Текст книги "Дикарь (ЛП)"

Автор книги: Миа Шеридан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

– Ты хочешь попробовать что-то новое?

Он выглядел неуверенно.

– Понятия не имею. Может быть, пицца. Люди, которые его ели, выглядели счастливыми.

То, как он неправильно это произнес, сохраняя при этом совершенно серьезное выражение лица, рассмешило Харпер.

– Тогда я принесу тебе пиццу. Нужно будет добавить её в список покупок.

Лукас некоторое время смотрел на неё, вопросительно склонив голову набок.

– Зачем ты приехала сюда, Харпер? Это потому, что ты помогаешь полиции?

– Нет, я не работаю на них или что-то в этом роде. У меня есть свое дело, как я тебе уже говорила – сопровождаю любителей природы по диким местам. А сейчас я помогаю агенту Галлахеру проводить некоторые поиски в наших лесах и по возможности отвечаю на возникающие вопросы. Честно говоря, Лукас, ты, наверное, лучше меня сможешь помочь агенту выяснить, кто убил Исаака Дрисколла.

Он посмотрел ей за спину, в окно, расположенное на дальней стене.

– Мне всё равно, кто убил Исаака Дрисколла. – Он встретился с ней взглядом, и что-то вспыхнуло в его глазах: ненависть.

Харпер была ошеломлена.

– Мне показалось, ты говорил, что вы с ним были едва знакомы?

Огонь в глазах Лукасах начал постепенно угасать, пока полностью не растворился в синеве его глаз, оставив лишь безнадежность и легкую грусть во взгляде.

– Я не понимаю, Лукас…

Он посмотрел на неё.

– Дрисколл был обманщиком. Подлецом. Теперь, когда его нет, моя жизнь станет трудней, но я точно не буду скучать по нему.

 «Сообщил ли он об этом агенту Галлахеру или признался в этом, потому что стал немного доверять ей?» – подумала Харпер.

– Если у тебя есть информация, которая может привести к…

– Нет, – отрезал Лукас, ясно давая понять, что не желает продолжать данный разговор.

– Если окажется, что тебе нельзя больше оставаться на этой земле, в этой хижине, где ты будешь жить?

Лукас помолчал, а затем просто пожал плечами, словно его нисколько не волновала перспектива стать бездомным.

– Я выживу.

Выживание в одиночку звучало как что-то очень мрачное, печальное и безумно одинокое.

«Неужели он собирался просто найти… пещеру или что-то в этом роде? Я не могу этого допустить».

Харпер нервничала. Она чувствовала, что Лукас был добрым. И чем больше проводила с ним времени, тем больше в этом убеждалась. Но нельзя было отрицать, что он хранил не одну тайну. И она не позволит какому-то сексуальному притяжению помешать ей задавать вопросы, на которые, как она чувствовала, требовались ответы, если она действительно собиралась стать… эм… «связным».

Харпер нервно прикусила щеку, наблюдая, как Лукас смотрит на противоположную стену отсутствующим взглядом, очевидно, думая о чём-то своём.

– От всякой беды есть два лекарства – время и молчание.

Лукас напрягся, его взгляд метнулся к Харпер, глаза вспыхнули, словно он узнавал эти слова, эту фразу. Мгновенно спохватившись, он отвел взгляд и когда снова посмотрел на Харпер, его лицо ничего не выражало. Но она успела заметить. Его осведомленность не ускользнула от неё. Он не был достаточно быстр, чтобы сориентироваться и спрятать свои истинные эмоции от неё.

– Лукас, ты умеешь читать. Ты читаешь не хуже других. Почему ты солгал?

Теперь он смотрел настороженно, словно ожидая, что Харпер набросится на него.

– Я только что процитировала Александра Дюма, но думаю, ты это знаешь. – Она замолчала на мгновение, а затем продолжила. От волнения у неё перехватило дыхание: – Лукас, у тебя есть рюкзак? Он принадлежал моей маме.

Лукас помедлил несколько секунд, затем выдохнул, словно поборов какие-то внутренние сомнения, встал и подошёл к углу хижины, тому, что ближе к двери, опустился на колени и поднял с пола доску.

