Текст книги "Наследница"

Автор книги: Мери Каммингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Но внезапно из расположенного под звонком переговорного устройства раздался незнакомый женский голос:

– Кто там?

– Это... – он кашлянул, чтобы справиться с внезапно осипшим горлом, – это Тед Мелье.

На этот раз молчание длилось значительно дольше. Он уже думал, что про него забыли, когда замок на воротах щелкнул, отпираясь.

Подъезжая к дому, Тед увидел, как в вестибюле загорелся свет, оставил машину перед входом и поднялся по ступенькам, уже догадываясь, кто встретит его за дверью.

Робер выглядел невозмутимо-светским, как и полагается вышколенному слуге – впечатление портили лишь высовывавшиеся из-под пижамных штанов шлепанцы на босу ногу. Слегка поклонившись, произнес холодно-любезным тоном:

– Здравствуйте, господин Мелье. Что вам угодно?

Они давно уже были на «ты», и Робер прекрасно знал, что именно Теду угодно – но на лице его не было написано ничего, кроме вежливого ожидания.

– Я приехал к Рене.

– Мадемуазель Перро сейчас спит. Не угодно ли пройти в гостевую комнату?

– Она проснется часа через два. Я лучше просто подожду на кухне или в библиотеке, – против его воли, голос Теда прозвучал почти просительно.

Несколько секунд Робер обдумывал это предложение, потом кивнул:

– Прошу вас! – и указал в сторону библиотеки.

Ясно, кухня – это для «своих». Ладно, неважно... Главное – Рене здесь, совсем близко!

Проводив Теда до библиотеки, старик все с тем же безразлично-вежливым видом спросил:

– Не желает ли месье кофе с дороги?

– Робер, ну хватит! Разговаривай нормально, без этого идиотского «месье»! – не выдержал Тед.

– Нормально – так нормально, – протянул Робер и неожиданно рявкнул: – Ты зачем приехал – добивать? Или вообразил, что тебе тут гостиница с теплой постелькой? Захотел – пришел, захотел – ушел? Этот... Виктор за пять лет того не смог сделать, что ты в один день. Унее глаза мертвые были... говорила, двигалась – как робот. Сейчас только оживать начала, так ты тут как тут, снова явился?

Тед сидел, как оплеванный. Он сам просил говорить «нормально» – вот и напросился... И что можно на это возразить?

– Эх, была бы она моей дочкой – на порог бы тебя не пустил! – добавил «на закуску» Робер, вздохнул и устало осел, как проткнутый воздушный шарик. Предложил, уже нормальным тоном: – Ладно, так ты кофе будешь?

– Да нет, спасибо... вот воды, если можно.

Робер принес воды – большой бокал с плавающим ломтиком лимона – и сказал суховато, словно спрашивая разрешения:

– Если больше ничего не надо, я тогда спать пойду.

Теду показалось, что старик уже раскаивается, что сгоряча наговорил лишнего, позволив себе влезть в «господские дела».

– Спокойной ночи.

Он сидел и смотрел на темные полки с резным орнаментом – Рене как-то сказала, что им лет двести. И изо всех сил пытался вернуть себе то чувство простоты и кристальной ясности, которое погнало его в путь – ощущение, что наконец-то он делает все правильно и иначе просто быть не может.

Но оно исчезло, и остались лишь медленно ползущие стрелки часов. Рене встает в семь, еще четверть часа, пока ей доложат о его приезде...

А может, пойти к ней прямо сейчас – не ждать, постучать в дверь, разбудить?! Она не рассердится, даже обрадуется! А если нет? Что ж – еще один глупый поступок вдобавок к тому, что он уже натворил, ничего не решает. Или лучше сначала позвонить? А может...

Он вспомнил, как показывала Рене: на раме зеркала нажать серединку цветка, а потом совместить два лепестка. Но зеркала не было, только стеллажи, уставленные книгами, а в промежутках – неглубокие подсвеченные ниши с фарфоровыми статуэтками. Наверное, секрет опять в резьбе – и где-то тут, среди прочих, тоже должен быть цветок с секретом!

Прикинув, где примерно на верхнем этаже было расположено зеркало, Тед довольно быстро нашел нужный стеллаж. Пробежался пальцами по резьбе – ага, вот она, притапливающаяся серединка!

Стеллаж отодвинулся наподобие двери, открыв темный провал с уходящими вправо ступеньками, и, стараясь не думать, правильно ли он поступает, Тед шагнул в проем.

По мере того как он на ощупь поднимался по крутым ступенькам, ему становилось все страшнее и страшнее. В горле пересохло, а сердце билось так, что удары, наверное, можно было слышать сквозь стену.

