Текст книги "Перешагни бездну"

Автор книги: Михаил Шевердин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 50 страниц)

–  Э, теперь его высочество   проговорит   до   вторых   петухов с этим, как его... Бородой...– откровенно позавидовал мулла Ибадулла.

–  До утра? Неужели?

С облегчением Молиар увидел, что духовник настроен добродушно.

–  Пусть... э... поговорят! – зевнул   еще   оглушительнее   Ибадулла.

–  Пусть поговорят,– вторил Молиар и вдруг спохватился: – А где ужин? Боже правый, пахнет!

Он остановился и с силой втягивал своими широкими, жадно шевелящимися ноздрями запахи жареного, пробивавшиеся сквозь духоту и тяжелую прелость, стоявшую в дворцовых покоях.

–  Э-э...   пахнет? – обрадовался    мулла   Ибадулла. – Ужином пахнёт. А разве вы хотели ужинать?

Он остановился и всей тушей заслонил проход, по которому они шли.

–  Хо-хо! – заговорил Молиар,– или ты, братец ты мой, вообразил, что я сыт запахами и паром? Где обещанный ужин, о отец гостеприимства?!

Вся толстенная физиономия муллы Ибадуллы расползлась в неестественно добродушной улыбке. Ибадулла улыбался столь усердно, что в комнате будто светлее сделалось, хотя по-прежнему чуть теплился огонек в плошке с маслом.

–  Знаешь что? – все еще принюхиваясь и прощупывая, тянул Ибадулла.– Знаешь, ты в самом деле мой брат, вероятно. С таким аппетитом в нашем Чуян-тепа только люди из нашей семьи. Все пожрать горазды. Ну, раз ты хочешь есть, когда вокруг тебя бродит ангел Азраил, ты хороший человек...

Упоминание о смерти царапнуло по сердцу. Будь проклят этот мулла Ибадулла! И вправду он страшный человек. Но что оставалось делать самаркандцу. Он ткнул кулаком Ибадуллу в бок и заторопил:

–  Веди же к дастархану, о падишах желудка. Я хочу жареного и вареного.  Приглашай с собой  и Азраила.  После плова  он заснет и положит свой карающий меч мне под подушку...

–  Э-э-э...– испуганно заблеял мулла Ибадулла...

Не слишком приятно сидеть за одним дастарханом с ангелом, да еще ангелом смерти.

Индуса в малиновой чалме через всю анфиладу приемных залов дворца провожал смазливый мальчик, из тех, кто подавал шурпу и чай. Мальчик шел впереди, покачивая по привычке в ритмическом подобии пляски бедрами. Так они и шли по комнатам, на этот раз по нисходящей от роскоши курынышханы и саломханы к нищете первой михманханы. Здесь, в сумраке, все так же одиноко сидел, нахохлившись, перед холодным очагом Одноглазый в синей с блестками чалме.

Шоу внезапно остановился и вполголоса приказал:

–  Возвращайтесь в Пешавер.

Чалма вздрогнула, и единственный глаз Курширмата уставился в лицо индуса.

–  Вы дадите мне письмо?

–  Нет, зайдете в бунгало и передадите мисс Хаит: «Невеста не поедет. Ждите жениха!»

–  А что скажет эмир?

– Нас не интересует, что скажет их высочество. Отправляйтесь! И знайте, если вы еще раз попробуете продавать дочь отцу, у нас с вами не будет никаких дел.

Он вышел, оставив Курширмата у очага. Старый басмач усиленно ворошил железными щипцами холодную золу.

ДОРОГА В ПЯНДЖШИР

                                        Можешь быть спутником    самого сатаны,

                                        но за хвост    его    тогда    держись крепко.

                                                                     Каани

И у тигра может приключиться чиряк. И тогда тигру приходится отложить свои тигровые дела.

Под утро сои Бадмы прервали. Он проснулся сразу, как просыпался всегда, и мгновенно оказался на ногах.

Когда Хаджи Абду Хафиз вошел, прикрывая ладонью огонек евечи, доктор в белом нижнем одеянии уже стоял в настороженной позе у изголовья постели. Начальник Дверей позже клялся: «Подумал я – горный дух стоит. Вот-вот на меня кинется».