Харпер в замешательстве наблюдала, как он что-то вынимает из-под пола, а заметив бирюзовый цвет, чуть не закричала, но в последний момент закрыла рот руками.

«Я была права. Я всё правильно запомнила!»

Харпер порывисто вскочила, опустилась на колени рядом с Лукасом, взяла рюкзак и прижала его к груди.

– Спасибо, – прошептала она.

«Ещё одна частичка от прошлого, от мамы».

Но стоило Лукасу посмотреть на рюкзак, как в его взгляде появилось выражение острой потери… словно рюкзак и его содержимое были так же ему дороги, как и ей.

– Он принадлежал твоей маме, и должен быть у тебя, – сказал он, скорее из желания успокоить себя. – Мне жаль, что я не отдал тебе его вместе с кулоном.

Харпер смотрела на Лукаса с сочувствием, понимая – не смотря на желание помочь ему, дать ему что-то, она в очередной раз лишь забирает.

Она медленно открыла рюкзак, достала несколько листков бумаги и стопку тетрадей в спиральном переплете. Слёзы застилали глаза, когда она листала блокнот. Почерк её мамы сразу же всплыл в памяти и показался до боли знакомым и родным, хотя она так давно его не видела.

Харпер заметила, что страницы были потрёпанными, будто тетради перечитывали снова и снова. Некоторые фразы выцвели, словно по ним постоянно водили пальцем, возможно, пытаясь запомнить. Во многих местах под словами её мамы были написаны похожие строки, как будто кто-то пытался воссоздать их или, возможно, практиковать свои собственные. На полях также были рисунки – деревья, листья, волки и другие лесные животные, связанные друг с другом, закрученные так тесно, что приходилось присматриваться, чтобы разобрать отдельные элементы. Харпер обратила внимание, что со временем тот другой подчерк изменился, стал уверенным и чётким, а любительские рисунки обрели более яркую форму и реализм. Лукас, конечно, не был Пикассо, но в простоте его работ была какая-то прелесть и очарование. И она знала, что видит на этих страницах: то, как он рос и взрослел, и ее сердце ойкнуло.

Ближе к концу тетрадей его почерком были написаны вопросы. Он снова и снова обдумывал размышления её мамы о жизни, любви, дружбе, мести, прощении и обо всех темах, затронутых в мамином любимом литературном произведении.

Когда она подняла на Лукаса глаза и встретилась с ним взглядом, то увидела, что он покраснел, и на его лице отразился острый стыд.

– Извини, – сказал он с раскаянием в голосе, глядя на то место, где нарисовал волка, воющего на луну.

Харпер покачала головой.

– Все в порядке. Лукас, Мне… мне очень нравятся твои рисунки. – Она склонила голову набок. – А книга тоже была здесь?

Харпер заглянула в рюкзак и увидев лишь несколько пустых ручек.

Он покачал головой.

– Книги не было. Только заметки и ручки.

Харпер снова посмотрела на Лукаса, который присел на корточки, наблюдая, как она листает страницы. Эти тетради, несомненно, стали формой человеческой связи, в которой он так остро нуждался, когда был одинок. Книги – эмоции, которые можно найти в рассказах других людей, – были для неё чем-то особенным и сокровенным, и сердце Харпер сжалось от радости и горя, когда она поняла, что, да, лес питал тело Лукаса, но слова и мысли её мамы питали его душу.

Глава двадцать четвертая

Харпер

Наши дни

– Иди сюда, – крикнула Райли, быстро встряхивая накидку и бросая её на спинку стула. – Тебе не нужно было приходить в парикмахерскую только для того, чтобы увидеть меня. Я бы заглянула к тебе попозже.

Харпер усмехнулась, крепко обнимая подругу.

– Я не могла ждать. И мне бы не помешала стрижка.

 Райли в показном удивлении подняла бровь. Они обе знали, что это не правда, так как Харпер стриглась две недели назад прямо перед свадьбой Райли.

– Как тебе Мексика? Мне нужны все грязные подробности. – Харпер села в кресло и, встретившись с подругой взглядом в зеркале, подняла палец. – Подожди, может быть, не все грязные подробности.

Райли улыбнулась, накинула накидку на Харпер и закрепила на шее. Затем откинула её волосы в сторону, положила руки ей на плечи и посмотрела в зеркало, игриво сощурив глаза.

