Текст книги "Проси, что хочешь: сейчас и всегда (ЛП)"

Автор книги: Меган Максвелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

– Мой брат – дебил?

Ее непосредственноть поднимает мне настроение, и, немного успокоившись, я шепчу:

– Это к лучшему, Марта. Ты же видишь, что мы с твоим братом очень любим друг друга, но абсолютно не способны решить наши проблемы.

– Ты с моим братом, нет. Только он! – настаивает она. – Знаю я этого упрямца, и если ты уходишь, уверена, потому что он сделал твою жизнь невыносимой. Но, матерью клянусь, я ему все скажу. Он у меня узнает, что я о нем думаю. Как он мог позволить тебе уйти? Как?!

Фрида присоединяется к нашим страданиям, и несколько часов мы болтаем. Мы друг друга утешаем, а Артур раз за разом приносит нам выпить. Он не понимает, что с нами происходит. Он видит только, что мы все время то плачем, то смеемся.

Вдруг я вспоминаю об одной вещи. Я смотрю на часы. Сегодня пятница, двадцать минут восьмого.

– Вы не знаете, где находится «Траттория Винченцо»?

– Ты проголодалась? – спрашивает Марта.

Я отрицательно мотаю головой и сообщаю им о том, что в это самое время там находится Бетта.

– О, нет! – произносит Фрида, увидев выражение моего лица. – Даже не думай! Если Эрик об этом узнает, он еще больше разозлится и…

– И что? – спрашиваю я. – Да какая теперь разница?

Мы втроем переглядываемся и, как ведьмы на шабаше, взрываемся хохотом. Мы садимся в машину Марты и через двадцать минут уже стоим напротив этого ресторана. Шутя и смеясь, мы разрабатываем план. Эта Бетта узнает, кто я на самом деле.

Мы заходим, и я ищу ее взглядом по залу. Как я и предполагала, она сидит за столом в окружении каких-то людей. Я некоторое время за ней наблюдаю. Она кажется радостной и счастливой.

– Джудит, если ты хочешь, то не будем ничего делать, – шепчет Марта.

Я мотаю головой. Я должна совершить свою месть. Я решительно направляюсь к ее столику, а Бетта при виде нас троих, белеет, как полотно. Улыбнувшись, я подмигиваю ей. Оказавшись рядом, Фрида говорит:

– Надо же, Бетта, ты тоже здесь?

– Какая неожиданность! – язвительно заявляю я.

Бетта пребывает в полной растерянности.

Все, сидящие за столом, глядят на нас, и тогда я представляюсь.

– Меня зовут Джудит Флорес, я – испанка, как и Бетта.

Все кивают, а я с очаровательной, ангельской улыбкой тихо мурлычу:

– Рада познакомиться.

Знакомые Бетты улыбаются, а я, не теряя времени даром, задаю вопрос:

– Мне тут птичка на хвосте принесла, что кое-кто собирался спросить тебя о чем то важном? Это правда, что тебе сделали предложение руки и сердца?

Она с неуместной улыбкой кивает, а ее жених, выглядящий счастливым пожилой мужчина, подтверждает:

– Да, сеньорита. Эта красавица сказала мне «да».

И, сжав ей руку, добавляет:

– Фактически, моя мать только что отдала ей помолвочное кольцо, нашу семейную реликвию.

Все приглашенные аплодируют, и мы с Мартой и Фридой тоже. Все улыбаются, нам предлагают шампанское, мы радостно берем его и пьем. Нам освобождают место, и мы садимся за общий стол, а Бетта за мной наблюдает. Я же с улыбкой глядя на ее будущего мужа говорю:

– Раймон, она – настоящий бриллиант, Бетта – дороже любой драгоценности.

Мужчина, сияя от гордости, соглашается, и я вместе со своими двумя сообщницами кричу, подбадривая остальных:

– Горько! Горько!

Бетта, пылая от злости, глядит на меня, а я радостно хлопаю в ладоши, пока они не начинают целоваться. Когда они заканчивают, я качаю головой и ангельским голоском снова задаю вопрос:

– А где же кузен Альфред?

Молодой человек примерно моего возраста поднимает руку, и я, глядя на него, спрашиваю:

– Ты уже рассказал Раймону, что тоже спишь с Беттой? Я считаю, что он заслуживает об этом знать, хотя все и останется в семье.

Лица всех присутствующих меняются. Раймон, жених, встает и спрашивает:

– Как вы сказали, девушка?

