Текст книги "Поэзия народов СССР IV - XVIII веков"

Автор книги: Месроп Маштоц

ЛУТФИ

УЗБЕКСКИЙ ПОЭТ

1366/67-1465/66

ГАЗЕЛИ

* * *

 
Что же станет с душой, если слез и страданья не будет,
Если спутница-грусть разделять ожиданья не будет?
Эта жизнь мне на что, если жить с луноликой в разлуке?
Год и век ни к чему, если мига свиданья не будет.
Разлученное с ней, сердце высохнет, выгорит, свянет,
Если вздохов благих, причитанья, рыданья не будет.
Не вини красоту, что, прельщая, терзает и ранит,
Кто ей предан навек, тот просить подаянья не будет.
Может смерть подойти, прежде чем я откроюсь любимой,
Злей обиды такой, тяжелей испытанья не будет.
Если краешком глаз на безумца не взглянет плутовка,
Тот надеждой пустой отвечать на признанье не будет.
Горе сгубит Лутфи, несчастливца застав одиноким,
Если образ ее он хранить и в изгнанье не будет.
 

* * *

 
Птица души устремилась туда, где она,
Сколько б обид ни творила мне дева-весна.
Если она не верна мне, то что же… пускай.
В мире лукавом и жизнь никому не верна.
«Дам я тебе наслажденье»,– раз она молвила мне.
Но не любовью, а снова горечью доля полна.
Больше терпеть я не в силах, кровь да падет на нее,
Но осужденной за это нежная быть не должна.
Лика ее отраженьем светится стих у Лутфи,
Так,соловьиному пенью розой лишь прелесть дана.
 

* * *

 
Нежные! Взглядами нас невзначай одаряя, пройти не спешите!
Нищего чарами глаз с падишахом равняя, пройти не спешите!
Хоть и прольете вы кровь дервишей, что сидят при дороге,-
В горький мой час мимо нас, красотой ослепляя, пройти не спешите!
Не презирайте! Все в мире мгновенно, так пусть же я стану
Прахом для вас! Вы, конями мой прах попирая, пройти не спешите!
Если умру и безвестные руки меня похоронят,-
Остановитесь хоть раз над могилой, вздыхая, пройти не спешите!
Дайте Лутфи от сокровища вашего долю заката!
Прелести юной алмаз от него не скрывая, пройти не спешите!
 

* * *

 
Сердце мое, виночерпий, трепещет от боли давно.
Чашу вина поднеси мне, чтоб горе забыло оно!
Если в вине заблестят отраженья сияющих рук,
Станет серебряной влагой пурпурное это вино.
Лжет на меня мухтасиб, и моих он не ценит услуг,-
Низкой душе оставаться навеки в грязи суждено.
Пусть эта чаша уста целовала, царица, твои,
Горечь и ревность я выпью сегодня, чтоб высохло дно.
Поймано локоном, смотрит на родинку сердце Лутфи,-
Крепок силок, и не вырваться птичке, нашедшей зерно!
 

* * *

 
Скажи моей деве, что скоро я жить перестану, скажи!
О том, что, как нищий, я слаб, моему ты султану скажи!
Горит мое сердце, из глаз моих бедных струится поток,-
О скорби моей ты свече моей кельи туманной скажи!
Уж кровь лепестками покрыла мне сердце, и я изнемог,
Ты царственной розе про эту опасную рану скажи!
Как звезды на небе, бесчисленны слезы на лике моем,
Луне моей ясной про слезы мои без обмана скажи!
Трепещет Лутфи и томится в разлуке он ночью и днем,-
О горе его моему ты прекрасному хану скажи!
 

* * *

 
Где моя розоликая, где мой крин золотой?
Где красавица стройная, кипарис молодой?
Над апрельскою розою вновь поет соловей.
Где же ты, о весна моя? Что же ты не со мной?
Пот я – прах у дверей твоих, но не молвила ты:
«Где же он – мой покинутый? Где возлюбленный мой?»
Быть в разлуке с любимою мне терпения нет.
Не возвратно потерянный – где мой мир и покой?
Не гони исступленного, не гневись на Лутфи!
Нет пи воли, ни разума у него пред тобой.
 

* * *

 
Ты словно кипарис высокий, ты нежной ивой – выросла.
Мучительницею жестокой и шаловливой – выросла.
Я думал: ты луною станешь, а ты весенним солнцем стала!
Ты воплощеньем света жизни – очам на диво – выросла.
Ты что в смущенье лик скрываешь? Иль зеркало не говорило,
Как ты пленительно и мило, как горделиво – выросла.
Лутфи ясна твоя загадка: ты ранней утренней звездою
Упала в мир и девой пери красноречивой – выросла.
 

* * *

 
Когда кокетка на меня, косясь, со зла глядит,-
Ах, это значит, что беда из-за угла глядит.
Среди красавиц нет второй, в лукавстве равной ей.
Из каждого ее зрачка, блестя, стрела глядит.
Приковал мой несытый взгляд к ее запястью,– что ж,
Ведь нищий на руку, что грош ему дала, глядит.
Красой невиданной она все кажется тому,
Кто целый день на розы щек, на блеск чела глядит.
Ах, каждый взмах ее ресниц смертелен для Лутфи!
Не радость подарила взгляд,– нет, смерть пришла – глядит.
 

* * *

 
Ах, поведай, девам рая не сродни ли ты?
Ароматной розе мая не сродни ли ты?
Лишь вдали блеснешь красою,– мне на миг светло.
Месяцу, о золотая, не сродни ли ты?
Медленны твои движенья, сладок твой язык,-
Сахару, от неги тая, не сродни ли ты?
Говорят, тебя кумирам предпочел Лутфи,-
Ах, красавицам Китая не сродни ли ты?
 

* * *

 
Если б свет лица ее погас,-
Осенью была б весна для нас.
Мне страшней меча над головой
С идолом моим разлуки час.
Пылью стать бы под ее конем,
Чтоб по мне проехала хоть раз,
Душу я за бровь ее отдам.
Стройте склеп мне – бог меня не спас.
Не один Лутфи,– о розе той
Горек сотни соловьев рассказ.
 

* * *

 
Что равно твоим кудрям, вьющимся и благовонным?
Завитки твоих кудрей – как орлы под небосклоном!
Дивное твое лицо людям кажется Кораном,
Поклоняются они красоты твоей законам.
Твой желанный алый рот меньше маленькой пылинки,
Меньше всех на свете мер,– верить мы должны ученым!
Вероятно, сам Юсуф и во сне бы не увидел
Сладких губ твоих рубин вещим взором восхищенным!
Что сравнится на земле стойкостью с моей душою?
Хоть страдает, но верна прежним клятвам непреклонным
Что сравнится на земле с красотой твоей манящей?
И соблазны и силки расставляешь ты влюбленным!
Обезумел раб Лутфи и не внемлет назиданьям,
Ибо лишь одной любви предан сердцем опаленным.
 

* * *

 
Доколь я луноликой буду мучим,
Доколе вздохам возноситься к тучам.
Что делать сердцу с черными кудрями?
Дороги эти кривы, ночь дремуча.
Ее блестящих яблок не достанет
Моя рука, а я не видел лучших.
Пусть видит мой завистник, как счастлив я.
Я у дверей ее, как праха куча.
Я стал ничтожней пса от вечной скорби.
Простите путь мой, горький и певучий.
Слова Лутфи – хвала ей, словно жемчуг.
И ей, чтоб их услышать, будет случай.
 

* * *

 
Красота твоя – светильник, чей огонь меня привлек.
Чтоб сгореть в огне жестоком, я лечу, как мотылек.
Кто приговорен к разлуке, тот взывает: «Пощади!»
Юной прелести царица, пощади: я одинок!
Обезумел я, увидев: ты, как пери, хороша.
Так верни мне ясный разум, ибо жребий мой жесток!
Умираю оттого я, что с тобою разлучен,
Но пришел к тебе, надеясь: дней моих продлишь ты срок.
Лук бровей твоих увидев, прискакал к тебе Лутфи.
Я, как агнец, жду закланья,– так срази меня, стрелок!
 

* * *

 
Твой стан, твои уста увидев, я восклицаю: «Ах!»
Когда я на тебя ни гляну, твержу: «Велик аллах!»
Лишь об одной тебе мечтаю, не нужен мне никто,
Поэтому ты самовластно живешь в моих мечтах.
Желать свиданья я не смею, поэтому шепчу:
«Хоть на мгновенье отразиться хочу в твоих зрачках!»
Бессильный отыскать сравненье, сказал: «Ты кипарис!»
Но я тебя унизил: смысла в подобных нет словах!
Кто из людей дерзнет коснуться подола твоего?
Поэтому тебя сравнил я с луною в небесах.
Но с чем сравню твою походку, твой стройный, тонкий стан?
Тебе подобья не найду я ни в жизни, ни в стихах.
Ты сделала, красой сверкая, цветистым слог Лутфи,
Поэтому твержу: «Всевышний велик в своих делах!»
 