– Всё было очень грязно. – Она подмигнула. – И удивительно хорошо. Мне совсем не хотелось возвращаться.

– Несмотря на то, что я ждала тебя здесь? Изнывая от разлуки?

– Ты и около трёх метров снега.

– Тут не поспоришь. – Харпер улыбнулась. – Значит, супружеская жизнь пока радует?

– Да, конечно. – Райли взмахнула рукой. – Но мы живём вместе уже целую вечность. Ничего особенно не изменилось, когда вся эта шумиха закончилась. Ладно, хватит об этом. Я не могу поверить, что только сейчас узнала, что нашли машину твоих родителей. – Её глаза расширились, и она слегка наклонилась вперед. – Как ты, Харпер? Серьёзно. Я имею в виду, что чуть не упала в обморок, когда получила твое сообщение.

Райли оглянулась на Мойру, владелицу парикмахерской, и, схватив со стойки расческу, провела ею по волосам Харпер.

Харпер вздохнула.

– Я в порядке. Всё хорошо.

«Лучше, чем раньше».

– Я просто не могу в это поверить. После всех этих лет. И как её нашли? Ты ведь обычно не отправляешься на поиски зимой, верно?

Харпер помолчала, быстро вспоминая всё, что произошло с тех пор, как Райли уехала в свадебное путешествие. С тех пор её жизнь словно перевернулась с ног на голову.

– Верно, но это не я нашла машину. Меня привели туда. – Она помолчала, раздумывая, с чего начать, снова поражаясь, как сильно изменилась её жизнь за то короткое время, пока её подруги не было в городе.

– Ты слышала об убийстве? Которое произошло в «Жаворонкой шпоре»?

Райли нахмурилась, подстригая кончики волос Харпер.

– Да. Как только вернулась. Какая-то женщина, остановившаяся на время в городе, верно? Я слышала предположения, что это был парень, с которым она могла бы путешествовать или что-то в этом роде. – Она покачала головой. – Серьезно, это просто ужасно. Но как эта история связана с твоими родителями?

– Никак. Ну, почти никак.

Всё это, по-видимому, было связано с Лукасом – где-то в большей, где-то в меньшей степени. Харпер, безусловно, не знала всех подробностей, ведь Лукас был далеко не общительным парнем. Но, так или иначе, он был в центре всех важных событий, произошедших за последние несколько недель.

«Почему? Значит ли это нечто большее, чем просто…»

 – Приём, приём, Харпер. Земля вызывает.

– Ох, прости.

Харпер начала рассказывать Райли об агенте Галлахере, об Исааке Дрисколле, о Лукасе, а затем о кулоне и о том, как Лукас привел её к останкам её родителей, включая рюкзак матери. Говоря о записках мамы о «Графе Монте-Кристо», Харпер не стала акцентировать внимания на то, как Лукас обращался с ними, словно они были Святым Граалем. Она не знала почему, просто чувствовала, что это должно было остаться только между ними.

«И кто теперь скрытный?»

Но у Харпер всегда были секреты. Она привыкла их хранить.

Райли продолжала подстригать волосы, широко раскрыв глаза, с выражением недоверия на лице, когда Харпер закончила.

– Невероятно.

– Я знаю. Это просто какое-то… сумасшествие.

– Раз твоего Тарзана никак нельзя связать с убийствами, получается, у них нет подозреваемых.

«Тарзан».

Харпер закатила глаза.

– Он не мой. И, насколько мне известно, нет, хотя я и не посвящена в каждую зацепку, которую прорабатывает полиция. Агент Галлахер был достаточно любезен, чтобы держать меня в курсе событий дела моих родителей, и ответил на несколько вопросов, которые у меня были о Лукасе, но это ещё не значит, что я вовлечена в каждый момент расследования.

Райли улыбнулась.

– И всё же твой отец гордился бы тобой. – Она сжала плечо Харпер, и её улыбка потускнела. – Я знаю, что упоминала об этом раньше, но… мой отец до сих пор жалеет, что не взял тебя к себе. Он сожалеет об этом. Я могу сказать это по тому, как меняется его настроение, когда он расспрашивает о тебе.

