Текст книги "Проси, что хочешь: сейчас и всегда (ЛП)"
Автор книги: Меган Максвелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
Глава 27
Утром, когда я просыпаюсь, Эрик уже пьет на кухне кофе. Вместе с ним сидит Флин, и когда я вхожу, они оба глядят на меня.
– Доброе утро, Джуд, – говорит Эрик.
– Доброе утро, – отвечаю я.
Я к нему не подхожу, я не целую его. Флин за нами наблюдает. Симона быстро приносит мне кофе, и я улыбаюсь, увидев, что она приготовила для меня чуррос. Я с радостью ее благодарю и принимаюсь за еду. В кухне стоит гробовое молчание, потому что обычно именно я стараюсь поддерживать разговор, находя общие темы для обсуждения.
Эрик долго-долго все смотрит и смотрит на меня, я знаю, что ему не нравится, как я себя веду. Он чувствует себя не в своей тарелке. Но мне все равно. Я хочу, чтобы ему было некомфортно, так же как вчера было некомфортно мне.
Норберт заходит на кухню и торопит Флина, чтобы тот не опоздал в колледж. В этот момент звонит мой телефон. Это Марта. Я улыбаюсь, встаю и выхожу. Я поднимаюсь по лестнице и направляюсь в свою комнату.
– Привет, ненормальная! – здороваюсь я.
Марта смеется.
– Ну, как у вас там дела?
Я тяжело вздыхаю и, глядя в окно, отвечаю:
– Хорошо. Ты же знаешь, моя лубофф! Все хорошо, кроме того, что мне хочется убить твоего брата.
Я снова слышу смех Марты.
– Значит, все точно хорошо.
Немного поболтав, мы условились, что она заедет за мной. Сестра Эрика хочет, чтобы я прошлась с ней по магазинам и помогла купить кое-что из одежды. Положив трубку, я поворачиваюсь и натыкаюсь на Эрика, который стоит прямо за мной.
– Вы с моей сестрой куда-то собрались?
– Да.
Я прохожу мимо него, и Эрик, протянув руку, останавливает меня.
– Джуд… Ты не хочешь со мной разговаривать?
Я пристально гляжу на него и серьезно отвечаю:
– Мне кажется, я сейчас именно этим и занимаюсь.
Эрик улыбается. Я нет. Улыбка сползает с его лица. В глубине души меня разбирает смех.
Он хватает меня за талию.
– Послушай, любимая. Что касается того, что произошло вчера…
– Я не хочу об этом говорить.
– Ты меня научила обсуждать проблемы и теперь не можешь отказаться от своих слов.
– Да ладно, – язвительно отвечаю я. – На этот раз Я не хочу говорить о своих проблемах. Ты меня достал.
Молчание. Напряжение.
– Родная, прости меня. Вчера у меня был не самый лучший день и…
– И заплатил за это бедный Трус. А еще ты мимоходом напомнил мне, что это твой дом, а Флин – твой племянник. Послушай, Эрик, иди ты к черту!
Я смотрю на него. Он смотрит на меня. Наши взгляды скрещиваются до тех пор, пока он не говорит тихо:
– Джуд, это твой дом и…
– Нет, красавчик, нет. Это твой дом. Мой дом в Испании, там, откуда мне никогда не стоило бы уезжать.
Он рывком притягивает меня к себе и шепчет:
– Не продолжай, пожалуйста.
– Тогда заткнись и больше не упоминай о том, что случилось вчера.
Напряжение. Воздух в комнате можно разрезать ножом. Я вспоминаю о мотоцикле. Когда Эрик узнает о нем, его просто разорвет от злости. Мы вглядываемся друг в друга и, наконец, мой немец произносит:
– Мне нужно уехать в командировку. Я собирался сказать тебе вчера, но…
– О том, что ты уезжаешь?
– Да.
– Когда?
– Прямо сейчас.
– Куда?
– Мне надо лететь в Лондон. Я должен решить там кое-какие вопросы, но послезавтра я уже вернусь.
Лондон. Я слышу тревожные звоночки. Аманда!!!
– Ты увидишься с Амандой? – не удержавшись, спрашиваю я.
Эрик это подтверждает. Я резко отталкиваю его. Меня охватывает ревность. Эта ведьма никогда мне не нравилась, и я не хочу, чтобы они оставались наедине. Но Эрик, прекрасно понимая, о чем я думаю, снова притягивает меня к себе.
