Текст книги "Наследница"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
– Там... будут репортеры? Я бы не хотела сейчас...
– Я понимаю. Дайте мне на минутку господина Мелье.
Говорили они довольно долго. Рене не стала слушать, ушла и легла на диван.
Повесив трубку, Тед оглянулся – из-под пледа, натянутого почти до ушей, был виден только кусочек светлого затылка. Вздохнул и повернул в сторону кухни.
– Вроде приходит понемножку в себя, – увидев его, сказал Робер, выдавая, скорее, желаемое за действительность. – Ладно, пойду я. Поздно уже...
– Давай, – кивнул Тед.
Вернувшись в гостиную, он увидел, что Рене все так же лежит, укрывшись пледом. Глубоко вздохнул, как ныряльщик перед прыжком в воду, присел на диван и положил руку ей на плечо.
– Эй, как ты там?
Из-под пледа высунулась худенькая рука, чуть сжала его руку – и соскользнула вниз.
– Рене, повернись ко мне, пожалуйста.
Несколько секунд она оставалась в неподвижности, потом завозилась, медленно переворачиваясь.
Потухшие глаза, сдвинутые брови, горькая складка у рта... Веселая девчонка с пушистеньким ежиком, таявшая от его поцелуев и смеявшаяся его шуткам, куда-то исчезла, оставив вместо себя сразу постаревшую усталую женщину. Впрочем, ежик остался – но даже он, казалось, поник и потускнел.
– Ты сердишься на меня?
– За что? – вопрос этот тоже был задан как-то тускло и безнадежно.
– Ну, за то, что это так внезапно на тебя обрушилось.
– Нет. Я бы все равно узнала, не все ли равно – когда и как?
Пытаясь пробиться сквозь окружающую ее стену тоскливого безразлилия, Тед попытался объяснить:
– Мы должны были застать его врасплох и не могли допустить, чтобы он что-нибудь узнал. Он вполне мог добыть липовое, оформленное задним числом свидетельство о разводе.
Она пожала плечами, закрыла глаза и поморщилась, почувствовав его руку, легко, словно перышко, коснувшуюся ее щеки.
– Я тебе неприятен?
«Что случилось, милая? Неужели мы стали чужими? Неужели ты не можешь простить, что я сделал это?..»
– Нет, – она села и прижалась лбом к его плечу. – Я сама себе неприятна... будто в дерьме извалялась.
Это вырвавшееся у нее грубое слово поразило Теда. И еще больше – прозвучавшие в ее словах боль и отвращение.
– Но ты же не знала!
– Ну и что? – Рене вскинула голову. Безразличия больше не осталось, голос ее опасно звенел, как будто она вот-вот разрыдается или закричит от ярости. – Он использовал меня – использовал хуже, чем какую-нибудь шлюху, потому что я еще и деньги за это платила. И я сама все это позволила! Сейчас можно повторять самой себе, что иначе было нельзя, и мама так хотела, потому что фирма и все такое – но я же могла этого не делать! И я могла после первой же пощечины вышвырнуть его из дома, черт возьми! А я позволила, понимаешь, сама позволила! И неважно, был он юридически моим мужем или нет – это только последняя капля! – она почти кричала – и вдруг сникла. – И мне сейчас мерзко, я себя ощущаю чем-то вроде... использованного презерватива.
– Вот придумала тоже! – Тед потянул ее обратно к себе. Пусть обопрется об него... согреется, выплачется, если надо, и ни в коем случае не поймет, как его душа разрывается сейчас от боли – ее боли, которую он уже давно ощущает, как свою, и от ощущения собственной беспомощности.
– Не надо меня утешать, Теди. Спасибо... но не надо.
– Да при чем тут утешать! – сказал он, хотя именно это и собирался делать. – О чем ты вообще говоришь – тебе тогда было девятнадцать лет... всего девятнадцать!
И внезапно он вспомнил, остро и отчетливо, их первую встречу. Хрупкую худенькую девушку с печальными глазами, упрямо стоящую на своем «Так надо...», бесконечно одинокую и упорно цепляющуюся за то немногое, что оставалось у нее в жизни: чувство долга и верность своему слову – несмотря ни на что, вопреки всему...