Он ведь даже не спросил у Робера, в каких комнатах Рене сейчас живет! Если ремонт закончился, она могла перебраться на второй этаж, ближе к кабинету... Хотя она не любит эти комнаты.

Зачем он это делает, зачем делает глупость?! Ведь можно же было подождать пару часов! Господи, ну сколько там еще ступенек?!

Теду уже казалось, что он находится где-то на уровне крыши, когда протянутая вперед рука наткнулась на препятствие.

Открыв дверь, он осторожно – не хватало только вывалиться кубарем и грохотом разбудить весь дом! – вылез наружу. И сразу же – легкий, еле заметный... оглушительный знакомый запах. Значит, он не ошибся, Рене по-прежнему живет здесь!

Тед постоял с минуту с закрытыми глазами, глубоко дыша и улыбаясь. Теперь все будет хорошо – надо только немного успокоиться, чтобы не напугать ее. А потом тихонько войти, зажечь маленький свет у изголовья и присесть рядом. И увидеть, как на еще спящем лице проступает недовольство – кто это ее будит в такую рань?! – Удивление... и наконец – радость!

Его планам не суждено было осуществиться. Стоило Теду приоткрыть дверь и тихо скользнуть в спальню, как ему на ногу налетело нечто увесистое. Раздался истошный – нет, не лай – вопль, в котором так и слышалось восторженное: «Ты!!! Ты!!!»

Нагибаясь, чтобы на ощупь подхватить Дезире, он услышал какой-то звук со стороны кровати и только теперь осознал, что совершил чудовищную глупость: в темноте, спросонья Рене могла решить, что это пришел Виктор – как в ее кошмарах!

Громко сказал, почти крикнул:

– Рене, не бойся, это я... – и в этот момент вспыхнул свет.

Она сидела на кровати, зажав в кулаке и судорожно подтянув до самого горла вырез ночной рубашки – перепуганная, бледная.

– Рене... – горло внезапно перехватило.

Ее глаза не отрывались от его лица, голова запрокидывалась все выше по мере его приближения. Всего несколько шагов – но Теду казалось, что бесконечно далеко.

Он не замечал сейчас ни прыгающих вокруг собак, ни того, как похудела и осунулась Рене, только эти глаза, испуганные, смотревшие на него так, будто он – призрак, который от малейшего слова или жеста растает в воздухе. Еще шажок, совсем коротенький, он оказался вплотную к кровати, хотел дотронуться – и тут Рене неожиданно вскрикнула и вцепилась в него, притягивая к себе, ближе. Ее лицо уткнулось ему в живот, она стонала и вздрагивала, словно задыхаясь.

Тед нагнулся, обхватив обеими руками худенькое, ставшее почти бесплотным тело, и замер так, повторяя осипшим, плохо слушающимся голосом:

– Я вернулся, я больше не уеду... только ты не прогоняй меня...

Ее голова судорожно замоталась из стороны в сторону: «Нет, нет!»

Он хотел еще сказать, что любит ее и не может жить без нее, и какую страшную, чудовищную ошибку чуть не совершил, и как плохо ему было без нее – единственной, любимой. Но для самого главного слова были ни к чему – он и без них знал, что Рене уже все поняла и простила, и для нее сейчас важно только одно – что он вернулся...

Потом ему удалось как-то стащить с себя свитер и устроиться рядом с ней на кровати. Обнял, потянулся за одеялом, она же замерзнет в одной рубашке! От этого движения Рене словно очнулась, погладила его по лицу влажной дрожащей ладошкой и спросила:

– Это действительно ты?.. Скажи еще раз!

– Это я, – Тед сумел улыбнуться, – и она несмело, словно вспоминая, как это делается, улыбнулась в ответ. – Это точно я... – Прижался лицом к ее волосам, потерся об них – и рассмеялся, впервые за многие месяцы почувствовав себя счастливым.

Они лежали, тесно прильнув друг к другу, впитывая то тепло и ощущение близости, которого так долго не хватало им обоим. Легкие прикосновения, какие-то несущественные и неважные, но очень значимые слова:

– Ты похудела...

– Очень противно, да?

– Ты очень хорошенькая... и прическа новая тебе идет. Я тебя теперь сам буду кормить, с ложечки... можно?

Его руки гладили ее по худенькой спинке с цепочкой позвонков и трогательно торчащими лопатками, по взлохмаченной голове, снова возвращаясь к лицу. Рене выглядела уже не такой бледной, губы слегка улыбались, и эту улыбку можно было потрогать кончиками пальцев.

– Я про тебя в газете читал... Ну зачем тебе японский язык?!

– Это они сами придумали, для красоты. А компьютер я действительно теперь немножко знаю.