Харпер покачала головой, издав тихий звук отрицания.

– Вы едва сводили концы с концами. Только потеряли твою маму…  Я всё понимаю. Понимаю, почему это был не вариант. Я его не виню.

Было ли это правдой? На самом деле она даже не думала об этом. Она не хотела никого винить, но всё же? Это было больно. Судя по школьным отчётам и тому, что всегда говорили о ней родители, она не была непослушной. Она хорошо себя вела. Субъективно она не могла понять, почему никто в её окружении, люди, которые знали и любили её родителей, не захотели приютить её.

Годы, проведённые в приёмных семьях, порой были ужасными и одинокими, и Харпер всем сердцем желала, чтобы её родители были рядом, и ей бы не пришлось жить в домах незнакомцев – домах, в которых она никогда не смогла бы почувствовать себя в безопасности. Этот опыт по-своему, но тоже травмировал Харпер. Спустя время она смогла это признать.

Когда не стало родителей, её дядя учился в колледже, поэтому не мог предложить ей дом, а отец её лучшей подруги остался один с двумя маленькими девочками на руках, потеряв свою жену от рака шесть месяцев назад.

Некоторые люди чувствовали себя виноватыми, Харпер это тоже знала. Вот почему Дуэйн всегда предлагал ей работу, например, в его офисе. По этой же причине отец Райли настаивал, чтобы она оставалась в их доме на летних каникулах в средней школе, а затем подсуетился и помог начать свой бизнес в качестве гида. Он даже обеспечил её первыми клиентами, которые впоследствии стали постоянными.

Харпер понимала, почему они не предложили удочерить её после несчастного случая. Она просто не знала, как объяснить это маленькой девочке внутри себя, которая всё ещё страдала, возвращаясь мысленно к тому периоду в своей жизни. Маленькой девочке, ощущавшей себя совершенно никому ненужной.

Харпер не хотелось слишком много думать о первых годах после смерти родителей. Но позже… ну, а потом её поместили к пожилой женщине, которая была добра к ней. Она начала ходить в новую школу и… с ней всё было в порядке.

Райли нервно поджала губы, выражение, которое всегда появлялось на её лице, когда заходила речь о Харпер, в очередной раз отправляемой в систему социальных служб.

– Как бы то ни было, – сказала Харпер, желая сменить тему, – я всё ещё жду, когда коронер сможет отдать мне их останки, а затем устрою похороны.

– Весь город придет.

Харпер выдавила из себя улыбку.

– Надеюсь. Отцу это бы понравилось. – Её улыбка стала шире. – А мама предпочла бы остаться дома и почитать.

«Я их своеобразная комбинация, – с радостью подумала Харпер. – Любительница походов и дикой природы, как отец, и любительница книг, как мама».

Райли встала перед Харпер, наклонилась вперед и вытянула кончики волос по обе стороны от лица, чтобы измерить ровность стрижки. Она встретилась взглядом с Харпер и улыбнулась.

– Она очень любила книги, правда? Помню, как я сказала ей, что мы читали «Паутину Шарлотты» в классе, и она спросила меня, скучаю ли я по персонажам. Я понятия не имела, что она тогда имела в виду. Она буквально скучала по людям, которых не существовало.

 Райли выпрямилась и отступила назад, чтобы оценить свою работу.

Харпер улыбнулась. Да, это звучало очень похоже на её маму. Она любила литературу. И вдохновляла других любить её. Эта мысль напомнила ей Лукаса, выражение глубокой печали на его лице, когда он отдавал Харпер рюкзак с записями её мамы.

«Следовало оставить их у него».

Да, конечно, она должна была это сделать. О чем она только думала? Ну, она, конечно, думала, что нашла ещё один драгоценный кусочек прошлого, который ей так отчаянно хотелось сохранить. Что-то осязаемое. Но, похоже, эти записки помогали и поддерживали Лукаса, когда для неё они были всего лишь подарком на память.

«Неужели я сделала с ним то же самое, что произошло со мной? Отняла что-то безумно важное, что приносило радость и свет?»

У Харпер упало сердце.

– Так что же теперь будет с Лукасом? – спросила Райли, расстегивая липучку и снимая накидку с Харпер. – Он собирается остаться в лесу?