– И девятнадцать, и двадцать, и двадцать один – и я тогда могла еще все исправить, изменить! И не исправила... А потом он убил Снапика и Нелли. И можно повторять, хоть тысячу раз, что я не знала, не понимала, не могла, не умела – от этого они все равно не вернутся... а они мне доверяли... Я-то сама виновата, а они?!
– Ты не «сама виновата»! – вырвалось у него. – Ты ни в чем не виновата и не смей себя накручивать! Это все уже кончилось и постепенно забудется, как страшный сон. Не думай об этом больше... – Сам тут же понял, что совет едва ли выполнимый, тем более что завтра вся эта история появится в газетах.
Рене погладила его по плечу.
– Хорошо, что ты приехал, – голос ее оставался все таким же безрадостным. – Тебя все не было и не было, а я сидела, думала об этом... думала, а потом, когда лимузин в аварию попал, мне стало страшно. Ведь если и с тобой из-за меня что-нибудь случится – я даже знать не буду.
– Знаешь что – пойдем-ка спать! – сказал Тед, вставая и пытаясь потянуть ее за собой. – Завтра, на свежую голову, все в другом свете увидится...
Может быть, лучше получится утешить именно так? Обнять, прижать к себе, назвать всеми теми именами, которые он так часто придумывал и так редко говорил вслух. И сделать все, чтобы в ее глазах снова загорелись знакомые искорки, и заставить забыть то, что пора забыть – чтобы не мучилась несуществующей виной...
– Я останусь здесь, – эти слова вернули его на землю. – Мне лучше сейчас побыть одной.
Он не был уверен, что это действительно лучше, и хотел возразить, но осекся под взглядом виноватых каштановых глаз.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Утро, к сожалению, не заставило Рене увидеть все в другом свете.
В планы Теда входило разбудить ее пораньше и перетащить в свою постель, сонную и еще не успевшую очухаться.
Увы – гостиная встретила его растопыренной постелью без признаков живого объекта в ней. Живой объект обнаружился на кухне – в обществе кружки с какао и собачонки. Замкнутое печальное лицо, виноватые глаза, не оживившиеся даже при виде прикольных голубых трусов с розовыми поросятами...
– Привет! – Он решил вести себя так, будто ничего не произошло. – Ты чего так рано? – Подошел, притиснул к боку и поцеловал в пушистый затылок.
– Не знаю, – голос по-прежнему тусклый, – не спится чего-то. Хотела с собакой сходить, но боялась тебя разбудить, у меня вся одежда в спальне.
А почему никто не поинтересовался его мнением? Может, он и не возражал бы, чтобы его разбудила некая особь женского рода! Непонятно почему, вроде бы и некстати – но настроение у Теда было самое легкомысленное, если не сказать хуже.
– М-м? – как всегда, тихонько, на ухо... и волосы так вкусно пахнут...
Все его гордые планы были разрушены одной короткой фразой:
– Не надо, не сейчас... – еще и поморщилась, словно к ней на колени лезет пес с испачканными лапами.
А почему, собственно, не сейчас? На взгляд Теда, именно сейчас было самое время! Но сказать что-либо на эту тему он не успел.
– Ты не возражаешь, если я дам твой телефон Ренфро? – спросила Рене, вставая. – А то у него может возникнуть что-нибудь срочное.
Он вздохнул, кивнул – а что еще остается делать? – и отправился в ванну. Говорят, в подобной ситуации неплохо помогает холодный душ...
Вернувшись, Тед обнаружил, что Рене сидит рядом с телефоном, глядя передсобой. Лишь, когда он подошел сзади и положил ей рукина плечи, подняла на него глаза.
– Я должна сказатьродственникам сама, не хочу, чтобы они узнали, – Рене сглотнула, – из газет.
Утренние газетыпестрели заголовками вроде «Неожи даннаяразвязка делао разводе».
