Текст книги "Беременная вдова"

Автор книги: Мартин Эмис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Пара дальнейших событий 1976-го

В июле 1976-го Кит нанял Глорию Бьютимэн за тысячу фунтов в неделю. Работа ее состояла в том, чтобы притворяться его подружкой…

Стоит апрель, и Глория идет через Холланд-парк, проявляя живость и ловкость, чтобы добраться с одного конца на другой; Кит же просто идет и никуда не собирается. Он тормозит ее. Они начинают идти в ногу.

– Хорошая шляпа, – признает она (когда он приподнимает в ее сторону свою серо-черную борсалино). – Что, избавился от своих однокомнатных страданий?

– Последовал твоему совету. – И он поясняет. Его жизнеописание, его жизненный ход.

– М-м, – говорит она. – Да только заработанные деньги всегда быстро кончаются.

– Ты уже замужем? Вобще-то, мне кажется, тебе все равно дорога в Кентерберри.

– Ты о чем это?

– Когда апрель обильными дождями разрыхлил землю, взрытую ростками, – тогда, Глория, именно тогда – паломников бессчетных вереницы идут мощам заморским снова поклониться [109]109
  Дж. Чосер, «Кентерберрийские рассказы». Перевод И. Кашкина.


[Закрыть].

– Вот как?

– Нет. Теперь уже нет. В том-то и проблема. Они просто вздыхают и думают: апрель, беспощадный месяц. Выводит сирень из мертвой земли, Глория. Мешает воспоминанья и страсть [110]110
  Т.-С. Элиот, «Бесплодная земля». Перевод А. Сергеева.


[Закрыть].

– Знаешь, прекратил бы ты лучше это дело. От этого девушки только чувствуют себя необразованными.

– Ты права. И вообще, поэзию я забросил. Она меня забросила.

Шаг ее впервые замедляется, и она улыбается в его сторону – будто он совершил что-то хорошее. А ведь эти новости расстроили даже Лили, прагматичную Лили. Когда он посещал ту часть своего сознания, откуда некогда приходили стихи, его встречала тишина того рода, что следует за дверью, с силой захлопнутой.

– Что, получается только тогда, когда у тебя ни гроша в кармане? – говорит Глория. – Но ведь бывали и богатые поэты?

– Верно, бывали. Да только граф Рочестер не работал в «Дервент и Дигби». – Чьи коридоры, вспоминает он, набиты замолкшими поэтами, непишущими романистами, больными на голову драматургами.

– А с девушками как дела?

– Ничего. Только вот не могу заполучить девушек, которых по-настоящему хочу. Девушек вроде тебя.

– А девушки вроде меня – они какие?

– Девушки, которые смотрятся в зеркало и говорят: «Ох, как я себя люблю». Девушки с блестящими черными волосами. С волосами, натертыми ваксой. Твои волосы – как зеркало. Я вижу в нем свое лицо. Ты мне их сейчас впервые показала, свои волосы. Девушки с блестящими волосами и тайнами.

– В точности как я предсказывала. Вся жизнь разрушена.

– Ты меня избаловала, но теперь я с тобой покончил. Хочу Пенни из рекламы. Хочу Памелу из кадров. Ты уже замужем? Моя сестра замуж выходит. А ты?

– Что-то вдруг жарко стало.

И она внезапно останавливается, поворачивается и распахивает пальто… В романах погода и природа отвечают настроению. В жизни не так. Но сейчас мимо них проносится теплый бриз, жаркий ветер, и возникают мельчайшие осадки, словно влажное испарение, и за несколько секунд белая хлопковая футболка Глории превращается в льнущую прозрачность, появившиеся впридачу груди по форме напоминают слезы, художественный омфал. Память и желание поднимаются от земли, с мощеной дорожки, из мертвой страны и берут его сзади за колени. Он говорит:

– Помнишь – помнишь, ты мне сказала одну вещь. Что ты можешь пройтись со мной кругом по комнате, и девушки начнут смотреть на меня по-другому. Помнишь?

И он сформулировал свое предложение.

