Текст книги "Наследница"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
Он кивнул – говорить было уже невозможно – и судорожно вцепился обеими руками в кресло, потому что ничего так не хотелось, как броситься к ней и прижать к себе, защитив, закрыв от всего, что приносит ей боль. И сказать, что да, конечно, он останется, и будет жить в этом проклятом доме, и ждать ее, как пес...
Если он дотронется до нее, то может не выдержать. Поэтому Тед молча смотрел, как глаза Рене медленно наполняются слезами. Сейчас она скажет: «Уходи!»... и правильно, и он сразу уйдет – и так будет лучше и легче для них обоих...
Но лучше и легче не стало.
– Не уходи, Теди... пожалуйста, не уходи, я не могу без тебя... – она пыталась улыбаться и мотала головой, но слезы уже текли по исказившемуся лицу, – не уходи... – и, как тогда, пять лет назад, неожиданно прижала руку к горлу, вскочила и выбежала из комнаты.
Казалось, даже сквозь толстую дубовую дверь Тед слышал тихий плач, и мысль о том, что она там плачет одна, была невыносима. Встал, вздохнул, глядя куда-то в пол – и шагнул в спальню.
Рене лежала на кровати – маленький живой комочек, зарывшийся в подушку лицом и изредка коротко всхлипывающий – и даже не обернулась, когда он присел рядом и притянул ее к себе.
– Солнышко мое... ну прости меня. Прости, пожалуйста, я не могу иначе. Здесь все на меня давит, все чужое. Прости... И тебе так будет лучше. – Кажется, она хотела что-то сказать, но он легонько прикоснулся пальцами к ее губам. – Тс-с... не надо... не спорь больше, это бесполезно. Я люблю тебя, но... пожалуйста... Солнышко, ласточка, детонька, птенчик мой пушистенький... прости меня, я не могу иначе...
Тед сам не заметил, как его поцелуи перестали быть утешающими, а руки скользнули под халат, чтобы добраться до нежной, как лепесток цветка, кожи. Он понимал, что Рене сейчас оттолкнет его... и будет права – но она все не отталкивала...
Он называл ее сотнями ласковых имен, повторяя их снова и снова – и одним, вмещавшим в себя их все: «Рене!» – и ласкал, то нежно, едва прикасаясь к шелковистому хрупкому телу, то неистово вонзаясь в него, выкладываясь до последнего, слыша собственный стон – и сам не понимая, отчаяние или блаженство породило его.
Наслаждение было сродни боли, и, казалось, уже не оставалось сил – но они возвращались снова и снова, и аромат цветов бил в ноздри и кружил голову. Все чувства в эту ночь обострились, и он запоминал и запах, и вкус, и прикосновение тонких рук, которые то покорно раскидывались перед ним, то самозабвенно тянулись к нему, моля, требуя, обещая.
В какой-то момент, когда он был глубоко в ней, Рене вдруг сказала – чужим, незнакомым, охрипшим голосом:
– Зачем были эти проклятые таблетки... – и он зажал ей рот губами, чтобы не услышать еще что-то, после чего вообще невозможно будет жить...
Ей казалось, что пока она не спит и держится за него, и прижимает к себе – крепко-крепко, и смотрит на него – до тех пор он никуда не денется, и еще можно будет что-то сделать, как-то исправить все, что не так. Потому что это не главное, а главное, что они любят друг друга – надо только суметь объяснить ему это!
Глаза закрылись сами. Продолжая отчаянно цепляться за него, она провалилась в сон и проснулась, казалось, почти сразу – но рядом уже никого не было...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
Иногда он ненавидел свою квартиру, потому что она предала его, став тоскливой и осиротевшей. Потому что, когда бы он ни пришел, в окнах было темно, и никто не выскакивал в прихожую в нелепых золоченых тапках, и не пахло подгоревшим печеньем...
Сразу после приезда Тед отправился к себе в контору и сообщил, что он снова в Париже. Просидел там пару часов, узнал, что нового, выдержал положенную порцию дурацких шуточек, в основном, Жувена – вроде того, что неужели такому «любимцу публики» все еще нужна работа – и где же это его лимузин?