Я с грустным видом киваю головой, кладу руку на плечо бедняжки Рамона, поднимаюсь и шепчу:

– Ну же, Альфред, расскажи ему!

Все глядят на смущенного молодого человека, а Фрида настаивает:

– Давай же, Альфред… Это же твой кузен. Это самое меньшее, что ты можешь сделать.

Бетта краснеет. Она не знает, куда деваться пока те, кто собирались быть ее свекрами, требуют, чтобы она вернула семейное кольцо. Радуясь увиденному, я гляжу на спавшего с лица Раймона и шепчу:

– Раймон, я знаю, что поступаю с тобой некрасиво, но потом ты еще будешь меня благодарить. Эта дешевка выходит за тебя замуж только из-за денег. В постели ты ей был не нужен, она спит с половиной Германии. И прежде чем ты задашь вопрос, отвечу: да, я могу это доказать.

Выйдя из себя, Бетта вскакивает и кричит, пока мать Раймона, стягивает с ее пальца кольцо:

– Ложь, это все ложь! Раймон, не слушай ее!

Марта, которая до этого момента молчала, коварно улыбается и добавляет к моим словам:

– Бетта…, Бетта…, мы же тебя знаем.

И, оглядев всех присутствующих добавляет:

– Моего брата зовут Эрик Циммерман, он какое-то время встречался с ней, но бросил, как только застал ее резвящейся в постели с его собственным отцом. Как вам такое? Отвратительно, правда?

Все потрясенно встают, чтобы потребовать объяснений, а Фрида шепчет:

– Ай-ай-ай, Бетта, ну когда же ты возьмешься за ум?

Раймон в ярости, да и его родители вместе со всеми остальными не верят словам Бетты. Альфред не знает, куда деваться от стыда. Все орут. Все спорят. Бетта не знает, что сказать, и тогда, стараясь к ней не притрагиваться, я подхожу и тихо говорю по-испански:

– Я тебя предупреждала. Предупреждала, что со мной шутки плохи, змея! Если ты еще раз приблизишься к Эрику, его семье, его друзьям или ко мне, клянусь, что тебя вышвырнут из Германии.

Сказав это, Фрида, Марта и я выходим из ресторана. Наконец я довела свою месть этой идиотке до конца. Чувствуя необходимость сбросить висящий над нами в воздухе адреналин, мы решаем пойти потанцевать в «Гуантанамеру». Мне не хочется возвращаться домой. Не хочется видеть Эрика, и немного кубинской сальсы с сахарком пойдут мне только на пользу!

Глава 38

Когда я на следующий день, страдая от грандиозного похмелья, приезжаю к Эрику домой, он уже там. Ночь была потрясающей, и я спала всего несколько часов дома у Марты. Увидев меня входящей в солнечных очках, он направляется ко мне, злобно шипя:

– Можно узнать, где ты провела ночь?

Я удивленно поднимаю руку и тихо говорю:

– Уверяю тебя, что не на улице.

Эрик рычит. Он чертыхается. В этот момент я понимаю, как он переживает, но не обращаю на него внимания. Я решительно продолжаю свой путь, слыша его шаги позади себя. Он в ярости, и когда я захожу в свою комнатку, захлопываю дверь перед самым его носом. Это должно ужасно его разозлить. Я жду, что он войдет и накричит на меня, но он этого не делает. Хорошо! Мне тоже не очень-то хочется слушать его ворчание. Не сегодня.

Я стараюсь быть сильной и заканчиваю укладывать вещи в картонные коробки. Я не буду плакать. Со слезами из-за Айсмена покончено. Если ему плевать на меня, то и я не должна его любить. Мне просто нужно поскорее с этим покончить. Закрыв коробку с книгами, я решаю подняться в свою комнату. Там у меня осталось много вещей. К счастью, я не пересекаюсь с Эриком, но, зайдя в спальню, вздыхаю, увидев, что его там тоже нет. Оставив в комнате пару коробок, я направляюсь поговорить с Флином.

Мальчик при виде меня обрадовался, но когда он понимает, что я пришла попрощаться, выражение его лица меняется. Возвращается его тяжелый взгляд, и он бормочет:

– Ты же обещала, что не уйдешь.

– Знаю, солнышко. Я помню, что тебе обещала, но иногда отношения у взрослых идут не так, как бы им хотелось. Все усложнилось гораздо больше, чем ты можешь представить.