Харпер нахмурилась, когда вновь встретилась взглядом с Райли в зеркале.

– Не знаю, много ли у него вариантов. Я имею в виду, что у парня нет семьи, о которой он знает, нет формального образования или опыта работы… Но… в нём что-то есть… Боже, это трудно объяснить. Он одновременно и дикий, и – не знаю, как бы это сказать – невинный? Нет, не то. Вдумчивый? Рассудительный? – Она покачала головой, расстроенная, что не может точно описать его, подобрать верное словно. – Чувствительный.

– У тебя сейчас такие забавные глаза, – заметила Райли.

Когда Харпер взглянула на неё, то увидела, что подруга наблюдает за ней с выражением наполовину озадаченным, наполовину удивлённым.

Харпер закатила глаза.

– Я в порядке. А он просто загадка.

– Ну да, конечно, он – загадка. Он вырос на грязи, снеге и школьных заметках о «Графе Монте-Кристо». Он, наверное, чертовски запутался.

Несмотря на то, что это было сказано с сарказмом, Харпер рассмеялась.

– А кто бы не запутался? – спросила она, рефлекторно пытаясь защитить Лукаса, хотя знала, что Райли в основном шутит. – Ты можешь себе это представить, Райли? Одиночество, с которым он, должно быть, жил все эти годы? Не знаю, смогла бы я выжить. Смогла бы я справиться с подобным.

– Конечно, смогла бы. Ты – самый сильный человек, которого я знаю.

Харпер слегка улыбнулась. Она оценила уверенность подруги, но задалась вопросом, был ли кто-нибудь достаточно силен, чтобы пережить это без каких-либо серьезных психологических травм и последствий.

– В любом случае, мне нужно бежать. – Она встала, обошла кресло и снова обняла Райли. – Спасибо тебе за это, – сказала она, указывая на стрижку, которая ей не была нужна, но которая позволила навестить подругу под бдительным оком владелицы салона.

– Береги себя, – сказала Райли, когда Харпер вручила ей деньги за стрижку, вместе с неплохими чаевыми, сложив купюры в несколько раз, чтобы подруга не пыталась вернуть чаевые, как делала это всегда. – И дай мне знать, если тебе понадобится какая-нибудь помощь.

– Обязательно. – Харпер помахала на прощание другим знакомым стилистам.

Колокольчик над дверью звякнул, когда она уходила.

Не успела она пройти и квартала, как зазвонил телефон. Она вытащила его из кармана, и когда увидела, кто это, её сердце забилось быстрее. Она отошла к стене здания, чтобы не торчать посреди тротуара и не мешать прохожим.

 – Алло.

– Привет, Харпер. Я звоню тебе по поводу… наверное, тебе лучше присесть… – Голос у агента Галлахера был поразительно взволнованным.

У Харпер перехватило дыхание, и она прислонилась к деревянной обшивке хозяйственного магазина.

– Я вас слушаю.

– Мне звонил коронер. Харпер, есть доказательства, что твоих родителей застрелили.

– Застрелили? – Какое-то мгновение это слово не имело смысла, будто агент Галлахер говорил на неизвестном иностранном языке. – Я ничего не понимаю.

– Я тоже, но их дело сейчас рассматривается как убийство.

Глава двадцать пятая

Джек

Капель. Плеск. Свист. Зима таяла, освобождая лес от своих снежных оков. Земля впитывала живительную влагу и уносила глубоко вниз туда, где жизнь деревьев, растений и цветов замерла в ожидании, чтобы возродиться вновь. Джек ступил на мягкую землю, ища глазами что-нибудь съедобное, в надежде наполнить свой пустой желудок. Скоро снова будет достаточно еды, и эта мысль принесла отдалённый намёк на радость. Тяжёлое чувство, поселившееся в нём со смертью Щенка, казалось, сокрушало всё, что приносило счастье раньше, уменьшая его, делая незначительным. Тёмная, тянущая боль была больше всего остального, она затмевала всё вокруг.

«Щенок. Щенок. Щенок…»

Ком подкатил к горлу, и Джеку пришлось замедлить шаг, чтобы успокоиться и взять себя в руки.

