Текст книги "Когда море сливается с небом (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

========== ЧАСТЬ I. Глава 1. У холодных берегов Нормандии ==========

Ворон громко прокричал над ухом, заставив мужчину вздрогнуть и очнуться ото сна. Лошадь медленно брела по дороге, укачивая и не тревожа своего седока, который иногда впадал в состояние оцепенения, смеживая усталые веки, поддаваясь тяжести свинцового неба. Часто шел мелкий моросящий дождь, он начинался внезапно и так же быстро заканчивался. Промозглая сырость пропитывала окружающий воздух, клочьями серого тумана заполняя низины. Промокшая насквозь одежда прилипла к кричащему от уже привычной боли телу, а холодные капли свободно скатывались по онемевшему лбу.

Всадник ткнул пятками в бока животного, заставляя ускорить шаг, чтобы до темноты успеть достигнуть невысоких холмов, лежащих впереди него. А там их уже ожидает тёплый очаг, сытный ужин и долгожданный отдых. Уж в этом путник не сомневался, ласково пригибаясь к шее лошади и шепча слова ободрения, умоляя ещё потерпеть. Последние слова он, скорее, относил к себе самому: слишком давно он отправился в свой длинный путь, пересекая страну от моря до моря, от восхода до заката, а потом направился вправо от заката – в ту сторону, откуда дуют холодные зимние ветра. Пилигрим старался не останавливаться в маленьких деревнях, они пугали своей чуждостью: он уже переставал понимать язык жителей, да и крестьяне, заслышав его говор, не слишком часто одаривали дружелюбными взглядами. В городах было проще найти гостиницу и постой для лошади, а торговцы охотно объясняли особенности дальнейшего пути.

Хотя все эти новые города, пёстрая толпа людей и неизведанные дороги страшили не меньше неожиданной встречи с лихими людьми. Поэтому мужчина предпочитал больше отмалчиваться, а уж если и наседали на него особо ретивые хозяева таверн и гостиниц, то говорил, что едет наниматься на службу к богатому сеньору, называя себя странствующим рыцарем и для острастки показывая меч, с которым никогда не расставался.

И уже дважды хозяйки гостиниц потребовали иную плату за ночлег, что и произошло вечером накануне. Деньги приходилось беречь, поэтому щедро расплатившись этой ночью в городе Фалез, мужчина на следующий день почувствовал, что силы совсем покинули его, но отказался остаться еще на ночь, чтобы отоспаться днём.

Дорога медленно подобралась к нужным холмам, прошла мимо уже засыпавшей деревеньки и устремилась наверх, обводя круг вдоль поросшего деревьями склона к каменной скале, на которой возвышались стены и две круглые башни замка. Здесь дорога была вымощена гладкими камнями, поросшими мхом и скользкими из-за влаги. Зыбкий свет синих сумерек, пробиваясь через оголённые ветви подступающего леса, был еще достаточно ярок, чтобы разглядеть герб над воротами и убедиться, что путь действительно закончен.

Мужчина, не сдерживая стонов, спешился и постучал в ворота, долго ожидая, когда страж откроет узкое окошко бойницы в стене и задаст вопрос, получая ответ об имени гостя и имени хозяина замка, к которому тот прибыл. Чернота ночи подступала, а вместе с ней – холод. Пришлось дыханием согревать замерзшие пальцы рук, распухших и замотанных бинтами, пританцовывая у закрытых врат, пока те наконец не распахнулись, впуская внутрь, во двор, освещенный тусклым светом факелов. Слуги сеньора сразу же взяли лошадь под уздцы и увели в стойло, а мужчину пригласили в ближайшую комнату с очагом – в ожидании, когда спустится сам хозяин.

Нормандец, не утративший своей тайной любви к длинным стёганым халатам с замысловатым узором, хотя и предавший забвению всё то, что с ней связано, замер на пороге, решаясь довериться своим глазам. Прибывший мужчина, склонившийся над очагом, чтобы согреть руки и ощутить телом его пламенный жар, резко выпрямился и обернулся.

– Джованни! – Гийом вглядывался в заросшее бородой лицо, узнавая и глаза, и улыбку. – Наконец-то ты решился сюда приехать!

