Текст книги "Когда море сливается с небом (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Джованни продолжал беспокойно оглядываться, боясь натолкнуться на ещё одно знакомое лицо, пока вдруг не разглядел молодого рыцаря, стоящего рядом с епископом, они внезапно прервали свой разговор, когда в расступившейся толпе увидели его совсем близко.

С этим рыцарем что-то было не так: Джованни не чувствовал в его взгляде ни капли вожделения, он жадно пронзал, стараясь заглянуть под кожу, и в то же время источал беспричинную ненависть, то затухая, то вспыхивая вновь. И этот незнакомец вдруг первым сделал шаг навстречу.

– Нас не представили… – сквозь сжатые губы сказал де Мезьер, внезапно оказавшись рядом.

– Алонсо Хуан Понче, рыцарь ордена Калатрава, будущий глава ордена Монтеса [3], – спокойно и с достоинством ответил рыцарь с акцентом.

– Готье де Мезьер, а это… – Джованни было открыл рот, но тут же его захлопнул, вспомнив, что не знает этикета в таких делах. – Хуан Мигель Нуньес. Его родня живёт в Кордобе, но он сам ни разу не был в королевстве Кастилия.

Комментарий к Глава 2. Коронация в Реймсе

[1] суассонская чаша.

[2] 9 января 1317 г.

[3] основан папской буллой от 10 июня 1317 г.

========== Глава 3. Господне Провидение ==========

Лицо незнакомого рыцаря вытянулось и дрогнуло от удивления, стоящий рядом епископ прикрыл рот ладонью. Джованни бы тоже сейчас выглядел точно так же, если бы пальцы де Мезьера с силой не сжали его локоть, призывая к спокойствию. Когда первый шок, вызванный столь неожиданным и странным ответом, прошел, арагонец подобрался и сразу нашел что ответить:

– Странно, но по счастливой случайности я лично знаком с Мигелем Фернандесом Нуньесом из Кордобы, но ничего не слышал о его сыне.

– Хуан больше похож на свою мать, чем на отца, – находчиво ответил советник короля и нагло, но скорбным голосом, продолжил: – к сожалению, вынужден вас огорчить, Мигель Фернандес недавно отдал Богу душу, оставив его сиротой…

Джованни, приоткрыв рот, воззрился на де Мезьера, не понимая, к чему тот клонит. От боли в руке уже точно стоило вскрикнуть и пустить слезу. Ученик палача побледнел и только крепче стиснул зубы, заметив, как епископ всплеснул руками, а арагонец сглотнул, не находя слов.

– Несчастный случай! Так печально! – продолжил Готье. – Отправился в лодке с рыбаками и попал в шторм. Так что – Хуан Мигель теперь единственный наследник, но поскольку он подданный короля Франции, то мне пришлось взять о нем заботу. Я уже послал весть на родину его отца…

Первым пришел в себя епископ, который довольно резво сорвался с места, увлекая советника короля за собой:

– Прошу прощения, господин де Мезьер, но нам следует кое-что обсудить наедине! – он властно посмотрел на арагонского рыцаря, упреждая его от каких-либо действий, но хоть и недалеко увёл своего собеседника, повернутый к ним спиной Джованни не мог услышать их разговор, кроме первой фразы. – Хочу вас предупредить – этот молодой мужчина – самозванец!

Де Мезьер аж крякнул от удовольствия и потёр руки:

– Святой отец, я вижу в этом Провидение Господне, что он послал вас сюда, и мы встретились! – он расплылся в улыбке и, немного понизив голос, доверительно ответил: – Я знаю. Но пока Мигеля Фернандеса нет, Хуан Мигель остается его наследником. А у вас какой к нему интерес?

– Дело в том, что скоро в Таррагоне будут осуждены все сочинения некоего Арнальда из Виллановы, а Нуньес был, как бы правильнее сказать, его душеприказчиком на землях французского королевства и тех, что подвластны королям Майорки.

