Текст книги "Поэзия народов СССР IV - XVIII веков"

Автор книги: Месроп Маштоц

НААПЕТ КУЧАК

АРМЯНСКИЙ поэт

XVI век

АЙРЕНЫ ЛЮБВИ

* * *

 
Твоих грудей шамамы я вкушу ль, царица меж цариц?
Ах! Море – грудь твоя: она смиряет пламя огневиц.
И я желал бы стать чирком, в волнах купаться с роем птиц,
А отдыхать на берегу – в тени твоих густых ресниц.
 

* * *

 
О ночь, продлись! Останься, мгла! Стань годом, если можешь, ты!
Ведь милая ко мне пришла! Стань веком, если можешь, ты!
Помедли, утра грозный час! Ведь игры двух тревожишь ты!
Где радость? В скорбь ты клонишь нас! Ты сладость гонишь темноты!
 

* * *

 
Идя близ церкви, видел я у гроба ряд зажженных свеч:
То юношу во гроб любовь заставила до срока лечь.
Шептали свечи, воск струя, и грустную я слышал речь:
«Он от любви страдал, а нам – должно то пламя сердце сжечь!»
 

* * *

 
Когда умру я от любви, срежь косу, волосы сними,
Как факел, в руку их возьми, меня ищи не меж людьми;
Придя к могиле, все пойми, плиту слезами окайми
И, мне шепча: «Любовь прими!» – холодный камень обойми!
 

* * *

 
Ко дверям возлюбленной подведите меня скорей!
Обнажите раны мои, покажите ей!
Вместо свеч мои пальцы отрубленные зажгите ей!
Схороните любовью сгубленного у ее дверей!
 

* * *

 
С той поры, как рожден на свет, мне спасенья в молитвах нет.
И пускай священник зовет – сворочу, не пойду вослед.
А красавица поглядит – славословлю и шлю привет.
У колен ее – мой алтарь, я грудям ее дал обет.
 

* * *

 
Не нужна ты мне, не нужна,
Мне с тобой ни покоя, ни сна,
Обожгла ты меня стрелою
И осталась сама холодна.
Скажут мне: ты стала водою,-
Пить не буду, губ не омою,
Словно та вода солона.
Если скажут: ты стала лозою,-
Не коснусь твоего вина.
 

* * *

 
Пред тобою я, мой желанный,
Скатерть белую расстелю,
Куропатку с кожей румяной
Соком сливовым оболью,
И напиток хмельной и пряный
Я в две чаши для нас налью.
Я надену наряд тонкотканый,
Чтобы ты за дымкой туманной
Видел белую грудь мою.
 

* * *

Ах, случилась прорушка одна,

Мне попалась дурнушка одна.

Захотелось мне с ней обняться,

Начала дурнушка ломаться,

Мол, не надо, я смущена.

А красавица мне из окна

Закричала: «К чему стараться?

Что в любви понимает она?

Надо к тем идти миловаться,

Кто хоть знает, как страсть сильна!»

* * *

 
Ты смеешься, ты все не со мною,
Но тебя я верну – погоди,
Окружу глухою стеною
И запру, словно сердце в груди!
И тогда снисхожденья не жди.
Я сожгу все мосты под луною.
Все мосты, что уже за спиною,
Все мосты, что еще впереди!
 

* * *

 
Милый мой, мне принесший зло,
Свет мой ясный, быстрей – в седло.
Скройся прочь, чтоб мое проклятье
Поразить тебя не могло!
 

* * *

 
Я люблю, я огнем объята,
Я, как облако в час заката,
Пламенею, а людям – смех.
Знаю, это за грех расплата,
Но какой я свершила грех?
Я люблю, но любовь моя свята.
Ты мне нужен один изо всех.
Так за что ж я молвой распята?
 

* * *

 
Я, как всякая птица, дика.
Я твоя, коль удержит рука.
А упустишь – в небе растаю
Иль смешаюсь с чужою стаей,
Не узнаешь издалека.
В клетку вновь ты меня не заманишь,
Станешь ладить силок – не обманешь,
Не боюсь твоего силка.
 

* * *

 
Я опился, но не вином,
Распалился, но не огнем.
От любви душа опьянела,
От любви мое сердце сгорело.
Я стою под твоим окном.
Ты ко мне выходишь несмело,
Л меня не пускаешь в дом.
Для чего же два яблока зрело
Под твоим голубым платком.
Тронуть их рука захотела,
Ты заплакала: «Люди кругом.
То, что ночью следует делать,
Милый, можно ли делать днем?»
 

