Текст книги "Особо одарённая особа. Дилогия."

Автор книги: Мария Вересень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 58 страниц)

– А собственно, куда мы направляемся?

– Гуляем, – неопределенно поводила руками Лейя.

– В магистрат, – прервала ее я. – Пусть нам тоже паспорта выдадут, а то… – я обернулась к Алие, – даже под дверь нечего сунуть.

– Не надо в магистрат, – поперхнулся Велий. – Пошли лучше на ярмарку, на качелях покачаемся.

Но я уперлась всеми четырьмя ногами, полностью соответствуя описанному характеру: идем за паспортами, и все!

– Чур, я первая! – пискнула Лейя и припустила со всех ног.

Поймать двум парням трех девиц не представлялось возможным. Я взвизгнула:

– Лови ее! – Аэрон и Велий тут же купились и, выпустив меня, кинулись за мавкой, а я нырнула в переулок и, злорадно хохоча, чему научилась у Маргобана, дала деру. – А наобещал-то поди Феофилакту Транквиллиновичу! Понаобещал-то! – хихикнула я, имея в виду мага.

Боголеп Беримирович – городской голова, пил ароматный, на меду и травах, чай с пышками в обществе супруги своей – Марфы Савишны.

– А и красивы ж вы, Марфа Савишна, а и белы, как вареное яичко, – ворковал городской голова.

– Не говорили б вы всяких глупостей, Боголеп Беримирович, позевывая, отвечала Марфа, а супруг, прищурив глаз и вытянув ручку, чтобы ущипнуть ее за налитой бочок, произнес:

– Умностей я уже на год наговорился, а нынче у нас праздник.

– Ну не здесь же! – спохватилась Марфа, отбиваясь от шаловливых рук супруга. Хоть здание магистратуры и опустело почти, никого в нем не осталось, кроме истопника, сторожа и поломойки, а все не дома за закрытыми дверями.

Тут мы и ворвались, нарушив идиллию. Первой, радуя глаз задорным румянцем, прямо к столу головы выскочила Алия с негодующим криком:

– Ну и где наши пачпорта?

Голова подавился пышкой и сумел выдавить лишь:

– Ме-э-э…

– Как это нет?! – взорвалась Алия. – Всей Школе дали, а нам нет?!

– А вы, собственно, по какому вопросу?! – начала наливаться гневом Марфа Савишна.

Двери сорвало, и в залу ввалился ком визжащей нечисти. Уж не знаю, каким чудом Лейя задрала одежду на Аэроне, но крылья выпростались и растопорщились совершенно по-вампирьи. Велий поскользнулся и влетел под юбки Марфы Савишны, кляня нас на чем свет стоит. И только я не растерялась и как приличная девушка поздравила всех с праздничком.

– Вы уж извините нас, что отвлекаем, но тут пару месяцев назад неувязочка вышла. – Я тактично постучала городского голову по спине, помогая заглотить пышку. – Но нам в Школе пачпорта не выдали. – Мы под арестом были! – счастливым голоском возвестила Лейя из-под рубахи Аэрона, с упоением лицезрея столь живо извивающееся вампирье тело.

– За хорошее поведение, – поспешила уточнить Алия.

Тут-то голова нас и узнал, открыл рот, но произнести ничего не успел, так как отмерла супруга.

– Вон! – рявкнула Марфа Савишна, топоча ногами.

Велий, краснее рака, вылетел из-под ее юбок, да и нас отнесло к дверям. Только Лейя, укоризненно покачав головой, сказала:

– Зря вы так, тетенька, я сглазливая, – и погрозила пальчиком разом замолчавшей бабе.

– О чем я думал?! На что надеялся?! – возмущался Велий, пинал свою шапку и сетовал на то, что разоделся как дурак.

Аэрон не возмущался, он, привыкший к нашим «прогулкам», только скалился да понакупил нам всяких сладостей. Велий понял, почему Аэрон не негодует, когда увидел заинтересованный взгляд Лейи, сосущей сахарного петушка, и наши с Алией довольные ухмылки.

– Скомороха нашли, да? – Печатая шаг, он пошел кататься на горках.

Ни разу не видела, чтобы с горок катались с таким выражением лица.