Свет упал на лицо Бадмы, оно казалось застывшим, каменным. Все еще неуверенным голосом Начальник Дверей объяснил причину своего неурочного вторжения. Оказывается, в помощи доктора очень нуждается страждущий, сам его высочество.

Бадма не выразил ни удивления, ни недовольства. Он даже ничего не спросил. Не спеша надел желтое шерстяное одеяние с красной оторочкой по краю и процедил сквозь зубы:

– Идемте!

Молча они прошли через всю длиннейшую анфиладу залов. Тибетский доктор Бадма жил у самого входа во дворец. И не потому, что эмир не оказал ему уважения. Бадма избрал себе помещение рядом с привратницкой по соображениям, известным ему одному. Впрочем, он объяснил: «По ночам «чатурмахариа каика» прилетают проведать меня и разговаривают со мной. Не хочу беспокоить господина эмира». «Чатурмахариа каика» или «сонм духов», составляющих свиту четырех легендарных царей буддизма, одним своим таинственным названием вызывали трепет ужаса и отвращения у дворцовой челяди и придворных. Но что поделаешь? Тибетский врачеватель со дня появления в Кала-и-Фатту превратился во всесильного временщика. И никто в Кала-н-Фатту не смел проявлять неудовольствия, даже мулла Ибадулла Муфти. А эти жуткие «чатурмахариа каика» обеспечили возможность Бадме исчезать из дворца и возвращаться когда ему заблагорассудится.

Доктор и Начальник Дверей шли по залам, и их провожали звучный храп, шумное сопение, вздохи, ибо все обитатели дворца ещё спали. Если бы Бадма мог удивляться, он удивился бы. Сеид Алимхан не спал. Одетый по обыкновению во все черное, он прохаживался в тишине по толстым коврам своей ятакханы – спальни, и лишь скрип новеньких его сапог из козлиной ножи громко разносился по всей камнате. Сапоги эмир надевал лишь в дорогу, и Бадма тотчас это отметил.

Сеид Алимхан куда-то собрался. И притом неожиданно. О том свидетельствовал беспорядок в спальне, развороченные, вздыбленные одеяла, из-под которых высовывались окрашенные красно-коричневой хной подошвы маленьких женских ножек.

Чтобы мужчину, пусть он знаменитейший врач, допустили в спальню, когда их высочество был с женщиной? Такого еще Бадма не слышал.

Все еще громко скрипя сапогами, эмир  при  виде вошедших воскликнул:

–  Охота... соколиная не выйдет... полное невезение, чирей на неудобном месте... болит,  дергает, чирей.

Склонив голову и опустив глаза, доктор подчеркивал все неприличие обстановки. Эмир ничуть не смешался. Он заюлил:

–  И у тигра нарывает лапа... тигр лежит в берлоге, отлеживается... А нам нельзя... Паршивый чиряк мешает сесть в седло я ехать... ехать надо немедленно. И... сейчас.

В затруднительных   обстоятельствах   Алимхан   начинал   заикаться, и речь его делалась еще невнятней. Глазами Бадма показал на одеяла:

–  Прикажите   вашей... покинуть   комнату, и я посмотрю, что можно сделать.

Эмир забавно всплеснул своими пухлыми ладошками, и из горла его вырвались всхлипывающие звуки. Он смеялся. Ему вторил смех под одеялом. Из-под него высунулось улыбающееся милое личико.

–  Да  нет  у  него...  хи-хи,– смеялась  женщина,– у  него  нет чиряка...

Так они и смеялись – эмир и его юная наложница, прятавшаяся под одеялом, а доктор Бадма стоял с отсутствующим, полным равнодушия лицом. Наконец эмир, все еще давясь и всхлипывая, протянул, заикаясь:

–  Она... э... могла убедиться... У повелителя нет никаких чиряков... хэ-хэ. Надо, чтобы все думали: у эмира – чиряк. Все думают: доктор приказал – лечиться, эмиру ехать нельзя на охоту. Эмир лежит в постели больной... А мы едем. Лошади готовы...   Государственная тайна зовет... Едем предотвратить каприз судьбы... Едем... Оставляю, бадахшанскую гурию и еду... Прелестную свою утеху бросаю в час наслаждения и... еду...

