Текст книги "Поэзия народов СССР IV - XVIII веков"

Автор книги: Месроп Маштоц

МАШРАБ БАБАРАХИМ

УЗБЕКСКИЙ ПОЭТ

1657-1711

ГАЗЕЛИ

* * *

 
Тела прах, подобный дыму, краткой жизни дом – на что мне?
Если нет со мной любимой, дух, живущий в нем,– на что мне?
Без вина и милой в Мекку что тащиться человеку?
Кааба, лавка Ибрагима, годная на слом,– на что мне?
Что мне восемь кущ господних, что мне восемь преисподних?
Коль любовь проходит мимо, счастье в мире том – на что мне?
Если жизни путь унылый не осветит солнце милой,
Тайна тайн, что нам незрима даже белым днем,– на что мне?
О Машраб, все – заблужденье, кроме бога! Но без розы
Шип, язвящий нестерпимо, на виске моем – на что мне?
 

* * *

 
Грудь – любовью, ланиты слезами сжигая,– я плачу.
Умоляя о встрече с тобой, дорогая,– я плачу.
Из рубиновых губ твоих выпить свой кубок надеюсь,
У садовой ограды тебя ожидая,– я плачу.
Стал язычником я. Ты – мой бог, мой зуннар – твои косы,
И, в языческом храме теперь обитая,– я плачу.
То рыдающий я соловей, то рыдающий голубь,
То совой над руиной родною летая,– я плачу.
О, внемли мне, Лейли моя, или убей меня взглядом!
По долине разлуки Меджнуном блуждая,– я плачу.
По горам и пустыням зачем мне скитаться, безумцу?
О, зачем,– коль к тебе есть тропа золотая,– я плачу?
Боже, сеющий перлы! Пролей мне свой ливень весенний!
Перл в жемчужнице сердца лелеять алкая,– я плачу.
Луч твоей красоты пал на землю – и все запылало.
Я – Машраб, налетел мотыльком и, сгорая,– я плачу.
 

МУХАММАСЫ

* * *

 
К порогу любимой пробраться незримым хотел,
Терпеть все мученья, тоской одержимый, хотел,
Я сердце рассечь, нетерпеньем палимый, хотел.
Жить только для той, что с луною сравнима, хотел.
Коснуться устами волос нестерпимо хотел.
Души моей нити – завязка на косах ее,
Запястья на ножках сверкающих босых ее.
Я – ночью огниво, в скитаньях – я посох ее.
Я, раненный в грудь средь влюбленных без спроса в нее,
Царить над Китаем, Дамаском и Румом хотел?
Обрызгали маки зари облаков белизну,
Все сердце в крови, где же нож, что в него я воткну?
Лицо твое бело, похоже оно на луну.
Как ветка иссохшая, листья к тебе протяну,
Ресницами пыль снять с подола любимой хотел.
Надвинулось горе горою, и сумрак настиг,
О муках поведать позволь, удели мне хоть миг,
В скитаниях, о госпожа, мой порыв не утих.
Ты меч обнажила, от рук погибаю твоих,
Ах, кровью истечь я, тобою гонимый, хотел.
К гранату возможно ль, чтоб яблони ветвь привилась,
С твоею душа моя неразделимо слилась?
Тоскует Машраб, на страдальца взглянула б хоть раз.
С мольбою взываю к прекрасной, любовью томясь,
Во прахе лежать, чтоб прошла она мимо, хотел.
 

* * *

 
В любви признаюсь,– и душа, объятая огнем, сгорит.
Открою тайну, не дыша,– мой дом и все, что в нем, сгорит.
Едва осмелюсь я тайком «о милая» произнести,
От наслажденья мой язык истлеет угольком, сгорит.
Скажи мне, с чем твою красу, твои достоинства сравнить?
Язык мой нем, и мысль моя, пылая день за днем, сгорит.
Нет злей мученья, чем с тобой, о милая, в разлуке быть,
От искры вздохов небосвод, таящий град и гром, сгорит.
Я гибну, ты же не придешь, не спросишь о моей судьбе.
Горька обида, боль горька, от воплей грудь костром сгорит.
Ты скорбь Машраба, боль его не вправе сравнивать ни с чьей,
В день Страшного суда вздохну, и рай в огне моем сгорит.
 