Минимум информации, зато максимум домыслов – надо же чем-топодогреть интерес читателей! Суть сводилась кодному: Виктор Торрини подозревается в двоеженстве. А домыслы... Репортеры еще не пронюхали, кто именно настоящая жена Виктора, а потому выдвигали самые разные предположения, называли даже имена каких-то актрис и манекенщиц. То, что Мария – простая деревенская девушка, с грехом пополам окончившая шесть классов, никому и в голову не приходило.
Тед не собирался предоставлять им недостающие сведения, он хотел лишь одного – уберечь от их назойливого внимания Рене...
На первый взгляд, она выглядела вполне нормально: элегантная, деловитая, с отработанной светской полуулыбкой. Ответила на вопросы полицейского – весьма корректные и носившие скорее формальный характер; немного побеседовала с мэтром, выслушала сообщение о том, что признание ее брака недействительным не займет много времени, одобрила заявление для прессы и любезно распрощалась.
Пожалуй, никто, кроме Теда, и не заметил бы чуть сдвинутые брови, все тот же тусклый голос – и взгляд, сосредоточенный на чем-то, видимом только ей.
За то время, пока они были в конторе, кто-то, похоже, успел известить газетчиков, где именно находится вновь ставшая «объектом сенсации» мадемуазель Перро.
Свора репортеров, столпившихся у входа, заставила ее отшатнуться и беспомощно взглянуть на Теда. Но в следующую секунду она уже взяла себя в руки и, когда он шагнул вперед, расчищая дорогу, все с той же светской маской на лице невозмутимо прошествовала к машине, не отвечая на выкрикиваемые вопросы и вздрагивая от бьющих прямо в глаза вспышек. Встать у нее на пути никто не осмелился.
Дома она молча переоделась и легла на диван, уткнувшись лицом в обивку и подтянув колени к животу. На приглашение пообедать помотала головой.
– Спасибо, мне чего-то не хочется...
Побродив по квартире, Тед в конце концов обосновался на кухне и от нечего делать приготовил спагетти в соусе – запах такой, что и мертвого разбудит! Авось учует и придет... Но есть пришлось в одиночестве.
Весь день в доме царило скорбное молчание, прерываемое лишь хлюпаньем собачьего языка – после изрядной порции спагетти пес каждые полчаса бегал пить – и вздохами, доносившимися с дивана. К вечеру Тед не выдержал – присел на корточки, подсунул под Рене руку, обхватывая и притягивая к себе, и шепнул:
– Солнышко... ну хоть бы ты у меня поплакала, что ли! – лишь потом сообразив, что она лежит на правом боку и не слышит.
Повернувшись, она обняла его за шею и положила голову на плечо. Ноги быстро затекли от неудобной позы, но он сидел неподвижно, боясь сдвинуться с места и спугнуть ее.
– Расскажи мне все, – голос был тихим, еле слышным. – Я должна знать...
– Зачем?
– Расскажи, пожалуйста...
Тед колебался лишь пару секунд.
– Подвинься! – растянулся рядом с ней, делая вид, что еле помещается и вот-вот скатится с дивана. Рене тут же (как и было задумано) обхватила его обеими руками, придерживая и прижимая к себе.
Все так просто... а он уже несколько часов не знал, как подойти и что сказать, чтобы она не лежала одна, уткнувшись носом в стенку. А на самом деле нужно было просто подойти...
Губы сами потянулись, чтобы дотронуться до виска, где знакомо билась тоненькая жилка, пробежать по щеке... Тед понимал, что не стоит этого сейчас делать – но удержаться просто не смог.
– Ну, что же тебе рассказать? – Он знал, чего она от него ждет, только вот говорить на эту тему значило снова сделать ей больно. – Ладно... Его настоящее имя – Витторио Спинелли, и он родился на Асинаре – это такой островок к северу от Сардинии. Место глухое, нищее. Виктором Торрини он стал с двенадцати лет, когда переехал к троюродной бабушке в Турин. Его отец попал в тюрьму за убийство, и мать не захотела, чтобы мальчик рос с клеймом сына убийцы. Ну вот... эта троюродная бабушка его официально усыновила. Кстати, та старуха, которая в доме у тебя жила – это она и есть. Но на Асинаре этого никто не знал – когда он приезжал к матери, то для всех по-прежнему оставался Вито Спинелли. И когда он получал документы, то каким-то образом ухитрился получить их сразу в двух местах – на Асинаре как Вито Спинелли и в Турине как Виктор Торрини...
