Текст книги "Кто ушел и кто придет (СИ)"

Автор книги: Мария Руно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– Тебе плохо? – снова заговорила девушка. – На тебя напали?

– Да. Покажи, где тут полиция.

– Я тебя провожу, пойдем.

Ник доехал до Нулевого, пересел на другую линию и вышел из лифта в парке сто пятидесятого уровня. Скорее бы домой, ноги не держат. Может, найти скамейку и вызвать Ларри, чтобы помог? Нет, не стоит, еще обратят внимание какие-нибудь доброхоты, начнут расспрашивать. Он сам дойдет, ничего…

Ник плелся по аллее, прикрывая разбитое лицо. Вот смеющиеся мужчина и женщина вышли под свет гирлянд, целуются, явно провели прекрасный вечер, сейчас поедут домой, и все у них отлично, не то, что у него… И тут он узнал обоих.

Это была Микаэла, очень оживленная и как будто даже помолодевшая, а рядом с ней – Фред Клири, в белой рубашке, с растрепанными то ли ветром, то ли шаловливой рукой Микаэлы волосами. Глядя на красивое улыбающееся лицо Клири, Ник ни с того ни с сего вспомнил, как кто-то – кажется, Френсис Губерт – сравнил Фреда с древнегреческим богом Аполлоном. Сейчас этот Аполлон двигался навстречу Нику, обнимая за обширную талию его, Ника, жену, а сам Ник стоял столбом и тупо смотрел на них. Они пока еще не узнавали его.

Он шагнул навстречу жене и приятелю и крикнул:

– Эй!

Они разом остановились. Ник позволил себе несколько секунд насладиться их растерянностью, точнее, он просто не знал, что говорить, не успел придумать. Поэтому первой заговорила Микаэла:

– Боже, ну и вид у тебя. Что случилось?

– Тебя не касается, – отрезал Ник. Эта грубость настроила его на нужный лад, и он резко сказал: – Лучше объясни, что ты тут делаешь. И почему вместе с этим? – он ткнул пальцем в сторону Фреда. Тот искательно улыбнулся. Было заметно, как неловко он себя чувствует.

Задыхаясь от злости, не столько на этих двоих, сколько на Мортона и себя – просто эту злость очень хотелось на ком-нибудь сорвать – Ник пошел на Микаэлу. Та машинально попятилась, но овладела собой и холодно произнесла:

– Как видишь, мы прогуливались.

Ник хватал воздух, а слова не шли. Все внутри у него кипело от обиды на это лицемерие. Микаэла подозревала его по любому поводу, а сама!.. Он только сейчас вспомнил, как иногда жена куда-то ходила по вечерам – он-то думал, что к родителям… И кто – Фред Клири, его лучший друг! Ну, как так можно?!

Наверное, на лице у него отразилось очень многое в эти секунды, потому что Фред обеспокоено взял его за плечи.

– Не волнуйся, сейчас мы все обсудим.

Ник рванулся из-под его ладоней и обрел голос.

– Что ты собираешься обсуждать? Объяснишь мне, что это хорошо и правильно – встречаться с моей женой?!

– Кажется, ты сам не захотел, чтобы я к тебе возвращалась, – ледяным голосом заметила Микаэла

– Скажешь, что ты начала встречаться с ним только после того, как ушла от меня?! Ври больше!

Фред, который из-за своего мягкого характера страдал от любых конфликтов, попытался вклиниться между ними.

– Ребята, пожалуйста! Давайте поговорим спокойно…

– Да пошел ты! – Ник толкнул его. Не ожидавший этого Фред пробежал спиной вперед несколько шагов и устоял на ногах только потому что налетел на дерево. Сверху на всех троих посыпалась ночная роса, но никого не остудила. Фред снова подступил к Нику и Микаэле.

– Ну давайте же обсудим все как взрослые люди! Сначала куда-нибудь зайдем и сядем…

– По-твоему, его куда-то пустят в таком виде? – Микаэла кивнула на мужа.