* * *

 
О красавица, напрасно ты бежишь от договора
И скрываешь покрывалом лик от пламенного взора.
Ты своею красотою все сердца поработила.
Кто не думает о людях, тот творца рассердит скоро.
Счастье любящим не дарит это выспреннее небо,
Не пошлет оно блаженства, не смирит оно раздора.
Свод бровей твоих высоких для того был зодчим создан,
Чтобы я светильник сердца в нем оставил без надзора.
Кто твой лик камфарно-белый дерзко сравнивал с лупою,-
Тьму и свет не различает, все мешает без разбора.
Аромат цветов весенних от кудрей твоих исходит,
Запах мускуса и амбры заглушает он без спора.
И когда Лутфи окончил описание любимой,
Со страниц повеял ветер, полный света и простора.
 

* * *

 
В сеть волос меня поймала, опоив своим дурманом.
Оплела мне нежно шею обнаженных рук арканом.
Красоте твоей цветущей позавидовал шиповник
И, исхлестанный под ветром, стал из розового рдяным.
Знаю я, что эти губы слаще меда и шербета,
Нет различья меж тростинкой и твоим воздушным станом.
Если ветер – твой прислужник – до кудрей слегка коснется,
Сколько он сердец разбитых обнаружит в них нежданно!
Должен щедрым быть богатый… Наклонись к Лутфи поближе,
Чтобы смог он насладиться этим обликом желанным.
 

* * *

 
Моей любимой топкий стаи совсем как волосок,
Что легкой тенью проскользнул на девственный висок,
И сердце бедное мое висит на волоске,
И путь к желанному, как встарь, и труден и далек.
Взойдет в урочный час зерно на бархате земли,
Пусть родинка твоя цветет на лоне нежных щек.
И слезы катятся мои, краснея, как рубин,
И погружают птицы клюв в печальный тот поток.
Ты не показывала мне кудрей своих во сне.
О счастье, если б я заснул и был мой сон глубок!
Она измучила меня, по я ее люблю,
Не изменю я никогда, хоть мой удел жесток.
Лутфи повсюду видит стан, что тоньше волоска.
Колдун-индиец ворожбой его спасти не смог.
 

АЛИШЕР НАВОИ

УЗБЕКСКИЙ ПОЭТ

1441-1501

ГАЗЕЛИ

ЧУДЕСА ДЕТСТВА

* * *

 
Чаша, солнце отражая, правый путь явила мне.
И раздался голос чаши: «Друг твои отражен в вине».
В чаше сердца – образ друга, но и ржавчина тоски,
Лей щедрее влагу в чашу, исцелюсь тогда вполне.
Если есть такая чаша, то цена ей сто миров.
Жизней тысячу отдам я, с ней побыв наедине.
С тем вином – Джамшида чашей станет черепок простой,
И Джамшидом – жалкий нищий, жизнь нашедший в том вине.
Мальчик-маг, когда пируют люди знанья в кабачке,
Чашу первую ты должен поднести безумцу, мне.
И едва лишь улыбнется в чаше сердца милый лик,
Все, не связанное с милой, вмиг потонет там на дне.
Обрету я миг свиданья перед чашею с вином,-
Кто сказал «вино» и «чаша», видит встречу в глубине.
Только есть другая чаша, и другое есть вино,
Что там пи тверди, отшельник, возражая в тишине.
Навои, забудь о жажде. Кравчий вечности сказал:
«Чаша – жажде утоленье, мудрость пей в ее огне!»
 

* * *

 
В разлуке с любимой ты стала руиной, о крепость моя;
Так в ранах недугов, страданьями тмима – ты суть бытия.
Да! Солнце и месяц мой взгляд прояснили и тайну открыли!
И в солнечном лике сияет живая мне сущность твоя.
Окно за окном закрываются ставни от стрел смертоносных.
Где ж вылетит птица надежды и жизни в иные края?
Умру я, сгорая,– пусть плачет, пылая, свеча надо мною,
Под копотью черной янтарного воска потоки лия!
Узнав, что я гибну, враг станет мне другом… что пользы мне в этом?
Коль друг в это время явился мне лютым врагом, как змея?
Как сумрак ненастья, одежды печали рассвет омрачили,
И утро восходит не в царственных ризах, а в клочьях рванья.
Любовь – это гибель, но ты, Навои, не отступишь пред нею –
Пред бездною той, где дрожат лицемеры, смятенье тая.
 

* * *

 
Этот град опостылел в разлуке с луной для меня.
Розы нет, и цветник стал унылой тюрьмой для меня.
О друзья! Вы пируете, в радости пьете вино,
Но лишь горечь и кровь в пиале пировой для меня.
Разум, вера, терпенье покинули тело мое,
Только мука осталась подругой одной для меня.
Этой мукою грудь пронзена, словно тюркской стрелой,
Пусть от новой стрелы она будет броней для меня.
Я в позоре влачусь, я так жалок, что плачут одни,
А другие смеются, взглянувши порой на меня.
Как вода, моя печень ослабла; и в этой воде
Муки смертные чудятся рыбьей игрой для меня.
Мне твердят: «Навои! Позабудь иль расстанься с душой!»
Но забвения нет, есть лишь выход второй для меня.
 

* * *

 
В гневе ты – любой поступок мой мученье для тебя.
Ты добра – мой грех стократный упоенье для тебя.
Ты со мною то скучлива, то внезапно весела.
Как привыкнуть к переменам настроенья у тебя!
Доброта твоя сражает и убийственен твой гнев,
Своему дивлюсь терпенью в раздраженье на тебя.
Сердце, так тебе и надо: полюбило – и терпи,
Будь хоть каждое мгновенье огорченьем для тебя!
Роза, зноя пылких вздохов опасайся, но поток
Слез из глаз моих – спасенье, наслажденье для тебя.
Солнце, не сожги влюбленных: знай, от их горячих лиц
Прибавляется свеченье, жар и жженье у тебя.
С солнцем не ищи сравненья. Ты – пылинка, Навои,
Но его пренебрежены? – оскорбленье для тебя.
 

* * *

 
Коль пользы от людей все нет, пусть и вреда не будет;
Нет пластыря для ран – шипов пусть никогда не будет.
Пусть чаша красного вина не каждому дается.
Но пусть и кровь из многих чаш течь, как вода, не будет.
Когда надежды нет на жизнь вблизи луноподобной,
Пусть с ней разлука смерти мне сулить тогда не будет.
Когда, с любимой разлучась, ты потеряешь память,
Неважно, если о тебе мир навсегда забудет.
О кравчий! Пьяным напоив, что делать мне прикажешь,
Коль от рассудка моего вдруг и следа не будет?
Вдруг сердце пьяное мое властителя восславит,
А сердцу над самим собой в тот час суда не будет?
Вздохнешь – у пери, Навои, прическу вздох погубит.
Конечно, это не беда. Ну, а стыда не будет?
 

* * *

 
С холодным вздохом почему спускается по склону утро?
Быть может, ранено, как я, любовью затаенной утро?
А если страстью не горит, подобно мне, так почему же
Свои одежды, как Меджнун, порвало исступленно утро?
Но говори что облака – крапленный киноварью хлопок;
Быть может, кровь свою, как я, из раны льет бездонной утро?
Но вихрем солнечных лучей моих очей прорезан сумрак.
То расцарапало лицо зубцом звезды спаленной утро.
Полнеба охватил в ту ночь пожар от искр моих стенаний,
 Вращающийся небосвод назвал его влюбленно – утро.
Встань, виночерпий, подними, ликуя, утреннюю чашу!
Когда уйдем, взойдет не раз из пьяного притона утро.
О Навои, захочешь ты – и сад исполнится напевов.
Как роза, никнет ночь. Поет, как соловей бессонный, утро.
 

* * *

 
Весна без тебя – палача жгут, смертные муки, ад!
В нем красные розы меня жгут, белые – леденят.
Весна без тебя для меня – ад, ад ночи и ад дня.
Но в том раю, где ты без меня,– нет ни льда, пи огня.
Если захочешь меня найти, стать под моим окном,
По лицу моему иди, по бороздам слез на нем.
Как в сладких плодах горькая кость не удивит меня.
Так в сладких устах твоих слов злость не удивит меня.
Не лги про меня, что там в аду гол и бос Навои.
Я одет, обут в печаль и беду – в подарки твои.
Не боюсь лжи и угроз, хотя вижу над головой,
Как секиру в небе занес юный месяц – гонец твой!
 