Он пожимал плечами, отшучивался... Правила игры были известны: если не реагировать – а еще лучше, посмеяться вместе со всеми, то это закончится быстрее.
И тетя Аннет... К ней он тоже зашел – лучше уж сразу.
Увидев его, тетя обомлела и быстро метнула глазами влево-вправо. Тед знал, что – точнее, кого – она ищет. Снова посмотрела на него, обшарила глазами лицо... Не дожидаясь конца осмотра, он развернулся и пошел наверх, зная, что она уже спешит сзади и разговора не избежать.
– Что случилось?! – Именно этого вопроса он и ждал.
– Ничего. Я вернулся. Вот, мышку тебе привез, – достал из кармана коробочку со стеклянным мышонком – усишки в разные стороны, хвостик закручен спиралькой...
– А... Рене?! – Никогда раньше тетя не называла ее по имени – только «она»...
– А она осталась, – попытался сказать легко, почти весело, мол, дело житейское – но голос внезапно предательски сорвался, и Тед почувствовал себя мальчишкой, которому безумно хочется зареветь – и нельзя, потому что он уже взрослый. Подошел к тете, обнял ее, мельком удивился, какая она стала маленькая по сравнению с ним, и повторил, уже не пытаясь притворяться: – А она осталась...
Чтобы окончательно не расклеиться, отошел и посмотрел в окно, на дождливую улицу.
– Вы что – поссорились?
– Нет... – он покачал головой. – Ну пойми: она миллионерша – а я кто? Все же с самого начала было ясно.
– Она что, сказала тебе что-то на эту тему?! – казалось, тетя мгновенно стала выше ростом, глаза сверкнули.
– Нет, что ты, – Тед даже усмехнулся от такой идиотской мысли. – Она бы мне в жизни ничего не сказала... ей это и в голову не пришло.
– Так что же?!
– Ничего... – вздохнул, в который раз попытался улыбнуться – и в который раз не получилось. Сел и опустил голову, чтобы было не видно лица. – Я сам все решил и... так будет лучше...
– А она тоже так считает? – Вопрос прозвучал тихо, словно из другого мира.
– Она плакала и просила, чтобы я остался. Ну ничего, со временем поймет, что я был прав.
– Что же ты наделал... – Тед ожидал услышать что угодно, только не это, только не жалость в ее голосе. – Что же ты наделал... дурачок. – Полагалось обидеться, но сил не было, тетя подошла ближе, и он молча уткнулся лицом ей в бок, чувствуя, как она гладит его по голове и повторяет: – Что же ты наделал...
То ли благодаря мэтру Валлу, который рекомендовал его теперь всем своим знакомым, то ли еще по какой-то непонятной причине, но неожиданно для себя Тед стал «широко известным в узких кругах» – клиенты просто перли косяком.
Правда, некоторых клиенток интересовала не столько реальная проблема, сколько возможность познакомиться – а может, и близкопознакомиться с бывшим «героем» светской хроники. Многозначительные улыбки, якобы смущенные взгляды, приглашение «более подробно» поговорить дома... Еще год назад Тед охотно подыграл бы в подобной ситуации, а сейчас становилось просто скучно и тоскливо, и он старался спихнуть клиентку кому-нибудь из коллег. И без того приходилось вести по два-три дела сразу, свободного времени почти не оставалось – хотя, может, и к лучшему...
Потому что когда он не думал о работе – он думал о Рене. Вспоминал каждую фразу, каждое движение, легкий поворот головы и брови, изогнутые ровной дужкой. Мысленно разговаривал, вновь и вновь пытаясь объяснить, что все правильно, что так будет лучше – и, казалось, опять слышал в ответ: «Не уходи, Теди... пожалуйста, не уходи!..»
И снова вспоминал те дни, когда он маялся, дожидаясь ее в огромном особняке, казавшемся тогда чужим и неприветливым. Да что он понимал, идиот! Ведь это же было счастье – знать, что она придет и обрадуется, и улыбнется – а он еще сравнивал себя с собакой!