Бывший епископ Сарагоссы Химено Мартинес де Луна уже больше полугода провёл в странствиях, большую из которых в Авиньоне. Он присутствовал при избрании нового Папы Иоанна, и как только тот вступил в законную власть, постарался с ним подружиться. Таким образом, он получил рукоположение на архиепископство в Таррагоне, устроил своего родственника Педро де Луна на свое прежнее место в Сарагоссу и достаточно рьяно, еще не вернувшись на родину, занялся исполнением условий, выдвинутых новым понтификом. Корни нелюбви понтифика к Арнальду из Виллановы терялись где-то в глубинах факультета медицины университета Монпелье, но Химено Мартинесу следовало окончательно осудить ересь именно в Таррагоне, столице Арагона, перед лицом короля Хайме, который во время своей молодости и сам бывал под отлучением, и еще Арнальда привечал при своём дворе, называя королевским лекарем и защищая от нападок инквизиции.

Химено Мартинес проторчал в Авиньоне до осенней распутицы и решил не рисковать, отправляясь в дальний путь в королевство Арагон через заснеженные перевалы, а обождать до весны. Известие о скорой коронации в Реймсе заинтересовало его, ведь не каждому выпадает случай лицезреть священные реликвии. Более того, посетив Париж после Реймса, можно было избрать совершенно иной путь по французскому королевству, заглянув, например, в Тур.

Он передал с вестником письмо для епископа Урхеля, на попечении которого сейчас находился Мигель Нуньес, но оказалось, что не всё так просто – Алонсо Хуан Понче за свои труды требовал немалую плату, грозясь прибрать Нуньеса под юрисдикцию ордена Калатрава и обвиняя его в преступлениях против ордена. Чтобы договориться с будущим архиепископом, этот амбициозный юнец не мог спокойно дожидаться возвращения Химено Мартинеса в Таррагону, сидя в своих горах, и, проявив своё упрямство и железную волю, ухитрился добраться до Реймса, присоединившись к послам короля Хайме.

– Я понял, святой отец, – чуть помедлив, ответил де Мезьер, – и вот что скажу: советую решить это дело мирным путём, без насилия, поскольку мне плевать, какие у вас там меж собой отношения, но меня, как советника короля, очень волнует, что некоторая область в французских землях, управляемая епископом и зажатая между двух владений короля Майорки, лишилась сразу двух хороших лекарей. Я вовсе не отрицаю, что молитвами нашими мы исцеляемся, но люди страдают, беспокоятся, бунтуют, высказывают недовольство, а это угроза власти короля. Поэтому, святой отец, я даю вам шесть седмиц на размышление и считаю, что этого будет достаточно, чтобы Мигель Нуньес был доставлен в Париж здоровым и невредимым. И я готов оказать вам всяческое содействие в осуждении ереси Арнальда из Виллановы… посмертно и без дополнительных свидетелей, тем более, что в Париже он уже представал перед судом. Договорились?

Епископ вытер рукой влажный лоб:

– Вы требуете невозможного!

– Хорошо, даю еще две. И если ничего не произойдет, то выморочное наследство после скоропостижной смерти Хуана Мигеля, подданного французской короны, наш король будет требовать отдать или выплатить за него солидный выкуп, а значит, обратится напрямую к королю Кастилии или Арагона… во все земли, где хоть что-нибудь найдётся. Вы меня хорошо поняли? Я считаю, что представитель духовной власти намного разумнее и рассудительнее молодого рыцаря, погрязшего в личных амбициях.

– Мы можем обвинить Хуана Мигеля в «адорации» ереси, как и его мнимого отца, – не сдавался епископ.

– Хуан Мигель, – голос де Мезьера приобрёл холодность, что указывало на его внутреннее состояние закипающей ярости, – знает о еретиках побольше вашего, святой отец, он – доверенное лицо и переписывает сочинения отца Бернарда Гвидониса, инквизитора Тулузы, или вы собираетесь пойти супротив брата своего?

– Нет, – упавшим голосом ответствовал епископ. – Но обвинения так просто не снимаются…

– Как и не выдвигаются!

***

Молодой рыцарь продолжал стоять перед ним. Джованни смотрел на искривленные самодовольной усмешкой губы и думал, как же нужно взращивать собственное всесилие и безнаказанность, чтобы настолько быть уверенным в собственной победе, не беря во внимание Господне Провидение и заповеди.

– Выпейте за здравие нашего короля Филиппа! – будничным голосом сообщил слуга, обходящий гостей с подносом, уставленным кружками с вином. Он заставил принять их в руки обоих собеседников и направился дальше.