Вечером мы таки умаслили разобиженного мага, не знаю, что его умилило больше: кривой курник Алии, песни Лейи или мое предложение сыграть в карты на желание. Глаза мага вспыхнули, а Аэрона подернулись масляной пленочкой, только в том приюте, где меня воспитывали, дураков не держали, а уж я по картам была и вовсе ушлой. Вволю навывшись, наплясавшись, намахавшись крыльями, они запросили у нас пощады. Мы великодушно их пощадили. К тому же карты сыпались у нас изо всех рукавов и карманов.

– Взял бы ты нас с собой со злобной нечистью бороться, – захмелевшая Алия обернулась к Велию, – а то в Школе тоска!

Лейя повыла, раскинувшись на коврах, изображая тоску лаквиллки.

– Не так надо. – Алия была совершенно серьезна, задрала вверх голову и выдала вдохновенный вой.

От наших дверей кто-то шарахнулся, а идея Алии воспитывать постороннюю нечисть запала мне в душу.

Я сразу вспомнила Огненного Змея, от которого мы избавили Фимку в Больших Упырях, и, задумчиво накручивая прядь волос на палец, произнесла:

– Если нечисть брать некрупную…

– Даже не думайте об этом! – протрезвел Велий.

– А че тут думать! – вскинулась Алия. – Надо вставать и идти! – Аэрон с Велием ее аккуратно закатали в ковер и еще сами сели сверху, для надежности.

– Я что-нибудь придумаю, – пообещал Велий.

– Клянись, – прохрипела из ковра Алия.

И что ему еще оставалось делать? Не мог же он сидеть с нами целыми сутками!

Через неделю мы сидели в кабинете директора под пронзительными взглядами Феофилакта Транквиллиновича и Велия. Причем Аэрон делал вид, что он вообще не с нами, а маг рассматривал меня как зверюшку неизвестной породы.

– Признаюсь, госпожа Верея, – стуча коготками по столешнице, произнес Феофилакт Транквиллинович. Стол уже отполировали, но воспоминания пробудили целую стаю мурашек на спине, и теперь они бегали неприкаянными, заставляя меня вздрагивать. – Когда речь идет о вас, я вообще перестаю чему-либо удивляться, но, может, вы нам поведаете, как вам удалось навести порчу на главу муниципалитета, если на нем и его жене не найдено даже следов магии? – И он проникновенно посмотрел мне в глаза.

Лейя рыдала, демонстрируя недюжинный актерский талант, а я за нее отбрехивалась, уверяя в полной своей непричастности к тому, что Боголеп Беримирович пухнет, а Марфа Савишна худеет с того дня, как мы явились за паспортами.

– Ну хорошо, – сменил кнут на пряник директор. – Вы, кажется, выразили желание сотрудничать с Конклавом магов…

– А то! – подобралась Алия.

– Я?! – изумленно подняла я бровки. – С магами?! Да ни за что!

– В таком случае вы должны понимать, что кому попало мы это не доверим, – сказал как отрубил Феофилакт Транквиллинович. – Чтоб завтра же с головой все было в порядке!

– Да с ним и так все в порядке. – Я пожала плечами. – Мы с одеждой их пошутковали. Ушивали да расшивали, вот и все.

Феофилакт Транквиллинович хрюкнул, поджал губы, будто почувствовал себя оскорбленным, а Велий захохотал и испортил воспитательный процесс. Самодовольный Анжело, поджидавший нас под дверями, спросил:

– Ну теперь-то мы в расчете?

– В каком расчете?! – возмутилась я. – Ты мне до конца жизни должен!

– И мне! – взвизгнула Лейя.

– И мне! – напомнила Алия.

– И мне, – ухмыльнулся Аэрон.

– И мне, – хохотнул Велий, прикрывая двери кабинета.

– Я каждую ночь мотался к этому голове и его супружнице! – негодуя, произнес Анжело.

– А я шишку на голове заработала, да еще плечо поранила, плюс моральный ущерб! и вообще, я за тебя жизни своей не жалела, а ты малюсенькой услугой в глаза тычешь! Какой ты мелочный, оказывается!

Анжело опешил, впервые не найдя слов для достойного ответа, а мы гордо прошли мимо.

Вечером в дверь нашей комнаты поскреблись. Алия, продолжая баловаться своим ножичком, недовольно проворчала:

– Надо внизу маленькую дверку сделать, как для домашних животных. Специально для малорослых гостей. – Она скосила глаз на дверь и, уколов палец, зашипела и запрыгала, тряся рукой. – Вот черт!

