Текст книги "Когда море сливается с небом (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Михаэлис уложил Джованни на постель и попытался еще раз осмотреть, но более внимательно. Никаких видимых повреждений не было, горло не было опухшим, дыхание было неслышным, но сердцебиение частым. «Может быть, яд? Очень похоже». Но известные яды давали рвоту, резь в животе, резкое помутнение сознания или быструю смерть от удушья. «Белладонна? Тогда почему такой горячий?» Лекарь перевернул своего больного на живот, развел ягодицы в стороны: отверстие ануса было припухшим и крепко сжатым, и это было объяснимо, учитывая то, как часто де Мезьер его использовал. «Моё нутро наполнено чужими соками», – как-то невзначай вспомнились слова Джованни, в них было что-то необычное или смешное, будто сравнил он себя с женщиной, чья утроба…

– Ублюдок! Грязный похотливый ублюдок! – Михаэлис силой втолкнул свой палец, раздвигая сомкнутое кольцо мышц.

Теперь он все понял, что произошло, и первые слова, что он произнес по отношению к Готье де Мезьеру, были слишком мягкими: Михаэлис умел ругаться на нескольких языках. Если бы не долгие месяцы, проведенные в заточении и чуть не стоившие ему жизни, у него хватило бы сил самостоятельно дотащить Джованни до купальни, но сейчас приходилось рассчитывать только на чужую помощь.

Жоффруа нашелся в столовой, там же, где и обещал сидеть и ждать. В купальне Готье исполнял трудовую повинность – сам наполнял лохань водой. Филиппа, увидев обнаженного Джованни, обвисшего на чужих плечах, сначала охнула и стыдливо отвернулась, соблюдая приличия и целомудрие вдовицы. Выждав достаточно мгновений, чтобы все успели узреть степень ее благочестия, она вновь повернулась и поддержала на весу голову больного, которого уложили в воду. И теперь все присутствующие стояли вокруг лохани и, обратив свои взоры на Михаэлиса, молчаливо требовали от него каких-то действий.

– Та-ак, – лекарь завертел головой, понимая, что должен что-то сказать. Свой гнев по отношению к Готье он словесно спустил еще наверху, – Джованни тяжело болен, но не смертельно. Это не отравление [2]. Будем считать, что сильно простудился. Филиппа и Жоффруа, благодарю вас за помощь, но она еще понадобится с утра – завтра смените нас у постели больного, вы можете идти по домам. На сегодняшнюю ночь мне будет достаточно помощи господина де Мезьера. И… Филиппа, помогите советнику короля пододвинуть табурет поближе: теперь он будет поддерживать голову Джованни над водой, – Михаэлис со злорадным наслаждением поймал яростный взгляд Готье, брошенный на него исподлобья.

Лекарь вышел во двор, чтобы проводить слуг и убедиться, что за ними надежно закрылись двери. Потом поднялся в спальню де Мезьера, где оставил свою дорожную сумку, вернулся в кухню, подобрал там подходящие ёмкости для работы, поставил еще нагревать воду. Готье продолжал неподвижно сидеть на табурете, склонившись над лицом Джованни, обернулся, заслышав шаги за спиной:

– А теперь скажи мне правду! Моя вина?

Михаэлис не ответил, только расстелил чистое полотенце на полу и принялся раскладывать на нем содержимое своей сумки.

– Чего молчишь?

– А что ты хочешь про себя услышать? – Михаэлис резко поднял голову, зло посмотрев на Готье. – Что ты сотворил грех, утолил свою страсть, а потом оставил человека, доверенного тебе, в опасности, нуждающимся в помощи?

– Но он даже не позвал! Я бы услышал! – продолжил свои оправдания Готье.

– Ты разве не понимаешь, что говоришь? – Михаэлис выпрямился и подошел к лохани, встав напротив Готье. – Ты стал нежеланным до такой степени, что он… даже… не позвал тебя на помощь в то время, когда ему было очень плохо. У него надежда оставалась только на Господа. Ты же не забыл торжественно сообщить, что я его оставил и отбыл в Агд? – он засучил рукава камизы и обхватил Джованни за талию, подтягивая его тело вверх. – А теперь помоги мне, придерживай поперек груди.