Тед хотел рассказывать покороче, но никак не получалось. Если выбросить что-то из рассказа – то вся картинка развалится.
– ...Я думаю, что сначала он планировал хапнуть побольше денег, через пару лет развестись с тобой и жениться на Марии. Но потом, когда узнал, что она беременна, быстро и без особой помпы женился на ней, а священнику объяснил, что не хочет устраивать никакого празднества, потому что его мать умерла всего три месяца назад и он вроде как в трауре. Сразу увез ее в Турин. О том, что Мария – его жена, там знала только его приемная мать. Окружающие считали, что она просто их дальняя родственница, вдова. Ну вот... все остальное ты знаешь.
– А Мария? Как ему удалось заставить ее считаться вдовой? Думаешь, она... с самого начала знала?
– Трудно сказать. Он мог наболтать ей все что угодно. Все, кто знаком с ней, говорят одно и тоже: милая, красивая, набожная, но... в общем-то, не слишком умная. И безумно любит Виктора.
Рене вздохнула и спросила – уже о другом:
– Как ты вообще догадался обо всем этом?
– Помнишь, когда он приходил к тебе в «Хилтон» – ты крикнула ему: «Я никогда не была твоей женой!» Он тогда испугался, здорово испугался. Не тогда, когда ты сказала, что разводишься, что увольняешь его – тогда он разозлился – а именно в этот момент. Это было как-то... неправильно. Вот тогда у меня впервые возникла мысль – даже не мысль, смутное подозрение – что он испугался потому, что ты случайно сказала правду.
– Я совсем не то имела в виду...
– Он тоже это быстро понял, но сначала испугался. Так вот – мэтр Баллу попросил меня поискать деньги, которые Виктор мог украсть, а я стал проверять вообще всю его биографию. Кстати, на имя Марии и мальчика в Италии есть несколько крупных страховок и квартира в Турине на ее имя. Наверное, если покопать, может еще что-то найтись, но не слишком много.
– Думаешь, он действительно воровал у меня деньги?
– Думаю, сравнительно немного. Да, было вначале несколько сделок, не слишком выгодных для «Солариума»; возможно, он что-то с этого и имел... скорее всего – наличными, потому что никаких следов обнаружить не удалось. Но последние года три придраться вообще не к чему...
– Ему понравилось быть хозяином, и он захотел получить все. Зачем воровать у самого себя?! – мрачно подытожила Рене.
Да, и кто бы запретил вдовцу жениться вторично... и усыновить собственного сына?! Нет, Виктор был не настолько глуп, чтобы решиться на убийство – пример отца, окончившего свою жизнь в тюрьме, был поучителен – но если все произойдет само, скажем, рак... или несчастный случай во время очередного приступа безумия?! И ведь он мог преуспеть!
Теду показалось, что Рене подумала о том же самом и вздрогнула, как в ознобе.
– Не надо, не думай об этом, – быстро сказал он. – Все уже кончилось. Газеты еще немного пошумят и найдут что-нибудь другое. А для тебя это будет уходить все дальше и дальше в прошлое... – Рука его мерно и неторопливо скользила по ее плечам, по спине – успокаивая, приручая, как зверька, готового при малейшей тревоге снова юркнуть в свою норку. – Помнишь, когда-то я спросил тебя: «Что же мы будем делать?» И ты ответила: «Жить!» Вот и давай жить...
Ее губы были сладкими и нежными – такими же, как тогда... Поцелуй длился вечность, и с каждым мгновением Тед все яснее чувствовал, что она оживает, что ее губы уже не просто откликаются, а сами тянутся к нему за лаской. Не страсть, тепло и нежность – вот то, что она готова была дать ему и хотела получить в ответ...
Звонок в дверь прозвучал, как набат – Тед даже не сразу понял, что это такое, а потом вспомнил и чертыхнулся. Принесла же нелегкая! Он, правда, сам договорился с Робером, что в девять тот придет за собакой – но черт бы его побрал с его точностью!