– Это деловая поездка. Аманда на меня работает и…
– А с Амандой ты тоже играешь? Поэтому ты и ездишь в такие командировки, чтобы развлечься с ней, и это будет одна из них, верно?
– Любимая, нет… – шепчет он.
Но градус моей ревности подскочил до небес, и вне себя от ярости я кричу:
– О, отлично! Поезжай и хорошо проведи с ней время. И не возражай, потому что мне уже не пять лет, и я прекрасно понимаю, к чему это все идет. Дьявол, Эрик, все же ясно, как божий день. Ладно, спокойно! Я буду ждать тебя в твоем доме, когда ты вернешься.
– Джуд…
– Что? – придя в бешенство, кричу я.
Эрик берет меня на руки, опрокидывает на кровать и говорит, обхватив ладонями мое лицо:
– Почему ты думаешь, что я собираюсь с ней что-либо делать? Ты разве до сих пор не поняла, что я люблю только тебя и хочу только тебя?
– Но она…
– Для меня она никто, – обрывает он меня. – Мне приходится путешествовать по работе, а она работает вместе со мной. Но, любимая, это совсем не значит, что между нами обязательно должно что-то быть. Поезжай со мной. Собери вещи, и летим вместе. Если ты и правда мне не доверяешь, давай так и поступим, только не надо обвинять меня в том, чего я никогда не делал и не сделаю.
Неожиданно я чувствую себя вздорной и нелепой. Я так зла на него из-за Труса, что не могу мыслить здраво. Я понимаю, что Эрик никогда бы мне про такое не солгал, и, тяжело вздохнув, шепчу:
– Мне очень жаль, но я…
Слова не идут у меня с языка. Эрик накрывает мой рот и целует меня, он меня поглощает, и теперь уже я отчаянно обнимаю его. Я не хочу злиться. Я ненавижу, когда мы отдаляемся друг от друга. Я наслаждаюсь его поцелуем и прижимаюсь к нему до тех пор, пока мои губы не произносят:
– Трахни меня.
Эрик поднимается, закрывает дверь на задвижку, которую я поставила, и, снимая галстук, шепчет:
– С удовольствием, сеньорита Флорес. Раздевайтесь.
Не теряя времени даром, я сбрасываю с себя халат и пижаму, и когда я остаюсь полностью обнаженной перед ним, а он передо мной, он садится на кровать и произносит:
– Иди сюда…
Я подхожу к нему. Он наклоняет голову к моему венериному бугорку и целует его. Он проводит руками по моему телу и шепчет, сажая меня лицом к себе на колени и раскрывая пальцами мои нижние губы:
– Ты… единственная женщина, которую я хочу.
Его член проникает в меня и вонзается до самого основания.
– Ты… сердце моей жизни.
Я извиваюсь в поисках собственного удовольствия, и когда вижу, что он начал тяжело дышать, добавляю:
– Ты… мужчина, которого я люблю и которому хочу доверять.
Мои бедра двигаются вперед и назад, и, когда уже я начинаю задыхаться, Эрик встает с кровати, кладет меня на нее и, оказавшись на мне, глубоко в меня проникает.
– Ты… принадлежишь мне, как и я принадлежу тебе. Не сомневайся во мне, детка.
Одной яростной атакой его пенис достигает моей матки, и я выгибаюсь.
– Посмотри на меня, – приказывает он.
Я смотрю, и, проникая все глубже и глубже, заставляя меня еще сильнее задыхаться, Эрик заверяет:
– Только с тобой я могу так заниматься любовью, только тебя я хочу, и только с тобой я наслаждаюсь играми.
Жар…, страсть…, экзальтация.
Эрик хватает меня за талию и насаживает на себя, говоря при этом прекрасные, великолепные вещи, и я возбужденно наслаждаюсь ими, как и тем, что он делает. Несколько минут он входит и выходит из меня сильно, быстро, мощно, а потом приказывает:
– Скажи мне, что доверяешь мне так же, как я тебе.
Он снова погружается в меня и шлепает меня по попке в ожидании ответа. Я вглядываюсь него. Я не отвечаю, и он снова начинает входить в меня, при этом удерживая за плечи, чтобы его атаки были еще жестче.
– Скажи это мне! – требует он.
Он крутит бедрами прежде чем опять вонзиться в меня, и когда я сжимаюсь от удовольствия, Эрик еще крепче прижимает меня к себе, и я, ничего не соображая, шепчу:
– Я доверяю тебе…, да…, доверяю тебе.