– Уже не такой горячечный. Ты так и не объяснил, чем вызвана болезнь Джованни, – де Мезьер с удивлением обозревал Михаэлиса, который совершал непонятные движения рукой между двух разведенных в стороны ног своего ученика.

– Член свой нужно тщательнее мыть, прежде чем пихать его во все дыры, – продолжал источать свою злость Михаэлис. – А ты еще, если не влезает, силой начинаешь…

Джованни внезапно дернулся, распахнул глаза, резко мотнул головой назад, чуть не ударив Готье в челюсть своим затылком, если бы тот не увернулся:

– У-у-у, похотливые демоны! Как я вас ненавижу! Отпустите меня! – он принялся выдираться из рук де Мезьера.

– Готье, держи его крепче! – прикрикнул Михаэлис, уворачиваясь от ударов коленями.

Джованни совершил еще несколько попыток вырваться, а потом опять затих, уронив голову на грудь.

– Может быть, мы его свяжем? – предложил де Мезьер. – Он же не в себе! Не знаю, что ты задумал, но дьявол завладел его разумом, и силу эту колдовскую я не смогу долго сдерживать.

– Свяжем? – Михаэлис нахмурил лоб, но потом внезапно приобрел благодушие, ощутив тесноту и жар в паху. – Хорошая идея! Тем более, что мучить мы его будем еще долго.

Пока Михаэлис удерживал тело Джованни спереди, Готье связал руки сзади, потом они поменялись, и уже лекарь закрепил веревочные петли на лодыжках к длинной деревянной палке прихвата для снятия горячих горшков с печи, что нашлась на кухне. Михаэлис не только вторгался внутрь рукой, но и пару раз прочистил кишки, вливая воду через воронку. Иногда Джованни приходил в сознание от испытываемой боли, стонал, кричал, ругался, но пока не понимал, где находится и кто именно его пытает. Но не сомневался, что за свои грехи попал в Ад, и сейчас дьявол испытывает безмерную радость от того, что заполучил его душу и тело в безраздельное пользование.

Было уже за полночь, когда начисто вымытый изнутри и снаружи, смазанный целебной мазью, напоенный отварами, утратив полностью горячечные миазмы тела, Джованни был положен отдыхать на лавку. Остро встал вопрос: на какую кровать уложить. Лежанок в доме было две: большая и широкая в спальне де Мезьера и маленькая узкая в гостевой комнате.

– Ты мне условия ставишь, будто я не хозяин в своем доме! – устало всплеснул руками Готье. Они вместе с Михаэлисом, почти касаясь друг друга, сидели на лавке напротив той, где лежал Джованни, и отдыхали от трудов.

– Если Джованни положить наверх, то мы с тобой оказываемся в одной постели, – рассуждал Михаэлис. – А если ты вдруг на меня руку во сне положишь? Или прижмёшься? Я же тебя ударю!

– Я тебя тоже ударю, если ты это сделаешь!

– Значит, на большой кровати вместе с Джованни спим либо ты, либо я. А я тебе больше не позволю к нему прикоснуться, и засунь себе в задницу ваш договор. И ему не разрешу никогда таким способом долги отдавать!

– Ну, ты не горячись, – миролюбиво начал успокаивать его Готье. – Джованни тебе не сын, над которым ты имеешь власть. Он уже достиг того возраста, что и его собственный отец над ним власти не имеет, так что – очнется, пусть сам принимает решение. А пока предлагаю соглашение…

– Какое? Ты же волка, козла и капусту в одну лодку не посадишь [3]!

– Успокойся, у нас два козла и одна капуста, которую и поделить нельзя, и жрать одновременно. Поэтому предлагаю положить Джованни между нами в спальне.

– Ага, – согласился Михаэлис, – и в камизу до пят обрядить… и члены нам всем узлами повязать.

***

Спящий Джованни лежал посередине постели, такой красивый, как ангел. Только мягкий свет лампады заострял черты лица, показывая, насколько тяжело сказалась болезнь на здоровье тела и души. Готье принес еще два одеяла, чтобы укрыться. Подушек хватало.

– Я сниму камизу, – решительно заявил Михаэлис и принялся стягивать липнувшую к телу одежду. – Она у меня вся промокла.