* * *

 
Ловчий сокол я с красным кольцом,
Ты – залетная голубица.
Я заметил твой след с трудом,
Я ловлю – ты не хочешь ловиться.
Человеческим языком
Говоришь ты: «Что зря трудиться?
Не охоться за мною днем,
Будет ночь, я – ночная птица!»
 

* * *

 
Мы пылали с тобой огнем,
Мы сгорали с тобой живьем.
Все прошло,– ты узнать захотела,
Что со мною стало потом?
Все случилось, как ты хотела,
Что могло, все давно сгорело,
На костях моих нету тела,
Есть лишь пепел в сердце моем.
 

* * *

 
Эх, глаза, мне бы выжечь вас
Без пощады железом каленым,
Лучше тьма – мне не нужно глаз,
Что на милого смотрят влюбленно.
Мне б язык отрезать сейчас,
Чтобы слов не болтал затаенных,
Мне бы сердце пронзить сто раз,
Чтоб не билось оно исступленно,
Обреченно, как в смертный час.
 

* * *

 
«О, как много в тебе, вино,
Бед и горя заключено,
С той поры, как тебя я приветил,
Счастье не было мне суждено!»
И на горькие жалобы эти
Внятно мне отвечало вино:
«Разве мало непьющих на свете
И несчастливых все равно!»
 

* * *

 
Где была ты, откуда пришла?
Если ты не посланница зла,
Отпусти меня, сделай милость!
Ты сожгла мое сердце дотла,
Ты в душе моей поселилась
И дороги назад не нашла,
Ты в сознанье моем заблудилась,
Ты моими слезами стекла.
 

* * *

 
Я тебе надоел, ну что же!
Как прикажешь, тебе видней,
Твой покой моего дороже.
Но любовь, что нам делать с ней?
Я уйду, и тебе, быть может,
Станет легче на несколько дней,
Но потом тебя страх встревожит,
И тогда ты станешь умней.
Ты поймешь: на девичьем ложе
Без меня еще холодней.
 

* * *

 
Черноброва ты, тонкостанна,
Лоб высокий, лицо румяно.
Белизну ты внутри несешь,
Грудь твоя, словно два шамама,
Что ж припасть мне к ней не даешь?
Ведь и ты уйдешь в край туманный,
В край, куда красоты не возьмешь.
Почему ж при жизни так странно
Ты со мною себя ведешь?
 

* * *

 
Мне б рубашкою стать льняною,
Чтобы тело твое обтянуть,
Стать бы пуговкой золотою,
Чтобы к шее твоей прильнуть.
Мне бы влагою стать хмельною
Иль гранатовою водою,
Чтоб пролиться хоть каплей одною
На твою белоснежную грудь.
 

* * *

 
Совершая обычный свой путь,
В чей-то двор я решил заглянуть.
Там висело белье на веревке
И рубашка – любо взглянуть.
Рукава ее вшиты ловко
И цветами расшита грудь.
Вот хозяйку этой обновки
Залучить бы мне как-нибудь.
Обмануть бы, найти уловку
Или золотом прихвастнуть.
 

* * *

 
Образумься, побойся бога,
Знают все, ты грешила много.
Я ж страдаю который год.
Что ж твердишь ты: «Я – недотрога!»
Ты вкусила запретный плод.
В рай закрыта тебе дорога.
Сын вороны, он впился в твой рот,
А на сокола смотришь ты строго.
И покоя мне не дает
День и ночь за тебя тревога.
Как ошибочен твой расчет,
Как жеманство твое убого!
 

* * *

 
Вот красавица с грудью белой
Ярко-синюю кофту надела
И вблизи от меня прошла,
Расстегнула петлю несмело,
Словно жаром меня обдала.
О великий создатель, сделай,
Чтоб красавица с грудью белой
Столь красивою не была,
Чтобы сердце мое не горело,
Чтоб в тоске не сгорало дотла!
 

* * *

 
«Ты не яблоко ли румяное,
Не пора ли тебя сорвать?
Белолицая, тонкостанная,
Не нора ли тебя целовать?
Но Евфрат – река окаянная
Между мной и тобой опять».
«Милый, речи твои туманные
Не могу я никак понять.
Я Евфрат перешла, как пьяная,
Я мосты сожгла деревянные,-
Больше нечего мне терять!»
 