Порой он ловил себя на том, что, подходя к дому, поднимает голову, проверяя, не горит ли в окнах свет. Запрещал себе делать это, но забывался и делал снова. И часто не мог заснуть, вспоминая хрупкое худенькое тело – запах и вкус... и нежное ощущение под рукой, и пушистый ежик. Гнал от себя эти воспоминания – и боялся, что они действительно обидятся и уйдут. И просыпался среди ночи – сердце отчаянно билось, в ноздрях стоял запах цветов, а кожа помнила легкое шелковистое прикосновение – словно сейчас, сию минуту, Рене была здесь...
Время шло, и мало-помалу Тед научился жить, не пытаясь все время нашарить ее глазами в толпе. И как-то, подумав: «Клин – клином...», притащил домой подсевшую к нему в бистро девчонку – как раз в его вкусе, пышненькую и смешливую.
Он выгнал ее через час, буквально вытолкал на лестницу. Наверное, она здорово перепугалась – он и правда вел себя, как сумасшедший. На мгновение, кончая, увидел перед собой другое лицо и закричал: «Рене!», и сжал ее изо всех сил, и, кажется, заплакал – и только тут понял, что это чужая женщина.
В ту ночь он напился, кричал, бил кулаками по стенам и звал, звал, звал ее, пока не забылся в пьяном сне. Проснувшись, обнаружил недопитую бутылку и выпил до дна, потом нашел еще что-то... и еще... И все казалось, что если ему будет совсем плохо, то она почувствует и придет.
Очнулся Тед через два дня. В квартире было пусто и пахло какой-то мерзкой кислятиной. И внутри у него было так же пусто и мерзко.
Встал, прошел в ванную и долго стоял, глядя на себя в зеркало: покрасневшие глаза, измятое постаревшее лицо с двухдневной щетиной, всклокоченные волосы и пропотевшая, залитая какой-то гадостью футболка. Ясно было одно – так больше продолжаться не может, нужно взять себя в руки!
Вымывшись с ног до головы, он побрился, сменил прокисшее белье и начал методично и тщательно убирать квартиру. Протер пыль, выкинул пустые бутылки, прибил новую полку в чулане, отцепил и сунул в стиральную машину занавески. Начал мыть пол и, сдвинув кровать, обнаружил там какой-то странный предмет.
Он не сразу даже сообразил, что это половинка круассана, высохшая и твердая как камень, со следами крошечных зубов. Долго смотрел на нее, крутил в руках – и почему-то все никак не мог выбросить.
И вдруг, будто это был не засохший кусочек булки, а магический камень, вся квартира на какую-то долю секунды наполнилась звуками, запахами – смехом и жизнью. В памяти крутились обрывки разговоров, жесты, улыбка – каждый уголок был полон Рене и говорил с ним ее голосом.
«Я не собиралась ни от кого скрывать, что люблю тебя, Теди!»
Он глубоко вздохнул – и наваждение рассеялось, оставив в его руках никому не нужный замызганный сухарик...
У тети Тед бывал теперь чаще, чем раньше; всякий раз, заходя в бистро, машинально посматривал на столик, за которым они с Рене когда-то сидели, но ее имя в разговорах никогда не упоминал. Ему хватало и тех сочувственных взглядов, которые тетя бросала на него, когда думала, что он не видит.
Порой мучительно хотелось набрать номер, сказать: «Ну как ты там, милая?» и услышать знакомый голос. Ну а что особенного – может же он чисто по-дружески узнать, как дела?! Останавливала одна мысль: а захочет ли она разговаривать с ним – или просто повесит трубку? Да и потом – зачем растравлять рану?!
А так, может, постепенно забудется, заживет...
Только не забывалось – и не заживало.
Почти каждый день Тед заезжал в киоск на Северном вокзале, где продавали швейцарские газеты. Покупал одну-две, просматривал прежде всего светскую хронику, потом все остальное.
Но в газетах о Рене писали мало, лишь изредка упоминали в числе присутствовавших на каком-нибудь мероприятии. Значит, здорова.
