествия, которые взбудоражили размеренную, строгую жизнь пешаверского бунгало, являвшегося казенной квартирой Англо-Индийского департамента.

Первое – внезапно  приехал,  к  немалому  удивлению   мистера Эбенезера, штабной генерал из Дакки. Второе – исчез секретнейший документ прямо   с письменного стола в кабинете. Третье – с неофициальным визитом от эмира бухарского прибыл в Пешавер Сахиб Джелял.

Было от чего потерять голову. Но мистер Эбенезер голову не терял никогда, потому что слишком дорожил ею. Конечно, он шутил. Но тщеславный безмерно, он мнил себя чрезвычайно высокой персоной. Свою роль в Азии он явно переоценивал. Идеалом для него явился Уинстон Черчилль. Мистер Эбенезер находил в своей наружности нечто черчиллевское, бульдожье. Но если тяжёлые черты и оскал зубов служили у Уинстона Черчилля отличием государственного деятеля, вер-шителя судеб империи, то своими опустившимися щечками, лошадиными зубами, суетливыми глазками мистер Эбенезер смахивал больше на коммивояжера захудалой торговой фирмы. Будучи человеком недалеким, он терпеть не мог в других людях глупость и несообразительность. Проще говоря, он считал всех дураками и лишь смутно подозревал, что многие придерживаются такого же мнения о его персоне. Но это ничуть его не смущало. Он даже считал, что так лучше. Роль простака его устраивала.

Но вот когда простаком, если не дураком, его почитает, оказывается, острый на слово и решительный на поступки Пир Карам-шах, это уже никуда не годится. Формально в служебной иерархии вождь вождей находился в подчиненном Англо-Индийскому департаменту положении. И поэтому мистер Эбенезер в обращении с ним старался всегда выставлять себя в лучшем свете. Ничего из этого, как правило, не получалось. Ужасно неприятно для самолюбия, когда подчиненный открыто тебе же преподает прописные истины. Как все тщеславные люди, мистер Эбенезер страшно боялся, что его тщеславие будет обнаружено.

Прежде всего Пир Карам-шах «выставил» его из кресла. – «Вышвырнул»,—подумал мистер Эбенезер, – и как был в пышном, вобравшем в себя пыль дорог, пестром халате, перехваченном во многих местах портупеями с патронташами, так и развалился за письменным столом. Он «испепелил» мистера Эбенезера «змеиным взглядом» своих оловянных глаз, вполне в духе тривиальной мелодрамы.

Пир Карам-шах начал:

– Внесем ясность! Зачем понадобилось вытребовать из Дакки генерала?

– Телеграмму послала... она.

– Чёрт! Дела скверны, когда начинает командовать баба.

Разговор принял странный характер. С одной стороны, речь шла о весьма прозаических, чисто деловых вопросах, о цифровых выкладках, экономических данных, нефтяных запасах, золотых и прочих месторождениях Средней Азии. С другой – все эти вопросы облекались в фантастическую форму восточных сказок: тут имелась всяческая экзотика – шахские троны, междоусобицы племён, дворцовые интриги, визири и евнухи, переодетые дервишами короли и дервиши-ни-щие, восседающие на царских тронах. Говорилось о многом из того, что Англо-Индийским департаментом держалось в тайне. Английский налогоплательщик не понимает таких дел, да ему и не полагается их понимать.

Пир Карам-шах тут же дал бесцеремонно понять, что он не ставит мистера Эбенезера выше рядового британского обывателя и лишь вежливость заставляет разъяснять ему вопросы высокой политику

–  Так вот, достоуважаемый сэр, есть много аспектов событий, происходящих здесь, в самых недрах Азии. И один из этих аспектов – наши северные соседи. Они вопят, что Британия одела границы Индии в железо, превратила территорию Северо-Западных провинций в арену ненависти и вражды к России. Большевистская печать снова шумит о Лоуренсе.  Он и квалифицированный специалист по восстаниям, и зловещая фигура, олицетворяющая провокацию, шпионаж, подкуп. Он, видите ли, и первопричина напряжённой обстановки в Бадахшане.