Гость сделал несколько шагов навстречу, и они крепко обнялись.

– Я уже не надеялся, что увижу тебя вновь, – продолжал нормандец. – У меня своя жизнь и обязанности, у тебя – своя. А теперь, с Божьей помощью, ты приехал, – он слегка отстранил Джованни от себя и опять вгляделся в лицо: – И узнаю, и не узнаю…

– Старше стал, – мужчина не прекращал счастливо улыбаться в ответ, – а ты кушаешь и пьёшь хорошо!

– Это так! А ты? Судя по тому, что ощущаю под руками – ничего не изменилось: та же знакомая гибкость, та же сила в мышцах… А сам-то ты как? Как Михаэлис?

Внезапно их прервал громкий женский голос, доносящийся со второго этажа открытой террасы.

– Жена моя… – пожал плечами Гийом, а потом, выпустив Джованни из рук, подошел к выходу и что-то ответил на неизвестном языке. Вернулся обратно, продолжив оглаживать бока своего гостя. – Нервная она у меня, когда дело касается моих друзей… – Он весело подмигнул. – В прошлом году ей хватило Готье, который приехал в гости… поохотиться. С тех пор мой замок полон ее служанок, а не моих слуг.

– Хорошая хозяйка… Расскажешь? – с интересом откликнулся Джованни, сцепляя руки в замок позади нормандца и не выпуская его из своих объятий.

– Завтра! – Глаза Гийома светились от счастья. – Тебя сейчас накормят, напоят, выкупают и даже в постели согреют. Мод всегда держит в запасе пару опытных девиц.

– А как же благочестие? – выгнул бровь Джованни.

– Вот, теперь она моё благочестие и оберегает! – рассмеялся Гийом и подался назад, заставляя гостя разомкнуть руки. – Тогда до завтра! Приятных грёз. Ты только не бойся: у нас тут по ночам и волки воют, и совы кричат.

Тёплая встреча с Гийомом де Шарне была очень значимой. «Значит, вспомнил! Значит, не забыл!» Как-то протяжно защемило в сердце, заставляя положить левую руку на грудь. Джованни в одиночку пересёк столько земель и рек, увидел множество городов королевства, в которых никогда бы и не побывал, не будь крайней нужды, заставившей его сорваться с места, оставить свои дела в Агде, купить лошадь и преодолеть страхи. Исчерпав все свои возможности, он вспомнил о том, что у него есть друг, который за эти годы прислал ему целых два письма, приглашая в гости и красочно расписывая, как они проведут время на охоте в густых лесах, полных дичи. «Если Михаэлис тебя не отпустит, то я пожалуюсь королю! Ибо ты не раб, а свободный человек», – шутливо приписывал Гийом в конце каждого своего письма. От свитков веяло теплом каждый раз, как Джованни перечитывал эти строки. Но чувствовал себя настолько счастливым, что не хотел ничего менять, чем, наверно, навлёк на себя Божий гнев. Ученик палача или молодой лекарь, так его теперь называли окружающие люди, написал ответное письмо только раз – слишком краткое – сообщил, что отправляется погостить через десять дней и, возможно, путь его займёт три седмицы, если он очень поспешит.

День святого Мартина [1] миновал в томительном ожидании, но ничего не произошло, и Джованни выехал в Брюсов день, когда начался пост [2]. Очень тяжко под наступающую зиму начинать такое путешествие, но если бы…

Как пророчески обещал Гийом, за Джованни спустились две служанки. Они что-то начали спрашивать на незнакомом языке, но мужчина прервал их, покачав головой, и виновато растянул губы в подобие улыбки: «Я не понимаю!».

– Жанни… – протянула одна, указывая на него пальцем.

– Джованни, можно – Жан.

– Жан, – заулыбались девушки, несколько раз повторив имя. Они были похожи друг на друга: светлоглазые, румяные, какие-то округлые, с гладкими льняными волосами, заплетёнными в длинные косы, и одинаковыми вышитыми платками на голове. Окружили. Зацокали языками, обнаружив, что гость отрастил себе волосы не короче, чем у них самих. Потом подхватили под руки, дав почувствовать гостю вернувшуюся из небытия боль: ежедневное насилие над непривыкшим к верховой езде телом вскрывало новые и новые раны, стирая кожу до крови, а целебные мази, наложенные с вечера, не успевали оказать благотворного действия за ночь.

