Текст книги "Дикарь (ЛП)"
Автор книги: Миа Шеридан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
– Фермопильское сражение, – сказал Дрисколл, останавливаясь рядом с Джеком в дверях и поворачиваясь к картине. – Одно из самых известных сражений всех времен. Спартанцы удержали оборону Фермопил против захватчиков, горный перевал чрезвычайной стратегической важности, в течение трёх дней всего с тремя сотнями человек.
Дрисколл только что использовал несколько слов, значения которых Джек не знал. Он хотел бы пройтись по ним, понять и запомнить, но он также хотел уйти.
– Спартанцы? – Джек взглянул на Дрисколла.
Глаза мужчины блестели, словно тот был готов расплакаться. Только от счастья. Может быть, ему нравилось драться. Может быть, ему нравилась война. Может быть, ему нравилось так жить. Может быть, именно поэтому Джек чувствовал себя так странно рядом с ним всё это время. Джек отступил на два шага, увеличивая расстояние между ними.
Дрисколл, казалось, не замечал этого, продолжая кивать головой вверх и вниз, вверх и вниз.
– Величайшие воины всех времен, – сказал он. – Они были воспитаны и взращены для ведения битв. Их подвергали постоянным проверкам, чтобы знать наверняка, что они никогда не сдадутся, даже несмотря на самые ничтожные шансы успеха. Говорят, что спартанский солдат отдыхал от тренировок только во время войны.
Дрисколл рассмеялся, а Джек натянуто улыбнулся, хотя и не совсем понял шутку.
– Но видишь ли, выживание – это величайшая тренировка из всех. Это то необъяснимое нечто, что заставляет человека продолжать идти, несмотря на препятствия или жалкие условия. Это то, что формирует самого страшного, сильного и непобедимого из всех воинов. Любой сильный и ловкий человек может научиться владеть оружием, но только такой необыкновенный и выносливый человек становится непревзойдённым солдатом, который никогда не сдаётся. Никогда.
Джек отступил ещё на несколько шагов и вышел в гостиную, Дрисколл последовал за ним, его глаза всё ещё горели странным огнём.
– Мы должны изучать историю, чтобы смотреть открытыми глазами в будущее. Древние люди понимали войну гораздо лучше, чем мы сегодня. Они… они… – он активно жестикулировал нескольких секунд, будто пытался выхватить правильные слова из воздуха. – Они понимали, что жертвы всегда должны быть принесены ради общего блага. Они знали, что без жертв человечество падет до эгоизма, жадности и низости. Немногие ради всех. Отсутствие этого понимания стало причиной всего безобразия, происходящего вокруг, понимаешь?
Нет, Джек не понимал. Нисколько. Но он кивнул, чтобы создать впечатление, будто понял, о чем говорит Дрисколл. Он подумал, что речь идет о войне. Дрисколл знал гораздо больше о том, что происходило в городе, в США, в Англии… Это всё, что Джек знал о мире, кроме того, что он был круглым, и ты можешь встретить людей, говорящих на разных языках, если будешь путешествовать достаточно далеко и найдешь их.
– Люди такие плохие, Джек. Таким плохие, эгоистичные и безнравственные. Они не учатся. Они никогда не учатся, и мы все платим за их ошибки.
Джек уставился на Дрисколла. Это правда? Люди и правда плохие? Некоторые были, он знал это. Люди, которые забрали его Баку. Пытались его убить. Сделали так, что ему пришлось жить в далеком лесу. Но некоторые были хороши, не так ли? Его Бака была хорошей. Она всё время пыталась притвориться, что не любит Джека, но он всё равно видел обратное. Она заботилась о нём и учила его разным вещам, и выглядела гордой, когда он хорошо справлялся с тем или иным делом. Она давала ему книги, учила словам и цифрам. Угощала апельсиновым напитком с шипучими пузырьками. Но сейчас Джек был смущен и растерян. Ему хотелось уйти.
– Хорошо. Я вернусь с ботинками.
Дрисколл моргнул, потом перевел взгляд на Джека и нахмурился.
– Что? – Он покачал головой. – Ах, да. Ботинки. Конечно. Принеси мне пару. И я дам тебе коробок спичек.