Хищная улыбка появляется у него на лице, он берет меня за талию и поднимает. Он обращается со мной, как с игрушкой. Я обожаю это! Эрик прижимает меня к стене и, пылая, с силой раз за разом входит в меня, пока я, обхватив его ногами за пояс, откидываюсь назад, чтобы принять его.
О, да, да, да!
Кусая его за плечо, я приглушаю стон удовольствия, но он понимает, что мое наслаждение уже пришло, и тогда, только тогда, он позволяет наступить своему оргазму. Голые и потные мы обнимаемся, не отходя от стены. Я люблю Эрика. Я люблю его всей душой.
– Я люблю тебя, Джуд… – как будто услышав мои мысли, отвечает он, ставя меня на пол. – Пожалуйста, любимая, не сомневайся во мне.
Пять минут спустя мы уже стоим под душем. Там мы снова занимаемся любовью. Мы ненасытны. У нас фантастический секс. Просто великолепный!
Когда Эрик уходит, я машу ему на прощание рукой. Я верю ему. Я хочу ему верить. Я знаю, что ему важно, что я есть в его жизни, и уверена, что он меня не предаст.
Марта приезжает за мной, и я улыбаюсь. Я сажусь к ней в машину, и мы погружаемся в транспортный поток на улицах Мюнхена.
Мы подъезжаем к какому-то шикарному бутику, оставляем автомобиль на парковке, и, когда заходим, я понимаю, что это магазин Аниты, подруги Марты, которая была с нами в кубинском баре. Выбрав несколько платьев, каждое из которых было очень красивым и очень дорогим, мы заходим в просторную, прекрасно освещенную примерочную, и Марта мне шепчет:
– Мне нужно подобрать что-то сексуальное для ужина послезавтра.
– Ты ужинаешь с парнем?
– Да, – смеясь, говорит Марта.
– Ну, ты даешь! И с кем это?
Марта радостно смотрит на меня и шепчет:
– С Артуром.
– Артуром? Тем красавчиком-официантом?
– Да.
– Вау, это потрясающе! – хлопаю я в ладоши.
– Я решила последовать твоему совету и дать ему шанс. Может, у нас все сложится, а может, и нет, но я всегда могу сказать, что хотя бы попыталась.
– Оле, моя девочка! – восторженно восклицаю я.
Она примеряет несколько платьев и, наконец, останавливается на ярко-синем. Марта в нем просто красавица. Внезапно мое внимание привлекает чей-то голос. Где же я могла его слышать? Я выхожу из примерочной и замираю без слов. Всего в нескольких метрах от меня стоит особа, встречи с которой я все последние несколько месяцев так страстно желала, и разговаривает с другой женщиной. Бетта! У меня закипает кровь. Меня терзает жажда мести.
Не в силах сдержать огромное желание убить ее, я подхожу к ней и, прежде чем она успевает сообразить, в чем дело, хватаю ее за шею и шиплю ей прямо в лицо:
– Привет, Ребекка! Или лучше звать тебя Беттой?
Она становится белой, как лист бумаги, а ее подруга бледнеет еще больше. Она удивлена. Она не ожидала увидеть меня здесь, а еще больше не ожидала, что я так себя поведу. Я маленькая, но задиристая, и эта дура, наконец, узнает, с кем имеет дело. Анита, заметив нас, направляется в нашу сторону, но я не готова так просто отпустить свою добычу и затаскиваю Бетту в примерочную.
– Мне нужно с ней поговорить. Дай нам минутку!
Я закрываю дверь в кабинку, а Бетта в ужасе глядит на меня. Ей некуда бежать. Не говоря больше ни слова, я с силой бью ее наотмашь по лицу.
– Это, чтобы до тебя дошло, кто я такая, а это, – говорю я, отвешивая раскрытой ладонью еще одну тяжелую пощечину, – если до тебя еще не дошло.
Бетта кричит. Анита кричит. Подруга Бетты кричит. Все кричат и колотят кулаками в дверь, а я, желая, чтобы она понесла заслуженное наказание, выкручиваю своей жертве руку, заставив ее при этом упасть передо мной на колени, и бросаю свысока:
– Я хороший человек и не кидаюсь на людей просто так, но, когда со мной поступают плохо, это будит худшее во мне. Я превращаюсь в злобную, очень злобную суку. Мне жаль тебе об этом говорить, гадина, но ты единственная, кому удалось разбудить во мне зверя.