* * *

 
Я в вечерний час, в час туманный
Шел по улице вполпьяна,
Повстречался с моей желанной,
Грудь ее словно яблок полна.
Тронуть пальчиком плод румяный
Захотелось мне, но она
Закричала: «Прочь, окаянный,
Я чиста еще, не грешна!»
Люди, верьте, я не был пьяный
Если был, так не от вина!
Сколько раз мы с ней, тонкостенной,
Проводили ночи без сна!
 

* * *

 
«Ты приди ко мне в час заката.
Дам тебе половину граната.
Поцелуй за одно зерно -
Не нужна мне большая плата».
«Что ты жаден, я знаю давно,
Да беда – я не так богата.
Поцелуй за одно зерно -
Это, право, дороговато!»
 

* * *

 
Если в сад я твой попаду,
Что увижу в твоем саду?
Я увижу тебя лежащей,
Я увижу твой взгляд молящий:
«Уходи!» А я не уйду.
Ты прошепчешь: «Здесь всё на виду.
Подожди, пусть заснут послаще
Люди в доме, рыбы в пруду.
Все соседи глаза таращат,
Все им слышно, нам на беду!»
«Пусть соседи глаза таращат,
Пусть глядят, к своему стыду.
Мы огнем, в наших душах горящим,
И злословье сожжем и вражду!»
 

* * *

 
«Твое ложе – мой храм и мой дом,
Грудь твоя – две лампады в нем.
Не нужна мне иная награда,
Только стать бы мне звонарем
Иль лампадщиком в храме твоем».
«Нет, мне служек таких не надо,
Молод ты и, на горе нам,
Засветить позабудешь лампады
И во тьме оставишь мой храм».
 

* * *

 
Видишь, яблоня на пригорке,
Греет солнце ее сквозь туман,
Чтоб полить, принесу в ведерке
Я воды из реки Иордан.
Буду холить, следить буду зорко,
Чтоб мои не пропали труды,
Чтоб случилось однажды на зорьке
Мне сорвать дорогие плоды.
 

* * *

 
Там старушка живет у нас,
Каждый шорох слышит слепая,
Ей еще бы ослепнуть раз
Иль оглохнуть, чтобы, глухая,
Не учуяла бы сейчас,
Как мой милый крадется, не зная,
Что старушка живет у нас.
 

* * *

 
Целовал я красавиц мало,
А вчера обнялся с одной.
Ничего она не сказала,
Убежала она домой.
Мать-старуха запричитала:
«Ротик кто окровавил твой?»
«Только что я в саду гуляла,
Там терновник колючий и злой».
Мать заохала, закричала:
«Будь он проклят, такой-сякой!»
Но красавица зарыдала:
«Не кляни его, мать, постой,
Я неправду тебе сказала -
Целовал меня милый мой!»
 

* * *

 
Тонок стан твой, грудь высока,
По две родинки возле соска.
Многих юношей ты погубила,
Приманила, да не полюбила.
Видно, смерть и моя близка.
Потому что только могила
Исцелит меня наверняка.
 

АЙРЕНЫ СТРАНСТВИЯ И ПЕЧАЛИ

* * *

 
Выйди из своего чертога,
Словно солнце из-за дерев,
От груди твоей, недотрога,
Свет исходит, весь мир согрев.
Забывают священники бога,
На мгновенье тебя узрев.
Вот и я от родного порога,
Прочь ушел, от любви опьянев.
 

* * *

 
Ухожу я, прошел мой срок,
Так прощайте и все простите,
Оставляю я вам цветок,
Среди роз вы его держите!
Коль попросит воды глоток -
Мой цветок вином напоите,
И дарует вам счастье бог!
А когда пировать захотите,
Мое место вы сохраните,
Мою чашу и мой кусок,
Будто жив я, мне поднесите.
 

* * *

 
«Уезжаю»,– сын мой сказал.
Я не верила, потрясенная.
Ногу в стремя – вдаль ускакал.
Я осталась ошеломленная.
Где б, сынок, ты ни сделал привал,
Пусть растет там трава зеленая,
И в какой бы ты край ни попал,
Пусть там зло не живет затаенное.
Песня ангела смерти меж скал
Глохнет, пением птиц заглушенная,
Где б, сынок мой, ты ни пировал,
Пусть посуда будет злаченая.
Как ладья, пусть будет бокал,
И вино, как море бездонное.
 

