Текст книги "Когда море сливается с небом (СИ)"
Автор книги: Марко Гальярди
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
– Да, и не только в Агде, но и в Тулузе. Я убедил брата Беренгария рассказать о лекарственных свойствах растений, мы вместе усовершенствовали его дистиллят: теперь можем быстро справляться с ранами. Да и отец Бернард не оставляет меня своим вниманием: я для него переписываю его сочинения, делаю копии. А в Агде у нас полный почёт и уважение – Михаэлис лучше кости вправляет, а у меня получается хорошо принимать роды. Как понимаешь, я уже полы и горшки в тюрьме не мою, но слежу за тем, как это делают другие. Язык сарацинов выучил, теперь их письмена понимаю и книги могу читать. А ты? Почему решил жениться?
– У меня не всё так просто… – Гийом устремил мечтательный взгляд на балдахин, принявшись внимательно рассматривать его, осторожно подбирая слова, поскольку то, о чём он собирался поведать, касалось только узкого круга лиц. – Я был объявлен единственным наследником моего дяди и моего остального семейства, что спасло все владения и титул от забвения, поскольку король Филипп мог всё забрать себе в пользу короны, но он согласился на сделку. С другой стороны, Ангерран де Мариньи, оказывавший мне покровительство, считал, что мне необходим брак с француженкой, и подыскивал невесту. Он считал, что, выгодно женив детей, родившихся в нашем браке на своих родственниках, он закрепит за своей семьёй все владения в Нормандии, которые мне достались, и более того, были переданы мне лично им для сохранения. Он собирал земли здесь, покупая, отбирая, собирая выморочные владения, чтобы объединить под властью своей семьи.
Не знаю, известно ли тебе, что в тот год, как мы расстались в Лаграсе, король Эдуард Английский поссорился со своими вассалами. Наш король предпринимал все усилия, чтобы поддержать собственную дочь – королеву Изабеллу. Богатые и знатные семьи англов предпочитают женить своих детей между собой, но, видно, обширные владения на этом берегу показались привлекательными. Поэтому, когда королю Филиппу предложили какие-то выгоды, Мод из семьи Бошан была сразу приглашена в Париж. Мой покровитель рвал и метал, но решение короля не обсуждалось.
Потом оказалось, что наш брак с Мод стал благом – Ангерран де Мариньи был казнён, его собственность забрала королевская казна, а меня тронуть не посмели из-за английской родни.
– Значит, – Джованни приподнялся на локте, – эти годы были для тебя беспокойными?
– Два последних, когда король Филипп умер.
– И вы с Готье де Мезьером поддерживали друг друга, как могли?
– Всё верно, Джованни, но сейчас он снова у власти, и мне не нужно опасаться за собственную жизнь, – Гийом обнял его за шею, притягивая к себе, – особенно когда у меня есть такой замечательной вассал: и казнить может, и вылечить. Не хочу, чтобы ты уехал в Париж к Готье. Боюсь за тебя, – он принялся распутывать собранные пряди волос своего друга, пропуская между пальцами, любуясь ими, проверяя длину. – Ты почему так волосы отпустил? Будто по вере моих предков, что в них заключена сила…
– И свобода, и власть… – подхватил Джованни, – ты сам мне об этом рассказывал! И это так! Я свободный человек, получивший это право и от церковных, и от светских властей, а властвую я над жизнью и смертью, и Господь слышит мои молитвы. А ты свои обрезал!
– Ничего, – Гийом тронул свои короткие пряди и улыбнулся, – ещё отрастут. Мне приходится теперь следовать придворным порядкам, а не советам предков. Ну, что – силы ещё есть, или спустимся на ужин?
– Если спустимся, то тебя сразу утащит жена, а меня – ее служанки. Не хочу туда! – капризно протянул Джованни. – Лучше с голода помереть!
– Хм, – лукаво ухмыльнулся Гийом, – у меня всё отлажено. – Он освободился от объятий, подошел к столу и достал из ящика белую ленту. Потом приоткрыл окно и высунул ее наружу развеваться на ветру, зажав между рамами. – Одеться всё равно придётся, чтобы отпереть дверь внизу и забрать еду у слуг.
