Текст книги "Проси, что хочешь: сейчас и всегда (ЛП)"
Автор книги: Меган Максвелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)
Глава 3
Приходит пятница и… Конец света так и не наступил! Майя со своими предсказаниями промахнулись.
В субботу утром я просыпаюсь и сразу же встаю с постели. Я очень устала после вечерней смены в баре, но тут уж ничего не поделаешь. Я выглядываю в окно.
Дождя нет. Это хорошо.
Меня слишком сильно тревожит присутствие где-то поблизости Эрика, как и то, что ему, при желании, ничего не стоит увидеться со мной. Дома я никому об этом не рассказываю, не хочу их расстраивать. Поэтому когда Лусена и Бичаррон приезжают с прицепом, и папа с Хесусом устанавливают на него мой мотоцикл, я искренне стараюсь изобразить веселье.
– Поехали, смугляночка! – кричит отец – Все уже готово.
Мы с сестрой и племянницей выходим из дома, прихватив с собой спортивную сумку, в которой у меня сложен гоночный комбинезон. Подойдя к машине, я замечаю Фернандо и очень этому радуюсь.
– Ты тоже едешь? – спрашиваю я.
Он приветливо кивает мне головой:
– А когда я пропустил хотя бы одну твою гонку?
Мы рассаживаемся по двум машинам. Отец, племянница, Бичаррон и Лусена едут в одной, сестра, Хесус, Фернандо и я – в другой.
По приезде в Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария мы сразу же направляемся к месту проведения гонки. Там уже полно народа всех возрастов. Папа становится в очередь, чтобы подтвердить предварительную регистрацию и получить для меня номер участника на спину. Он возвращается оттуда счастливым.
– Твой номер – 87, смугляночка.
Я киваю ему и начинаю глазами искать Фриду, но не нахожу, слишком уж много людей вокруг.
Я проверяю мобильник – ни одного сообщения.
Вместе с сестрой мы идем к импровизированным раздевалкам, которые организаторы предоставили для участников. Там я снимаю джинсы и надеваю кожаный красно-белый комбинезон. Сестра закрепляет мне на ногах наколенники.
– Джудит, когда-нибудь тебе придется сказать папе, что пора заканчивать с гонками, – говорит она. – Ты не можешь всю жизнь скакать по кочкам на мотоцикле.
– А почему нет, если мне это нравится?
Ракель улыбается и целует меня.
– Ты права. В глубине души я восхищаюсь той мужественной воительницей, которая есть в тебе.
– Ты только что назвала меня мужественной.
– Нет, булочка. Я имела в виду твою внутреннюю силу, и мне очень бы хотелось тоже ею обладать.
– У тебя она есть, Ракель… – говорю я, ласково ей улыбаясь. – Я еще помню, как ты сама участвовала в гонках.
Сестра закатывает глаза.
– Всего два раза, – уточняет она. – И то, только чтобы порадовать папу.
В самую точку. Она права. Хотя мы обе росли в одной семье, в одной среде, папа одинаково нами занимался, во многом мы разные. Это касается, например, мотогонок. Мотокросс всегда был моей жизнью, она же его просто терпела.
Когда я, уже в комбинезоне, выхожу из раздевалки, то направляюсь туда, где ждет меня отец и те люди, которых можно назвать моей командой. Лус счастлива и, завидев меня, начинает прыгать от радости. Конечно, для нее я – супертетя! Я фотографируюсь с ней и со всеми остальными и улыбаюсь. Впервые за несколько дней моя улыбка получается искренней, открытой и умиротворенной. Я делаю то, что мне нравится, и это написано у меня на лице.
Мимо проходит торговец прохладительными напитками, и отец покупает мне кока-колу. Я с довольным видом делаю глоток, когда сестра вдруг восклицает:
– Ой, Джудит!
– Что?
– По-моему, к тебе кто-то клеится.
Я насмешливо смотрю на нее, и тогда она с заговорщицким видом приближается ко мне и шепчет:
– Гонщик с номером 66 справа от тебя не сводит с тебя глаз. И все бы ничего, но он такой красавчик, что прямо слюнки текут.
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, кто же это, и улыбаюсь, узнав Давида Гепардо. Он подмигивает мне, и мы идем навстречу друг другу. Мы знакомы тысячу лет. Сам он из деревеньки Эстрейя-дель-Маркес, что в окрестностях Хереса. Мы оба страстные любители мотокросса и часто встречались на одних и тех же соревнованиях. Мы немного болтаем. Давид, как всегда, любезен со мной. Он просто прелесть. Я беру то, что он мне протягивает, прощаюсь с ним и возвращаюсь к сестре.