– Пенни. Памела. Скоро две вечеринки на работе должны быть. Хочу Пенни из рекламы, хочу Памелу из кадров. Приходи на летние вечеринки. И приходи пообедать со мной на Беркли-сквер – один-два раза, этого хватит. Встреть меня после работы. Притворись, будто ты моя подружка.

– Денег маловато.

– Удвою. Давай я тебе свою визитную карточку дам.

К тому времени он успел побывать в Америке – в Нью-Йорке, в Лос-Анджелесе – и знал куда больше о том жанре (типе, роде), к которому в некотором смысле относилась Глория.

Вот эта довольно молодая женщина, которой, видимо, не дают распасться шнуры ее шрамов и сетка ее целлюлита, иногда татуированная до густоты гадательной карты. Вот этот довольно молодой мужчина со своим грубым набуханием, с челюстью-фонарем, с плебейским лбом.

А теперь – монтажный переход. Вот Кит с полотенцем вокруг пояса. Вот Глория держит голубое летнее платье, словно оценивает его длину. Затем – взгляд, который она бросает на него прямо перед тем, как повернуться. Словно он доставил пиццу или пришел спустить воду из бассейна. Затем – физическое взаимодействие – «акт, посредством которого передаваясь бы любовь», как заметил один наблюдатель, «существуй она на деле» [111]111
  Сол Беллоу, «Больше умирают от разбитого сердца».


[Закрыть].

Разумеется, Глория была нестандартна в двух важнейших аспектах. Во-первых, она любила прибегать к насмешкам и паясничанью (заниматься сексом с Глорией было смешно – дело было в том, что ты узнавал в процессе о природе двоих, его, ее). Там, на экране, с этими мрачными цветами, люминесцентными и напоминающими музей восковых фигур, достаточно было одной-единственной искренней улыбки, чтобы вся иллюзия с воплем обратилась в бегство. Вторая аномалия Глории заключалась в ее красоте. В ней, словно в городском снеге, сочетались красота и грязь. Наконец, существовала еще и религия.

– Договорились, – сказала она по телефону. – Дело в том, что Хью слишком часто встречается со своей старой подружкой. Не то, что ты подумал, но припугнуть его как следует нужно. Так, значит, когда мне начинать притворяться?

Кит положил трубку и вспомнил белую футболку в Холланд-парке. Метеорологическое или же небесное попустительство. Дождевые капли – поди разгляди – и ее торс, вылепленный порновлагой.

Вайолет была июньской невестой.

Карл Шеклтон, весь дрожа на своих костылях, подвел ее к алтарю. Был обед в доме ее верного поклонника, ничем не примечательного Фрэнсиса, доброго, образованного. «У нас нет иного выбора, – сказал Николас, – кроме как считать его силой добра». Присутствовала овдовевшая мать Фрэнсиса, там, среди обстановки, столь же чахлой, сколь ее фигура. Потом они все проводили новобрачных в свадебное путешествие – помахали вслед «остин-принцесс» в белых ленточках. Вайолет было двадцать два.

Кит слышал, что поначалу не все шло гладко. Потом брак как будто бы устаканился. Однако к июлю в доме начался ремонт. Вайолет вызвала мастеров.

– Х-м-м, – говорит Глория в порядке вежливого ввода в курс дела, когда он везет ее на первую из летних вечеринок, местом проведения которой выбран роскошный «бриг-гермафродит» (двухмачтовый парусник) на реке Темзе. – Тебе, возможно, неудобно будет, когда узнаешь, в чем состоит фокус. Я буду делать все, что обычно, ласкаться, чмокаться, все такое. Но фокус тут вот в чем. Я должна все время смотреть с обожанием, неотрывно, в направлении твоего члена.

Кит за рулем откликается:

– Ты уверена?

– Конечно уверена. Забавно, тут была… Я думала, я одна об этом знаю, но забавно: про это на днях была программа по телевизору. Там они всем к глазам присоединили лазерные лучи или что-то такое. Когда девушку знакомят с парнем на дружеском мероприятии, она бросает взгляд на его член где-то каждые десять секунд. Он делает то же самое, только в его случае тут фигурируют ее сиськи. Глаза новобрачных прикованыдруг к дружке таким же образом. Кто из девушек тебе нравится?

– Пенни и Памела.

