Текст книги "Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы"

Автор книги: Майкл Дэвид-Фокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 40 страниц)

Однако осуществить свой план Гиршфельд пытался испытанным советским способом – действуя через доверенное лицо, тайного агента внутри организации. Им оказался политический обозреватель Арвид фон Харнак, который был близок к руководству Арплана, поскольку являлся секретарем этого объединения. Большое значение имел тот факт, что Харнак, сам бывший правый радикал (член «добровольческого корпуса» в начале 1920-х), в начале 1930-х годов стал «неофициальным», иначе говоря – тайным, членом КПГ. Оптимизм Гиршфельда по поводу развития Арплана основывался на его абсолютной уверенности в том, что он, Гиршфельд, сможет контролировать организацию через фон Харнака и других хорошо законспирированных агентов^{762}. Тайное сближение с немецкими правыми в 1932 году не афишировалось, но осуществлялось уже проверенными методами, выработанными для просоветских обществ дружбы и антифашистских организаций.

Внимание Гиршфельда сосредоточилось исключительно на праворадикальном контингенте организации, но последний составлял лишь пятнадцать человек из более чем пятидесяти членов Арплана[67]67
  Мой анализ членства в Арплане, приводимый ниже, основан на «Mitgliederliste», присланном Фридрихом Ленцем в ВОКС летом 1932 года: ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 6. Д. 172. Л. 190. Этот документ представляет собой первый вполне надежный источник о членстве в данной организации.


[Закрыть]. В организацию входили не только экономисты, инженеры и другие ученые, интересовавшиеся системным изучением советского пятилетнего плана, – наряду с ними в организации состояла примерно такая же по количеству группа левых. В последние, бурные годы Веймарской республики смешение социальных слоев и интеллектуальное «скрещивание» крайних политических взглядов стало относительно распространенным явлением в берлинских кафе, кружках и салонах. Среди шестерых интеллектуалов, составлявших «коммунистическую фракцию» Арплана, значились венгерский философ и литературный критик Дьёрдь Лукач, китаист Карл Виттфогель, видный деятель КПГ Герман Дункер и еще один венгерский коммунист – Александр Полгар, работавший в советском торгпредстве в Берлине. Также в Арплан входила небольшая группа беспартийных марксистов. Лукач, вступивший в ВКП(б) после 1929 года (во время своего пребывания в Москве) и направленный летом 1931 года в Берлин, снова оказался в московском изгнании в 1933–1945 годах.

Вместе с Виттфогелем Лукач участвовал в закулисном руководстве похожей организацией – «Союзом интеллектуальных профессий» («Bund Geistige Berufe»), основанной в начале 1932 года как клуб «идеологически влиятельных» специалистов, относящихся к правому крылу политического спектра (архитекторы, инженеры, учителя и т.п.). В задачу закулисных руководителей входило свести к минимуму привлечение в эту ассоциацию коммунистов и заинтересовать Советским Союзом тех, кто находился под влиянием праворадикалов и «был недоступен для наших массовых организаций». Как и в Арплане, ключевой для советского начальства фигурой в «Союзе интеллектуальных профессий» был советский агент Гиршфельд^{763}.

Основателем и первым председателем Арплана являлся профессор права и экономики Университета города Гиссен Фридрих Ленц, активно участвовавший в праворадикальном политическом движении. Будучи знатоком политической экономии, Ленц пересмотрел свои взгляды и в период Веймарской республики перешел от академичного кабинетного социализма к крайнему национализму, однако его суждения были скорее реалистичными, чем иррациональными или «народными» (volkisch) в шовинистическом понимании^{764}. Еще один важнейший правый член Арплана, Эрнст Никиш, как и ряд других немецких национал-революционеров, также изменил социалистическому движению; будучи в 1919 году революционным социал-демократом, Никиш в течение короткого времени занимал пост председателя Баварского совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов в Мюнхене. Оккупация Францией и Бельгией Рурской области в 1923 году подтолкнула его к объединению с крайне националистически и одновременно пролетарски настроенными силами, у которых заключение союза с Советской Россией на базе взаимного отрицания условий Версальского договора превратилось в навязчивую идею. Сначала Никиш выступал за соединение таких разнородных явлений, как «пролетариат» и «национализм», в единое понятие «пролетарский национализм», а затем – за так называемый прусский большевизм – концепцию, которая прославляла мнимую идеологическую линию: от раннего прусского военного абсолютизма в Потсдаме через тоталитарное государство с центром в Москве к Берлину будущего^{765}. К началу 1930-х годов Никит разработал масштабную расистскую интерпретацию российской и советской истории. Ленин («метис, полуславянин-полутатарин») выступал здесь как великий политик-националист, а Сталин стал смелым инициатором всеобщей мобилизации и террора против «западных» классов населения. Носителем «вестернизации» в русской революции оказался «еврей» в лице Троцкого, но это направление было решительно вытеснено «древнейшим инстинктом» (Urinstinkten) враждебности русских к Западной Европе^{766}.

