Текст книги "Наследница"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
Тед понимал, что ответа на свои вопросы не дождется, и задавал их просто для оживления обстановки. Заслышав вопросительную интонацию, песик настораживал уши и слегка приподнимал хвост, словно не мог решить для себя, достоин ли сидящий рядом с ним человек полноценного виляния хвостом.
– Она на меня иногда так смотрит, будто я во всем мире единственный мужчина. Знаешь, на меня никто и никогда так не смотрел... Худенькая она, как птенчик – а мне и это нравится. Интересно, а ты имя-то ее хоть помнишь? Вот я сейчас скажу – Рене... смотри-ка, голову поднял! – Пес действительно поднял голову и насторожил уши. – Меня-то ты не помнишь, наверное. А она вот, выходит, помнила... и позвонила. И я помнил. Знаешь, стыдно сказать, я даже фотографию ее из газеты вырезал... как мальчишка. До сих пор в столе лежит.
В Париж они въехали на последнем издыхании. Точнее, на последнем издыхании был Тед – пес чувствовал себя превосходно и сопел в щель приоткрытого окна, принюхиваясь к незнакомым запахам. Что же касается Теда... Возможно, Джеймс Бонд и не обратил бы внимания на бессонную ночь и восемь часов за рулем. Черт, опять откуда не возьмись этот Джеймс Бонд!
Высадившись из машины, Тед совершил последний подвиг: прошелся с псом по набережной в надежде, что тот соизволит сделать все свои дела и не создаст хлопот в квартире. Пес соизволил – естественно, дождавшись, пока двое прохожих подойдут как можно ближе. Теду ничего не оставалось, кроме как сделать вид, что присевшая рядом с ним собака не имеет к нему ни малейшего отношения, хотя они и соединены пуповиной поводка – и стоит он посреди набережной исключительно ради собственного удовольствия.
На подходе к дому пес начал волноваться. Тед не сразу понял, в чем дело, когда тот, сопя и принюхиваясь, натянул поводок и устремился к нужному подъезду. Лишь через несколько секунд до него дошло, что собака учуяла – «мама» рядом!!!
По лестнице пес что есть силы тянул вверх и, добравшись до двери, буквально распластался по ней, встав на задние лапы и принюхиваясь к щели у косяка.
«Интересно, кому она больше обрадуется – мне или псу?» – эта ревнивая и глупая мысль не давала Теду покоя, пока он открывал дверь. Вот сейчас Рене выскочит... и можно будет обнять ее...
Его опередили. Стоило ему приоткрыть дверь, как сопящее черное тельце с неожиданной силой устремилось в брешь, вырвав у него из руки поводок. Тонкий истерический лай, вскрик – и через мгновение, шагнув внутрь, он увидел Рене уже на полу, на коленях. Она говорила что-то бессвязное, смеялась, плакала и обнимала пытавшуюся лизнуть ее в лицо собачонку. На миг приподняла голову – Тед успел заметить беспомощно-счастливый взгляд и залитое слезами лицо – и снова уткнулась в черную взъерошенную шерсть.
Несколько секунд он смотрел на них, потом прошел в спальню и сел на кровать, чувствуя себя обманутым и обделенным.
Радость, смех и слезы, и худенькое тельце в майке, прижавшееся к нему – он так мечтал об этом! И все это досталось не ему... Ревновать – к собаке! Как глупо!..
Сейчас нужно переодеться, выйти и сказать что-нибудь уместное – мол, видишь, я сделал все, что ты хотела! Начал стаскивать свитер – остановился и решил немного подождать, пока непонятно откуда появятся силы.
Что ж, надо радоваться – он сделал свою работу. Работу...
И вдруг он услышал – даже не услышал, ощутил, что Рене здесь, рядом. Легкое неуверенное прикосновение к волосам – наверное, она удивилась, почему он сидит, опустив голову, в полуснятом и повисшем на руках свитере. Сказала шепотом:
– Теди...
Так называл его только один человек – тетя Аннет. В детстве Тед иногда злился – по его мнению, это звучало недостаточно мужественно – потом привык.
– Теди?! – это прозвучало громче и заставило его поднять голову.