Мы с Лейей лениво проследили за ее прыжками. После того как мавка решительно потребовала научить ее миренским танцам и мучила всю первую половину дня, доводя до бешенства бесконечными повторениями, двигаться не хотелось ни мне, ни ей. Нас хватило только на то, чтобы развалиться на ковре и грызть яблоко. Одно на двоих.

– И не надоело ему, – проворчала я, когда снова принялись царапать. Алия перестала бегать по комнате и, сунув палец в рот, распахнула дверь.

– Привет! – взмахнул лапкой крысеныш и деловито пробежал прямо по мне и мавке, мазнув по ногам розовым гладким хвостом. Мы с визгом подскочили, бросив недоеденное яблоко. Крыс яблоко ухватил, впился в него зубами и, жуя, повелел Алие: – Там вещички мои втащи.

– Щас я тебя вытащу! – рявкнула оскорбленная его наглостью лаквиллка. Тут пробегавший мимо Рогач споткнулся о гору тетрадей в коридоре и раскричался:

– Госпожа Алия, это ваша макулатура, да? Чего она тут валяется, а? Сейчас мы с Феофилактом Транквиллиновичем будем проверять готовность Школы ко второму полугодию. И почему это на женской половине всегда бардак?! – Он пнул стопку тетрадей и понесся дальше по этажу, вереща: – Чьи это тряпки, а? Убрать немедленно! Чем это так воняет, а?! Это не парфюмерия, это ядовитые газы! Кто дверь царапал, а? Это ж не дверь, а лохмотья!

Алия, не дожидаясь, пока на этаже появится директор, быстро втащила тетради в комнату и стала швырять их по одной в Гомункула, норовя прибить крыса корешком. Одна из тетрадей, запущенных в Гомункула, упала мне на колени, раскрывшись на середине:

– О! Твой красавчик! – Я повернулась к Лейе, тыкая рисунком ей в лицо. – Экий гарный хлопец!

Лейя вытаращилась на рисунок и потянула ручки:

– Дай его мне!

Я, признаться, усомнилась, что это Князь. Нет, лицо точно было его, но вот одежка… Как у императора на парадном портрете. Страшенный литой доспех топорщился шипами, зазубринами и длинными иглами. На шее золотая цепь в палец толщиной с огромным камнем, а с левого плеча небрежно струится королевская мантия.

– Гомункул, это ты у Сиятельного спер? – Не дожидаясь ответа, я понимающе покачала головой. – А я-то думаю, и чего у нашего Сиятельного во время контрольных такой одухотворенный вид? А он автопортреты клепает, пока мы над вопросами корпим! Попросить, чтобы и меня изобразил, что ли? Тоже как-нибудь по-царски.

– У него просто мания величия, – фыркнула Алия.

– Вот дурехи! – Крыс забрал у нас тетрадки и объяснил: – Это конспекты Рагуила, которые он пишет Князю.

– Тогда у Рагуила какая-то нездоровая страсть к Князю. – Я отодвинулась подальше от напружинившейся Лейи. А крыс сложил тетрадки в стопочку, покрутил пальцем у виска:

– Это исторические очерки, дурынды. Сиятельный ведет лекции, не читая заранее конспектов… – Он многозначительно замолчал.

– А-а… – До меня стало доходить.

Лейя закрутилась на стуле, требуя:

– Дайте мне, дайте мне почитать!

Гомункул спрятал тетрадь за спину:

– Зачем читать, сами писать будем! Победителю приз. – Он выдрал листок с рисунком и помахал перед собой. – Портрет Князя с личным автографом.

Я схватила ложку и застучала по трубе отопления. Перестук пошел по всей Школе.

Когда лорд Аэрон почтил нас своим присутствием, крыс уже сидел в очках и с пером, а мы, перебивая друг друга, лезли в демиурги. Гомункул взял на себя роль бога мудрости, Алия топила историю в крови пожаров и разрушений, Лейя сладким голоском воспевала любовь, а я, как Верховная богиня, подводила итог, заканчивая каждый опус словами «и все умерли». Аэрон сразу все понял и закричал:

– Дайте мне!

«Было у Творца мира два сына – Белбог и Чернобог. И вот решил Белбог сотворить людей, а Чернобог сказал, что у него получится не хуже…»

– Аэрон пошевелил губами, вчитываясь в текст, потом захохотал: – И эту фигню вам преподают?