Войдя, старик окинул Теда коротким взглядом, и оба они смутились: Робер – как человек, который в неподходящий момент вкатился в чужую спальню; Тед же, прекрасно понимая, что выглядит несколько предосудительно: и взлохмаченные волосы, и несомненные признаки... возбуждения, которое сразу унять не всегда удается – внезапно почувствовал себя юнцом, застуканным строгим отцом за соблазнением любимой дочери. Каждому хотелось что-нибудь сказать, но слова не шли на ум. Ситуацию еще больше усугубило появление Рене с красноречивым рубчиком от подушки на щеке и припухшими губами – и то, как она мило порозовела и юркнула на кухню.
– Ну ладно, я это... с собакой, – первым нашелся Робер.
– Чего ты торопишься – посиди, кофейку попей, – любезно предложил Тед, надеясь при этом, что старик – чем быстрее, тем лучше – отправится ко всем чертям.
– Да нет... может потом, когда вернусь, – пообещал Робер, надевая на собаку поводок. Чуть замялся и полуспросил-полуподтвердил: – Вроде как действительно в себя приходит, а?..
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Через пару дней, утром, позвонил Ренфро. В этом не было ничего необычного, он звонил почти ежедневно – поэтому лишь через четверть часа, услышав, что в гостиной наступила тишина, а Рене все не возвращается доедать завтрак, Тед пошел на разведку.
Она сидела, глядя на телефон с таким отвращением, будто перед ней стоял не безвинный аппарат, а миска овсянки.
– Неприятности? – спросил он, бесцеремонно поднимая ее и подталкивая в сторону кухни.
– Да нет. Он сказал, что тетя Жермен меня ищет – я ей перезвонила, думала, что-то срочное...
– Ну, и что ей надо? – спросил он, наливая ей свежий кофе взамен остывшего и впихивая в руку слойку – когда Рене о чем-то задумывалась, то забывала о еде.
– Оказать моральную поддержку любимой племяннице, ставшей жертвой развратного авантюриста, – она скривилась, после чего, обнаружив в руке слойку, откусила изрядный кусок и начала молча сердито жевать. Выражение лица у нее было такое, словно она откусывала голову любимой тетушке.
– Она тебе что-то не то сказала?
– Да нет, все как раз в ее стиле. И что Виктор ей никогда не нравился – ах, ах, вот что происходит, когда выходишь замуж за человека «не нашего круга»! И слава богу, что у меня нет ребенка от этого негодяя, и ах, как жалко, что в этом году я не даю традиционный Рождественский бал и у нее нет повода заказать новое платье! А под конец спросила, когда я собираюсь возвращаться домой – ей, видите ли, не терпится меня увидеть.
Эти слова набатом прозвучали в голове Теда: «возвращаться домой...» Стараясь ничем не выдать, как у него сжалось сердце, он небрежно спросил:
– Ну, и что ты ей ответила?
– Сказала, что не знаю, а сама как представила себе, что снова вхожу в дом, где все им... пропитано – и так тошно стало! Те же стены, та же мебель – и лица те же. Как будто ничего не изменилось, а все это, – обвела рукой вокруг, – только во сне было.
– Я точно не сон, – рассмеялся Тед и, подойдя, обнял ее за плечи и потерся щекой о макушку. – Я самый что ни на есть настоящий!
Настоящий... весьма настоящий – и, черт бы все побрал, изголодавшийся по ней до такой степени, что самому не верится. Она опять спала на диване! Точнее, не опять, а все еще, с тех самых пор!
Он видел, что Рене пока что так и не пришла в себя после пережитого потрясения. Правда, уже не лежала, отвернувшись, на диване, но прежняя – смеющаяся и радостно бросающаяся ему навстречу девушка все не возвращалась. Да, она отзывалась на поцелуи, не избегала прикосновений, но сама инициативу не проявляла. И печаль в глазах – словно, что бы она ни делала, думала она при этом о чем-то своем, не слишком веселом...
После завтрака Тед решил съездить в контору – узнать последние новости и рассчитаться с Жувеном. На обратном пути купил газеты, просмотрел их – нет ли там чего-нибудь уж очень неприятного?