– Хм, – произнес Готье, оглядывая свое верхнее платье, которое тоже не было сухим. – Тогда ты ложись, а я пойду вниз. Там ужин Филиппа оставила. Он хоть уже и успел остыть…

– Я с тобой!

***

– …И тут он мне говорит: а мы этого Хуана можем обвинить в почитании ереси! – насытившийся пирогом с рыбой и овощами и заливший свои волнения добрым вином, раскрасневшийся Готье рассказывал не менее удовлетворенному ужином Михаэлису о событиях в Реймсе. – Ты представляешь? Джованни обвинить в адорации?

– И что же ты ответил? – Михаэлиса весьма веселила история, связанная с его освобождением. Он представил себе вытянувшееся от удивления лицо Алонсо Понче, когда тот узнал, что его пленник как птичка упорхнул из клетки, оставив ни с чем.

– А то, что мой духовник, отец Бернард, будет очень недоволен таким поворотом дел. И это подставит под сомнение создаваемое им сочинение, в котором всем инквизиторам подробно разъясняется, как именно распознавать ересь. Поскольку Хуан Нуньес – его главный переписчик! – Готье, отсмеявшись вместе с Михаэлисом, хлебнул еще вина, потом предложил сыграть в шахматы, но уже по трезвости мыслей.

Они поднялись в спальню под утро, когда церковный колокол отметил хвалитны.

***

Когда Джованни открыл глаза, то ему показалось, что он и не спал – просто прикрыл их на миг, а день продолжается, врываясь белым светом через сетчатое стекло на окнах. Еще было слышно, как внизу, в столовой, возится с посудой Филиппа. Вот только зад сейчас ощущался так, будто его в Аду сначала черти разрывали железными крючьями, а потом медленно поджаривали, посадив на раскаленную сковороду. Джованни вцепился губами в одеяло, чтобы не застонать от боли.

«Проклятье! Где этот де Мезьер? Козёл похотливый! Опять использовал с утра со всей своей безудержной одури, а теперь даже не поинтересуется, могу ли я встать?»

Он шевельнулся. Боль в теле была сильной, но терпимой. Он и не такое выдерживал. Вот только комната плыла кругом, а балдахин кровати грозился свернуться в цветастую спираль. Над правым ухом кто-то громко всхрапнул. Джованни замер от испуга, а потом отдернул одеяло, что закрывало обзор.

«Готье?»

Де Мезьер мирно посапывал рядом, повернувшись к нему боком, подложив обе ладони себе под щеку. Джованни завороженно рассматривал отросшую щетину на лице советника короля, подрагивающие во сне рыжие ресницы, расслабленные губы. Потом поймал себя на мысли, что происходит нечто странное: ведь Готье должен сейчас работать над королевскими делами в своем кабинете. Дьявольское наваждение!

Джованни сделал попытку отползти от де Мезьера как можно дальше, но во что-то уперся спиной. Или в кого-то… Теплый! Он еле сдержался, чтобы не взвыть от испуга. Со страхом развернулся и обнаружил спящего Михаэлиса, в чье обнаженное плечо он сейчас воткнулся спиной. И верно – колдовство!

Он огладил себя, проверяя, истинный ли он сам. «Почему я в камизе? И как Михаэлис с Готье оказались рядом? Я же всего лишь прикрыл глаза! О, Господи! Неужели они оба… меня…» Эта догадка была выше его душевных сил. Но красноречиво болело тело, в особенности – зад. Да и в памяти всплывали картинки, она страшнее другой. Как его… как они его… вертели, крутили, удерживали, связали и постоянно пихались внутрь.

«Господи, не может такого быть!» – сердце пыталось достучаться до разума. «Память не лжет!» – разум был весьма недружелюбно настроен. От обиды защекотало в носу и навернулись слезы. «Неужели они сговорились и вдвоем насиловали меня?» Джованни осторожно, собрав волю и силы, слез с кровати, не нарушив ничьего сна, и вышел из комнаты, придерживаясь за стены. В столовой его встретила Филиппа, которая сильно обрадовалась его появлению, но, не сказав ничего лишнего, заставила сесть за стол и отведать ее вкусной стряпни. Даже принесла кружку с теплым вином, сказала «чтобы больше не простужался». С упрёком оглядела босые ноги, не скрытые длинным подолом камизы, дала наставление сразу же после завтрака облачиться в башмаки и надеть плащ.