* * *

 
Пользы мира ты не жаждай, ибо в нем лишь вред,– не больше.
Жизнью пользуйся – на время входим в этот свет,– не больше.
Странно, что жилье воздвигший приглашает смертных в гости,
Ведь и сам он в этом доме – гость недолгих лет,– не больше.
Не считай себя могучим, смертен ты – ведь слои громадный
Перед комариным жалом – лишь отваги след,– не больше.
В бренную войди обитель – шейх там наторел в торговле!
Пусть зовется ханакою – это лавка бед,– не больше.
Тот, кто в платье златотканом,– пусть кичится неразумно:
Знает мыслящий, что в злато жалкий шут одет,– не больше.
На престол воспев небесный, все равно не будь беспечен,-
В небе ласки ты не встретишь, встретишь лишь рассвет,– не больше.
Повелитель справедливый должен думать о народе,
Ведь блюсти пасомых благо пастырь дал обет,– не больше.
Если нынче стал скитальцем Навои по доброй воле,
Не горюй, благоразумный,– глянь безумцу вслед,– не больше!
 

РЕДКОСТИ ЮНОСТИ

* * *

 
Лик твой, зеркалом сверкая, в мир бросает сто лучей.
Даже солнца свет слепящий превзойден красой твоей.
В жажде жизни дышит солнце ветром улицы твоей -
Ведь в дыхании мессии излеченье всех скорбей.
Из предельного рождаясь, входит в вечность бытие,
И начала нет у жизни, и конца не видно ей.
Образ твой – свеча и роза, с мотыльком и соловьем:
Мотылька свеча сжигает, розой ранен соловей.
Есть в Лейли, в Ширин твой облик: без Ширин погиб Фархад,
Потерял Меджнун рассудок от любви к Лейли своей.
В этих именах явила ты любовь и красоту,
Стала ты хирманом муки и грозою для страстей.
Только тот тебя достоин, кто пройдет пустыню «я»,
Ибо – кто взыскует жизни, смысл найти обязан в ней.
Говорить о нуждах сердца моего мне нужды нет,-
Что в стране сердец таится, мыслью видишь ты своей.
Ливнем милости пролейся в сад засохший Навои:
Роза в нем не распустилась и не свищет соловей.
 

* * *

 
Твоей неверностью, увы, терзаюсь постоянно,
Верна другому ты,– увы, терзаюсь постоянно.
Кому-то верности обет, а мне одни мученья.
Я не желаю знать других. О, будь же постоянна!
Ты казнь пообещала мне, но я окреп внезапно,
Целительней твои слова иных стихов Корана.
То – солнце ль твоего лица, а это – тень от стана,
Волос ли, павших до земли, струя благоуханна?
И утонченный бы не смог понять твои реченья:
Остроты, колкости и смех звучат весьма туманно.
Дела мирские – ночи тьма, вино – источник света.
Слей, кравчий, муть и напои из чистого стакана.
Отнимет душу, Навои, любимая – не сетуй,
Благодари за то, что ей одна душа желанна.
 

* * *

 
Двух резвых своих газелей, которые нежно спят,
Ты сон развей поскорее, пусти их резвиться в сад.
Ты держишь зубами косы, пусти их и растрепли,-
Пускай разнесут по миру души твоей аромат.
Приди в мой дом утомленной, с растрепанною косой,-
Покорны тебе все звезды, народы у ног лежат.
Открой ланиты, как солнце! Меня заставляла ты
Лить слезы в разлуке – пусть же при встрече они горят!
Желанное обретая, от вздохов я пеплом стал,
Учи, как любить,– внимают тебе Меджнун и Фархад.
Когда сто лет под скалою напрасно ты пролежал,
На синем атласе тело ты вытянуть будешь рад.
Увидев, как горько плачет за чашею Навои,
Подлей ему, виночерпий, забвенья сладчайший яд!
 

* * *

 
Осрамился я – но пьяный сок земной тому причиной.
Пью вино, но несравненной стан прямой тому причиной.
Если друга мучит пери, не она, а он виновен.
Коль в шального камень кинут, сам шальной тому причиной.
Если кто от скорби сохнет, небо в том не виновато,
Но, что скорбь в скорбящем чует, дух родной тому причиной.
Я ношусь бездомным вихрем по земле, но то не диво,-
Значит, сам пылю я небо, ропот мой тому причиной.
Про луну лепечет глупый, привораживая пери,-
Люди верят в заклинанья: ум пустой тому причиной.
Жизнь дарующий убийца! Я умру, в том нет позора.
Если смерть милей мне жизни, холод твой тому причиной.
Хоть тебя я проклинаю, льешь ты кровь мою жестоко,
Проклинающий отступник сам собой тому причиной.
Навои, вина не пьешь ты, ждет напрасно виночерпий,-
Образ грозный, голос нежный – роковой тому причиной.
 

* * *

 
Как меня б ты ни терзала – буду молча я терпеть.
Как бы клятв ни нарушала – буду молча я терпеть.
Обещала ты мне муку, людям – верность. Их оставь,
Дай мне то, что обещала,– буду молча я терпеть.
Слово милой – стих Корана, хочешь ты меня казнить,
Но душа отважней стала – буду молча я терпеть.
Волосы твои душисты, солнце лика твоего
Тень твою мне начертало – буду молча я терпеть.
Что твоя усмешка значит? Как ее мне понимать?
Ты иа что мне намекала? Буду молча я терпеть.
Навои, в руках любимой сердце верное твое -
И оно возликовало: «Буду молча я терпеть!»
 

* * *

 
Оттого, когда я в горе, ты не раскрываешь рта,
Что от сладости безмерной склеились твои уста.
Услыхав упрек, печально, гордо покраснеешь ты,
Будто я разбил случайно гладь кристальную пруда.
Я прижат горою горя, прошептала ты: «Фархад!»
Сладкая! – таким прозваньем славилась Ширин всегда.
Бросилась твоя собака на меня, но обожглась
Иль, услышав запах тленья, испугалась неспроста.
И в Меджнуна и Фархада может превратить любовь,
Если дочери Востока нас коснется красота.
Жаждущий! Любовь в разлуке не пытайся обмануть:
Если рядом нет желанной, то желание – тщета.
Навои, в гареме шахском пышным почестям не верь,
Знай свои права, приличья не теряя никогда.
 

* * *

 
Весной страшна разлука. О, кравчий, выпить надо,
Чтоб бушевать, как туча, не вытрясшая града.
Глаза, не встретясь с нею, весенних туч мрачнее.
О молния свиданья, твой блеск – глазам услада.
Ты – белизна жасмина, а я – красней тюльпана.
Ты – молоко, я – рана, рок дал нам два наряда.
Две полных чаши, кравчий, поставь передо мною:
В разлуке с ней – в плену я душевного разлада.
Тебя целуя в губы, умру за это, кравчий.
Одну губу подставь мне, коли мала награда.
Вино – мое забвенье. Лишь о любимой помню,
Но будет мной забыто все человечье стадо.
Кипчак, огар – для бека; кият, билгут – для шаха;
Красивая цыганка – для Навои отрада.
 

* * *

 
Двух зубов мне не хватает, по какая это щель!
Жизнь из щели выползает, смерть вползает в эту щель.
Щели все заделать можно, щели можно заложить.
Кто же эту щель заложит? – не простая это щель.
Как бы ни был осторожен, как бы ни берегся ты,-
Даже краткое мгновенье расширяет эту щель.
Нот, не только дверью смерти представляется она –
Множество земных печатей проникает в эту щель.
От зубов сто притеснений – вот мой тягостный удел.
Зубы возраст отмечают, дни считает эта щель.
Ближе, ближе срок предельный, грань небытия видней.
Не одни редеют зубы, и глаза – пустая щель.
И все выше поднимаясь, скорби и печали дым
Застилает их и мраком наполняет эту щель.
Неустанно, неуклонно сквозь глазницы, меж зубов
Старость с сотнею недугов посещает эту щель.
Навои, к пути готовься – это твой последний путь.
Близкой смерти посещенье означает эта щель.
 