– Два коробка, – поправил Джек. – Вы сказали, что дадите мне два коробка.
Дрисколл махнул рукой, как будто не было никакой разницы, даст он одну или две. Но разве он мог так думать? Разница была колоссальной: большое количество спичек гарантировало жизнь, а маленькое привести к… гибели.
– Два коробка. Да, да, хорошо. – Кивнул Джек, поворачиваясь к двери, и добавил, выходя наружу в метель: – До свидания.
Маленькие пули ледяного града сразу же набросились на него, неприятно царапая лицо. Поднялся хлёсткий ветер. Вместо того чтобы идти домой, он должен попросить Дрисколла остаться, чтобы переждать пургу. Особенно сейчас, когда его лицо уже болело, а ботинки на ногах болтались. Но Джек не хотел, чтобы Дрисколл узнал об этом, иначе он может отказаться от их обмена. К тому же, шёпот внутри подсказывал, что лучше будет уйти. Подальше от Дрисколла и его безумных глаз. Подальше от человека, который заставлял Джека чувствовать себя добычей, хотя он и не знал, почему.
Глава пятнадцатая
Лукас
Наши дни
Девушка по имени Харпер храпела. Громко.
Она сидела на полу, наклонив голову и широко раскрыв рот. Лукас воспользовался возможностью, чтобы рассмотреть её более детально, зная, что она его не видит.
«Неужели это ты?» – подумал он. Эта мысль, словно пчела жгла его изнутри.
Она была тем самым ребенком, изображенным на фотографии, которую он так долго носил на шее. Может быть, именно поэтому шёпот внутри него просыпался каждый раз, когда она была рядом? Почему ему казалось, что он знает её? Он по привычке потянулся за медальоном, и его рука замерла. Пусто. Но образ маленькой Харпер всё равно возник перед его глазами. Это была улыбающаяся девочка с розовым бантом, закреплённым в каштановых кудрях.
Как это может быть? Это потрясло его. Шокировало. Но почему бы и нет? Его пронзила грусть, но Лукас ее подавил. Не сейчас. Пока Харпер рядом, нужно держать себя в руках. Эта девушка заставила его нервничать. Или… нет, не нервничать. Скорее, наоборот. Что является противоположностью волнения? Она наполнила его спокойствием. Словно ему нужно было остановиться и замереть, чтобы как следует изучить и в итоге понять её.
И всё же спокойствие было не самое точное слово. Лукас подумал об этом с минуту, надевая куртку и стараясь шуметь, чтобы разбудить Харпер. Она снова протяжно прохрапела, что почти рассмешило его, но он был слишком напряжен, чтобы улыбнуться.
Он отвернулся на минуту, но не смог удержаться и обернулся. Ему хотелось смотреть на неё. Она прекрасна. Но можно ли ей доверять? Лукас запустил руку в волосы. Рыжеволосая женщина, которая сняла для него одежду и поцеловала в губы, тоже была красива. Не настолько красива, как девушка, которая сейчас спала на его полу, пуская слюни. Но она другая, ведь так? Он знал эту девушку. Возможно ли это? Он чувствовал, что да.
Прядь темных волос упала ей на лицо. Цвет каштанов на солнце. Глубокий благородный коричневый цвет. Рука Лукаса зудела от желания отодвинуть прядь с её лица, провести по волосам и выяснить, такие ли они шелковистые, как кажется. Прикасаться. Вдыхать их аромат. Сейчас глаза Харпер были закрыты, но он мог представить их широко распахнутыми и смотрящими на него со страхом и подозрением, словно она не понимала, чего от него можно ожидать.
О чём она думает?
Что она видит, когда смотрит на него? Животное или человека?
Боится ли его? Лукас знал ответ, иначе она не взяла бы с собой оружие.
Он молча придвинулся ближе. Бесшумно, как волк. Пытаясь уловить её запах с того места, где остановился. Он закрыл глаза, втягивая и удерживая её аромат. Сегодня утром он был более реальным и по-особенному натуральным, как будто он раздавил цветок в руках, а затем поднёс к носу, и запахи каждой части смешались вместе. Аромат был одновременно сладким и несладким. У него не было слов, чтобы его описать, только картинки в голове. Ощущения. Эмоции. Чувства. Глубокий и проникновенный шёпот. Аромат его тронул. Заставил его тело реагировать, заставил его желать её.