Обнаружил статью под названием «Виктор Торрини и две его жены», с портретом Виктора и, по обе стороны от него – фотографиями Марии и Рене. Значит, до Марии уже добрались... В статье журналист полунамеком – так, что и не придерешься – ставил вопрос: а не знала ли Рене обо всем с самого начала? Не хватало еще, чтобы они полезли сейчас к ней с подобными вопросами...
Вернувшись, Тед понял, что утренний разговор дал свои плоды: Рене решила сделать так, чтобы, как она выразилась, «там Виктором и не пахло!» – и не стала медлить ни минуты. В гостиной сидел Робер, который уже завтра должен был лететь в Цюрих – присматривать за ремонтом дома, сама же Рене была целиком поглощена организацией предстоящего ремонта.
Весь день она то звонила по телефону, то садилась за стол и начинала объяснять Роберу свои идеи по поводу того, как должен выглядеть обновленный дом: «посмотри наверху тот гарнитур в цветочек – помнишь, у него еще лапки кривенькие!» или «а занавески хорошо бы посветлее и попрозрачнее...» Тед не всегда понимал, о чем идет речь, но вид у нее был деловитый и уверенный, да и глаза ожили.
Робер ушел лишь поздно вечером. После его ухода Рене еще немного посидела с отрешенным видом, бормоча что-то про себя – потянулась и обернулась к Теду.
– Вроде я все предусмотрела... В любом случае я ему велела звонить каждый день – ничего?
Он молча пожал плечами, не желая показывать, что ему не по себе было слушать ее разговоры о том, как будет выглядеть ее дом в Цюрихе. Дом, в котором она будет жить, уехав от него...
Наверное, она заметила что-то в его лице и спросила:
– Ты на меня сердишься?
Тед покачал головой, взял ее руку и стал водить ею по лицу, закрыв глаза и легонько целуя хрупкое запястье. Почувствовал, как свободной рукой она ерошит ему волосы, и спросил, не слишком надеясь:
– Пойдем спать? Поздно уже.
Рене тихонько вздохнула.
– Не жди меня, ложись, – сейчас должно было последовать «я лягу на диване», но вместо этого Тед вдруг услышал: – Я хочу еще ванну принять.
Его сердце, казалось, на миг остановилось, а потом сделало пару лишних ударов. Но внешне этого бы никто не заметил – он усмехнулся, отпуская ее руку, и попросил:
– Пропусти меня вперед – мне нужно побриться.
Он лежал, прислушиваясь к плеску воды и чувствуя себя глупым мальчишкой, влюбленным и нетерпеливым. Пытался напомнить себе, что ничего особенного не происходит, что это его девчонка, та самая, с которой он уже десятки раз занимался любовью – но сердце колотилось и кровь шумела в ушах, не заглушая, впрочем, еле слышные звуки, доносившиеся из ванной, а воображение подсовывало картинки, которые соответствовали этим звукам.
Она встает, и капли воды скатываются по коже... запрокидывает голову, вытирая шею... полотенце скользит все ниже...
Щелчок задвижки раздался неожиданно, и через секунду Рене появилась в дверях. Тед специально оставил гореть торшер, чтобы видеть ее, и теперь, опершись на локоть, смотрел, как она идет к нему – а глаза почему-то неуверенные… как в первый раз. Попытался улыбнуться, чтобы подбодрить ее, протянул руку и дотронулся до влажного плеча, на котором кое-где поблескивали капельки воды.
Он всегда считал себя хорошим любовником и все знал, и все умел – но в этот раз то, что он знал и умел, было забыто. Осталось лишь непослушное, рвущееся вперед тело и руки, которые что-то делали – сами, не спросясь его, но, наверное, правильно, потому что с каждым мгновением становилось все лучше и лучше. Тихие вскрики звучали, как музыка, от запаха цветов мутилось в голове, и Тед балансировал на грани пропасти, упиваясь волшебным ощущением шелковистой кожи под губами.
Всюду – с ним, вокруг, частью его самого – была она, и внезапно захотелось закричать – неважно что, лишь бы выплеснуть из себя восторг и ужас, и боль, и наслаждение – потому что он сорвался и летел, и обратного пути уже не было!