* * *

 
Огнем объяты небеса, тот факел – не зарница,
А пламя ясных глаз твоих – с ним солнцу не сравниться.
И как сгорает без следа от молнии солома,
Любовью я испепелен, душа моя дымится.
Не троньте pan в груди моей рукой неосторожной –
Простою ниткой сердце шить не лучше ли не тщиться?
Подпругой привяжи к коню, не удержусь в седле я,
Могу лишиться головы, так голова кружится.
А если вызову я гнев и меч вдруг обнажится,
Пускай останется со мной прекрасный тот убийца.
Омойте тело мне вином, меня лозой увейте,
Коль сердце в винном погребке вдруг перестанет биться;
Не говори, чтоб Навои от милой отказался,-
Какая ж это чистота – от чистой отступиться?
 

* * *

 
Недруги меня чернят. Кто подскажет: как мне быть?
Пери, я не виноват. Кто подскажет: как мне быть?
Обижаемый людьми, их обидчиком слыву,
Все в стране меня бранят. Кто подскажет: как мне быть?
Пери – наилучший врач. У меня любимой нет,
Смерти избегу навряд. Кто подскажет: как мне быть?
Слезы горькие мои о печали весть дают,
О позоре говорят. Кто подскажет: как мне быть?
Я народу нес добро, а народ со мной жесток.
Милостью господь богат – пусть он скажет: как мне быть?
Навои, покину я родину – в родном краю
Ничему уже не рад. Кто подскажет: как мне быть?
 

* * *

 
Во сне глаза из-за любви слез затянула пелена,
Разлуки каждая слеза уже кровава и красна.
Куда б ты, ревностью горя, ни слала стрел из-под ресниц,
Покрыли тело мне шипы, а не волос густых волна.
Хотел бы чистой сделать я страницу сердца своего,
Ее, как зеркало, поставь, пускай глядит в него она.
Чтоб ноги всадницы моей поцеловать, давно хотят
Стать парой кованых стремян и это солнце, и луна.
В смятении душа моя, увидев взлет бровей твоих,
Лишь встанет месяц молодой, уже безумцу не до сна.
В сад мира много входит гроз, н понимаю я давно,
Что смеха менее, чем слез, во все бывает времена.
О Навои, ты говоришь: тот стаи из сердца изгони!
Но, чтобы вырос кипарис, нужны ль иные семена?
 

* * *

 
Я хочу, чтоб был счастливым и богатым мой народ.
Не вино мне достается, кровь из ран моих течет.
Кто лишь удовольствий хочет, тот не стоит ничего -
Он в зависимость к другому непременно попадет.
Лучше гордым и способным выпить самый горький яд,
Чем из пиалы безволья пить хотя и сладкий мед.
Разве лучше сто красавиц? Разве краше их цветник?
Счастлив тот, кто с милой вместе в бедном шалаше живет.
Сердцем ты не предавайся упоительным пирам.
Привыкай к ночам страданья в хижине своих забот.
Птице хорошо на воле, радуясь, поет она.
Птица в клетке золоченой зерен рабства не клюет.
Лучше щедрым быть и телом собственным кормить собак,
Чем, от скупости жирея, жить, не ведая хлопот.
По дороге к высшей цели ты не мчался на коне.
Вместе с нищим-горемыкой нищета его умрет.
Навои, печальна старость для несчастного того,
Кто в дни юности беспечной жизнь порочную ведет.
 

СОВЕРШЕНСТВА СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА

* * *

 
В огонь – зеленый кипарис! Любимая стройней была!
Брось розу ветру – та лицом румяней и нежней была!
О вздох мой! Ветром ледяным разлуки гору обдувай,
Чтоб, за ночь выветрена вся, степных равнин ровней была.
В разлуке с пери, что ни миг, мое безумие растет,
Но роковая страсть моя безумьем и при ней была.
О шейх, ведь рубище твое кабатчик не возьмет в заклад,
Но алчность он бы взял твою,– она б ему годней была.
Твое спасенье – встреча с ней, к чему же скорбь о нищете!
Добра не будь – не знать бы зла: цель жизни бы видней была!
Прослыл Меджнуном Навои, но к пери страстью воспылать –
Безумцев участь: их любовь смешной с начала дней была!
 

* * *

 
Когда в тоске заговорю о горе гибельном и злом,
То даже камень задрожит, скорбя о бедствии моем.
Сквозь ночь тоски я сердце нес, и путь мой озаряла ты;
Светила мне твоя стрела своим железным острием.
Прекрасна ты, и потому моей любви предела нет!
Для беспредельного слова найду ль на языке своем?
Заколыхался призрак твой в пустыне сердца моего,-
Пустыня вся раскалена страданья тягостным лучом.
О том, что путь в любви един, не говори, о мудрый шейх!
Есть много у любви путей,– преданий много есть о том.
Хоть кровь течет из глаз твоих, не умирай, о Навои!
Ведь милосердья на земле неисчерпаем водоем.
 

* * *

 
Всегда он в обуви грубой, с небрежной чалмой,– грубиян.
До смерти обидит друга приятель мой, грубиян.
Его сдержать я стараюсь, но кто ни подступит к нему,
Ответит дерзостью грубой, обидой прямой грубиян.
И странно ль, что конь ретивый под стать хозяину дик,
Когда гарцует иль мчится галопом домой грубиян?
Он каждый миг помышляет до смерти меня извести.
Что ж, пусть тогда с ним сдружится такой же злой грубиян!
В саду, во время попойки, буянил приятель мой.
О ветер, не дуй так резко: сморен дремой грубиян.
Налей кабатчику, кравчий,– в похмелье он зол и груб,
Скажи ему: «Злую душу вином промой, грубиян!»
Нет, при любой неудаче грубым не будь, Навои.
И за сто удач не стоит быть грубым, как твой грубиян!
 

* * *

 
Занемог я, покинут моей чаровницей, увы.
Для души стало тело лишь ветхой темницей, увы.
Мрак разлуки с любимой и родинкой темной ее -
Вот пятно на ланитах судьбы мрачнолицей, увы.
И предвестницей горя любви моей злая звезда
В гороскопе предстала блаженства денницей, увы.
Посмотри: старец-разум, наставник заботливый мой,
Стал игрушкою детской, смирясь пред шутницей, увы.
Словно призрак, блуждаю в пустыне безумий моих,
Скорбен дух. Дни унылой бегут вереницей, увы.
Тело странствует ныне по улице райской твоей.
Много ль бедному нужно? Я сыт и крупицей, увы.
Сердце взято любовью, все отнято: разум, покой,
Все разрушено шаха жестокой десницей, увы.
Пламя ада – неверным, а верным – забвения прах:
Те восстали, а этих рок смял колесницей, увы.
Расставание – смерть, смерть – разлука навек, Навои!
А мечту о бессмертье считай небылицей, увы!
 

* * *

 
Странно мне: без нее ста печалей тщета предо мной.
Но куда ни взгляну – все ее красота предо мной.
Стоит лишь на мгновенье расстаться мне с пери моей,
Смертной ночи уже темнота разлита предо мной.
Как бы ни были ночи разлуки темны,– я стерплю.
Только б знать: не напек эта дверь заперта предо мной.
Жизнь отдав, я хотел бы хоть раз к тем рубинам припасть…
Как мираж неотступный – всегда те уста предо мной.
Я не знаю – виденье ли это рубиновых уст,
Иль кровавые слезы, как розы с куста, предо мной.
«Навои,– ты сказала,– достигнув свиданья – умрешь».
Пусть умру, но открыты надежды врата предо мной.
 

* * *

 
Отраду приносит роза в тенистом саду времен,
Ее лепестки – как пламя, которым весь куст сожжен.
Гляди, какое богатство в раскраске и завитках.
Не этой ли, самой яркой, навек соловей сражен?
Но лучше не пить из кубка пьянящей мечты шербет:
Добавит злой яд разлуки к блаженству свиданья он.
Когда рассыпает небо цветенье летящих звезд,
Всегда человек пылает, душою к ним вознесен.
Хотя от меча насилья невинно погиб Фархад,
Впоследствии той же сталью ведь был и Парвиз сражен.
Иди же с тоскою в сердце дорогой небытия,-
Свернуть с нее невозможно – таков уж судьбы закон.
Встречая зарю свиданья, предчувствуй и в ней печаль,-
Ведь мускусом и алоэ разлуки час напоен.
О соловей, если ночью не встанешь ты с Навои,
Тебе не увидеть розы – зардевшийся небосклон.
 