Лукас присмотрелся внимательнее, изучая. Скользя взглядом. Запоминая. Рот у неё был широкий, верхняя губа тоньше нижней, а когда губы приоткрывались – как сейчас, – он увидел два верхних зуба. Перламутровые, гладкие.
Когда он впервые увидел её, то подумал, что она похожа на оленёнка – стройная и молодая, её большие карие глаза смотрели на него с любопытством. Он никогда не видел ничего красивее. Даже на закате, когда алые лучи заходящего солнца, наполняли небо и спускались, чтобы встретить и поприветствовать землю.
Девушка пошевелилась во сне, и он быстро и тихо шагнул назад, но она всё равно не проснулась. Лукас сегодня не сомкнул глаз, он так остро осознавал присутствие Харпер под своей крышей, что не смог успокоиться и уснуть.
Может быть, она не так боялась, как он думал, раз смогла так крепко уснуть рядом с ним. Она издала еще один ворчливый храп и наклонилась вперед. На этот раз его губы приподнялись в настоящей улыбке, которая казалась ему странной и непривычной. Он потянулся, чтобы почувствовать её, его пальцы пробежались по изогнутой форме рта.
Лукас не хотел, чтобы девушка оставалась у него. Хотел, чтобы она как можно скорее ушла. Тогда он перестанет сомневаться во всем и чувствовать вещи, с которыми никогда раньше не сталкивался и просто не знал, как поступить. Ему нужно было время, чтобы подумать и понять, что делать теперь, когда Дрисколл мертв и его связь с внешним миром исчезла. Он должен разобраться, что делать со многими вещами, и понятия не имел, с чего начать.
Лукас вспомнил вчерашнюю ночь, когда выглянул в окно и увидел её, плачущей возле норы лисят. Сначала он подумал, что это из-за того, что их мама не вернулась. Но затем он понял, что причина в другом – их мама была там, держала их в тепле и сухости, накормленных и довольных, и он почувствовал, как что-то сжалось в его груди каким-то непривычным для него образом.
Она тоже потеряла свою маму. Теперь он это знал.
«Это ты, – снова подумал он. – Ты».
Лукас наблюдал за Харпер еще с минуту, пытаясь придумать лучший способ разбудить её, так как шум не сработал. А стоит ли ему будить её? Может она застрелит его из своего ружья? Она могла бы попытаться. Но он одолеет её за секунду – с оружием или без, – и если она этого не знала, то должна была. Лукас представил, как его тело накрывает её, она смотрит на него своими круглыми, карими, оленьими глазами, и его бросило в жар, голова закружилась.
«Успокойся».
Она сбивала его с толку, как и все люди, но всё же гораздо сильнее. Лукас не понимал ни того, как она говорила, ни выражения её лица, которые менялись от одного к другому без всякого предупреждения. Он не понимал, как она могла смеяться так легко в одну минуту, а затем была готова расплакаться – в другую. Он не мог уследить за тем, что она говорила половину времени, потому что прыгала между темами так быстро и без причины, что он терялся, и у него не получалось уловить суть.
Он знал её… вроде бы, но при этом она оставалась… загадкой.
Разве другие женщины так себя ведут? Или только она? Лукас не знал. Но понимал одно – ему нравится, как выглядит Харпер. Нравится её лицо и тело. Её волосы. Ему нравилось, как она двигалась и как пахла – особенно это. Глубокий, богатый и сладкий аромат. В него хотелось уткнуться носом, позволяя завладеть собой. Он будто говорил с ним.
Лукас гадал, какова она на вкус, и это заставило его мышцы напрячься. Он видел других женщин, когда заходил в город, и многие из них были с рыжими волосами, но в ту минуту, когда он взглянул на Харпер, почувствовал себя иначе. Как будто внутри него вспыхнул огонь, который плавил его кости, превращая их в раскалённую лаву.