– Готовы выслушать ваши предложения, – сказал Гомункул, поправляя очки и покусывая перо. Вампир мечтательно закатил свои зеленые глазки, явно испытывая приступ вдохновения, и повелел:

– Пиши!

Теперь я по крайней мере знала, как он выглядит, когда выдумывает свои дурацкие стишата.

« Жили два брата – Белбог и Чернобог. Зачаты оба были по пьянке и в детстве головой их часто роняли. Старшенького один раз лошадь лягнула, а младшенького бык боднул, так что детишек у них никак быть не могло, а желание божеский свой род продолжить велико было, просто огромно. То примутся из чурки человечка вырезать, то из глины болванчика замесят да жизнь в него вдохнут. Немало их наплодилось – людьми называются. И вот повадились эти болванчики Творцу под окнами петь, молитвы возносить да жертвенным дымом провоняли ему всю хату. Взял Великий в руки косу и давай их словно пшеницу косить, а остаточки водой смыл. Те, кто по лесам разбежался, всякую жуть потом стали сочинять про Морану с косой да великий потоп. Только враки все это! А творец понял, что пора детишек женить, а то сам уже видеть их не мог, боялся прибить от досады. Вызвал он их, поглядел и всплакнул по-отечески.

– Ох, и страшненькими же вы уродились! – Чернобог-то разноруким да разноногим получился, а Белбог кривым – только один глаз у него, и тот горит нестерпимо. Высказал он детишкам волю свою отцовскую и велел к свадьбе готовиться.

Чернобог братцу позавидовал, решил подшутить. Наварил каши гороховой, квасу на редьке да черносливу вареного. Накормил от души братца, а утром спешно поднял, на бричку погрузил и погнал коня что есть духу, не дав даже оправиться.

Белбог чует, что ему до ветра надо, а Чернобог не останавливается, знай погоняет братца, уговаривая потерпеть то до бугорка, то до ложбинки, пока тот прямо в бричке не обгадился. Так что к невесте они подкатили все в цветах, лентах и известно в чем.

Как ни страшна, ни глупа была невестушка (выбирали-то под стать жениху), а за засранца выходить отказалась.

– Уж лучше мне с тем черненьким кривозубым жить, чем серуновою женою называться.

Раздулся Чернобог, ходит гоголем, теперь уж старшой на него обиделся. Ночью в избе, где их спать положили, все свечи в ведре утопил, лавку напротив дверей поставил, чтобы в темноте выхода не найти, и сам на нее лег. Захотел Чернобог по нужде, глядь, а выхода нет.

«А исхитрюсь», – думает. Приметил щель между печным боком и стеной и навалил туда, а чтобы на брата подумали, решил тому штаны запачкать, только Белбог не спал, ухватил Чернобога за шиворот и давай головой ну знаете во что макать. Так их утром невеста и нашла. Пинками из села выгнала. Тем они с тех пор и живут: режут чурбанчиков да лепят болванчиков, забодалась уже приличная нечисть с их человечеством!»

– Тут и сказке конец, – объявил Гомункул.

Анжело, прибежавший вместе с Аэроном, схватил вампира за руку и, подняв ее кверху, торжественно объявил:

– Победителем объявляется Аэрон Урлакский.

– И получает приз, – тут же подхватилась я, – портрет Князя Сиятельного, выполненный копытом бывшего педагога Рагуила с личным автографом автора! – И протянула листочек опешившему Аэрону. Мавка зарыдала и стала вымаливать рисунок у вампира:

– Ну, Аэрончик, ну хочешь, я станцую?

– Хочу, – согласился Аэрон.

Лейя выдала ему наш сегодняшний урок. Вампир с ухмылкой заметил, что очень знакомые движения и неплохо было бы станцевать и мне. Я возмущенно закричала, и мы втроем навалились на Аэрона под радостный писк крыса. Листочек с рисунком был смят вместе с вампиром, порвался и потерял привлекательность. Лейя зарыдала:

– Бедная я бедная! Несчастная я несчастная! Совсем мне не везет!

А Гомункул возмущенно всплеснул лапками:

– Тебе не везет? Да это мне не везет! Я, между прочим, должен был появиться на белый свет добрым молодцем красоты неописуемой.

Анжело хрюкнул, мы перестали барахтаться на коврах.