* * *

 
Кто дорог – мной не дорожит; меня несчастным сделав.
Ненужный мне – за мной бежит, мой дух бесстрастным сделав.
Нет прока от меня тому, кто от меня ждет прока.
Нет прока тем, кого искал, порыв напрасным сделав.
О, что мне делать на пиру среди прекрасных пери,
Покуда не придет она, уста соблазном сделав!
Луна иль солнце?… Все равно! Но только б красотою
Не погубила, над собой тебя не властным сделав!
Молю тебя – не торопись к другим сердцам, убийца,
Мое оставив в стороне и непричастным сделав!
Не поддавайся на обман, о сердце, чтоб на шее
Не затянулась нить петли, тебя безгласным сделав!
Когда тебя, о Навои, она коснется взглядом,
Пускай подсыплет бармалы, взгляд безопасным сделав.
 

* * *

 
Сердце, столь злое со мной, добрым с другим оказалось,
Горечь обмана душе – горше, чем дым, оказалась.
Знаю, откуда взялись черные пятна на теле:
Это – печати разлук. Я – нелюбим, оказалось.
В сердце разбитом моем птицы обиды гнездятся.
Столько отравленных стрел!… Яд-нестерпим, оказалось.
Сердце разбил ей другой. Плачу, а ей безразлично -
Воду ль приносят иль бьют злобно кувшин, оказалось.
В черной пустыне обид плачет Меджнун и томится,
Горе свое оседлав… Он – пилигрим, оказалось.
Мысли мои, как в степи, в сердце пустынном осели,
След, что остался, он был следом твоим, оказалось.
Смута жестоких времен в сердце посеяла смуту,
Время – причина тоски – трудным, дурным оказалось.
Пусть нехорош я, зато знаю свои недостатки.
Тот, кто доволен собой,– неисправим, оказалось.
Золотом, о Навои, стих твой начертан сегодня:
Шах – наш ценитель! – его счел дорогим, оказалось.
Почему на лик прекрасный складка гневная легла?
Иль сияющее солнце затянула ночи мгла?
О свидании услышав, бьется сердце у меня,
Но не думай, что разлука тишину ему дала.
Я твои рубины-губы выпустил из губ своих
Так, как выпускают душу, если смерть за ней пришла.
Гибну я, когда ты тонкий опоясываешь стан,-
Да, судьба такую стройность мне на гибель создала!
Пусть меня ее собака растерзает на куски,
Лишь бы мимо окон милой кость мою проволокла.
Виночерпий, дай мне чашу, потому что грустен я:
Чаша исцелит мне душу, чаше – вечная хвала!
Клочья порванного сердца Навои с трудом собрал,-
Ты на сто клочков, шалунья, вновь его разорвала.
 

* * *

 
Если нам сердце и разум одело туманом безумие -
Даже Меджнуна сдается вершиной ума нам безумие.
Желтый тюльпан обагрился слезою моей, розощекая!
Думать, что пурпур заменится в розе шафраном,– безумие!
Солнечный день, омраченный моими тягучими вздохами,
Сделало зимнею полночью с лютым бураном безумие.
Как я боюсь, что навеки в степи без дорог затеряется
Бедное сердце… Его унесло ураганом безумие.
Дай мне душистую прядь и в награду возьми мою голову!
Век не расстанется с нежным своим талисманом безумие.
Жалок спесивый богач, презирающий муки влюбленного:
Думать, что можно за все уплатить чистоганом,– безумие.
Как ты рыдал по ночам, Напои, у порога возлюбленной!
Стоны твои уподоблены выкрикам пьяным, безумие.
О друзья, явите милость! Грудь в куски разбейте мне!
Ужаснитесь тем мученьям, что сокрыты там, на дне!
Если черный лик найдете,– вместе с сердцем рвите вон!
Чтоб душа спаслась от муки, да горят они в огне!
Нет ее?! Зашейте раны! Но кинжалом вскройте вновь,
Если легкий шаг любимой вдруг раздастся в тишине.
Если я умру,– просите, чтобы стала в головах,
Ниц падите, умоляйте – с жалким нищим наравне!
Если даст она согласье, не спешите сообщать,
Чтоб не умер я вторично,– не по вашей ли вине?
Если встанет в изголовье, мертвый, я начну рыдать.
Не мешайте вздохам нери, пребывая в стороне!
Если ж это – невозможно, то больного Навои,
На руках иль взяв под мышки, волоките к майханс!
 

* * *

 
Прилетел из сада ветер – аромата не принес.
Весь исколотый шинами, позабыл я запах роз.
Вспоминая уст рубины, воду скорби, морщась, пью.
О аллах, как успокоить кровь? Сдержать потоки слез?
Проглотил я столько скорби, так темна разлуки ночь,
Что казалось – в небе солнце в этот день не поднялось.
Плакал я под гнетом горя, думал: скоро ли конец?
Если б ты не появилась, умереть бы мне пришлось.
Ты свиданье подарила – и забилось сердце вновь.
О, пойми, что я не в силах больше жить с тобою врозь!
Соловей от гнева розы стал бескрыл и безголос,
Но цветет, как прежде, роза и не стала жертвой гроз…
Навои, запомни – редко дружит верность с красотой,
Но пленяет взор и сердце воплощенье страстных грез.
Кругом враги, теперь найти мне друга нет надежды,
Не дай, аллах, чтоб даже враг терял бы след надежды.
Я в этой западне отстал от недругов и друга.
Я верю в друга своего и верю в бред надежды.
В водоворот я бед попал, где, говорят, есть страхи,
Но нет и признаков совсем любых побед надежды.
Душой я жертвовал, но нет надежды на свиданье,
А жизни жаждущим от губ – одни в ответ надежды.
О, кравчий, так печален я, что радость невозможна,
Не вижу на веселье я уж сколько лет надежды.
Что верности от друга я не жду – не осуждайте,
Мудрец уверен: жизнь не даст такой обет надежды.
Нет близости и нет надежд! Как не расстаться с жизнью,
О Навои, коль я б имел ее и свет надежды!
 

* * *

 
Друзьям, наперсникам случайным своих не поверяйте тайн,
Сто бед над головой развеяв, чужим не доверяйте тайн.
Не выдавайте тайну, ибо того, что вы не сберегли,
Другой сберечь не в силах тоже. Итак, не выдавайте тайн.
Фальшиво сердце, а язык наш – он сплетни разносить горазд!
Так из душевного гарема своих не выпускайте тайн.
Коль сердце и язык не стали наперсниками,– лишний труд
Твердить: «Теперь – ни слова людям!» Своих не разглашайте тайн!
Не испускайте тучи вздохов и не катите слез рекой:
Вотще не рассыпайте жемчуг – и нить не разрывайте тайн!
И, раскромсав язык болтливый, и сердце вдребезги разбив,
И требуху швырнув собакам, вовек не раздавайте тайн!
Как исстрадался я в разлуке: во всяком случае, друзья,
Вы не усердствуйте, а пейте – в вине не исчерпайте тайн!
И коль любви благую тайну сберечь не смог ваш Навои,
То и его прозванье тоже вы в свитке начертайте тайн!
 

* * *

 
Красотой твоей, как солнцем, свято дорожит народ.
Как пылинки в свете солнца, вкруг тебя кружит народ.
Так жестоко я ославлен, что, куда ни покажусь:
«Вот пришел безумец жалкий!» – хохоча, кричит народ.
Если б только ты предстала в полном блеске красоты,
Был бы, верно, с лика мира, как волною, смыт народ.
Видя пламя ада, люди в рай его перенесли,
Как же тайного сиянья до сих пор не зрит народ?!
От разлуки, от несчастий стал я с бледной тенью схож,
Удивляться ль, что смущает мой убогий вид народ?!
Меч любви глазам не виден, если же его извлечь,-
Он пронзит меня, и, воя, в страхе побежит народ.
Нет числа разящим стрелам, что печалью рождены,
Больше их, чем тех, какие в тайниках хранит народ.
Если в мире все решает пустота глухих небес,
То спешит уйти от смуты, от глухих обид народ.
Если преданность народу выражает Навои,
Преданность свою поэту про себя таит народ.
 