Джованни вылетел из постели, прижался к спине, обнимая:
– Тебе помочь, мой спаситель?
Всю последующую седмицу они будто жили отдельно от всех остальных обитателей замка. Днём седлали лошадей и уезжали гулять по окрестным холмам: погода, услышав их призыв, после одной ночи с сильным завывающим ветром явила яркое солнце и чистое небо. Хотя под утро подмораживало, и под копытами лошадей хрустела и ломалась тонкая корочка льда, устилавшая золотую, ещё не успевшую побуреть опавшую листву, днём солнце сильно пригревало, и в шапке становилось жарко. Еще большее удовольствие доставляло сесть где-нибудь на высоком открытом пригорке и подставить лицо ласкающим лучам, не переставая любоваться открывающимся видом на излучину реки, наблюдая за жизнью людей, что неспешно проходит вокруг. Жители деревень и обитатели замка готовились к большому празднику Рождества.
Джованни пообещал остаться на праздник, но потом сразу собирался отправиться в путь, поскольку коронация будущего короля была намечена через две седмицы после Рождества в Реймсе, и если не поспешить, то Готье де Мезьер мог покинуть Париж, и тогда будет неизвестно, когда он еще вернётся после всех увеселений, что пройдут по случаю праздника.
Дни, проведённые в гостях у Гийома де Шарне, оказали благотворное влияние на состояние мыслей и чувств Джованни, целебным бальзамом заливая душевные раны, нанесённые внезапным исчезновением Михаэлиса и его безуспешными поисками. До этого не проходило и ночи, чтобы он, терзаемый беспокойными грёзами, не видел в них своего возлюбленного. Сны были разными.
Он видел, как ласковые руки обнимают его, а жаркие поцелуи ласкают шею позади, заставляя выгибаться от удовольствия. И слух вбирает страстные слова признания в любви. «Amore mio, где ты?» – «Моё сокровище, я потерял тебя!». Джованни старается обернуться, но образ развевается внезапным ветром, оседая искрами, превращается в серый пепел. Он внезапно просыпается, чувствуя горячие слёзы на своих щеках.
Иногда это был город, похожий на Агд, испещренный сетью узких улиц, и Джованни казалось, что он знает, что Михаэлис где-то рядом. Он бродит по этим пустым улицам как по лабиринту, стучась в закрытые двери, вглядываясь в пустые окна, в надежде, что где-то мелькнёт знакомый силуэт. Но всё тщетно! Только иногда слышится голос, читающий молитвы, но невозможно разобрать слов. «Где ты?» Джованни громко кричит, вглядываясь в бескрайнее синее небо над головой, но не получает ответа. «Не забудь меня!», – шепчет ветер над головой, развевая темноту грез внезапным пробуждением. «Никогда не забуду, я люблю тебя, слышишь меня?»
В том, что Михаэлис попал в беду, но жив, Джованни не сомневался: иногда он даже в бодрствовании чувствовал, как соприкасается своей душой с незримым светом его души. В тот час разум его охватывало беспричинное беспокойство, как волнительное предчувствие, что сейчас произойдёт нечто важное – и оттого пугающее, тело напрягалось до судорог в членах, в груди расплывалась чернильная тоска и боль, а перед внутренним взором, словно подрагивающее отражение в воде, возникало любимое лицо. И темные глаза смотрели призывно, не отрываясь, а губы что-то беззвучно шептали. И когда внезапно прерывалось это созерцательное состояние, то не оставалось и сил устоять на месте: ноги подкашивались в коленях, тело теряло чувствительность, а мышцы скручивало от боли физической и душевной, от чего хотелось кричать громко и безумно.