Джованни, выпившему залпом вино, показалось, что не хватает воздуха. Он открыл окно и высунулся вниз. Река уже начала собирать воды со всей окрестности в свой бурный поток, и берега не было видно, а уровень значительно поднялся. Почти под окном внизу к выступающему из стены железному кольцу была привязана лодка. В ней сидел человек и удил рыбу.

– Эй, лодочник! Ты не меня дожидаешься? – окликнул его Джованни, не узнавая собственного голоса.

Рыбак поднял голову и взглянул на него из тени широкого поля своей шляпы:

– Может, и тебя!

– Тогда жди. Я сейчас возьму вещи и спущусь! – Джованни и вправду, ведомый каким-то внутренним голосом, поднялся наверх, в гостевую комнату. Сделал всё в точности, как сказала Филиппа: надел башмаки и плащ. Опоясался. Взял свою дорожную суму, даже не глянув, что в ней. Потом спустился в столовую, обнаружил, что на подоконник уже накинут крюк с веревкой. Лодочник помог ему удержаться и не упасть, когда руки внезапно ослабели и скользнули вниз по узлам на веревке. А когда ноги его коснулись дна лодки, Джованни с облегчением выдохнул, закрыл глаза и разлёгся прямо там же, уплывая сознанием в глубокий сон.

Комментарий к Глава 3. Бегство от реальности

[1] в это историческое время люди не пили воду в чистом виде, поскольку боялись отравления: вверху по течению любого ручья могла валяться дохлая животинка. Поэтому, чтобы не напиваться – вино разбавляли водой или употребляли другие напитки: пиво, сидр.

[2] в это историческое время очень боялись отравлений. Одной из причин жестокого преследования иудеев и прокаженных были слухи, что они травят воду в реках и колодцах.

[3] образно. Не знаю, какие сравнения могли быть понятны людям этого исторического времени, но этот пример нужен для иносказательного обыгрывания ситуации.

========== Глава 4. Повозка с бубенчиками ==========

Не успев с утра продрать глаза, Готье по привычке пошарил рукой по кровати, наткнулся на обнаженное разгоряченное из-за сна тело, по-хозяйски сгреб, обхватив за пояс, и притянул к себе.

– Ты совсем охренел?!

Громкий рык ударил в уши и заставил встрепенуться: Михаэлис прожёг его яростным взглядом и с силой отбросил руку прочь.

– А где Джованни? – непонимающе воскликнул Готье.

– Черт! – выругался Михаэлис, резко вскакивая и недоумённо озираясь.

– Ушел? – де Мезьер не верил своим глазам: как мог Джованни, валявшийся вчера полутрупом, вообще подняться на ноги после всего того, что они с ним творили, освобождая от болезни?

Михаэлис, ничуть не стесняясь своего обнаженного торса, распахнул дверь и выскочил на лестницу:

– Джованни! Джованни, где ты?

– Да вот только что был здесь! – послышался голос Филиппы из столовой. – Наверно, покушал и поднялся наверх.

Михаэлис, скачками преодолевая по две ступеньки, побежал наверх. Готье спешно спустился вниз. Филиппа расставляла свежие тарелки на столе, убирая остатки трапезы Джованни.

– Филиппа, когда ты видела здесь Джованни? – обратился Готье, внимательно рассматривая стол.

– Не так давно, господин де Мезьер…

– Его нет наверху! И сумки его – нет! – Михаэлис появился на пороге, едва переводя дыхание. – Черт! Куда он мог деться? Может, в купальне?

– Нет, – покачала головой Филиппа, – он в кухню не входил, я бы заметила!

– А привратник мог его выпустить из дома? Или Жоффруа? – громко спросил Михаэлис, подходя к столу.

– Без моего приказа – нет! – безапелляционно заявил советник короля, в задумчивости скрестил руки на груди, нахмурился: – Филиппа, когда ты оставила Джованни здесь, тебе ничего не показалось необычным?