* * *

 
В горе я дни, небосвод разъяренный, влачу – по вине твоей!
Кровь из очей я ночами бессонно точу – по вине твоей!
Где я достаток мой, в прах разметенный, сыщу – по вине твоей?
В свежем саду я, как ствол оголенный, торчу – по вине твоей!
Где ни пройду я – «дод, дод!» исступленно кричу – по вине твоей!
Я – соловей средь пустынь. Ни гнезда, ни приюта – нет у меня!
Совы ютятся в развалинах зданий, руины – нет у меня!
Кров мой родимый! Тропинки туда ни единой – нет у меня!
В свежем саду я, как ствол оголенный, торчу – по вине твоей!
Где ни пройду я – «дод, дод!» исступленно кричу – по вине твоей!
С верными прежде мне – духом и силой моей – разлучили меня!
С ясными веждами – другом и милой моей – разлучили меня!
С тем, что надеждами душу дарило мою,– разлучили меня!
В свежем саду я, как ствол оголенный, торчу – по вине твоей!
Где ни пройду я – «дод, дод!» исступленно кричу – по вине твоей!
Так никогда да не будет терзаться никто во вселенной!
Так средь пустынь да не будет скитаться никто во вселенной!
Тьмой да не будет такой облачаться никто во вселенной!
В свежем саду я, как ствол оголенный, торчу – по вине твоей!
Где ни пройду я – «дод, дод!» исступленно кричу – по вине твоей!
О, приведешь ли ты солнце желанное, господь мой, ко мне?
Зажжешь ли счастья звезду долгожданную ты мне в вышине?
Сил дай Машрабу труды неустанные творить в тишине!
В свежем саду я, как ствол оголенный, торчу – по вине твоей!
Где ни пройду я – «дод, дод!» исступленно кричу – по вине твоей!
 

* * *

 
Ждал всю ночь я. Мне на очи сна услада – не пришла,
Солнце дня, светило ночи, дум отрада – не пришла!
Мед несла другим, ко мне же с чашей яда – не пришла,
Даже полная измены и разлада – не пришла,
Будто знать меня и видеть ей не надо,– не пришла!
Дни свои в селеньях горя одиноко я влачу,
Болен я, от черной хвори смертью сердце излечу,
Но еще хочу молиться лика милого лучу!
Виночерпий, дай упиться! Я забвения хочу!
Цвет пиров, жасмин земного вертограда – не пришла!
День за днем в тоске блуждаю, нелюдимая,– ты где?
Я взываю и рыдаю: о любимая, ты где?
Где живешь ты – я не знаю, о незримая,– ты где?
Сердцу моему родная, мир души моей,– ты где?…
Ты укрыть меня от злого бедствий града не пришла!
Душу море пламенное жжет мне… Потуши! Приди!
Милостью прославленная, милость соверши – приди!
Сада счастья жительница, радость, поспеши,– приди!
О моя властительница, шах моей души,– приди!
Сердце ржа мне съела. Ты же кинуть взгляда не пришла!
Жил я, в плен любовью взятый, и про грех я свой не знал.
Что убить меня пришла ты, я – о, боже мой! – не знал!
Что звезда моя к закату никнет, кроясь тьмой,– не знал!
Что свой меч уж занесла ты над моей главой – не знал!
Понял я: ты предстоящей казни рада – не пришла!
«О Машраб,– подвижник строго мне сказал,– в мечеть войди!
Сядь в михраб, к престолу бога взор духовный возведи!»
Я святого не обидел, гнева речь смирил в груди,
И молился я, но видел мрак и горе впереди…
Мысль о боге в душу, словно в бездну ада,– не пришла!
 