* * *

 
Ты – любовь моя, мир мой священный,
Радость первая, давний мой рай,
Не задумала ль ты измену?
Не лукавь со мной, не играй!
Пли черный наряд надену,
Крест монашеский и – прощай.
Лишь тогда ты узнаешь цену
Мне, ушедшему в дальний край.
 

* * *

 
Я уйду, чтоб меня не ждали,
Появлюсь я едва ли здесь.
В Византию пойду вначале,
Но когда ты получишь весть,
Знай, что я уж не там, а дале.
Стран на свете не перечесть…
Но однажды на перевале
Кто-то скажет мне, где ты есть,
И примчусь я из дальней дали,
Чтоб свободе любовь предпочесть.
 

* * *

 
Не могу я с тобой расстаться,
На пути твоем встану стеной.
Скажешь: «Я не могу остаться».
И уйдешь, распростясь со мной.
О мой милый, года промчатся,
Будет в мире и холод и зной,
Будет сердце твое сжиматься,
По земле терзаться родной.
 

* * *

 
В час, когда я тобой владела,
Я одна всей землей владела,
С той поры, как тебя потеряла,
Я едва и собой владела.
 

ГНОМА

 
Однажды по улице шел я домой.
Вдруг череп, смотрю, на дороге лежит.
Ударил ногой я по кости пустой,
Вдруг череп в лицо мне улыбку кривит
И кость говорит мне такие слова:
«Эй, слушай, что делаешь ты, удалец?
Вчера лишь я был, как твоя голова,
А нынче настиг меня горький конец!»
 

НЕИЗВЕСТНЫЙ АРМЯНСКИЙ ПОЭТ

XVI век

* * *

 
О злая! С черной красотой! О дорогая! Ангел мой!
Ты и не спросишь, что со мной, о дорогая, что со мной!
Как жжет меня моя любовь! О дорогая, жжет любовь!
Твой лоб так бел, но сумрак – бровь! О дорогая, сумрак – бровь.
Твой взор – как море, я – ладья! О дорогая, я – ладья!
На этих волнах – чайка я! О дорогая, чайка – я!
Мне не уснуть, и то судьба, о дорогая, то судьба!
О злая, выслушай раба! О дорогая, речь раба!
Ты – врач: мне раны излечи, о дорогая, излечи!
Я словно в огненной печи, о дорогая, я – в печи!
Все дни горю я, стон тая, о дорогая, стон тая,
О злая, ведь не камень я, о дорогая, пламень – я!
Мне не уснуть и краткий срок, о дорогая, краткий срок,
Тебя ищу – и одинок, о дорогая, одинок!
И ночь и день к тебе лечу, о дорогая, я лечу,
Тебя назвать я всем хочу, о дорогая, и молчу!
Но как молчать, любовь тая, о дорогая, страсть тая?
О злая, ведь не камень я, о дорогая, пламень – я!
 

НЕИЗВЕСТНЫЙ АРМЯНСКИЙ ПОЭТ

XVI век

ПЕСНЯ О ЧЕТЫРЕХ ЭЛЕМЕНТАХ

 
ВЕСНА
 
 
Вновь прилетели те птицы,
Опять прилетели те птицы,
Снова явились те птицы,
Что каждой весною приходят.
Надели зеленый наряд,
Надели зеленый наряд,
Надели зеленый наряд,
Над землею кружатся, кружат.
Пой, соловей, свою песнь,
Пой, сизокрылый, мне песнь,
Пой, сладкогласый, мне песнь!
Я без ума от нея,
Раб умиленный творца.
 
 
ЛЕТО
 
 
Вновь прилетели те птицы,
Опять прилетели те птицы,
Снова явились те птицы,
Что каждым летом приходят.
Надели багряный наряд,
Надели багряный наряд,
Надели багряный наряд,
Над розой кружили, кружат.
Пой соловей, свою песнь,
Пой, сизокрылый, мне песнь,
Пой, сладкогласый, мне песнь!
Я без ума от нея,
Раб умиленный творца.
 