Кто внимательно прислушался бы к словам Пир Карам-шаха, невольно обнаружил бы недовольные нотки в его голосе. Побарабанив пальцами по бювару, вождь вождей продолжал:

–  В газетах Индии должно появиться опровержение большевистских выдумок.

Теряясь под инквизиторским взглядом светлых глаз, мистер Эбенезер сказал:

–  Продиктуйте. Я застенографирую.

–  Придумайте текст сами.  Ваш  бюрократический стиль сразит и Фому неверующего. Лучше даже не опровержение. А самую что ни на есть наивную информацию. Примерно: столь выдающаяся личность, как Лоуренс, герой Аравии, чего полезет в междоусобицы дикарских племен и станет таскать каштаны из огни для всяких ханов, эмиров. Побольше туману. Да еще не забудьте там о британском добродушии, миролюбии.

Он перебирал бумажки на столе.

–  И если есть ещё воинственные британцы, как говорил когда-то Дюран, затевающие войны из тщеславия, или желания заслужить награды, или из пустой жажды завоевания, или, наконец, из амбиции, то пусть знают – полковник Лоуренс стоит выше всяких страстишек, что он и доказал в свое время, отказавшись от почестей и наград за свои великие аравийские дела.

Мистер Эбенезер мог поклясться, что последние слова Пир Карам-шах произнес весьма напыщенно. В устах азиата, какого из себя разыгрывал Пир Карам-шах, подобные славословия в адрес английского полковника звучали очень выразитель-но.

И мистер Эбенезер смолчал, не без тревоги ожидая, что скажет Пир Карам-шах о «втором аспекте вопроса». Очевидно, речь пойдет о некоем важном средстве, всегда и везде успешно примепившемся Лоуренсом и ему подобными в Азии и Африке. Сколачивая фронт арабов против турок, тот же Лоуренс выплачивал шерифу Мекки эмиру Геджаса Хусейну сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов в месяц. После захвата арабами Акабы сумма повысилась до двухсот тысяч, а к 1918 году до двухсот двадцати пяти тысяч. Мистер Эбеиезер Гипп начинал служебную карьеру счетоводом Англо-Персидской нефтяной компании в Абадане, и фунты стерлингов производили на него впечатление более сильное, нежели возвышенные рассуждения о благородной цивилизаторской миссии Британии на Востоке.

И нюх мистера Эбенезера не обманул его – речь пошла о золоте.

–  Вы знаете, – сказал Пир    Карам-шах, – Алимхан    прислал окончательный ответ.

–  Да, Сахиб Джелял уже вручил сегодня    утром мне идиотское письмо.

–  Я и знал, что эмир   и Бухарский центр   не пожелают дать Ибрагимбеку ни рупии. Мне пришлось самому снестись с Лондоном. Вы должны получить указание на сей счёт.

Ничего не оставалось мистеру Эбенезеру, как подтвердить, что указания уже получены по телеграфу.

– Но с условием – вы во всем согласуете ваши действия с нами и штабом в Дакке.

–  Так! Значит, мисс экономка всё-таки опередила нас. Ничего. У кого в кармане золото, тот хозяин. Раз есть золото – всё в порядке. Собственнические инстинкты извечны. Азиаты, дикари понимают или язык бомб, или язык золота. У нас в Азии всё покупается и всё продается. А там, где речь идёт о купле-продаже, эмоции в сторону!

Хоть мистер Эбенезер и кивнул головой, но не всё в длинной тираде Пир Карам-шаха дошло до него. Мистер Эбенезер не отличался живостью воображения. Он не совсем понял, к чему вождю вождей понадобилось убеждать его в том, что он понимал сам и чем повседневно занимался в своем пешаверском бунгало, помимо, конечно, таких экстраординарных поручений Лондона, как превращение крестьянских девиц в принцесс.

Тихий, неприметный бухгалтер вот уже сколько лет в своем бунгало в Пешавере ведёт расчётные операции. Ежегодно он раздает духовным лицам двести-триста тысяч рупий на дела благотворительности. Источник средств, по слухам, – наследство некоего очень богатого лица лахорского или пешаверского миллионера. Богач набоб завещал ревнителям исламской веры доходы от своего капитала с единственным условием – блюсти светоч исламской религии.  Все получатели ссуд – тихие,  молчаливые, весьма благообразные духовные наставники появляются в бунгало неслышно. Мистер Эбенезер, заранее предупреждённый по телефону, каждый раз лично отсчитывает золотые рупии или соверены. Собственноручно заносит он сумму в кожаный гроссбух и просит приложить в графе подписи личную печать получателя, а также расписаться.

