Текст книги "Поэзия народов СССР IV - XVIII веков"

Автор книги: Месроп Маштоц

ИСМАТИ БУХОРОИ

ТАДЖИКСКИЙ поэт

? – 1426

* * *

 
Если душа от рожденья не терпит насилья и зла,
Помни всегда, что дворец богача для тебя кабала.
Помни, что черствого хлеба кусок со стола своего
Кажется слаще, чем розовый сахар с чужого стола.
В жизни, как птица Хумай, удовольствуйся костью одной.
Мухой на мед подлецов не лети, а трудись, как пчела.
Знай – все сокровища мира не стоят зерна ячменя.
Пусть во дворце нищеты и твоя раздается хвала!
Разум спросил я: «О мудрый, деяний творец,
Мыслей великих основа, вселенной венец!
Если ты в силах,– ответь на вопрос: почему
Редко для добрых сердец отмыкают ларец?
Славный мудрец не получит вовеки того,
Что без труда получает презренный глупец?
Щедрому – жизни его не подарит эмир?
Грудами золота жалкий владеет скупец?
Труженик черствою коркой насытиться рад,
А подлеца и льстеца пригласят во дворец?»
 

БАДРАДДИН ХИЛАЛИ

ТАДЖИКСКИЙ поэт

? – казнен в 1529 г.

* * *

 
Лишь приподнимешься, блестя, ты в ранний час на ложе,
Украсит все небесный свет, и ты украсишь тоже,
Прекрасней каждой розы ты, стройнее кипариса.
Какое благо красота и эта нежность, боже!
Сказала ты – мне жизнь отдай, свое сожги ты сердце.
Они твои, вели – и все свершу я для пригожей.
Иль ты душа? Она во все проникнет и исчезнет.
Иль жизнь? Ведь ей возврата нет. Быть с ней желаешь схожей?
Когда б, нарцисс, ты первый взгляд ко мне склоняла утром,
То это – ведай ты – всею мне было бы дороже.
«Быть одному – какая боль, какое это горе!» -
Так стонет сердце в дни разлук, а ты все строже, строже.
Ты на балконе, может быть, блеснешь лупою нежной.
Все бродит Юный Месяц, ждет, глядит,– к тебе не вхожий.
 

* * *

 
Все, влюбленные в красавиц, к ним стремлением полны,
Но красавицы сильнее во влюбленных влюблены.
Красота горда любовью, красотой горда любовь.
Это так: они друг с дружкой вечной страстью сплетены.
Если шип хотя немного колет ножку соловья,-
Розы рвут свои одежды, от отчаянья больны.
С первых дней творенья с милой слит я; рта ее рубин
И мой жемчуг страсти, знаю, были вместе рождены.
О соперник, не завидуй! Ведь воители любви
Бросят все, с одной любовью распрощаться не вольны.
Хилали, уже согбенный! Ты о милых не тужи:
Ведь к твоей душе отныне души их устремлены.
 

* * *

 
Когда моя любимая в мой бедный дом приходит,
Страх гибели, от радости быть с ней вдвоем, приходит.
Хоть старец многоопытный твердил нам о терпенье,-
К влюбленному терпение – увы! – с трудом приходит.
Тюрчанка – о, лукавая! – какой мятеж замыслила?
Мятеж в мой разум бросивши, вновь с мятежом приходит.
Себе где встретит равную? Лишь в зеркале и встретит,
Когда глядеться в зеркало, как в водоем, приходит.
«Я – друг тебе»,– ты молвила. Хоть правда, да не верю.
В мой разум об обмане мысль – ах, все о нем! – приходит.
Ты светоч, Хилали к тебе, как мотылек, влечется.
Прогонишь прочь – уходит он; уйдет – потом приходит.
 

* * *

 
Как недуг любви осилить? Где целительные травы?
Сотни раз пронзала сердце, сотни ран болят, кровавы.
Коль о страсти к черным взорам расскажу я скалам,– знаю,
Даже сердце скал недвижных потечет струею лавы.
Насмотреться ли мне вдосталь на тебя двумя глазами?
Глаз я тысячу желаю, чтоб впивать твои отравы.
О луна! Тебя сравню ли хоть с одной из всех прекрасных?
Мельче звезд они, а месяц пред тобой не сыщет славы.
Ну, зачем ресниц кинжалы ты в меня всегда вонзаешь?
Лишь взгляни,– и я повержен, хватит этой мне расправы.
О, как прелесть быстролетна! Улыбнись же мне призывно.
Дважды юности не будет, властны времени уставы.
Коль зажгла ты пламень в сердце Хилали,– побойся: как бы
И в тебя не пали искры,– искры пламени лукавы.
 