Легкий порыв ветра принёс с собой ужасный запах. Джек сморщил нос и, услышав низкое ворчание, повернуться вправо. Что-то шевельнулось в кустах.

«Кабан. Огромный».

Джек медленно присел в боевую стойку. Удивительно, но он не боялся. Эта тяжесть внутри даже страх делала маленьким.

…Мясо дикой свиньи продаётся за хорошие деньги. Если ты сможешь убить свинью, я принесу тебе твой собственный лук и стрелы…

Это была долгая, тяжёлая зима без Щенка. Голод. Страх. Одиночество. Рёбра Джека уже легко просматривались под кожей. Теперь, если он хотел выжить, то ему нужно оружие крупнее и мощнее. Не только ради мяса, но и для того, чтобы добыть достаточно меха, иначе ему не пережить такие суровые холода.

«А если я все же не выживу? Зачем тогда ждать, пока голод возьмёт меня медленно и мучительно? Почему бы не позволить кабану сделать это одним злым и резким ударом в живот? Разве так не будет лучше? Быстрее?»

Джек опустился на колени рядом с замшелым стволом дерева и замер, ожидая, когда кабан выйдет из кустов. Он медленно выдохнул.

«Звук капающей воды. Вонь кабана. Низкое рычание, исходящее из его собственного горла».

Сопение этого дикого кабана не было мягким. Он испустил визг – особенно неприятный, который всегда пугал Джека. Визг был похож на резкое и пронзительное дыхание чудовища или монстра, который, как Джек думал в детстве, мог жить под его кроватью. Однажды, он попросил свою Баку проверить, но она ответила, что Джек должен посмотреть в лицо своему страху, если он сильный мальчик.

Тогда он это сделал. Сделает и сейчас. Он встанет лицом к лицу с чудовищем. Даже если казалось, что он слишком часто сталкивался с разными монстрами. Даже если не мог понять: надеется ли, хочет ли победить или ему совершенно всё равно.

Кабан вышел из кустов. Огромный самец, который, верно, весил больше Джека раз в десять. Колючие белые щетинки покрывали его грязно-серое тело. Короткие острые клыки торчали изо рта. Он хмыкнул, увидев Джека, издал один из тех высоких, пронизывающих визгов и помотал головой из стороны в сторону.

«Вонь. Ужаснейшая вонь».

Запах разложения шёл из ноздрей зверя, будто гнил его мозг.

Такого бешеного и злого кабана Джек еще никогда не видел. Он двинулся к зверю, вынимая перочинный нож, лезвие которого стало маленьким после многих зим и лет использования и многочисленной заточки о камни. Но Джек не знал, что встретится с этим зверем сегодня, и не взял с собой охотничий нож.

Острый дар жизни, который давным-давно подарил ему темноволосый мальчик – вот и всё, что у него было. Это поможет ему выжить или умереть. И то, и другое устраивало Джека.

Кабан поднял голову и снова издал дьявольский визг-вопль.

Джек ощутил, как внутри него поднимается ярость. Он тоже поднял голову и закричал. Его крик разнёсся по лесу. Джек рассмеялся, как безумный. Это был звук отчаяния: смесь боли от потери, страха и пережитых страданий, исходящий из глубины его души.

– Иди и возьми меня, чёртов кабан! – закричал Джек. Гнев ревел в нём. – Делай всё, что хочешь!

С минуту кабан стоял, хрюкая, опустив голову, и Джек подумал, что он сейчас развернется и пойдёт в другую сторону. Джек наклонился вперед, готовый погнаться за ним, но зверь внезапно бросился вперед, застав его врасплох. Джек стоял на месте, упершись ногами в мягкую землю и согнув колени, выставив перед собой нож.

Его охватил страх, но вместе с ним пришло и дикое возбуждение.

– Приди и возьми меня, урод, – сказал он, но на этот раз вместо того, чтобы выкрикнуть эти слова, он произнёс их себе под нос, скрипя челюстями.

Кабан опустил голову ещё ниже и ускорился, бросаясь прямо на Джека.