– Хорошо, – сразу сдался Фред, и Ник чуть не засмеялся, уловив в голосе приятеля свои собственные интонации, которые появлялись у него, когда он решал не спорить с женой. – Поговорим здесь. Ник, слушай, я понимаю, как все это неприятно для всех нас…

– Ну да, как же, для тебя в особенности! Вон какой ты довольный!

– Подожди, дай сказать…

Микаэла перебила их:

– Хватит, сама скажу. Ник, мы с Фредом знакомы давно. До того, как выйти за тебя, я некоторое время жила с ним, и потом мы встречались, но это не значит, что я изменяла тебе с ним, когда была замужем за тобой.

– Что, хочешь сказать, что вы встречались и просто беседовали? Говорили о политике и кино и рассказывали анекдоты? Так я тебе и поверил!

– Верить или не верить – дело твое, – в голосе Микаэлы слышалась откровенная злость, Ник еще не видел жену такой. – Судишь по себе, надо полагать. Ты-то крутил любовь со всеми подряд! Я предлагала тебе вернуться, ты не захотел. А раз мы с тобой разошлись, я могу встречаться с кем хочу. Или ты считаешь, что раз ты меня бросил, я все равно по-прежнему принадлежу тебе?

Ник молчал – отвечать здесь было нечего. Он сам не захотел, чтобы Микаэла возвращалась к нему. Да, официально они еще не разведены, но не живут вместе, и сам-то он считает себя свободным – ну и она, значит, тоже. Все это было правильно, и все-таки он не мог смириться, и особенно бесили его воспоминания о том, как Микаэла раньше подозревала его по любому случаю, и он-то думал, что это из-за того, что она любит его, а она, значит, была влюблена в Клири – иначе зачем бы ей с ним встречаться – а он, Ник, был для нее просто так… Просто содержал ее, ей с ним было удобно и ничего более. А сам Фред! Тоже постоянно лгал, недоговаривал, увиливал…

Фред явно понимал, что чувствует приятель, и выглядел виноватым, что для него вообще-то являлось редкостью.

– Ник, клянусь, все было так, как говорит Микки. Я, честно говоря, думал, что ты об этом знаешь. Мы с ней собирались пожениться, но не получилось, были свои причины. Потом она вышла за тебя, потом вы разошлись, а теперь…

– Вы надумали возобновить роман, я понял. Значит, вы оба все время врали мне!

– Мы не врали, то есть… Если бы ты сам не отказался вернуться к ней… Я ведь спрашивал тебя! Ей-богу, я не хотел, чтобы все выплыло на поверхность вот таким образом, мы собирались рассказать тебе.

– Можешь не оправдываться, я понял. А теперь проваливайте, видеть вас больше не желаю!

Сцена становилась безобразной. Прохожие оглядывались на них, но Нику уже было все равно, он кричал:

– Валите отсюда, оба! Женитесь, делайте что хотите!

Он повернулся, пошел, ничего не различая перед собой. Фред догнал его, взял за плечо.

– С тобой-то что случилось? В аварию попал? На тебя напали? Тебе же в больницу надо.

– Убери руки, пока я их тебе не оторвал! – заорал Ник, и Фред отстал. Кажется, еще раз окликнул, но Ник не стал оглядываться, свернул в соседнюю аллею. За ним никто не побежал, и от этого ему стало еще обиднее.

На то, чтобы протащить ноги по коридору жилого блока, у Ника ушли последние силы. Он открыл дверь, шагнул в квартиру и привалился к стене, глотками загоняя внутрь тошноту. Из комнаты выглянул Ларри, и Ник сказал:

– Привет, друг. Принеси чего-нибудь попить и аптечку. И, бога ради, не расспрашивай меня ни о чем.

Потом он сидел, прикрыв глаза, Ларри осторожно обрабатывал его ссадины на лице, а закончив, позвал:

– Может, все-таки расскажешь, что с тобой произошло? Я бы хотел помочь, если это в моих силах.

Ник молчал. Ларри мягко положил руку ему на плечо, осторожно ободряюще сжал. И то ли это дружеское прикосновение послужило последней каплей, то ли просто у Ника закончились душевные силы, но он разревелся и разом выложил всю историю.