Она смотрела на него радостно и немного испуганно – смотрела, как на чудо, самое большое и главное в ее жизни. И от этого взгляда каштановых глаз, похожих на мокрые анютины глазки, на душе стало необыкновенно легко, и Тед улыбнулся, поняв всю глупость того, что он – наверное, с усталости – напридумывал.
Притянув Рене к себе, он уткнулся лицом ей в грудь, покрутился, пристраиваясь поудобнее, и засмеялся, внезапно почувствовав себя счастливым. От нее так чудесно, по-домашнему пахло: ее нежной шелковистой кожей, цветами – и еще чем-то вкусным.
Наверное, Джеймс Бонд – тьфу, опять он тут! – уже не преминул бы, как говорится... «подхватить ее на руки и опустить в призывно манящую постель». Что делать, возможно, этому английскому супермену никогда не понять простого человека, который усталым вернулся домой, сделав то, что должен был сделать, и сейчас хочет лишь одного – чтобы женщина, ради которой он делал все это, обнимала его, гладила по голове, и чтобы ее дыхание щекотало уютным теплом его макушку...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Тед никогда не предполагал, что в его любимой и лелеемой квартире поселится собака. Но что делать – с этим пришлось примириться. Разумеется, все его мрачные прогнозы по поводу погрызанной мебели были встречены полнейшим непониманием:
– Ну что ты говоришь, он же хорошая воспитанная собака!
Хорошая воспитанная собака присутствовала тут же, и у Теда создалось впечатление, что на него укоризненно смотрят сразу две пары глаз.
Надо признать, хлопот из-за собачонки было не так уж и много. После того как Рене, причитая: «Ох, как они тебя там запустили!», помыла пса в ванне, от него даже псиной не пахло.
Песик ел все, что давали, не шумел, не кусался и хотел лишь одного – быть рядом с Рене. Стоило ей выйти из комнаты, как собака вскакивала и, постукивая коготками, устремлялась за ней.
С первого момента у Теда началось что-то вроде негласного соперничества с псом: на кого Рене обращает больше внимания. Он понимал, что это, мягко говоря, неразумно, но ничего не мог с собой поделать и продолжал ревниво – или торжествующе – поглядывать на собачонку после каждого заработанного или проигранного «очка».
Рене расцветала на глазах. Взгляд был уже не таким встревоженным, немного округлились щеки, но главное – она держалась по-другому.
Легкая, веселая, чуть озорная улыбка, горделивый поворот пушистой головки... – теперь Тед понимал, какой Рене могла бы быть, если бы ее жизнь сложилась иначе.
За эти дни в Цюрихе он многое узнал о ней и многое понял – узнал со слов Робера, который тридцать лет был шофером ее бабушки. Вся жизнь Рене протекала у старика на глазах, и как-то он с гордостью сообщил, что вез ее «еще вот такусенькую!» из больницы, когда ей было всего-навсего три дня.
То, что Рене назвала Теда своим другом, было для Робера лучшей рекомендацией – он мог говорить о ней часами:
– Такая славная малышечка была – веселая, ласковая! Помню, ее няня гулять ведет, так она ручку вырывает – и ко мне бегом, и обнимает... А потом как-то услышал – мать ей выговаривает... мне аж не по себе стало: и, мол, поцелуи твои слюнявые никому не нужны, и с прислугой запанибрата обращаться нельзя – это она про меня, про прислугу-то – и чего ты ко всем обниматься лезешь? И почему у тебя руки вечно грязные да липкие – прямо противно! Да уж, руки... сколько ей тогда было – пять, шесть? И с тех пор – как отрезало. Смотрит грустно – и мимо проходит...
Раньше Теду часто казалось, что она лишь терпит его поцелуи, отвечает на них, никогда сама не проявляя инициативы. Только теперь он понимал, какого труда ей поначалу стоило просто лишний раз прикоснуться к нему...
