Текст книги "Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы"

Автор книги: Майкл Дэвид-Фокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 40 страниц)

Однако Каменева представляла себе и широкую картину (беспрецедентный масштаб большевистских амбиций): режиссировать грандиозную постановку визитов иностранцев и управлять внешними культурными связями огромной страны (даже если эти амбиции были пока далеки от реализации). У нее был повод похвалиться перед собранием гидов ВОКСа в 1927 году тем, что нигде в мире нет ни одного похожего учреждения (культурная дипломатия в других странах существовала в основном как подразделение в министерствах иностранных дел)^{139}. ВОКС основывался на исторически новых стремлениях партии, государства и ГПУ контролировать потоки передвижения людей и информации через границы СССР. Однако самые необычные аспекты культурной дипломатии заключались не в этом – они произрастали из чрезвычайно интенсивной дидактичности советской политической культуры. Планировалось не просто влиять на иностранцев, а «завоевывать» их и обращать в свою веру, а если это было невозможно, то по крайней мере научить их видеть советскую систему иначе.

Направлять, ранжировать, учить

Около 100 тыс. иностранных путешественников и десятки тысяч проживавших в стране иностранных граждан в межвоенные годы представляли собой разнородную массу по ряду критериев: страна происхождения, профессия, классовая принадлежность, причины поездки и политические взгляды. Пока благосклонный интерес к советскому эксперименту находился в своем зените, политический фактор играл роль даже в случае путешествий политически неангажированных визитеров, каковых было немало. Однако иностранцы, заинтересованные в прославлении советского социализма, не представляли собой туристов в целом^{140}. Другими словами, несмотря на всплеск любви к Стране Советов, советофилия была далека от господства. Что действительно объединяло многих туристов, так это стремление лично оценить масштабы советского эксперимента. Даже если специалисты, обычные туристы или иные путешествующие лица не планировали публиковать – в прессе или в виде книг – отчеты о своих впечатлениях от поездки, сам характер путешествия в царство социализма делал необходимой незамедлительную оценку.

Большевики отчаянно желали не только формировать внешние впечатления, но и привлекать на свою сторону сочувствующих, как, впрочем, и выявлять врагов, и поэтому ставили перед собой задачу самим оценивать иностранцев. Представители Запада внимательно проверялись советской стороной. Масштабы сочувствия интеллектуалов советскому социализму едва ли способствовали ослаблению бдительной подозрительности со стороны интернационального крыла партии-государства; также большевики вряд ли заблуждались насчет наивности иностранцев, которыми якобы было так легко манипулировать. Пожалуй, верно как раз обратное – партия весьма недоверчиво относилась даже к наиболее пылким друзьям советской страны.

Наряду с новыми учреждениями культурной дипломатии в начале 1920-х годов возникла новая советская культура аттестации, нацеленная на анализ и предсказание суждений иностранных визитеров, а также на сбор полезной информации. Советские аналитики должны были найти способы нейтрализации наиболее распространенной критики; они неизбежно столкнулись с проблемой объяснения, а нередко и опровержения притязаний иностранных гостей на превосходство Запада. По этим причинам новорожденная советская система приема иностранцев, изначально нагруженная дополнительными внешними задачами по формированию образа СССР за рубежом, превратилась в поле по обучению заграничных визитеров тому, как следует наблюдать за советскими достижениями, угадывая в них свидетельства светлого будущего, и, наоборот, не замечать мрачной бедности, отсталости и массовых репрессий.

Но, если политические и идеологические оценки были столь важны как для иностранцев, так и для большевиков, почему же последние настойчиво пытались заранее определить культурный уровень своих гостей? В контексте той немалой озабоченности «культурностью», которая присутствовала в большевистском проекте уже в 1920-х годах, становится ясно, что, оценивая (часто грубо и с насмешкой) культурный уровень западных визитеров, советская сторона косвенно демонстрировала высоту своих критериев, которые должны были превосходить стереотипное ассоциирование всего европейского с культурным превосходством.