Мужчину повели в глубины дома на большую кухню. Там обнаружились ещё две молодые служанки, готовящие лохань для купания в соседнем с кухней помещении. Джованни даже немного покраснел от такого слишком навязчивого внимания нескольких женщин к своей особе. Хотя не стоило так уж и переживать – его внешность, как роковой дар небес, объяснённый когда-то по-научному отцом Бернардом, вызывала жгучий интерес, с чем Джованни давно свыкся и начал воспринимать как должное. И чем старше он становился, тем сильнее ощущал волны именно женского внимания. Но «красоваться – еще не значит грешить», поэтому он безропотно позволил раздеть себя и усадить в горячую воду. Там же, в лохани, его накормили с ложки сытной мясной похлёбкой, приправленной травами, и следили, чтобы кубок с пряным вином не пустовал.

На следующий день Джованни проснулся в кромешной тьме, зажатый между двумя разгорячёнными телами. Женскими. По-видимому, благочестие таинственной госпожи Мод де Шарне простиралось только на то, чтобы не дать греховодить своему мужу с друзьями-мужчинами, поэтому гостю сразу было предложено подтвердить полное отсутствие намерений занять супружескую кровать. Мужчина со стоном высвободил руку, обнаружив свежие повязки на своих стертых поводьями ладонях, и отодвинул полог кровати, впуская зыбкий дневной свет всё еще покрытого дождливыми тучами неба. Внутрь проникла прохлада зимнего утра.

Ощутив ее, одна из девушек зашевелилась, сминая тонкую ткань камизы, в которую был целомудренно обряжен перед сном Джованни.

– Господин Жан, – пробормотала она, зевая, а потом толкнула в плечо свою подругу, заставив пробудиться ото сна. Теперь в лицо Джованни уставились две пары пытливых женских глаз. «Господи! – взмолился про себя мужчина, не зная, как отговориться от сладостной пытки, которой его сейчас подвергнут. – Может быть, я монах? Или девственник?». Когда его вообще касалась женщина? Эти случаи можно было пересчитать по пальцам. С опытными трактирщицами почти не пришлось ничего делать самому, кроме как крепко поставить свой член, а дальше – они им сами крутили, как хотели: только двигай активнее бедрами. Но в начале путешествия в Нормандию это произошло в Тулузе, в борделе Гумилиаты. Джованни не выдержал и завернул в знакомый закоулок. Мадам помнила его, знала о пристрастиях, поэтому расстаралась так, зажав его трепещущее от страсти тело между своим лоном и навалив сверху брутального помощника, что Джованни смог заставить себя сесть в седло только через день. Вспоминался тот случай с теплотой и каждый раз вызывал тянущее напряжение в паху.

Ох, и зачем он сейчас так некстати вспомнил этот предательский сладкий вкус губ стонущей под ним Гумилиаты и ее пощёчины, дающие еще больше наслаждения? Остальное тело страдало, мучимое усталостью, а вожделеющий страсти член, наоборот, наливался силой, приподнимаясь бугром под одеялом, призывая обнять ствол рукой. Джованни прикрыл глаза, стараясь размеренно дышать, но к чувствительной головке уже прикоснулись чужие пальцы, оттягивая кожицу вниз.

«Не надо! Я не хочу!» – его охватила паника, захотелось выпрыгнуть из кровати прямо в морозное утро, но тело одной из женщин уже полностью скрылось под одеялом, а губы второй накрыли поцелуем рот. «Вот проклятье, что они не понимают языка!» Всё, что сейчас происходило, казалось Джованни неправильным: ему хотелось просто спать дальше, а не трахать изголодавшихся хозяйских девиц, получивших указание от своей госпожи – ублажить гостя. Более того: он претерпел столько лишений, чтобы добраться именно до Гийома, довериться ему и получить от него утешение. Поэтому всё происходящее казалось… казалось изнасилованием, что было порочно и лживо.