– Так вы утверждаете, что прекрасно знаете Мигеля Нуньеса? – Джованни решился нарушить молчание, хотя де Мезьера, который мог бы повернуть разговор в нужное русло, не было рядом. – И давно ли вы с ним знакомы?

Рыцарь еще раз смерил его презрительным взглядом, в который не преминул вложить дополнительную порцию ненависти:

– Ты нарочно строишь из себя дурачка, будто ничего не понимаешь?

– Стараюсь поддерживать вежливый разговор, – спокойно ответил ученик палача, хотя чувствовал, как внутри его закипают те же чувства, что сейчас по отношению к нему переживает этот арагонец.

– Я бы предпочел продолжить его в более… – рыцарь слегка подался вперед, – интимной обстановке, не при свидетелях.

– Не вижу вожделения в твоих глазах…

– А кто сказал, что я хочу совершить с тобой содомский грех, шлюха? – он приблизился настолько, что его губы почти касались уха Джованни, при этом голос стал тише и глуше. От его одежды пахнуло конским потом, будто этот молодой, лет на пять младше его, рыцарь последние дни провёл в седле и не сильно утруждал себя, чтобы предстать при дворе в свежем виде. – Нет, ноги ты будешь раздвигать уже после, чтобы вымолить у меня трахнуть тебя и дать тебе передышку между одной болью и другой.

Настолько прямая, не прикрытая никакой куртуазностью угроза из уст незнакомца еще раз убедила ученика палача в причастности именно этого человека к похищению Михаэлиса, ведь никто другой не мог бы столь страстно желать ему зла и при этом знать о прошлом. Джованни слегка отстранился и посмотрел Алонсо Понче прямо в глаза: светлые, серовато-голубые, но живые, пронзительные, с длинными ресницами, хоть их обладатель вряд ли слыл красивым:

– Ты тоже любишь причинять боль? Предпочитаешь плеть или розгу?

– Калёное железо… – арагонец невольно облизнул губы, показав, насколько подобные речи его распаляют, – да и кнут был бы предпочтителен…

– Тебя только это заводит? Или что-то ещё?

– Люблю видеть страдание и страх в глазах! Особенно – чужих, когда я кого-то пытаю перед ними, и обе жертвы молят о милосердии, это слаще всего. Мать за ребёнка, муж за жену, любовник за любовника… Вот тебе… – Алонсо Понче сделал многозначительную паузу, – я бы связал руки за спиной и усадил задом на длинную гладкую и толстую палку, а уже потом бы применил всё то, что я люблю. Уверен, Мигелю бы понравилось… Ну, а когда бы с тобой наигрался, то продал бы в бордель, в Сеуту или в Фес!

Джованни понимал, что этим его хотят задеть, вызвав не только ненависть, но и страх, однако постарался ответить со всей прямотой:

– Какие же у тебя занятные грёзы! Но у меня тоже есть, чем ответить: если на твоих руках кровь Стефануса Виталиса из Агда, то будь Господь моим свидетелем, я стану карающей рукой! Я более прост в своих желаниях: оскоплю, посажу на кол, сделаю так, чтобы кровь вытекала медленно из тела, и сяду наблюдать. В таких делах я не склонен к милосердию – довершу дело до конца.

– Насколько я понял, вы уже успели обменяться мнениями о важности сегодняшней коронации? – раздался громкий голос подходящего к ним Готье де Мезьера. Епископа нигде не было видно. – Как долго вы будете гостить в наших краях, сеньор Понче? Вы меня заинтересовали, и я хотел бы устроить нашу встречу в Париже, дней через пять. Будущий архиепископ Таррагоны уже дал своё согласие. А вы, сеньор Нуньес?

– Конечно, буду рад, – Джованни, подыгрывая, одарил его одной из очаровательнейших улыбок.

– Вы любите игру в шахматы, сеньор Понче? – неожиданно спросил советник короля.

– О, да, – с охотой откликнулся арагонец, – только на этом мы и сошлись в интересах с Мигелем Фернандесом Нуньесом, надеюсь, что его сын, – на последнем слове у рыцаря не дрогнул голос, – станет мне достойным противником.