– Это все по моей вине, – говорит он и морщится, готовый вот-вот расплакаться. – Если бы я не взял скейт, я бы не упал, и вы бы с дядей не поссорились.

Я прижимаю его к груди и качаю. Никогда бы не могла подумать, что он будет по мне рыдать, и сама, стараясь сдержать слезы, я шепчу:

– Флин, послушай. Ты ни в чем не виноват. Мы с твоим дядей…

– Я не хочу, чтобы ты уходила. С тобой мне хорошо, и ты… ты хорошо ко мне относишься.

– Послушай, солнышко.

– Почему ты должна уйти?

Я грустно улыбаюсь. Ни он не способен понять меня, ни я еще раз объяснить абсурдную историю, из-за которой уезжаю. Наконец вытерев слезы, я говорю:

– Флин, ты всегда вел себя как сильный мужчина, такой же, как твой дядя. Теперь ты опять должен быть сильным, ладно?

Мальчик кивает, и я продолжаю:

– Хорошо заботься о Кальмаре. Не забывай, что он твой самый лучший друг и суперталисман. Приглядывай за Трусом, хорошо?

– Обещаю тебе.

Его грустные глаза разбивают мне сердце, и, поцеловав его в щеку, я шепчу:

– Послушай, родной. Обещаю, что обязательно приеду тебя навестить, согласен? Я позвоню Соне, и она поможет нам увидеться. Хочешь?

Мальчик соглашается, поднимает большой палец, я поднимаю свой, мы соединяем их и хлопаем ладони друг друга. Мы смеемся. Я обнимаю его, целую и с тяжелым сердцем покидаю комнату.

Оказавшись снаружи, я не могу дышать. Положив руку на грудь, мне наконец удается набрать воздух в легкие. Почему все так печально? Зайдя в свою комнату, я открываю шкаф. Я гляжу на все те прекрасные вещи, которые купил мне Эрик и, поразмыслив, решаю забрать только то, что привезла с собой из Мадрида. Доставая черные сапоги, я натыкаюсь на сумку, открываю ее и грустно улыбаюсь, увидев костюм полицейской, купленный в секс-шопе. Я его так и не обновила. Сначала одно, потом другое, и в конце концов я его так и не надела для Эрика. Я кладу его в одну из коробок вместе с джинсами и футболками. Потом иду в ванную комнату и собираю свою косметику. Среди того, что осталось, ничего моего больше нет.

Вернувшись в комнату, я подхожу к своей прикроватной тумбочке и открываю ящик. Я смотрю на секс-игрушки. Прикасаюсь к анальной пробке, украшенной зеленым кристаллом. К вибраторам. К зажимам для сосков. Мне не нужен весь этот арсенал, потому что он будет напоминать мне о нем. Я закрываю ящик. Пусть все тут и остается. Мои глаза полны слез. Глупо. А виновата в этом лампа, которую Эрик купил на блошином рынке, а я не знаю, что с ней делать. Я все смотрю и смотрю на нее. Он купил две. Наконец я решаю забрать ее. Она – моя.

Я поворачиваюсь и вижу Эрика, с порога наблюдающего за мной. Он потрясающе выглядит в джинсах с заниженной талией и в черной футболке. Он немного осунулся. Выглядит обеспокоенным. Но думаю, что сама я выгляжу так же. Не знаю, сколько он провел здесь времени, но даже я замечаю холод и равнодушие в его глазах. Обычно так бывает, когда он не хочет чтобы кто-нибудь узнал, что он чувствует. Я не желаю ругаться. Мне не хочется, и, глядя на него, я бормочу:

– Эти лампы никогда не подходили по стилю к твоей комнате. Если ты не возражаешь, я бы хотела забрать свою.

Он соглашается. Эрик заходит в комнату и, подойдя к своей лампе, шепчет, прикасаясь к ней:

– Забирай ее. Она твоя.

Я прикусываю губу, кладу лампу в коробку и слышу, как он произносит:

– Это всегда привлекало меня в тебе. То, что ты полностью отличалась от того, что меня окружает.

Я не отвечаю. Не могу. Тогда он более спокойным голосом заявляет:

– Джудит, мне жаль, что все так закончилось.

– А мне еще больше, уверяю тебя, – отвечаю я.

Я замечаю, что он начинает ходить по комнате. Он нервничает и наконец спрашивает:

– Мы можем хотя бы минуту поговорить как взрослые люди?