 
ОСЕНЬ
 
 
Вновь прилетели те птицы,
Опять прилетели те птицы,
Снова явились те птицы,
Что осенью каждой приходят.
Надели желтый наряд,
Надели желтый наряд,
Надели желтый наряд,
Над сушью кружатся, кружат.
Пой, соловей, свою песнь,
Пой, сизокрылый, мне песнь,
Пой, сладкогласый, мне песнь!
Я без ума от нея,
Раб умиленный творца.
 
 
ЗИМА
 
 
Вновь прилетели те птицы,
Опять прилетели те птицы,
Снова явились те птицы,
Что каждой зимою приходят.
Надели белый наряд,
Надели белый наряд,
Надели белый наряд,
Над снегами кружатся, кружат.
Пой, соловей, свою песнь,
Пой, сизокрылый, мне песнь,
Пой, сладкогласый, мне песнь!
Я без ума от нея,
Раб умиленный творца.
 

НЕИЗВЕСТНЫЙ АРМЯНСКИЙ ПОЭТ

XVI век

НОКТЮРН

 
Луна нежна, ветер нежен,
И сон земледелов нежен;
Луна высоко взошла,
И голос свирели нежен;
Пастух распустил быков,
И сон под чинарой нежен;
Прохлада веет в листве,
И ветер приморский нежен;
По камням ручей журчит,
И говор струй его нежен;
Все птички по гнездам спят,
Но свист соловья так нежен;
Как сладко пахнет в лесу:
То запах розы так нежен!
 

НЕИЗВЕСТНЫЙ АРМЯНСКИЙ ПОЭТ

XVI век

* * *

 
«Как вам не завидовать,
Горы вы высокие!»
«Что же нам завидовать,-
Участь наша горькая:
Летом жжет нас солнышко,
В зиму – стужа лютая!»
 

НЕИЗВЕСТНЫЙ АРМЯНСКИЙ ПОЭТ

XVI век

КРУНК

 
Крунк! куда летишь? Крик твой – слов сильней!
Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей?
Стой! домчишься вмиг до семьи своей.
Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей?
Свой покинул сад я в родной стране,
Чуть вздохнул, душа – вся горит в огне.
Крунк! постой! Твой крик – нежит сердце мне.
Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей?
Пусть мои мольбы тщетно прозвучат,
Крик твой слаще, чем – в скалах водопад.
Твой в Алеппо путь? Иль летишь в Багдад?
Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей?
Сердце звало нас,– собрались, ушли,
В лживом мире мы братьев не нашли,
И тоскуем здесь, от друзей вдали…
Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей?
Медленна годов в мире череда.
Да услышит бог, растворит врата!
Жизнь хариба – грусть, взор – в слезах всегда.
Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей?
Боже, пожалей, кто живет изгнан!
Грудь хариба – скорбь, сердце – полно ран,
Хлеб, что ест он,– желчь, ключ, что пьет,– поган…
Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей?
Праздников мне нет, будни – день за днем!
Вертелом пронзен, я сожжен огнем.
Но не пламя жжет: память о былом!
Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей?
От Багдада путь до границ далек!
Вот возьми письмо, я даю в залог,-
Верности твоей будь порукой бог:
Ты снеси, доставь милым мой залог.
Я пишу в письме, что мой свет погас,
Что ни в ночь, пи днем не открыть мне глаз.
Что я здесь томлюсь, милые, по вас!
Крунк! из стран родных нет ли хоть вестей?
Осень настает… Что же! поспешай.
Стаю ты собрал меж бессчетных стай;
Не ответив, ты улетел в наш край…
Крунк! из этих мест скройся, улетай!
 

ОВАСАП СЕБАСТАЦИ

АРМЯНСКИЙ ПОЭТ

XVI век

ЛЮБОВЬ МОНАХА

 
1
 
 
Средь алых роз сидит она,
Цветеньем их окружена.
Дугою брови, ночь черна
В ее глазах пьяней вина.
Она зовет: «О милый мой,
Иди и радуйся со мной;
Я знаю, смутен ты душой,
И горе целый век с тобой».
Фиал наполнив через край,
Цветок дает, свежа, как май:
«Лишь для меня душой сияй,
Властитель мой, с тобой мне рай!»
Я говорю: «Нет, ты в цветах –
Султан и грозный падишах,
Цвети с улыбкой на устах,
Но лишь меня храни в мечтах».
И говорит она в ответ:
«Ты в рясу черную одет,
Ты богу произнес обет,
Которому покорен свет».
«Познал ли ты, что впереди?
Эй, глупый Овасап, уйди,
Молись с надеждою в груди.
Безумный, радости не жди!»
 