 Его так распирало от желания показать, какой он великий государственный деятель. Даже соблазн наслаждений не может отвлечь его – эмира Бухары – от дел государства.

И пока они шли по каким-то, узким и темным   переходам во внутренний двор, Сеид Алимхан бормотал беспорядочно что-то про великие и тайные дела, о которых никто, и прежде него язычник Шоу, не должен знать, и о том, как государственным деятелям древности приходилось забывать о себе ради государства...

Эмир сел на коня, Бадма тоже вдел носок сапога в стремя и вскочил в седло, так и не зная, куда они едут и зачем? Они ехали в свежем сумраке близящегося утра. Аспидно-темные громады гор дышали в лицо прохладой, от которой приходилось поеживаться. Кони громко звякали подковами по камням, а эмир все бормотал:

– Не можете отказаться ехать... Вы поступили на службу ко мне... обязаны ехать... Когда понадобится палван, приходится ехать за ним в Индию... Ни слова возражений... Сытая собака делается непослушной... Но...

Ехали они не по шоссе, а боковыми тропами и тропинками долины Пянджшир. Эмир явно предпочитал поменьше встречаться с солдатами и жандармами, посты которых стояли со времени мятежа кухистаицев во всех населенных пунктах. Правда, и на проселках кортеж всадников не раз наталкивался на грозные окрики: «Стой! Стреляем!», но слово, которое тихо произносил каждый раз Начальник Дверей, оказывалось чудодейственным. Их пропускали беспрепятственно.

Путь в здешних горах не слишком утомителен. Но все же ехать весь день без привалов нелегко. Бадма держался впереди с начальником охраны и лишь изредка поворачивался, чтобы взглянуть на эмира. После бессонной ночи Сеид Алимхан выглядел даже бодрее, чем обычно. Его одутловатое мучнистое лицо оживилось чем-то вроде румянца, а черные глаза поблескивали, и в них читался неподдельный интерес. Вот что делает свежий воздух Пянджшира! Нет, эмир отличный всадник, природный кавалерист. И если бы не лень, распущенность, вряд ли он заслужил пренебрежительные отзывы, которые часто приходилось слышать Бадме еще задолго до того, как он приехал в Кала-и-Фатту.

Или постоянные ссылки на нездоровье и недомогание напускное? Ежедневно, ежечасно Бадме приходилось слышать от самого эмира: «Работать... не могу... думать не могу... От бумаги сон... зевота. Сухотка в позвонках, наверное, есть. Разум мой... сон». Эмир прерывал курыныш – аудиенщш, прикладывал ладонь ко лру и стонущим голосом ныл: «Головка болит». Это служило знаком Начальнику Дверей, и тогда тот спешил выпроводить посетителей, сколь бы важны они ни были: «Курыныш откладывается!» Особенно часто у эмира начинала «болеть головка», когда к нему являлся чиновник местного правительства или посланец из Пешавера. Бадме тогда приходилось слышать раздраженные замечания: «Да он раскис, ваш эмир. На что он способен?»

Но разве размазня, окончательно разленившийся человек погнал бы с гиканьем коня по песчаной отмели, открыл бы стрельбу прямо с седла по стаду джейранов, и притом меткую стрельбу.

–  Осторожность! – вдруг вслух сказал  Бадма,  и  трясшийся на смирном коне Начальник Дверей с недоумением глянул на него.

Уже совсем поздно эскорт эмира с шумом, возгласами, конским ржаньем въехал в горное таджикское селение, где-то на границе Пянджшира и Кух-и-Дамана. При буйно плещущемся огне костров и факелов Сеид Алимхан ловко соскочил с коня и быстро пошел к лестнице в михманхану. Он нисколько не походил на утомленного многочасовой скачкой по долинам и перевалам путешественника.

И еще бросалось в глаза одно обстоятельство. Про Сеида Алимхана и враги и друзья говорили: «Он и тени своей боится». Но в пути эмир не прятался за спины своих стражников и порой опрометчиво рвался вперед. Да и сейчас, когда тьма окутывала скалы и перевальные тропы, полные подозрительных теней, он въехал в селение без предосторожностей. А ведь за низкими каменными заборами могли прятаться недруги.