Джованни лукавил перед Гийомом: он принял страшное для себя решение обратиться за помощью к Готье де Мезьеру и заплатить за неё столько, сколько тот потребует, не во время пребывания в Нормандии, а намного раньше – ещё в Агде. Вот только не знал, где теперь искать слугу короля и что с ним сейчас. Теперь они вместе с Гийомом написали длинное письмо от имени графа де Шарне, где подробно изложили обстоятельства пропажи Михаэлиса из Кордобы и какие были приняты шаги к его поискам. Также Гийом настоял об упоминании всех слухов о внезапных появлениях Михаэлиса на людях, поскольку считал их весьма странными и заслуживающими отдельного расследования.
На торжественную службу выехали все обитатели замка, точнее, верхом были только граф с супругой и слуги с детьми на руках, а остальные шли за ними пешком. До ближайшей церкви добирались около часа. Она была маленькой и каменной, стояла рядом с проездной дорогой из Фалеза – Джованни уже проезжал мимо неё, но тогда не обратил внимания, не остановился. Внутри собралось много людей, но для семьи графа де Шарне было выделено особое место, а супруге – подставлен табурет, чтобы она не утомилась. Мод де Шарне светилась от счастья: то ли по причине праздника, то ли от известия, что нежданный гость завтра покинет их дом.
В приходской церкви, как и в любом городском храме, было пусто и холодно в зимнее время. Места во время службы распределялись так: ближе к алтарю стояли самые знатные семейства, а дальше – люди попроще. Нищие и бродяги ютились в притворе. Только немощные, больные или беременные из знатных могли позволить себе присесть на специально принесённый с собой табурет. Если же храм был большой, то мужчины и женщины стояли раздельно.
Джованни вглядывался в потемневший лик распятого Спасителя и шептал иную молитву: после того, как он чудесным образом умер и воскрес, получив позволение от Бога лечить больных людей, то каждое совершенное им исцеление принимал за благодать, но сейчас тяжкие испытания вновь заставляли задать вопрос: «Ну почему же Ты опять оставил меня?». Он уже провел одно Рождество, дожидаясь возвращения своего возлюбленного наивной юности Франческо делла Торре, который так и не вернулся, сейчас же – в очередное Рождество – он с замиранием сердца ждал возвращения возлюбленного Михаэлиса из Кордобы, не желая, чтобы всё повторилось вновь – и боль, и разочарование.
Когда все вышли из церкви, было уже темно, в воздухе кружились первые снежинки, потрескивающие в пламени факелов. Люди засобирались поскорее добраться до своих домов, пока дороги не замело. Джованни счел снег добрым знаком, всю дорогу наслаждался ласковыми прикосновениями снежинок, тающих на разгоряченном лице и застревающих в волосах.
В ту ночь Джованни и Гийом прощались чувственно и нежно, не в силах насытиться друг другом, понимая, что с приходом рассвета каждого из них опять ждёт своя жизнь, в которой невозможно найти места для них двоих, а лишь уповать на новую случайную встречу и молиться, чтобы их уже свели не беды, а радости.
Наутро дороги припорошило и сковало льдом, поэтому лошадь легко понесла своего седока в Париж, навстречу новым испытаниям. На четвертый день показались городские стены королевского города, над которыми веял густой дым от многочисленных печей в домах и мастерских, снег же под ногами превратился в жидкую застывшую грязь. Джованни с замиранием сердца проехал городские ворота, с интересом глазея по сторонам на дома жителей, которые отличались по цвету камня от тех, что строили в Аквитании или Лангедоке, вслушиваясь в говор проходящих мимо немногочисленных горожан. Все же многие предпочитали в мороз отсиживаться дома. «Но как я теперь смогу с ними говорить? Как они смогут понять меня?»
========== Глава 4. Назовите свою цену, господин советник! ==========
Джованни помнил, что уже жил в этом городе, проведя примерно год в тюрьме Луврского замка и ещё около полугода ютясь в крохотной комнате, которая ему была предоставлена где-то посреди торгового квартала на противоположном берегу, пока его не отвезли в Шинон, а потом он прожил здесь еще около двух месяцев, чтобы предстать перед папской комиссией, а затем, получив необходимые указания, отбыл в Орлеан. Но эту часть своей жизни он помнил крайне смутно, да и не было особой нужды о ней тревожить свою память.