Наверное, они бы пролежали так довольно долго, если бы не Дезире, которая проскакала прямо по ним и, оказавшись в районе лиц, облобызала обоих – чтобы ни один из «ее людей» не чувствовал себя обделенным.

– Тьфу! – неожиданное прикосновение горячего языка заставило Теда вздрогнуть и подскочить, оторопело уставившись на радостно скалящуюся рожицу с рыжими бакенбардами. – Она меня облизала! И... это еще что такое?! – Рядом с Дезире появилась вторая собачка – белая и усатая, слегка напоминавшая Тэвиша.

– Это Силки, – отозвалась Рене. – Она силихэм-терьер, помнишь, Алек обещал? Ей уже семь месяцев. А Тэвиш сегодня спит у Робера. У Дезире... это самое, – она смутилась. – Видишь, она в трусах. Он ей проходу не дает.

Только теперь Тед заметил, что рыжая собачонка была наряжена в розовенькие трусики с дырочкой для хвоста. Смотрелась Дезире в этом наряде вылитой цирковой обезьянкой.

Смех вырвался из груди внезапно. Все его тело затряслось, из глаз брызнули слезы – он попытался остановиться, но смог только махнуть рукой и простонать:

– Ма-а-кака! – и зашелся в приступе дурацкого хохота. – Смотри – макака!

Несколько мгновений Рене не понимала, что с ним происходит – потом тоже рассмеялась и прижалась к его шее лицом – и именно в этот момент Тед вдруг вспомнил то самое главное, что собирался ей сказать!

Выпалил – быстро, все еще во власти смеха, не думая:

– Солнышко мое, выходи за меня замуж! – и осекся, замолчал, сам не веря, что сказал это – наверное, не так, как надо было.

Рене вскинулась, глядя на него – правильно ли, то ли она услышала? Он быстро заговорил, не дав ей вымолвить и слова:

– Подожди, я хочу сказать... Тетя говорит, что я глупый, грубый и тощий... постой, не перебивай! – Она сдвинула брови, явно не соглашаясь с подобной оценкой. – И это действительно так, и характер у меня плохой – ты просто не знаешь. Я ревнивый, и завожусь из-за пустяков... и... и я знаю, что зарабатываю мало – в смысле по сравнению с тобой, но все равно хочу работать, и работа у меня такая, что не всем по душе, а мне нравится... и еще я про наследственность свою ничего не знаю, – вспомнил он опасения графини де Клери.

– Постой, это ты мне предложение делаешь? – Все-таки перебила она.

– Ну да, да! Я вот что хочу сказать... Я знаю, что ты можешь найти и красивее, и богаче, и вообще – лучше. Только никто из них не будет тебя любить так, как я. И я буду хорошим мужем, и...

– Я согласна! – Быстро сказала Рене.

– Что – вот так, сразу? – Он даже опешил.

– Да, да, – рассмеялась она каким-то странным рыдающим смехом, – и не смей меня больше отговаривать! – Внезапно всхлипнула, уткнувшись ему в плечо.

– Ты чего? – испугался Тед, – плачешь, что ли?

Она закивала, не отрываясь от его плеча. Погладила теплой лапкой по уху и пробормотала сквозь слезы:

– И вовсе ты не грубый...

– Не плачь! – Попросил он. – Ну не надо, все же хорошо. Лучше представь себе, что в газетах напишут! Они там из двух женихов тебе выбирают – а ты третьего выискала! – Нашарил в кармане платок и начал вытирать заплаканное лицо, мельком подумав, что, похоже, ему на роду написано жертвовать своими платками для вытирания именно этого носа. – Ну чего ты, я же самому себе пообещал, что больше ты из-за меня плакать не будешь... и вообще – я того не стою.

– Стоишь! – возмутилась Рене сквозь слезы.

И почему это женщины так любят плакать?! Нет, слова тут не помогут! Тед решил попробовать более радикальный метод убеждения. Увидев, с какой готовностью она потянулась навстречу, прижмурив все еще мокрые глаза и приоткрыв губы, на мгновение удивился – почему не сделал этого раньше, а тратил время на уговоры?!

Его руки, в который раз оказавшись умнее хозяина, начали действовать самостоятельно, каким-то образом задрав ее рубашку чуть ли не до талии и поглаживая по освободившейся спине... точнее, немного ниже. Там было так хорошо, мягко и упруго, что в голове все путалось.

Одежда начала мешать, с каждым движением, с каждым поцелуем все сильнее – но отпустить Рене, даже на мгновение, было немыслимо. Он целовал ее как сумасшедший, навалившись всем телом; сердце отчаянно билось и хотелось смеяться от счастья – но смеяться было нельзя, потому что тогда не хватало бы дыхания.