– Что это у тебя в руке?
– Ракель, ты слишком любопытна, – упрекаю я ее.
Но, поняв, что она так просто не отстанет, отвечаю:
– Его номер телефона, довольна?
Сестра сначала было закрывает рот, но потом продолжает, как ни в чем не бывало:
– Ой, булочка! Если бы можно было родиться заново, я попросила бы родиться тобой.
Я не могу не рассмеяться и в этот самый момент слышу:
– Джудит!
Я оборачиваюсь и встречаюсь Фридой, которая, улыбаясь, бежит ко мне с раскрытыми объятиями. Я радостно обнимаю ее в ответ, когда замечаю, что за ней идут Андрес и Эрик.
– Конец света не наступил, – шепчет Фрида.
– Я же тебе говорила, – весело отвечаю я.
О Бооооооже! Эрик приехал!
Желудок у меня сжимается, а вся уверенность в себе куда-то испаряется. Ну почему я становлюсь такой идиоткой? Наверное, любовь делает нас ранимыми? Скорее всего. В моем случае, это действительно так.
Я знаю, чего стоило Эрику появиться на подобном мероприятии. Это боль и напряжение. Тем не менее, я решаю не обращать на него внимания. Расцеловавшись с Фридой, я ласково приветствую Андреса и маленького Глена, сидящего у него на руках, а когда очередь доходит до Эрика, то старательно выговариваю, даже не посмотрев на него:
– Добрый день, сеньор Циммерман!
– Привет, Джуд!
Его голос меня волнует. Его присутствие меня тревожит. Все в нем меня тревожит!
Но все же я нахожу в себе силы, которые обычно прячу где-то глубоко внутри специально для таких случаев, поворачиваю голову и говорю своей смутившейся сестре:
– Ракель, позволь представить тебе. Это Фрида, Андрес и малыш Глен, а это сеньор Циммерман.
Надо видеть в этот момент лицо сестры, да и всех остальных тоже. Это просто песня. Холодность, с которой я обратилась к Эрику, заставляет всех, кроме него, чувствовать себя неловко. Он продолжает смотреть на меня своим обычным недовольным выражением лица.
В этот момент появляется Фернандо.
– Джудит, ты участвуешь в следующем заезде, – предупреждает он.
Тут он замечает Эрика и замирает. Кивком головы они приветствуют друг друга, а я обращаюсь к Фриде.
– Я должна вас оставить. Меня зовут на старт. Фрида, я выступаю под номером 87. Пожелай мне удачи.
Когда я поворачиваюсь, Давид Гепардо, гонщик, с которым я перед этим разговаривала, подходит ко мне и мы, сжав одну руку в кулак, сталкиваемся костяшками пальцев. Так он желает мне удачи! Я улыбаюсь и ухожу в сопровождении Ракели и Фернандо. Когда мы отходим достаточно далеко, я обращаюсь к сестре, передавая ей листок бумаги, который держу в руках:
– Занеси номер телефона Давида в мою телефонную книгу, ладно?
Моя сестра улыбается, берет бумажку и восклицает:
– Боже мой, булочка! Эрик приехал!
Нелепо внутренне радуясь этому факту, я надеваю на себя сердитое выражение лица и иронизирую:
– О да! Какое счастье!
Но моя сестра – неисправимый романтик.
– Джудит, ради всего святого! Он здесь ради тебя, ни ради меня, ни ради кого-либо еще. Разве ты этого не видишь? Этот шикарный мужчина с ума по тебе сходит.
Я чувствую желание ее придушить.
– Ни слова больше, Ракель! Я не хочу об этом говорить.
Но моя сестра, как всегда, верна себе.
– Конечно, – настаивает она, – то, как ты обращаешься к нему по фамилии, имеет свою прелесть…
– Ракель, замолчи!
Но, как обычно, ее не так-то легко сбить с намеченного курса.
– Да, когда папа узнает!
Папа? Я на секунду замираю, затем смотрю на нее и объясняю:
– Ни слова папе о том, что Эрик здесь. Ракель, ты насмотрелась мексиканских сериалов и телешоу для домохозяек и совсем потеряла связь с реальностью. И прежде чем ты продолжишь свою пустую болтовню, напоминаю, что мне не зачем встречаться с сеньором Циммерманом. Что из этого тебе не понятно?