Лишь один раз попалась маленькая заметка «Рабочий день наследницы длится пятнадцать часов!» Там с восторгом расписывалось, как Рене работает с утра до вечера, а по выходным берет уроки компьютерной грамотности – в наш век это необходимо любому руководителю! И еще бывает на благотворительных мероприятиях, недавно присутствовала на открытии центра помощи женщинам-жертвам семейного насилия. И еще изучает японский язык... И еще... И еще...
Господи, да что же она с собой делает! Она же слабенькая и быстро устает... и когда устает – плохо ест! Ну какого черта ей понадобился еще и японский язык?!
В августе в Париже наступает «мертвый сезон» – коренные парижане стараются уехать от жары и духоты, да и туристов становится меньше. Работы почти не было, поэтому Галли увез всю семью на родину, в Пикардию, а Жувен отправился с очередной подружкой в Сен-Тропез.
Когда позвонила Жюли и елейным голосом попросила Теда посидеть пару дней вместо нее в конторе, он не стал даже дослушивать объяснения, согласился сразу – авось клиент хоть завалящий подвернется!
По дороге заехал на вокзал за газетой – это стало своего рода ритуалом. Добрался до конторы, устроился в кабинете и открыл газету, как всегда, на странице светской хроники. И замер, увидев фотографию Рене.
Сердце екнуло, и во рту стало сухо. Тед быстро пробежал глазами статью, названную с претензией на эрудицию: «Дамы предпочитают блондинов?» Потом еще раз, более внимательно.
По обе стороны от портрета Рене красовались фотографии двух мужчин – действительно, оба блондины. Одного Тед узнал сразу – ну конечно, кузен Алек – другой, постарше, был ему незнаком.
По утверждению автора статьи, в последнее время Рене часто видели в их обществе, поэтому ставился естественный вопрос: «Который же из них является ее счастливым избранником?» – и давались краткие характеристики претендентов.
Алек – на шесть лет старше Рене, второй сын баронета. Владелец питомника, специализирующегося на разведении собак комнатных пород. Питомник он унаследовал от деда по материнской линии и стал сам управлять им – вопреки воле отца, считавшего подобное занятие неприемлемым для выходца из аристократической семьи. Имеет ветеринарное образование.
В последнее время его неоднократно видели в обществе Рене, в частности, она ездила с ним на Международную выставку собак в Страсбурге, в которой участвовали его питомцы.
Как ни странно, до такой пикантной подробности, как сексуальные предпочтения Алека, журналисты не докопались.
Второй кандидат был куда богаче и куда старше. Майкл Э. Трент – пятьдесят два года, мультимиллионер в третьем поколении. Нефтяные концессии, предприятия, два телеканала и прочее, и прочее; огромное поместье в Новой Англии, где устраиваются роскошные вечеринки, две бывшие жены (от каждой по ребенку) и шлейф из женщин, в разное время удостаивавшихся его внимания – от кинозвезд и фотомоделей до крупье из Лас-Вегаса.
За последние два месяца он трижды прилетал в Цюрих и останавливался не в отеле, а в доме Рене. Один из уик-эндов они вместе провели в Мюнхене, на вилле его дочери, баронессы фон Вальрехт.
О господи! До Теда только сейчас дошло: это же отец Бруни! То-то в его физиономии сразу почудилось что-то знакомое!
Так который же из них? – Снова спрашивалось в конце статьи. Молодой, но относительно небогатый дальний родственник – или человек куда старше, зато, как говорится, «деньги к деньгам»?
Тед медленно отложил газету и уставится в окно, на пылинки, мельтешащие в луче солнца. Потом снова взял ее, сложил так, чтобы было видно только лицо с заостренным подбородком, удивленно приподнятыми бровями и темными глазами, смотревшими прямо на него.
Она была в Страсбурге! Совсем близко, всего пять часов езды! Если бы он только знал... Можно было бы съездить и хоть издали посмотреть на нее – как она идет, дышит, улыбается.
Женихи! Педик и этот потасканный плейбой! Она что получше себе найти не могла?! Да разве сможет избалованный тип, привыкший к голливудским старлеткам, оценить его Рене, с ее неяркой угловатой прелестью!