– Стэн Мортон, – повторил Ларри. – Твой сотрудник?

– Ты его видел – такой здоровенный, на две головы выше меня, кулаки – как два твоих. Что ты на меня так смотришь? В искусственном мозгу не укладывается, как мой коллега собирался меня убить? Да, такое тоже бывает в нашем обществе. Я, если честно, и сам-то с трудом верю.

Но сейчас Ник уже верил. Вначале все произошедшее казалось слишком диким и невероятным, он не мог и не хотел признавать его реальность и не мог о нем говорить, потому что говорить значило поверить. Он всегда знал, что существуют убийцы, садисты, насильники, маньяки, но все они орудовали где-то там, далеко, и Ник не допускал даже мысли о том, что сам может сделаться жертвой теперь, когда стал взрослым, богатым и успешным.

– Почему ты отказываешься дать показания? Ненаказанное преступление рождает следующее преступление. Мортон опасен для других людей.

– Да плевал я на них. Я слишком доверял им раньше, а теперь не хочу.

– Я не говорю о доверии, я говорю о твоем долге как гражданина.

– Давай без этих высоких фраз. Какой там, к черту, долг, никому я ничего не должен. Я сегодня убедился… Если уж моя жена и тот, кого я считал своим другом, обманывали меня, что говорить про остальных! Пусть этот ублюдок ловит кого хочет, пока я сам до него не доберусь, и пусть делает с ними что хочет. Мне все равно.

Он поднял к лицу руку, покрытую пятнами засохшей крови, закатал рукав, посмотрел на номер на коже, усмехнулся и перевел взгляд на синтетика.

– Как тебе моя татуировка? Догадываешься о ее смысле? Это намек Мортона на то, кто из нас с тобой лучше и совершеннее. Попытка посильнее меня унизить.

– Ты можешь свести этот номер.

– А я не стану. Он мне нравится. Пусть все думают, что я сам это сделал. Если Мортон рассчитывал таким образом вызвать у меня зависть к тебе, ненависть или еще черт знает что – пускай подавится.

– Ты точно не хочешь заявить о том, что с тобой произошло? В конце концов, ты можешь рассказать мне, а я запомню и смогу воспроизвести наш разговор.

– Я же сказал, что сам с ним рассчитаюсь. До предыдущего не добрался, но уж до Мортона доберусь!

– До предыдущего?

– Ну да, я один раз уже попался какому-то маньяку, давно, еще когда мы на Дне жили. Я этот случай почти забыл, а сейчас вспомнил. Он подошел ко мне на улице: привет, я тебя знаю, твой отец там-то работает? Я говорю: да. Слово за слово, я подумал, что он действительно знакомый отца. Он говорит: покажи мне дорогу к вашему дому. Я сдуру и пошел с ним. А дальше ты и сам можешь догадаться. Я сперва даже не понял ничего. Он достал нож, пригрозил мне и стал снимать с меня куртку, а я думаю: она же на него не налезет! Продать решил – так она старая, кто ее купит?.. А, не хочу дальше рассказывать, противно.

– Сексуальное насилие? – осведомился Ларри таким же тоном, каким спрашивал, сколько сахара положить Нику в кофе, и тот подумал: я бы так не смог, я бы стал краснеть, бледнеть, заикаться и корчиться от жалости и неловкости.

– Он не успел, я изловчился, дал ему в глаз и убежал.

– Твои родители обратились в полицию?

– Я им не рассказывал.

– Почему?

– Мне бы от матери влетело. Она бы сказала, что я сам во всем виноват. Что бы со мной ни случилось, я все время был виноват. Я, пока от него бежал, упал и руку распластал битым стеклом, домой пришел весь в крови, так она еще на меня наорала, дескать, носишься где-то, под ноги не смотришь, одни проблемы из-за тебя. Потом уже поняла, что я почти в обмороке от потери крови, отвела в медпункт. Мне наложили швы, дали нашатыря понюхать и отправили домой, а дома она меня еще и поколотила. Она нервная.

– Я не понимаю, почему ты терпел это. Ты ведь мог пожаловаться на жестокое обращение.