Джек на секунду растерялся, инстинкты кричали ему бежать, разум и сердце вопили: «Нет!». Лес затих на мгновение. Словно каждое животное, лист и ветка замерли, желая стать свидетелями битвы между зверем и мальчиком. От ярости и злости у Джека потемнело в глазах, когда кабан рванулся вперёд так быстро, как только позволяло его жирное тело. И каким-то образом этот огромный монстр двигался с быстротой молнии.

Все чувства обострились и словно взорвались внутри Джека, когда дикое животное побежало прямо на него, отбрасывая Джека в ствол дерева. Издав ещё один боевой клич, чудовище продолжило приближаться.

Джек поспешно поднялся на ноги, пытаясь наполнить лёгкие воздухом. Он отпрыгнул в сторону как раз в тот момент, когда кабан снова набросился на него. Тошнотворный запах преследовал Джека, хотя его тело и ушло в сторону. Джек перекатился и вскочил на ноги, как раз в тот момент, когда кабан подошёл слишком близко и снова бросился на него с безумными глазами и слюной, летящей из пасти.

Джек поднял нож и перекатился. Глубокий вопль вырвался из его груди, когда он откатился от кабана и нанес первый мощный удар. Лезвие рассекло зверю плечо. Он издал ещё один демонический крик, на этот раз от боли.

– Ну же, грязное животное! – закричал Джек. – И это всё? Это всё, что ты можешь сделать?

Он чувствовал себя таким же бешеным и сумасшедшим, как и этот зверь. Ничто не имело значения. Он умрёт, но сначала нанесёт столько хороших и точных ударов, сколько сможет. Кабан хотел убить его, но Джек устроит такую битву, что эта мерзкая тварь никогда её не забудет. Этот уродливый монстр ещё расскажет своим уродливым внукам о Джеке.

 «Судя по величине яичек, он способен произвести, по меньшей мере, сотню уродливых вонючих, как он сам, детишек», – думал Джек, хохоча, как сумасшедший, уворачиваясь и извиваясь, когда огромный, обезумевший кабан снова бросился на него.

Джек прыгнул в другую сторону, но на этот раз двигался недостаточно быстро. Он сделал выпад вперёд, но зацепился ногой за корень дерева и тяжело упал. Воздух порывисто вырвался из его легких, а кости задрожали от удара. Джек вскрикнул, боль заставила его свернуться калачиком, когда кабан боднул его, и острие клыка скользнуло по руке. Джек схватил кабана, сжимая большие складки его жирного тела. Зверь вновь завизжал и всей своей  тяжестью обрушился на Джека, придавливая его.

Джек боролся, сражался изо всех сил.

«Я не могу дышать. Я не могу дышать!» – Была единственная мысль, промелькнувшая в его умирающем мозгу.

Лес вокруг на секунду погас, тёмные пятна заплясали перед его глазами, когда вонь страшного животного наполнила нос.

«Я сейчас умру».

Голова Джека упала на бок, а кабан продолжал визжать. Его копыта впивались в тело Джека, клыки царапали плоть, и из открытых ран хлестала кровь.

Джек открыл глаза. Что-то блеснуло в его руке.

Перочинный нож.

Темноглазый мальчик из той самой первой ночи возник в его сознании, словно сейчас он был рядом с ним.

«Почему ты здесь?» – спросил Джек.

Мальчик не ответил, но посмотрел на перочинный нож, который всё ещё каким-то чудом оставался в руке Джека, в то время как кабан продолжал терзать его тело.

«Что с тобой случилось?» – удивился Джек.

Мальчик снова посмотрел на нож, как бы говоря: «Я дал тебе этот нож. Это был мой предсмертный дар. Используй его».

Джек не знал, откуда у него взялись силы – может из воспоминаний о темноволосом мальчике, о том, как держал его за руку и как велел ему жить. Он поднял руку, из последних сил издал боевой клич и ударил ножом в горло кабана.

Единственное, что Джек помнил потом – это полное опустошение, когда он тащил мёртвое тело зверя через равнину. Он перевязал свои раны, оторвав куски от одежды, но всё ещё оставляли кровяные следы в тающем снегу. Та рана, что зияла у него под боком, горела, как огонь.

Когда Джек свернул за угол, Дрисколл уже был снаружи и смотрел на него широко раскрытыми глазами, выпятив челюсть. Когда Джек добрался до места, где он стоял, то бросил мертвого кабана к ногам Дрисколла, а тот в свою очередь запрокинул голову и расхохотался.