– Вроде нет, – пожала плечами кухарка, – босой был, в одной камизе. Я ему еще подогретого вина принесла. Он его залпом выпил. Жарко ему, наверно, стало: я, когда вернулась, окно было открыто, – она испугалась своих слов, – но там никого не было! Я выглянула! Не мог же он… – ее глаза расширились от ужаса.

– Какое окно? Это? – Готье, следуя за взглядом Филиппы, откинул щеколду и распахнул обе створки. Высунулся, вглядываясь вниз. – Не верю… – он в замешательстве сдвинулся, освобождая место для Михаэлиса.

– А это уже было? – пальцы Михаэлиса тронули свежие царапины от острого крюка, распоровшие подоконник.

Де Мезьер развернулся, склонился и тоже принялся их изучать. Потом поднял голову, посмотрев в лицо Михаэлису:

– У меня лишь одно объяснение – твои «дружки» из прошлого, что убили в Агде твоего бывшего помощника Стефануса Виталиса, а в Тулузе избили брата Беренгария, когда искали там Джованни.

– Ты и это знаешь? – захолодел Михаэлис при мысли, что судьбой Джованни теперь завладел Алонсо Хуан Понче.

– Я многое знаю, – спокойно, с нескрываемым превосходством ответил Готье, закрывая окно. – Филиппа, мы будем завтракать!

– Ты что? – воскликнул Михаэлис, наблюдая, как де Мезьер садится на свой излюбленный стул, берет в руки свежеиспеченный хлеб, вдыхает его сладкий аромат и разламывает. – Так спокойно? Ведь дорог каждый час! Джованни в опасности!

– Во-первых, успокойся, во-вторых – накинь на себя камизу, а то у Филиппы от прелестей твоего тела сейчас голова закружится, – женщина зарделась, услышав такие слова от своего хозяина, – в-третьих, садись завтракать. Если у похитителей действительно был план, то они учли, что их немедленно начнут разыскивать. И, если они не дураки, то сейчас затаятся, ожидая, когда первые спешные поиски окажутся неудачными.

Рассуждения советника короля казались разумными, поэтому Михаэлис подчинился.

***

Над ним в полутьме плавно колыхался плотный полог повозки. Колеса медленно проворачивались во влажной грязи весенней распутицы, поэтому почти неощутимое тело, положенное на мягкое сено, покачивалось как на волнах. Где-то на краю сознания раздавался переливчатый звон бубенчиков. Очнувшийся от забытья Джованни сначала не мог понять, где находится: руки заведены за голову, запястья стянуты веревкой и к чему-то прикреплены. Лодыжки тоже связаны, но не крепко, поэтому ноги ощутимы. По самый подбородок он был укрыт плащом и еще каким-то шерстяным покрывалом. Но больше беспокоил наполненный мочевой пузырь, готовый разорваться. Флорентиец приподнял голову и огляделся: рядом справа, вторя движению повозки, болтался маленький винный бочонок и были сложены какие-то вещи, прикрытые куском рогожи.

– Эй, кто там! – голос звучал негромко, с хрипотцой, губы пересохли от жажды. – Кто-нибудь слышит меня?

Возок остановился. Внутрь через щель в ткани просунулась голова незнакомца: ненамного старше, широколицего, со вздернутым носом, аккуратной курчавой бородой на щеках:

– Очнулся? Пить хочешь?

– Д-да, – Джованни был рад любому, кто проявил бы к нему сейчас внимание. – Но мне бы отлить.

Незнакомец утвердительно кивнул в ответ, отвязал веревку, удерживающую связанные руки пленника за головой. Потом обошел повозку сзади и уже за ноги вытянул Джованни наружу. Теперь только начавший что-то соображать флорентиец обнаружил себя связанным, босым, стоящим посередине проселочной дороги, в длинной камизе с плеча де Мезьера.

«Как я сюда попал?»

Воспоминания возвращались, пока он с удовольствием опорожнялся прямо в наполненную густой грязью колею, в то время как похититель придерживал сзади бесстыдно задранный до середины живота подол камизы. Его нынешние дела обстояли безрадостно: Готье и Михаэлис совершили над ним насилие, он решил бежать, нанял лодку, вылез из окна столовой… Только сейчас до Джованни начала доходить вся абсурдность его горячечных мыслей и действий.