Он отстранил от себя женщину, удерживая ее за плечи. Та принялась что-то лепетать на своём языке, гневно сверкая глазами, потом буквально содрала с себя ночную камизу, представив на обозрение упругие груди, и насильно приставила к ним руки гостя. Изгиб ее тонких белесых бровей будто обиженно кричал: «Что? Не нравлюсь?».

Джованни выругался вслух, понимая, что именно его поведение выглядит сейчас ненормальным: почётному гостю после долгой дороги предложили двух свежих здоровых девиц, а он еще раздумывает! Да они потом годами будут вспоминать о его визите, проживая свою молодость в этой глуши, пока не удостоятся милости быть выданными замуж за подходящего крестьянина. В их глазах он сейчас сказочный и знатный рыцарь, возникший ниоткуда, призванный сказаниями менестрелей.

– Хорошо, хорошо, – доверительным голосом начал успокаивать женщину Джованни, притягивая обратно к себе, заставляя отпустить его запястья. – Тогда сними с меня камизу, – он подергал ткань рубашки, показывая, что нужно делать.

Женщина кивнула, что-то сказала своей подруге и очень расторопно стянула с Джованни одежду. Горячую кожу сразу же обожгло прохладным воздухом, что больше остужало любовный пыл, нежели разжигало страсть – несмотря на то, что вторая женщина продолжала усердно трудиться над твёрдостью члена.

Положение, в которое Джованни попал, было сложным: он не хотел этих женщин, не хотел соития, вообще ничего уже не хотел. В порыве отчаяния он так крутанул себя за сосок, что взвыл от боли, но это сработало: тело сразу напряглось, вытянулось, он качнул бедрами вперед, всаживая член глубже в горло женщины. Затем, припомнив все свои былые навыки, перевернулся, быстро уложив ближайшую девицу на спину с раскинутыми в стороны ногами, приказал второй держаться рядом и ждать своей очереди.

Молодые женщины не были девственницами. Уж непонятно, где они растеряли свою честь, став малоопытными шлюхами, но Джованни даже стало их жаль. Наверно, они так же лежали и под Готье де Мезьером в прошлом году, а рыцарь вообще всегда заботился только о собственном удовлетворении, когда, придавливая свою жертву к ложу, почти придушив и обездвижив, вбивался в нее своим членом, глухой к крикам и стонам. Джованни старался действовать мягче, лаская руками, иногда нагибаясь, чтобы коснуться губ, чувствуя, как напряжение женского тела спадает, нутро увлажняется, движения бедер подаются навстречу, а спина прогибается. Женщина стонет, прикрыв глаза, что-то говорит на своём языке, поощряя уже порядком взмокшего Джованни продолжать двигаться. Доведя девицу до судорог, он и сам излился, в изнеможении откинувшись на спину рядом, улавливая при этом обиженный и растерянный взгляд ее подружки, оказавшейся не у дел.

Жестом подозвал ее переместиться ближе, укрыться одеялом и ждать, пока не вернутся силы, и губы ее подруги, получившей сладчайшее наслаждение, не вернут утраченную твердость.

Они так бы и провалялись втроём в постели до полудня, поскольку Джованни, удовлетворив всех, провалился в глубокий сон, а девицы не получали приказа от своей госпожи оставить мужчину в одиночестве. Однако обеспокоенные долгим отсутствием гостя супруги де Шарне прислали еще одну служанку, которая растолкала своих товарок громкими причитаниями, заставив их быстро обтереть тело гостя влажными тряпицами, одеть и выгнать прочь из спальни в большую залу, где уже давно сидели хозяева дома, приступившие к трапезе.

Комментарий к ЧАСТЬ I. Глава 1. У холодных берегов Нормандии

[1] 11 ноября

[2] 13 ноября

========== Глава 2. Отчаянная нужда ==========

Когда Джованни появился на пороге зала, две огромные диковинные собаки, лежащие у ног хозяина замка, подняли черные короткоухие морды, напряженно вглядываясь в гостя.