Он закричал то единственное, что сейчас билось в голове, оставаясь важнее всего на свете:
– Рене!.. – и, изливаясь в нее, непослушными губами повторял как молитву, все тише и тише: – Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя... я... люблю... тебя...
Последнее слово, последнее содрогание – и он рухнул, продолжая изо всех сил прижимать Рене к себе, чтобы не дать исчезнуть, потому что она – его, только его, единственная – его, и ничего другого быть не может и не должно...
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
Лица было не видно, только ухо и часть плеча. Вылезти, не разбудив, никак бы не получилось – Тед навалился на нее, по-хозяйски обхватив рукой, закинув ногу ей на бедро и уткнувшись лицом в шею. Рене не удивлялась, как она смогла проспать нею ночь в такой позе – честно говоря, она вообще не помнила, как заснула.
Воспоминание вдруг стало таким ярким, что не удалось не покраснеть, настолько это было бесстыдно – и прекрасно! Она опять, как наяву, услышала собственный стон, когда он ворвался в нее сзади и ее словно подбросило взрывом наслаждения.
Такой ночи в ее жизни еще не было... В какой-то момент даже показалось, что все, больше она не сможет шевельнуться – глаза застилал туман, и сердце билось, выскакивая из груди. Но стоило сердцу немного успокоиться, и руки Теда – умелые и нежные – снова медленно заскользили по груди, по животу... Он смеялся, нашептывал всякие неприличные слова, от которых уши начинали гореть огнем, целовал – и желание разгоралось в ней с новой силой.
Никогда еще он не был таким – словно обезумевшим от желания, ненасытным – и никогда раньше не говорил, что любит ее... Эти слова до сих пор звучали у Рене в ушах.
Почему она не ответила? Потому что, стоило ей попытаться сказать что-то, как он зажал ей рот поцелуем? Впрочем – зачем говорить, когда и так все ясно!
Наверное, она вздохнула слишком сильно – Тед шевельнулся и медленно поднял голову.
Ее поразила неуверенность, промелькнувшая на его лице в первый момент, но в следующий миг его рот расплылся в улыбке, на которую, как всегда, невозможно было не ответить.
Приподнявшись на локте, он окинул ее взглядом и провел кончиком пальца у нее под глазом.
– По-моему, я тебя затрахал! – в голосе его не чувствовалось и тени раскаяния. – И раздавил в лепешку!
Рене затряслась от смеха. Поглаживая ее по щеке, Тед с тщательно скрытым самодовольно-собственническим чувством разглядывал дело рук своих: синяки под глазами, взлохмаченные, как у искупавшегося воробья, прядки волос, красноватый след на плече – о господи, это что, тоже он?! – и искрящиеся весельем глаза.
– А знаешь что?.. – начал он таинственным шепотом.
– Что?
Подсунувшись к самому ее уху, Тед сообщил еще более таинственным шепотом:
– Завтра уже Рождество!
– Ну, и что ты по этому поводу предлагаешь? – спросила Рене – почему-то тоже шепотом.
Кое-что Тед мог предложить прямо сейчас, но побоялся, что она сочтет его неисправимым, неизлечимым и опасным для окружающих сексуальным маньяком – поэтому высказал другое, куда более невинное предложение:
– Купить елку и шарики.
На улицах было полно народа, как всегда перед Рождеством. За стеклами, разрисованными снежинками, подмигивали огоньки гирлянд, улицы были увешаны цветными лампочками, и везде красовались елки – от крошечных, в витринах магазинчиков, до огромных – перед универмагами.
Он специально прокатил Рене по бульварам полюбоваться на разукрашенный к празднику Париж. Жаль, что снег так и не выпал – в белом обрамлении все выглядело бы еще красивее! Потом припарковался на улице Ришелье, и дальше они пошли пешком.
Еще вчера, увидев, как Рене ожила, хлопоча о ремонте, Тед подумал, что ей нельзя сидеть без дела и погружаться в собственные мысли и воспоминания. Что-нибудь, все равно что: ремонт, прогулки, поездка по пригородам – лишь бы голова была занята! Конечно, риск – можно попасться на глаза репортерам, но в капюшоне ее едва ли кто-нибудь узнает...