– С ними я тоже буду заигрывать. Не пугайся, если увидишь, как я их целую или щупаю. Люди еще не знают об этом, но девушки от этого тают, если правильно делать. Даже самые традиционно ориентированные.

– Правда?

– Можешь мне поверить.

В полночь он тормозит перед большим, с двойным фасадом домом Хью в Примроуз-хилл. Одетый в вечерний костюм Кит Ниринг открывает пассажирскую дверцу и протягивает руку к одетой в китайское платье Глории Бьютимэн.

– Довольно весело было, – говорит она. – Так вот. Что ты делаешь не так?

– По-моему, все девушки с телом, созданным для спальни, – петушки.

– Верно. И, как я тебе неоднократно пыталась объяснить, еще давно, петушков среди девушек почти нет.Вот так. Пожми мне перчатку.

– Петушки. Которые глядят на чьи-то петушки. Не обижайся, но бывают ли среди парней курочки?

– Нет. Бывают только петушки. Спокойной ночи.

Разглаженный, облапанный, ощупанный, покусанный и неотрывно рассмотренный с обожанием, Кит поехал домой, где его ждало безоговорочное фиаско с Айрис.

* * *

Три недели спустя конверт, содержащий вторую половину ее гонорара (термин, предпочитаемый Глорией), передается из рук в руки в БМВ. Кит в белом галстуке, Глория в резко сокращенном варианте своего лучшего воскресного наряда. Второй выход в свет с коллегами состоит из коктейлей и ужина во вращающемся мясном ресторане на верхушке башни почтамта.

– Все было замечательно. Знаешь, на час-другой я на самом деле, взаправду поверил, что ты моя подружка.

– М-м, и тут же стал весь такой обходительный. Так вот. Подведем итоги. Забудь Пенни. Она неразговорчива, но видно, что обхаживает какого-то женатого мужчину. А Памела, мне кажется, практически лесбиянка.

– Вы с ней в ванной. Откуда ты знаешь? Целовались?

– Да нет, целоваться-то они все целуются. Нет. То, как она дышит.Возможно, тебе больше подойдет Алексис.

– Алексис? – Алексис – секретарша Дигби. – Она же слишком… она разве не слишком приземленная для меня? Она замужем.

– Нет. Она благоприятным образом разведена. Вполне приличная для своих сорока, в этом возрасте с ней можно хорошо поразвлечься в том смысле, который нас интересует. О-о, еще как. Только помни: она – не петушок.

Кит говорит, что будет иметь это в виду.

– Но с Ивлин у меня ничего не получится.

– Может, и получится. Она любит книги. Потом, не знаю, читает ли она это, но ей попадается на глаза та чушь, которую ты пишешь в «Лит. приложении». Пошли ей цветы и пригласи пообедать. Так. Когда подбросишь меня, мы встанем у садовой калитки, и ты должен поцеловать меня сексуальным поцелуем длительностью примерно с минуту. Потому что Хью будет наблюдать. Хотя нет. Минута – это иногда целая вечность, ты не находишь? Десять или пятнадцать секунд. Только не забудь обязательно сунуть руку мне под юбку сзади.

Выводы. Через короткое время все в «Дервент и Дигби» узнали, что Дервент ушел от жены и стал жить с Пенни. Памела вернулась из летнего отпуска в Нью-Йорке с бритой головой. Вскоре после того Кит начал встречаться с Алексис. У него было ощущение, будто Глория управляет его жизнью, подобно генералу на холме.

А он и не жаловался. В сексуальном плане что-то шло не так – что-то новое, но он не жаловался. Он не мог забыть одного: того, что его сексуальный поцелуй с Глорией длился по меньшей мере целую вечность.

Что упало в 1977-м

Брак Вайолет распался. Невероятная сестра и невыносимая дочь, Вайолет оказалась непостижимой женой.

– Она что, спала с мастером?

– Нет, – ответил Николас по телефону. – Она спала с мастерами. Оканчивается на «-ами».

– С двумя мастерами.

– Нет. Со всемимастерами.

– Но ведь мастеров было много.

– Знаю.