Его Рене... Нет, уже не егоРене – он сам, добровольно, отказался от нее. И остается только радоваться, если рядом с ней появится кто-то, с кем ей будет не одиноко, кто сможет о ней заботиться. Радоваться... и не напоминать о себе.
Но если уж выбирать из этих двоих – то лучше бы это был Алек. По крайней мере, человек вроде неплохой, и собак любит...
Лучше бы это был Алек, потому что стоит хоть на секунду представить ее в постели с другим мужчиной – и все летит к черту! И те благо глупости, которые он тут упорно внушает самому себе: «нужно радоваться, если у нее кто-то появится...» – становятся пустыми словами, никому не нужными и лицемерными.
И остается лишь одна правда: Рене – его, вопреки здравому смыслу, вопреки его собственному решению. Она – его, единственная и любимая, его, даже если он никогда в жизни больше ее не увидит...
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
Сообщение на автоответчике было несколько странным: тетя Аннет интересовалась «Чего это ты носа не кажешь, зашел бы?!»
Тед удивился – тетя никогда не звонила по таким пустякам – собрался перезвонить, но забегался. Наступил сентябрь, и работы было невпроворот.
В бистро он попал только дня через четыре. Тетя увидела его еще в дверях и бросилась навстречу.
– Ну где ты вечно болтаешься, когда нужен?! Иди скорей наверх!
Вид у нее был возбужденный, глаза горечи... да что случилось, в самом деле?!
Он не успел ничего спросить – она подтолкнула его к лестнице. Пожав плечами, Тед покорно поплелся наверх, тетя нетерпеливо сопела сзади – даже на середине лестницы пихнула его в спину.
– Двигайся быстрее... как вареный!
Он ускорил шаг и, попав в гостиную, быстро огляделся – все, вроде, в порядке – но тут тетя настигла его, дернула за руку, развернув к себе, и выдохнула:
– Была она у меня!
– Кто? – он уже понял, о ком она говорит...
– Твоя... Рене.
Закрыв глаза, Тед простоял пару секунд, прежде чем спросить, едва владея голосом:
– Зачем... зачем она приходила? – Попытался собрать разбегающиеся мысли и, непонятно почему, разозлился. – Про меня выспрашивать?
– Она ко мне приходила. – Тетя сердито отвернулась. – И вовсе не выспрашивать. Стричься она приходила.
Стричься! Ну конечно...
– И как она? Все в порядке?
– Твоими молитвами, – это прозвучало неожиданно резко. – Краше в гроб кладут. Похудела – половина от нее осталась, руки, как птичьи лапки, и лицо серое. Я даже спросила, не болела ли она, часом. А она – нет, и тоже, как ты, вид делает, будто все ей трын-трава.
Похудела... Да куда ей еще худеть! Не ест, наверное – она всегда плохо ест когда что-то не так... И ведь никому не придет в голову проследить, чтобы она нормально поела! Приносят свои дурацки подносы и довольны, а она все потихоньку собакам скармливает...
Притворяться больше сил не было – да и перед кем? Тетя все равно видела его насквозь. Разве что перед самим собой... Смешно!
Тед уселся в кресло, вздохнул.
– Ну давай, рассказывай, не тяни.
– Я ее сразу узнала, как она вошла, – охотно начала тетя. Чувствовалось, то этот рассказ готовился и отшлифовывался все четыре дня, пока она ждала племянника. – На входе остановилась – бледная, глаза как плошки перепуганные, и этими глазами по залу пробежала, словно надеялась тебя увидеть, и при этом жутко боялась. Потом ко мне подошла – так мол и так, здравствуйте, вы меня еще помните, и все такое. Лицо спокойное, а губы аж синие и трясутся, мелко-мелко. Я говорю, что помню, конечно – и как дела, а она отвечает, что вот, на телевидение в передачу ее пригласили, и она хочет, чтобы я ей прическу сделала, потому что, как у меня красиво, ни у кого не выйдет
Тетя Аннет сказала это с гордостью – еще бы, к ней специально приехали стричься из-за границы! – хотя не хуже Теда понимала, что подоплека приезда Рене совсем другая. И неожиданно быстро свернула рассказ:
– Волосы у нее отросли, так я их по-новому подстригла, шапочкой, и цвет поярче, чтобы хоть поживее лицо выглядело. Поговорили немного... ну так, по-женски, потом я поесть ей предложила а она отказалась. Вот и все, потом она ушла.