* * *

 
Я, рожденный для страданья, в мира тяготах погряз,
Мучась: где конец терзанью,– к брани прибегал не раз.
Вот он – полный лицемерья мир, душе и телу враг!
И метнул стрелу неверья я ему в зеницы глаз.
В дом вина тогда вступил я, но мученья в нем познал.
И, в мечеть войдя, застыл я, как аскет, оледенясь.
Я сто тысяч благочестий продал за кувшин вина.
О подвижник! Все на месте: мне – вино, тебе – намаз.
Магом был с отравой смешан тот напиток, данный мне,
Как Мансур, я был повешен, не ужившийся у вас.
Слава о моем безумье прогремела по земле,
Что отверг я оба мира за один свиданья час.
Кто сказал: «Машраб безумен!» – коль отрекся я навек
От скитанья по чужбине, мне представшей без прикрас.
 

МЭВЛА КОЛЫЙ

ТАТАРСКИЙ ПОЭТ

Вторая половина XVII века

ХИКМЕТЫ

 
О САМОМ ПОЭТЕ И ЕГО ТВОРЧЕСТВЕ
 
 
Говорится хикмет в год по хиджри такой:
Одна тысяча восемьдесят восьмой.
Говорится он в граде Булгар над рекой,
Говорит его грешник великий – Колый.
Беспросветно прошли мои годы, друзья,
Под глазами прорыта слезами стезя,
Дни и ночи раскаянье мучит, грызя,
Что отвечу я, раб, перед божьим судом?…
Дел, угодных всевышнему, я не свершал,
Бренный мир мои помыслы все поглощал,
Я скорблю о прошедшем, ничтожен и мал…
Что отвечу я, раб, перед божьим судом?
Был я ветром познанья и страсти носим,
До конца отдал дань я страданьям земным.
Этот мир удивителен, незаменим!
Что отвечу я, раб, перед божьим судом?
Земледелье! Достойнее нет ремесла.
Ты займись им – снискаешь сегодня почет.
Божья воля его человеку дала.
Помни: пахаря милость господняя ждет!
Земледелье священно и служит оно
Правоверным и не правоверным – равно.
Земледельцу великое дело дано.
Помни: пахаря жар преисподней не жжет!
Человеку любому в народе любом
Любо пашню своим обработать трудом;
Он умрет, но господь не забудет о нем…
Помни: пахарь всех нас благородней живет!
 
 
О БРОДЯГАХ
 
 
Упаси меня, боже, бродягою стать!
Никому не желаю я муки такой.
Без домашнего крова – от горя страдать
Человек осужден, он теряет покой.
Безразличен бродяга для прочих людей.
Тот, кто здесь обитает под крышей своей,-
Ходит в гости и сам принимает гостей,
А бродяга о том лишь мечтает с тоской.
Нет отца у бродяги, чтоб старость почтить,
Нет и матери, чтоб о бедняге грустить,
Никого – кто бы мог о здоровье спросить…
Смерть бродяги – страшней всякой смерти другой.
Жил один, и один покидает он свет,
Схоронить его некому – близких ведь нет,
В тот же день затеряется след его лет…
Вот, бедняк, умирает он смертью какой!…
 
 
О ЛЮБВИ, СТРАСТИ И НРАВСТВЕННОСТИ
 
 
Посвятил я ей душу и думы свои,
А при встрече меня не заметит она.
Я сгораю в огне безнадежной любви -
Но водой это пламя не встретит она.
В сердце сок выкипает, а ей невдомек.
Я средь тысяч других, мне не светит она.
Подошла, подожгла, разожгла уголек,
Только страстью на страсть не ответит она!
Превратился я в пепел – ей все нипочем:
Стать не хочет она ни огнем, ни лучом…
 
 
О РОДНЕ
 
 
Наших близких любовь, коль оценишь ее,
Слаще сахара паше сластит бытие.
Нет родни – вверить некому тайну свою,
Пред врагом нет соратников рядом в строю,
А в делах нет опоры в своем же краю.
Кто родни не имеет – грустит без нее.
 

* * *

 
На этот мир ты не смотри, Простором манит этот мир,
Но тщетны все твои труды,– Так злобно ранит этот мир.
Ведь все растает, как туман, И, как невесты лик и стан,
Нарядом, маскою румян Тебя обманет этот мир.
Он скажет: истину забудь, Прикажет в сторону свернуть,
На свой несправедливый путь Тебя потянет этот мир.
Нас в этом мире ждет одно: Всем лечь в могилу суждено,
Мы все исчезнем все равно… Недобрым занят этот мир!
 