– Отпусти меня, отпусти, мне больно, – кричит Бетта с пола.
– Больно? – саркастически повторяю я. – Это еще не больно, мерзавка! Это просто предупреждение, что со мной шутки плохи. В прошлый раз у тебя был козырь. Ты знала, кто я, а я не представляла себе, кто ты. Ты играла грязно, а я, дура, этого не заметила. Но если ты еще раз затеешь что-то подобное, будь готова ощутить на себе всю силу моей мести.
Напуганная криками Марта тоже начинает вместе с остальными стучать по двери. Она не понимает, что происходит, не понимает, почему я так поступаю. Их крики и стук меня отвлекают и мешают сосредоточиться, и прежде чем отпустить Бетту, я шепчу ей на ухо:
– Это был последний раз, когда ты приблизилась ко мне или к Эрику. Если ты еще раз попытаешься это сделать, я больше предупреждать не буду. Для своего же собственного блага держись от него подальше.
С этими словами я ее отпускаю, но при этом даю пинок по заднице так, что она падает лицом прямо на пол. О, боже! Какой полет! Потом я открываю дверь и выхожу. Марта в испуге смотрит на меня. Она никак не может сообразить, что к чему, но, увидев Бетту, все понимает. Как раз в тот момент, когда та поднимается, Марта подходит к ней и яростно отвешивает еще одну пощечину.
– Это тебе за брата. Как ты могла спать с его отцом, змея?
Тут уже и Анита, наконец, догадывается обо всем и перестает требовать объяснений. Объятая страхом подруга Бетты ей помогает.
– Позвоните, пожалуйста, в полицию.
– Зачем? – равнодушно спрашивает Анита.
– Эти женщины напали на Ребекку, вы, что, не видели?
Анита отрицательно мотает головой.
– Мне жаль, но я ничего не видела. Я заметила только крысу на полу.
Довольная, как слон, я прислоняюсь к двери и гляжу на нее. Я сдерживаюсь. Я хотела бы устроить ей хорошенькую взбучку, которую она и заслуживает, но приходится держать себя в руках. Бетта никак не может прийти в себя, она не знает, что делать и, наконец, взяв за руку подругу, говорит:
– Пойдем.
Когда они выходят из магазина, Марта и Анита смотрят на меня.
– Простите. Простите меня, девочки, но я должна была это сделать. Эта женщина создала нам с Эриком много проблем, и когда я ее увидела, то не смогла сдержаться. Мой крутой нрав вылез наружу и я, я…
Анита кивает, а Марта отвечает:
– Тебе не за что просить прощения. Она это заслужила.
И через несколько секунд мы втроем уже смеемся, хотя у меня до сих пор болит рука от тех пощечин, что я дала Бетте. Но удовольствие того стоило!
Выйдя из магазина, мы решаем заглянуть куда-нибудь, выпить по кружке пива. Нам это необходимо. Никто из нас не ожидал встречи с Беттой, и это немного выбило нас из колеи. Когда нам, в конце концов, удается расслабиться, Марта рассказывает мне о своем свидании.
– Послезавтра День всех влюбленных?
– Да, – подтверждает Марта. – Ты не знала?
– Нет… У меня голова другим была занята, и поэтому, честно говоря, я забыла. Хотя, зная твоего брата, уверена, что он тоже не придает большого значения этому празднику. Судя по тому, что я видела на Рождество, я даже представить себе боюсь, что он думает о романтическом празднике, в который повсюду царит дух потребления.
– Ты же сказала, что в этот день он возвращается из командировки?
– Да, но я не упоминала, что мы будем как-то отмечать. Хотя недавно я предложила ему повесить замок на мост влюбленных, и он согласился.
– Мой брат?
– Ага!
– Эрик? Наш дон Ворчун ответил да на такое предложение?
– Так он сказал, – смеясь, подтверждаю я. – Я ему рассказывала о том, на что обратила внимание, пока гуляла, и он сказал, что как только я захочу, мы сможем пойти и повесить наш замок. Но больше он об этом не заговаривал.
Обменявшись с Анитой недоверчивыми улыбками, Марта шепчет:
– Честно говоря, я никогда не видела, чтобы мой брат был так романтичен. И, насколько я помню, когда он встречался с этой свиньей Беттой, они никак не праздновали День святого Валентина.
Упоминание о ней снова всколыхнуло все наши чувства.