– Проходи, не бойся, – граф де Шарне сделал приглашающий жест застывшему каменным изваянием мужчине. Тот заставил себя поднять глаза:

– Простите, господин де Шарне, за дерзость, но мне требуется Ваша помощь: я не знаю этикета, как правильно себя вести, не оскорбив ни Вас, ни Вашу супругу.

Хозяева дома сидели на высоких резных стульях по разные стороны длинного стола, стоявшего в центре зала. На противоположной от входа стене находились четыре узких окна, закрытых витражами с простым цветочным рисунком, но дающих достаточно света, чтобы пока не зажигать свечи в огромных канделябрах, расставленных на столе и в углах зала.

Гийом что-то сказал своей супруге. Она кивнула.

– Я объяснил моей жене, что ты – рыцарь и являешься моим вассалом, но прибыл издалека, из Аквитании, где живёшь в своём маленьком поместье рядом с городом Агд. Мы познакомились на приёме у архиепископа, когда я гостил в Тулузе, – нормандец безбожно врал, но ни один мускул на его лице при этом не дрогнул. – Ты никогда не выезжал за пределы диоцеза, поэтому многого не знаешь и сродни деревенщине. Поэтому я буду говорить, а ты следи за своим лицом, когда отвечаешь. Моя госпожа ни слова не знает на провансальском. А теперь, – Гийом повернул голову и лучезарно улыбнулся своей второй половине, – медленно подойди и встань на колено, склонив голову… Представляю Матильду де Шарне, она была подданной короля Эдуарда Английского, но любезно согласилась стать… да не на оба колена, на одно… моей супругой.

Новоиспечённая графиня де Шарне из страны англов была под стать своим беловолосым служанкам. Искусно завитые золотистые пряди волос выбивались из сложной причёски, прикрытой подобием тюрбана, скользя по бледным щекам, тронутым розовым румянцем, высокий лоб расчерчивали темные брови, светло-голубые глаза смотрели с интересом, но острый носик немного морщился, и губы подрагивали, будто женщина что-то произносила, но про себя.

– Подними глаза, скажи о ее красоте пару слов… Что ты – в восхищении, а потом медленно иди спиной на мой голос: тут уже для тебя подготовили стул рядом со мной.

Джованни распахнул глаза, взметнув ресницами, намереваясь очаровать, и заметил, что Мод де Шарне вздрогнула, покраснела и инстинктивно опустила руку на свой округлившийся живот. Проговорив на своём родном певучем языке пару банальностей, он поднялся и сел на приготовленное место, позволявшее супруге Гийома следить за каждым движением и взглядом гостя.

Перед Джованни поставили блюдо с мясом цыплёнка, горячими колбасами и тыквенной кашей. Гийом что-то ещё говорил жене, и гость, скосив взгляд, заметил, что лицо графини де Шарне теплеет, становится мягче.

– Я сказал, что ты мне когда-то спас жизнь, поэтому я и принимаю тебя в своём доме как почетного гостя…

– Я очень ценю оказанную мне честь, господин де Шарне! – воодушевлённо ответил Джованни. – Можно поинтересоваться, на каком языке Вы разговариваете?

– Мод привезла с собой учёного клирика, поэтому я стараюсь говорить с ней на языке ее предков, а она постигает язык моих предков. И так уже четыре года…

В дверях послышался шум и детский плач. Джованни обернулся. Две няньки внесли в зал детей: мальчика в одной распашонке и девочку около трех лет в простом платьице.

– Это Гийом-младший, – хозяин дома поцеловал поднесённого малыша в лоб, а потом погладил по голове девочку, которая, вывернувшись из рук кормилицы, начала взбираться своему отцу на колени, – а это Маргарет, моя старшая дочь, – он нежно прижал к себе прильнувшего ребёнка и сейчас выглядел очень счастливым и довольным жизнью.

Чужое счастье резануло по сердцу, но Джованни заставил себя улыбнуться, испытать умиление, наблюдая за семейством де Шарне. Сейчас они ничем не отличались от других семей, которые ему доводилось встречать в Агде: семьи Стефануса, Арнальды. Но самому Джованни и в голову не приходило, что стоит создать нечто подобное, оттолкнув от себя своё прошлое, Михаэлиса… Разве возможно начать жизнь заново? Привести в дом женщину, которую не любишь, ублажать ее через силу, как он сегодня утром поступил со служанками? Ему стало страшно от того, что не сможет себя сдержать: ведь под хрупкой коркой деланных улыбок, утомительной усталости, недомолвок и волевых усилий в нём скрывалась огромная чёрная бездна отчаяния.