* * *

 
О луна! Сегодня праздник,– всем открыта взглядам ты.
Бровь – дугой! Равна с луною праздничным нарядом ты.
Счастье всем, тебя узревшим в свете праздничной луны!
В ликованье тот, с которым в светлый праздник рядом ты.
Все идут в твой округ, словно в область праздничных молитв.
Тут и я в мольбах весь праздник: ведь за этим садом ты.
Все бессменно в этот праздник чтеньем заняты молитв,
А в моих словах бессменно бродишь сладким ядом ты.
Коль стрелу ты с лука брови бросишь в грудь мне,– эта грудь
Будет брови благодарна: ведь во всем отрада ты.
В это праздничное время все в прекрасных влюблены.
Мне не надо их, мне блещешь вожделенным кладом ты,
Весел праздник, одаряют все рабов своих. Твой раб –
Хилали, его за верность приведи к наградам ты.
 

* * *

 
Ах, дружна, моя подруга, ты с другим! Увы, увы!
Ты с соперником в беседе – только с ним,– увы, увы!
Мне дала навеки слово, слово верности,– и вот
Беспощадностью твоею я томим,– увы, увы!
Ты, что сумрак обращала для меня в лазурный день,
Скрывшись, день мой обратила в черный дым,– увы, увы!
Хоть к тебе мой влекся разум и к тебе неслась душа,-
Ты угрозою явилась нм самим,– увы, увы!
Я взывал: не попадайся, дух мой, в сеть ее кудрей!
Все ж он, бедный, оказался уловим,– увы, увы!
Как жемчужины, внезапно из моих распались рук
Знанья, что сбирал я много лет и зим,– увы, увы!
Хилали среди красавиц был почетом окружен,
Но его мы посрамленным ныне зрим,– увы, увы!
 

АБДУРАХМАН МУШФИКИ

ТАДЖИКСКИЙ поэт

Ок. 1538-1588

* * *

 
Кравчий-утро, наполнив свой кубок, пелену с окоема совлек,
Огневой померанец рассвета из-за пазухи вынул восток.
Вся земля ароматом весенним задышала и вспыхнула вдруг,
Молодым благовоньем рейхана закурился сверкающий луг.
Вот шиповника пестрые звезды без числа зажигает цветник,-
Словно сотню сверкающих пряжек нацепил он на свой воротник.
Если ночь упивается амброй своего золотого цветка,-
Жажду утра росистым дыханьем благодатно поят облака.
Пробегает пурпурное пламя по зеленому морю дерев,-
Перед ним отступают туманы, сребролунную чашу воздев.
Вот встают венценосцы-тюльпаны, гордый полк их отважен и нем,
Из зари сплетены их арканы, и на каждом – рубиновый шлем.
По ристалищу – пламенных лилий исступленный отряд проскакал,
Их плащи отливают смарагдом, и у каждой алмазный кинжал.
Засверкала из терния роза, встала зелень из праха земли,-
Ветер дал им щиты и кольчуги, чтоб в сраженье бестрепетно шли.
Костяным нестареющим гребнем он умеет легко расчесать
Непокорную челку самшита, гордых пиний волнистую прядь.
У друзей переполнены кубки, опьянели они на пирах.
Горе мне! На глазах моих слезы, на опущенном темени – прах.
Я один не дружу с небосводом, одному мне враждебна звезда.
Никогда не смеется мне счастье, мне успех не поет никогда.
Камнем в голову рок мне нацелил, уничтожил мое бытие,
Дух мой терпит жестокие муки, попирается тело мое.
Горе мне! Кто в пути оступился, пусть руки милосердной не ждет.
Да пошлет ему милость всевышний от своих безграничных щедрот!
 

* * *

 
Кататься вздумала осень по ясной быстрине,-
Листвы челны золотые доверила волне.
Так злобно клинок осенний вонзился в пышный куст,
Что роза, облившись кровью, поникла в полусне.
У солнца нет больше силы вздыматься выше гор,
И тени стали длиннее на дальной крутизне.
Каламу в руках природы подобен ивы лист,
И кажется странной опиской нам зелень на сосне.
Над степью молния взмыла – безжалостный стрелок.
От инея луг сверкает, как звезды в вышине.
О, горе! В плен к Скорпиону попал небесный лал,-
Земля под бременем стужи забыла о весне.
Одна лишь ива Меджнуна, вся в нитях золотых,
Свой дар небесного света приносит тишине.
Вот вихрь-купец к нам причалил из гавани ветвей,
Привез парчи драгоценной в своем резном челне.
Тетрадь зеленая сада вчера была крепка
И вдруг сегодня распалась. Зачем? По чьей вине?
 

