Текст книги "Наследница"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
– Чем ей так не глянулись мои руки? – он поднял голову и встретил виноватый взгляд каштановых глаз.
– Маникюром...
– У меня его нет...
– Вот именно, – Рене вздохнула и кивнула, скривив губы, словно извиняясь, что вынуждена говорить ему это.
– А костюм, наверное, должен быть пошит на заказ?
– Теди... – тонкие пальцы отвели волосы, упавшие ему на лоб, – она старая, глупая и несчастная женщина – в общем-то, не злая... и меня любит, как умеет – не обращай ты на нее внимания. Больше она ничего подобного не скажет и у нас в ближайшее время не появится.
«У нас...» Смешно!
– Вот уж не думал, что ты способна на подобные выражения...
– Я тоже не думала, – Рене смутилась, сразу догадавшись, о чем идет речь.
Наверное, лучше пойти в дом и сделать вид, что все в порядке – ведь действительно ничего страшного не случилось, мало ли кто что скажет! – но Тед все же спросил:
– Ты хочешь, чтобы я заказал себе такой костюм... и все остальное?
Она пожала плечами.
– Если тебе самому этого хочется... а мне ты нравишься в любом виде. – Улыбнулась. – Пойдем! – потянула его к себе, пытаясь приподнять и заставив тоже улыбнуться – уж очень худенькой и хрупкой она была по сравнению с ним.
– Куда?
– Там скамейка есть... а то ты тут в луже сидишь.
Тед подскочил и лишь теперь понял, что штаны у него сзади насквозь мокрые... наверное, плеснуло, пока он ловил лягушку! Ошалело посмотрел на Рене и непроизвольно засмеялся – настолько это все глупо выглядело. На глаза – от смеха, что ли – навернулись слезы.
– Это я лягушку ловил.
– Зачем?
А действительно, зачем?
– Посмотреть... – растерянно сказал Тед и пожаловался: – А она царапается! – зарылся лицом в нежно щекочущие пушистые прядки, чтобы она не видела его дурацкой истерики. Прошептал – прямо туда, в волосы: – Я очень тебя люблю, Рене!
«Я люблю тебя... И если бы не это – ноги бы моей здесь не было!»
Скамейка оказалась неожиданно удобной – не скамейка, скорее, диванчик, покрытый мягкими виниловыми подушками. Двигаться с нее никуда не хотелось – вообще ничего не хотелось, даже думать.
Он лежал, пристроившись головой на коленях у Рене, и непонятно зачем рассказывал ей со всеми подробностями про то, как впервые приехал в Париж. Мыслительный процесс, точнее то, что можно было с натяжкой так назвать, протекал параллельно, абсолютно независимо от произносимых слов. Лишь иногда Тед лениво ужасался: «Господи, что я несу, она же может подумать, что я совсем идиот!» – и продолжал в том же духе:
– ...Мама меня на поезд посадила и сказала, что тетя встретит – она ей телеграмму послала. А я всю ночь не спал и жутко боялся, что телеграмма не дошла и тетя что-нибудь перепутает, или не узнает меня и возьмет какого-то другого мальчика – я ее совсем не помнил, она к нам приезжала всего один раз... И меня кто-нибудь украдет и сделает нищим... и еще искалечит – как у Гюго, помнишь?! У нас про Париж всякие ужасы рассказывали...
Тед понимал, что надо бы перестать нести чепуху. Ну какое имеет значение, чего он тогда, в восемь лет, боялся! Но Рене смотрела с таким видом, будто ей это действительно было интересно, и даже гладила по голове – как маленького!
Еще не хватало, чтобы она его жалеть начала! Хватит того, что он сам раскис от жалости к себе – подумаешь, обидели дитятко! Тетя Жермен, конечно, стерва длинноносая – но сказала-то она правду, и обижаться тут нечего!
– ...Она мне такой шикарной показалась – как в кино, в шляпке и перчатках... и духами от нее пахло. Я сначала подумал, что она ошиблась, что это не моя тетя, а просто кого-то другого встречает и сейчас поймет, что я не тот, кто ей нужен...
Почему-то все его отношения с женщинами строились по одной и той же схеме и не предполагали особой близости.