…Они ее всю жизнь под себя ломали, а она угодить им старалась. И не потому, что слабачка – не-ет, она в бабку, характера ей не занимать. Просто она думала, что если будет такой, как им надо – так они ее больше любить будут. А того не понимала, что они любить-то просто не умеют! Мать – упокой Господи ее душу, сука была еще та – никого, кроме себя, в жизни вообще не любила, отец занят очень был, а бабка... та на свой лад, пожалуй, и любила – да только на свой лад. Гордилась ею: растет, мол, будущая глава фирмы... а то что просто растет хорошая, добрая девчушечка – это ей вовсе неважно было...
Виктора Робер ненавидел куда больше, чем сама Рене. Та хоть не подвергала сомнению его способность управлять фирмой, считая именно это причиной их брака – а старик имел свою версию происшедшего:
– Ты думаешь, ее мать из-за фирмы все это сделала? Не-ет, я так думаю – по-другому дело вышло. Этой гадине просто бес в ребро на старости лет ударил, а парень ее лет на пятнадцать моложе был. Вот она и решила ему фирму посулить... и этим при себе удержать – до конца. А девчоночка – что ж, девчоночка просто в придачу к фирме пошла.
Так ли это было? Иначе? Сейчас уже неважно: скоро все это останется в прошлом и будет вспоминаться лишь изредка, как страшный сон...
В субботу утром, сразу после завтрака, Рене уселась на полу и, положив собаку на колени, начала методично выдирать из нее шерсть тупым столовым ножом. Песик оказался явным мазохистом: он спокойно лежат и даже закатывал глазки от удовольствия!
Тед втайне ревновал, хотя поменяться с псом местами не согласился бы ни за какие коврижки.
К обеду собака преобразилась: вместо клубка черной взъерошенной шерсти перед ним предстал элегантный холеный песик с гладкой спинкой и аккуратно подстриженной мордочкой, на которой четко выделялись лохматые брови, усы и бородка. Ноги скрывала тщательно расчесанная «юбочка» – Рене сказала, что именно так называется у собаководов эта густая бахрома внизу.
К этому времени Тед понял, что и его терпению есть предел, и предложил поехать куда-нибудь погулять – а вечером поужинать в бистро у тети.
Предложение было встречено с радостью. Как он подозревал, Рене, кроме всего прочего, жаждала похвастаться тете Аннет образцом своего «парикмахерского искусства». Собака и впрямь была великолепна – хоть сейчас на выставку!
Сначала он покатал Рене по городу, решив хоть мельком показать ей места, о которых она наверняка читала и слышала. К этому добавлялись и его собственные воспоминания:
– Видишь, вон Эйфелева башня. Я туда как-то на пари лазал ночью – метров на двадцать наверх забрался, потом еле слез...
По правде сказать, максимум на двенадцать! Пари, естественно, проиграл, и было очень стыдно перед следившими снизу девчонками.
– ...Вон там – Триумфальная арка. Раньше это место называлось площадь Звезды, а теперь – Шарля де Голля. Мне старое название больше нравилось...
– ...А это Пале-Рояль – помнишь, в «Трех мушкетерах»? Тут под колоннами есть один интересный магазинчик, я в детстве иногда специально сюда смотреть приходил. Там оловянных солдатиков продают – самых разных, от средневековых до современных. И пушки всякие, танки – даже стенобитные машины!
Интересно, каким он был в детстве? – внезапно подумала Рене. Представила себе худенького мальчишку, упрямого и самоуверенного, с нахальными серыми глазами и заразительной улыбкой. Наверное, таким мог бы быть его сын...
Оставив машину у бистро, они поднялись на Монмартр, снова немного посидели на лестнице перед Сакре-Кер, а потом спустились вниз на бульвар Рошешуа.
Вначале Тед держал Рене за руку, а потом обнял и повел, прижимая к себе и лавируя между заполнявшими эти места по выходным туристами.
Они обошли обещанную в прошлый раз Пигаль – Рене с интересом (при этом стараясь, чтобы он не заметил) косилась по сторонам и круглыми глазами пялилась на откровенные фотографии, выставленные в витринах. Теду было смешно: все это он видел с детства и не считал чем-то особенным – но ее явно воспитывали куда более строго.
Собака деловито трусила впереди – он почти забыл о ней, болтая обо всем, что приходило в голову, и вспоминал только когда Рене притормаживала у какого-то облюбованного псом столбика.