– Я думаю, ты так себя повела из-за того, что эта бесстыдница сделала с моим братом?
Марта ждет мой ответ.
– Да.
– Можешь рассказать?
Шестеренки в моей голове начинают вертеться со скоростью тысяча оборотов в минуту. Я не могу рассказать Марте всю правду, потому что ей ничего не известно о наших сексуальных играх.
– В Испании она влезла в наши отношения, мы с твоим братом поссорились и расстались.
– Мой брат бросил тебя из-за этой гадины? – спрашивает Марта, раскрыв от удивления рот.
– Ну… не все так просто.
– Он хотел вернуться к ней? Потому что, если это так, я его убью!
– Нет… не из-за этого.
– Эта, сами знаете кто, подстроила между нами одно недоразумение, и Эрик поверил ей, а не мне.
– Невероятно. Мой брат, что, дурак?
– Да, и это помимо того, что он идиот.
Мы все вместе смеемся и решаем закончить на этом разговор и перекусить. Мне звонит Эрик, и я с ним разговариваю. Он прилетел в Лондон, и я решаю не упоминать о том, что видела Бетту. Так будет лучше.
Глава 28
Когда мы закончили с едой, Марта отвозит меня обратно в дом Эрика. Симона сообщает, что Флин делает уроки в своей комнате, а они с Норбертом уезжают в супермаркет. Она записала для меня очередную серию «Безумия Эсмеральды», чтобы мы вместе потом ее посмотрели. Я киваю, поднимаюсь в нашу с Эриком спальню и переодеваюсь. Надев серую хлопчатобумажную домашнюю футболку и штаны, я решаю сходить, проверить, как там мальчик.
Открыв к нему дверь, я вижу, что он смотрит прямо на меня. По выражению его лица видно, что он зол. Но это меня совсем не удивляет. Злость идет с ним вместе по жизни. Я подхожу к нему и треплю за волосы.
– Как у тебя дела в колледже?
Ребенок мотает головой, чтобы я перестала его трогать и отвечает:
– Хорошо.
Я замечаю, что его губа уже выглядит лучше, чем вчера, и укоризненно качаю головой. Так дальше не может продолжаться и, наклонившись, чтобы посмотреть ему прямо в глаза, я тихо говорю:
– Флин, ты не должен позволять ребятам так с тобой обращаться. Ты должен защищаться.
– Да, конечно, а когда я так и поступаю, дядя сердится, – язвительно парирует он.
Я вспоминаю, что рассказал мне Эрик, и признаю, что вынуждена согласиться с парнишкой.
– Ладно, Флин, я прекрасно понимаю, о чем ты. Я не знаю точно, что такого произошло вчера, что тому мальчику пришлось накладывать швы.
Флин опускает голову, но по тому напряжению, в котором застыло его тело, я чувствую, что ему не безразличны мои слова.
– Послушай, не позволяй…
– Замолчи! – в гневе кричит он. – Ты ничего не знаешь. Замолчи!
– Хорошо. Я больше не скажу ни слова. Но я хочу, чтобы ты знал, что я в курсе того, что происходит. Я все видела. Видела, как твои так называемые друзья, которых ты подвозишь на машине в колледж, тебя бьют и издеваются над тобой, как только Норберт уезжает.
– Они мне не друзья.
– Мне не надо это объяснять, – с иронией замечаю я. – Я это уже поняла. Вот чего я не понимаю, так это, почему ты это не объяснишь своему дяде.
Флин встает. Он толкает меня с явным намерением выставить из комнаты, и ему это удается. Когда прямо перед моим носом захлопывается дверь, моим первым желанием становится открыть ее и сказать ему все, что я о нем думаю, но, поразмыслив немного, я решаю оставить все, как есть. Я дала ему пищу для размышлений. Теперь нужно подождать, пока он попросит у меня помощи. Звонит мой мобильный. Это Эрик.
Обрадовавшись, я больше часа разговариваю с ним. Он расспрашивает меня о том, как прошел мой день, я интересуюсь, как его дела, а оставшееся время мы посвящаем тому, что говорим друг другу прекрасные и жаркие слова любви. Я обожаю его. Я его люблю. Я скучаю по нему. Перед тем как повесить трубку, он говорит, что снова позвонит мне, когда приедет в отель. Отлично!
Мне скучно, я не знаю, чем заняться, и поэтому направляюсь в комнату, которую Эрик отдал в мое распоряжение, захожу и начинаю разбирать свои коробки с музыкальными дисками. Наткнувшись на диск Малу, с которым у меня связано так много прекрасных воспоминаний, я решаю поставить его в свой маленький музыкальный центр.