Данная стратегия мотивировалась также практическими соображениями. Один из первых значимых аналитических материалов по новым методам приема иностранцев, созданный еще в ОБИ в августе 1924 года, показывает, что многие черты, ставшие стандартными в практике ВОКСа, имели место уже тогда. Во-первых, «отчетность» превратилась в важнейшую часть всей операции (при том что за предшествовавшие созданию этого документа двенадцать месяцев были приняты всего 53 иностранца[11]11
  Количество иностранных визитеров, с которыми приходилось работать ВОКСу, росло довольно быстро после основания общества. В 1925 году были приняты лишь 483 иностранца, однако это число выросло до 1200 в 1926 году, а в 1929 и 1930 годах оно увеличилось практически до 1500 зарубежных гостей ежегодно. Большинство приезжих прибывало из США и Германии; например, за 6 месяцев 1929 года 51% гостей по линии ВОКСа прибыл из США и 21% – из Германии. См.: [Каменева – уполномоченному ВОКС в Германии Райвиду. Берлин, 8 января 1927 г.] // ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 1. Д. 76. Л. 3; Отчет о работе ВОКС. 1 июля 1929 г. – 1 марта 1930 г. // ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 215. Л. 35. Однако немало приезжающих американцев являлись неприглашенными «политическими туристами»; Германия же до 1933 г. была для СССР важнейшим партнером с точки зрения посещений страны приглашенными специалистами и экспертами.


[Закрыть]). Во-вторых, гости классифицировались по степени значимости и числу связей с важными людьми и организациями: Каменева лично принимала лишь визитеров с рекомендациями от Межрабпома Мюнценберга или известных служащих ВОКСа. И наконец, режим сопровождения иностранцев, до того пребывавший в зачаточном состоянии, получил развитие в трех направлениях. Первое заключалось в необходимости эффективно отвечать на вопросы иностранцев. Второе – заинтересовать их вопросами, которые были особенно важны для всесторонней демонстрации прогресса в строительстве социализма. Это следовало делать с большой осторожностью, чтобы, как специально подчеркивалось, иностранцы не догадались, что им показывают потемкинские деревни. Третье направление, ставшее визитной карточкой ВОКСа, состояло в гибком выстраивании индивидуального графика визита путем организации встреч с видными персонами советского общества и посещения ряда учреждений и организаций. В любой сфере, от медицины до педагогики и театра, «прежде всего иностранцу указывается в общих чертах отличительная особенность постановки данного вопроса в СССР… Ознакомление иностранцев с интересующими их вопросами делается не механически, [а] путем указания источника, где они могли бы получать ответ». Эта методика неизбежно требовала изначально четкой классификации иностранцев: было крайне важно знать, являлся ли очередной гость малокультурным «дилетантом, ищущим одних впечатлений», или квалифицированным и развитым специалистом – и тогда нужно было обеспечить его контакт с «ответственными» (т.е. высокопоставленными) советскими культурными деятелями и чиновниками. Что самое любопытное – анонимный аналитик ОБИ счел необходимым закончить свои указания величественным заявлением о заведомом революционном превосходстве над всем несоветским:

Опыт… показал следующее: иностранцы, знакомясь с жизнью в СССР, подходят к изучаемому вопросу со свойственной иностранцам узостью взглядов; у них нет той перспективы в изучаемом вопросе, которая была создана революцией^{141}.

Такой перспективой обладали, конечно, только большевики.

После того как с введением в середине 1920-х годов нэпа система хозрасчета окрепла, появилась тенденция к ограничению привилегий, а именно на бесплатное проживание, каковое предоставлялось состоятельным сочувствующим иностранцам; впрочем, бесплатное обслуживание оставалось типичным в случае особо важных гостей. Возникли противоречия между политическими целями при приеме иностранных гостей и экономическими соображениями, что усугублялось неадекватностью советской сферы услуг и неудовлетворительным состоянием зданий, особенно жилого сектора. В результате были наложены ограничения на те заведения, которые не проверялись санитарным контролем или были им забракованы, и это стало еще одной функцией оценки. В ноябре 1923 года заместитель наркома иностранных дел М.М. Литвинов зашел настолько далеко, что намекнул на то, что привилегии для иностранных гостей по бесплатному обслуживанию в условиях нэпа будут издевательством над принципами цивилизованного поведения. Он пояснил, что привычка поддерживать «правительственных гостей» имела своим истоком «донэповский период», когда еще не было «частных лавок», ресторанов и гостиниц, но теперь «гости в СССР, как и [во] всяком цивилизованном государстве, должны сами содержать себя». Однако его директивный тон был вызван тем фактом, что все виды дорогостоящих привилегий по-прежнему распределялись среди важных гостей на основании приглашения или факта прибытия в СССР^{142}.