Тед знал, что это далеко не все – тетя лишь попыталась заинтересовать его и, если он проявит интерес, готова рассказать значительно больше. Обычная игра... ну могла бы хоть сейчас не вести себя как ребенок!
– Значит, про меня она не спрашивала?
Ответ был как раз в духе тети Аннет:
– Ничего она не спрашивала, кому ты нужен... я ей сама все рассказала! И что в работу с головой зарылся, и что на себя не похож. И вообще... Она слушала... ни слова не говорила, только слушала, и видно было, что ее аж трясет.
Да уж... кто ее просил?! Пусть бы Рене думала, что с ним все в порядке!
– Она одна была? – Сам вырвался вопрос.
– Нет, не одна, – тетя сделала эффектную паузу, – с мужчиной...
– Такой молодой, блондинистый пижон?
– Нет, постарше. Моего возраста. – (Неужели отец Бруни? Значит, все-таки в газете была правда?!) – Низенький, плотный, – она подвигала плечами, наглядно показывая фигуру, – такой... мужичок. Пока она у меня была, он в зале сидел, две порции рубца съел – а как она вышла, деньги на стол кинул, сдачи ждать не стал и за ней.
Тед незаметно вздохнул, расслабляясь.
– Это ее шофер, – махнул рукой, немного помолчал, – не выдержал и спросил: – Еще что-нибудь она говорила? Или все только тебя слушала?
– Ну, – тетя неожиданно улыбнулась, вроде бы даже смутившись. – Подарок она мне привезла. Сказала – вы такое любите, пусть на память будет. Посмотри вон, – кивнула в сторону секретера.
Он подошел и замер, сразу поняв, о чем идет речь.
Стеклянные цветы на темно-зеленой керамической подставке. Анютины глазки... Коричневые... каштановые, с серединками из золотых бусинок – лишь верхний лепесток был светлым и казался махровым, как седая фигурная челочка.
– Рене... – он думал, что сказал это про себя, а на самом деле вслух.
Взял в руки, осторожно погладил лепестки...
– Ой, только не разбей! – эти слова заставили его опомниться.
Поставив безделушку обратно на секретер, Тед вернулся в кресло. Сказал – просто чтобы что-то сказать:
– Да-а, такое ни за какие деньги не купишь. Это ее подруга делала, баронесса фон Вальрехт.
Он ожидал вопросов, но тетя молча сочувственно таращилась на него. Усмехнулся – нечего его жалеть, с ним все в порядке – и тут ее прорвало:
– Да что ж вы делаете, люди! Оба друг без друга маетесь, места себе не находите – а все принципы какие-то дурацкие! Один сделал глупость, а теперь самому себе признаться в этом не хочет, а другая...
– Что – другая? – резко спросил Тед поняв, что продолжать фразу она не собирается.
– Не хотела я тебе говорить, да уж скажу! – Тетя сердито взглянула на него. – В самом конце, уходить она уже собралась, и вот стоит здесь, смотрит на меня, словно сказать еще что-то хочет, и сама не знает – что. Ну, я не выдержала, ей и говорю тихонечко: сходи ты к нему, поговори – вот возьми сейчас и пойди, не мучайся!..
Ну какого черта она лезет не в свое дело?! Что – счастье его устроить хочет? Ведь... ведь Рене могла действительно придти – а его не было дома! И она ушла...
– И знаешь, что она мне ответила? – Тетя все не унималась.
Он молча, не глядя на нее, мотнул головой.
– Если б я знала, что это поможет – на коленях бы поползла! Только ведь не ссорились мы, он просто ушел... значит плохо ему со мной было, так чего я навязываться пойду? И вообще – может, он там не один... Тут вся вздрогнула, губы в нитку сжала и замолчала. Видно было – плакать ей жутко хочется, но так и не заплакала. Я ей – да что ты, да нет у него никого! А она головой покачала и говорит – онуехал. Захочет – знает, где меня найти, только ведь ни разу даже не позвонил! Сказала это, улыбнулась – вроде как извинилась непонятно за что – и ушла...