И в программу развлечений никогда не входило лежать вот так, уткнувшись лицом в теплый живот, и изливать душу. Да и при чем тут душа? Развлеклись и хватит, хорошего понемножку!
А оказывается, это очень приятно – лежать так...
– ...Она меня на такси домой везла и всю дорогу за руку держала. А мне казалось, что все вокруг ненастоящее – со страху в животе бурчало, и я очень боялся, что она услышит...
(Господи, ну что он несет!!!)
Он никогда никому не был нужен, кроме тети – даже мать порой под горячую руку называла его обузой. Никогда и никому – кроме тети... и Рене. Да, конечно, никого более подходящего он найти не мог – только богачку, для которой связь с нищим ублюдком с непонятной наследственностью ничего, кроме неприятностей, не сулит – и которая упорно отказывается это понять. Смешно... с самого начала их отношения не вписывались ни в какие рамки – но им обоим казались совершенно естественными...
– ...Она в честь моего приезда сделала земляничный торт и мое имя сверху ягодками выложила. Ты знаешь, это в первый раз в жизни кто-то специально для меня сделал торт!..
Ну давай, расскажи еще, как ты обожрался этим тортом – самое милое дело!
Хотя странно: говорил Тед совсем не о том, что произошло сегодня, и не о том, что мучило его все это время, но почему-то казалось, что сейчас он выговорится – и станет легче. И он сам, наконец, поймет, зачем все это рассказывает.
– ...Знаешь, она никогда в жизни меня ублюдком не назвала... бывало, ссорились, и хулиганом я был жутким – и никогда...
В эту ночь Тед долго не спал. Впервые за последнее время ему не удавалось прогнать от себя мысль «А что будет дальше?»
Он бы с удовольствием сейчас закурил, но не хотелось тревожить уютно приткнувшуюся к нему Рене. Да и вообще он старался не курить в постели – какой женщине охота дышать табачищем?!
Хотя она не возражала... она никогда не возражала ни против чего. И эти слова – «мне ты нравишься в любом виде» – это не просто слова, так оно и есть.
И едва ли она сможет понять то, что не дает ему покоя – чем дальше, тем больше – наверняка скажет: «Но, Теди – это всего лишь деньги!..» По ее мнению, вполне естественно, если он будет пользоваться ее счетом и покупать все, что заблагорассудится, а начать объяснять, что он не хочет чувствовать себя альфонсом – обидится! И так смотрит непонимающе и огорченно, когда он отказывается от любых подарков, кроме совсем уж мелочей, вроде кружки со знаком зодиака да тапок взамен изодранных Дезире.
А деньги-то действительно кончаются... Скоро даже на сигареты придется брать у нее! Пока что он по крайней мере в ресторане расплачивается сам... хотя для Рене это не имеет никакого значения. «Но, Теди – это всего лишь деньги!»
И тут еще эта тетя Жермен! Может, старуха и дура – потому что сказала вслух. Но другие-то думают точно так же, хоть и молчат...
Вот и получается, что нужно или принять все, что дарит ему судьба – ценой собственной гордости и уважения к самому себе – или... Или не принять. А значит – расстаться с Рене, ведь нельзя заставлять ее выбирать между той жизнью, к которой она привыкла – и человеком без денег, без перспектив, и даже... без маникюра. Смешнее всего, что возможно... даже наверняка она бы выбрала его – и лишь через какое-то время поняла бы, что сделала глупость.
Но как он сможет жить без нее?!
Эта мысль – страшная, кощунственная! – заставила его вздрогнуть. Это же все равно, что отрезать часть себя – руку, или ногу... или душу...
Она проснулась – Тед почувствовал это сразу. На миг испугалась, замерла, прислушиваясь... И испуг он тоже почувствовал, хотя было совершенно темно. Чуть прижал – легонько, чтобы поняла, что он рядом, дохнул теплом в макушку и шепнул:
– Спи, солнышко...
Рене шевельнулась, расслабляясь. Спросила – тоже шепотом:
– Ты не спишь?
– Не-а...
– А чего?
– Не знаю...
Похватал губами теплую ладошку, коснувшуюся до его лица. Рене окончательно проснулась и пристроилась на плече.
– Ты темноты боишься?
– Нет.