 
2
 
 
Она разряжена в шелка,
Она взирает свысока.
И вот в груди моей тоска,
И словно мертвая – рука.
И говорит она опять:
«О раб, к чему тебе страдать?
Но прежде чем «люблю» сказать,
Тебя мне надо испытать».
«Нет, нет, лукавишь ты со мной,
Ты в вере крещена святой;
И весь терзаюсь я душой,
Едва заслышу голос твой.
Кто взглянет на тебя – влюблен,
Кто слов твоих услышит звон –
Тот целым миром одарен,
Бессмертным делается он».
«Эй, Овасап, грехов оплот,
Бессмертье нам лишь бог дает.
Любовь проходит в свой черед,
Сдержи напрасных слов полет».
Смотрела с жалостью она,
А речь была пьяней вина.
И сам я был во власти сна,-
Луной казалась мне она.
«О, говори, душа моя,
Тебя увидев, гибну я,
Ты плод бессмертный бытия,
Каких не видела земля».
«Что Овасапу суждено?
Себастаци, ты лжешь давно.
Пролей скорей свое вино,-
Любовь проходит все равно».
 
 
3
 
 
В бахче предстала мне она,
Как хан, средь роз, нежна, стройна,
Лицом сияя, как луна,
Как роза среди роз, пышна.
Она движением бровей
Сказала мне: «Иди скорей».
Но я не мог ответить ей,
Услышав звук ее речей.
«О, ради бога,– молвил я,-
Дай розу мне, любовь моя».
«Боюсь, боюсь, любовь моя,
Садовник сгонит соловья».
А я сказал: «Нет, соловей
Сольется с розою своей,
Прижмет к груди ее тесней,
Счастливей станет всех людей.
Он непреклонен, он суров,
Не побоится он шипов,
По розе он рыдать готов
До поздних звезд в тени садов».
Игрой бровей, игрою глаз
Она ведет любви рассказ:
«Мой друг, спеши ко мне сейчас,
Но пусть никто не видит нас».
В душе моей и блеск и свет,
И мир мой радостью одет,-
Едва услышал я ответ,
Какого слаще в мире нет.
Себастаци, к чему тот рай,
Других речами не смущай.
Стремись душой в небесный край
И о грехе не рассуждай.
Любовь, пройдя, вернется ль вновь?
Люби духовную любовь.
Ты пьян, глупец! То бродит кровь,
Себастаци, забудь любовь!
 

* * *

 
Сегодня в саду мне явилась она,
Сиянием царственным озарена,
Меж утренних роз не была ни одна
Так нежно румяна, так томно бледна.
Глазами владычица сделала знак,-
Ко мне, мол, поближе придвинься, чудак…
А я, опасаясь попасться впросак,
Страшась, что отвечу не то и не так,
Сказал ей: Тебя словно господа чту,
Дай розу сорвать в твоем дивном саду».
Она засмеялась: «Мы здесь на виду,
Смотри, соловей, попадешься в беду».
Забыв про опасность, ответил я ей: «
Шипами пронзает себя соловей,
Чтоб розы коснуться: чем раны страшней,
Тем сладостней песни, тем трели нежней.
Душою я слаб, моя песня груба,
Дрожит мое тело при виде шипа,
Но роза, уж так повелела судьба,
Верней и покорней не сыщет раба.
Не нашею волей рождается страсть,
На то вседержителя мудрая власть,
Но если от господа эта напасть,
Зачем прогонять Овасапа и клясть?»
 

* * *

 
Вся она как зацветший гранат,
Красотою дурманящий сад.
От нежданной любви бесноват,
Я по саду бреду наугад.
Благосклонна и даже нежна,
На меня посмотрела она,
И, как будто очнувшись от сна,
Я увидел, что рядом луна.
Задыхаясь, я молвил: «Постой,
Опьянен я твоей красотой,
Ты из райской юдоли святой,
Не чета тебе смертный простой.
Благовонный костер красоты,
Чудо горлица, сердце мечты,
Меж цветов, хоть прекрасны цветы,
Словно царь среди воинов ты.
И жемчужина век не была
Так округла, так дивно бела.
Кос твоих золотистая мгла
В плен храбрейших берет без числа.
Как же быть Овасапу? Давно
Второпях расплескал он вино,
Жизнь – лишь ты и любовь твоя, но
Вас изведать ему не дано.
 