БАЙРАМ-ХАН

ТУРКМЕНСКИЙ поэт

Конец XVI – начало XVII века

СГОРИТ

 
Из сердца вырвется огонь – мои уста спалит,
В себе я спрячу тот огонь – моя душа сгорит.
Язык мой – пламенный очаг, рассыпал искры слов,
Лишь о любви заговорю – и мой язык сгорит.
Иссохло тело от тоски, я весь окостенел.
В огне разлуки плоть моя обуглится, сгорит.
Неумолимо сердце жжет пылающая страсть,
Любовь отнимут у меня,– и жизнь дотла сгорит.
С тобою разлучен Байрам, как соловей, скорбит.
Из сердца вырвется огонь – родимый край сгорит!
 

РУБАИ

 
1
 
 
В чужом краю скитается Байрам,
Пьет воду со слезами пополам.
Кто на тоску обрек его, о боже,-
Пусть пленником печали станет сам!
 
 
2
 
 
Моя отрада, свет моих очей,
Проходит мимо, тополя стройней.
И если я догнать ее не в силах,
Хоть ты, о сердце, поспешай за ней!
 
 
3
 
 
Словами веры я не обольщен,
Безбожниками я не возмущен.
Мечети, храмы – разве это важна, Магометанин я или крещен?
Меня к себе приблизила вначале,
 
 
4
 
 
Слова твои как музыка звучали,
Но вдруг ты замолчала и ушла,-
И ввергнут я в безмолвный мир печали.
 
 
5
 
 
Решиться на разлуку трудно мне,
Твою погладить руку трудно мне.
Хочу тебе поведать о страданьях,
Но высказать всю муку трудно мне!
 

О, ЕСЛИ Б!

 
О, если б мог я все напасти любимой на себя принять!
О, если б мог я силой страсти печаль души ее унять!
Пока лицо ее увижу – кровинки нет в лице моем.
О, если б выпало мне счастье сто раз на дню ее встречать!
О, если б все ее заботы уделом сделались моим!
В моей бы это было власти – свое здоровье ей отдать!
Могу ль представить, что изранен, скорбит бесценный мой рубин?
Пусть лучше рвут меня на части, пусть мне от сотни ран страдать!
Готов принять ее напасти. Но если б и она могла
Недуг любви, хотя б отчасти, мучитель милый, испытать!
 

ЕСЛИ Я НЕДОСТОИН ТЕБЯ

 
Как могу, о неверная, жить, если я недостоин тебя?
На престоле любви не царить, если я недостоин тебя!
Я тебе не союзник теперь? Так отныне врагом моим стань!
Нашей дружбы оборвана нить, если я недостоин тебя.
Говорят, что любовь принесет избавленье от тяжких цепей,-
Все равно мне свободным не быть, если я недостоин тебя.
Очарован тобою навек, хоть тобою отвергнут Байрам.
Как могу, о неверная, жить, если я недостоин тебя?!
 

САЛЫМ ТУРКМЕН

ТУРКМЕНСКИЙ поэт

XVII век

РУБАИ

 
О жизнь! Ты сердце ранила тоской. Что делать?
Я проливаю слезы день-деньской. Что делать?
Держал сокровище в руках – ладони пусты.
От слез моих кипит простор морской. Что делать?
 

ИЗ ПОЭМЫ «ЮСУФ И ЗУЛЕЙХА»