– Ну, она не так уж сильно меня поколачивала. А если бы я пожаловался, меня бы от нее забрали, и кому я тогда нужен! Просто я все время ее разочаровывал, она ждала от меня большего, а я не оправдывал ее ожиданий. Я старался, честное слово, но у меня ничего не получалось, а если что-то получалось, она все равно меня не хвалила. Знаешь, как мне бывало обидно!

– Да, я замечал, что для людей много значит чужая похвала или осуждение, но мне кажется, что следует больше ориентироваться на собственное мнение.

– Я этого не умел. Да и какая разница, на что ориентироваться? Мое мнение о себе в то время не отличалось от ее мнения.

– А сейчас?

– Сейчас я, конечно, кое-чего добился, но это больше заслуга дяди. Сам по себе я никогда ничего не стоил.

– Ты недооцениваешь себя, Ник, я давно замечаю это за тобой. Ты можешь больше, но тебе комфортнее считать себя никчемным, и я пока не понял, почему ты так относишься к себе. Но вернемся к Мортону. Почему ты хочешь оставить его действия безнаказанными?

– Я не говорю, что хочу оставить его безнаказанным. Все, чего я хочу – это убить его своими руками. Как я жалею о твоем Первом законе, ты бы только знал! Иначе я бы попросил тебя, и Мортон пожалел бы, что родился на свет.

– Мне неприятна мысль о насильственных действиях по отношению к человеку, но я понимаю твои чувства и поэтому опять предлагаю: обратись в полицию. Это реальный шанс наказать преступника быстро и не нарушая закон.

Ник кусал ноготь и думал. Когда он сумеет добраться до Мортона – через месяц, через год? А до того что делать – продолжать работать с ним на одном этаже, видеть его, здороваться и делать вид, что все нормально?! А если Мортон захочет изловить его снова? Да наверняка захочет, чтобы прикончить, заткнуть ему рот! Конечно, можно повсюду водить с собой Ларри, но тот создавался для работы в космических экспедициях и рано или поздно покинет Землю. И главное – время! Очень много времени может потребоваться для того, чтобы отомстить самостоятельно. Ларри здесь уже не поможет, по крайней мере сознательно, а вовлекать его в это обманом… Нет. Не станет он втягивать синтетика в грязные человеческие дела. Уж лучше пусть Мортоном занимается полиция.

– Может, ты и прав, – буркнул Ник. – Ладно, вставай, проводишь меня.

12

Со времени похода Ника и Мадлон на Дно миновало три месяца. Мортона арестовали в тот же день. Считывание памяти подтвердило его вину в нападении на Мадлон и Ника, а также в убийствах еще пятидесяти человек. Мадлон не очень удивилась, узнав, что на счету у него столько жертв – предполагала, что тот действует с размахом. Смертная казнь давно была отменена, поэтому Мортон отделался пожизненной ссылкой в отдаленную инопланетную колонию.

Мадлон не знала, сослали его или он все еще на Земле, да ее это не очень-то интересовало. Она не видела Мортона в кошмарных снах, но все чаще задумывалась о том разговоре, что они вели среди голых бетонных стен, под тусклой электрической лампочкой. Мимоходом брошенное им слово «мелковато» крутилось в голове. Что он хотел этим сказать? Ну хорошо, пусть не очень-то сильно она изменяет мир, но какой другой путь он может ей предложить? Пойти за ним? Она бы не пошла. Сама по себе идея, может, и неплоха – в конце концов, и Елена после путча сказала что-то вроде: человечество ничего не потеряет, если половина тех, кто заселяют нижние уровни, просто исчезнет, а что до второй половины, то пора бы уже начать делать из них людей любыми способами, хоть с помощью химических стимуляторов, хоть с помощью мозговых имплантов. Но то, как исполнял свою задумку Мортон – это просто глупо. Он – психопат, нельзя работать с психопатами. Нет, с ним ей точно не по пути. Тогда с кем? Или точнее – куда? В каком направлении ей двинуться, чем заняться, если оставить работу?