«Он такой же ненормальный и сумасшедший, как этот кабан».

Джек наклонился в сторону, обнимая себя и прижимая пальцы к зияющей дыре на боку.

– Я-хочу-свой-лук-и-стрелы, – произнес он одним словом.

– О, ты его получишь, – сказал Дрисколл.

Джек развернулся и пошёл прочь.

________________________________

Джек находился между жизнью и смертью. Темноглазый мальчик больше не являлся, но Бака навестила его, сказав, что он сильный мальчик и не должен сдаваться. Джек хотел сдаться. Он устал от жизни. Устал от борьбы. Устал выживать. И больше всего он устал от бесконечного опустошающего одиночества.

Но тело Джека не соглашалось, оно не хотело сдаваться. Оно продолжало сражаться, хотя его дух пал. Внутри него не было никакого шёпота, никакой жизни в глубине души. Только тишина. Его душа умерла. Вместе с Щенком.

Джек промыл свои раны и положил на них чистую ткань. Время от времени он менял обрывки ткани, промывал их водой из умывальника позади своего дома и высушивал на тёплом ветру, а затем возвращался в дом и снова засыпал. Он просыпался только для того, чтобы глотнуть воды, промыть раны и съесть то немногое, что у него осталось.

Прошло много-много дней. Джек точно не знал сколько, но проснувшись однажды, заметил, что чувствует себя лучше, и рана уже болит гораздо меньше. Несколько минут он лежал, уставившись в деревянный потолок. Солнечный луч, падавший из окна, плясал и искрился перед его глазами.

«Может, я умер? Может быть, танцующие огоньки – это крошечные ангелочки, и я на небесах? – подумал Джек, но боль в боку говорила о том, что он ошибся. – Никакие это не ангелы, а просто крошечные пылинки, кружащиеся под потолком».

Живот заурчал, сообщая, что очень истосковался по еде. Джек встал с постели, привёл себя в порядок, оделся и взял охотничий нож.

Ещё один день. За ним последуют ещё многие. В этот раз он выбрал другую, непривычную дорогу. Может быть, он идёт в сторону города... Может быть, он войдет прямо в центр вражеской территории. Может быть, они убьют его на месте.

Может быть… но ему было всё равно.

Он бросился на огромного, дикого, сумасшедшего кабана с острыми клыками и выжил. Он бы рассмеялся, но это снова открыло бы рану, а у него с собой не было чистой ткани.

Джек не знал, сможет ли продолжать так жить, постоянно страдая. Зимы всегда наступали, как и голод, и тёмное, глубокое одиночество. Зачем ему продолжать сражаться и выживать? Ради чего? Почему он должен жить? Теперь он понял выражение глаз белокурого мальчика – счастье и облегчение от того, что все, наконец, закончилось. Джек должен был умереть на том утесе той ночью вместе с двумя другими мальчиками, может быть, с тремя. Но он боролся за жизнь. Для чего? Он больше не хотел мучиться, а кабанов, к сожалению, поблизости не было.

«Можно найти медведя с медвежатами. Медведица-мать разорвет меня в клочья, если подойти слишком близко к её детенышам».

Но это займет слишком много времени. Джеку не хотелось жить, но и не хотелось, чтобы его разрывал и терзал медведь в течение целого дня. К тому же он любил медведей. Он не хотел никого злить.

Он подошёл к каньону и остановился на краю, глядя вниз. Он мог бы спрыгнуть со скалы. Но только не с этой. Эта недостаточно высока. Вокруг было много других, спрыгнув с них, он разобьется насмерть.

Джек стоял и размышлял, как лучше сделать так, чтобы всё прошло быстро и наверняка, но тут солнечный свет отразился от чего-то блестящего на дне каньона, ослепив его на секунду.

Туман смерти, который висел над ним, рассеялся на мгновение – любопытство и желание узнать, что за большой блестящий предмет скрывается под листьями, была сильнее. Джек медленно спускался по каньону, не из осторожности, а потому что не мог иначе. Его тело продолжало исцеляться и восстанавливаться; он чувствовал, как струйка крови из едва прикрытой раны на боку стекает по коже.