Sé que faltaron razones..., sé que sobraron motivos.
Contigo porque me matas... y ahora sin ti ya no vivo.
Tú dices blanco..., yo digo negro.
Tú dices voy..., yo digo vengo
Подпевая этой песне, без которой невозможно представить наших с Эриком отношений, я продолжаю разбирать вещи из коробок. Я с нежностью гляжу на свои книги и начинаю расставлять их на этажерке, купленной специально для них.
Внезапно дверь в комнату распахивается настежь, на пороге появляется разозленный Флин и заявляет:
– Выключи музыку. Она мне мешает.
Я удивленно смотрю на него.
– Мешает?
– Да.
Я вздыхаю. Музыка не может мешать. Она для этого не настолько громкая, но, решив не идти на конфликт, я поднимаюсь и делаю звук немного тише. Я возвращаюсь к полкам и беру книги, которые оставила на полу. Краем глаза я наблюдаю за тем, как этот сопляк направляется к музыкальному центру, ударом руки выключает его и уходит.
«Сукин ты сын. Ты сам напросился», – думаю я про себя.
Положив книги на стол, я подхожу к музыкальному центру и опять включаю музыку. В этот момент мальчик, который уже почти вышел за дверь, замирает, и, глядя на меня так, как будто ему хочется меня убить, орет:
– Почему ты никак не уберешься отсюда?!
– Что?!
– Проваливай и перестань всем мешать.
Я стою, прикусив язык. О, да! Уж лучше так, чем позволить моей бешеной натуре выйти наружу, а иначе этот маленький ворчун узнает, как обижать испанку. Он с хмурым видом подходит к музыкальному центру. Выключает музыку, достает диск, не говоря ни слова, идет к французскому окну, открывает его и выбрасывает диск на улицу.
О, боже, мой диск Малу!
Я его убью, убью, убьюууууууууу!
Ни на секунду не задумавшись, я выхожу наружу искать его. Я, как ребенка, поднимаю его с земли и очищаю от снега краем своей футболки, вспоминая в уме недобрым словом всех родственников этого маленького идиота. И тут, поворачиваясь обратно, я слышу щелчок закрывающейся двери.
Закрыв глаза, я шепчу:
– Боже, пожалуйста, дай мне терпения!
На улице холодно. Очень холодно. И я снаружи дергаю за ручку.
– Флин, открой немедленно, пожалуйста.
Маленький дьявол смотрит на меня и злобно улыбается. Он поворачивается и, сбросив книги, которые я уже поставила на этажерку, и, растоптав несколько дисков, выходит из комнаты. Ну, погоди, ты у меня попляшешь! Я пытаюсь открыть дверь, но она заперта изнутри.
– Черт!
Мне очень хочется придушить мальчишку, пока я иду к следующей стеклянной двери, а мои ноги утопают в снегу. Боже, как холодно! Я подхожу к окнам комнаты, где Флин делает уроки и вижу, как он в нее заходит. Я стучу по стеклу со словами:
– Флин, пожалуйста, открой дверь.
Он даже на меня не смотрит. Он проходит мимо!
Я дрожу. На улице кошмарно холодно, и я пытаюсь убедить его открыть мне дверь. Но безуспешно. Он не обращает на меня никакого внимания, и десять минут спустя, когда мои зубы начинают отбивать чечетку, влажные волосы заледенели и торчат, как палки, а под носом свисает сосулька, я ору, как сумасшедшая, колотя кулаками в дверь.
– Флин, сукин ты сын! Открой эту чертову дверь!
Мальчик, наконец, поворачивается ко мне лицом. Думаю, он ему стало меня жалко. Он встает, подходит к двери и… вжик… закрывает шторы. Я с раскрытым от удивления ртом продолжаю стучать, по-испански повторяя ему все, что я о нем думаю. Абсолютно все.
Пошел снег. Я стою на улице, одетая лишь в жалкую тоненькую домашнюю хлопчатобумажную одежду для дома и теннисные туфли. Мне холодно. Ужасно холодно. Стараясь согреться, я тру руки, и думаю, что делать дальше. Я бегу к двери на кухню. Она закрыта. Я вспоминаю, что Симоны и Норберта нет дома. Я пытаюсь зайти в дверь, ведущую в гостиную. Она тоже закрыта. Главный вход. Закрыт. Дверь в кабинет Эрика. Закрыта. Окно в ванной комнате. Закрыто.