Из высоких ворот выбежали какие-то чалмоносцы. Оживленно размахивали руками и кричали:

–  Индус уехал со своими по северной тропе.

Послышался сдавленный голос Алимхана:

–  Проклятье!

Раздвигая толпящихся во дворе и на лестнице вооруженных людей в халатах и лисьих шапках, эмир решительно поднялся на балахану и вошел в помещение.

Бадма не знал, куда они приехали. Его больше интересовало удивительное превращение, происшедшее с «разжиревшим сусликом», каким характеризовали все Сеида Алимхана.

И когда из темноты вдруг выдвинулся и приветствовал их почтительным мусульманским приветствием Сахиб Джелял, тибетский доктор показал глазами на балахану и предостерег:

–  С ним придется еще считаться.

–  Ваше лечение сказывается,– усмехнулся Сахиб Джелял.– О, энергия еще понадобится их высочеству.

Утром Шоу поднял страшный шум. Наивную хитрость Алимхана с чирьем он раскусил сразу же. Едва ему сказали о болезни эмира и отмене охоты, он вскочил на коня и со своей охраной помчался в горы искать лагерь Ибрагимбека. Шоу решил во что бы то не стало опередить эмира.

ВСТРЕЧА НА OXOTЕ

                                              Совести у него на грош. Но для чего ему этот грош,

                                              если можно его обменять на золото?

                                                                   Фараби

                                               Вражда меж двух людей – огонь, а зловредный

                                              сплетник уподобляется подносчику хвороста.

                                                                      Ахикар

В поясном поклоне ловчий снял с руки Сеида Алимхана охотничьего ястреба и, пятясь, отступил по траве на два шага.

–  Иди, Сагдулла!.. Ловчая птица... зверя... хватает хорошо... Дай порезвиться... посмотрим...

–  О, ваше высочество, взлетит он, подобный славе вашей, господин.

Беркут захлопал сильными крыльями и заклокотал, вроде понял. Сагдулла сорвал красный с бубенчиками колпачок с головы птицы, вскочил в седло и гикнул. Из-под копыт брызнули комья зеленого дерна, и всадник кинулся карьером поперек прибрежной луговины.

–  Занятия для эмиров! – заметил  индус в малиновой  чалме.– Исламскими хадисами охота с ловчими птицами дозволена, если не ошибаюсь...

–  Ошибки нет... можно... поощряется...

Самодовольная усмешка вздернула губы Сеида Алимхана. Он проследил за быстро удаляющейся фигурой всадника и перевел взгляд на верблюжий горб холма, где в знойной мари маячили охотники его свиты. Густо-синяя небесная твердь прижималась к пустынной долине, к серо-желтым бокам Гиндукуша, в ущельях которого темными пятнами прятались плоскокрышие селения пянджширцев.

–  Сокольничьи  всегда были в чести у мусульманских властителей,– продолжал  индус.– И  неправда ли,  что «кушбеги» –  господин птиц» – высший сановник у вас в Бухарском ханстве, Главный сокольничий – он же премьер.

–  Птичник... премьер...– пробормотал эмир. Он явно был недоволен: напоминание о Бухаре не ото всех и не всегда приятно.– Птичий разговор... не нужно... Нужен важный разговор... сейчас... Зачем вы приехали?.. Причина вашего приезда? А? Какая?

Но индус казался увлеченным  зрелищем  охоты.  Он  показал рукой вдаль.

–  Смотрите! Бесподобно. Лиса! Он заполевал лису. Отушчный сокольничий, отличная птица! Отлично вы сделали,   что приехали несмотря на ваш… ваше недомогание.

Застывшее лицо индуса оживилось иронической улыбкой.

–  Наш... новый... доктор... Опытный... принял  меры...– Эмир, испытывая все большую неприязнь к индусу, осмелившемуся намекать на  нехитрую его уловку, резко заметил: – Напрасно вы приехали... не посоветовались... пришлось мне, больному, трястись в седле... Испугался за вас. Местность здесь пустынная... Стреляют... случайная пуля... Опасность!