Помимо Никиша в число праворадикалов в Арплане входил друг и политический соратник Никиша Эрнст Юнгер – блестящий индивидуалист консервативной революции. Юнгер прославился в 1920-х годах восхвалением тотальной войны в своей книге «Стальные грозы». Он презирал нацистов за плебейство, хотя и пытался наладить с ними дружеские отношения. В 1932 году он опубликовал работу, на которую отчасти повлияла советская идея пятилетнего плана: «Рабочий: Господство и гештальт» («Der Arbeiter: Herrschaft und Gestalt»). По его собственным словам, это «тщательно разработанная мировоззренческая концепция будущего тоталитарного порядка, призванного обеспечить промышленное производство и уничтожение», в котором «рабочий-солдат» станет «новым человеком»^{767}. Член Арплана Ганс Церер сыграл ключевую роль в возрождении в 1929 году журнала «Дело» («Die Tat»), тираж которого вскоре вырос с 1 тыс. до 30 тыс. экземпляров. «Дело» стало одним из наиболее обсуждаемых политических журналов своего времени. Еще один член Арплана, Хьюго Фишер, также входил в круг сотрудников этого журнала. Никита роднили с данной группой заинтересованность в «восточной ориентации» и желание выйти за пределы жесткого разграничения на левых и правых, хотя он и Церер нередко конфликтовали. Интеллектуалы-националисты, группировавшиеся вокруг Церера, разработали концепцию «Срединной Европы» (Zwischeneuropa) – объединенного германо-славянского пространства между Западом и Востоком; эта концепция служила оправданием геополитического партнерства с Советским Союзом в рамках консервативной революции^{768}.[68]68
  Два члена Арплана из Гейдельберга, Гизельхерт Висинг и Эрнст В. Эшманн, по политическим взглядам также были крайне правыми, при этом первый был близок к «Die Tat», второй – к нацистам.


[Закрыть] Многие деятели новоявленного националистического лагеря, такие как Никиш и Юнгер, пытались соединить национализм и социализм за пределами нацистской партии (эту группу в то время обычно называли национал-революционерами, чтобы отличать их от национал-социалистов). Другие были увлечены нацистской идеологией и политикой или вносили свой вклад в интеллектуальное развитие германского фашизма в период, предшествовавший 1933 году. Этих деятелей внутри Арплана поддерживал Эрнст Ревентлов, социал-революционер шовинистического толка, который открыто сотрудничал с Радеком в коммунистической прессе в период проведения в жизнь «курса Шлагетера». Ревентлова, вступившего в нацистскую партию в 1927 году, причисляли к так называемым левым нацистам, т.е. к тем, кто в слове «национал-социализм» вторую его часть воспринимал всерьез. Следует отметить, что состав членов Арплана после учредительного собрания 14 июля 1931 года, на котором это объединение, собственно, и было создано, значительно менялся. В других документах среди членов Арплана значатся также Карл Шмитт (специалист в области философии права, позднее ставший известным юристом в Третьем рейхе) и национал-революционный публицист Фридрих Хильшер^{769}.

Гиршфельд вкратце докладывал в ВОКС об этой новой необычной немецкой организации, деятельность которой он помогал развернуть в Берлине. Он сумел найти подход к этой значимой группе, организуя лекции, собрания и чаепития с участием советских специалистов в области экономики и планирования. На открытии двухдневной конференции Арплана в январе 1932 года и в ходе более поздних мероприятий члены общества – коммунисты и интеллектуалы-националисты – спорили о том, применима ли советская плановая модель в Германии, насколько она жизнеспособна и как можно охарактеризовать намерения советского государства по отношению к Европе^{770}.