Сглотнув комок в горле, я соглашаюсь. Он больше не называет меня малышкой, смугляночкой, любимой. Теперь он зовет меня полным именем «Джудит». Я поворачиваюсь и гляжу на него. Каждый из нас стоит по свою сторону кровати. Нашей кровати. Месте, где мы любили друг друга, занимались сексом, целовались, и Эрик начинает:

– Послушай, Джудит. Я не хочу, чтобы ты по моей вине осталась без работы. Я поговорил с Херардо, нашим директором по персоналу в Мадриде, ты вернешься на ту же должность, которую занимала, когда мы с тобой познакомились. Так как я не знаю, когда ты захочешь прийти, то сказал ему, что свяжешься с ним в течение месяца, чтобы заново приступить к работе.

Я отрицательно мотаю головой. Я не хочу снова работать в его фирме. Эрик продолжает:

– Джудит, не веди себя, как ребенок. Однажды ты сказала мне, что твоему другу Мигелю нужна работа, чтобы оплачивать еду, жилье и на что-то жить. Ты должна делать то же самое, а из-за царящих сейчас в Испании безработицы и кризиса тебе будет трудно найти достойную работу. Этот департамент возглавляет новый руководитель, с которым, уверен, у тебя не будет никаких проблем. Что касается меня, то не беспокойся. Тебе не придется видеть меня. Я уже тебе достаточно наскучил.

Эта последняя фраза разбивает мне сердце. Я понимаю, что он лишь повторяет то, что я сказала ему прошлым вечером, и поэтому молчу. Я слушаю его. У меня кружится голова, но я понимаю, что он прав. Опять прав. В теперешние времена не так-то просто получить работу, и я не могу отказываться от такого предложения. Наконец я соглашаюсь:

– Хорошо. Я поговорю с Херардо.

Эрик кивает.

– Надеюсь, ты сможешь вернуться к прежней жизни, потому что я собираюсь вернуться к своей. Как ты сказала, когда поцеловала Бьорна, твой рот мне больше не принадлежит, а мой не принадлежит тебе.

– И что теперь?

Не сводя с меня взгляда, Эрик изменившимся голосом произносит:

– Теперь ты можешь целовать, кого захочешь.

– Ты тоже можешь это делать. Надеюсь, что ты вдоволь наиграешься.

– Не сомневайся, – подтверждает он.

Мы глядим друг на друга, а потом я, не выдержав, выхожу из комнаты, не попрощавшись. Я не могу. У меня слова не идут с языка. Я на полной скорости спускаюсь с лестницы и захожу в свою комнату. Я закрываю дверь и тогда, и только тогда, позволяю себе выругаться.

Этим вечером, когда все уже упаковано, я предупреждаю Симону, что фургон, который отвезет все в аэропорт, придет в шесть утра. Двадцать коробок приехали из Мадрида. Двадцать отправятся обратно. Я с грустью беру конверт, чтобы выполнить свое последнее дело в этом доме. Шариковой ручкой я пишу на нем: «Эрику». Потом, взяв листок бумаги и немного подумав, вывожу: «Прощай. Береги себя», предпочитая что-то нейтральное.

Положив ручку, я гляжу на руку. Она дрожит. Я снимаю великолепное кольцо, которое уже однажды ему возвращала, и, дрожа, читаю, что написано на его внутренней стороне: «Проси, что хочешь, сейчас и всегда».

Я закрываю глаза.

Никогда уже не будет «Сейчас и всегда».

Я сжимаю в руке кольцо и наконец с разбитым сердцем кладу его в конверт. Звонит мобильник. Это Соня. Она беспокоится и ждет меня у себя. Там я проведу свою последнюю ночь в Мюнхене. Я не могу и не хочу спать под одной крышей с Эриком. Зайдя в гараж, я достаю мотоцикл, ко мне подходят Норберт и Симона. С деланной улыбкой я их обнимаю и отдаю Симоне конверт с кольцом, чтобы она вручила его Эрику. Женщина всхлипывает, а Норберт ее утешает. Их расстраивает мой отъезд. Они относились ко мне со всей любовью, как и я к ним.

– Симона, – пытаюсь шутить я, – я тебе как-нибудь позвоню, и ты мне расскажешь, как там дела в «Безумии Эсмеральды», договорились?