Фернандо, который все еще находится рядом с нами, пытается восстановить мир:
– Пойдемте, девочки! Не спорьте, оно того не стоит.
– Как это не стоит! – возмущается сестра. – Эрик…
– Ракель… – протестую я.
Фернандо, которого всегда веселят наши стычки, смотрит на меня и говорит:
– Пойдем, Джудит! Перестань себя так вести. Тебе стоит послушать сестру и…
Уже больше не в состоянии ни секунды выносить этих двоих, я мрачно смотрю на своего друга и кричу, как одержимая:
– Почему бы тебе не заткнуть пасть?! Уверяю, тебе так больше идет.
Фернандо с моей сестрой обмениваются взглядами и смеются. Они, что совсем с ума сошли?
Мы подходим туда, где стоит святая троица – мой отец, Бичаррон и Лусена. Я надеваю шлем, защитные очки и внимательно слушаю отца, который дает мне последние наставления касательно гонки. После я сажусь на мотоцикл, еду к выезду в зону ожидания и там вместе с другими участниками жду, когда нас пригласят на старт.
Спрятавшись за очками, я смотрю туда, где находится Эрик. Я просто не могу заставить себя не смотреть. К тому же, он такой высокий, что его невозможно не заметить. В низко посаженных джинсах и черном свитере он выглядит великолепно.
– Как же он прекрасен!
Он относится к той категории мужчин, что и в глубокой старости выглядят впечатляюще. Эрик разговаривает с Андресом и Фридой, но я его хорошо знаю, лицо выдает его, он сильно напряжен. Я знаю, что за своими зеркальными «Авиаторами»[4], он ищет меня взглядом. Это заставляет мое сердце биться чаще. Но я маленького роста, и ему не удается обнаружить меня среди других почти одинаково одетых гонщиков, что дает мне определенное преимущество. Я могу спокойно наблюдать за ним и наслаждаться тем, что вижу.
Въезд на трассу открывается, и судьи расставляют нас по местам вдоль стартовой решетки. Они напоминают нам правила соревнований: сегодня состоится несколько заездов, в каждом заезде участвует по девять человек, мужчины и женщины участвуют наравне, в следующий тур проходят четыре человека, приехавших первыми.
Со своей позиции я слышу, как меня зовет племянница, и киваю ей в ответ. Она смеется и хлопает в ладоши. Какая же моя Лус красавица! Но потом взгляд возвращается к Эрику.
Он не шевелится.
Даже почти не дышит.
Но он все еще здесь и собирается посмотреть гонку, несмотря на боль, которую, я знаю, это ему причиняет.
Я снова концентрируюсь на своей задаче. Я должна оказаться среди четырех первых гонщиков, если собираюсь участвовать в следующих заездах. Поэтому я выбрасываю все ненужные мысли из головы и завожу мотор. Я сосредотачиваюсь на гонке и забываю обо всем остальном. Я должна это сделать.
Мгновения перед стартом всегда поднимают мне адреналин в крови. От ревущего грохота моторов я вся покрываюсь мурашками, и когда судья опускает флаг, жму ручку акселератора и срываюсь с места. Я сразу занимаю хорошую позицию и, как и предупреждал меня отец, с осторожностью прохожу первый поворот, на котором слишком много неровностей. Прыжок, поворот, круто! Заехав в глубокую яму, я вижу, как один гонщик справа от меня теряет управление и падает, и наслаждаюсь, обгоняя его. Какой удар он получил! Я разгоняюсь, разгоняюсь, разгоняюсь и снова прыгаю. Крутой вираж, газ, снова вираж, еще три поворота, и я заканчиваю трассу, пока другие гонщики в это время еще продолжают падать. По итогам заезда я вхожу в первую четверку.
Хорошо!
Я выхожу в следующий круг.
Отец, счастливее того слона, когда я выхожу с трассы, радостно обнимает меня. Пока я снимаю забрызганные грязью очки, все поздравляют меня. Племянница настолько взволнована, что прыгает без остановки. Тетя – ее героиня, и я довольна, что порадовала ее.
Давид Гепардо участвует в следующем заезде. Когда он проходит мимо меня, я еще раз подставляю ему для приветствия кулак костяшками вперед. В этот момент появляется довольная жизнью Фрида и кричит:
– Мои поздравления! О боже, Джудит, это было впечатляюще!