Руководство ВОКСа и его референты по Германии, находившиеся в Москве, поначалу даже не предполагали, что некая новая немецкая организация интересуется плановой экономикой. Они узнали об Арплане только в первой половине 1932 года – по отчетам Гиршфельда. Когда глава центральноевропейской секции ВОКСа Шуман в начале 1932 года впервые принялся за серьезное изучение списка членов Арплана, он был сбит с толку странным сочетанием интеллектуалов правого и левого толка:

По поводу самого состава «Арплана», который кажется нам чрезвычайно пестрым. Будет ли это Общество работоспособным при таком составе? Среди членов «Арплана» имеется, несомненно, ряд лиц, искренно сочувствующих нам… и даже некоторые члены партии…, но с другой стороны, в Обществе имеются лица, нам довольно чуждые, например… Ленц. Об отдельных из них нам даже кажется, что они включились в это дело с определенным намерением влиять на деятельность «Арплана» в неугодном для нас направлении – как, например, … Никиш. Кто такой этот граф Ревентлов, известный гитлеровец или кто-либо другой, попавший в итоге в члены «Арплана»?^{771}

Это наводит на мысль, что даже совсем не рядовой сотрудник ВОКСа придерживался традиционного разделения на друзей и врагов и не имел представления о тайном сотрудничестве с правыми, которое на тот момент уже было санкционировано сверху. Гиршфельд заверил руководство центральноевропейской секции ВОКСа в том, что фон Харнак – «вполне близкий нам человек», а состав нового объединения, его деятельность и связи «нами регулируются»^{772}. Когда руководство ВОКСа ознакомилось с основными данными по Арплану за 1932 год, изначальное недоумение обернулось скептицизмом, который сохранялся на всем протяжении взаимоотношений с Гиршфельдом. Немецкие референты ВОКСа постоянно расхваливали преимущества Арплана, обходя молчанием способность этой организации притягивать правых радикалов, но зато подчеркивая наличие с ее стороны академического интереса к плановой экономике и привлекательность для советской культурной дипломатии связей Арплана с германскими университетами и научным сообществом (где присутствие левых было ничтожно как до, так и в период расцвета Веймарской республики)^{773}.

К концу 1932 года, после полугода недоразумений и перепалок, напряженность достигла критической точки. Заместитель председателя ВОКСа Е.О. Лернер заявила Гиршфельду, что Арплан и другие организации, куда входили правые, «может, по нашему общему мнению, стать абсолютно отрицательным фактором для дела завоевания важных для нас прослоек интеллигенции. Мы все… прекрасно знаем, что собою представляет Арплан. Хотя мы и не разделяем Вашей точки зрения насчет его значения для полпредства». Важных сотрудников ВОКСа в их сопротивлении «курсу» Гиршфельда на завоевание Арплана поддерживали референты НКИД и другие союзники, такие как, например, работники Госплана. Однако даже самые непримиримые критики Гиршфельда были вынуждены признать, что первостепенной задачей культурной работы в Германии стало «проникновение в слои радикальной и правооппозиционнои интеллигенции»^{774}. Существует показательный документ, в котором начальник 2-го Западного отдела НКИД Д.Т. Штерн сообщает заместителю председателя Госплана В.И. Межлауку, что надежды, возлагавшиеся на Арплан, оказались преувеличенными, но, несмотря на сомнения, «нам приходится Арплану оказывать содействие»^{775}.

Противостояние Гиршфельду по поводу Арплана имело целью сделать культурную пропаганду более открытой, а также сохранить поддержку сочувствовавших Советскому Союзу друзей из левого лагеря. Те большевики, которые первыми настаивали на том, что культуру невозможно отделить от политики, фактически оказались неспособными открыто обсуждать политические результаты собственной культурной политики в Германии из-за секретности проводимых операций. Они были вынуждены формулировать свои мнения в бюрократических распрях с руководством ВОКСа, последовавших после зарождения альянса сотрудников НКИД и Госплана в их борьбе против существенной финансовой поддержки Арплана со стороны СССР, что значительно понизило уровень значимости данного объединения для советского государства-партии^{776}.