Поймав руку Рене, он потянул ее туда, где все набухло и пульсировало, как второе сердце – и не сразу понял, что означает вибрирующий звук, внезапно ввинтившийся в уши.

Рене вздрогнула и прижалась к его шее открытым ртом, тяжело дыша. Выдохнула хриплым шепотом:

– Шесть...

Только теперь до Теда дошло, что звонит будильник, стоявший на тумбочке за его спиной.

– Ты можешь сегодня не ходить на работу? – Спросил он так же хрипло.

– Да, только надо позвонить... – Она потянулась к будильнику, и через мгновение пронзительный звон наконец смолк. – Сейчас, – легла обратно, прижалась лбом к его плечу и закрыла глаза, – сейчас...

Полежала пару минут, что-то тихо побормотав сама с собой, как она всегда делала перед серьезным разговором – и потянулась к телефону.

Завтрак принесла лично Эльза и весьма ненатурально испугалась, даже вскрикнула, увидев сидящего на кровати Теда. Ему стало смешно: он не сомневался, что о его приезде уже знают все в доме и появление Эльзы означает, что Робер, не обнаружив его в библиотеке, решил под благовидным предлогом заслать в спальню к Рене лазутчика – выяснить, что происходит.

После плохо разыгранного испуга Эльза сочла нужным, не выпуская из рук поднос, сделать подобие книксена.

– Доброе утро, месье. Доброе утро, мадемуазель. – Рене, прилипшая к телефону, кивнула и сделала рукой некое подобие приветственного жеста.

– Доброе утро, Эльза. Это что – кофе с круассанами? – Как ни в чем ни бывало спросил Тед.

– Как всегда, месье, – кивнула Эльза. Глаза ее бегали из стороны в сторону, то и дело останавливаясь на лице Рене – было очевидно, что она стремится как можно лучше справиться с порученной ейтайной миссией. – Я не знала,что вы... – запнулась, не зная,как продолжить.

– Рене сегодня на работу не пойдет. Часа через полтора мы с ней позавтракаем как следует – ну там... яичница, сосиски, булочки икофе со сливками. А пока пусть нас никтоне беспокоит, – невозмутимо сообщил он – пусть понимают как хотят!

Ушла Эльза с довольным видом, весьма кстати прихватив с собой собак. Тед не сомневался ,что не остались без внимания припухшие губы Рене, иобщая легкая взъерошенность в их облике... Ну ичто, в конце концов, пусть привыкают!

Рене нажала на рычажок иначала набирать новый номер. Ичто она тут – производственное совещание, что ли, решила устроить?! – возмутился он, чувствуя себя женихом, тоесть личностью, имеющей определенные права и полномочия.

Подергал ееза плечо исообщил громким шепотом:

– Кофе стынет! Хватит болтать!

Она сдвинула брови – и вдруг улыбнулась. Подъехала к нему, ерзая по кровати, на ходу сказала в трубку:

– Ладно, я ближе к вечеру позвоню, – и разъединилась.

– Вот так, умница! – похвалил Тед, отобрал у нее телефон иотключил звонок, подумав при этом, что герой сериала в подобнойситуации не преминул бывыдернуть из стены провод.

– Я до понедельника все дела раскидала! – гордо сообщила она.

Получила в награду круассан, откусила и внезапно захихикала,чуть не подавившись: – Представляешь, ко мне сегодня японцы приезжают. Я их на Ренфро перебросила, так он спросил, все ли со мной в порядке и не может ли он как-то мне помочь!

– Обвенчать! – Фыркнув, предложил Тед.

Она прихлебывала кофе, рассказывала про свою новую секретаршу: «представляешь – у нее два сенбернара!» – веселая, беззаботная, словно не было этих месяцев разлуки. Лишь в глазах еще прятались остатки тревоги и неуверенности, словно она все время хотела спросить: «Это действительно ты? Ты настоящий? Ты есть?»

Тед подумал, что пройдет немного времени, и она привыкнет жить, зная, что завтрашний день тоже будет счастливым. А пока... пока доказать, что он настоящий, было очень просто.

Потянув Рене к себе, он зарылся лицом в теплые волосы цвета осенних листьев, потрогал губами ухо и тихонько мурлыкнул:

– М-м?..

Мельком пожалел, что собирался впопыхах и забыл новые трусы невиданной красоты: на черном фоне тощий красномордый черт с высунутым языком и вилами наперевес. Вот бы она посмеялась!

[1] В одной английской семье родился мальчик. Дожил до пяти лет, но так и не заговорил.

Родители уже отчаялись услышать от него хотя бы слово, как вдруг однажды за завтраком он заявил:

– Овсянка подгорела...

Родители выронили ложки из рук, бросились к нему:

– Как же так, почему ты раньше молчал?

– Раньше повода не было, – ответил мальчик.