Сделав остановку перед цирюльней, он привел в порядок свой внешний вид, чтобы должным образом предстать перед Готье де Мезьером и возжечь в нём былую страсть.
Джованни спешился перед воротами советника будущего короля и, окинув дом внимательным взглядом, только подтвердил свои подозрения, что тяга господина де Мезьера превращать любое жилище в неприступную крепость никуда не исчезла. Окна первого этажа были слишком маленькими и узкими, будто их нарочно сделали таковыми: вмуровали в стену двойную решетку, а изнутри наглухо прикрыли толстыми ставнями. На окнах второго и третьего этажа, выходящих на улицу, тоже были решетки, и только срединные секции некоторых витражных окон, открывающиеся вовнутрь, оставались слегка приоткрытыми, чтобы впустить немного свежего морозного воздуха.
Мужчина ухватился за кольцо на входной двери, но тут же отдернул руку – даже через шерстяную ткань рукавицы оно показалось ледяным. Он заставил себя вновь коснуться кольца и постучать в дверь, ведь не для того он проделал свой нелёгкий путь, чтобы сейчас отступить. Дверь открыл хмурый привратник, попытался втолковать Джованни, который плохо понимал его речь, что все письма господину де Мезьеру передаёт только лично он, потом долго пытался запомнить имя просителя и, наконец, скрылся за дверью, заперев за собой засов и оставив в полном неведении: пошел ли он доложить советнику короля о прибытии гостя или попросту уселся на табурет под дверью.
Джованни немного подождал, прохаживаясь вдоль фасада, чтобы не замёрзнуть, и считая людей, проходивших мимо, потом опять постучал. Ему открыл уже другой человек, понимающий его речь на провансальском и, видно, получивший некоторые указания. Он отпер ворота, позволив Джованни ввести лошадь в маленький внутренний двор, потом жестом указал следовать за собой на второй этаж. По дому проносился манящий запах свежеиспеченных булок, так что разум, настроенный на серьезный разговор, сбивался, являя внутреннему взору образ этих самых булок: с тонкой хрустящей корочкой, обсыпанных сверху маковым семенем или на разломе чернеющих сочным изюмом. Джованни невольно сглотнул и положил руку на живот, туда, откуда его тело томящей тяжестью взывало к скорейшему насыщению.
Рабочий кабинет Готье де Мезьера был просторным и окнами выходил на внутренний двор. Все стены были заняты запирающимися шкафами или открытыми полками, на которых лежали большие книги, стопки перевязанных тесьмой документов и свитки. Посередине стоял широкий стол, также заваленный различными рукописями, а за ним в большом и крепком кресле сидел сам хозяин дома, возвышающийся могучей скалой посреди этого царства королевских дел. Годы изменили его, проложив более четкие складки на лбу, в уголках глаз и рта, а тело стало более грузным от длительной сидячей работы за столом. Видно, де Мезьер уже не так часто занимал себя верховой ездой, охотой или упражнениями с мечом. Не изменились только глаза: всё те же два бесцветных прожигающих светильника, вымораживающих изнутри душу любого, кто осмелится в них заглянуть.
– Джованни Мональдески, рад видеть! – на его лице отразилось подобие улыбки. – Неужели ты прибыл только для того, чтобы передать письмо от Гийома де Шарне, своего сеньора? Жоффруа, можешь оставить нас, – последняя фраза была обращена к мужчине, по всей видимости, помощнику или секретарю, который продолжал настороженно стоять за спиной Джованни.
– Нет, господин де Мезьер, у меня к вам дело. Подробнее всё изложено в письме моего сеньора, – его посетитель не улыбался, а лишь вглядывался в черты лица хозяина дома, пытаясь уловить его настроение.