– А я раньше боялась... когда маленькая была.
«Ты и сейчас боишься, только не говоришь – я-то уж знаю!..»
– Может, нам с тобой ночник купить?
Почему-то в этом доме не было ночников... Интересно, почему? Может, «у них» не принято?
– Ой, давай!
Обрадовалась, что можно будет купить что-то, что он захотел. Улыбается – даже плечом почувствовать можно, и завтра, небось, потащит его в магазин – выбирать!
Тед повернулся, погладил по худенькой спинке, вдохнул нежный, едва уловимый запах цветов и зажмурился, боясь расплескать вдруг наполнившее его ощущение счастья. И все, что билось в голове, не давая покоя, вновь показалось глупым и несущественным.
...Руку... или ногу... или душу...
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
Как-то за завтраком Рене сказала:
– Пожалуй, мне уже пора начинать работать.
Как выяснилось, сказано это было вполне всерьез. Ежедневные телефонные беседы с Ренфро и присылаемые им на дом документы дали свои плоды – она более-менее вошла в курс дела. Да и заново отделанный кабинет президента фирмы был готов к приему новой хозяйки.
И, как водится с понедельника, мадемуазель Перро приступила к работе. В первый день она вернулась домой к обеду, страшно довольная и переполненная впечатлениями – а потом втянулась и стала целыми днями пропадать в офисе: уезжала часам к восьми и возвращалась, когда уже темнело.
Иногда Тед брал машину и ездил по городу, но одному было скучно, да и непривычно без всякой цели болтаться по улицам.
А в основном он просто сидел в доме. Спускался в библиотеку, проходил в оранжерею, где можно было часами наблюдать за рыбками, по два-три раза в день гулял с собаками. Ближе к вечеру возвращался в «их» комнату, читал, смотрел телевизор и все время прислушивался: не раздастся ли за окном шум мотора?
Наконец машина подъезжала, останавливалась, и через пару минут собаки радостно бросались к двери. Можно было бы, конечно, пойти вниз, но как-то уж так повелось, что Тед всегда дожидался ее в комнате.
Рене входила – часто все еще деловитая, не отошедшая от работы. Могла быть усталой, с больной головой или, наоборот, довольной и веселой, – но в тот, первый момент, когда она видела его, глаза ее загорались радостью.
Только вот возвращалась она с каждым днем все позже. Правда, объясняла, что месяц-два – и все войдет в норму, но Тед помнил, как во времена недоброй памяти Виктора в кабинете до самой ночи горел свет. И слова Алека – «колесница Джаггернаута» – тоже помнил...
Он понимал, что говорить ей что-нибудь на эту тему нельзя. Работа есть работа, ничего не поделаешь – тем более семейные традиции... и так далее... Только лучше бы она все-таки возвращалась домой пораньше!
Потому что чем дальше, тем невыносимее становились эти часы, когда он не знал, чем себя занять, сидел и ждал, и думал... думал... Об одном и том же, все время об одном и том же: что будет дальше? Точнее – что делать? – потому что решать, что будет дальше, предстояло именно ему.
Часто Теду казалось, что вот-вот кончатся эти непонятные затянувшиеся каникулы и они с Рене вернутся в Париж. И он снова начнет работать, и вечером будет приходить домой, и дома его будет ждать веселая девчонка с пушистым светленьким ежиком, вкусный домашний запах и тявкающие от радости собаки.
Он знал, что этого никогда не будет – но все равно почему-то казалось.
Пока еще удавалось делать вид, что все в порядке, и лишь сам Тед чувствовал, что в глубине души зачастую раздражается по пустякам, на которые раньше и внимания бы не обратил. И все труднее ему становилось относиться ко всему с легкой насмешкой и придумывать какие-то забавные хохмы – например, сравнивать себя с героями боевиков и сериалов. Да и вообще – улыбаться...
Между делом состоялся их переезд в памятные Теду покои на третьем этаже, отремонтированные и заново обставленные; в «хозяйских апартаментах» рядом с кабинетом Рене жить не захотела.
При переезде он здорово прокололся. Войдя вместе с Робером в круглую гостиную, взглянул на стену, где когда-то находился телевизор, и выразил удивление по поводу его отсутствия. Как оказалось, телевизор, плоский и суперсовременный, был теперь укреплен на другой стене и в нерабочем положении скрывался за деревянной резной панелью.