Оценка культурного уровня иностранцев, а также их политических взглядов, столь присущая едким советским отчетам по работе с ними, служила и практическим целям формирования нужного образа зарубежных гостей.

Гиды, несмотря на значительные различия в их отчетах, создали особый жанр оценивания, который концентрировался на отношении объекта к советской системе и включал обязательное выявление его культурного уровня. Одним из условий было – установить научно-фактологический тон повествования путем детального указания времени, мест посещений и другой базовой информации. Далее стандартный отчет содержал описание важнейших диалогов и совместно проведенных мероприятий, а к концу все выводы обобщались посредством «характеристики», которая также традиционно полагалась каждому члену партии, рабочему или служащему, являясь важнейшим внутренним документом и по содержанию варьируясь от краткого набора биографических сведений до обширных характеристик эпохи партийных чисток. К 1929 году эти три составляющих подобных отчетов были окончательно официально утверждены^{143}. Типичные оценочные характеристики периода конца 1920-х и 1930-х годов содержали такие определения, как: серьезный, умный, любопытный человек; узкий специалист; вроде бы и сочувствующий, но слабо ориентирующийся и в целом не сильно развитый^{144}. Первое из этих определений было употреблено гидом в отношении настроенного просоветски музыковеда Зденека Неедлы (Nejedly) – главы Чехословацкого общества друзей СССР.

Гиды ВОКСа в обязательном порядке должны были знать иностранные языки, поэтому до конца 1920-х годов среди них было много выходцев из бывших привилегированных сословий, что и объясняет, почему гиды чаще всего не являлись членами большевистской партии. Несмотря на это, многие из них занимали просоветскую позицию. Биографические данные, представленные в архивных документах, показывают, что значительное число гидов были евреями. Фактически ВОКС пользовался репутацией учреждения, легко принимавшего на работу евреев, многие из которых стремились использовать этот шанс на ассимиляцию и успешную карьеру в системе партии-государства после 1917 года^{145}. В конце концов, в 1920-х годах даже рядовые сотрудники иностранного отдела ВЧК, реорганизованного Ф. Дзержинским в конце 1920 года и представлявшего собой основной орган международного шпионажа и отслеживания политической ситуации за рубежом для советского руководства, нередко являлись беспартийными лицами непролетарского происхождения, часто работавшими и на другие советские международные или информационные агентства^{146}. В течение 1930-х годов ВОКС также мог похвастаться значительной долей не только евреев, но и женщин среди своего персонала. Многие сотрудники этого учреждения продолжали оставаться рафинированными интеллигентами, что объясняет, почему их отчеты отражали столь тесное переплетение культуры и политики^{147}.

Одним из гидов, дававшим наиболее резкие, но проницательные оценки, был беспартийный еврей, учитель английского языка Александр Львович Трахтеров. Он родился в 1900 году в Донбассе, в семье торговца; служил в воинских частях при ВЧК до 1922 года и никогда не бывал за границей. Можно себе представить характер его общения с Эдвардом Финчем – сенатором от республиканской партии США, уважаемым отцом-основателем города Абердин (штат Вашингтон), человеком, владевшим значительной недвижимостью, железными дорогами и финансовыми активами. Финч прибыл в СССР в сопровождении племянницы и проводил время, осматривая и скупая роскошный дворцовый антиквариат (что делали немногочисленные состоятельные гости). Трахтеров критиковал его за надменность, «тупой неразвитый вкус», «жадность к титулам и гербам» и все остальное, «типичное для своего класса». Итоговая характеристика гласила: «Сенатор Финч – тип американского провинциального финансового туза…, в м-ре Финче прекрасно выявлено интересное сочетание финансовой мощи Америки с внутренней духовной пустотой». Эта формулировка напоминает дореволюционное подчеркивание нехватки «духовности» у Запада, призванное компенсировать превосходство последнего в других сферах. Ко всему прочему, в отчетах советских гидов данный недостаток рассматривался как пример особого буржуазного (а в данном случае еще и специфически неевропейского) бескультурья.