– Ручищи – во! Ножищи – во! Плечищи – во! – продолжал свою речь крыс, подпрыгивая и разводя в стороны короткие лапки. Потом грустно признался: – А ингредиентов хватило лишь на крысу. Ну и кто после этого невезучий?

Лейя немножко подумала, возведя глазки к потолку, и вынесла решение:

– Я.

Крысак замер, раскрыв рот, а парни загоготали.

– А в самом деле, почему алхимикус тебя крысой сделал? – спросила я.

– Я же говорю, ингредиентов не хватило. Он, правда, потом обещал переделать, но в эксперименты ударился.

– И что?

– Вот и бегают от этого экспериментатора по архиву, а мне этого не хочется.

Я вспомнила паука и поежилась.

– А какие ингредиенты нужны?

– Ну, я уже и не вспомню, в книге все написано. – Он поскреб коготками макушку, припоминая название. – «Превращение веществ и элементов», автор Пертикус Вторус. Только книгу взяли почитать, и все… с концами.

– Как портретик, – проныла невезучая Лейя.

– А кто взял почитать? – спросила я, делая вид, что не замечаю подозрительного взгляда Аэрона.

Но тут задребезжало ботало Рогача и противный голос объявил:

– Так, девицы, комнаты к осмотру, юбки оправить, женишков повыгнать!

Анжело растворился дымком, а крыс заметался с ворованными тетрадями, пока прямо из пустоты когтистая лапа демона не ухватила его за шкирку и не уволокла в неизвестность. Аэрону пришлось выйти через дверь, тут же в щель сунулся пятак кладовщика, который с осуждением глянул на кичливую роскошь и проскрипел:

– Ну, у вас-то претензий быть не может.

– Как это не может! – запищала мавка. – А печь? Дым в комнату, тяги никакой! И отопление! У нас центральное отопление или трубу из ледника вывели?

– Ага, – обрадованный Рогач вытащил тетрадочку, – так значит, это в вашу трубу кикиморы ворованные потрошки скинули, да!

– Какие потрошки?! – басовито возмутилась Алия.

– Куриные, – сообщил ей Рогач и, топоча копытами, побежал по коридору, выкрикивая:

– Феофилакт Транквиллинович, я же говорил, что они потроха в трубу скинули, да! А вы говорите, ни у кого не дымит, ни у кого не дымит, да!

Лейя уставилась на печь, как на чудовище:

– У нас там потрошки?

Сообразительная Алия выскочила в коридор и заорала:

– И че? Сейчас чистить будут?

Ее голос потонул в буре скандала. У кого-то нашли зелье для черного приворота. Три девицы-первокурсницы рыдали в голос, клянясь, что это не их. Директор молча нависал над ними, а Рогач брызгал слюной и топал ногами. Я растерянно оглянулась: Лейя стояла у печки, на ее лице был написан ужас пополам с брезгливостью.

Сделать, что ли, доброе дело? А что? Мне всегда удавались заклинания ветра. Главное, чтобы отсюда дуло, а туда тянуло! Подмигнув Лейе, я открыла заслонку и представила, как ветер одним ударом выбивает потрошки наружу. Во всяком случае, ветряную мельницу на Луговищах я запустила в небо именно таким макаром. Лейя неуверенно проговорила:

– А может, не надо?

Но я уже махнула руками, представив мельницу на Луговищах, в тот же миг тело сделалось на удивление легким и меня даже приподняло над полом. Комнатка начала крениться, мебель поехала в угол. В коридоре кто-то сдавленно вякнул. Я уцепилась за подоконник и совершенно случайно глянула вниз. Весь мир был передо мной как на ладони, маленький, словно игрушечный Веж под ногами, река причудливо изгибалась белой свадебной лентой, обручальным колечком темнел Заветный лес. В голову закралось подозрение, что мы где-то очень-очень высоко, парим над миром, как птица, задумавшая сделать вираж и завалившаяся на одно крыло. Я обернулась и уперлась взглядом в цепляющегося за косяк Феофилакта Транквиллиновича.

– Госпожа Верея, – на удивление мирным голосом проговорил он, – не соизволите ли вы прекратить это безобразие?

– Ага, – согласилась я, и мы ухнули вниз. Хорошо, что под нами было версты три и директор успел сказать:

– Вверх!