* * *

 
Сестра, отец наш опочил,– делить имущество пора;
Муллу служить я пригласил, а ты плати ему, сестра.
По справедливости дележ: амбар с зерном нужнее мне,
Зато солому ты возьмешь, свози ее скорей, сестра.
Мужчина должен мягко спать, тюфяк ты отнесешь ко мне,
А ты в ночи должна вздыхать,– стеная, слезы лей, сестра.
Тамбур и кольца долг велит мне, при разделе, взять себе,-
Послушай, как тамбур звенит,– печаль свою развей, сестра
От пола и до потолка пространство мне принадлежит,-
Себе возьмешь ты облака, луна тебе нужней, сестра.
Мы чтить усопшего должны, я на могилке посижу:
Купи халвы, пеки блины, корми моих гостей, сестра.
 

ШАХ-ИСМАИЛ ХАТАИ

АЗЕРБАЙДЖАНСКИЙ ПОЭТ

1485-1524

Б A X А Р И Я

Отрывок из поэмы «Дех-наме»

 
Пронеслась зима, весна пришла.
Мак зацвел, и роза расцвела.
Подымают птицы крик любви.
Вновь огонь любви горит в крови.
Мир луга и рощи расцветил
И уста молчания открыл.
Тополь полы уронил в реку,
А кукушка вновь поет «ку-ку!».
На лугу бутоны, смеясь, стоят,
И оскалил зубчики в смехе гранат.
О муках разлуки запел соловей,
Дождь апрельский падает в волны морей
И горою жемчужин ложится на дно.
И журавль расправляет крылья весной,
Сокол бьет в облаках журавля на лету.
Тень от яблони белой глядит в высоту,
Издеваясь над облаком и луной.
Плачут тучи апрельские над землей,
И стотысячный хор соловьев гремит.
Гулко птица Гумири в листве говорит.
Опьянела фиалка, вина хлебнув.
Виснет тыква, как аист шею согнув.
Наполняют воздух крики птенцов,
Словно школу– пенье учеников.
Плащ земли тысячецветный горит,
И дождем червонцев листва дрожит.
Над водою склонились левкои в цвету,
Ясень вскинул руки свои в высоту,
Чтобы в шумной зеленой рубахе плясать,
Чтобы золото разом горстями бросать.
Сидит под черешней моя луна -
Как луна между звездами, блещет она.
В десять тысяч кафтанов оделись луга,
На жасминах одежды белы, как снега,
И сверкают цветы плодовых ветвей,
Словно руку волшебную вздел Моисей.
А цветы обрызганы теплым дождем,
И нарцисс в полудреме стоит перед сном.
Плещут розы в лиловых отсветах зари,
Как зрачки лиловые птицы Гумири.
И цветок на рассвете закрыл лицо,
Чтобы утренний ветер не бил в лицо.
На лугах многоярусная роса,
А в атласном небе сияет слеза
Золотой звезды – тельца Первин.
И гордится статностью тополь долин,
И розы благоуханьем полны.
Проповедники лугов и весны -
Соловьи с ветвей, как с мимбаров, поют.
По лугам во все стороны воды текут.
У нарцисса сон струится в глазах.
Дремлют маки с коронами на головах,-
И они не нуждаются в главаре.
Нивы косу колосьев плетут на заре
И дыханье амбры ветру дарят.
За садами ручьи по камням гремят,
Лани с гор сбегают на водопой.
Мак в садах зажигается лампой ночной:
Он влюбленному в сердце вжигает клеймо,
Где качаются тополи в неге немой,
Истомой и нежностью напоены.
И роса в лепестках блестит от луны,
Словно в райском бассейне воды
«Зем-Зем». Зеленеет, алеет садовая сень.
Черный кряж чалму снеговую снял.
Поднял шашку Сусан, а ива – кинжал,
Чтоб вонзить их в того, кто не рад весне.
Свищут жаворонки в голубой вышине,
Им воркуют голуби в унисон.
Ветер утренний амброю напоен,
И под ветром дрожат на ветвях листы.
Перелетные птицы кричат с высоты,
Широко в облаках раскрывая крыла.
Гуси, лебеди, соколы, перепела,
Аисты, жаворонки, журавли
Вереницами пролетают вдали.
Над горой куропатка взлетает, смеясь,
Совы кричат, что бог среди нас.
Раскрываются губы первых цветов,
Птицы свищут в цветах на сотни ладов.
Жеребцы молодые визжат в табунах,
Ястреба жеребцами ржут в облаках.
Овцы идут, как река, в пыли.
Кочевать на эйлаги семьи ушли.
Все кругом стало алым, как кровь врага.
Выбегают серны с гор на луга,
Козы дикие друг за другом бегут,
О козлятах мечтают, приплода ждут.
Тополь встал среди луга, строен, в цвету,
Чтоб даль созерцать и глядеть в высоту.
Стала невестой дочурка цветка,
И фата ее розовая легка.
Оленихи детей уложили спать
И потом убежали тихонько гулять.
Свой послед в полях оставляет лань,
Чтоб мускусом пахла весенняя рань.
Высоко в облаках журавль кричит,
На десятки верст его крик звучит.
Почернело сердечко Багры Гара,
Лишь она услыхала полет орла.
Молодые птенцы впервые летят.
Оленихи в зарослях кормят телят.
Вылезают драконы погреть бока,
Туры горные сбрасывают рога.
Над каждым цветком жужжание пчел.
Собирать зерно муравей пошел.
Высыхает под солнцем сырость кругом.
Платье шелковой радуги блещет огнем.
Прыгая по росистым ветвям,
Тихо чирикают воробьи по ночам,
Листья тихо дрожат на ветвях вокруг –
Тот похож на стрелу, а другой – на лук.
Попугай начал мудро и сладостно петь,
Заколдовывая птицелова и сеть.
Все птицы вернулись из дальних краев
И на старые гнезда уселись вновь.
 