Это чувство было настолько сильным, что, если бы законы дикой природы действовали в обществе, он бы потребовал её прямо в эту минуту. Он бы сразился с другими самцами за неё и обязательно выиграл. Он бы сделал абсолютно всё, чтобы провозгласить Харпер своей женщиной.
Я выбрал ее, хотел сказать он другим мужчинам, но знал, что тут есть нечто большее. Однако и проигнорировать свои инстинкты, те, что, порой, делали его скорее животным, чем человеком, Лукас не мог. Потому что инстинкты означали его выживание. И отодвинуть их в сторону – означало поражение, к которому он не привык и не был готов.
Лукас понятия не имел, какие правила действуют в городе, не знал, как жить по ним, и не был уверен, что хотел вообще. В природе были… схемы… законы, которые руководят всем вокруг. Ему было интересно, есть ли подобное у людей. В обществе? Но ему казалось, что нет.
Но что бы сказали другие люди, если бы узнали, какие мысли ему приходят в голову? Что он хочет спариться с ней. Не один раз, а снова и снова, пока не насытится, как в те дни, когда украл улей у пчел и наполнил себя золотым мёдом, его губы были сладкими, а пальцы липкими.
Означают ли такие желания, что он – зверь, или у других мужчин бывают подобные чувства? Неужели другие мужчины, которые живут в цивилизованном мире, тоже представляют себе спаривание с понравившейся им женщиной? Неужели их тоже посещают яркие, красочные видения, которые заполоняют разум и вызывают спазмы мышц. Нормально ли это?
Но всё же, у Лукаса не получалось особо волноваться по этому поводу.
Было что-то правильное и настоящее во всём этом. Эти чувства были частью глубинного шепота. Ароматы, которые перешли от неё к нему и обратно. И его мысли были его собственными. Они принадлежали ему. Они были тем единственным, что никто и никогда не сможет у него украсть.
Лукас громко кашлянул, и большие глаза Харпер медленно открылись. Она сонно моргнула, а затем села прямо, убирая волосы с лица и вытирая следы слюны с нижней губы.
– О, должно быть… я… задремала на секунду. – Она отвела глаза, будто понимала, что лжёт.
Лукасу снова захотелось улыбнуться, и когда девушка начала вставать, он отвернулся, схватив свою сумку.
– А я могу где-нибудь привести себя в порядок? – спросила Харпер.
Лукас снова повернулся к ней, выглядя при этом немного растерянно.
– На заднем дворе есть душ. И всё, что тебе может понадобиться.
– На заднем дворе? – Она посмотрела в окно, а затем снова встретилась с ним взглядом, говорящим, что там определённо нет того, что ей может понадобиться.
Ему стало стыдно. Жар пробежал по его шее, но он кивнул.
– На водяном насосе висит ведро. – Он понимал, что она привыкла ходить в горячий душ. Когда-то он тоже любил это. Очень давно. Теперь он едва мог вспомнить, что такое горячая вода. Но ему очень хотелось дать ей горячей воды.
Её глаза расширились, но она расправила плечи.
– Тогда я просто… освежусь… на заднем дворе.
Её щеки стали светло-розовыми, отчего мышцы живота Лукаса напряглись. Она в последний раз посмотрела на него широко раскрытыми глазами, затем повернулась, схватила ружьё и выбежала за дверь.
Он смотрел, как она закрыла за собой дверь, забрал маленькую сумку, которую собрал, и тоже вышел из дома.
Она вышла из-за угла несколько минут спустя, её волосы немного торчали на макушке. Она выглядела красивой в утреннем свете, помятой и свежей одновременно, и его кровь снова начала делать странные вещи в его венах, быстро мчась, а затем замедляясь, заставляя его мозг работать неторопливо, словно во сне. Он повернулся к ней спиной и зашагал прочь. Ей решать – следовать за ним или нет. Он услышал, как открылась и закрылась дверца её грузовика, а затем её быстрые шаги.
Она посмотрела на нож, пристегнутый к его бедру.
– Ждешь неприятностей?
– Нет, – тихо ответил он. – Жду ужина. Раз я сегодня на вылазке, было бы неплохо что-то поесть.