* * *

 
Только солнце помянув, лик твой описать возможно.
О живой воде сказав, губ рубин познать возможно.
Говорят: «Походка, стан – жизни свет в саду телесном».
Лишь от зависти к тебе так их принижать возможно.
Лик твой в зеркале узрев, солнца луч в струе Ковсара
Полон зависти: ему ль блеск твой перенять возможно?
Цель потока – учинять, как и ты, опустошенье.
Твоего коня догнать – тучам ли мечтать возможно?
Раны, что нанес Фархад толще скал киркой,– ничтожны,
Так израненной душе ль их не пожелать возможно!
На страданья обрекло небо всякую песчинку.
Что, помимо злых обид, от него нам ждать возможно?
Навои, ее слова о неверности – жестоки.
Чтоб помянутою быть, ей и лживой стать возможно…
 

* * *

 
Меджнунам пылким каждый миг даря забвение иное,
Лишь мне, безумному, она песет мучение иное.
Не видя друга, я умру; друг – жив и в радости свиданья.
Я – не Фархад, у нас в любви и поведение иное.
Она приветом на пиру всех воздыхателей одарит.
Ко мне, злосчастному, увы, и отношение иное.
Меня с собою не равняй, о соловей, любовь поющий:
Стенанье, вопль души – одно, а трель и пение – иное.
«Мир – бренный, в нем безгрешен я»,– толкует шейх нам, лицемеря,
Но духовник о чувствах нам дал наставление иное.
Пусть пьют, кому судьбой дано, нектар любовного свиданья,
А нам лишь яд разлуки пить, судьбы решение иное.
Ты гонишь сердце Навои, а с ним самим ты как поступишь?
Свободна – птица! Для раба освобождение – иное…
 

* * *

 
Друзей, что нас утешат в горе, зря не ищите, нет.
Готовых нас обидеть – море, быть на защите – нет!
Душа послушной нитью вьется вокруг твоей стрелы.
И кровь из раны сердца льется. Зашить – так нити нет.
Не говори: «О ней безвольно ты в горе слез не лей».
Ведь и безвольному мне больно, что в сердце прыти нет.
Пусть веет на меня дыхание любимой – тщетно все:
Опоры этому дыханью в душе, как в сите, нет.
Скажи я, что любовью пери не дорожу,– не верь:
К речам безумца и доверья – уж не взыщите! – нет.
Когда пустые разговоры тебе претят – уйди.
Все суета, все споры, ссоры… От них укрытья нет.
Среди бездумного веселья будь трезвым, Навои.
Иного, кроме как похмелья, в пиру не ждите, нет.
 

* * *

 
Тебя увидя в цветнике, смутясь, затрепетала роза.
Роняя лепестки в тоске, от зависти увяла роза.
И, раскрасневшись от вина, разлукой злой опьянена,
Как сердце красное, сама от крови стала алой роза.
В стране священной красоты, шахиня, всех прекрасней ты,
И все сады, и все цветы взяла ты под начало, роза.
Когда гуляешь ты в саду, чтоб оградить тебя от зла,
Все розы встанут, как щиты, шипы их словно жало, роза.
Пурпурных уст блаженный зной меня влечет к тебе одной.
Когда ты на пиру со мной, я нью, и сердцу мало, роза.
Пой днем и ночью, соловей, в честь гостьи утренней моей,
Знай, быстротечна смена дней, летят, и жизнь промчалась, роза.
Когда все розы расцвели, в дорогу вышел Навои,
Но для души его теперь разлука раной стала, роза.
 

* * *

 
В разлуке телом я ослаб, сгораю сам не свой.
Не только телом слабну я, живу с душой больной.
Убить решила ты меня, рази своим мечом,
Смешаю с ветром кровь мою и с влагой дождевой.
Огонь разлуки сжег меня, я отсвет тех лучей,
И стоны жаркие мои, как пламень вихревой.
Не прогоняй меня – я пес, хранящий твой порог,
Не удивляйся, что не смог расстаться я с тобой.
Я грудь раскрою, чтобы дать тебе в душе приют.
Увидев тайный мой недуг, проникнись добротой.
Не пощадили бы меня пи время, ни судьба,
Когда б не винный погребок, где я обрел покой.
Похороните Навои на улице любви,
Успокоенье он найдет под каменной плитой.
 

* * *

 
Пери, сжалься надо мною, я страданием объят,
Так несчастного Меджнуна муки страстные томят.
Стрелы грудь мою пронзили, и от слез померк мой свет,
Словно дым тяжелый, вздохи небо ясное темнят.
Грудь на сто частей разбита; друг, взгляни, изранен я,
Не найти мне исцеленья, раны смертные болят.
Счастье позднего свиданья не могу я перенесть,
Даже если издалека на нее я брошу взгляд.
Гору горя растопили вздохи жаркие мои,
Камни сделались водою и в меня не полетят.
Не обманывайся мнимой безмятежностью небес:
Небо – хитрый лжесвидетель, предающий всех подряд.
Я сходил с ума в пустыне, как несчастный Навои,
Ведь красавицы, в гордыне, разум мне не возвратят.
 

* * *

 
Связь с городами я порвал, от шума их я отказался,
И от богатства двух миров, от благ мирских я отказался.
Но сто несчастий на себя я принял, плача и скорбя,
От жизни отвернулся я, и от святых я отказался.
К чему богатство, города, душа и все, чем жизнь горда?
Когда б желанья я имел, тогда б от них я отказался.
Я б Искандаром стать не смог, бессмертьем Хызра пренебрег,
На что мне вечной жизни срок? Аллах велик – я отказался!
Но от красавицы одной, такой насмешливой и злой,
Хоть это мне грозит бедой, я ни на миг не отказался.
Мой проповедник, ты давно нам хвалишь райское вино.
Я слаб, но взять большой бокал из рук твоих я отказался.
Ты кровью плачешь, Навои, но, чтоб достичь своей любви,
Идя по собственной крови, от мук таких не отказался.
 

* * *

 
Я тыщу раз горел огнем – из тысячи один.
Не смел я говорить о том – из тысячи один.
Не ужасайся, увидав ожога грубый след -
Зловещим проступил рубцом – из тысячи один.
Не говори: от всех таи сто тысяч бед своих -
Скрыв, я забудусь вечным сном – из тысячи один.
Разлука сердце мне дробит на тысячу кусков,
Я слаб, но силы нет ни в ком из тысяч, кто один.
Я тыщу раз моим друзьям мог верность доказать,
Я плох, но не знаком с добром из тысяч пи один.
Искал средь тысячи друзей ты верность, Навои,
Но был ли верен хоть в одном из тысячи один?
 

* * *

 
О розе неживой и живой я и мечтать не смел,
Не удивляйся, разум мой в ее огне сгорел.
В мои померкшие зрачки ударила стрела,
Их сделал целью кипарис для беспощадных стрел.
Сияешь, словно роза, ты, стройней, чем кипарис,-
Два совершенства я в тебе соединить хотел.
Когда не вижу я в саду прекрасный облик твой,
В смятенье шепчутся цветы, что сад мой опустел.
Я кипариса стройный стаи и розы лик искал,
Я счастлив был, что на тебя хоть издали глядел.
Друг, омовенье соверши, в литейный дом идя,
Но прежде нужно, чтобы ты забыть ислам сумел.
О Навои, в мирских садах есть множество цветов,
Но не найти тебе цветка, чтоб страсть преодолел.
 

* * *

 
Не удивляйся, если я на прочих не похож.
Ведь и такой, как ты, второй на свете не найдешь.
У изголовья моего поклонники твои,
Как будто бы болезнь мою иною назовешь.
Волненье в мире, будто я беспечен или пьян,
Небрежно повязал чалму, халат мой не хорош.
От стрел прямых твоих ресниц огонь мой стал иным,
Так розу освежает вдруг росы прохладной дрожь.
Я переменчив, как луна, от прихотей твоих,
Слежу за тем, что говоришь, за тем, как ты идешь…
О виночерпий, другом будь – пусти меня на пир,
Мгновенно выпью я вино, что ты мне поднесешь.
Гляди, запуталась душа в ее густых кудрях,
Не знал я, что тугую сеть вовек не разовьешь.
Как быстро зазнается тот, кто в милости сейчас,
Но разве человеком ты пролазу назовешь?
Знай, Навои, что мир – цветник, где розы расцвели,-
Иди, но помни о шипах, разящих, словно нож.
 

* * *

 
С кипарисом тонкостанным я не пил вина вдвоем.
Рок внимал моим моленьям в равнодушии глухом.
Много выпил я в разлуке, чтоб забвение найти,-
Ядом скорби обернулась чаша с искристым вином.
Долгий день, почти до ночи, без любимой я провел.
Этой ночью не дождусь я, чтобы мрак сменился днем…
Друг, ответь, где может сердце успокоиться мое.
Если даже возле милой нет покоя мне пи в чем?
Ветерок мой, юной розе о разлуке расскажи,
Отнеси ей, ветер, душу, истомленную огнем.
Ведь языческой печалью, как безверьем, полон я,
И с моим исламом правоверным я вовеки не знаком.
Павой, внемли совету – если утром пьешь вино,
То росу рассветной розы не считай своим питьем.
 