ГАЗЕЛИ

* * *

 
До сотворения мира началом начал был я,
Тех, кто камней драгоценных ярче сверкал, был я.
Алмаз превратил я в воду, она затопила мир.
Аллахом, который небо и землю зачал, был я.
Потом я стал человеком, но тайну свою хранил.
Тем, кто в сады аллаха первый попал, был я.
Я восемнадцать тысяч миров обойти сумел.
Огнем, который под морем очаг согревал, был я.
С тех пор я узнал все тайны аллаха, а он – мои.
Тем, кто истины светоч первым познал, был я.
Я Хатаи безнадежный, истины свет постиг.
Тем, кто в неверном мире все отрицал, был я.
 

* * *

 
Говорит: уходи! Ты лишь горе и боль мне принес.
Пожелтело лицо от кровавых, от огненных слез.
Я всегда представляю тебя молодым и прекрасным.
Мое сердце с твоим навсегда, мой жестокий, срослось.
Если горя клинок пополам твое тело разрубит -
Знай, что вместе с тобою погибнуть и мне довелось.
Ты меня не ищи – я с тобою везде неразлучна,
Я полна твоих мыслей, страстей неуемных и грез…
Говорит: уходи… Как уйду я от взгляда газели?
Как любовь обойду – предо мною она, как утес!
Берегись, Хатаи! От горячих очей тонкостанной
Стать бы тонким, как волос гордячки, тебе не пришлось!
 

* * *

 
Душа моя, жизнь моя,– счастлива будь!
Простимся,– в далекий собрался я путь…
Душа моей плоти умершей,– живи!
Со мною пришлось тебе горя хлебнуть!
Немало я пролил и крови и слез,-
Прости меня, милая, не обессудь…
Тоска, словно черные кудри твои,
Мешает мне нынче на солнце взглянуть.
Я видел толпу возле окон твоих,-
И горько мне стало, и дрогнула грудь…
Пускай я погибну – ты вечно живи!
Но мученика Хатаи не забудь!
 

* * *

 
Я ныне властитель державы любви!
Тоска и беда – вот визири мои.
В костях моих мозг, словно воск, растопился,
Огонь поселился в безумной крови!
Чертоги мои попирают Фортуну.
Я воин – меня не пугают бон!
Орел я, парящий над лезвием Кафа,
Завидуют песням моим соловьи.
Халладжа Мансура веду на цепи я…
О мир! Хатаи властелином зови!
 