Я улыбаюсь и отпиваю глоток кока-колы. Я хочу пить. Я смотрю Фриде через плечо и не вижу, чтобы Эрик торопился меня поздравить. Я обнаруживаю его, ведущим беседу с Андресом всего в нескольких метрах от себя, с Гленом на руках.
– Ты не собираешься его поприветствовать? – спрашивает Фрида.
– Я его уже поприветствовала.
Она улыбается и подходит еще ближе ко мне.
– То, как ты назвала его «сеньор Циммерман», конечно, имеет свою привлекательность, – шепчет она, – но, серьезно, ты что не собираешься даже подойти к нему?
– Нет.
– Уверяю тебя, прийти сюда стоило ему немалых усилий. И ты знаешь, что я имею в виду.
– Я знаю, – отвечаю я, – но, он мог бы и не приезжать.
– Ну же, Джудит! – настаивает Фрида.
Мы еще немного спорим, но, как говорит отец, я упрямее ослицы, и не собираюсь приближаться к Эрику. Он этого не заслуживает. Он сам мне сказал, что между нами все кончено, и я вернула ему кольцо. Все, конец.
Проходит утро, я постепенно продвигаюсь вверх по турнирной сетке и дохожу до финала. Эрик все еще здесь, и я замечаю, что он разговаривает с моим отцом. Оба они сосредоточены на разговоре, и в данный момент папа улыбается и по-приятельски хлопает его по плечу. О чем это они болтают?
– У тебя сейчас такое лицо, как будто тебе срочно нужна кока-кола. Я угадал?
Я поворачиваюсь и вижу Давида Гепадо, протягивающего мне банку колы.
Я ее беру, и в ожидании финального заезда, мы с ним сидим и пьем прохладительные напитки. Эрик, находящийся поблизости, снимает очки. Он хочет, чтобы я знала, что он наблюдает за мной, чтобы я почувствовала его гнев. Но я это знаю вне зависимости от наличия очков. В конце концов, я отворачиваюсь, но продолжаю ощущать его взгляд у себя на спине. Я чувствую себя не в своей тарелке, но, в тоже время, все происходящее между нами меня возбуждает.
Мы с Давидом еще довольно долго разговариваем, смеемся и наблюдаем за гонщиками из последнего раунда классификации. Мои волосы развеваются на ветру, и тогда Давид берет одну прядь и заправляет мне ее за ухо.
Как вам такое, сеньор Циммерман! Получите и распишитесь!
Я даже смотреть на него не хочу.
Но, в конце концов, жажда отмщения, живущая во мне, заставляет меня обернуться. И действительно, его лицо теперь уже выражает не раздражение, а безудержный гнев.
Ну как же, он пришел, и вот, смотрите, что получил!
Нас предупреждают, что через пять минут начнется финальная гонка. Решающая. Мы с Давидом поднимаемся, опять сталкиваясь костяшками кулаков, желаем друг другу удачи, и идем каждый к своему мотоциклу и своей группе поддержки. Отец вручает мне каску и очки, и, подойдя ко мне поближе, интересуется:
– Ты что, пытаешься вызвать ревность у своего жениха с помощью Давида Гепардо?
– Папа, у меня нет жениха, – настаиваю я.
Отец смеется, и прежде, чем он успевает что-либо сказать, я добавляю:
– Если ты имеешь в виду того, о ком я думаю, то, я тебе уже сказала, мы расстались. Все кончено!
Папа, добрая душа, вздыхает:
– Полагаю, что Эрик так не думает. Он не позволит вашим отношениям так закончиться.
– Мне все равно, папа.
– Ага! Ты такая же упрямица, как твоя мать. Такая же!
– Ну, я рада, – расстроенно отвечаю я.
Папа качает головой, вздыхает и тут вдруг мне весело заявляет:
– Тише, тише, смугляночка! Мужчинам нравятся сложные женщины, а ты, жизнь моя, именно такая. Такова уж твоя натура, котенок, доводить мужчин до безумия, – смеется он. – Я не позволил сбежать твоей матери, а Эрик не позволит сбежать тебе. Вы оба такие замечательные и интересные люди.
С яростью я нахлобучиваю шлем и надеваю очки. Я не хочу разговаривать. Я завожу мотор и подъезжаю на мотоцикле к стартовой решетке. Как и в прошлые заезды, здесь я сразу же сосредотачиваюсь, и в ожидании старта периодически завожу мотор. Разница только в том, что сейчас я обижена, очень обижена, и это сводит меня с ума. Мой отец, который знает меня лучше, чем кто-либо другой на свете, знаками показывает мне со своего места, чтобы я сбавила обороты и расслабилась.