Лицо индуса покривилось. А эмир все настаивал:

–  Ловчие птицы... птичья охота... развлечение для любителей верблюжьего помета... арабских кочевых шейхов... или... для потомков обезьяньего вашего царя Ханумана... для индусов-раджей... Пусть увлекаются, а мы... так, иногда развлекаемся... Чего же хотят джентльмены, пославшие вас? Я вас слушаю.

Напоминание о темных делах индуса в Аравии в годы мировой войны прозвучало слишком обнажённо. Сеид Алимхан совсем уж не так расслаблен и равнодушен ко всему.

Вероятно, индуса в малиновой чалме вполне устраивало иметь дело со слабовольным, обессилевшим от излишеств, погрязшиы в фанатизме, отупевшим беглым князьком. Таким и считался в англо-индийских кругах Сеид Алимхан. Перед выездом Шоу нэ Пешавера мистер Эбенезер Гипп описал его впавшим в состояние, близкое к маразму. И не без оснований. Мусульманские радения – зикры, изнурительные паломничества, многочасовые молебны, шествия суфийских дервишей, гаремные развлечения, базмы – оргии с бачами, курение гашиша – все говорило, что эмир впал в кликушество. Он жил, самоустранившись от политики и государственных дел. Даже всесильный британский посол не ног похвастаться, что его сотрудникам удалось проникнуть в Кала-и-Фатту, в Бухарский центр. Так и стоял дворец загадочным островком среди бури событий, прокатившихся по стране.

Сегодняшний дальний выезд на охоту оказался возможным лишь потому, что страсти в окрестностях столицы утихомирились и стрельба поутихла.

–  Дело есть дело,– сказал, спешившись с коня, индус,– я проник в ваш замок не без риска. Я ищу не приключений, у меня – дела.

–  Говорите...– живо подхватил Сеид Алимхан.

Куда делась размеренность сонливых мыслей, размягченность, черт его лица. Весь он ожил. Он чуял добычу.

–  Наступает час больших решений. Обстановка в России критическая. Советское государство в кризисе. Медлить нельзя. Итак, наше предложение.

 – Ваше?          _:

–  Да, наше... Итак, эмират восета на вливается. Трон предков в Бухаре, дворец в Арке, десять миллионов подданных возвращаются под вашу высокую руку. Материальные потребности и честолюбив ваши вполне удовлетворены, а?

Слова индуса в малиновой чалме прозвучали довольно напыщенно и неуместно здесь, в пустынной долине, где свидетелями встречи были лишь сентиментальные цветочки горных лугов, а слушателями хохлатые жаворонки. Но индус в малиновой чалме, вопреки собственным заверениям, любил приключения и напускал на себя таинственность.

–  Будем серьезны,– заметил он.– Птички эти милы и напоминают мне юные годы в зеленом Уэльсе, но кто поручится, что горный ветерок так уж невинен, что   горное эхо не слишком звучно и что слух у наших друзей не чрезмерно остер. Я представитель торговой фирмы «Шоу и К ⁰», так и прошу меня именовать впредь.

Он покривил тонкие безжизненные губы, что означало улыбку. И от этой улыбки Алимхана передернуло. Он промолчал, оскорбленный снисходительностью тона. Разговор продолжал мистер «Шоу и К°», который говорил веско, безапелляционно, всем видом показывая, что в ответах не нуждается.

–  Речь  идет, – продолжал  Шоу, – об   известном   вам   «плане Керзона». Руководит операцией, как и в 1917 году,   Англо-Индийский политический департамент. С моими полномочиями вы ознакомлены.

Шоу сделал паузу. Но эмир не издал ни звука. Лицо его сделалось еще белее, еще мучнистее. Что-то привело фирму «Шоу и К°» в хорошее настроение. Возможно, то, что эмира разговор явно волновал.

–  Речь шла о превращении   территории от Босфора до Китая во всесокрушающий таран, чтобы пробить брешь в стене большевистской революции. Такова была задача в то время. Но действовали недостаточно жестко, непоследовательно. Что же, тогда не получилось.  Россия  выстояла.  Сейчас наступил  момент ударить тараном  по  самому  слабому  месту стены – по  Туркестану.   Вы что-то сказали?