Я дрожу. Я скоро превращусь в ледышку. Из-за того, что мои влажные волосы промерзли до самых корней, я начинаю чихать. Так можно заработать воспаление легких. Я возвращаюсь туда, где за шторами сидит Флин. Мне хочется его убить. Подняв голову вверх, я вижу балкон. Не подумав об опасности, я встаю на приступок, чтобы дотянуться до него, но я так продрогла, а приступок такой скользкий, что я падаю прямиком на землю. Поднявшись, я повторяю все заново. Но, не успев зацепиться за балкон, черт… мои туфли соскальзывают, и я опять падаю на землю, перед этим ударившись лицом об стену. Удар был ужасным, и у меня жутко болит подбородок.
Распластавшись на снегу, я едва дышу от боли, но встаю и с лицом, покрытым льдинками, кричу:
– Открой эту проклятую дверь! Я замерзла.
Флин раздвигает занавески. Он сам на себя не похож. Мальчик что-то говорит, но я его не слышу. И тогда он открывает дверь и кричит:
– У тебя кровь!
– Где?
Но можно уже не отвечать. Посмотрев себе под ноги, я вижу, что снег там окрасился в красный цвет. Серая футболка стала красной, и, дотронувшись до подбородка, я нащупываю рану, а мои руки наполняются кровью. Флин испуганно глядит на меня. Он не знает, что делать, и я говорю, заходя в его комнату:
– Дай мне полотенце или какую-нибудь салфетку. Быстро!
Он выбегает и возвращается с полотенцем, но пол уже весь в крови. Я прикладываю ткань к подбородку и стараюсь успокоиться. Во рту чувствуется металлический привкус крови. В добавок ко всему, я прикусила губу. Я одна с Флином. Симоны и Норберта нет дома, и мне срочно нужно в больницу. Я решительно смотрю на Флина, который все еще растерян, и спрашиваю у него:
– Ты знаешь, где ближайшая больница?
Он кивает головой.
– Поехали, надевай пальто и шапку.
Он беспрекословно следует за мной. Мы вместе подходим к двери и берем наши пальто. Капли крови падают на пол, но мне некогда их вытирать. Я убираю полотенце от подбородка, чтобы надеть пальто, и из раны начинает струйкой литься кровь. Мне страшно, и Флину тоже. Я прикладываю полотенце обратно и, промокнув воду и кровь, прошу:
– Ты мне поможешь?
Он быстро выполняет мою просьбу. Одевшись, мы заходим в гараж, садимся в «Мицубиси», и когда двери гаража открываются, Флин берет полотенце и держит его у моего подбородка всю дорогу, чтобы я могла вести машину, а он еще и умудряется показывать дорогу до больницы. У меня дрожат руки и колени, но за рулем я стараюсь успокоиться.
Больница находится совсем недалеко. Когда мы приезжаем, и там видят, в каком я состоянии, меня тут же ведут на осмотр. Флин от меня не отходит. Он говорит одному из докторов, что его тетя Марта Груер, и просит, чтобы позвонили ей домой и рассказали, что здесь происходит. Удивительно, с какой уверенностью этот мальчик отдает приказы, но мне так больно, что мне все равно, что он там говорит. Пусть вызывает хоть Микки-Мауса.
Нас проводят в другую комнату. Осмотрев рану, врач объясняет, что губа пройдет сама, я подбородок придется зашивать. Это меня пугает. Мне хочется плакать. Я боюсь швов. Однажды, когда я была маленькой, мне наложили пять стежков на колено, и я это стало одним из самых болезненный воспоминаний моего детства. Я смотрю на Флина. Он бледен, как мел. Он тоже ужасно боится. Я понимаю, что не плачу сейчас только потому, что такой взрослой женщине стыдно плакать. Но когда мы делают обезболивающий укол в подбородок, непроизвольно одна слезинка стекает из моих глаз. И ее замечает Флин.
Он тут же встает со скамейки, на которой сидел, берет меня за руку и сжимает ее. Врач приказывает ему сесть, но он отказывается. Наконец, я слышу, как доктор говорит:
– Как ты похож на своего дядю.
Это меня удивляет. Или нет?
– Как тебя зовут? – спрашивает врач.
– Джудит Флорес.
– Испанка?