Мадлон размышляла, бродя по комнате, и тут остановилась, будто наткнувшись на стену. Что это значит? Она только что задумалась о том, что хочет изменить свою жизнь – зачем?! До этого дурацкого похода на Дно она всегда считала себя на своем месте. «Глупости какие! – раздраженно подумала она. – Не собираюсь ничего менять из-за замечания какого-то маньяка. И хватит об этом, пора спать, у меня самолет завтра в шесть утра».

Возвращаясь из командировки, в коридоре напротив своей квартиры она увидела невысокого плотного человека. Вот он повернулся, и Мадлон узнала круглое добродушное лицо Френсиса Губерта. Что он здесь делает? Заблудился? Она ждала вопроса: «Подскажите, где живет такой-то?», но Губерт шагнул ей навстречу:

– Здравствуйте, Мадлон. Сначала я хотел позвонить, но потом решил, что будет лучше зайти. Надо нам поговорить. Теперь, когда Елена погибла…

– Простите, – перебила она. – Про какую Елену вы говорите?

Его бесцветные брови подпрыгнули.

– Кеннел. Вы что, почту не просматриваете?

– Я была в отъезде и проверяла только рабочую. Сейчас посмотрю, – Мадлон прошла в квартиру, на ходу включая монитор КПК. Губерт последовал за ней.

Письмо от Наратского Геологического института: «С глубоким сочувствием извещаем Вас…». Значит, Губерт не ошибся. В карстовой полости на плато Муравейник произошел взрыв, погибли два участника комплексной экспедиции Института биологии и руководитель – Елена Кеннел. Наиболее вероятная причина взрыва – возгорание подземных газов… Мадлон в растерянности глядела на письмо. Компенсация от Института… В документах Елены нашли завещание, по которому Мадлон переходит большая часть ее накоплений. В завещании было высказано и пожелание погибшей быть кремированной на Нарате – кремация уже состоялась, прах развеян над планетой, как и просила покойная. Даже если бы она, Мадлон, прямо сейчас без всяких проволочек заказала себе билет на Нарат, она прилетела бы туда через три месяца. Так далеко!.. Да и зачем?

Ей захотелось спросить у кого-нибудь: «Что мне сейчас следует делать?» Ее охватил знакомый ступор, который появлялся всякий раз, стоило ей столкнуться с чем-то из мира человеческих отношений и чувств, что нельзя было разложить на составные части, проанализировать, рассчитать, вычленить главное, отбросить второстепенное, сделать вывод, найти решение.

Нервничая, она перевела взгляд с монитора на Губерта. Надо было что-то сказать, и Мадлон сказала:

– Я не знала, что в пещерах плато Муравейник бывает горючий газ. Раньше об этом никогда не писали.

Несколько секунд Губерт странно смотрел на нее, потом усмехнулся, покачал головой и пробормотал:

– Ты копия Елены. Уверен, она на твою гибель реагировала бы примерно так же. А уж на мою – и подавно…

– А при чем здесь вы? – не поняла Мадлон. – Кстати, вы до сих пор не сказали, зачем пришли. Ведь не для того, чтобы напомнить мне проверить почту?

– Я… Словом… – он замялся, зачем-то потрогал уголок зеркала в прихожей. – Все это немного некстати, наверное, но… Я твой отец.

Мадлон ждала чего угодно, только не этого. Совсем потерявшаяся, она стояла перед ним и мигала. Затем ей внезапно вспомнилась сценка из старого фантастического фильма: человек в черном шлеме и плаще говорит точно такие же слова какому-то парню. У Мадлон вырвался короткий смешок. Губерт, очевидно, не ожидал такой реакции, потому что сразу заботливо взял ее за плечо и озабоченно заглянул в лицо.

– С тобой все в порядке?

Она выскользнула из-под его руки.

– Да. Просто это было… Неожиданно.

Губерт потоптался на месте, снова посмотрел на включенный воздушный монитор, где так и висело письмо, пробормотал:

– Мне-то они ничего не сообщили, в новостях прочитал. Ну да, мы ведь с Еленой никогда не были женаты. Я даже не знал, что у нее есть ребенок. Если бы не увидел тебя в тот раз, когда ты приезжала к нам в НТК, то и не узнал бы. Ты очень похожа на мать, и голос тот же, и походка… Я стал наводить справки, и вот… Убедился.