И я сделала «вверх». Частые звездочки замелькали в окне, мир укутался косматым облаком, а в прорехах речки гляделись, словно тонкие ниточки.

– Вниз, – плаксиво попросили из коридора, и я расслабилась, решив: а пусть оно все будет как будет, и зажмурилась от страха.

Школа завалилась на другой бок и ухнула сквозь облака с нарастающим противным гулом. Я заледенела у окна, но вида зимнего парка с озерцами и беседками, стремительно мчавшегося мне навстречу, не выдержала и снова повернула Школу в небо.

Когда меня припечатало к полу, я поняла, что делаю что-то не так. Ужаснулась, представив руины вместо Школы, и завела песню отчаяния:

– Ы-ы-ы-ы!

Мне вторило многоголосое эхо. Даже те, кто ничего не соображал, понимали, что происходит что-то жуткое. И только Феофилакт Транквиллинович проявил себя героем, просипев от ставшего ему родным косяка:

– Может, не стоит в эту пору убиваться? Представьте парк, собака Жужа на крыльце, Гуляй кормит ее сосисками. Идет по коридору крыс, почесывая пузо, и вы с подружками ему навстречу, одеты для гуляния в кабаке у Никодима.

– Вы все с ума сошли?! – пищала Лейя, обнимаясь с печкой.

Алия лежала на своей кровати с именной отцовской саблей в руках и гудела:

– Похороните меня так, под высокою березой, только батьке скажите, пусть на тризне сильно не убивается. Все-таки померла богатыркою, с оружием в руках.

Школа содрогнулась и под скрежет камня встала там, где и была.

В трубе ухнуло, и в облаке сажи Лейе на подол вывалились ворованные кикиморами потрошки.

– Мы больше не будем! – донесся истошный вопль из коридора трех пойманных на черном привороте девиц. Взмахнув крыльями, мимо нашей комнаты пролетела в уборную Химка, и там ее благополучно вывернуло, да и не только ее. Рогач, пошатываясь, как капитан в бурю, и размахивая тетрадью, явился перед директором и спросил:

– Продолжим обход, да?

Наставник икнул, схватился за голову и хохотал до тех пор, пока чумазая Лейя не подала ему стакан воды. Разглядев мавку, директор совсем скис, но ушел на собственных, хоть и подрагивающих, ногах, а я порадовалась, что в данную минуту он ничего не может мне сказать. Наставник раскланялся с растерянным Аэроном, который заглянул в нашу комнату и был бледен, как мукомол в конце рабочего дня. Алия, простившаяся с жизнью, смотрела на всех безучастно, Лейя и Аэрон пытались что-то сказать друг другу, но только сипели. Вот тут к нам и ворвался необыкновенно живой в этом царстве обмороков и призраков Велий и как настоящий друг сразу кинулся ко мне. Только зря он спросил:

– Что это было?!

– П-печку п-почистила, – выдохнула я и зашлась в истерике, давясь смехом и ужасом пережитого. – От п-потрошков.

На последние три дня каникул мы перебрались на постоялый двор Акулины Порфирьевны, куда нас пригласил Рогач, опасавшийся, как бы Калина и прочая не любившая нас братия не расправилась с нами. К жилому крылу Школы, которое летало туда-сюда, аки птаха, ни у кого доверия не было. Сколько Феофилакт Транквиллинович вкупе с Велием ни уверяли, что здание абсолютно безопасно, все его пять этажей обезлюдели, и только поэтажные, коридорные и подкроватные грустно поскуливали, заглядывая с крылечка в двери, но не решаясь туда заходить.

После такой встряски доверия к Школе было примерно столько же, сколько к песочному замку. Директор Школы ходил по пустым этажам одинокий и грустный, как забытое хозяевами привидение, и подсчитывал, в какую сумму ему обойдется постройка нового, не летавшего крыла. Я через Велия передала наставнику успокоительный сбор, позабытый с осени, и тонко намекнула, что давно пора было расширяться. А директор через мага передал пожелание пойти вон и не появляться три дня.

Поселившись у Акулины Порфирьевны, мы невольно оказались отрезанными от жизни, как ни любезна была наша хозяйка, а выходить лишний раз из комнаты мы не решались. Стоило скрипнуть нашей двери, как пустел не только трактир при гостинице, но и четыре ближайшие улицы.

Утешали только паспорта, которые городской голова принес нам в тот же день, как только мы изъявили желание жить на постоялом дворе.