Гонка начинается, и я понимаю, что мне нужно с самого начала занять выгодную позицию, если я хочу достигнуть намеченной цели.
Мне это удается, и я несусь так, будто продала душу дьяволу. Я сильнее рискую и еще больше наслаждаюсь адреналином, которым пропитан воздух вокруг. Прыжок, крутой поворот! Краем глаза, я замечаю, что Давид и еще один мотоциклист обходят меня справа. Я прибавляю газ. Мне удается оставить позади одного из них, но Давид Гепардо – слишком хороший гонщик, и прежде, чем мы достигаем более ухабистого участка трассы, он разгоняется и прыгает через ямы. Мне же остается только терять здесь драгоценные секунды, пробираясь по этим ямам и чуть не падая на ухабах. Но нет, я не падаю. Я стискиваю зубы, мне удается не потерять контроль над мотоциклом, и я ускоряюсь. Мне не нравится терять ни одной позиции.
Я еще сильнее жму на педаль акселератора и застаю Давида врасплох. Обхожу его, он опять меня обгоняет. Мы резко поворачиваем, и тут нас обоих обходит третий гонщик.
За ним!
Я выжимаю двигатель на полную мощность, мне удается догнать, а затем и перегнать его. В этот момент появляется Давид. Прыгая, он рискует, но ему удается обойти меня слева. Я ускоряюсь, он наращивает скорость, быстрее, быстрее, быстрее…
Когда я пересекаю финишную черту и судья опускает клетчатый флаг, я поднимаю руку.
Вторая!
Давид – первый.
Мы делаем круг почета и приветствуем всех присутствующих. Мы улыбаемся, видя счастливые улыбки и получая поздравления и аплодисменты. Когда мы останавливаемся, Давид подходит ко мне и обнимает. Он доволен, я тоже. Мы снимаем шлемы, очки и люди еще сильнее нам аплодируют.
Я знаю, что моя близость к Давиду Эрику совсем не понравится. Я это знаю. Но мне это необходимо, и неосознанно я хочу его спровоцировать. Я – хозяйка своей жизни. Я хозяйка своих поступков, и ни ему, ни кому-либо еще не удастся навязать мне свою волю.
Отец и все остальные выходят на поле, чтобы поздравить нас. Меня обнимает сестра, зять, Фернандо, племянница, Фрида. Все кричат мне: «Чемпионка!», как будто я выиграла чемпионат мира. Эрик даже не приближается. Он остается на втором плане. Я понимаю, что он ждет, что я, как и всегда, сама подойду к нему. Но, нет. Не в этом случае. Как поется в одной песне: «мы противоположные полюса»[5]. И если он упорный, то я хочу, чтобы он понял раз и навсегда, что я упорнее.
Когда на подиуме озвучивают сумму, которую собрали на подарки детям, я потрясена.
Это целая куча денег!
Инстинктивно я понимаю, что большую часть этих денег пожертвовал Эрик. Я просто это знаю. Мне даже не надо, чтобы не об этом рассказывали.
Радуясь услышанной цифре, я улыбаюсь. Все, включая Эрика, аплодируют. Его лицо более расслаблено, и я замечаю гордость в его глазах, когда поднимаю свой кубок. Это волнует меня и заставляет сердце биться быстрее. В другой раз я бы ему подмигнула и сказала бы взглядом, что люблю, но не сейчас. Сейчас, нет.
Когда я спускаюсь с подиума, то фотографируюсь с Давидом и кучей других людей. Полчаса спустя народ постепенно расходится, и гонщики начинают собирать свои вещи. Перед уходом Давид подходит ко мне и напоминает, что останется у себя в деревне до шестого января. Я обещаю ему позвонить, он кивает в знак согласия. Когда я выхожу из раздевалки с комбинезоном в руке, меня крепко хватают за руку, и я оглядываюсь посмотреть, кто это меня тянет. Это Эрик.
В течение нескольких секунд мы смотрим друг на друга.
О боже! О боооооже! Меня сводит с ума его сосредоточенное выражение лица.
Его зрачки расширяются. Взглядом он говорит мне, как сильно я ему нужна, и не получив ответа, притягивает меня к себе. Когда я нахожусь рядом с его губами, он шепчет:
– Я умираю от желания поцеловать тебя.