– Но почему вы решили, что Елена завела ребенка именно от вас? Я была выращена в искусственной утробе и всегда считала, что моим отцом – если это можно так назвать – является какой-нибудь донор.

Губерт вздохнул.

– Действительно… У кого сейчас есть настоящие отцы? Хорошо хоть матерей пока не упразднили, да и то, с этими искусственными утробами… Но насчет тебя все верно, Мадлон, не сомневайся.

– Вы что, экспертизу ДНК провели? – раздраженно спросила она. Губерт развел руками, признаваясь.

– Да. Я подобрал твой волосок, когда мы с тобой обедали, а денег и связей у меня достаточно. Нехорошо, конечно, делать такое за твоей спиной, но надеюсь, ты меня простишь.

– Мне все равно, – неприязненно откликнулась она. – Сделали так сделали, что уж теперь. Хотя мне кажется, здесь все же какая-то ошибка, ведь я модифицированная, а все усовершенствования…

– Возможны и для эмбриона, а не только для первичной клетки, – перебил Губерт. – Это сложнее и дороже, но твоя мать была обеспеченной женщиной. По-видимому, когда она узнала, что беременна, попросила извлечь эмбрион и проверить, а удовлетворившись его общим состоянием, заказала нужную внешность будущего ребенка и усовершенствования здоровья.

– А мой адрес вы как узнали?

– Рой Глебски сказал. Ты работала под его руководством пару лет назад, а я в прошлом году катался вместе с ним на горных лыжах.

Мадлон представила, как этот шарообразный Френсис несется по склону вслед за длинным и тощим Роем, и подавила еще один смешок.

– У меня, видишь ли, много друзей, – добавил Губерт каким-то извиняющимся тоном.

– Понятно, – сказала Мадлон. Что еще говорить, она не знала. Губерт, потирая пальцем гладко выбритый подбородок, глядел на текст сообщения на экране. Мадлон раздраженно смахнула рукой воздушный дисплей, и теперь комнату освещал только свет ушедшего за горизонт, но еще недалекого солнца.

Губерт словно очнулся, с печальной усмешкой произнес:

– Не получилось у нас трогательной встречи, да я и не надеялся. Что же… – он поставил свою сумку на диван, суетливо откинул клапан и вынул плоскую бутылку. – У тебя найдется пара рюмок?.. Нет? Хорошо, что я прихватил, – он вынул две бережно упакованные стеклянные рюмочки и разлил коньяк. – У Елены было много странных принципов, но, насколько помню, она не имела ничего против поминок. Ладно… Светлая память ей. Прекрасный специалист, хороший человек… Рановато ушла.

Мадлон подумала: похоже, при всей своей разговорчивости он не мастер произносить поминальные речи. Или ждал чего-то от нее? Но она понятия не имеет, что говорить, да и не свыклась пока с мыслью о том, что Елены больше нет. Они так долго находились вдали друг от друга и столь мало общались в последние годы, что Мадлон казалось: сообщение – это ошибка, и если набрать номер матери, та ответит, а если не ответит, то из-за проблем со связью, или из-за занятости, или…

– Да, – услышала она голос Френсиса, – двадцать лет мы не виделись, но я часто думал о ней. Следил за ее успехами, радовался за нее. Я всегда знал, что она где-то живет, и у нее все хорошо, и мне этого хватало.

– Почему вы расстались? – через силу спросила Мадлон. Ей не хотелось говорить про Елену и было сложно принять то, что полузнакомый человек вдруг переродился в отца, но Губерт явно ждал подобных расспросов и сразу отозвался:

– Она не нуждалась во мне и не скрывала этого. Даже в самом начале отношений я не мог бы назвать ее своей и иногда чувствовал себя… Не знаю, как тебе объяснить… Кем-то вроде засидевшегося гостя. Мы, конечно, восхищались друг другом, вначале было какое-то притяжение, но Елена – она ведь полностью самодостаточна. Она просто позволила мне побыть рядом, а потом, наверное, начала уставать от этих отношений и решила их завершить. Они были ей не нужны. Думаю, она относилась так ко всем мужчинам, – он допил коньяк и поставил рюмку. – Послушай, Мадлон, я бы хотел повидаться с тобой еще раз. Может быть, навестишь меня? Завтра, например? Это выходной день. Я живу на Зеленом кольце. Посмотришь мой дом, пообедаем, погуляем. И называй меня по имени, пожалуйста.