ПОЛЕЗНЫЕ СОВЕТЫ СТАРОСТИ

* * *

 
Она ушла, покинув пир, и села на коня, хмельна,
Л я ей чашу протянул, с мольбой держась за стремена.
Нет, мне ее не удержать, но я бы в жертву жизнь принес
За то, чтоб кем-нибудь на пир она была возвращена.
Торопит всадница коня – и сердце падает в груди,
Мечом обиды ранен я, жестоко грудь уязвлена.
Зачем не насмерть я сражен? Не легче ль муки мне пресечь.
Чем торопить в обратный путь и гнать сквозь темень скакуна?
А без нее шумливый пир печален, горек и уныл,
Нарушен сердца сладкий сон, душа покоя лишена.
От века так заведено: кто выпьет радости бокал,
Сто кубков горечи тому судьба велит испить до дна.
Я в одиночестве умру. Не странно ль – преданность моя
Ответной верностью в любви ни разу не награждена!
Когда белеет голова, с уединением смирись,
Ведь не украсят звонкий пир ни грусть твоя, пи седина!
Неверную не возвратишь. К чему ж терзаться, Навои?
Смотри: ты бледен, стан дрожит, душа печалью смущена.
В мой дом, разгорячась, вбежала с вечернею звездой она,
Испариной омыла розы, как розовой водой, она.
Ресниц разбойничьих кинжалы – похитчики моей души,
Прядь амбровым жгутом спустила на стан свой молодой она.
Приют мой темный озаряет солнцеподобный лик ее.
Я на свету дрожу пылинкой,– не луч ли золотой она?
Взяв за руку меня, смеется, сажает около себя.
Пересыпает слов алмазы, сверкая красотой, она.
И говорит: «Печальный друг мой, как поживаешь без меня?»
Что я отвечу ей? Сковала язык мой немотой она.
Кувшин с вином она открыла и кубок полный налила,
Пригубив, молвила с упреком, с лукавой прямотой она:
«Скажи, Меджнун, не сновиденье ль, что разума лишился ты?
Испей вина, открой мне душу, какой живет мечтой она?»
Я выпил, потерял сознанье, к ногам возлюбленной припал,-
Не хмель сразил меня – сразила своею добротой она.
Тому, кто в снящемся свиданье, как Навои, блаженство знал,-
Не спать до воскресенья мертвых: сон сделала бедой она.
 

* * *

 
Только ты взяла с улыбкой пиалу из рук людей,
Как порвались от рыданья связки всех моих костей.
Гурия к тебе явилась спор вести о красоте,
Но и та, тебя увидев, удалилась поскорей.
Стала ночь моей разлуки мне опасностью грозить,
Потемнела, словно нежный гиацинт твоих кудрей.
Сердце гибнет от удара взором пущенной стрелы,-
Словно зверя на охоте, ты разишь стрелой своей.
Я несчастен: у любимой состраданья нет ко мне,-
Эти слезы и рыданья не тревожат сердце ей.
Что такое сад свиданья, ты не спрашивай меня:
В мире горестной разлуки, как в тюрьме, я много дней.
Как беспечен тот, кто скачет, выпустив узду из рук!
Упадет он без дыханья, погружен в мечты о ней!
Тот свободен от печали, кто бежит толпы людской,
Но оставшемуся с нею в мире жить еще грустней.
Каждый миг твои собаки прогоняют Навои,
Но обманом он в их свору возвращается скорей.
 

* * *

 
Здоровым меня оставить не захотела любовь,
Во прах обратив, пустила до ветру тело любовь.
В разлуке при мне остались отчаянье и болезнь,
А душу солью страданья вконец изъела любовь.
Грозящее миру пламя гудело в моей груди,
Там ярким огнем горела, не искрой тлела любовь.
Но люди, теряя душу, прийти умоляют смерть,
И палачей луноликих пускает в дело любовь.
Жестокости обучила Ширин и Лейли она,
Меджнун и Фархад счастливцы, лишь мной владела любовь.
Разлука, тоска, безумье – убийцы, но в этот мир
Прийти и разить несчастных им всем велела любовь.
Однако за благочестье я близости не отдам,
Не дам, чтоб в могиле тесной средь роз истлела любовь…
О Навои, будь счастлив, что ты еще жив и любишь,
Страданьями награждает и сверх предела любовь.
 

* * *

 
Я желтухой болен, кравчий. Весь в осеннем цвете яром,
Где ж вино, что охмеляет винограда желтым даром?
И лицо мое, и тело – листья желтые на ветке.
Пожелтели – кто ж излечит их целительным отваром!
И в очах зрачки с белками стали желты, как тюльпаны.
Что за хворь? Той розоликой жечь меня дано пожаром!
Говорят, очам полезно видеть желтое – ах, где же
Кипарис в одеждах розы, что пылает желтым жаром?
Желтоперой птицей ночи стал среди полдневной стаи
Пожелтелый день разлуки, что сражен судьбы ударом.
Если ж не больным желтухой ночь и утро, отчего же
Ночь распустит кудри, солнце лик свой рвет – в рыданье яром?
Желтизну больного тела Навои скрыл в прахе скорби -
Так вот нищий в землю прячет золото в кувшине старом!
 

* * *

 
Улыбки всем расточая, мне ты не улыбнулась,
Встретив мой взор, печалью одетый, не улыбнулась.
В жажде твоих рубинов подобен я стал шафрану,
Но ты и при виде этой приметы не улыбнулась.
Молил я: «Скажи хоть слово», но знаком ты приказала
Мне умереть и, слыша обеты, не улыбнулась.
Не зная счастья слияний, себя ты отдать не можешь,
Я не дивлюсь, что при этой беде ты не улыбнулась.
Послушай, Меджнун с Фархадом были лишь струйкой дыма.
Я – пламя, но ты б и вспышке кометы не улыбнулась.
Улыбка подобна солнцу, солнцу светить пристало,
Жаль, что ты на такие советы не улыбнулась.
О, Навои, от розы вдали соловей тоскует,
Может, она и песням, что спеты, не улыбнулась.
 

* * *

 
От неверной сто горьких бед довелося увидеть мне.
Кто ж знал верность, чтоб счастья свет довелося увидеть мне?
Кто познал от сынов времен долю верности и добра,
Чтобы преданности обет довелося увидеть мне?
Словно пса, прогони, о друг, сердце взбалмошное мое:
От беспутного только вред довелося увидеть мне!
Что мне добрый привет друзей? В сердце – тишь и блаженный мир,
Если гнет от ее клевет довелося увидеть мне!
А красавиц увижу я – и трепещет надеждой взор:
Где жасмин мой? Хотя бы след довелося увидеть мне!
Пусть и землю, и свод небес захлестнет рыданий потоп:
Злобу этих двух приверед довелося увидеть мне!
Серполунный увидишь лик – знай: тебя погубил не меч,-
Кару неба – страшнее нет! – довелося увидеть мне!
Я молитвенный коврик мой и хырку проносил до дыр,
Чтоб два мира сквозь их просвет довелося увидеть мне!
И не спрашивай, Навои, что изведал я от нее,
Сто невзгод друг за другом вслед довелося увидеть мне!
 

* * *

 
Злее, чем измены мрак, темнота бывает разве?
Светом дня озарена темень та бывает разве?
Искрой молний опалит всю вселенную разлука,-
В преисподней адских мук ей чета бывает разве?
Нюхать след ее собак – вот награда мне за верность!
Лучше золота сего красота бывает разве?
В день разлуки море бед с головой влюбленных топит,-
В ночь измены хоть роса пролита бывает разве?
Пятна крови, как цветы, на моем сожженном теле,-
В роще бедствий время цвесть для куста бывает разве?
Черный проливень измен насмерть любящих сражает,-
Тьма небесного дождя так люта бывает разве?
Песней, льющейся навзрыд, Навои сжигает розы,-
У безгласных соловьев песня та бывает разве?
 

* * *

 
Кипарис розоволикий, ты сказала – ты придешь!
Ночь провел я в муке дикой, сердце ждало – ты придешь.
Выходил ежеминутно, тела сдерживая дрожь,
И душа к устам невольно подступала: ты придешь!
Лик луны зажегся в небе, схож с тобою красотой.
Мне до лунного сиянья дела мало. Ты придешь!
Плакал я, дивя прохожих, на безумца был похож.
Веря и не веря пери, ждал устало,– ты придешь?
Эти слезы ты не вздумай в шутку сравнивать с водой –
Эти слезы были схожи с кровью алой… Ты придешь?
Выходил тебе навстречу, преданный тебе одной.
Ждал тебя, покуда сердце подсказало: не придешь.
Навои, вином утешься, о неверной думать брось,
И печали скажет властно звон бокалов: не придешь!
 