Тетя с первого взгляда просекла характер их отношений и прокомментировала короткой фразой – вроде себе под нос, но так, чтобы ему было слышно:
– Сожрал кот канарейку...
Тед еле заметно пожал плечами, что означало «No comments».
Собачка вызвала подобающее восхищение. Увидев, что ее труды кто-то оценил, Рене расплылась в улыбке и с гордостью продемонстрировала Теду умение пса стоять на задних лапах. Вручив песику приз – соленый сухарик, тетя присмотрись к ней и заявила:
– Пошлинаверх! Надо кое-что в прическе поправить! Чтобы тетя Аннет сама, без уговоров, предложила это!
Тед был в шок – к такому он не привык...
Прихватив в холодильнике лучшее средство от стрес са —кусок вчерашнего торта, онтоже поднялся наверх и ещес лестницы услышал:
– Ой, да что ты?! Теди терпеть не может готовить – только на сухомятке и живет, когда-нибудь желудок испортит, помяни мое слово!
– Разве? Но по-моему, он очень вкусно все делает... и меня даженаучил немножко.
Все ясно – обсуждают его персону...
На самом деле Тедбыл рад, что две близкие ему женщины так быстро нашли общий язык. Правда, к радости примешивалось и удивление: почему ему самому это так важно? Смешно... словно он привел знакомиться к тете свою невесту!
Его появление было встречено объяснением:
– Мы тут решили цвет поменять. А то чуть-чуть отрастет, и сразу заметно становится.
Рене, обмазанная краской, смущенно заулыбалась. Незаметно махнув тетеАннет рукой, Тед отозвал ее в соседнюю комнату и тихо предупредил:
– Только ты ее, пожалуйста, нио чем таком неспрашивай!
– О чемтаком?
– Ну о муже там, о разводе.
– Да что я – непонимаю?! – шепотом возмутилась тетя, хотя Тед был уверен, что она как раз собиралась исподволь подобраться к этой теме. Тут же, в последней попытке выведать хотьчто-нибудь если неу Рене, так у него – бросила вроде бы невинную реплику: – А по новостям ее больше непоказывает...
– Ничего, – утешил он, – ещепокажут.
Новый цвет волос Рене оказался темнее, чем предыдущий. Хотя Тед всю жизнь считал такие волосы светло-русыми, тетя Аннет сообщила, что этот оттенок называется «темная платина». Смотрелось, во всяком случае, не хуже.
Полюбовавшись делом рук своих, тетя внезапно заторопилась вниз, бросив на ходу:
– Ладно, у меня официантки с ног сбились – а ты мне тут голову морочишь!
Тед удивился столь несправедливому замечанию – сама же предложила! – и лишь через несколько секунд сообразил, что тетя просто сочла нужным оставить их вдвоем.
Когда через несколько минут они спустились в зал, и, пристроив Рене за столиком, он отправился на кухню за едой, тетя перегнулась через стойку, заговорщицки прошептала:
– Помаду вытри! – и довольно хихикнула, когда Тед дернул руку ко рту, лишь в последний момент вспомнив, что никакой помады на губах у Рене не было.
– Шуточки!
Все было как тогда – сизая табачная дымка, танцующие парочки, люди за столиками и у стойки. И Тед был такой же, как всегда, в своей обычной одежде – свитере и черных джинсах. Как всегда... Они вместе всего три недели, а кажется, будто она знает его всю жизнь...
Рене следила за ним глазами, как в прошлый раз – и совсем по-другому. Потому что теперь это был ее мужчина, человек, которому она нравится – и который очень нравится ей. На губах еще чувствовался вкус его поцелуя, и было весело и жарко от мысли, что вечером они поедут домой – вдвоем.
Отправившись за вином, Тед задержался немного поболтать с тетей. Узнал, что Ролло, прихватив Кошмарика, на не делю уехал в Марсель, и обрадовался: не хватало, чтобы собаки, приревновав Рене друг к другу, устроили публичную разборку! На прогулке, когда черный песик облаял высунувшего морду из проезжавшей машины ротвейлера, Тед заподозрил в нем изрядного драчуна – Рене со смехом подтвердила, что размеры противника его никогда не смущали. Хорош смех! А разнимать потом кому?!