Получатель произносит неясную зловещую фразу: «Смерть платит все долги», – и, подобострастно кланяясь, удаляется, столь же неслышный, незаметный.

–  Вы сейчас задумались,– заметил Пир Карам-шах, – «к чему эти истины, всем известные, всем надоевшие». Про англичан говорят, что они – нация лавочников. Да, они люди расчёта. И наплевать, что так говорят. В основе английского образа жизни – всегда коммерческая выгода. Союз морали с меркантилизмом – единственный, который чего-то стоит. Здесь, в Азии, англичане не ради слюнявого альтруизма. Наша обязанность соблюдать интересы британского налогоплательщика. Каждая истраченная здесь, в Азии, рупия    должна дать десять    рупий налогоплательщику в Англии. А по существу ничего не изменилось. До сих пор вы выплачивали соответствующие суммы по приказам эмира Алимхана. Алимхан обанкротился. Сейчас ваше дело, сэр, выплачивать суммы по моему указанию. И я прошу не вступать в объяснения с теми, кому вы будете платить. Да, на днях вы не впустили в бунгало одного дервиша.

–  С него сыпались вши.

–  А ведь вшивый – вождь могущественного клана. Бухгалтерия вызывает политические осложнения! В данном случае вы всего лишь бухгалтер!

–  Позвольте!

–  Иначе разве вы прозевали бы эту чертову принцессу? И тем лишили    нас возможности воздействовать  на эмирский кошелек. Вы позволили в Женеве увезти девчонку из-под носа. В чьи руки она попала? Какие это создаст  осложнения,    даже предвидеть трудно.

Удар на этот раз не сокрушил апоплексическую натуру мистера Эбенезера. Он только вспотел. А ведь он был близок к удару. Багровое лицо его лоснилось от обильно выступившей испарины. Даже официальные выговоры из Лондона не действовали на его себялюбивую натуру так, как нотация, которую читал Пир Карам-шах – этот спесивый индюк.

Мистер Эбенезер обладал одним свойством, которого он никому не открывал. Он имел сверхострый слух. И сейчас, стоя навытяжку перед развалившимся в его кресле Пир Карам-шахом и переживая каждое произнесенное им слово, он вдруг по чуть услышанному шороху понял, что в соседней гостиной кто-то есть. И что этот кто-то слышит каждое слово.

Мисс Гвендолен?

Неприятно. Но что же поделаешь? Однако она не стала бы вульгарно подслушивать. Просто вошла бы в кабинет. Или проклятые слуги впустили кого-то из получателей субсидий? Еще хуже. Озноб тряс несчастного мистера Эбенезера. Проще всего пойти в гостиную и узнать, в чем дело. Но здесь Пир Карам-шах. Ужасно, если департамент узнает через него о такой неосторожности. Какое разгильдяйство. Оставалось молить творца, чтобы тот, кто проник в гостиную, не кашлянул, не чихнул, не заговорил.

То, что сказал затем вождь вождей, вызвало ликование мистера Эбенезера и... ужас. Он возликовал потому, что ему вновь поручалось дело, говорившее о том, что ему по-прежнему оказывают высокое доверие. Ужаснулся – потому что «он», притаившийся в гостиной, мог подслушать самую тайную из тайн. «Подожди! Я тебе сверну шею, кто бы ты там ни был!»

В распоряжение мистера Эбенезера, – уведомил его Пир Карам-шах,– отныне поступали суммы, значительно более крупные, чем раньше, – порядка нескольких миллионов.

–  Вот перечень клиентов, – вождь вождей вынул из бумажника список, – по которому вам и следует производить выплаты. Вы найдёте пароль в перечне рядом с именем клиента. Охрану бунгало вы усилите. Приходится иметь дело с разными людьми. Есть среди них... гм... и разбойники.

Упоминание о разбойниках не слишком понравилось мистеру Эбенезеру. Судорожное подергивание его плеча не ускользнуло от взгляда Пир Карам-шаха.