Тем не менее постоянная раздраженность гидов ВОКСа высокомерием западных гостей, идеологическая демонстрация в отчетах недостатков и пороков иностранцев не отменяют психологической проницательности дававшихся им индивидуальных характеристик. В 1928 году Трахтеров набросал следующий портрет американского горного инженера Сиднея Фарнема (Farnham), на взгляд гида, необычайно энергичного, однако представлявшего собой «типическую фигуру американского инженера»:

Совершенно поглощенный техническими деталями своего дела… м-р Фарнем строит свою теорию экономического благосостояния страны по общеамериканскому «стандартному штампу». Основой благосостояния он считает personal efficiency, т.е. индивидуальную производительность труда, которая, по его мнению, должна неизменно стимулироваться личным соревнованием и конкуренцией, базирующимися на частном капитале, а вовсе не на принципах соц. строительства, которые представляются ему очень слабыми стимулами для производительности^{148}.[12]12
  Слова «личная эффективность» (personal efficiency) в документе были написаны на английском языке.


[Закрыть]

Низводя визитеров до образчиков типичных представителей их класса или профессии, Трахтеров испытывал потребность объяснять и критиковать главные слабости их мировоззрения.

Гиды в массовом порядке заносили в свои отчеты малейший намек любого иностранца на недостатки советской системы, включая сферы культуры и повседневности, – отчасти потому, что для них это было формой политической страховки: они должны были показать, что смягчали подобную критику, и пояснить, как именно. Исключения лишь подтверждали правило. Например, когда американский режиссер Герберт Биберман (который в эпоху Дж.Р. Маккарти был брошен в тюрьму в числе «голливудской десятки» и внесен в 1947 году в черный список за отказ отвечать на вопросы Комиссии по антиамериканской деятельности палаты представителей Конгресса) посетил СССР в 1927 году, он проделал целое турне по советским театрам, встречаясь с артистами и режиссерами. Тут он и высказал свой взгляд на то, что советское искусство плаката «стоит не на должной высоте». Гид-переводчик Гальперин (еврей 1905 года рождения, беспартийный студент 2-го Московского университета, тем не менее твердо придерживавшийся нужной политической позиции как член редколлегии журнала «Красный студент») не указал в отчете, при каких обстоятельствах и почему он не возражал на данное безвредное, однако негативное замечание. Это вызвало появление на полях отчета большого вопроса, начертанного синим карандашом ответственного чиновника ВОКСа^{149} (и, скорее всего, дальнейшее расследование). Гораздо чаще гиды прилагали огромные усилия, чтобы показать, как они исправляют «неверные» представления иностранцев. К тому же содержание всех политических разговоров тщательно фиксировалось, как, например, дискуссия одного американского журналиста с Луначарским, который уверял собеседника, что советская цензура вовсе не так жестока, как считается за рубежом, и борется в основном с порнографией^{150}. Когда отец и сын Кениги из Цинциннати отправились вместе с гидом Н. Гейманом на экскурсию в Музей Ленина и на фарфоровый завод в сентябре 1927 года, они поражались не только «большому количеству нищих и беспризорных в Москве», но и речам гида, превозносившего «те меры, которые предпринимает для борьбы с беспризорностью» государство. Характеристики, данные гидами, наводят на мысль, что позитивное выражение политического сочувствия со стороны гостя могло связываться с высокой оценкой уровня его культурности:

Должен отметить чрезвычайно симпатичное отношение м-ра Кенига к Советской России… Вообще м-р Кениг и его отец производят впечатление весьма культурных людей… Вопросы, задаваемые ими, показывают серьезный интерес, проявляемый к [социалистическому] Строительству в СССР^{151}.

Отчеты гидов являлись особой формой надзора за действиями и высказываниями их подопечных. Но также составление этих документов было частью более масштабного проекта по сбору информации и созданию досье на наиболее интересных из иностранных визитеров. Отчеты нумеровались и систематизировались по именам гидов и принимаемых иностранцев, дневники Отдела по приему иностранцев ВОКСа содержали ряд перекрестных ссылок с отчетами гидов. Картотека иностранцев была составлена в алфавитном порядке. В 1929 году данный каталог характеризовался как база данных, включавшая информацию о том, что иностранцы видели в СССР, об их интересах и разговорах и, конечно, характеристики на визитеров^{152}. Как мы увидим далее, основные усилия чиновников и референтов ВОКСа (а также всей системы партии-государства, работавшей с западным общественным мнением) были направлены на отслеживание того, насколько благоприятными или негативными для СССР были публикации путешественников, появлявшиеся после их возвращения домой.