 
Господи! В этой кумирне я пьян без вина,
Вместо молитвы любимых шепчу имена.
Мир бы померк, если б в мире красавиц не стало,
Сколько на них ни смотрю – все глазам моим мало!
Слезы роняю, как в землю бросаю зерно,-
Но лишь колосья рыданий сбирать мне дано.
В сердце взлелеял я саженец – образ милой,
Корни его в мои кости впиваются с силой.
Как бы мне ни было больно, я все претерплю,
Чем безысходней страданье, тем больше люблю!
В лоне души моей скорбной, испив ее соки,
Вырос из нежного саженца тополь высокий.
Ввысь, прямо к небу, вознес он корону ветвей,
И обрывает все связи с душою моей.
Но все равно я ему благодарен, как прежде,-
Жил я в чудесных мечтах и в тревожной надежде.
Может, сойдет откровенье любви на меня,
Может, дождусь я когда-нибудь светлого дня!
Господи! Ради услады владыки святого
Счастье любить мне даруй, не прошу я иного!
Молод покуда я, страсти исполнена грудь -
В царстве влюбленных на истинный выведи путь.
Годы состарят – в любви приумножь мои силы
И помоги мне в любви – на пороге могилы.
В час, когда смерть к моему изголовью придет,
Ты, о любовь, укрепи моей веры оплот.
Если из бренного тела душа отлетела -
В землю любви положите печальное тело.
Птица души моей вновь оживет от любви,
Только возлюбленной имя одно назови.
Так мою душу свяжи неразлучно с любовью,
Чтобы любовь стала жизнью, и плотью, и кровью.
Пусть я умру, но вовеки пребудет любовь!
Значит, из праха и я воскресать буду вновь.
Душу мою подними на крутую стремнину,
Где она слиться с любимой должна воедино!
 

ВАРЛААМ

МОЛДАВСКИЙ поэт

Ок. 1590-1657

СТИХИ К ГЕРБУ МОЛДАВСКОГО КНЯЖЕСТВА

 
Если увидишь ты знак – мощную голову бычью,
Не удивляйся тогда этому грозну величью,
Ибо для сильного сила только и есть воплощенье,
Ибо для славного слава – только и есть украшенье.
Ярого зубра глава – молдавским князьям-господарям
В знак силы и славы сей герб волей господней подарен.
Отколь достославны князья ко славе свой путь проложили,
Оттоле и славны дела и начал и князь наш Василе.
Насколь укрепит он закон над подданными своими,
Настоль бессмертию он вручит свое княжее имя.
 

* * *

 
Буря подъемлет вокруг море большими волнами,
Еще беспокойнее мысль людская между делами.
Боязнь и забота не столь тревожно стоят при начале,
Насколько тревога и страх свершенья всегда ожидали,
Начало благое, оно желанье обозначает,
Но только свершенье дела добром настоящим венчает.
Благословенною будь, господняя, божия сила,
Что, давши начало делам, во благо бы их завершила.
 

ДОСОФТЕЙ

МОЛДАВСКИЙ ПОЭТ

1624-1693

* * *

 
Строя миром крепость мира,
Воздвигая братство,
Будешь вечно жить беспечно
И среди богатства.
Лучше честно жить совместно,
В братстве находиться,
Чем мечами, булавами
С вражьим войском биться.
 