– Подлейте еще вина нашему гостю, – призвал Гийом, отдавая дочь няньке и провожая детей глазами до выхода. – Кушай, Джованни, набирайся сил. К полудню придёт цирюльник. Ты уверен, что борода тебе больше к лицу? Она же колется, особенно при поцелуях…

Джованни сжал ложку в руках и заставил себя поесть. Госпожа де Шарне вряд ли будет присутствовать при этом, и с Гийомом можно будет спокойно поговорить.

Но, отдавшись в руки брадобрея, граф де Шарне предпочёл молчать, и только когда тот занялся Джованни, встал позади, запустив пальцы в волосы мужчины, расплетая тугие пряди, гладил шею вдоль позвонков, заставляя того сдерживать стоны удовольствия. А судя по ощущениям спины, к которой Гийом тесно прижимался своим телом, ученик палача понял, что восторженная плоть его друга твердеет с каждым мгновением.

После того как кожа щек Джованни приобрела гладкость, а ногти на руках и ногах были укорочены, он быстро подхватил свой плащ и, увлекаемый графом де Шарне под предлогом того, что нужно осмотреть замок, поднялся по узкой лестнице на одну из башен. Хозяин предусмотрительно запер внешнюю дверь на внутренний засов, чтобы их никто не побеспокоил. С верхней площадки башни открывался увлекательный вид на зелёные холмы, густые черные леса, черепичные крыши ближней деревни, тонкую полоску реки, вьющейся по долине. Где-то далеко в тучах образовался просвет, давая золотистым солнечным лучам ласкать землю.

– Нравится? – Гийом обнял его со спины, прижимая к себе, зарываясь лицом в распущенные волосы. Из его рта шел легкий пар.

Джованни кивнул, наслаждаясь теплотой объятий, и прикрыл глаза.

– А теперь говори: что случилось? – нормандец резко заставил его развернуться лицом к себе, коротко поцеловал в губы. Отстранился, терзая взглядом. – Я же не слепой, вижу, что тебе плохо. Ты никогда бы не приехал сюда через столько земель, если бы не крайняя нужда… отчаянная нужда… – Защитный панцирь сломался, сердечная боль пронзала, не давая вздохнуть. Глаза Джованни наполнились слезами, рот скривился. Он изо всех сил закусил губу, стараясь оставаться в сознании. – С Михаэлисом поссорились? Разошлись?

Джованни замотал головой, сделал несколько судорожных вздохов, чтобы начать говорить:

– Нет, нет! Всё замечательно! Мы вообще никогда не ссоримся… было замечательно… не ссорились. Просто… он пропал.

– Как?

– Вот так. Вышел из дома и не вернулся.

– А вещи взял с собой?

– Нет, ни единой!

– Но…

– Ты скажешь сейчас – несчастный случай? Нет! Я осмотрел все трупы, выловленные или найденные, ездил и в Безье, и в Нарбонну, и в Монпелье. Нет! Я спрашивал людей… разных людей – может, кто видел?

– И что?

– На трех дорогах одновременно! Представляешь? Конечно, в Агде все переполошились: палач пропал. А потом меня начали изводить слухами, что кто-то еще его видел – то тут, то здесь. То он плыл в лодке с рыбаками, то остановился на ночлег, то разговорился в таверне, то стоял на церковной службе… Кто из них всех мне безбожно лжет? – Джованни почти кричал.

– Какое-то наваждение, колдовство!

– Гийом, я, наверно, обезумел: ездил, проверял, расспрашивал… но – нет! Кто-то играет со мной… А Михаэлиса всё нет! Я ждал его возвращения, представлял, что вот – на праздник урожая, на святого Мартина, но нет! – Он прижался к Гийому в поисках утешения. Тот гладил его по голове, целовал, успокаивал, потом заставил присесть на скамью, специально поставленную наверху башни, чтобы отдыхать и услаждать свой взор окрестными видами.