Советник короля откинулся на спинку кресла, продолжая поедать гостя глазами:
– Ты стал еще более красивым и желанным, Джованни. – У ученика палача мгновенно по спине пробежался нехороший холодок, заставивший передернуть плечами. «Вот так и сразу?» – Встань боком. И волосы себе отрастил: длиннее, чем у Гийома в годы его службы. Во что же ты опять такое влип, что появился на моём пороге? И уже успел добраться до Гийома…
– Я хочу обратиться к вам за помощью в одном деле, – Джованни быстро пришел в себя после такого наглого и напористого обращения советника короля. Впрочем, на иное он и не рассчитывал.
– Моя помощь стоит дорого. Как будешь расплачиваться? – удар попал точно в цель, но Готье еще пытался избежать откровенного высказывания собственных пожеланий.
– Как обычно, – просто ответил Джованни и посмотрел на своего собеседника из-под полуопущенных ресниц, привораживая взглядом. Де Мезьер, не ожидавший столь лёгкого ответа, с интересом подался вперёд:
– Ты опять занялся прежним ремеслом? А как же твой палач из Агда? Помнится, мне доходчиво объяснили, что нельзя брать чужого – это воровство. Не стесняясь в выражениях. А теперь в моём доме появляется это самое «чужое» и предлагает себя. Значит, случилось нечто, ради чего ты готов пожертвовать собой. Беда с твоим палачом?
– Да, – Джованни сделал пару шагов вперёд и протянул советнику короля письмо. – Гийом всё изложил, выслушав меня. Мне слишком волнительно пересказывать вновь, тем более, что вы можете сразу отказать.
Готье де Мезьер долго вчитывался в строки, иногда приподнимая голову, чтобы скрестить свой взгляд с взглядом Джованни, стоявшим прямо перед ним. Их разделяло только пространство стола.
– И на какого рода помощь ты надеешься? – наконец произнёс он, закончив чтение.
– Мне нужно знать, казнён ли Жак Тренкавель. Он единственный, кто может желать отомстить.
– Да, – уверенно ответил де Мезьер. – Я сам не был на казни, но знаю, что приговор был вынесен. Я могу уточнить, но это – мелочь. А что ещё?
– Перед тем, как организовать моё похищение, вы должны были собрать сведения о Михаэлисе из Кордобы. Может быть, сделали это ещё раньше. Я хочу знать о его прошлом всё.
Де Мезьер уставился на Джованни немигающим взглядом, что было явным признаком крайнего изумления, испытываемого им. Наконец он как бы отмер, опять откидываясь на спинку кресла:
– Ты что… совсем блаженный? – в голосе Готье послышались нотки сочувствия.
– Видимо, да, – осторожно согласился Джованни и шумно вздохнул.
– Ты же пса к себе в дом не возьмёшь, не поинтересовавшись его родословной. Или чистопородного коня не купишь, не спросив о его родителях. В брак не вступишь, не узнав подробностей о семье жены. Как же ты мог прожить пять лет бок о бок с человеком и ничего о нём не узнать? – к сочувствию прибавилось еще назидательное обращение.
– Вот так, – пожал плечами Джованни. – Я тоже не всем рассказываю о своём прошлом. Вообще не рассказываю. Если честно – вы, господин де Мезьер, единственный человек, кому я всё доверил: и про Флоренцию, и про Франческо делла Торре, и про бордель в Марселе, а дальше знаете сами… Обо всём этом не знает даже мой исповедник! Поэтому… я и Михаэлиса не спрашивал ни о чём. Не хотел, чтобы прошлое поминалось в настоящем.
Готье де Мезьер сцепил руки на столе перед собой, погружаясь в раздумья. Потом опять пытливо посмотрел на стоящего перед ним Джованни, в просящем взгляде которого мимолётно засквозило отчаяние, но потом исчезло, подавленное волей:
– Ты понимаешь, что я потребую заплатить высокую цену, и ты не ограничишься тем, что один раз мне отсосёшь? – показалось, что губы хозяина дома сложились в хищном и торжествующем оскале.
– Что вы хотите взамен, господин советник? Назовите ваши условия! – внешне Джованни старался оставаться спокойным, но сердце его трепетало от страха перед неизвестностью. Готье де Мезьер мог проявить милость – и в равной степени потребовать вечного рабства.