–  Да, да, разбойники. Преступление далеко не единственное произведение искусства,  выходящее из   мастерской  преисподней. Вопросы?

–  Нет. Всё ясно,– пробормотал мистер Эбенезер.

Он сумел справиться с припадком рассеянности, лишь когда вождь вождей, бренча оружием и своими знаменитыми аравийскими шпорами, вышел во двор отдать распоряжения своим гуркам. Мистер Эбенезер на цыпочках прокрался к дверям гостиной – выглядело это достаточно нелепо, учитывая респектабельную внешность,– и заглянул туда. Но никого не обнаружил.

Позже выяснилось, что мисс Гвендолен находилась на кухне, где отдавала распоряжения поварам. Отвечала она мистеру Эбенезеру на его вопросы вызывающе самоуверенно и даже высокомерно.

«Черт побери, она даже не переживает, что Лондон поддержал Пир Карам-шаха, или она уверена в Безиле Томпсоне, дядюшке. Конечно, иметь такого родствещшчка! Или Гвендолен что-то придумала!»– рассеянно перебирал про себя мистер Эбенезер.

Раздумья его прервал дворецкий-сикх. Оказывается, в бунгало прибыл генерал.

«Вот оно что! Надо было раньше догадаться»,– ругнул себя мистер Эбенезер.

–  Мы проводили   их превосходительство   в ваш    кабинет, сахиб! Их превосходительство изволят отдыхать с дороги в вашем кабинете, сахиб!

Весь радушие и любезность, мистер Эбенезер вбежал в кабинет, но сам чуть не испортил всю встречу...

Генерал, высокий, седоватый, с породистым длинным лицом, по-хозяйски расположился за письменным столом. Возглас, похожий на сдавленное рыдание, вырвался из груди мистера Эбенезера.

Генерал удивленно вздернул брови. Даже поздоровавшись, хозяин бунгало все еще не мог взять себя в руки.

Списка новых клиентов на письменном столе не оказалось. А ведь он отлично помнил, что неистовый Пир Карам-шах небрежно швырнул лист бумаги на бювар.

Первое, что пришло в голову: «Пока я искал Гвендолен, вождь вождей вернулся в кабинет, увидел на столе забытый список и решил подшутить. Ребячество! Или он хочет изобразить меня этаким растяпой. Ну, посмотрим!»

Выскочив в вестибюль, он столкнулся с Пир Карам-шахом, настроенным нервно и мрачно:

–  Когда же за стол? Долго нам ждать вашего штабного индюка? Готов съесть его целиком, зажаренным с яблоками и черносливом! – воскликнул вождь вождей. – Не слишком    ли его превосходительство заставляет ждать.

Мистер Эбенезер едва смог из себя выдавить:

–  Тсс! Он уже здесь. Пойдемте! Я вас представлю.

Провожая вождя вождей в гостиную, он подумал: «Начал меня разыгрывать! Ведет себя владетельным раджой. Впрочем, поговаривают, что он действительно владетельный раджа. При странных обстоятельствах один престарелый деканский князь отписал ему в наследство целое княжество с дворцом да еще в придачу с целым гаремом из ста восьмидесяти трех жен и наложниц...» Хоть относительно жен слухи, несомненно, были преувеличены, но почему-то мистера Эбенезера занимало именно это обстоятельство.

В гостиной Пир Карам-шах незамедлительно кинулся на генерала в атаку:

–  В  мире  все  идет  к  большой  войне.  Стрелять  начнем  мы. Здесь, в Центральной Азии. И тогда уж никто не пойдет на попятный.

Но как ни горячился вождь вождей, сколько ни вкладывал страсти в свои слова, генерал не проявлял пи малейшего оживления. Длинное, приятное лицо его оставалось все таким же приятным. Вежливая улыбка не сходила с губ, прячась в щетине «колониальных» усов. Временами казалось, генерал поглядывал на попугайски ярко разряженного Пир Карам-шаха даже со скукой и насмешкой. Создавалось впечатление, что их превосходительство не столько интересуют грандиозные планы похода на Советский Туркестан и концентрация вооруженных сил туркестанской эмиграции на Аму-Дарье, сколько то, чем знаменитая во всей Индии экономка пешаверского бунгало собирается кормить гостей. Приоткрытая в столовую дверь позволяла видеть угол стола, накрытого белейшей, туго накрахмаленной скатертью голландского полотна, поблескивающие серебряные начищенные приборы и стройный, затянутый в темно-коричневый кашмирский шелк женский силуэт.