– Не сомневаюсь, – рука де Мезьера провела по талии Джованни, отвлекая его от мыслей о последующей встрече с Алонсо Понче в Париже, – а теперь позвольте вас оставить, нам с Хуаном Мигелем нужно предстать перед королём до начала обеда.

***

– Что это? Неужели Господь был настолько благомилостив? – Джованни неожиданно остановился посередине длинного бокового коридора дворца. Де Мезьер вел его в неизвестном направлении с совершенно неясными целями, хоть всё и так было очевидным. Готье тоже остановился и неожиданно втолкнул его внутрь незапертой темной комнаты, прикрыл дверь и зашептал:

– Да, пока ты там на этого молодого арагонца пялился, я твоего друга из-под суда инквизиции вытащил. Надеюсь…

– Михаэлиса в чём-то обвиняют? – Джованни положил ладони ему на грудь, ожидая ответа, и почувствовал руки де Мезьера на собственных бёдрах.

– Старое дело, которое сейчас опять решили разворошить, уж больно мысли еретические сильные. Помнишь, я тебе про Арнальда из Виллановы рассказывал? Но не в этом суть. Тебе нужно уехать из Реймса прямо сейчас.

– Как? – изумился Джованни.

– Слушай меня внимательно и не перебивай. Поедешь вместо королевского гонца. Сначала с письмами в Дижон, к герцогу Бургундскому, потом сядешь в лодку и отправишься в Авиньон, отдашь послание в папскую канцелярию. Там скажешь, что вернёшься за ответом. Сам доберёшься до Марселя, найдёшь своего приятеля-сутенёра Антуана, узнаешь, каких паломников и какими дорогами он поведёт в Компостеллу после Пасхи. Предупредишь, что присоединишься. У тебя будет еще достаточно времени – можешь остаться в Марселе, а можешь, если корабль подвернётся в течение трёх дней, отправиться во Флоренцию и проведать семью. Потом вернёшься, заедешь в Авиньон, а после – в Париж. На всё у тебя восемь седмиц, которые будешь отсчитывать с завтрашнего дня. Ты всё запомнил?

– Да, – шепнул ученик палача, всё ещё надеясь на объяснения столь странным передвижениям. – А как же наш договор?

– Сейчас очень важно, чтобы этот Понче думал, что ты из Реймса приедешь в Париж, и если он захочет перехватить и похитить тебя по дороге или в столице, то не сможет этого сделать. А ты ему очень нужен, чтобы купить этим сговорчивость Нуньеса. Через восемь седмиц произойдёт следующее: либо Михаэлис окажется на свободе и в моём доме, а ты честно со мной расплатишься, либо, если твоего палача не будет, придумаем, что делать дальше.

– Хорошо. Пожелай мне удачи, – Джованни обнял де Мезьера за шею. – Поцелуй меня на прощанье. Я буду молить Господа, чтобы у нас всё получилось, – он притянул к себе Готье, вложив в этот поцелуй всю безмерность собственной благодарности.

Комментарий к Глава 3. Господне Провидение

Химено Мартинес де Луна – исторический персонаж, действия которого очень логично подходят под моё повествование: он был епископом Сарагоссы до 1316 г., в то же время пост архиепископа Таррагоны пустовал два года до 1317 г., поскольку прежний архиепископ умер, а нового понтифика выбирали долго до августа 1316 г., и некому было назначить нового. Потом Химено Мартинес де Луна неожиданно перебирается в Таррагону и инициирует процесс осуждения Арнальда из Виллановы, который подробно расписан в пособии для инквизиторов Николая Эймериха.

========== Глава 4. На перепутье ==========

Всё, что сейчас с ним происходило, было похоже на безумие, на дьявольское искушение, а не на Божественное предопределение. Хотя… если проводником Божьей воли выступал именно де Мезьер… Не хотелось об этом думать, но внезапно снизошедшее озарение заставило усомниться, что советник короля не просчитал всего заранее, отправляя в путь в такой спешке, что на здравые рассуждения у Джованни просто не хватило времени, теперь же оно появилось…

Чего же добивался Готье, вкладывая горчащий мед в свои уста, расписывая соблазны, на которые в других обстоятельствах не хватило бы сил и времени? Доедешь до Дижона, потом до Авиньона, остановишься в Марселе – и не забудь, у тебя будет прекрасная возможность повидаться с семьёй, которую ты, дай подумать, не видел больше десяти лет… Вот только на пятый день пути Джованни понял, что денег, выданных ему на путешествие, может не хватить, начал экономить, а оказавшись в Марселе, понял, что предстал перед выбором: спокойно прождать положенный срок и вернуться в Париж или купить себе место на корабле до Флоренции – в один конец.