ДАВИД САЛАДЗОРЦИ

АРМЯНСКИЙ поэт

XVI-XVII века

ВОСХВАЛЕНИЕ ЦВЕТОВ

 
Господь, о, будь благословен, непостижимый вечно бог!
Тебя хочу я восхвалить, но дух бессилен, ум убог.
И неподвижен я и нем, я худ, я хил, я изнемог.
И туг и глух мой бедный слух; разбит, лежу, без рук и ног.
Не видит мой слепой зрачок, мне море стало поперек,
Готов я в море потонуть, щепой качается челнок.
Я заблужден, о кормчий, ты – один надежды мне залог!
Расслабленного поднял ты, и сам нести он ложе смог.
Слепому глиной и слюной с очей ты слепоту совлек.
Ты так же излечи меня, затем что хвор я и продрог;
Взор духа моего открой, подай мне мудрости урок,
Чтоб я познал добро и зло, покинул мрака черный лог
И, видя свет, благословил тебя, распятого в пяток,
Что отделил от света тьму и тверди создал потолок,
Основам мира – четырем стихиям свой приказ изрек:
Огнь, персть, вода и ветр – они в единый связаны клубок.
Любовью слиты, но – враги, лишь только каждый одинок.
Огнь грохотал, и ветр шумел, деля от персти водный ток.
Вода бела и солона, ветр ал, и зелен и легок,
У персти горько-кисел вкус, огнь – желт, и желчен, и жесток.
Огнь, ветр, вода и персть,– и день, неделя, месяц, год их срок.
Огнь – мал, ветр – юн, вода – стара, а персть есть смерть – всеобщий рок.
Огнь – гран, ветр – унция, вода – литр, персть – кантар: счет чисел строг,
У лета, осени, зимы, весны – все тот же вновь итог.
Год – древо, каждый месяц – ветвь, плодами отягчен сучок;
Двенадцать месяцев, но март – и якорь года, и порог.
Лишь наступает месяц март, господь земле дает урок.
Земля, проснувшись ото сна, выводит к свету черенок.
Приказ он воздуху дает, и воздух уж росой потек,
Росе весь радуется мир, свободу чувствует цветок.
Ликуют небо и земля, бессмертьем веет ветерок.
Взрастают тысячи цветов, у них различен цвет и сок,
И запах разный, и красой один другого превозмог.
Хажвак, подснежник, джрикитам, нарцисс,– едва сошел снежок,
Все вчетвером зовут цветы; любой из них весны пророк.
«Цветы, очнитесь! Под землей доколь ваш будет сон глубок?
Пора, очнитесь, без числа украсьте весь земли чертог!»
Древа плодовые в цвету, оделись ива и дубок;
Вот распустился первоцвет, лишь снег последний с гор утек,
Вот отражается в воде, сверкает желтый ноготок;
Лишь минул оттепели срок, гора ликует и лужок:
Все превращается в цветы – вершины, склоны и излог.
Ущелье радо: в нем цветы – что многокрасочный платок;
Багряно-желтый вот тюльпан: узорный бархат – лепесток.
Зацвел лиловый гиацинт, зацвел и крокус и белок,
И, с ежевикою сплетясь, малина свой растит шипок.
Цветут путварт и матурик, и в каждом для очей силок;
Вот ярко-желтый чистотел, пред кем и пурпур сам поблек,
В безводном поле он растет и оживает в солнцепек.
Зацвел цапцап, зацвел и цап, и горицвет, и цвет хенкок,
Пафаф, чинара, базилик – их запах сладок и широк.
В виссон одетый амарапт и шпажник, острый, как клинок,
Гвоздики бархатный наряд, нарцисса алый ободок!
Я буду славить все цветы – мускатный цвет и василек,
Я славлю «бабушкину прядь», ее крученый завиток,
Цапцап ликует, хохоча, едва цилцап пустил росток,
Цапцап пурпуровый красив,– взор опалит он, как ожог.
Вот молочай, глава цветов,– зеленый цвет и белый сок;
Кочхез – как переливный шелк,– он точным цветом пренебрег,
 Цапцил, он в белое одет, но желтым голову облек.
Любуйтесь на их белый строй, смотрите прямо или вбок,
Цил, и цилван, и царурик – все насурьмили свой глазок.