– Ну и чем это лучше домашнего ареста? – грустно спросила Алия, остановившись перед очередной закрывшейся лавкой. Я тихонько поскребла пальчиками и повыла, изображая волка. Но это было весело только первые сто раз, теперь никто даже не улыбнулся.

– Ну что мне сделать? – чуть не рыдая, спросила я. – Вот пойду сейчас и раскатаю Школу по камушку, тогда меня накажут, а вы будете мне сочувствовать.

– Молчи уж, трубочистка, – хмыкнула Алия, пихнув меня в бок. Мы обнялись И завели страданья:

 
А как парни нашей Школы
Захотели молока,
Им сказали: под корову,
Они сели под быка!
 

И тут с другого конца улицы нам ответили:

 
Милка лаптем щи хлебала,
Из калоши чай пила.
Косы граблями чесала,
В лампу теста налила!
 

Лейя радостно взвизгнула, и понеслось:

 
Наши парни в лес ходили,
Там из лужи напились.
В животе у Аэрона
Три лягушки завелись!
 

К тому времени, как мы сошлись, на нас глазела уже вся улица, и Лейя, сорвав с головы платочек, заныла:

– Поможите, люди добрые, чем сможете, сами мы не местные! А кушать так хочется, что аж переночевать негде!

– Ну и зачем ты про кушать ляпнула? – спросил, прищурив глаз, Аэрон под перестук оконных ставен.

Кто-то швырнул в меня сохлым цветочком в горшке, я с сомнением приняла это подаяние и спросила мавку:

– Кушать будешь, травоядное? Не будешь? – Я повертела в руках горшок и бросила его обратно, про кричав: – Спасибо огромное, но она сено не ест! Вот если у вас есть что-то посочнее…

Лейя стала дергать меня за рукав. Двери распахнулись, оттуда вылетел здоровенный кобелина, при вязанный к бешено гавкающему хозяину. Зверь был умный и связываться с улыбающимся вампиром не хотел, зато сморчок, который тянул его за собой, видно, ум потерял из-за попорченной ставни. Ему мы обрадовались, как родному, но Велий повеселиться не дал.

Мы его всю дорогу костерили занудой, брюзгой и педагогом.

Последнее обидело его больше всего, маг насупился и принялся на весь Веж доводить до нашего сведения, что мы тупоголовые малолетки.

– Да когда ж вы наиграетесь, когда ж вы повзрослеете то?

Мы единодушно возразили, что мы уже о-го-го какие взрослые, это в том году мы из кабака у Никодима не вылазили, веселились до упаду, а в этом уже засохли и, кроме воды, ничего не пьем. Такие благоразумные стали, что самим противно. Вот сейчас пойдем и специально доброе дело кому-нибудь сделаем! И заорали на всю улицу:

– А кому за так доброе дело сделать?

Алия рвалась помочь именно голове Боголепу Беримировичу, Лейя пискнула, что немедленно предложит помощь и поддержку Сиятельному, а я вспомнила про Гомункула, но промолчала, испугавшись, что Велий опять под домашний арест посадит.

До самого вечера мы терпели навязчивое присутствие мага и вампира. Давно стало ясно, что дурное влияние Велия на Аэрона огромно. Вампир держался так, будто на пару с магом решил своей опекой отравить нам все существование. Но стоило ребятам закрыть за собой двери, как я тут же заявила, что знаю, кому доброе дело нужно ну просто позарез. Алия поинтересовалась: а какое наказание нам светит за это доброе дело? Лейя пискнула, что за добрые дела никаких наказаний, кроме благодарности, не бывает.

Я рассказала подругам, что надумала, размышляя о судьбе крыса и способах помочь ему. Проспорив не меньше часа, мы пришли к выводу, что придется идти в архив и искать карточки, на которых алхимикус записывал имена посетителей и книги, которые выдавал.

– Только я этого не переживу, – честно предупредила я, и меня передернуло. – Этот паук…

Алия при упоминании о пауке вздрогнула.

– Зато крыс станет добрым молодцем, – твердым голосом сказала Лейя, – а мы героинями и избавительницами.

– И еще один будет нашим должником до конца жизни… А что? – Я посмотрела на подруг. – Если он действительно «ручищи – во, ножищи – во», то такой молодец не помешает. Решено, идем в архив. Только ручки мне держите.