ХАБИБИ

АЗЕРБАЙДЖАНСКИЙ ПОЭТ

Конец XV – начало XVI века

МУСАДДАС

 
Я возлюбленную встретил: радостной была она,
По плечам волос струилась ароматная волна,
Заплетаемая в косы. В них, бессилия полна,-
Видел я,– была, как узник, чья-то жизнь заключена.
«Кто несчастный узник этот?» – я спросил.
Она в ответ: «То плененная арканом кос моих – душа твоя».
И бровей лукоподобных я увидел гордый взлет.
Шапку сняв, опа смеется, амбру на голову льет.
Лик ее, с луною схожий, мимо глаз моих плывет,
И на нем, дразня собою, ярко родинка цветет.
«Это что здесь за примета?» – я спросил.
Она в ответ: «Это след от взора скрытых ран твоих – тоска твоя!»
Видел я: рубин бесценный прилипал к ее губам,
Локон в мускусе хотанском страстно льнул к ее щекам,
Жемчуг ластился наджафский к нежно-розовым ушам.
Вдруг услышал я, как что-то падает к ее ногам.
«Сердолик Йемена это?» – я спросил. Она в ответ:
«То струится кровь из сердца, как родник,– то кровь твоя».
И в саду, сама как роза, дева розовая шла,
И в подол ее деревья осыпали без числа
Яблоки, миндаль, гранаты… Все красавица взяла.
Но в саду лица любимой птичка грустная жила.
«Что ж грустит певунья эта?» – я спросил.
Она в ответ. «Птичка, что поет средь сада черт моих,– душа твоя».
Взгляд за взглядом – точно к свету, я стремился к ней опять,-
От нее и самый мудрый сумасшедшим может стать,
Сто колодцев вавилонских ей легко заколдовать!
«Ямочка на подбородке – это что, позволь узнать?
Не колодец ли без света?» – я спросил. Она в ответ:
«То, что кажется темницей для других,– жилье твое».
Кипарис мой! К ней, сверкая, лился слез моих ручей,
Был я к родине прикован всею зоркостью очей,
От ее благоуханья грудь дышала горячей!
Смоль ее кудрей блестящих – томный бред моих ночей.
Я в огне! «Что значит это?» – я спросил. Она в ответ:
«Вот свершение мечтаний молодых – судьба твоя».
На лугу своей постели, как нарцисс, проснулась ты,
В прорези твоей рубашки раскрываются цветы,
Озарился я лучами светозарной красоты!
На цветке увидев точку: «Это уст твоих черты
Иль видение поэта?» – я спросил. Она в ответ:
«Хабиби, ты прав: и это только стих, мечта твоя!»
 

ГАЗЕЛИ

* * *

 
Богиня! Если для тебя не растерзал я грудь,-
Мне саваном рубаха будь, мой дом могилой будь?
И если лунный блеск волос забуду за столетье,-
Вползи в мой череп, скорпион, сам покажу я путь.
Роса упала. Выйди в сад, цветами полюбуйся:
Алмазом каждый лепесток старается блеснуть.
Я издевался над людьми, сраженными любовью…
Безумец! Как бы мне за то слез не пришлось смахнуть.
Покоя нет для Хабиба, он смотрит на лилею -
И каждый волос дыбом встал, чтобы шипом кольнуть.
 

* * *

 
Утренний зефир мечтает о твоих кудрях,
Я, как пыль, лежу покорно у тебя в ногах.
О красавица! Страдаю, стеснена душа,
С той поры как я мечтаю о твоих губах.
С той поры, как я увидел кудри и глаза,
Сердце плачет и вздыхает, в нем печаль и страх.
Кудри, брови и ресницы, родинки твои
Со стихами из Корана я сравнил в мечтах.
Стрелы всех твоих насмешек мне вонзились в грудь,
И любовью опозорен буду я в веках.
Страшный суд, землетрясенье – вот какая ты!
Увидав твой стан прекрасный, я хожу в слезах.
Хабиби пленен тобою! Пусть горька любовь,
Вместо слез, алмазы блещут у него в глазах!
 

ФИЗУЛИ

АЗЕРБАЙДЖАНСКИЙ ПОЭТ

1498-1556

* * *

 
Падишах золотой земли подкупает людей серебром,
Он готовит полки для захвата другой страны,
Сотней козней и хитростей он побеждает ее,
Но и в этой стране нету радости и тишины.
И в тот гибельный час, когда рок совершил поворот,
Гибнет сам падишах, и страна, и мильоны людей.
Посмотри: это я властелин, дервиш, сильный войсками слов,
 Громоносное слово – источник победы моей.
Видишь, каждое слово мое – великан, что из истины силу берет;
Если слово захочет, будут море и суша покорны ему.
И куда б я его ни послал, слову чужды почет н казна;
Слово, взявши страну, никого не заточит в тюрьму.
Все стихии вселенной слово мое не сотрут,
Не раздавит его колесо вероломной судьбы.
Пусть властители мира мне не даруют благ:
У меня в голове есть корона скромной моей резьбы.
Я свободен во всем! Кто б ты ни был, слушатель мой,
Ты не должен за корку хлеба преходящему быть слугой.
 