О, боже, только бы он не начал с этими «оле! паэлья! торро! кастаньеты!» Я не хочу больше это слышать. Но, когда я киваю, мужчина произносит:
– Оле, торро!
Я замираю без движения, а иначе могу хорошенько ему врезать. Чертовы иностранцы. У меня болит голова, рот, подбородок, а тут еще этот идиот со своим «Оле! Торро!». Я закрываю глаза, чтобы его не видеть и слышу, как Флин ему объясняет:
– Это невеста моего дяди Эрика.
От удивления я открываю глаза. Наконец-то, он это признал.
– Хорошо, Джудит, я сейчас наложу тебе швы, – рассказывает врач. – Не волнуйся, со временем они не будут заметны. Но боюсь, что завтра у тебя на лице появится большой синяк и будет держаться несколько дней. Ты сильно ударилась. Уже начался отек.
– Давайте.
Я неосознанно сжимаю тоненькую ручонку Флина. Он передает мне свою энергию, и я успокаиваюсь. Закончив накладывать огромную повязку на мой подбородок, врач наносит мне на губу мазь и сообщает, что через неделю я должна прийти на осмотр. Я киваю головой. А когда интересуюсь, как мне оплатить прием, мне отвечают, что этим займется Марта.
Так как у меня нет большого желания разговаривать, а еще и болит лицо, я не спорю. Я беру справку, которую мне отдал врач, и на выходе сталкиваюсь прямо с взволнованной Мартой.
– Боже мой! Джудит, что случилось? – в ужасе спрашивает она, заметив мой синяк.
Не желая вдаваться в подробности, я перевожу взгляд на Флина, который так и не выпустил мою руку, и тихо говорю:
– Я бежала по снегу, поскользнулась, упала и нечаянно ударилась подбородком.
– Оставь свою машину здесь, – настойчиво произносит Марта. – Потом за ней приедет Норберт. Пойдемте, я отвезу вас на своей.
Мне нужно закрыть глаза и забыть о боли, которая мучает меня. По дороге домой начинает идти дождь, а когда мы подъезжаем к особняку, он превращается в настоящий ливень. У входа нас ждут испуганные Симона и Норберт. Вернувшись из магазина и увидев на полу кровь, они вообразили все остальное. Я их успокаиваю, и при виде меня и ребенка они облегченно вздыхают, хотя мой вид нагоняет на них страху. Флин от меня не отходит, как приклеенный. Это мне нравится, хотя одновременно и раздражает. Потому что все это произошло по его вине.
У меня дико болит голова. Она меня просто убивает, и я решаю идти спать. Я принимаю лекарства, выписанные врачом, снимаю испачканную кровью одежду и засыпаю. Марта предупредила, что на случай, если мне что-то понадобиться, она будет ночевать в комнате для гостей. На рассвете меня будят раскаты грома. Мучаясь от боли, я поворачиваюсь на бок и провожу рукой по пустому месту рядом с собой, месту, где спит Эрик. Я скучаю по нему. Мне хочется, чтобы он вернулся. Я снова закрываю глаза, расслабляюсь, и тут снова гремит гром. Я открываю глаза. Флин!
Я встаю с постели и направляюсь в его спальню. У меня все болит, меня шатает из стороны в сторону. Когда я захожу, то вижу, что у него включен ночник, и он не спит, сидит на кровати и дрожит. Его лицо искажено страхом. Я подхожу к нему и спрашиваю:
– Флин, можно мне переночевать у тебя?
Мальчик изумленно смотрит на меня. Наверное, у меня на голове волосы торчат в разные стороны.
– Флин, – настойчиво повторяю я. – Я боюсь грома.
У него хватает сил только взглядом показать, что он согласен, и я ложусь в его кровать. Он кладет между нами подушку, как всегда отмечая границы. Я улыбаюсь. Когда он залезает обратно под одеяло, я шепчу:
– Закрой глаза и подумай о чем-нибудь хорошем. Ты и не успеешь заметить, как уснешь и не услышишь никакой грозы.
Еще какое-то время мы лежим в молчании, пока снаружи яростно бушует буря. Снова звучат раскаты грома, и Флин подпрыгивает на кровати. В этот момент я убираю подушку между нами, крепко беру его за руку и притягиваю к себе. Он замерз, напуган и весь дрожит. Когда я прижимаю его, он не протестует, более того, я замечаю, что он сам старается придвинуться поближе. Ласково и осторожно, чтобы он случайно не задел мой подбородок, я целую его в макушку.