В них много красок, словно в них пестры основа и уток;
Цвет чемерицы темно-синь, на ней сурьмы лежит мазок…
Так много расцвело цветов, что уследить я их не смог,
Смешались, и хвалу творцу в веселье шлет их голосок.
Вот червяница, проскурняк,– как целый садик их пучок,
Вот роза дикая,– она ушла к шиповнику в лесок.
В ряду тухмаров так стоит,– и коронован и высок,
Он стан в зеленое одел, но ал на голове платок.
Столбом поднялся коровяк, и злак колышет колосок.
Собрались все цветы гурьбой, от них пчеле великий прок.
Полыни беден серый цвет, но у бедняжки прян листок,
Цветет вдали от всех цветов; ее соседи – чабр и дрок.
Вот подорожника цветок, в лугах растет он у дорог,
Лилово-ал его цветок, как перед заревом восток;
Цветет копытень, и ширван с ней рядом – белый, как творог.
Сверкая только поутру, вкруг по стволу ползет вьюнок;
Козлобородник тоже ждет, чтоб солнца сын огонь зажег,
Он поворачивает свой по солнцу золотой кружок;
В полях открытых камоташ цветет, и лютик, и бобок,
Герань и цепкий каквехик пускают в камни корешок,
А вот скучает акенджук, что от фиалки он далек;
Лилею, туберозу, мирт быть рядом нежный пыл обрек;
Аспик-цветок – багряный царь – краснеет, словно уголек,
Его горячий лепесток не раз уж в роднике намок;
Жах, ир и вереск нам дают благоухающий медок;
Вард, и гюльвард, и хазревард сплелися в розовый венок.
Прекраснее прекрасных всех по виду «золотой цветок»;
Он янычар среди цветов и желтый носит хохолок.
Еще цветок шаршарурик, в середке яркий, как желток,
Цветок окрашен в темный цвет, и как морена стебелек.
Есть роза утра,– этот цвет ни разу день не подстерег;
Он разгорается в ночи, лишь только мрак на землю лег.
Цветок гузел от хворей всех неизлечимых нам помог.
Брионию с пионом бог взрастил, чтоб нам не знать тревог;
Рядком хазал, и чишнарор, и в тень укрылся «голубок»;
«Медвежья уха» аромат любого сладостью б завлек.
Благоуханные, цветут, в роскошный собраны пучок.
Цветок чашкинт душист и желт, багров петуший гребешок.
Шафран и кум цветут в горах, где близ вершины склон отлог;
Благоуханен и замбюх, приятен запах меликок,
Создатель нард и киннамон на благо мира приберег;
Хастут редчайший – для врача и цель и жалобы предлог,
С ним не сравняется в цене и полный денег кошелек.
Цветочек малый сапусан с гор не спускаться дал зарок;
Бессмертник летом и зимой всех лучший из цветов цветок:
Не засыхает никогда, ему и старость не в упрек;
Цветы морские пупуфар пустили корень свой в песок;
Их можно было бы сорвать, когда бы змей их не стерег.
Как смолы, пахнет бураган, летит на запах мотылек;
Гранат – царей кадило он, где тлеет ладана кусок;
Еще цветок есть бальзамин, что никогда не одинок.
Святое миро он таит,– так мы из древних знаем строк.
Алмазной розы чуден куст,– она красы струит поток,
Она лучится на кусту; алмазной розе чужд порок.
Приносит тысячи цветов чудесный гамаспюр-цветок,
И от него, коль велит бог, незрячий станет ясноок;
Корней двенадцать у него – двенадцать лет и жизни срок,
И что пи куст, то цвет иной, чтоб смертный восторгаться мог.
Змея-царица – цвет цветов, она бела, как снежный клок,
За гамаспюром вслед ползет, как распустившийся моток.
Из Саладзора дьякон я, мне недоступен книжный слог;
Подобна жизнь моя цветам, которым цвесть дано денек.
Старался долго, и цветы я разобрал и здесь нарек,
Они вселенной красота, на звезды вышние намек.
Воспел не много их,– о, пусть о многих пропоет знаток!