«Такого не может быть! Или может? Где я? Почему на мне нет одежды, кроме длинной камизы?»

– Вы закончили? – внезапно раздался нетерпеливый возглас с места возницы. Похитителей, оказывается, двое! Джованни усмехнулся собственной глупости и повернул голову к мужчине, что стоял позади него:

– Мы закончили? – насмешливо повторил он вопрос. Первый похититель выпустил подол камизы из рук и даже как-то целомудренно поддернул его вниз. – Почему я в камизе, где моя одежда? – Джованни решил действовать наугад.

– Каким достался, таким и приняли, – казалось, этот вопрос удивил незнакомца. – Доедем до ближайшего города, обрядим тебя ещё во что-нибудь. А пока, – он кивнул в сторону повозки. Только сейчас Джованни углядел подвешенные к пологу маленькие бубенчики. – Мы прокаженного перевозим.

– Находчиво! – кивнул Джованни, внутренне соглашаясь с собственным незавидным положением. Похититель поднес к его губам кожаный мешок из шкуры ягненка, наполненный водой, и дал вдоволь напиться [1]. Флорентиец безропотно позволил вновь затащить себя в повозку и уложить в той же позе на сено. – И куда путь держим?

– В Бретань… – похититель, еле помещаясь одним коленом в узком пространстве, а другим упираясь в грудь Джованни, завел его связанные руки вверх и начал крепить веревкой к задней части передка повозки. – Сядем в Нанте на корабль, доплывем до Байоны.

– А мне нужно в Агд… – Джованни изучающе посмотрел ему в лицо. От незнакомца не веяло ни гневом, ни похотью, будто он просто деловито выполнял свою работу. Тело флорентийца, освободившись от напряжения, теперь возвращало чувствительность и былую боль. И что странно – Джованни даже был немного рад, что его везут подальше от Парижа со всеми предосторожностями, скрывая от тех, кто, обнаружив его исчезновение, занялся бы немедленными поисками. – Покажи мне свои руки!

Похитителя удивила его просьба, но он повертел ладонями перед глазами своего пленника. Грубыми, мозолистыми… руками воина, упражняющего себя с мечом:

– Достаточно? Раймунд, трогай! – он крикнул вознице и осторожно попятился к выходу.

– Постой! А тебя как зовут?

– Бриан…

– Бриан «де»?

– Монтеса. У меня больше нет иного имени.

«Черт! Люди Алонсо Понче! Нет иного имени? Неужели бывший?»

– Постой, ты бывший тамплиер? – Джованни приподнял голову, наблюдая, с каким проворством Бриан вылезает из повозки, потом услышал, как он нагоняет ее и, шумно переводя дыхание, усаживается рядом со своим другом на длинную доску передка, закрепленную с двух сторон веревками к бортам нижней части повозки.

«Значит, и Раймунд тоже!»

Раймунд сунул свой нос внутрь повозки и склонился над Джованни. Тот вгляделся в него в перевернутом виде и узнал того самого рыбака, в лодку которого выпрыгнул из окна дома де Мезьера.

– Привет! – Джованни изобразил улыбку на своём лице. Раймунд исчез, вернувшись к управлению повозкой.

Джованни еще раз попытался внимательнейшим образом оглядеться: например, что же скрыто под рогожей, совсем рядом, под боком. Изогнувшись, почти вывернув плечи из суставов, не обращая внимания на боль от веревок на запястьях, он ухватился зубами за грубую ткань и стащил прочь, натягивая на себя. Обнаруженная поклажа не могла не обрадовать: во-первых, его собственная дорожная сума лежала сверху, во-вторых, его похитители – рыцари, скрывая собственное происхождение и пытаясь походить на простых крестьян, должны были спрятать свои мечи, и если не в соломе под Джованни, то точно в своих собственных вещах. А в-третьих, похитители явно недооценили физические возможности флорентийца.

Сбросив с себя покрывало и плащ, Джованни просто поднял ноги вверх, а потом согнул, сложившись пополам. Свободы, предоставленной его кистям, хватило на то, чтобы дотянуться до узлов на веревке, стягивающей лодыжки. Пришлось несколько раз задержать дыхание, но ноги теперь оказывались свободными, а камиза задралась до пупка. Теперь можно было совершенно спокойно, используя пальцы ног, обшарить вещи похитителей, а заодно понять, что именно он сам захватил при побеге из дома советника короля.