Симона, стараясь улыбнуться, качает головой, но снова плачет. Поцеловав ее в последний раз, я уже собираюсь уезжать, когда, подняв глаза, вижу, что из окна нашей спальни за нами наблюдает Эрик. Я смотрю на него. Он смотрит на меня. Боже…, как же я его люблю. Я поднимаю руку и говорю ему: «Прощай!». Он делает то же самое. Несколько мгновений спустя я с равнодушным видом, которому так хорошо у него научилась, поворачиваюсь, сажусь на мотоцикл и, заведя его, уезжаю, не оглядываясь назад.

Этой ночью я не могу уснуть. Я просто таращусь в пустоту и жду, когда прозвенит будильник.

Глава 39

Когда я приезжаю, никто в Мадриде не знает о моем возвращении. Никто меня не встречает. Да и я никому не звоню. Я нанимаю в аэропорту фургон и загружаю в него все свои коробки. Выходя из Четвертого терминала, я стараюсь улыбаться. Я снова в Мадриде!

Радио голосом Энди и Лукаса[46] поет мне:

Te entregaré un cielo lleno de estrellas, intentaré darte una vida entera

en la que tú seas tan feliz, muy cerquita estés de mí

Quiero que sepas..., lelelele.[47]

Я пытаюсь подпевать, но голос у меня грустный. И поэтому ничего не получается. Я просто не могу. При виде своей улицы меня охватывает радость, хотя потом, когда приходится в одиночку перетаскивать все двадцать коробок, вся радость улетучивается. Я туда что ли камней наложила?

Покончив с багажом, я закрываю дверь в квартиру и сажусь на диван. Вот я и снова дома. Я беру телефон и решаю позвонить сестре, но потом кладу трубку. Мне пока не хочется никому ничего объяснять, а от сестры так просто не отделаешься. Включив холодильник, я отправляюсь в супермаркет за едой. Вернувшись, складываю все, что купила в холодильник, и на меня накатывает тоска одиночества. Она точит меня.

Мне нужно позвонить папе и сестре.

Я думаю, думаю и думаю кому именно. Наконец решаю начать с сестры, и, как и ожидалось, через десять минут после звонка она уже стоит у моего порога. Ракель открывает дверь своим ключом и, увидев меня сидящей на диване, тихо говорит:

– Бууууулочка, что случилось, родная?

Вид сестры и ее беременного живота, ее взгляд становятся последней каплей, и когда она обнимает меня, у меня из груди вырываются рыдания, и я плачу, плачу и плачу. Все два часа, что я рыдаю, она качает меня и снова и снова повторяет, что мне не надо беспокоиться. Что бы там ни было, все к лучшему. Успокоившись, я гляжу на нее и спрашиваю:

– А где Лус?

– Дома у своей подружки. Я ей не сказала, что ты вернулась, и знаешь…

Я улыбаюсь и шепчу:

– И не рассказывай. Я хочу завтра поехать в Херес, навестить папу, а когда вернусь, зайду к ней, ладно?

– Договорились.

Я с нежностью глажу рукой ее огромный живот, а Ракель, не дав мне вымолвить и слова, выпаливает:

– Мы с Хесусом разводимся.

Я удивленно смотрю на нее. Все ли я хорошо расслышала? И с жесткостью, которой я в ней даже не подозревала, сестра объясняет:

– Я попросила папу и Эрика, чтобы они тебе ничего не говорили, чтобы не беспокоить. Но теперь, раз уж ты здесь, я считаю, что ты должна знать правду.

– Эрика?!

– Да, булочка…, и…

– Эрик все знал? – растерянно кричу я.

Сестра, ничего не понимая, берет меня за руки и шепчет:

– Да, родная. Но я запретила ему, рассказывать тебе об этом. Не злись за это на него.

Я не верю. Не верю собственным ушам!

Он разозлился на меня, потому что я не все ему говорила, а он сам в это же время скрывал от меня другие тайны. Невероятно, правда?

Я закрываю глаза и стараюсь успокоиться. У моей сестры огромная проблема, и, пытаясь забыть об Эрике и наших с ним разногласиях, я спрашиваю:

– Но… Что произошло?

– Он трахался с половиной Мадрида, – цинично объявляет сестра. – Я бы тебе уже давно рассказала, только ты бы мне не поверила.

Мы проговорили несколько часов. Эта новость абсолютно лишила меня почвы под ногами. Такого предательства от своего идиота-зятя я не ожидала. И зачем только мы верим этим дуракам! Но кто меня действительно удивляет, так это сестра. Обычно чрезмерно эмоциональная, внезапно она стала такой сосредоточенной и спокойной. Может, это беременность на нее так повлияла?