Возможность экономить на оплате ночлега была, Джованни поймал себя на мысли, что специально разглядывает фасады постоялых домов, безошибочно определяя, что хозяйка – женщина, с которой можно будет расплатиться по-своему. Стыда и чувства вины уже не возникало, как тогда, когда он ехал к Гийому де Шарне и, соглашаясь на такую форму оплаты, испытывал тревогу, страх и скованную нерешительность, которая принималась за скромность и благонравие.

С ним что-то происходило – новое и пугающее, недоступное для разума желание потакать чувствам, а они были смутными и неопределёнными. Он заставил себя присесть на каменную плиту, перевести дыхание, наклониться к холодной прозрачной воде, чтобы умыть лицо в городском источнике.

В Париже его мог ожидать уже освобождённый Михаэлис, Мигель Фернандес Нуньес, но встреча с ним, настолько желанная в прошлом, теперь слишком тяготила в настоящем: и не только тем, что вновь вывернула обнаженные нервы души в Авиньоне, но и тем, что обратной дороги к возвращению столь полюбившейся жизни в Агде уже не было. Где-то по дорогам Франции рыскал, как голодный волк, Алонсо Хуан Понче, обещавший долгие и мучительные пытки, если встретит. Агд всегда будет напоминать о Стефанусе, даже если Михаэлис вернётся туда обратно палачом или лекарем, раз уж инквизиция больше не станет его преследовать, но прав де Мезьер – Джованни там никто: любовник, шлюха, подстилка, сколько бы ни грезил – хочешь быть лекарем, учись, получай своё заслуженное право.

Как примет его Михаэлис – неизвестно, чувства больше не застилали глаза сладостной пеленой: Джованни отдавал себя и брал сам, иногда получая удовольствие, пусть не настолько возвышенное, до дрожи во всём теле при лёгком касании и даже мысли, как с тем, кого называл любимым, но получал. Хуже всего стать отвергнутым своим любимым после малейшего укола ревности в сердце, что кто-то касался тебя вместо или после него…

А де Мезьер и отложенный на неопределённое время договор? Они тоже ждали в Париже и требовали от Джованни смелости в принятии решения. Проще всего было бы сбежать. Готье постоянно играл, давая возможность, толкая на выбор: любовник или шлюха, вернёшься или не вернёшься? А чем ты заработаешь деньги на дорогу? Опять найдёшь покровителя?

Свою семью, оставленную во Флоренции, очень хотелось повидать: взглянуть в глаза отцу, который продал и отверг, обнять мать и братьев, почувствовать вновь их любовь, как в детстве. А потом опустить руку в карман и показать там пустоту… Ничего нет, даже лошадь продал… Одна дорожная сума, где лежит та одежда, что была на нём в Реймсе, купленная для него де Мезьером. Что-то осталось в Агде, что-то в Париже, вассальная клятва Гийому и кусочек земли, что якобы за ним записан как за рыцарем, налоги, что должны платить, но он не знает даже, где и кому.

Сколько раз по своей воле он делал то, что сам считал нужным? Наверно, первый раз – это заработок на корабль в Милан и поездка к делла Торре, окончившаяся чёрной меланхолией и саморазрушением в марсельском борделе. Второй – история с золотом тамплиеров, которое они украли с Тренкавелем, после нее он чуть не умер от пыток. Третий – жизнь в доме Буассе в Совьяне, чуть не закончившаяся смертью. В четвертый – поиски де Мезьера и договор, и теперь он сидит в том месте, откуда многое началось, но пока – хвала Создателю – ещё жив, хотя Михаэлиса и нет рядом.

Но выбор сделан, деньги выплачены, и через две ночи его ждет место на корабле, отплывающем в Пизу. И дом, который ему сейчас был нужен, располагался прямо напротив того места, где он сидел. Спереди таверна, над ней – комнаты для постояльцев, а сбоку от входа – неприметная дверь, как перемычка между домами. Джованни протянул руку к рычагу справа, и где-то в глубине дома раздался мелодичный перелив колокольчика.