Отчеты ВОКСа преследовали и иные цели. В процессе разговоров с гидами, но чаще с высокопоставленными чиновниками, иностранные гости использовались в качестве источника для получения информации об интересовавших большевиков значимых фигурах. Стандартный пример из практики 1928 года – случай французского интеллектуала и коммуниста Анри Барбюса: последний охарактеризовал Ромена Роллана (в то время пацифиста, постепенно дрейфовавшего к статусу «друга СССР») как человека, «всегда оставляющего позади себя пути отступления», что и было зафиксировано соответствующими службами – наряду с замечаниями Барбюса касательно организации путешествия Роллана в СССР. Также гиды должны были собирать информацию о профессиональной деятельности и деловых переговорах своих подопечных. Например, в 1927 году было составлено детальное описание переговоров американского писателя Синклера Льюиса с Госиздатом, которое подшили к делу и сопроводили комментариями гида об искренности и мотивах иностранца^{153}. Не стоит переоценивать эффективность подобной работы ВОКСа, но вполне вероятно, что сотрудники ВЧК/ГПУ имели доступ к архивам этого общества.

Таким образом, партия-государство следила и собирала информацию об иностранных путешественниках в стиле, вполне соответствовавшем ее усилиям по учету настроений населения собственной страны. Историк литературы Леонид Максименков, имея в виду не только ВОКС, но и возникшие позднее организации, такие как Иностранный отдел Союза писателей, говорит о «процессе сортировки» информации, превратившемся в «тотальный бухгалтерский учет и переучет»^{154}. Это постоянное обновление дел об иностранцах было формой оценки конкретных людей, а не категорий. Можно сказать, что индивидуальный подход к зарубежным гостям в большей степени соответствовал сбору индивидуальной же информации о служащих и политических фигурах внутри СССР, чем масштабному применению методов социальной инженерии, которая «превратила население из сложной массы индивидуумов в систему упрощенных типов»^{155}. Посредством фиксирования сочувственных и критических замечаний и действий иностранцев система сбора информации ВОКСа позволяла партийным чиновникам отслеживать степень дружелюбности того или иного иностранца за тот или иной срок и, отталкиваясь от этого, более выгодно распределять ресурсы для приглашения и приема зарубежных гостей. Система сбора информации, возникшая в 1920-х годах в ВОКСе, служит напоминанием о том, что деятельность службы госбезопасности по сбору и классификации сведений была лишь частью широких усилий режима, в осуществлении которых был задействован целый архипелаг партийно-государственных организаций. Основной целью сбора информации об иностранцах в рамках новой культурной дипломатии было завоевать их симпатии и превратить их в друзей, что соответствует мнению тех историков, которые подчеркивали стремление советского государства идеологически оценивать мировоззрение с целью его трансформации^{156}. С другой стороны, сбор информации об иностранцах также может рассматриваться как форма классификации, выявлявшая враждебность путем фиксирования подозрительных действий и высказываний. Это, в свою очередь, соответствует взглядам тех историков, которые подчеркивают исключительную важность советской системы учета компрометирующей информации для маркирования врагов^{157}. В конце концов, что касается иностранцев, как и в других случаях, наклеивание ярлыков на отдельных личностей и стремление использовать полученную информацию как средство влияния представляются взаимодополняющими функциями советской системы надзора^{158}. Разница между системами, одна из которых была направлена внутрь – на советских граждан, а другая вовне – на иностранных гостей, состояла в том, что отношение к стратегически важным иностранцам характеризовалось гораздо большей снисходительностью к их личному прошлому и идеологическим взглядам, тогда как «бумажные» дела граждан СССР могли легко превратиться в расстрельные задолго до наступления периода катастрофического Большого террора. Как было и во многих других сферах, устремления ВОКСа (и шире – всего ведомственного аппарата по приему иностранцев и формированию общественного мнения за рубежом) серьезно превосходили его возможности. Архивы ВОКСа содержат массу нередко комичных свидетельств о проблемах в связи с плохим владением иностранными языками или слабой политической подкованностью его сотрудников, а также из-за нехватки общего культурного горизонта при работе с иностранцами. Материалы ВОКСа отсылались за границу нерегулярно и достаточно случайно. Эти провалы отдельных служащих осложнялись жалким состоянием технических средств, длительными задержками, исчезающим в пути багажом и т.д., что портило отношения со многими из гостей. Бюрократическая путаница и крайняя неэффективность работы чиновников (общеизвестные черты советской бюрократии) характеризовали и контакты с иностранцами. В 1925 году Л. Красин, работавший тогда в Комиссариате внешней торговли и хорошо разбиравшийся в международных делах, так наставлял коллег относительно того, как лучше вести дела с французскими учеными:

За границей свои нравы и обычаи. Если какой-нибудь ученый или литератор обращается к вам с тем или иным запросом и не получает от вас письменного ответа уже в ближайшие дни, то такая, весьма обычная у нас небрежность во Франции испортит вам отношения с данным лицом, по всей вероятности, уже навсегда. Нетрудно видеть, какое разочарование получается у иностранцев вследствие того хаотического и беспорядочного подхода, который у нас имеет место в деле установления культурной связи^{159}.

Готовясь в 1927 году к визиту высокопоставленного германского парламентария, Чичерин назвал ВОКС некомпетентным учреждением и заявил чиновнику НКИД Владимиру Лоренцу, что «слишком полагаться на ВОКС нельзя». У Чичерина были основания говорить так: совсем незадолго до этого один важный французский гость опубликовал на родине «зловредную» книгу – явно в ответ на «неумелое выполнение своих обязанностей» сотрудниками ВОКСа^{160}.

Общество достигло наибольшей эффективности и значимости в ходе своего укрепления при Каменевой – в 1925–1929 годах и в эпоху Народного фронта – в 1934–1936-м. В отдельные периоды (сначала в 1931–1932 годах и затем, в гораздо более широком масштабе, – в 1937–1939-м) ВОКС подвергался чисткам и сотрясался под ударами идеологической бдительности, тормозившими все операции и предвещавшими появление уже в послевоенные годы гигантской, но малоэффективной организации-эпигона.

Прожекторный луч оценивания, который гиды направляли на подопечных им иностранцев, вскоре был направлен на них самих. Как только политические требования к гидам возросли, а кадры, происходившие из беспартийных, некогда элитарных слоев, попали в конце 1920-х годов под массированный огонь критики, чиновники ВОКСа начали пренебрежительно отзываться о политических навыках своих сотрудников. 2 января 1927 года Каменева председательствовала на открытии новых обучающих курсов для гидов. По новой программе подготовки гиды должны были изучить 32 предмета, многие из которых (политическая экономия, Ленин и ленинизм и другие предметы «политической грамотности») являлись главными элементами учебных планов партийных школ. Отличие новой программы состояло в необычном упоре на изучение внешнего мира: давался инструктаж относительно конституционного строя и государственных структур важнейших государств мира, прав иностранцев на территории СССР, ситуации в Коминтерне и географии мира. Гидам и ранее полагалось быть осведомленными по крайней мере в одном из направлений культурной жизни, но теперь они, кроме прочего, должны были концентрироваться и на таких конкретных сферах «социалистического строительства», как трудовое законодательство, советское образование, национальный вопрос, положение женщин в СССР. Ну и, конечно, на курсах их обучали переводу и подготовке всевозможных «отчетов, тезисов и резолюций»^{161}.

Каменева объявила группе учащихся, что работа советских гидов-переводчиков будет полностью отличаться от работы зарубежных туристических гидов и экскурсоводов, которые механически повторяют изложенную в туристических путеводителях информацию, «смотря на виды, на старые замки и т.д.». Гиды ВОКСа должны были обладать не просто хорошим знанием иностранных языков – они должны были быть «общественно сильно грамотными», что в соответствии с истинным смыслом этих слов можно перефразировать как «быть политически подкованными советскими гражданами». Гиды были обязаны заранее изучать специфические черты каждой группы иностранцев, уметь затрагивать «больные вопросы» и разъяснять их в доступной манере. Они должны были обладать достаточными навыками, чтобы самостоятельно «проверять методы и способы воздействия на иностранца»^{162}. Один из таких методов, основанный на незнании большинством иностранных гостей русского языка, заключался в вольном, частичном или вообще откровенно лживом переводе. Это был общеизвестный конек работы воксовского Бюро переводов, в котором в 1927 году работало 300 человек. Считалось, что переводчик ВОКСа обязан быть «политически грамотным» и «сам должен разбираться», что именно и когда говорить, естественно, в добавление к точному переводу^{163}.