МИРОН КОСТИН

молдавский поэт

1633-1691

ЖИЗНЬ МИРА СУЕТА СУЕТ И ВСЕ СУЕТА

 
Мира жестокую жизнь я воспеваю скорбно,
Среди тревог и забот нити она подобна,
Короткой и тонкой нити, почти незримо скользящей,-
Слишком лукав и обманчив этот мир преходящий.
Дни – словно летние тени, мелькают в лучах денницы.
Минувшее не настанет и снова не возвратится.
Время жизнию движет, под временем все мы ходим,
В обманчивом мире все мы слепо, как дети, бродим.
С одной стороны – время, с другой стороны – счастье
Мир вечно сопровождают, во всем принимая участье.
Счастье, когда удастся, вольно или невольно,
Нам устранить опасность и не удариться больно.
Счастье – такое названье мудрые старцы дали,
Но многих оно заставляет жить в горечи и печали.
Оно то придет, то исчезнет, судьбою людской играя,
Вместе со временем веру в земную жизнь подрывая.
Ему не сидится на месте, оно неустанно порхает.
Чего не добьешься годами, в минуту оно разрешает.
Нет ног у него, лишь крылья да руки, и потому-то
Оно на одном месте не может пробыть ни минуты.
Время, зачав государство, само же его и кончает,
Самое длинное царство оно же и обрывает.
Над всем господствует время, царит надо всем беспечно,
Вот потому ни царства и ни богатства не вечны.
Где достославные царства, величие их и сиянье?
От них лишь в древних сказаньях остались упоминанья.
Все миновало. Умер тот, кто всем миром правил.
Рассыпалось царство. Кто же надежду миру оставил?
Где славные из славнейших, где государство Ксеркса,
Где Александр Македонский, где доблести Артаксеркса,
Август, Помпей и Кесарь? Все они были бренны,
Их всех подкосило время, смело, словно хлопья пены.
Был Кир, царь знаменитый воинственностью своею
И баснословным богатством. Владел он Азией всею.
Индия и татары согнули пред Киром спину,
Но вот от него отвернулась изменчивая судьбина.
Она ему изменила, окунула в кровь головою:
«Со смертью, Кир, поцелуйся и захлебнись волною
Крови, что проливал ты, о человек жестокий,
Столько, что становился красным и Ганг широкий».
Так вот время и счастье с жизнью людской играют,
Так вот они и царства могучие разрушают.
Много людей на свете было, и есть, и будет.
Мир в своих переменах беспечным всегда пребудет.
Все в этом мире бренно – каждому свое время:
Время придет и всех нас сбросит с себя, как бремя.
Сейчас, живущие в мире, умерших мы вспоминаем,
О нас же вспомнят другие, когда мы по умираем.
Родившийся умирает, умрет и станет золою,
Из мира, словно в ворота, все мы уходим толпою.
Сегодня гордишься величьем, сегодня ты сильный, славный.
А завтра печальный, сирый, обиженный и бесправный.
О человек, ты станешь глиной и легкой пылью,
Изгложут плоть твою черви, рожденные мерзкой гнилью.
Так помни же, человече, кто ты среди жизни бренной,-
Ты можешь сравниться только с пустой, безымянной пеной.
Одно поддержать нас может: когда мы сменим обличье,
На небесах найдем мы и счастье свое, и величье.
 

ШАВКАТ БУХОРОИ

ТАДЖИКСКИЙ поэт

XVII век

КАСЫДА

 
Я оперенье снял с себя, снял в цветнике наряд,
Я предал пламени гнездо и свой оставил сад.
Страсть привела к дороге зла – не повернуть теперь,
И, ворот в горе разорвав, открыл я в сердце дверь.
У друга моего глаза росу печально льют,
И я пошел на тот базар, где солнце продают.
О праведник! Я не упал – Всевышнему хвала! -
Хотя за пазухой бутыль и поступь тяжела.
Сулило небо помощь мне в беде моей – и вот
Я кинулся в волну вина, упал в водоворот.
Кто из идущих мог сказать, что я в пути отстал?
Я мусульманином в церквах, кяфирем в Мекке стал.
Ладонь досады про запас сгодится – где-нибудь
Коснусь я лба и вспомню, с чем ушел я в дальний путь.
Никто не вспомнит мой приход, уход не вспомнит мой:
Приду, прикрыв лицо полой, уйду ночной порой.
Огнем смятенья мне гореть, как свечке, суждено,
Я хлынул через край себя, как пьяное вино.
Когда б не цепь забот, не бед неодолимых тьма,
О, сколько раз переступил я твой порог, тюрьма!
Я не желаю птицей быть, влачащей гнет тенет,
Из цветника на крыльях мук я ринулся в полет.
Увы, не терпит грубых слов высоких дум покой,
Я – буква малая и стерт из памяти людской.
Свободолюбия плечу одежды груз тяжел,
Из воздуха я сшил халат и прочь нагим ушел.
Мне страсть указывала путь к итогу моему,
И вот по улице цепей я двинулся в тюрьму.
Меня повергли ниц слова, рожденные во зле,
Их груз, в ушах моих застряв, прижал меня к земле.
Я, голубь трепетный, крыло в песках безумья сжег,
Но лань явилась – и меня унес ее прыжок.
Я – муравей. Чтоб Сулейман не растоптал зазря,
Обрел я крылья, обманув лукавого царя.
Чтоб щедрость обошла меня и не замкнула в круг,
Я, став монетой доброты, ушел из щедрых рук.
Я слабостью сломил судьбу, швыряющую ниц,
Я взглядом стал и ускользнул, ушел из-под ресниц.
О странах, где и ветра вой звучит, как дивный стих,
Я расскажу, чтоб знала ты, зачем покинул их.
Я был стихом – другим стихам сравняться ли со мной?
В «Диван» небесный я вошел – и не вошел в земной.
Для розы пенье соловья и ворона – одно,
Ушел я – с ними в бой вступать казалось мне смешно.
Враги – величье и тщета, а жертва спора – я,
Пришел – копьем, ушел – дождем, стекающим с копья.
С тех пор как в мире гебров я и в мире мусульман,
Все беды света мне видны и траур разных стран.
Спросили дорого с меня – спросили солнца жар,
Когда пришел бальзам купить к неверным на базар.
Росою напоил я сад, чтоб мог он вновь цвести,
И солнце унесло меня в сверкающей горсти.
Под тяжестью моей любви ссутулилась спина -
Так, значит, урожай двойной мне дали семена.
Из жалких щепок смастерив для жарких бурь челнок,
Пронзенный в грудь, отплыть от рук, от губ твоих я смог
Нужны ли кровь и плеть моя разящему мечу?
Пройти, не вмешиваясь в бой, меж воинов хочу.
Но цепью связаны одной Глаголящий и я:
С ристалища я уходил, на землю кровь струя…
 