В целом сотрудники-референты ВОКСа и НКИД с недоверием относились к связям с правыми и старались не ставить их во главу угла советской политики в Германии, даже когда новый курс на привлечение сторонников консервативной революции был признан открыто. Гиршфельд, напротив, делал ставку на проникновение, скрытое влияние и политический вес правых в Арплане. Здесь кроется еще одна причина, по которой была предпринята попытка искать дружбы с теми, кого относили к национал-большевикам. За формулировкой Гиршфельда о важности поиска новых источников «влияния и информации» на правом фланге стоял другой тайный интерес, который в отношениях советского государства с западными интеллектуалами проявлялся не так уж редко, – разведка и шпионаж. После 1933 года Гиршфельд оказался причастен к вербовке по крайней мере одного члена Арплана и одного видного национал-большевика в качестве советских агентов^{777}.

У кого-то может возникнуть сомнение в значимости Арплана – относительно малочисленной и недолговечной компании интеллектуалов. Однако есть достаточные свидетельства того, что широкие контакты с немецкими национал-большевиками оказали влияние на мнения высшего советского руководства, особенно по поводу вероятной позиции Германии в отношениях с СССР в случае прихода к власти нацистов. В частности, Радек пытался установить прямой канал связи (в обход традиционной дипломатии) между Сталиным и фашистскими правыми радикалами, устраивая встречи высших советских бюрократов и немецких «национал-большевистских» интеллектуалов. Например, в середине 1932 года Радек около шести часов проговорил с членом Арплана Адольфом Грабовски, видным публицистом, работавшим в частной берлинской Политологической академии (Hochschule für Politik), бывшим членом Антибольшевистской лиги. Грабовски также информировал референтов НКИД о настроениях различных национал-большевиков, и в частности уделил особое внимание окружению журнала «Die Tat» («Дело»), откуда вышел целый ряд членов Арплана^{778}. «Очень подробные» политические консультации с Радеком провел во время своего пребывания в Москве в составе делегации Арплана и Никиш. Он вспоминал, что на него произвели большое впечатление осведомленность Радека в делах немецких правых и его намерение сотрудничать с нацистами в случае их прихода к власти^{779}. Тайный канал информации, проведенный из среды немецких правых, оказывал несомненное влияние на расчеты советского руководства. В августе 1932 года член Политбюро Лазарь Каганович написал Сталину о том, что читал стенограмму бесед советских дипломатов в Германии с членом нацистской партии Эрнстом фон Ревентловом, являвшимся тогда членом Арплана, а также с военным агентом, путешественником и по совместительству профессором военной географии Оскаром Риттером фон Нидермайером, который в период тайного советско-германского военного сотрудничества в течение восьми лет жил в СССР в качестве главного представителя вермахта. Нидермайер способствовал установлению контактов между советским посольством в Берлине и лидером нацистов Германом Герингом, а через него – и с НСДАП (Национал-социалистической рабочей партией Германии). Каганович уверял Сталина:

Из записок видно, что даже фашистские элементы вынуждены заверять нас, что не намерены нарушать сложившихся с нами отношений. Это, конечно, очень важно, ибо, по-видимому, несмотря на результаты выборов, эти элементы останутся у власти в Германии[69]69
  Каганович – Сталину, 3 августа 1932 г. // Сталин и Каганович. С. 259, 304. Составители этого издания отмечают, что указание на рост могущества Гитлера не вызвало особых комментариев со стороны Сталина, озабоченного внутренними советскими катаклизмами и желавшего избежать открытого разрыва с Германией. См. также: Политбюро ЦК РКП(б) и Коминтерн. С. 666–667. О Нидермайере см.: Seidt H.-U. Berlin, Kabul, Moskau: Oskar Ritter von Niedermayer und Deutschlands Geopolitik. Munich: Universitats-Verlag, 2002. Советское посольство в Берлине было крайне заинтересовано в Ревентлове и в 1932 году активно искало контактов с ним (Норре В. In Stalins Gefolgschaft. S. 315, 315 [примеч. 131]).


[Закрыть].

Столь наивное понимание Кагановичем осторожного заигрывания германских фашистов с коммунизмом, который вскоре будет назван в Третьем рейхе «юдо-большевизмом», предполагает наличие оказавшейся весьма опасной для советского руководства тенденции – делать далекоидущие выводы из переговоров с теми фигурами, которые будто бы очень хотят сотрудничать с советским государством.