Новации в работе ВОКСа имели далекоидущие последствия, и в некотором смысле они породили возникшую в 1923–1926 годах ведомственную сеть, призванную демонстрировать советский социализм иностранцам. Для новых гидов Каменева блестяще резюмировала особый подход, заключавшийся в осуждении прошлого и указании на близость светлого будущего. Она отмечала, что иностранцы должны знать об ужасном наследии царизма и международной блокаде времен Гражданской войны. «Вы знаете, например, – говорила она, – что самое больное место – беспризорность… Нужно уметь рассказать, что это наше наследство… от прошлого…» Если проблемы настоящего можно было списать на прошлое, то настоящее также можно было показать в весьма выгодном свете, представив его как росток светлого будущего, ожидающего за ближайшим поворотом. Каменева указывала, что иностранцев нельзя «поразить» экономическим развитием, хотя в науке СССР не так уж и отстал. «Мы можем поразить иностранцев… только с точки зрения темпа [в котором все вокруг меняется. – М.Д.-Ф.] и с точки зрения развития»^{164}. Советскую действительность нужно было представить не такой, какой она являлась в действительности, а такой, какой она могла стать.

Аналогичное подчеркивание тяжелого наследия прошлого и достижений настоящего характеризовало и усилия по созданию образа СССР за границей в 1923–1926 годах. Агитпроп Коминтерна мог особо акцентировать роль коммунистической партии большевиков с целью дать иностранным коммунистам образец для подражания, однако подспудно здесь присутствовало и стремление подчеркнуть достижения СССР. Коминтерн стремился подчеркнуть то, что можно обозначить как управляемая аутентичность: при малейшей возможности царское угнетение или успехи таких социальных мер, как санатории для рабочих, должны были обсуждаться от лица простых рабочих и вообще советских граждан^{165}.

Сохраняя двойную задачу приема визитеров дома и формирования общественного мнения за границей, стратегии, которым обучали гидов ВОКСа, непосредственно работавших с иностранцами, были в целом схожи со схемами, отраженными в периодике данного общества. В соответствии с желанием Каменевой двенадцать выпусков бюллетеня ВОКСа за 1925–1926 годы были переведены на основные европейские языки, с сохранением спокойного тона описания ряда советских публикаций и событий. Красной нитью через все статьи о советской науке, искусстве, литературе, выставках, музыке и национальных культурах проходило стремление описать их, иногда вполне открыто, в терминах достижений. Однако прошлое в данном случае рассматривалось не только в качестве источника современных проблем – напротив, прилагались очевидные усилия для доказательства того, что Советский Союз сохраняет лучшее из культурного и научного наследия предыдущих эпох. Данная тема возникла как опровержение эмигрантских обвинений в адрес большевиков в уничтожении культуры. Празднование в 1925 году 200-летнего юбилея Академии наук СССР, которое удачно демонстрировало сохранение высокой культуры и научные достижения настоящего, а также обещало немалые успехи в будущем, освещалось не менее чем в трех выпусках бюллетеня подряд^{166}.

Есть конкретные свидетельства того, что большевики как в 1920-е годы, так и во времена расцвета социалистического реализма были достаточно успешны в попытках приучить сочувствующих иностранцев рассматривать советскую жизнь одновременно в свете прошлого и будущего^{167}. Обе временные перспективы присутствовали в попытках привлечь на свою сторону представителей «развитого Запада», которые должны были не только прислушиваться к будущему, но и принимать во внимание тягостный груз прошлого.

Советская культура оценки индивидуумов возникла в сочетании с крайне иерархичной ментальной картой мира, что скрыто присутствовало в ориентации международного культурного просоветского аппарата и его публикациях. В то время как СССР стремительно несется вперед, остальные страны и народы строго ранжировались по степени развитости – промышленной, технологической, экономической и, конечно, культурной.