– О, да. Конечно, – сказала она. – Значит, ты просто воспользуешься этим, чтобы… – она сделала довольно долгую паузу, прежде чем, наконец, продолжила: – сделать ужин.
Лукас прищурился и посмотрел на неё сверху вниз. По выражению её лица можно было подумать, что у неё в ботинке застрял маленький заостренный камешек, и это заставляло его чувствовать себя неудобно. Он ей не нравился, она думала, что он другой… странный. Лукасу это было не по душе. Но в этом нет её вины. Он на самом деле другой и странный, и внезапно одиночество раскрылось внутри него, с небывалой прежде силой, расширяясь, как чёрная дыра.
Да, он был особенным, диким. Но это, к сожалению, не самое страшное в нём.
Они вышли из-за деревьев, и перед ними открылось чистое поле, небо сияло серебром с вкраплениями медного золота. Вид раннего утреннего неба успокоил его, и он смог отвлечься от пустоты, которая навсегда останется частью его. Он мог бы возненавидеть эту часть себя, если бы захотел – и он на самом деле ненавидел, – но не мог от неё избавиться.
– Спасибо. Я уверена, что тебе есть чем заняться, вместо того, чтобы помогать мне. Особенно учитывая погоду. Я тебе очень признательна.
Слова Харпер вырвали Лукаса из его размышлений, и он кивнул. По сути, ему больше ничего не нужно было делать. У него был запас еды на зиму, который мог использовать. Много зим назад он узнал, как это важно для выживания, и теперь начинал подготовку задолго до того, как первая снежинка упадет на землю. Теперь оставалось только ждать и беспокоиться о будущем. Сделать это мог и здесь, и сидя дома перед огнем. Хотя скоро у него закончатся спички, и он ещё не придумал, что с этим делать.
«Придётся обходиться без них, как ты это делал раньше».
Он мог бы пойти в дом Дрисколла и украсть спички, если бы захотел. Но он больше никогда не хотел заходить в эту хижину, даже за таким нужным коробком спичек.
– Как далеко до машины? – спросила она, подходя ближе.
Лукас вдруг заметил, что у Харпер нет с собой ружья – должно быть, именно его она убирала, когда услышал, как открылась и закрылась дверца её грузовика, – и задумался, что же заставило её поступить так. Неужели она решила, что не боится его? Или подумала, что будет слишком трудно идти с оружием?
«Это не имеет значения», – сказал он себе.
Он не будет думать о том, доверяет ему девушка или нет, чью фотографию он носил на шее много лет, девушка, которая была с ним во время моментов борьбы, боли и одиночества, заставляла его чувствовать себя… спокойно… хорошо.
Харпер смотрела на него, и Лукас вспомнил, что она задала ему вопрос.
«Как далеко до этого места?»
Лукас снова задумался. Он не знал, как описать расстояние, и по взгляду шерифа, который тот бросил на него накануне, понял, что ошибся, когда сказал ему, сколько шагов отделяет дом Дрисколла от его хижины.
– Теперь уже недолго, – наконец решился он.
Они поднялись на холм, и перед ними открылась долина. Летом она была наполнена яркими цветами: красными, фиолетовыми и жёлтыми, все они источали головокружительный аромат, доносившийся до него с порывами ветра.
Некоторое время они шли молча, только звуки их шагов наполняли воздух вокруг. Было холодно, но не так, как накануне, и солнце пробивалось сквозь облака, так что Лукасу было довольно комфортно и тепло. Харпер подняла длинную палку и остановилась, чтобы отломить от неё часть, снова подошла к нему и с её помощью начала проверять землю, чтобы понять, куда можно наступать. Он делал это однажды, пока не запомнил каждую яму и кочку вокруг себя.
– Здесь, я знаю каждый шаг, – сказал он ей. – Просто следуй за мной.
Харпер помолчала, но отбросила палку в сторону.
«Значит, всё же доверяет».
Лукас ускорил шаг, и она тоже, не отставая от него, хотя его ноги были намного длиннее.