Нет. Эмир по-прежнему хранил молчание. Он отвел глаза в сторону и пухлой ладошкой поглаживал жесткий волос гривы коня.

«Шоу и К ⁰» и не ждал ответа. Эмир и так вот уже многие годы, со времени своего бегства из Бухары, знал свой удел – молчать и выполнять все, что ему указывал Англо-Индийский политический департамент. Да что оставалось делать? Департамент – могущественное звено в колониальной империи Великобритании. Руководители его очень не любят, чтобы их дела предавались гласности, но требуют выполнять свои указания беспрекословно.

В 1920 году эмир позволил купить себя за наличные, поддался слабости, страху перед большевиками и соблазнился выгодностью, как ему показалось, предприятия. Он продал тогда и себя и Бухару департаменту. Эмиру внушили, что штыки сипаев поднимут его но ступеням величия и воссоздадут могущественный Бухарский эмират и исламский халифат во главе с ним – бухарским эмиром, воссоздадут царство ханов, беков, арбобов-помещиков, древнюю тимуридскую империю.

Восстание бухарцев, штурм и падение Бухары заставили эмира бежать. Потянулись годы унижения, изгнания, злобы, мелких интриг, разочарований. Сидя в своем Кала-и-Фатту, он с ненавистью видел, что бухарцы отлично обходятся без него, своего тирана и деспота, что райа – стадо – превосходно управляется со своими делами, строит свое благоденствие и благополучие без дарованного всемогущим господом богом повелителя.

И с каждым годом вынужденного бездействия эмиру делалось яснее и яснее, что положение ухудшается. Под маской благочестивого торговца водой хауза Милости он продолжал интриговать, строить козни, жалить, вредить, лить кровь своих бывших подданных, но без всякой по существу надежды. Он понял, что грандиозные замыслы рухнули и осталось лишь желание, злобное, жалкое, слюнявое. У него хватало ума понять, что эмиры, шахи, цари – это прошлое, безнадежно устаревшее, ветхое, что сам он мелкий политикан, потерявший силу, хоть и сохранивший каплю яда в гнилых зубах.

Эмир знал, что Британия все эти годы не перестает замышлять новые и новые авантюры в Советской Средней Азии. Но с ним мало считались, почти не обращали на него внимания. Он все больше терял веру в свой Бухарский центр. Его одолевали не только болезни тела, он жаловался даже самым близким: «Дух мой ослаб». Он удовлетворялся мелкой местью. Он наслаждался своими записями в книге «Добра и Мести».

Когда приехал «Шоу и К ⁰» в своем маскарадном наряде и малиновом тюрбане и привез письмо из Пешавера, эмир заволновался, но это походило на волнение погрузившегося в спячку суслика, которого начала  покусывать заползшая  в нору блоха...

Теперь, когда заговорил индус, в груди эмира что-то заныло. «Начинается»,– мелькнуло в голове.

Сколько беспокойств вызвала недавняя гражданская война в Афганистане. Эмир дрожал за свою судьбу, за свои капиталы, за свой дворец Кала-и-Фатту. До Кала-и-Фатту доходили слухи, что сторонники Амануллы заподозрили Сеида Алимхана в поддержке мятежников и собираются принять жесткие меры, к счастью, все обошлось.

Когда Бачаи Сакао под именен Хабибуллы Газия захватил престол, пришлось пойти к нему на поклон, перенести немало унижений от царя из «черной кости». В конце концов удалось отстраниться без особого ущерба от интриг, затеянных новым шахом. Даже убытки оказались не столь велики, но... тсс... никто не знает, сколько пришлось заплатить этому проклятому водоносу, чтобы он не трогал его, эмира.

Сколько приходится думать, до головной боли думать. Вихрь мыслей!

–  Вы меня не слушаете,– с досадой проговорил Шоу, и тон его заставил сжаться сердце эмира. Таким тоном разговаривают хозяева со слугами.– Я повторяю,– продолжал индус,– хоть и не привык повторять. От того, какую позицию займет бывший эмир Бухары господин Сеид Алимхан, зависит очень многое.  Как вы считаете?

Но и на прямой вопрос Сеид Алимхан не ответил. Раздражение поднималось в нем, и это не осталось незамеченным.