Затем он вернулся к Рене уже окончательно, уселся напротив и зажал ее ноги между коленями.
– Ты чего не ешь?
– Тебя жду...
Он осторожно пригладил топорщившиеся светлые прядки, сообщил (а то вдруг она не заметила): – Я пришел! – и рассмеялся, потому что Рене не застеснялась и не спряталась, как улитка в домик, а теплым котенком прильнула к его руке.
Начав есть, она вспомнила разговор с тетей Аннет и спросила:
– А ты что – правда готовить не любишь?
– Примерно как ты – овсянку, – усмехнулся Тед.
– Тогда давай дома я сама готовить буду?
– Давай...
Все было как тогда: радость и смех, и мурашки, пробегавшие по телу – и даже то, что, словно угадав ее мысли, Тед улыбнулся, протянул руку и предложил:
– Пошли, потанцуем?
Все было как тогда – и лучше, потому что на этот раз Рене не думала, куда деть ноги и руки и как она будет выглядеть со стороны. Прижалась к нему, дотронулась до коротко стриженых волос на затылке – можно, все можно! – и сказала то, что вырвалось из самого сердца:
– Мне так хорошо с тобой!
Она даже не знала, услышал ли ее слова Тед – говорила она тихо. Наверное, все-таки услышал – кивнул и потрогал губами за висок.
Услышал и подумал: «Что же это за жизнь такая... проклятая!»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
В понедельник утром Рене позвонила мэтру Баллу и сообщила, что готова к решительным действиям. Адвокат попросил ее заехать к нему на следующий день, как он выразился «для согласования некоторых вопросов».
Тед предполагал, что одним из «согласовываемых» вопросов станут чересчур тесные отношения мадемуазель Перро неким частным детективом, могущие бросить тень на ее репутацию, столь важную при бракоразводном процессе.
Но Рене беспокоило лишь одно: как бы успеть с утра, до встречи с мэтром, посетить косметолога. Тед не понимал, какого черта ей нужен косметолог – при ее свеженькой гладенькой мордочке больше девятнадцати он бы ей в жизни дал! – но, очевидно, «у них» так было принято.
Лишь под вечер, когда она уселась довязывать тот самый зеленый свитер – кстати, получалось действительно неплохо ее лицо принято уже знакомое ему отрешенное выражение губы зашевелились, выговаривая неслышные слова.
Решив не мешать, Тед тихонько включил телевизор. Ничего интересного не показывали – какой-то нудный фильм, еще более нудную викторину и новости. Казалось, Рене была полностью поглощена безмолвным разговором с адвокатом, поэтому он удивленно обернулся, услышав ее голос:
– Три недели прошло... даже газеты про меня уже забыли. Знаешь, я часто думала: вот если я умру – ведь через месяц про меня никто и не вспомнит. Никто... только собаки бы ждали, что я вернусь, – она грустно улыбнулась, сразу показавшись ему куда старше своих лет, и снова углубилась в вязанье.
В этих словах была какая-то привычная безнадежность. Теду захотелось схватить ее, встряхнуть, закричать: «А я? Неужели ты думаешь, что я мог бы забыть тебя?» Только зачем? Он и без того достаточно осложнил их отношения...
Подойдя, он наклонился, хотел обнять ее – и, не сдержавшись, рухнул на диван, обхватил ее бедра и зарылся лицом в теплый живот, едва прикрытый тонкой футболкой.
– Рене! – как всегда, ее имя заменило ему любые другие, незначащие и ненужные слова. – Рене...
«Любимая, любимая, любимая! Я не хочу, чтобы тебя снова не было...»
Легкие руки легли ему на плечи, погладили по голове, чуть взъерошив волосы – так бережно, как никто и никогда еще не дотрагивался до него.
Какая-то волна подхватила Теда и понесла, смывая и отбрасывая в сторону последние остатки здравого смысла – наверное, поэтому он внезапно сказал то, что не собирался и не должен был говорить:
– Скажи, а если бы я предложил тебе сейчас уехать – что бы ты сделала?