– Ты приводишь сюда людей ради… работы? – Он хотел знать о ней как можно больше – ничего не мог с собой поделать – и также хотел узнать о городской жизни, о том, как люди живут, что они делают. Ему было интересно, окажется ли ему что-то знакомым, похожим, или он слишком изменился, чтобы жить среди людей.
Он хотел понять, хочет ли этого вообще.
– О… Ты запомнил. В основном весной, летом и осенью. Я сопровождаю людей на охоту или просто в поход. В холодные месяцы желающих становится совсем мало, но я беру с собой любителей зимней рыбалки, лыжников и так далее. Но я умею экономить, так что я справляюсь и без сильного наплыва клиентов. В конце концов, всегда можно найти подработку. Но… ты об этом не спрашивал. Так что, да, я привожу сюда людей для своей работы. Чтобы насладиться душераздирающей красотой природы, – закончила она, слегка наклонив голову, и ухмыльнувшись.
«Есть слово, обозначающее такой наклон губ… но какое? Это какая-то особенная улыбка… Харпер пыталась быть забавной? Так?»
Она много говорила и переходила от одной темы к другой. Поспевать за ней было трудно. Лукасу постоянно приходилось мысленно возвращаться к тому, что она сказала, чтобы понять, что следует ответить.
– Ты не веришь, что красота природы наполняет душу человека? – наконец спросил он.
Харпер удивленно посмотрела на него.
– О. То есть, нет. Я имею в виду, да, верю. Просто мне показалось, что я зря это сказала. Что это выглядело глупо. Но… находясь в глуши, во мне появляется ни с чем несравнимый покой. Так что, я прихожу в лес одна, когда мне становится тоскливо. – Она быстро взглянула на него и перешагнула через камень, торчащий из снега. – А что насчет тебя? Красота природы наполняет твою душу?
Харпер улыбнулась ему – такая красивая, – и все мысли разом покинули голову Лукаса. Он отвернулся, чтобы взять себя в руки и сконцентрироваться.
Он думал о том, что больше всего любил в природе, в его доме… долгие летние дни, когда его живот был полон свежей рыбы и сладких ягод, а кожа теплой. То, как светлячки вспыхивали в волнистой синеве еще не наступившей ночи, то, как волки пели любовные песни своим подругам, их голоса поднимались высоко к ясной и полной луне, так красиво, что весь лес останавливался и замирал, чтобы послушать. То, как суслики смеялись своими зубастыми ухмылками, доставляя друг другу неприятности и подшучивая друг над другом, и то, как птицы приветствовали утренний свет, радуясь и благодаря за новый день.
Но он также думал о холоде, пронзавшем его кости, об одиночестве, которое ощущалось, как тёмная яма печали, широко зияющая, о диких свиньях с их безумными глазами и леденящими кровь криками, и об ужасной боли от голода.
– Наполняет? – наконец сказал он низким и тихим голосом. – Нет. Но она спасла меня. И… наказала. Если есть вещи, которые могут наполнить мою душу, я их еще не нашел.
«Ещё – обнадеживающее слово», – подумал Лукас и удивился, поняв, что у него ещё есть надежда. Хоть и немного.
Харпер довольно долго молчала, и когда Лукас взглянул на неё, то увидел странное выражение на её лице. Она смотрела на него по-новому, иначе… Он не мог подобрать слов, чтобы описать этот взгляд. Возможно, он сказал слишком много? Но она не выглядела расстроенной, скорее удивленной… с примесью чего-то, что он также не мог передать словами. Лукас отвернулся, притворяясь, будто раздумывает, в каком направлении идти, хотя точно знал путь.
– Как бы то ни было, я… надеюсь, ты найдешь это. То, что наполнит твою душу.
«Или, может быть, большая часть моей души мертва».
Но он не произнёс этого вслух. Это было то, о чем он думал в своем самом сокровенном «я». То, чего он боялся. Часть его была украдена, и он уже никогда не сможет её вернуть.
– В любом случае, – продолжала она, когда он замолчал, – ты прав. Природа красива, но при этом жестока. Я тоже это знаю.
Он задумался над тем, чем она занималась.
– Значит, ты разыскивала машину? Так вот почему ты ходила сюда? Именно поэтому ты здесь работаешь?