Вскоре послышался звук отодвигаемого засова, и на пороге возник… Антуан-кефаред, выныривающий из полумрака и щурящий глаза от яркого света солнца. Волосы его ещё больше поседели с момента их прошлой встречи, но время не прибавило морщин, хоть кожа и выглядела слишком тёмной, что нельзя было поставить в вину поцелуям солнца, а скорее – внутренним изменениям в печени.

– Джованни! – взревел Антуан и сгрёб своего друга в объятия, утаскивая прочь в полутьму комнаты. Тот не сопротивлялся. – Ты помнишь меня? Исцелился? А я-то решил, совсем мозгом съехал! Джованни… – он расцеловал его в обе щеки. – Фина, Фина! Спускайся, посмотри, что за гость у нас!

– Ты и Фина? – изумился Джованни.

– А где же она еще найдёт такого сильного и умелого на все руки мужчину, как я? Не девочек же заставлять колодезный ворот крутить!

Мадам Донатти спустилась сверху в длинном белом платье, больше похожем на ночную камизу, и теплом плаще, спешно накинутом сверху, и тоже узнала гостя, повиснув у него на шее, оттесняя Антуана:

– Десять лет, мальчик мой! Когда этот греховодник рассказал, что видел тебя в Агде, что ты память потерял, я не поверила! Все переживала: как там наш флорентиец? Дай я тебя рассмотрю при свете, – она увлекла его во внутренний двор, и хоть туда и не проникал напрямую солнечный свет, Джованни вспоминал и отмечал теперь мельчайшие детали, что всплывали в его памяти: «она накладывает ещё больше белил на щеки», «прячет морщины на шее в жемчужном ожерелье», «на руках тонкие кружевные ленты, скрывающие темные пятна на коже». Фина постарела, но взгляд ее не утратил цепкости, более того, он удивительным образом менялся, становился темнее и неподвижнее, когда Фина начинала в уме вести подсчеты собственных барышей. Сейчас он тоже начал темнеть. – Твоя красота как божий дар – расцветает и с возрастом становится как выдержанное вино. Мужчины? Женщины?

– Те и другие, – не раздумывая, ответил Джованни. – Но основное пристрастие не поменялось.

– Нижний… О, Джованни! – она ласково провела по его улыбающейся щеке кончиками пальцев от нижней губы до виска, потом медленно потянула за шапку, снимая ее с головы, отдала в руки Антуану и запустила пальцы в волосы, развязывая ленту, которой он были подвязаны, расправляя золотые волны по плечам. – Хочу увидеть тебя всего, как ты изменился… – замурлыкала мадам.

– Непременно! Но прежде, – ученик палача положил ей руку на талию, прижимая к себе, – ответь мне, ты сможешь меня продать? У меня есть две ночи, и очень нужны деньги.

– Торги? – глаза Фины лихорадочно заблестели, там уже переливались на свету золотые солиды, выстраиваясь в высокие столбики, составлявшие ливр. – А сколько клиентов ты сейчас способен принять за ночь? Трех?

– Не знаю, моя радость. Тот, кто у меня был в Париже, выдерживал не больше часа, а сил у меня еще было полно. А с тем человеком, с которым я жил в Агде, я времени не считал, но сил он мне совсем не оставлял.

– Член городского совета или нотарий? – полюбопытствовал Антуан, решивший вставить что-то и от себя.

– Друг мой, – мягко откликнулся Джованни, сверкнув глазами в его сторону, – палач. Я не хотел вас с Луциано тогда пугать, да и стеснялся сильно: вы мне показались хорошими людьми, хоть я вас и не вспомнил.

– Ну, мы с Луцием поняли, что ты кому-то там задом подмахиваешь, – Антуан был ошарашен таким признанием, – но не предполагали, что палачу. Думали, может, церковнику какому-нибудь, тебя же вроде с тамплиерами загребли. А когда господин де Мезьер в Марсель приехал, расспрашивать начал…

– Да, да, – заговорила мадам, – такой шумный, огромный, слуга короля, и девочками моими не побрезговал, заплатил хорошо.