Опять стоит весна (май), и вот Кит за своим столом, через его плечо заглядывает Эд. Эд (полное имя – Ахмед) – визуальный вундеркинд из отдела сообщений; вдвоем они помогают появиться на свет одному оригинальному продукту (какой-то сэндвич типа шоколада с мороженым). Новая секретарша Кита, Джудит, звонит сообщить, что к нему пришла некая миссис X. Ллевеллин.

– Нет, я не замужем, – говорит Глория, когда они остаются одни. – Не совсем. Пока нет. Ты хоть понимаешь, что мне уже тридцать? – Она прерывается, когда Джудит приносит ей чай. – Тут с Хью проблема.

– Он увлекается наркотиками, – высказывает предположение Кит, до которого дошел такой слух.

– Хью не увлекается наркотиками. Он сидит на героине.

Все абсолютно ясно. Хью высок, красив, богат – так что он, естественно, не может этого вынести. Не может этого вынести ни секунды дольше.

– Каждый месяц-другой, – продолжает Глория, – он ложится в «Пасторство», попить фруктового соку, поделать массаж спины. Потом все происходит по новой. В то место в Германии он ехать не хочет. – Она описывает место в Германии: кровати с привязными ремнями, мужчины-санитары в майках. – Мы сексом уже больше года не занимались.

Интерес Кита делается острым.

– Так как же ты выходишь из положения? – спрашивает он ее. – В смысле, ты ведь темпераментная молодая девушка.

– Я полагалась на Проберта, – объясняет она (Проберт – младший брат Хью). – По этому поводу я к тебе и пришла.

Он закуривает. Она придает лицу выражение долгого страдания.

– А теперь Проберт взял и испортил одну из лланголленских доярок, она залетела. А он религиозный. Так что вот так.

– А ты по-прежнему религиозна?

– Больше, чем когда-либо. На самом деле, Рим начинает мне надоедать. Так мало от тебя требует. Мне нужно что-нибудь более серьезное.

– А ты никогда не думала переключиться на Проберта?

– Господи помилуй, нет, конечно. У них так устроено, что все достанется Хью. Проберт живет в замке, но сам он вроде работника на ферме. Мешки с навозом повсюду тягает. Спасает овец.

– Прости меня, но известно ли Хью о том, что ты трахаешься с его братом? – Она качает головой в сторону, и Киту внезапно становится ясно, как страстно он не желает, чтобы Глория трахалась с егобратом, с кем-либо из его друзей, да, если на то пошло, и вообще с кем бы то ни было. Никогда. – А теперь работник женится на доярке.

– Да. Так что тут для тебя открывается своего рода тропинка. Это будет временно. Ты завтра вечером, от шести тридцати до восьми, свободен? Приходи ко мне в гости. Примроуз-хилл.

– Приду, – говорит он, когда она поднимается, чтобы уйти. – Что это значит – к тебе в гости?

Он надеется, это значит просто роман, без походов по ресторанам. Она отвечает:

– Придешь, – увидишь, что это значит – ко мне в гости.

Вайолет была по-прежнему религиозна. Но с молодыми мастерами она больше не связывалась. Чтобы завоевать расположение Вайолет – по крайней мере, так какое-то время казалось, – надо было быть молодым человеком лет двадцати с чем-то, с выглядывающей из штанов задницей, с творилом в одной руке и кельмой в другой. Но с молодыми мастерами Вайолет больше не связывалась. Она связывалась со старыми мастерами. Последнему из мастеров, Биллу, было шестьдесят два.

Николас утверждал, что мастера – не обычные жулики, халтурщики и все прочее. Он говорил, что от мастера один шаг до опасного преступника или несостоявшегося психопата. Они посвящают свою жизнь тому, что мучают неодушевленные предметы: грохот, бряцание, стоны, скрежет. Киту с Николасом не стоило и говорить, что Вайолет скоро сама все это узнает.

В доме на Примроуз-хилл она встречает его в черном атласном халате и золотых сандалиях на каблуке рюмочкой и тут же ведет в спальню. А через спальню – в ванную.

– Сядь на тот стул. В ведерке есть вино, если хочешь. – Она разворачивает свой облегающий наряд на талии. – Вот что это значит – ко мне в гости.