Оказалось, что похитители, хоть и заглянули в его суму, но не удосужились ее выпотрошить и рассмотреть получше. Письмо епископу Агда все еще лежало на дне, кожаный футляр с ножами тоже, фляга с чудодейственным дистиллятом, мази и, конечно – заветный горшочек с медом, где, скрытые темно-желтой густой медовой сладостью, покоились золотые флорины. Подобная беспечность показывала, что Алонсо Понче не всё знал о Джованни Мональдески, представляя его перед своими подчиненными изнеженной шлюхой.

Еще один взмах ногами и сгиб тела, и уже пальцы рук завладели острым ножом, чтобы перерезать веревку. Скрип колес повозки, звон бубенцов, удары лошадиных копыт о каменистую землю – все эти шумы скрывали от похитителей, сидевших спинами почти вплотную к Джованни, то, что происходило внутри повозки, задернутой плотным пологом.

Можно было бежать, похитители бы и не заметили, что их пленник исчез, выпрыгнув из повозки с противоположной стороны. Но куда? Джованни охватило смятение: он столько построил надежд на благополучное возвращение вместе с Михаэлисом в Агд, что ни разу не задумывался над иными путями. И не было у него других интересов в жизни, не связанных с палачом.

«Я должен убедить их принять мою сторону! Как поступил бы Готье?»

Джованни кусал губы в волнении, не зная, что предпринять. В любом случае стоило поговорить с похитителями: это было бы естественным для пленника, беспокоящегося о собственной судьбе. Он достал из-под вороха одежды оба меча рыцарей, любовно завернутых в ткань. Перепрятал один, положив глубоко под солому. Другой осторожно вытащил из ножен, взвесил в руке – меч был очень дорогой и старинный. Его хозяин, видно, хорошо заботился о своём оружии.

Флорентиец вернул на место рогожу, присел за спинами Бриана и Раймунда с обнаженным мечом в руке, прикидывая, с кого бы начать первым:

– Господа, – он громко обратился к своим похитителям, – путь нам предстоит долгий, говорить все равно придется. Зачем же скрывать от своего пленника такие подробности: два бывших тамплиера по заданию главы нового ордена Монтеса похищают из Парижа папского нунция [2]? Я, конечно, довольно скромный малый, чтобы искать славы Пьетро из Вероны или Пьетро Парензо, но всё же – если письмо Его Святейшества не будет доставлено в Агд, а посланник окажется пленным заложником юнца из семьи Понче, то скандала не миновать.

Комментарий к Глава 4. Повозка с бубенчиками

[1] Описываю бурдюк, распространенный на Востоке. Не могу сказать точно, насколько этот способ хранения воды был распространен в Европе, но после Крестовых походов он мог быть завезен рыцарями и использоваться.

[2] Посыльный, вестник. В современном мире – дипломатическое лицо от Ватикана, в описываемое историческое время – лицо, облеченное каким-либо заданием или миссией от Святого престола.

========== Глава 5. История юного рыцаря ==========

Сначала воцарилась тишина, видимо, оба тамплиера пытались понять, какую важность представляет их пленник, и совместить полученные знания с тем, что услышали от своего магистра.

– Хм, – хмыкнул Раймунд, – да по мне, хоть сам понтифик! Пусть с этим Алонсо Понче и разбирается!

– Нет, постой, – возразил ему Бриан, – мы клятву подчинения даем понтифику, а уже потом магистру. Если наш пленник правду говорит, то как бы нам повторно не попасть в какую-либо историю! Я же говорил: в Калатраву нужно идти или к госпитальерам. Сейчас бы сидели где-нибудь под лучами теплого солнышка и грелись…

– Скажешь тоже, – Раймунд продолжал источать сомнения, – на всех теплых местах уже сидят свои рыцари. Нас бы отправили в Сеуту или в сарацинские города, где каждый готов тебя прирезать или обратить в рабство.