Позиция Кагановича лишний раз показывает, что Сталин и его соратники в руководстве Коминтерна и КПГ игнорировали или серьезно недооценивали нацистскую угрозу. В 1932 году, когда создавался Арплан, мощь нацистов была уже очевидной, но после стольких лет зацикленности на «социал-фашистах», т.е. на социал-демократах, точной информации о нацистах явно не хватало. Многие коммунистические лидеры и советские дипломаты всерьез думали, что нацисты легкоуправляемы и ими будет нетрудно манипулировать. В то же время, как показал Б. Хоппе, Сталин высоко оценивал потенциал прагматического взаимодействия с просоветской и антизападной нацистской группой, готовой продолжать советско-веймарское экономическое и военное сотрудничество^{780}.

Какими бы прагматичными ни были контакты между советской культурной дипломатией и германскими фашиствующими интеллектуалами, в 1932 году для обеих сторон это была возможность общения, открывавшая оптимистическую перспективу продолжения советско-германского сотрудничества в случае победы крайне правых на выборах в Германии. Конечно, в результате именно «национал-большевистские» и восточно-ориентированные течения на правом фланге, а также «левые нацисты» в НСДАП сократились численно и оказались разгромлены вскоре после захвата власти нацистами в 1933 году. Внешнеполитические операции СССР по оказанию влияния на немецких правых бумерангом вернулись в Москву и роковым образом отразились на советском понимании германской политики.

«Больше всего среди них было фашистов»:
Арплан на Украине

Отчасти потому, что Арплан был столь необычной организацией, которая сразу спровоцировала внутренний раскол советской стороны, его «научная делегация», по приглашению ВОКСа с 10 августа по 15 сентября 1932 года посещавшая СССР, стала инициатором разоблачительных дискуссий, стенограммы которых ярко выделяются из всего корпуса архивных документов о визитах зарубежных интеллектуалов.

Приезд специализированной группы иностранных гостей, членами которой были люди с весьма далекими друг от друга идеологическими установками, да еще в период жестокого экономического спада, ставил перед принимающей стороной нестандартные и сложные задачи. Тем не менее просматривается несколько деталей этого визита, которые можно назвать типичными. Маршрут делегации (Ленинград, Москва, Харьков, Днепропетровск, Одесса, Киев) был вполне устоявшимся. Ее встречали официальные лица из ВОКСа и Госплана, а постоянно обслуживали гиды «Интуриста»; программу выстраивали таким образом, чтобы она соответствовала статусу наиболее важных гостей – как политиков, так и специалистов. Огромное количество встреч с чиновниками из плановых органов и экономических институтов (прежде всего из Госплана и Института мирового хозяйства и мировой политики Академии наук СССР, возглавляемого Е.С. Варгой) дополнялось посещением музеев и других заведений культуры, а также визитами на образцовые объекты, включая «Электрозавод» и коммуну им. Дзержинского. В Харькове некоторые крайне правые германские националисты, которые у себя на родине изливали во множестве публикаций антисемитские чувства, даже посетили еврейскую животноводческую коммуну «Красная звезда». В отчете Арплана было отмечено, что здания и домашний скот оставили «очень хорошее впечатление»^{781}.

Делегация из 24 гостей состояла, помимо коммунистов и марксистов, среди которых было шесть членов КПГ, из ученых, инженеров и других специалистов. А кроме того, она включала весьма важный, но спорный компонент самого Арплана – праворадикалов и национал-большевиков; в состав последних входили Никиш, Ленц, Грабовски и Вернер Крейц, который был близок с Юнгером, а также считался соратником Ленца по изданию журнала «Борец» («Der Vorkämpfer»). Крейца, Юнгера и Ленца объединял среди прочего их общий сильный интерес к военно-утопической мобилизации и национальной самоизоляции, которые воплощались в советской кампании индустриализации^{782}.[70]70
  Голландское отделение Арплана располагалось в Амстердаме, имело среди своих членов более тридцати серьезных ученых и было представлено в составе делегации своим основателем, экономистом X. Фрийдой.