Тед предпочел не заметить вопроса в глазах старика: «Откуда ты, без году неделя здесь, знаешь, где именно раньше находился телевизор?»
Как-то раз, шаря на полках в библиотеке, он наткнулся на здоровенный фолиант с золотым тиснением на переплете: «Собаки. Большая иллюстрированная энциклопедия». Открыл, посмотрел – книга показалась занятной. Прихватив ее наверх, уселся на коврике у камина, разложил перед собой – такой огромный том неудобно было держать на коленях – и начал изучать.
Тед никогда не подозревал, что на свете существует такое множество пород собак. Большие и маленькие, лохматые и голые – совсем голые, без всякой шерсти! – с хохолками и курносые, и с ушами до пола, и похожие на собаку Баскервилей – в книге приводились рисунки, фотографии и истории каждой породы.
Он с удивлением узнал, что большинство крупных пород собак происходят от молоссов – боевых собак, которых использовали древние финикийцы, а потом и римляне. С римскими легионами эти псы распространились по всей Европе, отмечая границы некогда великой империи.
Внезапно увидев на картинке знакомую обезьянью рожицу, он внимательно прочитал заметку про брюссельского грифона и сообщил радостно завихлявшейся в ответ Дезире:
– Выходит, ты у нас любимая собака бельгийских королей! Это с твоими-то манерами! А кто на прогулке яблочный огрызок сожрал?! Вот подарим тебя королю – пусть он такую мерзкую невоспитанную шавку любит, которая стельки рвет!..
Этих слов собачонка не выдержала – сорвалась с места, полезла обниматься и успокоилась, только пристроившись у него на бедре и уткнув нос под свитер.
– Так, теперь давай с тобой разберемся, – Тэвиш был куда менее экспансивен – он лишь поднял голову. – А ты у нас, оказывается, охотник... отличный охотник на барсука и лису. Интересно, ты когда-нибудь охотился? – Пес тяжело вздохнул и снова положил голову на лапы. – Понятно, значит, нет, – усмехнулся Тед. – Выходит, оба мы с тобой охотники – и оба не охотимся, только сидим на коврике и ждем. И ждем... – повторил он – хорошего настроения как ни бывало. – И выходит, мы с тобой одно и то же... – это он сказал уже самому себе...
А в самом деле, чем он отличается оттого же Тэвиша? Оба весь лень ждут Рене и радуются, когда она приходит домой, оба из шкуры вон лезут, чтобы сделать ей что-то приятное – полизать руку или... наполнить горячую ванну. Так в чем разница? Но ведь он-то – человек!..
Энн Салан Тед встретил неожиданно, решив очередной раз прогуляться по городу, чтобы скоротать время. Припарковал машину – и тут она окликнула его, помахав рукой с противоположной стороны улицы.
Дождавшись просвета в потоке машин, перебежала через дорогу.
– Привет! Какими судьбами?
– Да я уже почти месяц в Цюрихе...
Она не стала удивляться и интересоваться, что он тут делает, просто спросила:
– Я перекусить собираюсь. Не хочешь составить компанию?
Тед с радостью согласился – в последнее время он соскучился по общению с людьми, а спешить было все равно некуда.
Они устроились в небольшом кафе, которое сам он не нашел бы на шумной улице. Ему было приятно сидеть и слушать ее болтовню – о том, что в последнее время работы невпроворот; без всякого смущения – о попытках поберечь фигуру (эта фраза сопровождалась завистливым взглядом, брошенным на заказанные им сырные шарики – сама она ограничилась салатом), об отпуске, в который она собирается поехать.
Все это сопровождалось озорной белозубой улыбкой и взглядом темно-карих, похожих на вишенки, глаз. Тед подумал, что Энн, несомненно, знает о своем обаянии и использует его, в том числе и в работе. И еще – что при других обстоятельствах он не преминул бы приударить за ней и, скорее всего, не без результата. При других обстоятельствах...
Приступив к кофе, Энн ненадолго замолчала, словно задумавшись о чем-то, потом вдруг сказала:
– Я хотела спросить... скажи, это ты распутал всю историю с Торрини?