* * *

 
Уходишь ты – и без тебя с вином враждует кубок мой,
Мечтает хрупкая бутыль столкнуться с каменной стопой.
Я разрисую сердца дом, найду необычайный цвет,
Как яркой краскою, его окрашу влагою хмельной.
Я – искра, волею твоей в холодный камень заключен,
В его прожилках я живу, по мой не остывает зной.
Я весел был – но сто забот веселью ставят сто преград,
Под камнем горести душа травинкой гнется полевой.
Я мир спалил, но пламень был лишенным цвета, словно взгляд,-
Никто из смертных не видал бушующий пожар земной.
Но тем утешься, о Шавкат, что ты – цветущих мыслей сад
И в нем, подобно соловью, твое перо звенит струной.
 

* * *

 
В твоих глазах кувшин с вином и пьющий соединены,
В них колыбельные живут и созданные ими сны,
Их прелесть плавит, словно воск, булат, прославленный в веках,
В них дом, лавиной стертый в прах, и грозный сель сопряжены,
Они – два зеркала, и в них мир восхищенный отражен,
В них и огонь и мотылек, в огонь летящий с вышины,
В них капли жертвенный приход к безмерности морских широт,
В них океана глубина и жемчуга из глубины,
В них мира знаемого круг, в них все связующая цепь,
Где степь и в ней гнездо с птенцом в одно звено сочленены.
Шавката строго не суди, он пьет вино из глаз твоих,
Он пьян, безумен, он влюблен, он пьет – и нет на нем вины.
 

* * *

 
К дверям кумиров я пришел, в оковы верности одет,
Пришел муслином торговать в страну, где правит лунный свет;
От страстных рук моих ушел сегодня стройный кипарис,
Я – бедный голубь, горло мне сдавило ожерелье бед;
Благоразумный мотылек прочь от жаровни улетел,-
Как жаль, что он ушел от тех, чей в пламени исчезнет след;
Шавкат, смири себя, уймись, не сетуй на холодный век,
Он – не цветок, не запах – ты, и от него исхода нет.
 

* * *

 
От зависти к твоим губам пить перестал росу бутон,
Сгорела роза от стыда – был ею сад воспламенен,
Увидевши, как ты с лица отбросила волну кудрей,
Спеша, отбросил тень шатер, чтоб путник не был ослеплен.
 

* * *

 
Тот, кто находит вкус в крови, кому убийство нипочем,
Кто дружбу водит весь свой век не с чашей звонкой, а с мечом,
Тот столько в мир приносит зла, такую ненависть несет,
Что даже капелька росы враждует с солнечным лучом.