И больше ничего не говорит.
Он целует меня, и незнакомые люди вокруг нас радостно аплодируют этой пылкой демонстрации чувств. Несколько мгновений я позволяю Эрику исследовать мой рот. Вау! Я безумно наслаждаюсь этим. Когда Эрик отстраняется, то, глядя мне в глаза, хриплым голосом, замечает:
– Это как в гонках, дорогая. Кто не рискует, тот не выигрывает.
Я соглашаюсь. Он прав.
Но, уверенная в собственной правоте, я отвечаю:
– И в самом деле, сеньор Циммерман. Проблема в только том, что вы меня уже потеряли.
Он растерян. Его взгляд немедленно становится твердым.
Оттолкнув его, я выбираюсь из его объятий и иду к машине зятя. Эрик не преследует меня. Я чувствую, что он остолбенел от того, что я только что сказала. Но в то же время я знаю, что он наблюдает за мной.
Глава 4
Когда я вечером возвращаюсь в Херес, мой мобильный звонит без остановки.
Я швыряю его об стену.
Эрик хочет со мной поговорить.
Я выключаю телефон. Тогда он начинает звонить отцу, но я отказываюсь брать трубку.
В воскресенье, когда я встаю, сестра уже расположилась у телевизора и смотрит свой любимый мексиканский телесериал «Я твоя хозяйка». Как можно смотреть эту пошлость!
Когда я захожу на кухню, то замечаю на столе чудесный букет длинных красных роз. Я чертыхаюсь, потому что догадываюсь, кто их прислал.
– Булочка, посмотри, какая прелесть! Это для тебя! – за спиной у меня говорит Ракель.
Даже не спрашивая у нее, от кого они, я беру их и выбрасываю прямо в мусорную корзину. Сестра кричит, как сумасшедшая.
– Что ты делаешь?
– То, что мне хочется.
Она быстро достает цветы из мусора.
– Побойся бога! Выбрасывать такое – настоящее святотатство. Они, должно быть, стоят целое состояние.
– По мне, так они как будто куплены на ближайшем углу, и эффект от них такой же.
Я не хочу смотреть, как сестра заново ставит розы в вазу.
– Ты не собираешься прочитать карточку? – настаивает она.
– Нет, и ты тоже, – отвечаю я, вырывая ее из рук сестры и тоже бросая в мусор.
Внезапно появляются мои зять и папа и смотрят на нас. Сестра преграждает мне путь к розам.
– Вы можете себе представить, что она хочет выбросить это чудо в помойку?
– Я могу, – заверяет отец.
Хесус улыбается и, подойдя к сестре, целует ее в шею.
– По крайней мере, здесь есть ты, чтобы спасти их, голубка.
Я не отвечаю.
Я на них даже не смотрю.
Я не собираюсь стоять здесь и выслушивать эти их «голубка» и «голубок». Они, что, последний ум потеряли?
Я разогреваю себе кофе в микроволновке и, выпив его, слышу звонок в дверь. Я бормочу проклятия и встаю, с намерением убежать, если это Эрик. Заметив мое выражение лица, отец, сам идет открывать. Пару секунд спустя он возвращается один, весьма довольный и кладет что-то на стол.
– Смугляночка, это для тебя.
Все смотрят на меня ожидания, что я открою огромную бело-золотую коробку. В конце концов, я сдаюсь и раскрываю ее. Когда я достаю содержимое, племянница, которая в этот момент входит на кухню, восклицает:
– Да это же целый сладкий футбольный стадион! Клааас!
– Мне кажется, что кое-кто хочет подсластить тебе жизнь, родная, – шутит отец.
Я, открыв рот, смотрю на огромное футбольное поле, воспроизведенное в мельчайших деталях. На нем даже есть трибуны и публика, а на табло написано «Я тебя люблю!» по-немецки «Ich liebe dich».
Мое сердце безумно трепещет.
Я не привыкла к таким вещам и не знаю, что сказать.
Эрик сбивает меня с толку, сводит с ума! Но, в конце концов, я грозно рычу, и сестра быстро перемещается в мою сторону.
– Ты ведь не собираешься его выкинуть, правда? – спрашивает она.
– Вообще-то собираюсь, – отвечаю я.
Племянница встает между нами и предупреждающе поднимает палец.
– Теееетя, ты не можешь его выбросить!
– И почему это? – обиженно спрашиваю я.