– Куда уехать?
Не поняла... Он знал, что она не поймет, и не стоило вообще говорить об этом – и все-таки...
– Куда-нибудь... в Канаду, например.
– Зачем?
Тед криво усмехнулся, все так же уткнувшись Рене в живот и не поворачивая головы, чтобы не встретиться с ней взглядом.
– Просто чтобы быть вместе... вдвоем. – Представил, как нелепо сейчас выглядит: взъерошенный, с тощими ногами, почти на полметра торчащими за пределы слишком короткого дивана. – Ладно. Все это глупости. Я просто так спросил – в шутку... – Повернулся и встретил щекой теплую каплю.
– Теди... – она редко называла его так. – Теди, предложи мне это – когда все кончится!
Глаза Рене были полны слез, но она не плакала – улыбалась.
– Когда что кончится?
– Когда я смогу не бояться. Когда я верну себе свое имя... и свою жизнь.
– И тогда ты бы согласилась? – он рассмеялся, чтобы она не принимала вопрос чересчур всерьез.
– Предложи!
Она по-прежнему улыбалась, но глаза были серьезными – слишком серьезными для человека, который всего лишь услышал не слишком удачную шутку.
На этот раз мэтр, несмотря на возражения Рене, потребовал беседы при закрытых дверях, тем самым подтвердив худшие подозрения Теда.
Разговор длился долго – больше двух часов. Все это время Тед просидел в приемной, глядя на какой-то нелепый куст, растущий в углу, и думая о том, что сейчас происходит в кабинете. Он примерно представлял себе, что там говорится:
«Вы сами понимаете, что эти отношения могут вас скомпрометировать... Вы должны занять подобающее вам положение и помнить о своей репутации... Ваша жизнь на какое-то время станет объектом пристального внимания прессы...»
Примерно так или в других выражениях – сути это не меняет. Близкие отношения с человеком, столь мало соответствующим статусу мадемуазель Перро, никак не вписываются в ее дальнейшую жизнь – как бы хорошо им вместе не было.
Потом она скажет ему... Или это сделает мэтр Баллу? И все, что Теду останется сделать – это облегчить ей расставание: «Ну как же, милочка, ничего другого я и не ждал!»
И жить без нее... Без ее удивленных каштановых глаз, без пушистого светлого ежика, который так забавно теребить – даже без этой чертовой собачонки! Жить, как он жил раньше...
А может, это и к лучшему? Если всего за несколько дней он так привык... прикипел к ней – то что было бы, если бы они пробыли вместе дольше? Ведь все равно рано или поздно пришлось бы расстаться.
Он сам виноват – можно же было остановиться, подумать... не тащить ее, наконец, в постель! Не упиваться этими ощущениями, достойными влюбленного мальчишки, а сохранить дистанцию, остаться друзьями – так было бы лучше для них обоих. Ведь ей тоже наверняка не по себе сейчас от мысли, что придется жить дальше – без него...
Дверь вдруг открылась, и Рене вышла в приемную. Как всегда элегантная, светски-невозмутимая – но чуть сдвинутые брови и побелевшие суставы пальцев, слишком сильно сжимавших сумочку, выдавали ее волнение – весьма очевидно для Теда, хотя, кроме него, этого, пожалуй, никто бы не заметил.
Шагнув ей навстречу, он спросил:
– Можно идти?
Вблизи Рене показалась ему расстроенной – или рассерженной? – и взъерошенной, как только что подравшийся воробей. Она молча кивнула, и они направились к выходу.
Молча спустились, молча дошли до машины...
Казалось, она до сих пор не в силах отойти от не слишком приятного разговора – сосредоточенный взгляд в никуда, безмолвно шевелящиеся губы; пару раз она даже слегка поморщилась, словно услышав что-то, что пришлось ей особенно не по душе.
Они доехали почти до самого дома, прежде чем Тед решился спросить:
– Ну что... Ты хочешь обсудить со мной то, о чем вы там говорили?
– Нет! – это прозвучало резко и отрывисто. – То есть да... – добавила она уже мягче, – но не сейчас, – и снова зашевелила губами, глядя перед собой.