– Я теперь с ним в Париже живу, – обыденным голосом сообщил Джованни.

– Да? – в один голос переспросили Антуан и Фина, потом переглянулись. И Фина продолжила, всё еще не оставляя попыток подсчитать: – Этот за двух пойдёт.

– Э… Джованни, постой! – Антуан думал совсем об ином. – Так что же твой покровитель тебе мало платит? Зачем решил торговать собой? Или поссорились?

– Нет, – Джованни покачал головой и взглянул ему в глаза, пытаясь найти понимание, – он слишком хороший и чувствительный, и очень боится, что, когда закончится наш договор – я просто уйду, помахав ему рукой. Поэтому обставил всё так, чтобы я как бы сам принял решение его покинуть и не выполнить условия. Так ему легче принять мой уход. А я не хочу. Я должен вернуться. Это по-честному. Поэтому и деньги нужны на обратный путь.

– До Парижа-то немного надо…

– Помолчи, Антуан… – Фина продолжала прикидывать варианты.

– Я сначала во Флоренцию, – продолжил Джованни. – Хочу семью свою повидать. Узнать, как они там живут. С Луциано встретиться. Поэтому, Фина, давай договоримся…

– Я с тобой! – воскликнул Антуан и с устрашающим видом сдвинул брови на переносице, обиженно скрестив руки на груди. Фина показала ему кулак:

– Дома сиди, мальчик сказал, ему нужно с семьей пообщаться, а не по кабакам в загул удариться. Пятьдесят на пятьдесят.

– Фина, милая моя, – Джованни притиснул ее к себе еще плотнее, – только не простудись, на улице прохладно. Я же не столуюсь у тебя и постель не занимаю, зачем ты так со мной? Не жадничай!

– Тридцать и не больше! Только потому, что моё женское сердце тебя любит. Втайне.

– Фина… – Джованни потёрся носом о ее шею, а потом провёл языком по изгибам уха. Еще сильнее вжал в свой горячий живот, слегка отрывая от земли, оставляя опираться на носки туфель. Нежно поцеловал в губы, метнул вожделеющий взгляд из-под ресниц, задерживая его на темных, уже почти черных зрачках мадам, в которых плескалось только золото потемневших граней монет, от которых хотелось откусить еще немного. – Я же лучший, лучше всех! Хочешь, мы займёмся с тобой любовью прямо сейчас, сердце моё? Вот только боюсь, что ты потом кефареда из дома выгонишь, а он мой друг. Восемнадцать.

– Двадцать, – упавшим голосом прошептала мадам, которая в глубине души тоже была не чужда мужской ласки. Где-то очень глубоко, но достижимо.

– Договорились. Ты навсегда останешься моей самой любимой женщиной! – он опять поцеловал ее, ослабляя руки и опуская на землю.

– А мне что перепадёт? – Антуан продолжал изображать обиженного жизнью любовника, которому вот-вот дадут отставку.

Джованни повернулся к нему и смерил удивлённым взглядом:

– Антуан, ну ты совсем обнаглел! Задница – моя, клиенты и кровать – Фины, ты здесь каким боком примазываешься? Вот соберусь с тобой в Компостеллу, тогда и за дорогу платить буду.

Фину еще потряхивало от его крепких объятий.

«Смотрины» Джованни решили проводить на постели. Причем Фина уверяла, что его тело будет хорошо смотреться на красном: «Красный – благородный цвет!».

– Будто у тебя есть еще варианты! – фыркнул Джованни, примеряясь к единственной огромной кровати в борделе Донатти с тяжелым златотканым балдахином, где принимали особо важных и денежных клиентов. – И забери свою цветастую подушку, – он подбросил подушку вверх, поймал, а потом перекинул в руки Фины, – она мне снится в страшных ночных кошмарах, будто ничего не изменилось…

– Узор как узор, – пожала плечами мадам, – сама вышивала. Ну-ка, ну-ка… покажись во всей красе… – она с нескрываемым восхищением оглядела его голый торс и зашла сзади, обняла, целуя между лопаток, – всё-таки ты мой самый любимый работник, жаль, что тебя не было последние десять лет.

– Если бы был, – Джованни захватил ее мягкие ладони и переместил их себе на грудь, поглаживая, – ты бы меня заездила так, что к своим тридцати я был бы никому не нужным стариком с широкой дыркой на месте ануса.