– Потому что это очень красивый подарок от дяди, который мы должны съесть, – я улыбаюсь, увидев хитрое выражение ее лица.
Но улыбка резко обрывается, когда я слышу, как она добавляет:
– К тому же, ты должна его простить. Он этого заслуживает. Он очень хороший и этого заслуживает.
– Заслуживает?
Лус согласно кивает головой.
– Когда я поссорилась с Алисией из-за фильма, и она назвала меня глупой, я очень обиделась, помнишь? – вспоминает племянница, и я соглашаюсь.
Девочка продолжает:
– Она попросила у меня прощения, и ты мне тогда сказала, что я должна подумать о том, что для меня важнее – моя обида или лучшая подруга. Сейчас, тетя, я говорю тебе то же самое. Ты настолько обижена, что не простишь дядю Эрика?
Пока я, все еще открыв рот, смотрю на кроху, которая это сказала, в разговор вмешивается отец:
– Смугляночка, мы заложники наших слов.
– Точно, папа, и Эрик тоже, – заявляю я, вспоминая все, что он мне говорил.
Племянница смотрит на меня в ожидании ответа. С невинным выражением лица она хлопает глазами, как маленький медвежонок. Она еще ребенок, и я не должна об этом забывать. Специально для нее, уже едва сдерживаясь, я тихо говорю:
– Лус, если хочешь, можешь съесть все футбольное поле целиком. Я тебе его дарю, хорошо?
– Вау!– хлопает в ладоши малышка.
Все улыбаются, и их улыбки выводят меня из себя. Почему никто меня не понимает?
Они знают, что мы с Эриком расстались, хотя никто, кроме сестры, не знает, что это случилось из-за женщины. Но даже сестре я не рассказала всю правду. Если бы Ракели или кому-нибудь еще стала известна вся подоплека событий, даже представить страшно, что бы с ними произошло.
Я чувствую себя все более подавленно и, чтобы развеяться, иду к своей подруге Росио. Уверена, что уж она-то не будет говорить со мной об Эрике. И я не ошибаюсь.
Я возвращаюсь домой, чтобы поесть. Телефон звонит без остановки, и я его выключаю.
Ну пожаааалуйста, хватит уже!
В десять часов вечера я ухожу в паб. Мне нужно работать. Но когда я уже в дверях здороваюсь с друзьями, то вижу, как мимо нас проезжает темный «БМВ», и узнаю за рулем Эрика. Я прячусь, и он меня не замечает. Судя по направлению, в котором он проехал, он направляется в дом моего отца.
Я чертыхаюсь, чертыхаюсь и чертыхаюсь. Почему он так настойчив?
На смену тревоге ко мне приходит отчаяние, и в этот момент кто-то касается моей спины, я оборачиваюсь и вижу Давида Гепардо. Какой же он красавчик! Я радостно ему улыбаюсь и пытаюсь сосредоточиться на нем. Вместе мы входим в паб. Он приглашает меня выпить, затем я его. Он очень мил и любезен, и по его взгляду и по тому, что он говорит, я понимаю, что ему нужно. Секс! Но нет. Я сегодня не в том настроении и поэтому решаю не замечать знаков, которые он мне посылает, пока я разливаю напитки за барной стойкой.
Двадцать минут спустя я вижу, как в заведение входит Эрик, и мое сердце начинает громко стучать.
Тук-тук, тук-тук.
Он заходит один, смотрит вокруг и быстро находит меня. Эрик решительно подходит ко мне и говорит:
– Джуд, сейчас же пойдем отсюда со мной.
Давид смотрит на него, а затем на меня.
– Ты знаешь этого типа? – спрашивает он.
Я уже собираюсь ответить, когда Эрик меня опережает:
– Это моя женщина. Ты что-то еще хотел узнать?
Его женщина? Да кем он себя возомнил?
Давид удивленно смотрит на меня. Я так же удивленно моргаю глазами и, заканчивая смешивать «Кубу Либре»[6] для рыжего парня справа, отвечаю:
– Я не твоя женщина.
– Да неужели?
– Нет.
Я передаю бокал рыжему, и он мне улыбается. Я улыбаюсь ему в ответ. Как только он расплачивается, я поворачиваюсь к Эрику, который все еще настойчиво ждет, и поясняю:
– Я вовсе не твоя. Все, что было между нами, закончилось, и…
Но Эрик пристально смотрит на меня своими потрясающими голубыми глазищами и не дает мне закончить:
– Джуд, дорогая, перестань говорить глупости, и пойдем уже отсюда.