Да, похоже, она решила сказать ему все сама. Что ж – спасибо и на том...
Господи, только бы она не стала предлагать ему деньги!
Лишь у самой двери он понял, что Рене снова с ним: на губах ее появилась обычная неуверенно-виноватая улыбка, глаза – любимые, до боли родные – взглянули на него сквозь вуальку.
Отперев дверь, Тед пропустил ее вперед и предложил:
– Я сбегаю принесу что-нибудь поесть? По-моему, тебе сейчас не до стряпни... – Не дожидаясь ответа, заторопился вниз – ему тоже нужно было собрать силы перед этим разговором.
Купив обед в ближайшем ресторанчике, Тед не стал торопиться – прошел вдоль канала, немного постоял, глядя через перила на темную медленную воду, и только после этого направился в сторону дома.
Когда Рене выскочила в прихожую – улыбающаяся, совсем не похожая на ту холодноватую светскую даму, которая недавно ехала в его машине, он подумал, что ошибся и все не так плохо. Обнял, подул в макушку и повел в спальню, не желая отпускать ни на мгновение: пусть побудет рядом, пока он переодевается и заодно полюбуется на уникальную пару трусов – таких она еще не видела! Трусы были испещрены занимающимися любовью в самых разных позах скелетиками – весьма актуально и с намеком, учитывая то, что они оба не отличались особой полнотой.
Малоприличные трусы вызвали у Рене лишь слабую улыбку Тед уже оделся, натянув джинсы и черную футболку, когда она внезапно сказала, словно продолжая начатый разговор:
– Он собирается запускать все документы в пятницу. И считает нужным, чтобы к этому моменту я жила в каком-нибудь, респектабельном отеле. Чтобы у прессы не было лишних вопросов.
– Вот так... – То, что он и предполагал.
Теперь остается только помочь ей и сделать процедуру расставания как можно менее болезненной...
Тед отошел к окну и спросил, стараясь, чтобы голос звучал легко и весело:
– Ну, и когда ты собираешься уезжать?
– Куда? – этот странный вопрос застал его врасплох.
– Ну... в отель.
И тут, даже не успев договорить, Тед понял, что сморозил что-то не то – понял по лицу Рене, в котором, казалось, вот-вот не останется ни кровинки.
– Но... я думала, мы – мы вместе переедем – нет? Я надеялась, что ты согласишься... – голос ее звучал все тише, пока не замер, как у лишившегося питания магнитофона.
– А я, то тебе там зачем? – усмехнулся он.
Зачем? Да он что, не понимает?! Захотелось закричать, объяснить... а что объяснять? Ведь он всегда все сам понимал – даже то, о чем она не говорила!
Тед продолжал —все с той же странной жесткой усмешкой:
– Ну я же сделал то, что ты просила: спрятал тебя, свел с адвокатом... и нашел собаку даже...
И внутри стало холодно и пусто: это и правда все, о чем она его просила. Он и так сделал для нее слишком много и не обязан возиться больше с ее проблемами... и с ней – неумелой, некрасивой... никакой...
Ему часто приходилось видеть испуг в глазах Рене – но такого выражения он не видел никогда. Как у бездомного котенка, которого взяли с улицы, накормили, погладили, и когда он, поверив, что все плохое позади, разыгрался, выгибая спинку и толкая лапкой бумажный шарик – вдруг выкидывают из теплого дома обратно на улицу. Ужас, непонимание – ведь только что все было хорошо?! – и покорность, потому что цепляться коготками за диван уже бесполезно...
– Я тебя чем-то обидела? – Рене чувствовала, что ее голос звучит противно-тоненько и жалобно.
Если Тед больше не хочет быть с ней... конечно, он просто из жалости делал вид, что она ему нравится, а теперь рад, наверное, до смерти, что может наконец избавиться от нее. И надо сохранять достоинство... и ни в коем случае не плакать...
Она беспомощно повторила:
– Я тебя обидела, да?