–  Напрасно король Аманулла позволил держаться    слишком самостоятельно. Он недооценил нас – я имею в виду Англо-Индий-ский политический департамент – и... сейчас вынужден  жить на чужбине. А на троне в Кабуле – водонос. Мы доказали, что не обязателен на троне субъект королевской крови. Сделали бродягу, воришку  королем.  В  Персии тоже  шах  не  королевских кровей. Раньше делали шахов волшебники в сказках. В наши дни делаем королей мы.– Слово «мы» он выговорил высокомерно. – Главное, сейчас как никогда пора принимать решение! Вы молчите?

Прохладный ветерок приятно освежал. Волнами переливался луг. Позвякивала сбруя коней. Шоу ждал ответа. Но так и не дождавшись, сказал:

–   Конница Джунаидхана и его воинственного сына Ишикхана топчет поля большевистских колхозов в Закаспии. А на берегах Оксуса тишина?

Наконец эмир заговорил. Говорил он, как обычно, отрывисто, беспорядочно:

– Поход через Аму-Дарью... война... силы большие ислама... Полководцы – борцы ислама... большие средства... Наш представитель в Пешавере Исмаил Диванбеги... говорит... без денег англичане... пушек не дают... В двадцатом году я шел англичанам... навстречу... Вся Бухара была в распоряжении англичан… Все отдал... трон, гарем, страну... не поддержали... слабая помощь. Артиллерию не привезли из Индии... Энвер не подчинялся нам... погиб... Сам виноват... Англичане хотели прибрать Бухару…  Туркестан... хозяйничать, как в своих колониях... Народу мусульманский шах нужен... царь... Народ не захотел... Англичане показывают плохой пример в Индии. Африка... Арабистан...

«Шоу и К°» слушал со скучающим видом. Он знал настроение Сеида Алимхана и бесцеремонно прервал поток отрывистых его слов:

–  Едемте к Ибрагимбеку!  Говорят, он  близко, вы,  конечно, знаете.

Эмир не ответил. Но лицо его полиловело.

–  Я приехал передать ему указание штаба. Вас, господин Сеид Алимхан, просят помочь направить без проволочек Ибрагимбека в Дакку.

–  Дакка?..  Индия? – спросил  эмир.– Почему   поедет   Ибрагим? Почему не я?

–  Господин Ибрагимбек должен приехать со мной в Дакку.

–  Зачем?

–  Там с ним должны договориться наши военные о планах снабжения армии ислама оружием. Дело не терпит отлагательств.

–  Сколько оружия?.. Пушек?.. Кто платит?

–  Имеется в виду вооружить тысяч семьдесят пять. Ну, само собой разумеется, орудия, пулеметы, аэропланы. Конкретно договорятся военные с военными. Ваша роль – руководить.

–  Руководить?

Почему-то Сеид Алимхан не проявил оживления. Казалось бы, исполняются самые вожделенные его желания. Ему хотят вверить высокую миссию – руководство походом против Советов. Но осторожность, подозрительность возобладали. Он сомневался.

Индус заметил его колебания и как-то странно покривил губы.

–  От  вас  требуется  немного – оставить  на  время   подушин, нежных дев, супы из целого барана и... возглавить.

– Возглавить...– повторил эмир упавшим голосом.

– Возглавить. Сплотить единомышленников под знаменем пророка. Поднять против Советской власти духовенство и элиту – князей, беков, помещиков, чиновников. Привлечь партию «итти-хад». Для этого примириться с ней, пообещать уступки: министерские посты, золото, земельные угодья, торговые монополии, сочные куски туркестанского пудинга. Брать меч в руки никто не потребует от вас. На то есть Ибрагимбек...

–  Армия ислама... в руках... чьих... Ибрагимбека... но...

–  Мы продадим вам оружие, снаряжение. Назначим специалистов, военных инструкторов за приличное жалование. Ибрагим будет воевать, вы – руководить.

   – Вы сказали – продаем? А кто платит?

–  Вы, господня эмир. Бухарский центр.

–  Война требует... много денег... расходы.