[Закрыть] По большей части из-за сложного состава группы, несмотря на доброжелательные заявления гостей, визит, по мнению некоторых важных советских наблюдателей, проходил не особенно гладко. Первый примечательный документ, появившийся после отъезда «арплановцев», был написан начальником центральноевропейской секции ВОКСа Тиммом, который конфликтовал с Гиршфельдом еще в период длительной подготовки поездки делегации. В своем письме на немецком языке из Москвы к неизвестному адресату (возможно, в Коминтерн или немецкому коммунисту, связанному с Арпланом) Тимм не скрывал злобного торжества. Он утверждал, что оказанное правым националистам гостеприимство не могло завоевать их расположения, потому что они уже проявили себя «безусловными врагами» СССР. Точнее, писал он, их чуждые идеологические убеждения делали этих людей внутренне невосприимчивыми к методам советского гостеприимства. «Больше всего среди них было фашистов», – подчеркивал чиновник; причем не просто фашистов, но «таких, на которых визит не мог произвести впечатления». Он мрачно отмечал, что некоторые из них использовали поездку, чтобы собрать материал против СССР; что касается влияния фон Харнака – тайного коммуниста в руководстве Арплана и «козырного туза» Гиршфельда, то это влияние на делегацию «равнялось НУЛЮ». Выдвигая данные обвинения, Тимм пытался опорочить делегацию Арплана, характеризуя ее как убийственную смесь фашизма и буржуазности. Письмо заканчивалось открытым осуждением всей работы Гиршфельда^{783}. Надо сказать, из отчетов о дискуссиях, в которых участвовали члены Арплана, видно, что на протяжении всего визита между левыми и правыми блоками делегации не прекращались оживленные дебаты о возможности прямого применения плановой экономики в условиях капитализма или, напротив, о необходимости проведения национализации промышленности по советскому образцу^{784}.

Другой необычный документ был написан человеком, никак не вовлеченным в спор по поводу отношений советского государства с немецкими консервативными революционерами. Этим человеком был Любченко, глава украинского отделения ВОКСа. Его рассказ о двухдневном пребывании делегации в Харькове представляет собой один из наиболее подробных внутренних советских отчетов, отражающих попытки госорганов всесторонне повлиять на иностранную делегацию и одновременно дать оценку мировоззрению ее членов. Перед украинским отделением ВОКСа стояла щекотливая задача: принимать гостей из Арплана в условиях ухудшавшегося положения в сельском хозяйстве накануне массового голода. В 1932–1933 годах иностранным корреспондентам было запрещено посещать Украинскую ССР, а начиная с зимы 1933-го «Интурист» совсем прекратил свою деятельность там и на неопределенное время прервал оформление заказов на туристические поездки в данном направлении^{785}. Любченко обвинил сотрудников «Интуриста» во «вмешательстве в показ», а именно в том, что на экскурсиях они дают скомканные пояснения и после этого «буквально насильно тащат делегатов в машины». Пребывание делегации в Киеве, который в то время «совершенно не подходил для показа», было сведено к минимуму. Маршрут был изменен таким образом, что исключал посещение Ростова-на-Дону, поскольку сопровождавший делегацию гид «получил неблагоприятную информацию о положении в совхозе “Верблюд” и считал нужным отменить поездку в Ростов». Он «снесся по телефону с заместителем начальника] Политического] Щодотдела] ГПУ Сев. Кавказа и получил подтверждение информации…: показ “Верблюда” нежелателен». Вместо этого «решили направить делегацию в Одессу, где им покажут курорты и дадут возможность искупаться в море, что привело делегацию в восторг»^{786}.[71]71
  Как уже отмечалось в главе 3 настоящего издания, Зара Уиткин посетил колхоз «Верблюд» несколькими месяцами ранее, в мае 1932 года, и вынес из этой экскурсии впечатление полной катастрофы.


[Закрыть] Любченко хвастал тем, как умно он срежиссировал и другие моменты визита: немецкие марксисты как бы «случайно» встретились с представителем Коммунистической академии, а владельцы заводов были умело направлены к специалистам из Комиссариата тяжелого машиностроения^{787}.

Из подробных отчетов Любченко о его собственных беседах с членами делегации следует, что в своей непосредственной деятельности он основывался исключительно на острейшей необходимости выявлять истинное отношение иностранцев к увиденному, узнавать их наблюдения и мнения об СССР, по которым можно было бы судить о том, каков будет финальный отчет гостей о поездке. Например, большую озабоченность вызывало посещение Ленцем и Грабовски немецкого консульства, где было много хорошо информированных сотрудников, знакомых с ужасающим положением в сельском хозяйстве и экономике в целом. Стало известно, что именно там гостям сообщили о принудительной коллективизации и плохом урожае.