– А вы где были в заключении, когда тамплиеров схватили по приказу короля Филиппа? Как смерти избежали? – внес свою лепту в их разговор Джованни, внимательно прислушиваясь. Меч он продолжал держать перед собой, готовый к тому, что рыцари захотят заглянуть внутрь повозки, но те, видно, предполагая, что пленник надежно связан, проявляли беспечность. А еще – хотели поговорить, уже порядком устав от общества друг друга.

Десять лет назад оба этих рыцаря, родом из Гаскони и не блещущих знатным происхождением, были наполнены желанием вновь отвоевать Гроб Господень. Орден тамплиеров, в то время еще богатый и влиятельный, был привлекательным местом для будущих свершений. Бенедиктинский монашеский устав хоть и был труден в соблюдении, но, по словам их командора, служил благодатной основой для соблюдения дисциплины и порядка, которые понадобятся, когда в новом походе рыцари соберутся вместе в ударное войско, покрытое белыми плащами с красным крестом. «В пути будет много соблазнов, – вещал Жак де По [1], – вам будет легко держаться своих же товарищей, но рядом с вами окажутся и другие рыцари – не связанные обетами целомудрия и воздержания. И только молитвы помогут вам воздержаться от грабежей и прелестей доступных женщин». Молодые Раймунд и Бриан, опоясанные мечами, старались изо всех сил выполнять взятые на себя обеты.

– И никаким идолам мы не поклонялись! – восклицал Раймунд.

– И на крест не плевали, и ногами изображение Господа нашего не топтали! – вторил ему Бриан.

– А содомский грех – тоже чья-то поганая выдумка, – продолжил Раймунд, – так и всю монастырскую братию можно легко обвинить, ибо и они молятся вместе и спят рядом. Не знаю, чем наш магистр де Моле так не угодил приспешникам короля Филиппа – Ногаре и Мариньи, да пусть черти их в адском пламени терзают до скончания времён, но пострадали при этом все рыцари ордена.

– Вас тоже пытали и обвиняли? – спросил Джованни, захваченный рассказом.

– Нас? – Бриан ухмыльнулся. – Не добрались! В наши горы попробуй сунься! Когда тамплиеров начали арестовывать местные власти и бросать в тюрьмы, к командору приехал вестник из французского королевства [2]. Он нас всех поднял посередине ночи и увел к пастухам. Там мы переждали, пока наш дом [3] не обыщут стражники и не уйдут ни с чем. В горы никто, кроме местных, не ходит, поэтому к нам и бегут все, кто хочет скрыться – еретики, разбойники… Да и паломники в Компостеллу постоянно проходят через горы.

– Мы потом вернулись, – продолжил Раймунд, – обеспечили надежную защиту нашему дому. А затем выяснили, что мы не одни такие, кто спаслись: и в Фуа были, и еще дальше, ближе к Тулузе.

Слушая рассказ этих двух рыцарей, Джованни все больше убеждался в собственном превосходстве: уж ему-то удалось сполна пострадать за членство в опальном ордене!

– Если честно – мы только слухами и питались, – Раймунд оказался замечательным рассказчиком. Был неспешен в речах, будто мысли излагал в такт движению повозки, – всегда настороже, не предполагая, что будет дальше. Когда к нам кто-нибудь добегал, то рассказывал ужасные вещи, одна чудовищнее другой: как под пытками братья сначала подтверждали возведенную клевету, потом отказывались на суде или перед папскими легатами, как их пытали вновь, как исчезли те ученые братья, которые хотели защищать орден в суде, как было сказано – нельзя защищать ересь, если она уже доказана. А потом пришли вести из Парижа, что наш магистр де Моле отказался отвечать за себя и за орден перед папской комиссией. А это было настоящим предательством! Помнишь то время, Бриан?

– Забудешь ту зиму! – ворчливо отозвался второй рыцарь. – Сначала стояла сухая осень, потом пришел холод, да так, что листья на деревьях не опали, а замёрзли. После Рождества начались сильные дожди. Все дороги развезло так, что ступить было нельзя – сплошная набухшая грязевая жижа. А потом выпало столько снега, что проламывало крыши, множество скота полегло и лесного зверья, потому что не могли достать себе пропитания. Люди оказались отрезанными от мира в селениях и голодали.