– А Лус? Как она это переносит?

Ракель смиренно качает головой.

– Хорошо. Хорошо переносит. Она очень расстроилась, когда я ей сказала, что мы с ее отцом разводимся. Но с тех пор как Хесус полтора месяца назад съехал из квартиры, она выглядит счастливой и, когда я ее вижу, улыбка не сходит с ее лица.

Мы говорим, говорим и говорим. Убедившись, насколько у сестры сильный характер и что она нормально переносит беременность и свалившиеся на нее неприятности, я интересуюсь:

– Моя машина на парковке?

– Да, солнышко. Она в отличном состоянии. Я ей пользовалась все это время.

Я киваю головой, убираю с лица волосы, и тогда Ракель шепчет:

– Не рассказывай мне, что у вас произошло с Эриком. Я не желаю об этом слушать. Мне нужно только знать, что с тобой все в порядке.

Я благодарна ей за такие слова. Я гляжу на нее и, стараясь сдержать эмоции, подтверждаю:

– Да, Ракель, со мной все в порядке.

Мы снова обнимаемся, и я наконец чувствую, что вернулась домой. Когда она вечером уходит, и я остаюсь одна, я могу свободно вздохнуть. Отпустив на волю все свои чувства, я разрыдалась, как того и хотела, и почувствовала себя гораздо лучше. Хотя я все еще очень злюсь на Эрика. Как он мог такое от меня скрывать?

Я решаю не звонить отцу. Хочу сделать ему сюрприз. В семь утра я встаю и иду в гараж. Смотрю на своего Леонсито и улыбаюсь. Какой же он красивый! Заведя машину, я направляюсь в Херес, по дороге успевая плакать и смеяться, петь и ругаться и вспоминать недобрым словом всех предков Эрика.

Прибыв в Херес, я сразу спешу к отцу. Паркуя машину у входа в дом, я вижу, как он разговаривает с друзьями. Но неожиданно, заметив меня, он замирает. Папа улыбается и бежит ко мне, чтобы обнять. В его объятиях я чувствую родительскую ласку и заботу, а потом он оглядывается и спрашивает:

– Где же Эрик?

Я не отвечаю. Мои глаза наполняются слезами и, заметив выражение моего лица, он тихо говорит:

– О, смугляночка! Что случилось, жизнь моя?

Сдерживая рыдания, я снова его обнимаю. Мне нужна ласка и забота моего папочки.

Тем же вечером после ужина я гляжу на звезды, когда отец садится рядом со мной на диван.

– Почему ты мне не рассказал про Ракель и Хесуса? – с грустью спрашиваю его я.

– Твоя сестра не хотела тебя беспокоить. Она поговорила об этом с Эриком и попросила, чтобы он тебе ничего не сообщал.

– Какая прелесть! – язвительно замечаю я, испытывая желание оторвать Эрику голову за его лицемерие.

– Послушай, смугляночка, твоя сестра знала, что если тебе что-то расскажет, ты сразу же примчишься в Мадрид. Я всего лишь сделал то, о чем она меня просила. Но, успокойся, с ней все в порядке.

– Я знаю, папа, видела собственными глазами, и у меня нет слов.

Папа соглашается.

– Меня очень огорчает то, что произошло, но если Хесус не ценил мою девочку так, как она того заслуживает, это к лучшему, что он оставил ее в покое. Каков бесстыдник! – шепчет он. – Надеюсь, моя доченька еще встретит мужчину, который будет ее любить, ценить, а главное, сделает так, чтобы она опять улыбалась.

Я гляжу на него с нежной улыбкой. Папа – неисправимый романтик.

– Ракель – потрясающая женщина, – продолжает он, и я улыбаюсь, – Да, смугляночка! Откровенно говоря, я не ожидал такого от Хесуса. Он играл чувствами моей дочери и племянницы, и этого я ему не прощу.

Я соглашаюсь с ним, и пока открываю банку кока-колы, которую папа поставил передо мной, он спрашивает:

– А ты собираешься мне рассказать, что у вас произошло с Эриком?

Я сажусь поближе к папе и, отпив глоток, негромко говорю:

– Мы не подходим друг другу, папа.