Узнав об этом, я в беседе ставил свой вопрос так, чтобы выяснить, произвела ли на Ленца агитация генконсула Вальтера серьезное впечатление. Ленц действительно заговорил на тему о наших трудностях, упомянул об урожае, но тут же подчеркнул, что мы сами эти трудности не скрываем.

Страстное желание хозяев получить благожелательные отзывы было очевидно и для гостей – в отчете Любченко ясно видно, как они корректировали свои комментарии. Грабовски, например, объяснил свои острые вопросы о правах национальных меньшинств в СССР тем, что он должен быть во всеоружии, чтобы дать отпор антисоветским кампаниям за рубежом. Любченко же хорошо понял – Грабовски говорит именно то, что от него хотят услышать. И сделал закономерный вывод: отношение Грабовски определенно «неблагожелательное», а владелец фабрики Брокгауз «безусловно, фашистски настроен»^{788}.

В последующие недели советская сторона внимательно отслеживала публичные заявления возвратившейся на родину немецкой делегации. В одном важном деле принимающая сторона преуспела: в официальном отчете Арплана о поездке говорилось, что, хотя из-за дефицита ресурсов ситуация в СССР «весьма напоминала условия военного времени», можно отметить ряд позитивных результатов, таких как очевидный «рост культурного уровня широких масс». Здоровые лица «сильных физкультурников» на проходившем в Ленинграде физкультурном параде доказывают, что «голода в России нет»^{789}. Но даже при таких отзывах данные о степени успешности визита представлялись весьма неоднозначными, а потому разногласия по поводу полезности Арплана, существовавшие в советском руководстве до визита, никуда не исчезли и после возвращения немецкой делегации домой.

Как председатель Арплана, Ленц понимал важность для советской стороны всех публикуемых отчетов и искренне надеялся остаться в хороших отношениях с Госпланом, ВОКСом и другими советскими ведомствами и организациями^{790}. В конце концов, само существование Арплана зависело от поддержания должного уровня отношений с советскими партнерами. Фон Харнак в качестве секретаря Арплана также заверил ВОКС, что члены делегации вернулись на родину «с крайне благоприятными впечатлениями»^{791}.

Однако существовали и иные факты, раздобытые неутомимыми сотрудниками Бюллетеня ТАСС по «иностранной информации», свидетельствовавшие, что члены Арплана вполне открыто распространялись о своих негативных и критических впечатлениях от визита в СССР^{792}. Глава голландского отделения Арплана X. Фрийда (Frijda), который, по сведениям Голландского общества друзей СССР, ранее был «в восторге» от пятилетних планов, после своего возвращения из поездки неоднократно публично заявлял о товарном голоде, тенденциозных статистических данных и кризисе сельского хозяйства, угрожавшем превратить коллективизацию в катастрофу. Фрийда покинул голландское общество дружбы, а ВОКС отказался отвечать на его многочисленные просьбы прислать дополнительную литературу по планированию^{793}. В немецкой прессе прошел материал о том, что даже Ленц, выступая в конце 1932 года перед «группами красных студентов», рассказывал о «чудовищном бедствии», переживаемом населением СССР, – условия жизни в Германии не шли ни в какое сравнение с «ужасной отсталостью» России^{794}.

Таким образом, в случае с Арпланом многие традиционные методы советской культурной дипломатии использовались как часть особой тайной операции. Необычными были затяжные закулисные распри внутри советского руководства по поводу того, считать ли правых «арплановцев» потенциальными друзьями или непримиримыми врагами. Флирт между интеллектуалами немецкой консервативной революции и агентами советской культурной политики в Германии в период до 1933 года нес сомнительные выгоды обеим сторонам – каждая стремилась использовать другую в своих целях. Эти отношения характеризовались взаимным притяжением и отталкиванием, а возбудивший столько споров визит делегации Арплана в 1932 году стал наглядным тому подтверждением. После прихода к власти нацистов произошла радикальная перемена отношений, в результате которой остатки германского национал-большевизма исчезли из поля зрения и началась эпоха поддерживаемого СССР антифашизма.