– Да, – согласилась Фина, – я отдала тебя тогда в хорошие руки. Правда, со спины ты выглядишь, будто все эти годы провел рабом на галерах у сарацин: шрамы видны. Но мышцы – совершенны, и волосы…

– А еще я – гибкий, можно в узел скручивать!

– Ну, это фиглярство! – недовольно потянула мадам. – Клиенты обычно больше двух поз не знают: сзади и спереди.

– А если сверху сесть? – не унимался Джованни, чувствуя, что в нем открываются какие-то новые грани, в которых он ориентируется как рыба в воде: «Я мог бы свой бордель открыть» – пришла внезапно мысль, которую захотелось обдумать в тишине и спокойствии:

– Давай обратно свою подушку, я на ней покажу.

Все действия с подушкой мадам очень понравились, они решили сделать это частью представления.

========== Глава 5. Диковинный зверь ==========

То, что казалось безрассудной бравадой, грозило перерасти в паническое бегство, еще не начавшись: девушки, работающие на Фину, с такой тщательностью мыли, скребли, умащивали и растягивали его тело, с таким усердием, что Джованни показалось, что его готовят к закланию. «Мне очень нужны деньги!» – крутилось в голове подобно богохульной молитве.

– Антуан, сжалься надо мной! – взмолился он, наблюдая, как кефаред, не менее возбужденный предстоящим действом, в очередной раз прикладывается к кувшину с вином.

– Нет! – он деланно нахмурил брови. – Фина строго приказала, чтобы соком виноградной лозы от тебя не пахло! Сейчас зима, не так-то просто найти богатых заезжих купцов для торгов. Не любят южане ездить к нам в холода. Приехал бы летом: у нас отбою от клиентов нет, шлюхи спать не успевают. А сейчас придется брать то, что есть. Да и времени у нас на оповещение мало.

Торги означали то, что первые три клиента, что дадут больше денег, будут обслуживаться в борделе Донатти, по часу и по очередности того, насколько большую сумму заплатят за право быть первым, вторым и третьим. Конечно, каждому из них Джованни достанется в лучшем виде после ванны и очищения, но преимущество иметь полную сил шлюху получал самый денежный.

Обнаженного Джованни усадили на кровать, верхом на ту самую цветастую подушку, на которой он демонстрировал свои таланты перед узким кругом лиц, красиво распределили волосы по плечам, заплетя в тонкие косы пряди на висках, закрепили их на макушке, чтобы не закрывали лицо. Сверху его целиком покрыли полупрозрачным куском ткани, который планировалось одним движением содрать, показав товар лицом, когда все соберутся. Под тканью было душно, а из-за нервной дрожи, что пробивалась сквозь волевые усилия и самоуговоры о деньгах, с трудом удавалось поддерживать член в эрегированном состоянии.

Наконец в комнате стало заметно светлее: Антуан зажег множество свечей, окружавших кровать. Комната наполнилась чужим дыханием и приглушенными голосами. Ткань медленно сползла вниз, оставляя Джованни в окружении яркого света, направленного на него. Специальные плотные зеркальные ширмы были расставлены таким образом, чтобы свет отражался, а гости, заполнившие комнату, оставались невидимыми. Он поднял голову, смотря перед собой, провел кончиками пальцев по бедрам, бокам, животу, груди, напрягая мышцы. Спрятал ладони за шею, приподнимая запястьями волосы, поднял локти вверх, повернул голову вбок. Потом задвигался тазом на подушке, поигрывая бедрами и мышцами живота, чем когда-то сразил наповал де Мезьера. Соскочил с подушки, легко и грациозно переворачиваясь на живот, поднялся на вытянутых руках, запрокинув голову назад, нашел точку опоры в коленях, показал переливы подтянутых мышц своего зада и как он может ими управлять, вызывая волны, колебания и дрожь, потом кинул вожделеющий взгляд, обернувшись назад, прямо в темноту. Спокойно опустился животом на подушку, пошире раздвигая ноги и ягодицы, предлагая себя опробовать. На этом представление заканчивалось, и все желающие могли начать делать свои ставки. Джованни лежал, краснея от стыда, и считал удары собственного сердца, частящего, ударяющего в виски.