– Я.
– Здорово! Одно такое дело может создать человеку имя на всю жизнь!
– Я об этом тогда не думал.
– Понимаю... – кивнула она, будто действительно что-то понимала.
А может, и понимала – заметку в газете она наверняка видела.
Посидела, отхлебывая кофе и искоса поглядывая на Теда, и спросила:
– Ты в Цюрихе надолго?
Этот вопрос он и сам себе не раз задавал... Пожал плечами – пусть понимает, как хочет.
– Я к тому, что я могла бы тебе предложить работу...
– Какую? – Сердце Теда подпрыгнуло и забилось быстрее.
– Мне нужен человек, способный вести крупные дела, координировать действия оперативников и ставить перед ними конкретные задачи. С тобой в этом отношении работать было одно удовольствие, ты всегда точно знал, чего хочешь – словно весь план у тебя заранее в голове был.
Знала бы она, что Тед сам занимался делом такого масштаба впервые!
– По деньгам получится неплохо, – продолжала Энн. – Оклад плюс премии «по результату», выйдет как минимум... – назвала сумму чуть ли не втрое больше, чем он зарабатывал в Париже.
Как Тед подозревал, столь щедрое предложение было связано не только с его профессиональными способностями. История с Виктором Торрини до сих пор была, что называется, «на слуху», и человек, распутавший это дело, мог придать дополнительный блеск ее агентству и привлечь клиентов.
«Вот и все, – подумал Тед, отъезжая от «Сириуса». – Это решит все проблемы!»
Он подвез Энн до работы и договорился, что позвонит ей через пару дней, но на самом деле хоть сейчас готов был дать ответ. Снова работать! Работать – и неплохо зарабатывать! Правда, это, конечно, Швейцария – тут и цены повыше... Но все равно – неплохо!
Рене обрадуется... наверняка обрадуется и, уж конечно, не будет возражать! Правда, иногда придется уезжать на пару дней – но она поймет, она же знает, что такое работа!
Но по мере приближения к особняку энтузиазм Теда начал постепенно угасать. Все испортила трезвая – и едкая, как кислота, мысль: «Всей этой неплохой зарплаты как раз хватит, чтобы сшить пару костюмов в «соответствующем статусу» – то есть суперфешенебельном ателье, на маникюр уже не останется...»
Доехав до дома, он молча поднялся наверх, лег на кровать и уставился в потолок. Дезире, оставленная в гостиной, обиженно потявкала за дверью, но потом угомонилась. Ему сейчас было не до нее.
Впервые за много дней Тед не ждал с нетерпением, когда, наконец, придет Рене – наоборот, хотелось в тишине и одиночестве обдумать все. Обдумать и принять решение.
Если он сейчас возьмет эту работу, значит, он остается в Цюрихе... по крайней мере, в ближайшем обозримом будущем. И, получается, должен будет жить за счет Рене – потому что на все, что полагается иметь мужчине «ее круга», заработать не сможет – а допускать, чтобы ее попрекали плохо одетым и «не соответствующим» любовником, тоже не с руки. И так наверняка многие ее знакомые думают: «Что она в нем нашла? Уж с ее-то деньгами могла бы выбрать и получше!»
Вот и решай, парень, что тебе делать – оставаться или уезжать?
И правда – что только она в нем нашла?!
Тед встал, подошел к зеркалу и долго изучал свое отражение – беспристрастно, словно постороннего человека. Действительно, ничего особенного – так, середнячок. Если бы он услышал о подобной истории, случившейся с другими людьми, то и сам бы, наверное, удивился: «Что она в нем нашла?!»
Конечно, Рене будет плакать, переживать... но на самом деле для нее так будет лучше.
Он вдруг понял, что думает о своем отъезде как о решенном деле, словно это – именно это – единственный выход из создавшейся ситуации.
Стало страшно – так, как никогда еще не было. Или как было однажды, в детстве, когда он ночью проснулся и услышал, как мать в соседней комнате говорит бабушке: «Если она его не примет, поедет в приют – делать нечего» Тед тогда сразу догадался, о ком идет речь...
Захотелось крикнуть: «Но я не хочу... не могу без нее!..» Только кому кричать? Собакам?