По-видимому, генерал думал: «Отличная хозяйка мисс экономка, отличный у неё цвет лица, отлично она сложена и отлично не только сервирует стол, но и рассаживает гостей. Ведь в столовой отлично слышно все, что говорится здесь, в гостиной. А наш горячий петух кукарекает слишком громко».

И генерал позволил иронической усмешечке появиться на своих губах.

Усмешку Пир Карам-шах истолковал по-своему. Он не мог думать пи о чем, кроме обуревавшей его идеи.

–  Мы тут по горло засосаны в песке и грязи. Барахтаемся, а всюду, во всем мире, действуют.

–   В одном вы правы,– заметил генерал.– Советам приходится  туго. Рад сообщить, что правительства США, Франции и наш Даунинг-стрит в  совместном   меморандуме заявили  о  готовности оказать военную помощь нанкинскому правительству    в Китае. Одновременно субсидируются воинские части российской царской армии в Маньчжурии. В Хайлар прибыл генерал Гордеев и готовит офицерские воинские части. Газета «Русское слово» каждодневно печатает    приказы    русского   командования. Генерал Дидерихс принимает парады воинских частей, готовых к прорыву на территории Советов. По всей монгольской границе идёт концентрация русских монархистов. Ещё решительнее мы действуем в Синцзяне и Кашгарии у границ Памира. Есть сведения, что большевики вынуждены провести мобилизацию в Сибири. Для нас с вами, военных людей, понятно, что Советам придётся ослабить свои силы в Туркестане. Для предстоящей операции на Аму-Дарье это очень выгодно.

Генерал потянул носом воздух. Проникшие из столовой и, очевидно, из кухни запахи заставляли томительно сжиматься желудок. Взгляд генерала красноречиво говорил, что он думает сейчас не о преданных Российскому престолу и царскому отечеству дидерихсах, а о чём-либо более существенном, вроде бифштекса.

Но это не помешало Пир Карам-шаху продолжать с еще большим напором:

–  Вот видите! Китайцы готовят удар по наиболее жизненным артериям, по транссибирской магистрали. У нас то же делают на линии Ташкент – Бухара —Красноводск. Движение поездов вот-вот будет прервано иомудами под командой... опытных военных и в том числе энверовских офицеров. Главный удар направлен против Красноводска, а там десять часов по морю до нефтяных полей Баку. В Мешеде командует наш генконсул Хамбер. Твердая рука! У него великолепные осведомители во всем Туркестане и даже, насколько мне известно, есть свои люди в штабе Туркестана  из бывших царских военных.

Но тут генерал вышел из состояния невозмутимого добродушия и довольно резко заметил:

–  Насчет штаба  Туркестана  ещё не проверено. Денег мы затратили немало, но утверждать, что такой-то или такой-то военспец работает на нас, никто сказать ещё не может.

И он предостерегающе показал глазами на дверь в столовую. Пир Карам-шах пожал плечами.

–  Их коллективизация нам на руку. Мусульмане Туркестана – порох. Огонёк к фитилю, и... и такой огонь запалят басмачи Ибрагимбека. А там устроим резню! Известно ли вам, что в Туркестане сейчас убивают из-за угла коммунистов, работников аппарата, русских. Стихия ломает плотину... Остается поднять зелёное знамя.

–  И вы готовы поднять это знамя?

–  Да! За мной шли армии и не из таких первобытных дикарей, а народы с тысячелетней военной организацией.

Генерал вновь и вновь поглядывал через дверь в столовую. Мисс Гвендолен-экономка что-то замешкалась у конца стола. Вздохнув – генерал был ценителем женских фигур, – он заметил вполголоса:

–  Полковник королевской службы  с зеленым знаменем  пророка в руке? На такое не пойдет, пожалуй, даже этот бухарский князек Алимхан без княжества.