– И тогда ты решил приехать ко мне…

– Да! Я уже выплакал свои слёзы и выкричал свою боль, – Джованни поднял лицо. – Ты же умный, мой сеньор, опытнее меня, ты можешь подсказать, что мне делать. Куда двинуться дальше?

– У Михаэлиса были враги?

– А не знаю! – искренне признался Джованни. – Я ничего не знаю о его прошлом. Наш единственный общий враг – Жак Тренкавель, но он же казнён! Готье де Мезьер увёз его в Париж вместе с золотом, он же казнил его? Правда?

– Не знаю, – Гийом пожал плечами. – Конечно казнил!

– А сам Готье…– Джованни не решался высказать вслух такую крамольную мысль, – он способен на такую подлость?

Гийом осуждающе покачал головой:

– Ему-то зачем?

– Месть за то, что Михаэлис обставил его с золотом, например.

– Готье де Мезьер живёт в другом мире, – назидательно произнёс граф де Шарне, – и ему нет дела до того, кто его переиграл. Своей цели он добился, золото привёз, поэтому и не попал под осуждение вместе с Ангерраном де Мариньи, хотя и был его доверенным лицом. Потом пережил опалу при короле Людовике, гостил у меня долго в прошлом году, чтобы не попадаться на глаза тем, кто пожелал бы ему смерти. А сейчас…

– Ты скажешь: женился и делает детей где-нибудь на границе с Фландрией… – разочарованно продолжил Джованни.

– Вовсе нет! В Париже, советником у регента Филиппа де Пуатье, точнее, будущего короля нашего Филиппа.

– А разве королева Клеменция не на сносях? – изумился Джованни.

– Увы! – воскликнул Гийом. – Пока ты ехал ко мне, ребёнок успел родиться и умереть. Теперь после Рождества состоится торжественная коронация в Реймсе, и у Франции будет новый король. Ты понимаешь наконец, что Готье нет никакого дела до событий пятилетней давности, тем более – до палача из Агда или до тебя. Хотя… – глаза Гийома стали узкими щелочками, – до тебя – есть. Но не в плане мести, как ты мог подумать.

Скажи кто об этом Джованни в иной раз, то получил бы яростную отповедь, а сейчас так ненавидимый им Готье де Мезьер, такой всемогущий советник короля, мог бы оказаться единственной путеводной нитью к разгадке исчезновения Михаэлиса из Кордобы.

– Он продолжает хотеть меня как шлюху? – в голосе Джованни обрелась твёрдость. – Тогда он меня получит. Пусть поможет найти Михаэлиса, и я с ним расплачусь сполна.

– Ты? – Гийом рассмеялся, удивляясь наивности своего друга. – Это тебе придётся сначала заплатить, а потом Готье хоть что-то сделает.

– А он может «хоть что-то сделать»? – италик продолжал выпытывать нормандца.

– Да, – тот выдохнул свой ответ в губы Джованни. – А ты для меня?

– Всё, что пожелаешь! – сейчас он видел перед собой не графа де Шарне, а того молодого Гийома, с которым перетерпел столько приключений, того, кто заботился о нём, того, кто нежно ласкал его, того, кто ронял слова откровений на его плече. Он по-своему любил его за чувственность, спокойствие, доброе и отзывчивое сердце. – Мы тут себе яйца наверху башни не отморозим?

– Этажом ниже есть печь и подходящее ложе. Здесь моя обитель для отдыха души и моления.

Джованни усмехнулся, плавно забирая управление Гийомом в свои руки и почти укладывая того спиной на скамью:

– А я думал, эта урожденная страны англов полностью установила над тобой свою власть. Ошибся! На сегодня ты мой! – нормандец задрожал под ним от предвкушения, включаясь в игру, которую они же сами и придумали, оставшись одни в доме санта Камела в Тулузе. Прав был де Мезьер, подозревая их в греховодстве, вот только помыслить не мог, что Джованни занял место сверху, а не по привычке подставил свой зад, и что его рыцарь будет самозабвенно отдаваться какой-то нищей марсельской шлюхе.