Меня раздражают его слова, и я рычу в ответ:
– Это ты перестань говорить глупости, курносый. И повторяю – я не твоя женщина, и уж тем более не твоя невеста. Я ни на гран не принадлежу тебе и хочу, чтобы ты оставил меня в покое.
– Джуд…
– Я хочу, чтобы ты забыл обо мне и дал мне уже поработать, – раздраженно продолжаю я. – Я хочу, чтобы ты нашел себе другую женщину, на которую бы срывал свое дурное настроение, и держался бы от меня подальше. Понятно?
Мое лицо становится серьезным, а лицо Эрика остается все так же непроницаемым.
Он все смотрит, смотрит, смотрит на меня…
Он сжимает челюсти, и я понимаю, что в этот момент он сдерживает свои самые примитивные импульсы, те самые, которые сводят меня с ума. Боже, я, все таки, мазохистка! Давид смотрит на нас обоих, но прежде, чем мне удается что-либо сказать, Эрик тихо произносит:
– Хорошо, Джуд. Я сделаю то, о чем ты просишь.
Не сказав больше ни слова, он поворачивается и идет дальше вдоль барной стойки. Чувствуя неловкость, я провожаю его взглядом.
– Кто этот тип? – спрашивает Давид.
Я не отвечаю. Я только и могу, что следить взглядом за Эриком, наблюдая, как бармен на другом конце барной стойки наливает ему виски. Давид настаивает:
– Если это не очень бестактно с моей стороны, ответь все же, кто это?
– Кое-кто из моего прошлого, – отвечаю я, не вдаваясь в подробности.
С головой уйдя в собственные обиды, я пытаюсь забыть о том, что Эрик все еще здесь. Я продолжаю смешивать напитки и улыбаться людям, которые подходят ко мне, чтобы их заказать. Я довольно долго не смотрю на него. Я стараюсь его избегать и сохранить себе тем самым хорошее настроение. Давид очень любезен и постоянно пытается меня рассмешить. Но улыбка застывает у меня на губах, а кровь отливает от лица, когда я, направляясь к стеллажу за понадобившейся мне бутылкой, замечаю Эрика, беседующего с какой-то красоткой. Он не смотрит на меня. Он весь сосредоточен на девушке, и это заводит меня на полную катушку. В плохом смысле.
Матерь божья, как же я ревнууую!
Я беру бутылку и поворачиваюсь. Мне не хочется наблюдать за тем, что он делает, но проклятое любопытство заставляет меня посмотреть в ту сторону еще раз. Знаки, которые подает ему девица, из тех, которыми пользуемся мы, женщины, когда встречаем интересного нам мужчину. Она трогает свои волосы, ушко и улыбается улыбкой, которая как бы приглашает «подойди ко мне… я хочу большего».
Внезапно блондинка проводит пальцем по его щеке. Что это она к нему прикасается? Он улыбается.
Эрик не двигается, и я наблюдаю за тем, как она придвигается к нему все ближе и ближе пока, наконец, не оказывается зажатой у него между ног. Эрик смотрит на нее. Его пылающий взгляд возбуждает меня. Он проводит пальцем по ее шее, и это глубоко возмущает меня: «Да что он такое творит?».
Она улыбается, он опускает взгляд.
Я его убью!
Я знаю, что означает этот опущенный взгляд, да еще и вкупе с кривой усмешкой. Секс!
Мое сердце неистово бьется.
Эрик делает то, о чем я его попросила. Он обратил свое внимание на другую женщину, он развлекается, а я, как идиотка, стою здесь и страдаю по тому, что потеряла. Давайте же, убейте меня!
Пятнадцать минут спустя, я наблюдаю за тем, как он встает, берет девушку за руку и, не глядя на меня, покидает паб.
Я его убьюуууу!
Сердце стучит у меня в груди, как сумасшедшее, и я думаю, что если продолжу так дышать, то заработаю гипервентиляцию легких. Я выхожу из-за барной стойки, направляюсь в уборную и смачиваю водой затылок. Мне начинает покалывать шею. Чертово раздражение! Эрик только что мне продемонстрировал, что не собирается с женщинами ходить вокруг да около, в своей игре он будет беспощаден. Мне нужен воздух, ну, или просто исчезнуть отсюда. Я должна покинуть бар, а иначе я могу устроить техасскую резню бензопилой, но здесь, в Хересе.