–  Эмир нерешителен и вял... Обойдемся без эмира. Я делаю ставку  на  Ибрагимбека  и ему  подобных воинственных дикарей. Но мы теряем драгоценное время. Его молодцам грезится звон золота. Они жаждут горячей крови. Пришло время будить их первобытные инстинкты.

–  Сатана сидит в ней,– пробормотал генерал.

–  Сатана? – переспросил Пир Карам-шах. Он не понял. Откуда он мог знать, что генерал вселил сатану в Гвендолен-экономку. По-видимому, она всячески тянет с обедом, чтобы заставить их здесь, в гостиной, порассказать как можно больше. Но такой очаровательной девушке многое прощается, даже чрезмерное любопытство.

Мистер Эбенезер сидел спиной к двери. Он не видел ни стола, ни Гвендолен, и несколько суетливое поведение генерала навело на смутное, не выявившееся еще отчетливо подозрение.

–  Все обеспечивает успех вторжения,– твердил свое Пир Карам-шах.

–  Вообще наш воинственный друг кое в чем прав, – вмешался хозяин бунгало, мысленно пытаясь найти в словах вождя вождей хоть намек, что он способен шутить.– Западная Европа готова к войне. Однако с оценкой господина Пир Карам-шаха о роли эмира Бухары не могу согласиться. Положение обострено, Франция не позволила бы, чтобы через весь Париж русские белогвардейцы продефили-ровали к Триумфальной арке с развернутыми царскими знаменами и в полной форме. Представитель Франции в Лиге Наций настаивает на вооруженных  акциях против Советов со стороны Польши и Малой Антанты. Бенеш заявил: «Интервенция неизбежна, если большевистский режим не эволюционирует в демократию». Русские эмигрантские соединения перебрасываются в Польшу. Наша эскадра стоит на стокгольмском рейде.  Румынские бояре потрясают мечами. На съезде царских генералов выступил представитель  министерства  иностранных дел  Чехословакии.  А  Пилсудский! Этот сгусток ярости и ненависти к русским. Поход на Москву будет победоносным. Ведь те, кто рассказывает ужасы о голоде в России, о застывших паровозах, о развале промышленности, о бандитизме,   не преувеличивают. Советский режим не переживет зимы.– Последние слова  мистер  Эбенезер торопливо  проговорил уже стоя в двери. Извинившись, он вышел.

–  А нам, – воскликнул Пир Карам-шах, – надо лишь нанести удар. И колосс на глиняных ногах рухнет. Нужен только боксерский кулак.

–  И таким кулаком вы считаете этого вашего Ибрагимбека? Гм-гм...– В тоне генерала зазвучали недоверчивые нотки. Терпение его исчерпалось. Муки голода в атмосфере аппетитных запахов нестерпимы. Он даже вскочил и прошелся по комнате, не удержался и заглянул в столовую. У стола мисс Гвендолен-экономка любезно и оживленно показывала что-то на столе Сахибу Джелялу. «Местный раджа, видимо»,– подумал генерал и немного успокоился. Значит, съезжаются гости. Обед подадут вот-вот. Сейчас начнётся.

Он повернулся к Пир Карам-шаху.

–  И всё же положение не столь ясно. Разве вам неизвестно, сэр, что, гм-гм, премьер-министр  принимает запросто, к нашему прискорбию, советских дипломатов. В газетах приводилась в качестве очередной сенсации его шутка: «Старые    правительства лучше тренированы в методах сдержанности, сокрытия своих мыслей и ведения пропаганды друг против друга...» Но это делается таким образом,  чтобы  можно было все отрицать. Это делалось в прошлом. Будет делаться и в дальнейшем. Советское правительство делает всё несколько грубее. Но старая рус-ская тонкость вернется, и тогда русские заткнут за пояс отличных мастеров этого искусства.

–  Устарело. Сказано это давно, – резко возразил Пир Карам-шах. – С тех пор много воды утекло. В двадцать восьмом консерваторы мило улыбались господам большевикам. А в это время по военной линии получено секретное указание ни в коем случае не ослаблять напряжения на среднеазиатских границах. Рукопожатия дипломатов – одно, а дело – другое. Не думаете ли вы, что помочь мелкому  воришке вскарабкаться  на  трон,  а  затем  оттуда отправить его прямехонько на виселицу можно было без ведома дипломатов?