Комната в башне была маленькой, но грела своим уютом: большую часть занимала кровать под балдахином с резными стойками. Напротив – небольшой очаг. Под окном – узкий письменный стол с наклонной крышкой и многочисленными ящичками. Пол был застлан коврами, на стенах висели толстые гобелены с изображением охоты. Гийом разжег приготовленные поленья в камине, и комнату залил тёплый манящий свет. Джованни снял плотную верхнюю тунику, камизу, стянул волосы в тугой узел, ожидая, пока Гийом закончит своё общение с очагом.

У них существовали свои пристрастия, которые долгие пять лет не смогли стереть из памяти: Гийому была нужна сминающая сила, Джованни – ласкающая мягкость. И сейчас они были способны получить друг от друга всё, что желали.

========== Глава 3. Седмица до Рождества ==========

– Как же у тебя тут хорошо! Благодатно… – Джованни потянулся вниз за кубком с вином, наполовину выпроставшись из-под тёплого одеяла, кинув мимолётный взгляд на запотевшее окно, за которым сгущались сумерки. В постели было жарко. Он скинул с себя одеяло, подставляя спину и закинутую на Гийома ногу прохладе, сквозняком тянувшейся из-под двери. Гийом тоже пошевелился, отталкивая наваленное на него одеяло еще дальше к ногам:

– Погостил бы у меня до конца зимы? А?

– Хочешь, чтобы твоя жена выкинула ребёнка от волнения? Как я понимаю, ей хватило Готье, – ответил Джованни с укоризной, выцеловывая солоноватую кожу ключицы Гийома.

– Готье, – нормандец поморщился, – уже не разбирал, где и с кем ему спать! Нет, в этой постели он ни разу не был. Его страсть ко мне закончилась с моей женитьбой. Он любит, когда ему подчиняются без остатка, а не размышляют, насколько это будет тайно и скрыто от законной жены. Это, как он верно выразился – грех, воровство. Поэтому мы в основном пили, охотились, а он перепортил всех молодых девиц в округе. Служанки Мод плакали, когда их посылали принести ему что-либо в комнату. Не всякий выдержит, когда на него навалится такая тяжесть! Ты же знаешь, он скуп на ласки…

– Ленив, я бы сказал… – задумчиво произнёс Джованни. – Зачем стараться для другого, если желаешь только собственного удовлетворения?

– Но это же прекрасно, когда удовольствие обоюдно! – Гийом счастливо улыбнулся ему в ответ. – Вот поэтому я часто вспоминаю и буду помнить наши с тобой встречи. У вас с Михаэлисом было так же?

Джованни кивнул, делая глоток терпкого вина и пряча за этим жестом кольнувшее в грудь чувство утраты.

– Расскажи подробнее, как ты прожил эти годы? – потребовал Гийом. – А еще меня постоянно терзает мысль, – он издал глухой смешок, – зачем твоему палачу понадобился член того бедняги и кисти рук?

– А еще печень и желудок второго… – ничуть не смущаясь, откровенно добавил Джованни. – Для изучения. Михаэлис – талантливый лекарь, один из лучших. А как понять, что лечить, если не знаешь, что у нас скрыто под мышцами и костями? Вот мы с тобой почему испытываем наслаждение во время соития? Почему поступательные движения под особым наклоном приносят нам большую радость? Я же могу удовлетворить тебя пальцами, скользя ими внутри тела по особому, скрытому от человеческих глаз месту. Вот это и требует изучения.

– И что же у нас там? – нормандец даже открыл рот от удивления.

– Что-то маленькое, похожее на грецкий орех – оно и есть причина нашего наслаждения. Вот и думай теперь: такой ли грех содомия, если Господь, создавая наше тело, предусмотрел такую занятную вещь? И следующий вопрос – а зачем тогда телу мужчины два способа получения удовольствия: внешний и внутренний? Если возбуждение излечивает, то не здесь ли скрыто особое целительное снадобье, пригодное для лекаря?

– От меланхолии уж точно! – Гийом потянулся к нему за поцелуем. – Так ты в Агде всё это время изучал искусство лекаря?