«Я бы так и сделал, – подумал он. – Если бы моя семья была где-то здесь, живая или мёртвая, я бы тоже стал их искать».
Она остановилась, и он тоже, повернувшись к ней. Её глаза были широко раскрыты, а рот немного скривился. Она посмотрела в сторону, а затем снова на него.
– В общем, да – сказала очень тихо, быстро оборвавшись в середине фразы, которая прозвучала так приглушённо, словно что-то мешало ей говорить. Ему показалось, что он увидел слёзы в её глазах, и его сердце забилось чаще.
«Только не плачь. Не выгляди такой грустной».
– Вообще-то, никогда… наверное, я никогда себе в этом не признавалась, но… да. Я искала обломки с тех самых пор, как стала достаточно взрослой, чтобы ходить сюда одной. Эта работа по сути лишь способ заработать деньги.
Она помолчала.
– Мне нужно двигаться дальше, понять, что делать со своей жизнью, но я словно хожу по кругу, будто я в ловушке. – Она тихо засмеялась, но это не было похоже на обычный смех. Он звучал печально.
Лукас посмотрел на её красивое лицо и медленно выдохнул. Неожиданно он вдруг понял эту женщину, и почувствовал себя… человеком, нежели животным. Мужчиной.
– Я знаю, каково это ощущать себя потерянным, – сказал он.
Это отличало его от животных. Для них лес был домом, а для него – нет.
Харпер встретилась с ним взглядом и, казалось, пространство между ними залил солнечный свет. Невидимый, но приятный и тёплый. Шёпот внутри него стал сильнее, превращаясь… в мелодию. Лукас никогда не чувствовал этого раньше. Он не знал, что и думать, но ему это нравилось. Она ему нравилась.
Листья шуршали вокруг них, ястреб заметил мышь и спикировал на свою атаку, опускаясь низко, а затем устремляясь обратно в небо. Хищник закричал. Его обуревал гнев. Его обед ускользнул.
– Сколько тебе было лет, когда ты начал жить здесь в одиночестве, Лукас? – спросила она.
Он уставился на неё, инстинктивно желая проигнорировать вопрос, возможно, солгать. Обезопасить себя. Теперь Лукас понимал, что его приучили так мыслить, манипулируя и запугивая. Но имеет ли значение, ответит он честно или нет? Прежде чем он сумел всё это обдумать, произнёс:
– Около восьми, я думаю.
У неё отвисла челюсть.
– Около восьми? – Она покачала головой. – Это невозможно. Лукас… это незаконно. Тебя буквально бросили. Кто-то должен ответить за это.
– Теперь уже слишком поздно. Это ничего не изменит.
«Я тоже виноват».
Она задумалась на мгновение, а затем покачала головой.
– Наверное, нет, но только это кажется неправильным вообще ничего не делать. Даже если ты не собираешься привлекать закон… ты должен…
– Что? Что же мне делать? Что бы ты сделала?
Она взглянула на него, закусив губу. Наконец, она вздохнула.
– Ну, ты можешь проклинать Бога, я думаю. Обычно это мое лучшее решение. Делать это очень громко и с большим возмущением. – Она одарила его быстрой улыбкой, которая тоже была немного грустной.
Он прокрутил её слова в голове, пытаясь понять те, которых не знал, его мозг работал быстро.
«Большое возмущение – ярость, гнев. Большой гнев. Сильный гнев».
Прищурившись, он посмотрел туда, где сходились небо и земля.
– Это работает?
– Нет, в целом. Всё это заставляет меня чувствовать себя маленькой и беспомощной.
– Муравей, проклинающий Бога с вершины травинки, – процитировал он по памяти, слова слетели с его языка прежде, чем он смог остановить их. Он прикусил губу и поморщился, ощутив вкус крови.
Она одарила его удивленной улыбкой, которая превратилась в смешок.
– Как-то так, да. – Она на мгновение замолчала. – Что ты будешь делать? Теперь, когда Дрисколла нет? Насколько я понимаю, вы с ним обменивались вещами?