Хоть бы Рене скорей пришла – и можно было рассказать ей все, что его мучает. Может, они вместе смогут что-то придумать.
Ну а что придумать? Попросить ее назначить ему содержание, чтобы хватало на все полагающиеся прибамбасы? Она назначит, можно не сомневаться! Назначит – и еще обрадуется!
А его работа... Это будет похоже на то, как ребенку ставят кукольную посуду и говорят – на, лепи свой пирожок, помощник ты наш! Вроде и при деле... только по сравнению с тем, что зарабатывает она – просто смешно...
Пожалуйста, Рене, пожалуйста! Ну хоть раз, хоть сегодня приди пораньше! Приди, погладь теплой ладошкой – и пусть эти мысли покажутся чепухой, и можно будет жить дальше... Ведь все так хорошо – даже работу предложили!
Она пришла лишь в десятом часу, довольная и усталая. Чуть ли не с порога начала рассказывать про какие-то свои, не слишком понятные Теду, дела – большой бизнес всегда был для него китайской грамотой – и, как всегда, он слушал, делая вид, что понимает. И правда, как собака... говорящая собака... Смешно...
Он не стал рассказывать ей ни о предложении Энн, ни о мыслях, которые терзали его – ни к чему, у нее и своих забот хватает. Ни к чему – потому что он все уже решил сам.
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
Он проснулся на рассвете и не стал будить ее – лежал, всматриваясь в любимое лицо, запоминая...
Зазвонил будильник. Рене вскинула голову, увидела, что он не спит, и глаза стали удивленными. Кажется, хотела что-то сказать – но бросила взгляд на часы и вскочила.
– У меня на восемь люди назначены, а я вчера будильник перевести на пораньше забыла! Позвони, пожалуйста, на кухню, пусть принесут кофе, я ничего больше не успею... – все это было протараторено на одном дыхании по дороге в ванну.
Тед позвонил, а потом лег, заложив руки за голову и наблюдая, как она причесывается, как натягивает чулки – деловитая, возбужденная, уже вся – там.
Присев на табуреточку, наскоро глотнула кофе... Он молча наблюдал за ней, опершись на локоть.
Уже от двери Рене вернулась, села на кровать и потянулась к нему, прижавшись губами ко взъерошенным со сна волосам.
– Ты чего молчишь? – улыбнулась она. – Не проснулся еще?
Тед сумел улыбнуться в ответ.
– Постарайся сегодня вернуться пораньше. Нам надо поговорить, – поцеловал ладошку, – пожалуйста...
Рене слегка нахмурилась, словно почуяв неладное – но он кивнул и еще раз улыбнулся.
– Беги уже, опоздаешь! – И, чмокнув его, она сорвалась с места.
Он встал и немного побродил по дому; вышел на улицу, перешел дорогу и уселся на скамейке в парке – оттуда хорошо был виден особняк. Вот так – словно не было этих пяти лет, словно время сейчас повернет вспять и из ворот снова выбежит девчонка со стаей разномастных собачонок...
Если бы он тогда знал, что так выйдет... Ну и что бы тогда было?
Кто-то когда-то сказал: «История не терпит сослагательного наклонения». Нет никакого «бы» – случилось то, что случилось: он встретил женщину, единственную, любимую – и вот-вот потеряет ее... и принесет ей горе, и сделает больно, и оба они останутся жить с этой болью.
Рене и правда пришла «пораньше» – в девятом часу. Зашуршали шины, собаки насторожили уши... она вошла и радостно улыбнулась, увидев его.
Как она изменилась за эти месяцы! Нет уже той перепуганной инопланетянки, девочки-эльфа, пришедшей к нему из другого мира. Девочки, которой была нужна его помощь – и был нужен он сам. Правда, она до сих пор думает, что нужен...
Тед обнял ее, уткнувшись в пахнущие цветами прядки; дал опереться на себя, – и, как всегда, она блаженно приникла к нему.
Вздохнула, выпрямилась.
– Пойду переоденусь... Устала жутко, просто ноги не держат!
Войдя вслед за ней в спальню, Тед увидел, как она рухнула поперек кровати, раскинув руки.