– Полгода ты проведёшь со мной, как моя личная шлюха.
– Неделю, – отрезал Джованни, уже не сдерживая закипающую ярость от подобной наглости. – Этого достаточно, чтобы заглянуть в архивы. Они же все здесь, – он окинул глазами комнату, – нужно всего лишь открыть шкаф, – мужчина скрестил руки на груди, подтверждая решимость отстоять собственные интересы.
– Месяц, – холодно промолвил Готье, вступая в торг, – мне придется рассылать письма разным людям, чтобы быть точным. В полном подчинении.
Это предложение было уже сносным, решил Джованни, но необходимо было обговорить и иные условия, поскольку «полное подчинение», учитывая неуёмную, порой жестокую страсть де Мезьера к разнообразным опытам, могло быть истолковано по-разному:
– Я разговаривал с Гумилиатой и знаю, что вам позволено, а что – нет по отношению к ее шлюхам: нельзя унижать, бить и мучить. Эти же условия должны относиться и ко мне, – ученик палача продолжил хладнокровно диктовать свои правила.
– Значит, – равнодушно пожал плечами де Мезьер, – тебе не настолько важно найти Михаэлиса из Кордобы, что ты не можешь поступиться своими принципами.
– И окончательно растоптать свою гордость? Потерять душу? Извините, господин де Мезьер, что отнял у вас драгоценное время, – Джованни отрешенно поклонился и сделал шаг к двери.
– Ты блефуешь, притворяешься, обманываешь, лжешь… – Готье внезапно вскочил со своего кресла и довольно прытко перегородил путь.
– А вы, господин? – мужчина бесстрашно посмотрел на него снизу вверх. – Вы же желаете обладать моим телом, вам нужны мои умения… неужели вот так просто решите отказаться и выставить за дверь?
Де Мезьер смерил его долгим и оценивающим взглядом, а потом подошел к двери и задвинул внутренний засов:
– Значит, хочешь быть для меня шлюхой?
– Дорогой шлюхой, вы же так меня когда-то назвали, а не той дешевой девкой, которая отсасывает в переулке…
– Вот только дорогая шлюха всегда рада своему покровителю, она принимает его с восторгом, никогда не посмотрит на него как на врага, не капризна, не хмурится, старается ради его удовольствия… Ты сам знаешь эти правила. Ты готов быть таким со мной, Джованни Мональдески? – брови Готье сурово сдвинулись к переносице.
Произнося свою речь, медленно и доходчиво советник короля смущал и затрагивал внутри его души тайные струны, прочно закрепившиеся в прошлом и тянущиеся в настоящее: по сути, и с Михаэлисом никогда не возникало споров, потому что Джованни любил его и подлаживался под его вкусы, привычки, желания. Только вот Михаэлис его еще и любил, а не просто пользовал, оплачивая все жизненные потребности. И если цена за его возвращение и благополучие такова, то Джованни, самоотрекаясь, выплатит её: он поклялся в этом перед Господом, начиная свой путь.
– Да, – уверенно ответил Джованни, – если ваше вмешательство и покровительство приведёт к возвращению Михаэлиса, я буду таким, каким вы желаете меня видеть.
– Тогда, – Готье де Мезьер положил руки ему на плечи, прижимая к себе, – поцелуй меня, чтобы я был уверен в твоей честности.
«Господи, помоги мне!», – взмолился Джованни, притягивая де Мезьера, схватив за ворот, впиваясь в его губы своими, лаская их языком, заставляя раскрыться, вбирая в себя и посасывая его язык, чувствуя, как советник короля, до сего момента пребывающий в напряженном ожидании, расслабляется, отвечая, перехватывая у него желание продвигаться вперед, сам взрастает и укрепляется в своей неуёмной страсти. Подталкивает своим напором двигаться спиной назад, пока Джованни не оказывается подсаженным на ровную крышку стола, но де Мезьер удерживает его за шею, не давая отклоняться, жадно терзает, прикусывая, колет щетиной и трёт нещадно уже припухшие от таких поцелуев губы. Но в какой-то момент останавливается, видно, понимая, что слишком долго проявляет свою страсть, хотя в начале требовал иного.