ГАЗЕЛИ

* * *

 
О мой друг, если из-за тебя станет мир мне злым недругом вдруг,
Не беда – мне довольно тебя. Ты одна мой единственный друг.
Ведь когда я отдался любви, я совета друзей не просил,
Худший враг мой не мог превзойти мной самим причиненных мне мук.
Но душа не страшится скорбей, телу страшная боль не страшна,-
Телу-праху, душе неживой незнаком перед болью испуг.
Радость встречи не мог я познать, расставания скорбью смущен,
Но зато сделал светлой и тьму мне зулмат безотрадных разлук.
О садовница! Дымом, золой стали розы следов для меня,
Пепелище – мой горький удел, твой удел – вешний сад, пышный луг.
Меч соблазна она занесла, натянула на лук тетиву,-
Сердцу смерть принесет этот меч, мне тоску принесет этот лук.
Физули! Отлетела душа – я с дороги любви не сошел;
На плите напишите мне: «Страсть его заключила в свой круг».
Бессилен друг, коварно время, страшен рок,
Участья нет ни в ком, лишь круг врагов широк,
Лишь страсть, как солнце, горяча, но безнадежна.
Кто честен – на землю упал, зато подлец высок.
Слабеет разум, совесть упрекает глухо.
Растет любовь, а с ней и горе,– все не впрок!
Я чужд своей стране, без родины, без правды.
Исчерчен этот мир витьем коварных строк.
Любая девушка – источник зла для сердца,
Любая бровь – как серп: смертельный завиток.
Вот мак, колеблемый зефиром,– наше знанье,
Вот отражен в воде и искажен цветок.
Желанному предел,– но сколько испытаний
И горя на пути, пока найдешь итог!
Любовь, как тара тонкий стон, неуследима,
Сам виночерпий – легкой пены маленький глоток.
Нет у меня друзей, бегу я от меджлиса,
Кто мне укажет путь? Я всюду одинок.
Морщины Физули от горя стали резче,
Вот почему он желт, вот почему поблек.
 

* * *

 
Я горем сам горел, но им не опалил тебя.
Зачем, раскрывшийся бутон, я б огорчил тебя?
Пей только чистое вино, любовью мы пьяны.
Горит в огне терзаний тот, кто полюбил тебя.
Окислить красное вино случайности могли.
Как много красок в том цветке, что оживил тебя.
Ты выйди в сад. Ни одного бутона нет в саду,
Что кровью сердца своего не залил бы тебя.
Я думал – стан твой кипарис, но что там кипарис!
Божественною красотой мир наградил тебя.
Я горе камню изолью иль локону волос,
Кому-нибудь, кто б хоть на миг мне заменил тебя.
Пока тобою я пленен, в тоску закован я,
Хочу, чтобы никто другой не получил тебя.
Любовью к чистому вину наполнена душа.
О, неужели слез поток не умолил тебя.
О Физули, твой черный рок к тебе благоволит –
Неутомимою тоской он одарил тебя.
 

* * *

 
Велишь мне ненавидеть жизнь, так бессердечна и так зла?
Полнеба вздохом я сжигал, ты мне светильник не зажгла?
С другими ты, как нежный друг… ты исцелишь любой недуг.
А что же мой смятенный дух? Что ж ты к больному не пришла?
Всю ночь душа моя кипит, поет, безумствует, скорбит,
Тревожит стоном всех, кто спит,– ужели не услышит мгла?
Я вымыл бы твое чело слезами, что текут светло.
Любимая! Все расцвело, иль ты не чувствуешь тепла?
Хранил я в тайне грусть мою, от ветреницы не таю.
Услышишь или нет,– пою. Смеешься? Очи отвела?
Не я увлек тебя, а ты страшна мне силой красоты.
Так мне ль бояться клеветы пред блеском этого чела?
Но стыд и срам для Физули – его посмешищем сочли.
Рассмотрим дело издали,– любовь-то, кажется, прошла?
 

* * *

 
О душа моя, четок не трогай, на молитвенный коврик колен не склоняй.
Не садись за трапезу с ханжами – им, усердно молящимся, не доверяй!
Преклоняя главу на молитве, ты уронишь корону свободы своей,
Будь собою самим! Лицемерным омовеньем глаза свои не раздражай!
Не ходи в их мечеть понапрасну иль истоптан ты будешь, как старый палас,
Если ж вынужден будешь войти к ним, как Менбер, так надолго ты не застревай.
А услышав призыв муэдзина, понапрасну, о друг, не тревожься душой.
Не беги за советом к аскетам! И поверь – не откроют дверей они в рай!
Средь скопленья людского в мечети возникают и ссоры, и брань, и вражда,
Пожалей свою душу живую, в суете их участия не принимай.
Проповедник неискренен сердцем: ты, внимая речам его, не обманись!
Глуп и сам, и свободную волю ты ему в легковерии не подчиняй!
Физули, в благочестии ложном ты ни правды, ни пользы себе не на идешь.
Лицемерного богослуженья ты, как можешь, для пользы души избегай.
 