Повернув ко мне голову, он шепчет:

– Знаешь, золотце, противоположности притягиваются. И прежде чем ты мне что-либо возразишь, я тебе скажу, что вы с Эриком совсем не похожи на Ракель и Хесуса. Ничего общего. Позволь мне еще добавить, что когда мы приезжали к тебе на день рождения, я за вами наблюдал. Я видел тебя счастливой, а Эрика – по уши влюбленным в тебя. Что поменялось?

Отец ждет от меня объяснений, и пока их не получит, он от меня не отстанет. У меня не остается выбора, и я бормочу:

– Папа, когда мы с Эриком возобновили наши отношения, мы пообещали друг другу, что никогда ничего не будем друг от друга скрывать, что будем до конца искренними друг с другом. Но я не выполнила обещание, хотя, как я теперь вижу, и он тоже.

– Ты его не выполнила?

– Да, папа… Я…

И я рассказываю ему всю историю: и про парашютные курсы Марты и Сони, и про мотоцикл, и про мои поездки на этом мотоцикле с Юргеном и его друзьями, и про попытки научить Флина кататься на скейте и на коньках, и про падение мальчика, и про то, как начистила физиономию бывшей Эрика, в общем, про все то, что сделало невозможным нашу совместную жизнь.

Отец слушает меня с огромными от удивления глазами и тихо произносит:

– Ты ударила женщину?

– Да, папа. Она того заслуживала.

– Но, дочка, это ужасно! Такая девушка, как ты, не должна так поступать.

Я сердито мотаю головой и заявляю, что если бы пришлось, то сделала бы это снова.

– Я просто воздала этой суке по заслугам.

– Смугляночка, ты хочешь, чтобы я помыл тебе рот с мылом?

От этих его слов я улыбаюсь, и он наконец смеется. Ни больше, ни меньше, и, легонько толкнув меня в плечо, напоминает:

– Я тебя такому не учил.

– Я знаю, папа, но, как ты хочешь, чтобы я поступила? Она меня спровоцировала, а тебе известно, что я слишком импульсивна.

Отец весело делает глоток пива и говорит:

– Ладно, дочка. Я понимаю, почему ты это сделала, но, послушай, чтобы это больше не повторилось! Ты никогда не распускала руки, и я не хочу, чтобы ты делала это впредь.

От этих его слов у меня поднимается настроение, и я смеюсь, обнимаю его, а он шепчет мне на ухо:

– Знаешь пословицу: «Пташке ветка дороже золотой клетки»? Если Эрик вернется, он твой, а если нет, значит, он никогда и не был твоим. Эрик обязательно придет за тобой. Вот увидишь, смугляночка.

Я молчу. У меня нет сил, ни чтобы ответить, ни чтобы думать о поговорках.

На следующее утро я завожу мотоцикл и ношусь, как бешеная, по самым труднопроходимым окрестностям Хереса. Так я пытаюсь справиться со своими чувствами. Это для меня лучшее лекарство. Я раз за разом делаю опасные трюки и в конце концов падаю с мотоцикла. Лежа на земле, я думаю о том, как Эрик бы переживал из-за этого падения, а, поднявшись, тру ушибленный зад и чертыхаюсь.

Днем, пока я смотрю телевизор, звонит мобильник. Это Фернандо. Его отец, Бичаррон, уже рассказал ему, что я в Хересе без Эрика, и он за меня беспокоится. Через два дня Фернандо приезжает в город. Мы обнимаемся, и он приглашает меня перекусить. Мы разговариваем. Я сообщаю ему, что у нас с Эриком все кончено, а он улыбается. Этот идиот ухмыляется и говорит:

– Этот немец не даст тебе просто так сбежать.

Не желая больше говорить на эту тему, я расспрашиваю его о его жизни и с удивлением узнаю, что он встречается с какой-то девушкой из Валенсии. Я рада за него, и радуюсь еще больше, когда он признается, что окончательно и бесповоротно влюблен в нее. Мне это очень нравится. Мне хочется видеть его счастливым.

Проходят дни, а мое настроение все так же часто меняется от веселого до подавленного. Мне не хватает Эрика. Он до сих пор со мной не связался, и это что-то новенькое. Я его люблю. Слишком люблю, чтобы так быстро забыть. По ночам, лежа в постели, я закрываю глаза и почти физически ощущаю его, когда слушаю на айподе песни, которыми наслаждалась рядом с ним. С каждым днем я становлюсь все большей мазохисткой. Я привезла его футболку и теперь нюхаю ее. Наслаждаюсь ее запахом. Без этого я не могу заснуть. Плохая привычка, но мне все равно. Это моя плохая привычка.