– Нет... нет-нет, ты меня ничем не обидела... но я тебе вроде как не нужен больше! – попытался объяснить Тед, глядя на испуганные глаза и поникшие плечи и чувствуя себя почти палачом. – И... ну я же не дурак, догадываюсь, почему мэтр Баллу меня сегодня выставил. Он наверняка тебе что-нибудь обо мне говорил: что я тебя могу скомпрометировать... или еще что-то в этом роде...
– Да, говорил! Ну и что?! – Рене неожиданно выпрямилась, и из голоса ее исчезли слезы – он стал жестким и упрямым. – Он не вправе мной командовать в таких вещах! Мы с ним поговорили, и он это понял! – Добавила, уже тише и жалобней: – Только если ты сам не хочешь... я так и боялась, что ты не согласишься...
– Рене...
Не было сил больше смотреть ей в глаза – наверное, именно потому Тед шагнул вперед. Обнял, прижал к себе и спросил, силясь улыбнуться:
– Ну зачем я тебе? От меня одни неприятности...
«Ты у меня в душе, в сердце – везде. Я соглашусь на все, как угодно, где угодно – только с тобой. Даже если потом я не смогу жить без тебя...»
И, поняв этот вопрос как отмену приговора, Рене заплакала – так неожиданно, что он даже испугался; замотала головой, вжимаясь лицом в сразу промокшую футболку, худенькие руки обхватили его спину. Сквозь звуки, похожие на беспомощный скулеж побитой собачонки, прорывалось нечто вроде: «Ты!.. Я!..»
– Ну ты чего... ты чего? Не смей плакать!
Скорее можно было остановить дождик...
Рывком запрокинув ее голову, Тед взглянул в залитое слезами лицо и быстро заговорил, пытаясь достучаться до нее, успокоить, утешить – и отрезая себе последний путь к отступлению:
– Забудь! Все глупости, которые я тут говорил – забудь, слышишь?! Я поеду и буду с тобой, пока тебе это нужно, и... и не плачь, пожалуйста!
«И да поможет мне Бог...»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Как выяснилось, его персона не являлась основной темой сегодняшней беседы с адвокатом.
– Сначала я документы читала, он вот такую, – Рене показала толщину сантиметра на два, – пачку мне на подпись подготовил. Потом мы поговорили насчет аудиторской проверки. – На вопросительный взгляд Теда пояснила: – Понимаешь, все время считалось, что Виктор самый лучший президент фирмы, которого только можно вообразить. Только вот у меня вопрос – почему же тогда прибыль так мало растет? Он на собраниях акционеров все время объяснял, что идет реорганизация – только что это за реорганизация, которая уже семь лет длится?!
Они сидели в гостиной на диване. Начало темнеть, но вставать, чтобы зажечь свет, не хотелось – уж очень уютно Рене свернулась клубочком у него на коленях.
– Думаешь, он может утаивать часть прибыли?
– Едва ли. Но, похоже, он какие-то свои планы, ни с кем не согласовывая и не афишируя, реализует. Помнишь, тогда... «Ретан» – так вот, это была фармакологическая фирма. А мы раньше ничем, кроме косметики, не занимались. В общем, я хочу разобраться.
Все та же девчонка с пушистым ежиком, только лицо другое – строгое, уверенное. Смешно... Тед никогда не думал, что у него на диване будут ворочать фирмами и миллионами.
– ...Виктор привык к тысячедолларовым костюмам, лимузину с шофером и икре на ужин – представляю, как он взбесится, когда узнает, что я все совместные счета заморозила! – в голосе Рене послышалось злорадство.
– А что мэтр Баллу про меня говорил?
Интересно все-таки...
– Он сказал, что в пятницу утром я должна поселиться в отеле. У него чуть ли не по часам все расписано – но об этом еще отдельный разговор будет в четверг после обеда. А пока он просил, чтобы ты завтра подъехал к нему в одиннадцать.
– Что он еще про меня говорил?
– Честно говоря, будь моя воля, я бы ни в какой отель не поехала. Мне здесь очень хорошо и не хочется никуда уезжать. – Она виновато улыбнулась и добавила: – Я тебе, наверное, надоела уже?
Тед рассмеялся:
– Да хоть всю жизнь живи – не надоешь!