Полюбовавшись куклами, разыгрывавшими в витринах «Галери Лафайет» сценки из сказок, они свернули с шумного бульвара на узенькую улочку, ведущую в направлении Лувра. Вспомнив, как когда-то они бродили по Монмартру, Тед обнял худенькие плечи.
– Давно мы так не гуляли.
Рене на миг прильнула щекой к его плечу и вздохнула. Пытаясь отвлечь ее от непрошенных воспоминаний, он спросил:
– А где ты хочешь встречать Новый год?
– Не знаю, – она улыбнулась так доверчиво и нежно, что ему почему-то стало не по себе, – с тобой...
– Можно пойти в какой-нибудь ресторан... или заказать столик в кабаре?
Рене пожала плечами.
– Решай сам.
– А где ты обычно праздновала Новый год? – спросил он и тут же пожалел, вспомнив, что ее «обычно» включало в себя и общество Виктора.
– В ресторанах... на приемах, в ночных клубах. А в детстве – когда где. Чаще всего дома, пару раз у тети Жермен, один раз в Англии, у родителей Алека – я тогда совсем маленькая была. А ты?
– У тети в бистро, если работа срочная не подворачивалась.
– Ну так, может, и пойдем туда, в бистро?
Живое воображение Теда тут же явило ему грядущие газетные заголовки – в случае, если об этом пронюхают репортеры: «Миллионерша встречает Новый год с проститутками!» или «Новогодние приключения наследницы на бульваре Клиши». Публика там будет весьма далекая от привычного ей светского общества...
– А что мы ей купим в подарок? – кажется, Рене не сомневалась, что ее предложение пройдет на «ура».
– Стекляшку, – машинально ответил Тед, все еще не совсем уверенный, что стоит вести ее в столь мало респектабельное место, и лишь после этого спросил: – Кому – тете Аннет?
– Ну да!
– Я и говорю – какую-нибудь стеклянную фигурку. Она такие штучки очень любит.
– Жалко, я не знала, можно было у Бруни попросить что-нибудь.
Тед вспомнил яркие цветы, сверкающие и переливающиеся на белом фоне. Да, тетя бы за такой цветок заложила душу дьяволу...
Будущим подарком для тети Аннет стала фигурка леопарда из темного стекла, обнаруженная Рене в антикварном магазине. Название фирмы – «Лалик» – говорило само за себя, Тед не сомневался, что тетя будет в восторге!
В соседнем магазине они выбрали небольшую елочку и снова побрели куда глаза глядят, по дороге покупая всякие приглянувшиеся мелочи: шарики, гирлянду, расписной керамический колокольчик – «на счастье» и паштет в горшочке – на ужин.
Уже начало смеркаться, и Тед решил, что пора сворачивать в сторону бульваров, где на углу была припаркована машина, когда вдруг заметил, что Рене отстала, прилипнув носом к витрине. Потом нагнулась и подняла собаку под мышки – чтобы пес тоже мог увидеть что-то интересное.
Лишь когда он подошел и дотронулся до ее плеча, она обернулась, виновато взглянула на него и поставила собаку на тротуар, еще раз бросив взгляд в витрину.
– Ты чего? – спросит он, заглядывая через ее плечо.
Это были уродцы, в которых Тед даже не сразу опознал щенков – слишком они смахивали на бородатых куцехвостых обезьянок размером с котенка. Сгрудившись в черно-рыжий клубок, они резвились в длинной клетке за стеклом зоомагазина.
– Это что – собаки? – спросил он и внезапно прочел в глазах Рене такой жгучий восторг, словно она увидела нечто невыразимо прекрасное.
– Грифоны! Смотри, какие у них очаровательные личики! – она просияла, всем своим видом призывая его разделить с ней восхищение, снова обернулась к витрине и присела на корточки.
Но Тед смотрел не на щенков – на нее. На румянец, выступивший на щеках, на счастливую нежную улыбку, на то, как она тихонько рассмеялась, увидев, как два щенка пытаются отобрать друг у друга мячик...