ТАРДЖИБАНД

* * *

 
О, почему с тобой я не дружу, вино?
Забота и беда гнетут меня давно…
На этот мир земной чем больше я гляжу,
Тем более мое сознание темно!
Хотел небесных тел природу я постичь,-
Не тайна для меня отныне пи одно.
Приход мой в мир земной, уход мой в мир иной,-
Вот этого понять, увы, не суждено.
Ни мудрость многих книг, ни вера в благодать
Загадку разгадать не могут все равно.
Дружить старался я со множеством людей:
В чем жизни цель – никем ответа не дано.
И врач лечил меня, и чудотворец-шейх,-
Неисцелим недуг неразрешимых «но».
И ты бессилен здесь, мой многомудрый пир!…
Все существо мое сомнения полно.
Мне стало тяжело влачить неверья груз,
Терпение мое вконец истощено.
Бегу в питейный дом, прошу вина – гляжу:
Разбитый черепок в руках своих держу!
 

* * *

 
Я пью. Недуг любви меня скрутил опять.
Я снова меж гуляк, я меж кутил опять.
Мне пьяницы – друзья. Благочестивый пост
В позор и пьяный грех я обратил опять.
И стал кувшин с вином кумиром для меня,-
Мне душу блеск вина заворожил опять.
И, чтоб свободно нить, халат, и коврик мой,
И туфли, и тюрбан я заложил опять.
О ты, кого люблю, безумный мой кумир!
Всего меня огнем ты охватил опять.
И потому пришел сюда, в трущобы, я -
И душу кабачок мне обольстил опять.
Я понял: из любви лишь ненависть растет,
Любовью и вином лишен я сил опять!
Любовью приведен в проклятый кабачок,
Молю налить вина в разбитый черепок.
 

КЫТА

* * *

 
Старайся этот мир покинуть так,
Чтоб без долгов расчесться с пережитым.
Из мира, не закончив дел, уйти
Не то же ль, что из бани – недомытым?
 

* * *

 
Невежда в страхе жизнь провел:
Боялся он учиться слову.
И в результате, как осел,
Влачил свой век от рева к реву.
 

* * *

 
Со мной в походе два коня,
Но пеший я ходок:
Как кони в шахматах, они Поднять не могут ног.
Как в шахматах, за край полей Им не дано дорог.
Конь черный подо мной – земля,
А белый конь – песок.
 

* * *

 
Я, дар души в стихи вдохнув, мечтал.
Чтоб мысль мою тем жаром зажигало.
И потушить огонь, что жег мне мысль,
Живой воды, наверно, было б мало.
О, если бы горение души
Всегда огонь свой мысли отдавало!
 

* * *

 
Скажу тебе: средь выродков земных
В особенности три породы гадки -
Безмозглый шах, скупой богач,
Ученый муж, на деньги падкий.
 

* * *

 
Напыщенный болван, от визга распалясь,
Поднять способен чернь во имя злого дела.
Когда петух зовет, копая клювом грязь,
Такого нет дерьма, чтоб курица не съела.
 

* * *

 
Я столько нагрешил, что в преисподней
Мои грехи весь ад заполонят.
Не легче ли простить меня, всевышний,
Чем новый для других готовить ад?
Среди искусств такое есть искусство:
Оплошность скрыть, коль оплошал твой друг.
И похвалить при всех его заслуги,
А нет их – скрыть отсутствие заслуг.
 

РУБАИ

* * *

 
Годами шейха речь текла, пресна, мутна,-
Ни сердца, ни ума не тронула она.
Но продавец вина мне душу взволновал:
Всего один глоток – и песня рождена!
 

Т У Ю Г И

*

 
То губ нектар иль глаз твоих алмазная слеза ли?
А может быть, твои уста чужой нектар слизали?
Кокетством лук заряжен твой, и стрелы в сердце метят,
Ах, если б блестки яда с них на полпути слезали!
 

*

 
Стрела обиды в грудь впилась и сердце мне задела,
Едва утихнувшая страсть опять взялась за дело.
Так предначертано судьбой: мы страстью рвемся к юным,
И до других – кто нелюбим – влюбленным что за дело?
 

*

 
Дугою бровь, как меткий лук; стрелу мне брось навстречу,
Ах, долго ль мне еще, скорбя, лишь уповать на встречу?
Среди луноподобных звезд, что всех затмят красою.
С красой такой, как у тебя, другую разве встречу?
 

*

 
Рубины губ ее – огонь, они мне душу жгут.
Как лук мой стан, лишь потяни за тетиву, за жгут.
Я клятвам верить был бы рад, но искренни ль они
И светоч верности в тебе зажгут иль не зажгут?
 

*

 
Нет, ты не роза, я правдив в сравненье этом смелом,
По бледности твое лицо соперничает с мелом!
Затворница! Румянец щек тому лишь дан в награду,
Кто не гнушается вином и в страсти будет смелым.
 

*

 
Кинжал разлуки в эту ночь затеял пир и справил,
Но рок, мне печень истерзав, недуг мой не исправил.
Тогда он в Туи меня послал и пыткой мучил в Туне,
Как нужно мучить,– не забыв ни одного из правил.
 

*

 
Пока любимая в Сари, грустить не перестану.
Когда ж сравнения искать для милой пери стану,
Я в сад пойду, в цветенье роз увижу лик прекрасный,
Л рядом – стройный кипарис, ее подобный стану.
 

*

 
Бальзам для ран я не нашел, страницы книг листая,
Что тело мне терзает в кровь – не хищных птиц ли стая?
Огонь любви мне душу сжег, и в горькой той пустыне
Не отыскал ни одного целебного листа я.
 

*

 
Жестокий град коварных стрел мне душу поражал,
И в сердце две из них впились, как острых пара жал.
Алмазы горьких слез моих пролив к твоим стонам,
Я взоры россыпью камней бесценных поражал.
 

*

 
Мой взор состарила слеза, в страданьях пролитая,
Но ты, как прежде,– лишь мечта, что дразнит, пролетая.
Один – в тоске я смерти жду, но если ты со мною,
Мой, как у Хызра, долог век,– что ж вспомнил про лета я?
 

*

 
Чтоб ей сказать «не уходи», уста я растворил,
Но замер зов мой на устах и льда не растворил.
Ее капризам нет числа, упорству – нет границ.
Мир удивлен: такое зло каприз хоть раз творил?
 

ФАРДЫ

*

 
Достиг ты многих благ земных, но к большим не стремись:
Земное благо тянет вниз, святое благо – ввысь.
 

*

 
Горящий уголь без щипцов руками не возьмешь,
Скалу киркой не раздробив, рубинов не найдешь.
 

*

 
Лишь только вспыхнет небосвод – весь мир начнет сиять,
Лишь только страждущий вздохнет – ночь настает опять.
 

*

 
Пускай святыня далека, ступай в суровый путь,
А не достигнешь – все равно ей благодарен будь.
 

*

 
Рука, пласты угля круша, становится черна,
Душа, с народом злым дружа, становится грязна.
 

*

 
Два мира примирить в себе, о друг, нам не дано:
Две лодки схватишь за борта – потонешь все равно.
 

*

 
Слепец, кто вечности искал среди забот мирских,
Глупец, кто верности искал среди сердец людских.
 

*

 
Пусть враг не смотрит на тебя, доверчивым не будь,-
Был незаметным ветерок, а смог свечу задуть.
 

*

 
Не злись, когда решится друг твои грехи назвать,
Не дуй на зеркало свое, чтоб не тускнела гладь.
 

*

 
В любви то правоверный я, то дерзкий еретик,
Ведь для меня один закон – твой лучезарный лик.
 

*

 
Глаза в песочные часы я превратить бы мог -
Из глаза в глаз пересыпать прах от любимых ног.
 

*

 
Сто раз мепя отвергла ты, а сердце встречи ждет,
Сто тысяч мук снесет мудрец, по праведным умрет.
 

*

 
Ах, иссякает жизнь моя, я сгорбился, иссох,
И равен сотне вздохов стал мой каждый горький вздох.
 

*

 
Из этой кельи ты одна прогнать могла бы тьму,
Увы, повсюду светишь ты – лишь не в моем дому.
 

*

 
Любимая – цветущий сад, но скрылась вдруг опа,
И как смогу теперь узнать: зима или весна?
 

*

 
«Я плакала»,– сказала ты, а лик – свежее роз.
Цвети, царица! Суждено лишь мне желтеть от слез.
 

*

 
О псы возлюбленной моей! Когда угасну я,
Хоть вы поплачьте обо мне, как старые друзья.