И вот она снова перед ним, семь лет спустя, эластичная добротность Глории Бьютимэн. Она занимается своими грудями, секунду стоит неподвижно, как изваяние. Глаза Кита, как ожидалось, совершают осмотр, но затем останавливаются на овальной выпуклости, на существе или духе – том, что жил в самом ее нутре, – и он едва сдерживается, чтобы не поискать взглядом скрепку в середине его неподвижного блеска.

– Ты стала более мускулистая.

– Да? – Она вступает в наполненную ванну и со стоном откидывается. – Мне нужна твоя помощь. Скоро костюмированный бал в Мэншен-хаус, приходить надо одетым каким-нибудь шекспировским персонажем. А ты как раз тот человек, которого можно пригласить.

Он произносит забасившим голосом:

– Я тот человек. Ну ладно. – Первым именем, что приходит ему в голову, почему-то оказывается Гермиона – обиженная Гермиона. – Из «Зимней сказки». Она провела шестнадцать лет в часовне, статуей.

– А еще какие-нибудь религиозные есть?

Под аккомпанемент негромкого омывания и плескания, пока Глория подносит маленькие пригоршни воды к плечам, к горлу, он говорит:

– Офелия. Вообще-то она не религиозна. Но поговаривают о том, что ей надо в монастырь.

– Красивое имя. Но я, кажется, это видела – разве она не сходит с ума?

– В конце она топится. «Над речкой ива свесила седую листву в поток» [112]112
  Здесь и далее: У. Шекспир, «Гамлет». Перевод Б. Пастернака.


[Закрыть]… Извини.

– Ничего. Продолжай.

– «Сюда она пришла гирлянды плесть из лютика, крапивы…» – Нет, Глория не замирает, не замолкает. Ее плескания и омывания делаются громче («И, как была, с копной цветных трофеев, она в поток обрушилась»), а потом раздается шум стремительно падающей воды – она встает («Сперва ее держало платье, раздуваясь, и, как русалку, поверху несло»), а после орудует шипящим змеем-душем («Но долго это длиться не могло»), окуная колени и разводя пошире угол, образованный бедрами.

– «И вымокшее платье потащило ее от песен старины на дно, в муть смерти».

– Ненавижу сумасшедших. А ты?.. Не считая «Быть или не быть», я знаю только одну строчку из Шекспира. «Черна я от щипков любовных солнца» [113]113
  У. Шекспир, «Антоний и Клеопатра». Перевод О. Сороки.


[Закрыть].

– Клеопатра. Можешь ей быть. Ты достаточно темная.

– Я недостаточно темная.

– Ладно. Можешь быть Виолой или Розалиндой и переодеться мальчиком. Она притворяется мальчиком. Выдает себя за мальчика. Надень шпагу.

– А вот это блестящая мысль. – Повернувшись к нему спиной, она в авокадовом освещении тянется за белым купальным халатом. – Мальчик из меня вышел бы очень хороший.

Вторая половина похода в гости к Глории состояла в стриптизе наоборот, продолжавшемся почти час. Но у него не было чувства, будто его дразнят. Она показывала ему разные штуки: вот так они моются, вот так они одеваются. Были в этом и моменты, близкие к невинности: он вспомнил, как чувствовал себя десятилетним мальчиком, читая Вайолет номера «Банти».

– На этот раз вышло в целом нежестко, – сказала она, показав свои голубовато-белые зубы. – Но все равно это черная месса. Мы делаем все наоборот.

Идя по Примроуз-хилл и через Риджентс-парк, Кит думал об Индии, о Болливуде, где фильмы на религиозные темы назывались теологическими. Возможно, это и есть тот жанр, в который он вошел. Порнотеологический фарс.

Август.

Кит входит в свой кабинет и велит секретарше набрать номер.

– Я только что вылез из постели, в которой находилась Глория Бьютимэн, – говорит он.

– Кит, дорогой мой малыш!

– Теперь я расскажу тебе все,о'кей? На каком бы конце земного шара ты ни находился. Все.

– Разве ты не всегда так поступаешь?

– Я не особенно распространяюсь о своих неудачах. Например, о том факте, что не могу кончить с Алексис.

– О. Значит, это не так, как с Айрис.