–  Но-о! – запротестовал   генерал.– Мы так далеко зайдем. Одно скажу: вы подтверждаете вашу репутацию делателя королей. Надеюсь, в сём гостеприимном бунгало нам по этому поводу дадут опрокинуть чего-либо живительного. Однако   приходится помнить: с приходом макдональдовского лейбористского кабинета Артур Гендерсон возобновил дипломатические контакты с Москвой. Чёрт побери,, до чего навязли в зубах всякие:  «воздержанность», «сокрытие мыслей», «тонкости» и прочее дипломатическое краснобайство. Надеюсь, словесный треск не охладит ваш пыл.

На пороге возник Эбенезер. Как некую драгоценность, он обеими руками поднимал над головой бутылку, невзрачную, серую от пыли и паутины.

–  Досточтимые    джентльмены, – провозгласил     он.– Нашёл! Клянусь, нашёл. Сей добрый джинн сидел в этой симпатичной бутылке,  уважаемые,  целых  полвека.   Его загнал  туда  так  давиэ капитан седьмого сипайского полка Роберт Гипп, мой дядя!

–  Роберт  Гипп,  баронет  Агайл?  Он  ваш  дядя? – оживился генерал.– О, вы продолжаете традиции вашей семьи, мистер Эбенезер. Члены вашего семейства, я понимаю, отлично служат короне в этой проклятой Индии.

–  По мере сил,– сказал с энтузиазмом мистер Эбенезер Гипп, впрочем, энтузиазм он проявлял по необходимости. Сегодняшний его гость – генерал – занимал высокое, весьма высокое положение в военно-бюрократической машине империи. И то обстоятельство, что Пир Карам-шах позволял даже фамильярность с генералом, шокировало и  пугало мистера  Эбенезера.  Когда  беседа  в гостиной приняла напряженный характер, он своим появлением со старинной бутылкой надеялся, как ему казалось, образумить Пир Карам-шаха и напомнить ему, какая  пропасть разделяет его  и генерала.

–  Восхитительная   бутылочка,– усмехнулся   генерал   громко, сглотнув слюну, – бьюсь об заклад, что во всей Индии мне не довелось видеть ничего похожего на эту драгоценность из подвалов достопочтенного баронета Гиппа.

– Пожалуйте к столу. И там вы убедитесь!

– Мы готовы! – сказал любезно генерал. – Позвольте, я скажу еще пару слов вашему воинственному другу.

Намек был слишком явный, и мистеру Эбенезеру пришлось одному удалиться с волшебной бутылкой в столовую. Генерал не видел отчаянной гримасы, исказившей побелевшее от ярости лицо Гиппа, который терпеть не мог, когда у приезжающих из Дакки штабных офицеров вдруг оказывались   какие-то   секреты от него...

А генерал, поддерживая вождя вождей под локоть, вполголоса совсем заговорщически говорил:

– Условимся: директивы директивами, а действуйте самостоятельно. И решительно! Запомните, полковник, сегодняшнее число,– генерал многозначительно и подчеркнуто раздельно отчеканил дату, – именно сегодня я сообщаю вам, пока на словах, официозную информацию,  переданную кабульскому правительству по дипломатическим  каналам: «Поскольку афганское правительство не в состоянии своими силами прекратить   проникновение из Афганистана в Индию афганских племен и помешать их участию в восстаниях в полосе независимых племен, то Великобритания вынуждена направить вооруженные силы, не останавливаясь перед необходимостью перехода на афганскую территорию».

– Наконец!

–  Понимаете? Мы – военные и истолковываем сообщение по-военному. Це-ремониться мы не собираемся. А осложнения на здешнем участке государственной границы Индии развяжут нам руки в горных странах Бадахшана.

– Наконец-то государственные мужи поняли!

–  Пудинг тем вкуснее, чем дольше   его ждут. В Афганистане, в Гератской провинции, открыта нефть. И господин Детсрдинг, п хозяева «Англо-Персидской нефти» не простят нашим государственным умам, если они прозевают её. Отсюда повышенный интерес к Северному Афганистану.