– Да. Но не так много за последние несколько лет. Мне не нужен Дрисколл, чтобы выжить. – Он помолчал с минуту. – Мне будет не хватать некоторых вещей, которые он мне доставал, но я пережил не одну зиму… не один год без него. Я смогу сделать это снова, если придется.
Она ничего не ответила, и когда он бросил на неё быстрый взгляд, то увидел, что она хмурится и прикусывает губу, как, казалось, делала прямо перед тем, как начать задавать много вопросов подряд.
– А что случилось с твоими родителями? – спросил он, пытаясь перевести её мысли с него на что-нибудь другое. – Как произошла авария?
Он сделала глубокий вдох перед тем, как ответить.
– Я тоже была маленькой, как и ты, когда весь мой мир рухнул. – Она улыбнулась, но улыбка быстро исчезла. – Или, по крайней мере, так это ощущалось.
Он снова почувствовал понимание. То, как она сказала, что весь её мир рухнул; это именно то, что он думал, случилось с ним однажды, точнее, дважды. Всему миру пришел конец.
…идёт война…
– Мы возвращались с ужина в Мизуле. Я заснула, – она покачала головой. – Я не знаю, что случилось. Это самое неприятное. Я помню катастрофу очень-очень смутно. Я помню, как падала. Помню, была мокрой и замерзшей. Была зима. Но следующее, что я вспоминаю, как очнулась в больнице. Я пыталась собрать всё это воедино, но воспоминания, словно… туманные вспышки, которые я не могу организовать неразрывной цепью.
«Я не могу организовать неразрывной цепью, – повторил про себя Лукас. – Организовать? Построить? Собрать? Я не могу… не могу собрать неразрывно? По порядку? Да. Как головоломку. Вот что она имела в виду».
Он отложил в памяти эти слова. Новые, среди множества новых за последние несколько дней.
– Почему нашли тебя, но не машину?
– Меня нашли заблудившиеся туристы.
– Здесь, в лесу?
Он никогда никого не видел. Ему казалось, что он слышал людей несколько раз. Но это означало опасность для него, поэтому он прятался, пока не был уверен, что находится в безопасности.
…они убивают детей…
Она бросила на него быстрый взгляд.
– Да. Они гуляли, искали пещеры, о которых им рассказывали друзья. Два парня из колледжа. Было высказано предположение, что они могли заблудиться, потому что выкурили обильное количество марихуаны. Судя по всему, от них воняло, но это никого особо не волновало, учитывая обстоятельства. Удивительно, что они вообще смогли найти дорогу назад в город.
Было слишком много новых, неизвестных слов. Он понял, что понимает только половину. А, может, и меньше. У него заболела голова.
– Во всяком случае, они оставили заявление, но не знали, где меня нашли, или каких-либо других подробностей. Власти в этом районе сформировали поисковую группу, в основном сфокусированную на дорогах, по которым, вероятно, ехал мой отец, но без каких-либо зацепок они действительно не знали, куда конкретно направить людей. Я долго лежала в больнице, а когда проснулась, то почти ничего не помнила.
– Тебе повезло, – вот и всё, что он мог сказать в ответ на эту длинную цепочку слов.
Она на минуту прищурилась, глядя вдаль.
– Да, возможно.
Лукас остановился, и Харпер тоже. Он порылся в своей сумке, достал завёрнутый кусок рыбы и протянул ей.
– Голодна?
Она взяла протянутую еду, хоть и неуверенно.
– Очень. Что это?
– Копчёная красногорлая рыба.
Он ел копчёную рыбу только зимой, потому что обнаружил, что она дольше не портится и её можно хранить. Ему больше нравилась свежая сырая рыба, но он принес копчёную, потому что думал, что Харпер она больше понравится.
Она бросила на него странный взгляд, но развернула её, отломила кусочек, положила в рот и принялась жевать. Глаза Харпер расширились, она пожевала ещё немного, и, наконец, сказала:
– Очень вкусно.
Он улыбнулся, гордость наполнила его грудь. Ему нравилось смотреть, как она ест еду, которую он поймал, почистил и покурил. Ему нравилось выражение удовольствия в её глазах и то, как масло от еды делало её губы блестящими. Он подумал о том, как оближет их, почувствовав маслянистую соль на её коже.