– Теперь о моих правилах, – голос Готье звучал спокойно и буднично, хотя он сам еле переводил дыхание. – Ты мне подчиняешься и никуда не срываешься без моего согласия. Я предпринимаю некоторые шаги для поиска твоего палача, делюсь с тобой тем, что удалось узнать. Я не могу пренебрегать интересами королевства, поэтому большую часть своего времени буду им уделять, но и тебя обманывать не собираюсь, удерживая подле себя сверх меры. Гийом дал тебе денег? У тебя остались свои?
– Немного… – Джованни исследовал кончиком языка пострадавшие губы.
– Побереги их. В конце концов, это уже моя прихоть. Я сейчас дам указание секретарю, он отведёт тебя к портному. Тебе нужна другая одежда, не как у простолюдина. Старую чтобы больше не надевал. В цирюльню будешь ходить постоянно. Купальня есть в доме. Тебе выделят комнату. И ещё… – Готье ухватил его за подбородок, – как это у вас называется… приготовить себя? Я в этих делах не силён и если покалечу или порву что-нибудь, то сам будешь виноват.
– Еще указания будут, господин де Мезьер? – Джованни сдерживался, но его пробивал нервный смех: «готовят пирог» или «девицу для брачной ночи», а его-то зачем так охаживать, если собрался просто трахать как шлюху? Дорогая одежда в постели не нужна!
Советник окинул его подозрительным взглядом, будто читая мысли:
– Всё, что я сейчас говорю, исключительно ради моего удовольствия. Запомни! Удовлетворять ты должен меня, и мне плевать, встал у тебя член или не встал, хочешь ты излиться или нет – пока у меня есть силы и желание, ты делаешь свою работу. А сейчас, раз уж ты меня раздразнил, то поработай ртом и доверши начатое.
Он отстранился, давая Джованни больше пространства, чтобы опуститься на колени и поднять полу верхней туники, добираясь до завязок на гульфике.
В том, что требовал сейчас от него советник короля, не было ничего необычного, что не входило бы в обязанности обычной шлюхи. Он не заставлял силой вбирать плоть в свою глотку и сам не вбивался с остервенением, чтобы быстрее излиться, но государственные дела как бы остановились или исчезли вовсе, пока Готье де Мезьер смаковал получаемое удовольствие, слегка постанывая от восторга, будто до конца не веря, что сегодня ему в безграничное пользование досталось то сокровище, которым он так и не успел насладиться пять лет назад.
– Вот, вытри лицо, – де Мезьер протянул чистое полотенце. Затем пошел к двери, отпер засов и вышел в коридор, призывая своего секретаря. И он не заметил, каким потемневшим от ненависти взглядом проводил Джованни его спину, вставая с колен.
========== Глава 5. Нежнее тончайшего шелка ==========
Пламя свечи то слегка подрагивало, то опять восставало длинной тонкой каплей, суживающимся концом превращаясь в едва различимые волны тепла, устремлённые ввысь. Воск плавился внутри чашеобразной каверны вокруг фитиля, и когда переполнял ее, то быстрыми каплями стекал по твёрдому стволу и застывал на потемневшем от времени серебряном подсвечнике. Советник короля был очень богатым и щедрым человеком, раз позволил выделить для удобства гостя настоящую свечу.
Джованни сидел на кровати, обняв согнутые ноги, и ждал, когда его позовут, скрашивая долгие часы наблюдением за тем, как горит эта свеча, раздумывал, какую жертву ему пришлось принести.