–  Трон Бухары стоит расходов, больших расходов. Но вы можете   рассчитывать   на  кредит...   на то мы   и есть   «Шоу   и К°», широкий   кредит.   Под   солидное   обеспечение – золото,   нефть, металлы,   каракуль, хлопковые   плантации...    Все богатства Туркестана.

–  А Англия объявит Советам войну?

–  Скажу одно, Англо-Индийский департамент поддержит вас. Во все детали посвятим вашего верховного командующего Ибрагимбека.

–  Ибрагим?.. Лучше поехать мне, эмиру, в Дакку...

–  Военное командование предпочитает иметь дело с фактами. Ибрагимбек и его всадники – факт, реальность. Наши генералы желают иметь дело с непосредственными исполнителями.

Расчетливый коммерсант Шоу не счел нужным освежить в памяти эмира кое-какие другие факты. Первое время, когда рухнула Российская империя, бухарский эмир держался самонадеянно. Принимая охотно вооруженную и материальную помощь Британии, он повел тайные переговоры с Джунаидханом и предлагал открыть военные действия против воинских соединений генерала Эссертона, захвативших Закаспий. Агенты британской разведки в Бухаре перехватили письмо эмира, где он писал: «Мы с большевиками справимся сами». Тогда в Англо-Индий-ском департаменте переполошились и направили в Бухару полномочного эмиссара. Эмир принял его холодно, высокомерно заявив, что и без пособничества англичан сумеет совершить победоносный поход на Ташкент, что час «освобождения» от большевиков всего Туркестана близится. После личной аудиенции эмиссар уехал из Бухары взбешенный. Чем кончились воинственные планы эмира, известно. Когда властелин многомиллионного государства оказался в изгнании, он вновь пошел на поклон к англичанам, и они не отвернулись от него, но холодок в отношениях с тех пор остался.

И  Шоу и Алимхан  каждый думали  сейчас именно об этом. Они перебирали в памяти факты.

Шоу заговорил первым:

–  Мы не политики.  Мы – практики. Привыкли делать ставку наверняка.– Он мог бы сказать: «Делать ставку на лошадку по кличке «Бухарский  эмир» сопряжено с риском», но не решился говорить Алимхану такие «кислые слова» и ограничился  вопросом: – Давайте же разберемся, сколько вы стоите?

–  Такое...  говорите...– Алимхан   резко,  даже  грубо  натянул поводья. Конь захрапел и встал, перебирая ногами.

–  Коммерция! В   торговле – прежде  всего  доверие. Сколько стоите вы, господин эмир? Сколько стоит ваша фирма, именуемая Бухарский эмират? Когда собираются открыть купцу кредит, сперва проверяют, что у него на полках в лавке... Что же у вас есть на ваших полках?

Лицо Алимхана пошло пятнами. Он резко сказал:

–  Вы не на базаре, мистер Шоу.

–  Мы – люди дела, и давайте говорить по-деловому. Золото, нефть – вот что нам нужно.

–  Золото?.. То, что... на банковских счетах... а?

–  Речь не об этом. Это правда, что пустыни к северу от города Бухары—Клондайк, Эльдорадо? А по берегам Каспия и в долинах Ферганы и Сурхапа подземные моря нефти?

–  Золото?  Нефть?..  Старые-престарые сказки...– пожал   плечами Алимхан.

–  В архивах Англо-Индийского департамента удалось поднять донесения и отчеты о туркестанском путешествии лорда Керзона – он тогда еще не был лордом. Керзон пишет, что в Бухаре завязал деловые отношения с одним русским путешественником. Русский утверждал, что сделал сенсационное открытие —наткнулся на залежи золота и нефти, неимоверно богатые. Керзон предложил русскому купить у него документы, чертежи, карты  месторождений. Почему-то не сторговались. Но с тех пор Туркестан всегда занимал место в азиатской политике сэра Керзона. Революция в России порвала все деловые   нити,   но   есть   какая-то   связь   между этим открытием и историей принцессы – вашей дочери. Документы  русского путешественника – если   они   сохранились   у  вас – вполне достаточное  основание для  получения  чрезвычайно важной концессии, миллионной концессии, у вас,– конечно, в случае установления порядка в Бухаре и Туркестане...

Он говорил тоном человека, нисколько не сомневающегося, что эмир знает гораздо больше, чем говорит.