Проведя неделю в Хересе, я звоню Соне в Германию. Женщина очень рада моему звонку, удивительно, но Флин сейчас у нее. Эрик уехал. Я испытываю большое искушение спросить, не в Лондон ли, но во время останавливаюсь. Достаточно я уже себя терзала. Я довольно долго разговариваю с мальчиком. Ни он, ни я не упоминаем о его дяде, а когда Флин возвращает трубку Соне, та тихо говорит:

– Как ты, золотце?

– Хорошо. Я у отца в Хересе, он заботится обо мне и балует меня, и это то, что мне сейчас нужно.

Соня с улыбкой шепчет:

– Я знаю, что ты не хочешь это слушать, но я все равно скажу. Это невыносимо. Мой бедный сын с его-то характером стал абсолютно невыносимым.

Я грустно улыбаюсь. Представляю, каков он сейчас. Соня продолжает:

– Он ничего не говорит, но очень скучает по тебе. Я знаю. Я же его мать, и хотя он мне этого и не рассказывает и не позволяет себя утешить, я это знаю.

Мы разговаривает пятнадцать минут. Перед тем, как повесить трубку, я прошу ее, чтобы она не говорила Эрику, что я звонила. Не хочу, чтобы он подумал, что я настраиваю его семью против него.

Десять дней я провела в Хересе, чувствуя заботу, любовь и тепло своего отца. Пора возвращаться в Мадрид. И папа едет со мной. Он хочет навестить мою сестру и убедиться, что у нас обеих все в порядке. Первым делом по приезде мы направляемся к моей племяннице. Малышка, завидев меня, сразу же бежит обниматься и осыпает меня поцелуями, но быстро спрашивает о дяде Эрике.

После еды, собравшись с мыслями, я решаю поговорить с Лус наедине. Не знаю, как на нее может повлиять сначала развод матери, а потом и наше расставание с Эриком. Когда мы остаемся одни, она спрашивает меня про китайчонка. Я отчитываю ее за то, что она не называет Флина по имени, хотя в душе нахожу ее слова забавными. Это потрясающая девочка. Когда я ей рассказываю, что мы с Эриком больше не вместе, она возмущается и злится. Она любит своего дядю Эрика. Я глажу ее и стараюсь убедить, что Эрик все равно будет ее любить, и в конце концов она со мной соглашается. Но внезапно она смотрит мне прямо в глаза и спрашивает:

– Тетя, почему мои родители больше не любят друг друга?

Вот так вопрос! Что ей ответить?

Но, расчесывая ее прекрасные темные волосы, я отвечаю:

– Твои родители будут любить друг друга всю жизнь. Просто они поняли, что они более счастливы, когда живут отдельно.

– А если они любят друг друга, то почему всегда ссорятся?

Я ласково целую ее в макушку.

– Лус, несмотря на то, что люди ссорятся, они все равно любят друг друга. Я и сама, когда провожу много времени с твоей мамой, обязательно с ней ссорюсь, верно?

Девочка кивает, и я добавляю:

– Ты же никогда не сомневаешься, что, несмотря на наши ссоры, я ее очень сильно люблю. Ракель – моя сестра, и одна из самых важных людей в моей жизни. Просто у нас, у взрослых, часто не совпадают мнения по разным вопросам, и поэтому мы ссоримся. По этой причине твои родители и развелись.

– Поэтому ты не с дядей Эриком? Потому что у вас разные мнения?

– Можно сказать и так.

Лус впивается в меня своими глазищами и снова спрашивает:

– Но ты все еще его любишь?

Я вздыхаю. Ох уж эта Лус со своими вопросами! Но я не могу не ответить и поэтому говорю:

– Конечно да. Невозможно сегодня любить, а завтра разлюбить. У взрослых так не получается.

– А он тоже все еще тебя любит?

Я долго-долго размышляю, и, обдумав свой ответ, говорю:

– Да. Уверена, что да.

Дверь открывается, и появляется моя сестра. Она прекрасна в платье для беременных, за ней идет папа. Тяжело ему приходится с нами двумя…

– Вы готовы идти в парк?

– Да, – хлопаем в ладоши мы с Лус.

Папа берет фотоаппарат.

– Подождите, я хочу вас сфотографировать. Вы у меня такие красивые.

Нажимая на спуск затвора, он шепчет:

– Да, мне есть чем гордиться! У меня есть три самые красивые в мире женщины!