Собаки тут же налетели, запрыгали по кровати, пытаясь лизнуть в лицо. Увидев его рядом, Рене пожаловалась:
– Ноги гудят...
– Дай помогу, – встав на колени, Тед стащил с нее туфли, растер и помял ступни, и внезапно, наклонив голову, прижал ее ногу к щеке. Поцеловал тонкую изящную щиколотку – черт возьми, не хватало прямо тут пустить слезу, прямо сериал какой-то получается! – и выпрямится, улыбаясь.
– Умывайся скорее, сейчас ужинать будем.
Та же самая круглая комната и почти такой же ужин. И, как тогда, они сидели друг против друга, и одеты были так же: она – в халате, он – в джинсах и свитере. «Все закончится там же, где начиналось...» – подумал Тед.
Еще чуть-чуть, хотя бы на несколько минут оттянуть неизбежное... Вспомнилось – глупо, конечно, но он так и не смог решить эту загадку:
– Я тебя все хотел спросить – почему именно круглый стакан? – Рене не поняла, о чем речь, и он напомнил: – Ну, помнишь, тогда, пять лет назад, ты велела мне пить из круглого стакана – почему?
– А-а, – она смутилась, – понимаешь, я не хотела, чтобы кто-нибудь заподозрил, что у меня в комнате кто-то был. А в этот стакан я обычно наливала остатки какао... для Нелли, и никто не удивился бы, что он испачкан.
– Так ты что – выходит, меня из собачьей плошки поила? – Даже сейчас, когда при мысли о том, что предстояло сделать, внутри все сжималось, Тед был слегка шокирован.
Она еще больше смутилась – и вдруг рассмеялась, весело и свободно, как никогда не смогла бы рассмеяться та, прежняя Рене.
– Но она же мытая была!
Еще немножко... пусть сначала поест! Еще немножко...
Она болтала о чем-то, еле успевая жевать, так ей хотелось поделиться с ним новостями. Тед не вслушивался, просто смотрел на ровные дужки бровей, на каштановые глаза, такие живые и яркие, на губы, то и дело разбегавшиеся в улыбке...
Обрывки фраз – бессмысленные, непонятные, ненужные: «А я ему говорю...»; «Этот кредит можно будет вернуть быстрее...»; «Виктор чересчур зарвался, но насчет фармацевтики был не так уж неправ...» (как легко она уже произносит это имя!); «Мы тут с Ренфро...»
Внезапно она осеклась на полуслове и встревоженно уставилась на него.
– Теди... Да что с тобой? Ты меня совсем не слушаешь!
– Я хотел тебе сказать... я завтра утром уезжаю, Рене.
– Куда? Надолго?
Она уже догадалась, Тед понял это – но губы ее все еще пытались улыбаться со стремительно бледневшего лица.
– Я возвращаюсь в Париж.
Вот и все, Рубикон перейден...
– Почему? – Рене спросила это медленно, не сразу – и он ответил, так же медленно:
– Потому что я не могу здесь больше оставаться... – Попытался собрать силы и усмехнуться, пошутить, как он всегда умел: – Потому что жизнь с такой богатой девочкой, как ты, мне не по карману! – Понял, что это прозвучало глупо и грубо, и слова полились сами – бессвязные, разорванные, по-прежнему бессильные объяснить то, что творилось у него в душе: – Каждый кусок хлеба, который я ем, куплен на твои деньги. Я сижу тут и ничего не делаю, и жду целый день – наравне с собаками, а я не собака, я человек... я всю жизнь работал, и то, что у меня есть – мое, пусть мало, но мое, и мне не нужно чужого. Я давно понимал, что нам нужно расстаться, потому что я действительно... не подхожу тебе, я знал это с самого начала, и лучше сейчас...
– Да почему ты считаешь, что не подходишь мне? – перебив его, почти закричала Рене.
– Как не тривиально это звучит – потому что ты очень богатая, а я... – Тед покачал головой.
– Да это все чепуха! Ну возьми у меня деньги... те, которые хотел оттяпать Виктор – они же твои, твои по праву... и... – она говорила все тише и тише, видя, что Тед глядит на нее, как на неразумного ребенка.
– Нет... и не надо больше об этом говорить.
– Почему, ну почему?!