Передача должна была начаться ровно в шесть – получасовое интервью в рубрике «Школа бизнеса».
Позавчера они с тетей все-таки разругались. Видит бог – он изо всех сил старался избежать конфликта: попытался сменить тему разговора на что-то, не связанное с его личной жизнью, рассказал пару анекдотов... и даже поел! (не хотелось, но решил не огорчать тетю). Но когда он уже собрался уходить, она вновь посмотрела на него все тем же сочувственным взором (что он, инвалид, в конце-то концов?!) и сказала увещевательно-задушевным тоном:
– Поезжай ты к ней! Не бойся, поезжай, она простит!
Наверное, стоило развернуться и уйти, не вступая в дискуссию, но вместо этого он попытался еще раз воззвать к ее здравому смыслу: ну что у него может быть общего с миллионершей?! Неужели она не видит, какая между ними разница?! Ответная реплика: «Он – мужчина, она – женщина, чего тут не увидеть? Или ему что-то другое подавай?» последовала в излюбленной тетей манере – вроде себе под нос, но так, чтобы ему было слышно.
Тед, уже закипая, но все еще корректно намекнул, что, в общем-то, обустройство его личной жизни не входит в ее компетенцию. (Ну, может быть, не совсем корректно – что-то там про длинный нос, которому нечего лезть куда не надо). Лучше бы ему было просто уйти...
Тетя с места в карьер разразилась гневной тирадой, для начала сообщив, что она лично на такого, как он, в жизни бы не польстилась. Но если нашлась хорошая, добрая, порядочная, милая девушка (больше эпитетов – очевидно, от возмущения – она придумать не смогла), которая имела несчастье клюнуть на него – нечуткого, грубого, тощего, глупого, непутевого и т.д. (тут слов нашлось куда больше!) – то он должен радоваться и хватать ее обеими руками, а не валять дурака и не корчить из себя невесть что. Не устраивает его, видите ли, что у нее деньги есть! Нищую ему подавай! Или, может, он на старости лет свихнулся и записался в коммунисты? Так ей тогда с ним говорить вообще не о чем!
Он ответил нечто относительно «старости лет» (точнее, старческого маразма), после чего начался неуправляемый процесс, в народе называемый «слово за слово».
В результате теперь Тед был крайне недоволен собой и между делом раздумывал – с чего начать процесс примирения?
Вот-вот должна была начаться передача, там будут показывать Рене... Сердце от этой мысли билось чаще, словно она действительно должна была сейчас придти, живая и теплая, а не только холодное изображение на экране.
В последний момент неожиданно ударило в голову: записать! Он, торопясь, настроил видеомагнитофон, еле успел – передача началась почти сразу же.
Тед смотрел на экран, с жадностью ловя и запоминая каждую черточку, каждый жест. Все до боли родное, свое!
Волосы действительно «шапочкой». Красиво... И цвет красивый – золотисто-коричневый, а некоторые прядки – посветлее. На первый взгляд, совсем не похудела... правда, он слышал, что телекамера зрительно прибавляет человеку килограммов десять и все телеведущие на самом деле тощие, как жерди.
В то, что Рене говорила, он почти не вслушивался, лишь понял, что речь идет о будущем «Солариума». Сейчас это было неважно – потом, позже, можно будет послушать.
Важнее было другое: впалые щеки, чуть заметная морщинка между сдвинутыми бровями и глаза – внимательные, спокойные. Казалось, они пытались сказать что-то очень важное – что-то, адресованное именно ему...
Передача закончилась внезапно. Тед был уверен, что прошло всего несколько минут, но ведущий вдруг поблагодарил Рене и пожелал ей успехов. В последний раз на экране мелькнуло знакомое лицо – и сменилось заставкой с ползущими по ней титрами.