– Нет, не так, как с Айрис. С Алексис я могу приступить, но не могу завершить. А с Глорией у меня стоит совершенно по-другому. Другой порядок величины. Как вешалка для полотенец. Короче. Мне нужно рассказать тебе все про Глорию. Чтобы и дальше так держать.

– Ну, рассказывай.

– Это было удивительно. Она такая удивительная девушка. Пришла ко мне домой и говорит: «Так. Ты где хочешь?» Я сказал, что хочу в спальне. И ничего не вышло.

– Это и вправду удивительно.

– Мы легли в постель, и знаешь что? Никакого дуракаваляния насчет того, чтобы не снимать трусы, ничего такого. Но мы легли в постель, и знаешь что? Рукоприкладство, и все.

– Какое именно рукоприкладство?

– Ну, знаешь, Николас, бывают такие поэты, которые пишут настолько заунывно и при этом технично, что их стихи называют поэзией поэтов. Вот так оно и было. Рукоприкладство рукоприкладчиков. Но только рукоприкладство, и все.

– Она удовлетворила тебя руками. А как же твои права и привилегии, дорогой мой малыш?

– У меня были права и привилегии. Я удовлетворил руками ее.Первым.

Утром он принес Глории завтрак в постель: чай, тосты, йогурт, разрезанный на дольки апельсин. Он сказал:

– Поверь мне, я не жалуюсь. Но все это выглядит слегка архаично. После Италии.

– В Италии, – ответила Глория, держа чашку обеими руками (простыня пересекала ее грудь, словно лифчик шириной с кровать), – был курортный роман. А сейчас у нас другое, что бы это ни было. А теперь ложись.

Она сказала, что он может продолжать встречаться с Алексис (которая знала про Глорию и не возражала), – но больше ни с кем.

– Я страшный ипохондрик, – сказала она. – И мне необходимо знать, где ты был.

То был единственный раз, когда она провела у него ночь.

Сентябрь.

– Глория только что ушла. Она приходила на скромный ужин.

– О, – говорит Николас. – Значит, тебя, я полагаю, как следует отдрочили.

– Это для нас уже пройденный этап. Я ублажаю ее орально. А потом она орально ублажает меня. Позицию шестьдесят девять она не одобряет. Говорит: «Так невозможно уделить этой штуке полное внимание, которого она столь сильно заслуживает».

– Покладистее и быть не может. Разве что когда глотает.

Кит рассказывает ему про зловещий изыск.

– О господи.

Октябрь.

– Глория снова заходила. За минеральной водой.

– О. Значит, у тебя, я полагаю, как следует отсосали.

– Это для нас уже пройденный этап. Теперь можно делать все, что угодно. При условии, что уложишься в тридцать пять минут. – Он говорит дальше, довольно долго. – Она сказала: «Задница вроде моей быстро приучается пользоваться всяким случаем». Подумать только… Как ты считаешь, полиция про Глорию знает?

– Очевидно, нет.

– Нет. Потому что иначе…

– Они бы вмешались. В конце концов они непременно до нее доберутся.

– Наверное, ты прав. Бедняжка Глория. Мы к ней сходим.

Николас говорит:

– Нет, это як ней схожу. И к тебе я тоже схожу. Ты будешь сидеть в другой тюрьме. Для мужчин.

Вердикт Глории по части поэзии, серьезно обдуманный, был таков: «По-моему, такие вещи лучше всего оставить старикам. Серьезно. У тебя столько всего этого в голове – другой бы на твоем месте постоянно лил слезы ручьями».

В конце ноября он навестил Вайолет в приюте для молодых женщин, основанном Армией церкви, на углу Мэрилбоун-роуд и Козуэй-стрит. Армия церкви – он думал, что это означает совместные усилия. Однако Армия церкви была особой сектой, Церковью воинствующей – организацией ныне здравствующих верующих-христиан, рвущихся в бой с мировым злом. Вайолет сидела в комнате отдыха, замолкшая девушка в обществе всех остальных замолкших девушек, и под глазом у нее красовался огромный, черный-пречерный синяк. К Рождеству она вышла, и жизнь ее снова пошла своим чередом.

Над речкой… над речкой ива. Над речкой ива… Над речкой ива свесила седую листву в поток.