Не откладывая дела в долгий ящик, пользуясь тем, что парни спят, мы накинули шубки, взяли в руки сапожки, тихонько прикрыли дверь, чтобы, не ровен час, кто-нибудь из приятелей не услышал, что мы уходим, и на цыпочках сбежали вниз, немало удивив Акулину Порфирьевну, куда это мы навострились босиком.

– Мы это… – завела я. Алия, натягивая сапог, нахально перебила меня:

– Мы нечисть, и нам надо!

– Да! – Я накинула платок и подпихнула Лейю к выходу.

Снежок хрустел под ногами, а луна заговорщицки подмигивала, дескать, полностью одобряю вашу глупость.

– Надеюсь, паук тоже спит, – мечтательно проговорила я и тут же представила: ночь, архив, паук и мы, вернее, подруги и я, совершенно ничего не видящая в темноте. Вот я иду, тяну вперед руки и натыкаюсь прямо на… брр!

– Ну чего встала? – Алия недовольно потянула меня за руку.

– Факел надо, – просипела я. Нарисованная мною картинка пугала своей реальностью.

– Зачем? – удивилась Лейя.

– А вы представьте: ночь, архив, тишина и алхимикус.

– Ой… А факел зачем? – удивилась Лейя.

– Да чтоб ему в морду ткнуть, если на нас пойдет! – сообразила Алия.

– Я же не вижу в темноте! Как я карточки буду искать?

– Мы сами найдем, – пообещала Алия.

– Тогда зачем вам я? – В моей душе вспыхнула надежда. – Давайте, вы спуститесь, а я на стреме постою.

– Ага, а вдруг он не спит по ночам! – заверещала Лейя. – Кто нас защищать будет?

Я остановилась у моста, поколупала снег на хлипких перилах и вспомнила:

– Слушайте, у нас же есть демон, который нам до конца жизни должен!

– Не надо! – вдруг завизжала мавка.

– Ты чего? – удивилась я.

– Я его один раз позвала ночью. – Лейя покраснела. – Он… в общем, ночью от него никакого толку!

– У нас в комнате бутылка вина стоит! – вспомнила Алия. – Осталась после последнего раза, когда в карты играли.

– И что?

– Первую ночь на кладбище помните? – оскалилась Алия. – Выпьем, и что нам тогда какой-то алхимикус! А то вправду уже засохли!

Вновь почувствовав себя «тупоголовыми малолетками», мы прошмыгнули обратно в нашу комнату, в темноте и тишине выпили вино, вырывая друг у друга бутылку, взбодрились и, уже в боевом настроении, отправились навстречу подвигу.

– Я где-то здесь в тот раз оставила свой ножичек, – сообщила Алия, поскальзываясь на ступеньке и хватаясь за мой подол. – Щас спрошу у алхимикуса, куда он его заныкал?

– А у меня тут бусики! – пискнула Лейя.

Я, запнувшись обо что-то, упала и поползла на четвереньках, шепча себе под нос:

– Книжечки, книжечки.

– Где же моя цацка-то?! – гремела где-то сбоку Алия, пиная кучи монет. – Ведь так я и знала – сопрут!

– Ой, – моя рука уткнулась во что-то твердое и волосатое, – ай! – я поспешно отдернула руку, сообразив, что придуманный мною кошмар начал страшно сбываться. – Мама!

Алия замолчала, а мавка пискнула, послышался звук падения. Я быстро поползла назад, крича:

– Он здесь! Я его нащупала!

– Ой! – тут же подтвердила мои слова лаквиллская богатырка. – А-а-а, он меня за зад ухватил! Подлец! – Монеты из-под ее ног брызнули в разные стороны и зазвенели вокруг меня. Я попробовала зарыться в архивные сокровища, но подруги, топоча и нарезая вокруг круги, очень мешали.

– Где ты, скотина похотливая?! – орала Алия, а мавка пищала почти на ультразвуке:

– Где он?! Где он?!

– Я здесь! – взвыл гнусавый голосок, ввергнув нас в новую волну ужаса, во всяком случае, я, развив немалую скорость на четвереньках, крушила лбом все, что попадалось на пути. На голову наделся какой-то котел, и теперь погром я совершала, не боясь сотрясения мозга, хотя догадывалась, что трясти там уже давно нечего. Меня ухватили за подол, я рванулась изо всех сил, вошла в стену, и сознание погасло.