Он вскочил, перемотал пленку и быстро включил – чтобы она вновь появилась на экране. И опять замер, всматриваясь в ее лицо и слушая знакомый голос с деловито-светскими интонациями. Если закрыть глаза, можно было представить, что она сидит где-то рядом и разговаривает по телефону, например, с Ренфро.
Перемотал, включил снова, хотя уже запомнил до мелочей каждое слово и каждый жест. И снова... И снова...
Опомнился он, когда пробило девять. Взял в руки пульт, бросил последний взгляд на экран и решительно выключил телевизор. Это было уже не нужно.
Прошел в спальню, достал из шкафа сумку и начал складывать туда все, что обычно брал в дорогу, стараясь не задумываться о том, что делает и правильно ли это. Подумал, усмехнулся – достал из дальнего угла шкафа зеленый свитер с оленем и положил сверху.
Позвонил в аэропорт, потом – Жюли. Объяснил, что у него есть срочное дело и он должен уехать. Материалы по клиентам, которые сейчас «в работе», он оставит ей на столе и завтра дополнительно позвонит.
Тетя подошла к телефону не сразу – очевидно, узнав от взявшей трубку официантки, что это звонит проштрафившийся племянничек, решила немного «помариновать» его в наказание. Но все же подошла и недовольным тоном бросила:
– Я слушаю.
Тед выпалил, по-прежнему стараясь не задумываться:
– Прости меня за вчерашнее и... и я уезжаю... – засмеялся. —Уезжаю – понимаешь?!
– К ней? – Голос сразу стал другим, будто она задохнулась.
– Да. Прости меня... я очень тебя люблю! – Быстро повесил трубку, пока тетя, любившая оставить последнее слово за собой, не сказала что-нибудь лишнее.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
Впервые в жизни Теду было страшно лететь в самолете. Почему-то казалось, что вот-вот что-нибудь произойдет – что-нибудь, что не даст им встретиться, и он так и не увидит ее, не дотронется, не скажет все, что собирался...
Отчаянно билось сердце, хотелось закрыть глаза – и открыть их уже там, в Цюрихе. А когда удавалось прогнать нелепый, бессмысленный страх, то думать Тед мог только об одном: как же так получилось?! Почему все те месяцы, что они с Рене были вместе, он жил с ощущением неизбежного скорого конца и позволил ему мало-помалу отравить себе душу – вместо того, чтобы радоваться тому, что подарила им обоим судьба?!
Он сам не понимал, почему так торопится, но изнутри словно что-то подталкивало: «Скорее, скорее!..»
Полетел через Берн, оттуда до Цюриха можно было добраться на машине – не ждать же утреннего прямого рейса! Выскочил из самолета одним из первых и через четверть часа был уже у стойки полусонной девицы, ведавшей прокатом автомобилей.
И снова – километры, километры... Тед старался ехать не слишком быстро, ведь это было бы нелепо – врезаться во что-нибудь в темноте и тумане, сейчас, когда он уже почти у цели– но снова и снова забывался и прибавлял газ.
Как же так вышло?
Он все ждал, когда же она скажет, что пора расставаться, а она готова была пойти на что угодно – ссору с адвокатом, скандал в газетах, недовольство родственников – лишь бы они были вместе...
Он боялся, как бы она не подумала, что он гоняется за ее деньгами – это Рене-то, готовая подарить ему, как в сказке, «весь мир и новые коньки в придачу»! А она огорчалась, что он ничего не хочет, даже подарка на Рождество!
Да будь он проклят, если позволит ей проронить из-за него еще хоть одну слезинку! Скорее, скорее...
Опомнился Тед, только подъехав к ограде. Взвизгнув покрышками, резко затормозил у ворот – и замер, глядя на особняк, в котором не светилось ни одного окна.
Все спят, ночь... что он здесь делает в такое время?! Не лучше ли поехать в какой-нибудь отель, а утром позвонить, поговорить – и только потом явиться?
Быстро, боясь, что передумает и позволит здравому смыслу взять верх, он вышел из машины и нажал кнопку звонка. В ответ – молчание, и изнутри, волной паники, совсем уже нелепый и иррациональный страх: а что если в доме никого нет?!