– Потому что я – не он, и потому что, как бы я ни был беден, я могу позволить себе одну роскошь: не брать деньги у женщины, которую люблю. Не предлагай мне этого... пожалуйста. Не надо...
Она сидела и молчала, даже не плакала – смотрела на него, оцепенев, пустыми непонимающими глазами. Потом тихо предложила:
– Но ты же можешь работать?..
– Да, и зарабатывать в сто раз меньше, чем ты, и по-прежнему жить на твои деньги... И представь себе заголовок в газете: «Любовник миллионерши пойман с фотоаппаратом в чужом сортире!» или «Альфонсу наследницы приходится подрабатывать на сигареты!»
Тед говорил намеренно зло и хлестко, надеясь, что от обиды Рене придет всебя – и поймет, что он прав. Но глаза ее вдруг стали такими жалобными, что у него перехватило дыхание.
– Ты мог бы на мне жениться... Если хочешь, конечно! – Быстро добавила она. – И у нас все было бы общее...
– Не надо, Рене... пожалуйста, не надо – ты же умная женщина, неужели ты сама не видишь, что мне нет места в твоей жизни и в этом доме, и в этом городе...
– Неправда! Неправда! И если хочешь, мы можем перебраться куда-нибудь... даже в Париж... если ты хочешь... если ты любишь меня... – в ее голосе был вопрос, и отчаяние, и испуг, потому что мир радости и добра, окружавший ее в последнее время, вдруг рушился, осыпаясь грудой обломков, беспощадно ранящих только-только начавшую заживать душу.
– Я люблю тебя. Все эти годы... кажется, всю жизнь – с того самого дня. – Тед никогда не говорил этого раньше, боясь показаться сентиментальным и смешным, но теперь было уже все равно – теперь он мог сказать, потому что знал, что больше такой возможности не будет: – Мы сидели, и ты говорила, что боишься змей и копченых миног... Наверное, именно тогда я полюбил тебя и не понимал этого – а потом приехал на свадьбу – глупо, правда, и всю ночь представлял себе тебя с ним... и тогда понял... И все эти годы помнил тебя и ловил малейшее упоминание о тебе в газетах, и никогда не надеялся, что снова тебя увижу, услышу твой голос. А когда ты тогда позвонила и мы встретились – это было как во сне, словно все мои мечты вдруг сбылись... Но сны должны вовремя кончаться, Рене, и нам обоим пора это понять.
– Я не хочу ничего понимать. Я хочу, чтобы ты был со мной. Я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю...
– Ты хочешь меня бросить...
– Нет. Просто я понимаю, что был нужен тебе, когда тебе было плохо. А сейчас ты вернула себе ту жизнь, для которой родилась... и мне в ней нет места.
– Ты даже не предлагаешь мне поехать с тобой...
– Нет. Это твой дом... и твоя жизнь. Я не имею права лишать тебя всего этого.
– Вот уж никогда не думала, – голос ее прозвучал еле слышно, но внезапно окреп и стал суше и жестче: – Вот уж не думала, что тыкогда-нибудь бросишь меня из-за денег...
Это прозвучало как пощечина, неожиданная и несправедливая. За что, почему? Он же не из-за денег, он же... наоборот!
Тед хотел сказать, что дело не в деньгах, а в том, что он не может жить за ее счет, что все вокруг думают, будто он с ней из-за денег, и ему противно ловить косые взгляды... И без него ей будет лучше, ведь она еще так молода... а он действительно «не ее круга»... – и прекратил этот беспомощный лепет от одного ее жеста.
– Тебе так важно, кто что скажет и подумает... – Рене говорила размеренно и жестко. – И значит, всей твоей любви не хватает, чтобы любить меня.Значит, главное – деньги. Меня просто... берут к ним в придачу, или... или отвергают в придачу, – она помолчала несколько секунд, глядя на него, но сквозь эту жесткую маску Тед все явственнее видел беззащитную девочку, растерянную и изо всех сил пытающуюся не заплакать. Губы ее искривились в каком-то гротескном подобии улыбки. – Знаешь... меня еще никогда не бросали... Наверное, я должна сейчас рассердиться, сказать: «Ну и уходи, раз ты... раз я тебе не нужна!» – да?