Комната, которую ему выделили для проживания, была большой и располагалась на последнем этаже, поэтому и потолок в ней шел косой линией от самой высокой точки под крышей, заканчиваясь на расстоянии двух локтей от противоположной стены. Там стояла простая лежанка, предназначенная для одного человека, с двумя мягкими подушками, чистыми простынями и большим теплым одеялом, в которое можно было завернуться несколько раз. Единственное окно почти примыкало к стене и выходило на реку. Под ним стоял стол для письма, а между ним и лежанкой умещался сундук для одежды, который сегодня наполнился пятью тонкими отбеленными камизами, пятью туниками от светло-серого до густого синего цвета с вышивками, двумя шерстяными туниками без рукавов, двумя плащами с фибулами, тремя поясами, шоссами, брэ… Остальное осталось у портного и было обещано к завтрашнему или послезавтрашнему дню. А ноги теперь приятно утопали в тонкой коже башмаков, искусно подогнанных сапожником под размер ноги заказчика. Жоффруа, доверенный слуга де Мезьера, не скупился, следуя указанию своего хозяина. Джованни краснел и бледнел, силясь вспомнить, когда ещё его ремесло шлюхи столь щедро оплачивалось.
Еду в доме готовила приходящая женщина, но стряпня ее была восхитительна: свежие булочки, которыми пахло утром, были только началом трапезы, а далее следовали супы, мясные рагу, вяленые колбасы, соленья – всё приправленное кислыми или сладкими, густыми или прозрачными соусами, что навевало мысли об изобилии королевского стола, которому повариха, несомненно, подражала. Изысканность подаваемых советнику короля блюд притягивала и соблазняла Джованни, который никогда в жизни такого даже не видел, не то чтобы пробовал.
Ещё больше поразила купальня – размерами лохани: как раз, чтобы советник короля мог с удобством разместиться, не сильно подтягивая ноги к подбородку. Вот только с чистой водой в этом городе была извечная морока: некуда было выливать нечистоты, кроме как на улицы или в реку, куда они тоже попадали, смываемые дождями. Поэтому свежую воду в дом привозили в бочках, на такую роскошь у советника короля тоже были средства.
Как объяснил Жоффруа, из которого невозможно было вытянуть ни одного лишнего слова – господин де Мезьер последние несколько месяцев занят своими бумагами так, что выходит из дома изредка, только по призыву короля-регента, но не пренебрегает ежедневными упражнениями с мечом, вызывая к себе мастера, который им хорошо владеет. Спит господин де Мезьер мало, заканчивая свои труды на благо королевства далеко за полночь и вставая с рассветом.
Джованни понимал, что и за такую жизнь, к которой ему позволили прикоснуться, придётся заплатить, поэтому, прогоняя сон, сидел в ожидании дальнейших указаний от Готье де Мезьера, облачившись в новую камизу и короткие штаны и мысленно готовя себя к «закланию».
Тяжелые шаги де Мезьера на лестнице вернули его из состояния оцепенения. Дверь приоткрылась, и на пороге возник сам хозяин со светильником в руке. Готье стоял на пороге, подмечая, как невольная дрожь пробежала по телу его гостя, как постарался он медленно повернуть голову, изобразив на лице довольную улыбку, как ладонь, лежавшая расслабленно на постели, сжалась в кулак, как дрогнули губы, скрывая быстрый вздох.
– Пошли со мной.
Джованни медленно спустил ноги на пол, разминая затёкшие ступни, обулся, взял приготовленный заранее маленький кувшинчик с маслом, задул свечу и последовал этажом ниже, где располагалась спальня – прямо под выделенной ему комнатой. Готье уже был переодет в длинную и плотную камизу для ночного сна, поэтому, остановившись в коридоре, казался огромной глыбой мрамора, которая ещё и двигалась. Он пропустил трясущегося от волнения Джованни вперед, запирая на засов дверь спальни. Тот сделал несколько глубоких вздохов, дабы унять дрожь, и внимательно огляделся. Если разум его увещевал, что расплата необходима, то тело предательски отказывалось ему верить, не предвкушая никакого удовольствия, а только боль от безжалостной пытки толстой палкой развороченного ануса.
Большая кровать, шире даже той, что была в Тулузе, была расправлена и приготовлена ко сну. Сбоку от нее теплился очаг, поэтому в комнате было даже немного душновато. С другой стороны кровати – маленький стол и мягкое кресло с подушками. Ближе ко входу – стойка с тазом для умывания и котелком с водой.