* * *

 
Печалью сердце сожжено – счастливое когда-то сердце.
Свободой гордое вчера, заботами объято сердце.
Его размыл шальной поток, плотины смяв, стремит и бьет.
А ведь стояло, как чертог, во всей красе богатой сердце.
Что в чарке нравится ему, что вечно тянется к вину?
Зачем пирует – не пойму – пылавшее так свято сердце?
Вчера блистало, как хрусталь, сейчас растаяло, как воск.
Вчера негнущаяся сталь, сейчас капканом сжато сердце.
Любовь – нешуточная вещь, и сердце сделалось рабом.
Его бессонный стук зловещ, погибло без возврата сердце.
Гулял ты в Руми, Физули, блистал гармонией стиха.
Тебя сетями оплели – не вырвешь из Багдада сердце!
Я жизнью жертвовал не раз, но счастья не нашел,
Молил пощады, но в тебе участья не нашел,
Утратил все, чем обладал, стал нищим,– но и тут
Бальзама нежности твоей в напасти не нашел.
О, если бы я рассказал, как мучился тогда:
Несчастный раб вошел в чертог, но власти не нашел.
Я, как ничтожный муравей, карабкался и полз,
Но Сулеймана-мудреца, к несчастью, не нашел.
Я одинокий соловей, поющий в купах роз.
Я попугай в саду чудес, по сласти не нашел.
Вертись, фортуны колесо! Все ближе, ближе цель!
А я сапфира для твоих запястий не нашел.
Я Физули, простой бедняк. Красавица, прощай!
Я в бурю гибнущий челнок, я снасти не нашел.
 

* * *

 
Я скован, я пленен, с тех пор как увидал тебя.
Губ ослепительный цветок так украшал тебя!
Я жизнь на маленькой свече без колебаний сжег.
С душой своею до небес я поднимал тебя.
Я сердце вымою в слезах, я не забыл тот день -
В халате алом ты была, и Рахш промчал тебя.
Всегда без устали меня терзает твой кинжал.
Раскрылось сердце, как дворец! О, как я ждал тебя.
Все сердце стрелами полно, иначе бы оно
От горечи разорвалось! О, как я звал тебя!
Тогда бы я свободен был. Но в яму вновь попал,
Увидев ямочки твои. А так желал тебя!
О Физули, ты все скрывал, по ворот разодрал,
И, душу увидав твою, аллах узнал тебя.
 

ТАРДЖИБАНД

* * *

 
Принеси скорее, кравчий, чашу – в мир явилась новая весна!
Всюду зелень, воздух жизнь нам дарит, розами душа упоена!
Нечего печалиться, ведь всюду роза рассыпает лепестки,-
Все чарует, все пленяет душу, радость всей земли здесь собрана!
Вот тюльпан раскрылся, улыбнулась почка; наступили счастья дни,
Всех трава к веселью призывает,– речь ее душистая слышна.
Погляди, как ныне жизнь прекрасна,– о грядущем и былом забудь,
По саду пройдись, пусти по кругу чашу искрометного вина.
Отправляйся в сад пораньше утром, ведь теперь блаженная пора,
Посмотри, как щедро расцветает алых роз блаженная страна!
Свитки всех бутонов развернулись, стало содержанье их известно:
«Не губите розовые чаши, не губите роз расцвет чудесный».
 

* * *

 
Принеси скорее, кравчий, чашу и летучий случай не теряй,
Случай – это счастье, коль упустишь – лишь на самого себя пеняй.
На земле пером травы написан стих о том, как землю оживлять,
То – один аят из книги счастья, на него с почтением взирай.
Говорят, в раю огня не знают; почему ж, скажите мне тогда,
В цветнике на огненные розы с завистью такой взирает рай.
Но весна ль виной тому, что смотрит с ревностью на мир Халилов сад?
Нет, то благодать Ибрагим-хана, правдой озарившего весь край.
Перед ним цветник глубоких мыслей рассыпает щедро лепестки,
На его пиру все кипарисы сада счастья, только выбирай.
Свитки всех бутонов развернулись, стало содержанье их известно:
«Не губите розовые чаши, не губите роз расцвет чудесный».
Принеси скорее, кравчий, чашу,-дел мирских ты знаешь вечный ход,
Постоянно день и ночь кружатся и вертятся с ними месяц, год…
Соловей от осени бежавший, в Гулистане учредивший пир,
Свечи роз зажегши, обнаружил путь свиданья и подругу ждет.
Роза, скатерть встречи расстеливши, говорит все время соловью:
«Гостем сядь к столу Халилуллаха, видишь: скатерть браная зовет».
Я вчера был опечален миром, радости отправился искать,
В сад вошел сегодня, чтобы книгу роз раскрыть и прочитать, и вот -
Свитки всех бутонов развернулись, стало содержанье их известно:
«Не губите розовые чаши, не губите роз расцвет чудесный!»
 

* * *

 
Принеси скорее, кравчий, чашу; час веселья – розы расцвели;
Что тебе времен и вред и польза? Только песням радостным внемли!
Горлицы запели восхваленья гулистанам – «тахтахал-анхар»,
Соловьи поют о гулистанах, что, как рай, повсюду расцвели.
Если ветерок уста бутона золотом наполнит – не дивись,
Ведь бутон хвалу возносит хану, славному среди людей земли.
Не дивись, что воздух изощряет зелени живительный язык,-
Зелень вечно восхваляет хана, чьи враги повергнуты в пыли.
Никогда я не устану чашу алого вина сжимать в руках,
Ибо утром мне трава и розы, полные почтенья, донесли:
Свитки всех бутонов развернулись, стало содержанье их известно:
«Не губите розовые чаши, не губите роз расцвет чудесный».
 

* * *

 
Принеси скорее, кравчий, чашу,– ноле, сад тюльпанами цветут;
Дивное какое время года! А трава! Как будто изумруд!
Лепестки усеивают землю, словно кирпичи из серебра;
Эти кирпичи в основу зданья радости безоблачной кладут.
Отраженье роз, подобно крови печени, исчезло из очей…
Вновь явилось, как ожог, на сердце тех людей, что верность свято чтут.
Розы и трава, подняв из праха, всем дарят рубины с бирюзой,
Люди же растеньям в ноги душу, как нисар, бросают там и тут.
Физули, ты был благочестивым осенью, теперь о том забудь,
Пей вино, уже весна настала, розы всем благоуханье льют.
Свитки всех бутонов развернулись, стало содержанье их известно:
«Не губите розовые чаши, не губите роз расцвет чудесный».
 

МУХАММАС

 
Хламиду безумия я надел, мир этот жалкий отчизной своею назвал.
Отшельником стал я, бросив плащ, рубаху с себя сорвал.
Даже если, подобно бутону, плащ н рубаху надену я
И сейчас же не разорву их. идол мой, нежнотелая дева моя,
Пусть плащ и рубаха саваном станут, черным, как смертный сон.
Хоть в мечтах о твоих кудрях изнывают мои года,
Сколько б ни прожил, эту мечту я не предам никогда,
Не думай, что позабуду ее, даже если меня казнят;
Мечты о кудрях твоих вечно со мной, вечно меня томят,
Даже если в мой череп пустой и слепой, шурша, заползет скорпион.
Ранним утром твой розовый лик опалил меня блеском огня.
И пошел я в сад, чтоб запах роз успокоил опять меня.
Как увидел я розу и вспомнил тебя, накропил я жемчужных слез.
Вот и пала роса, выходи же в сад окропиться росою роз.
Сад весь полон росой, каждый листик дрожит,– ведь жемчужину держит он!
 

Р У Б А И

 
1
 
 
Коль сердце не пленник печалей разлуки,
Наложит ли встреча целящие руки?
Лекарство найдется от муки любой,-
Но не от мучений лишенного муки.
 
 
2
 
 
Сколько алых слез пролить заставил рок меня, безжалостно-коварный,
Залито лицо мое слезами, стал багряным цвет его янтарный;
Друг, о том, как горько я страдаю, и о цвете моего лица
Расскажи скорей, аллаха ради, этой розоликой, лучезарной.
 
 
3
 
 
От вздохов пламенных Меджнун сгорел сполна,
Вамика погребла холодная волна,
И по ветру Фархад пустил младую жизнь,-
Все – прах; и жизнь моя из праха создана.
 
 
4
 
 
Воздержаньем не хвалюсь я, где мне знать о благочестье?
Мне бы лик прекрасной пери, чистое вино с ним вместе;
От вина и от любимой я отречься не могу,
Если скажут – я отрекся, вы не верьте этой вести.
 
 
5
 
 
К вину я в этой жизни привык давно, о шейх!
Чем дальше, тем упорней зовет вино, о шейх!
Мне пить вино приятно, тебе, о шейх,– молиться…
Судить, чей вкус превыше,– не нам дано, о шейх!
 
 
6
 
 
Нет, от вина отречься – твоя, аскет, ошибка,
Хоть согласись, хоть думай, что мой совет – ошибка.
Я пью не добровольно: я пью, пожалуй, спьяна,
И, значит, не виновен, что пьяный бред – ошибка!
 
 
7
 
 
Вино ты осуждаешь,– я пью, о проповедник!
Любовь ты проклинаешь мою, о проповедник!
Мы бросим ради рая и чашу и подругу,-
Но что нам предлагаешь в раю, о проповедник?
 
 
8
 
 
К любой на свете цели что нас ведет? – Любовь!
Кто гения приводит к мирам высот? – Любовь!
Любовь – желанный жемчуг сокровищницы мира…
Сны всяких опьянений что нам дает? – Любовь!