– Хорошо. Спасибо, Френсис.

Губерт сказал адрес, Мадлон пообещала приехать ближе к обеду. Наверное, отцу не хотелось уходить, он задумчиво оглядывал комнату и неожиданно спросил:

– Ты недавно переехала сюда?

– Нет, я живу здесь несколько лет.

– Надо же, – пробормотал он и заглянул в открытую дверь соседней комнаты, где стояла узкая кровать, шкаф для одежды и тумбочка. – Твоя квартира похожа на только что прибранный гостиничный номер.

– Я люблю порядок.

– Я не об этом. Она очень безликая. Наверное, в шкафу у тебя найдется несколько платьев, но если не заглядывать туда, то даже не догадаешься, живет ли здесь парень или девушка.

Мадлон не знала, что на это отвечать. Губерт поднял сумку.

– Что же, не стану засиживаться.

Мадлон вышла в крошечную прихожую проводить его. Он дотронулся до ее плеча, еще раз сказал: «Приезжай» и ушел. Наконец-то!

Она прислонилась спиной к закрытой двери и немного постояла, приходя в себя. Все было слишком неожиданно – известие о Елене, визит этого человека. У нее так редко бывали гости, что все эти пятнадцать минут рядом с Френсисом она чувствовала себя не в своей тарелке.

Оттолкнувшись лопатками от двери, она побрела в комнату, включила монитор и перечитала сообщение.

Да. Все верно. Елена Кеннел, ведущий специалист, доктор биологических наук, лауреат нескольких премий и, по какому-то странному совпадению, ее, Мадлон, мать, ушла из жизни.

После многочисленных командировок Мадлон устала от перелетов и для разнообразия решила прокатиться на поезде. Аэротакси доставило ее на станцию, и через десять минут она уже ехала в полупустом вагоне Кольцевого экспресса. Название «экспресс» мало шло этому тихоходному полностью автоматизированному составу, день и ночь колесившему вокруг мегаполиса. Забравшись с ногами на сиденье, Мадлон прижалась плечом к оконному стеклу. Мерный перестук колес успокаивал и наводил на мысли о позапрошлом веке, когда не было ни аэрокаров, ни маглева, вроде того, который только что стрелой промчался вдали по своей эстакаде в сторону аэропорта. Где-то там, дальше – космопорт. Вот заблестела под солнцем река, на широкой песчаной косе видны крохотные фигурки отдыхающих, кто-то бежит в воду, поднимая брызги… Поезд описал дугу и вошел в перелесок, за окном замелькала зелень кустарников и многоцветье лугов.

Губерт жил недалеко от станции «Половина». Пересекать пустой перрон в одиночку под взглядами многочисленных скрытых и не скрытых камер оказалось неуютно. Прикладывая запястье к идентификатору, Мадлон знала, что становится объектом повышенного наблюдения, как любой, кто приехал сюда, но не живет здесь. Она миновала барьер, спустилась по чистенькой лесенке белого камня в короткий подземный переход с облицованными розовым ракушняком стенами и вышла в сухое душистое тепло летнего полудня. Ветер гнал волны по высокой траве вдоль проселочной дороги. Шелестела листва, стрекотали кузнечики. В воздухе плыли запахи цветов, нагретого дерева и пыли, а изредка, когда ветер менял направление – речной свежести. Мягкая трава по обочинам манила, и Мадлон разулась и пошла босиком. Сандалии, сцепленные ремешками, качались у нее в руке, чиркали по бедру, их маленькая тень не в такт мелькала рядом с ее крупной, но короткой тенью.

Прямо через дорогу бежал ручей, Мадлон постояла в прозрачной воде. Надо же, в этой речушке и рыба водится, вон мальки шныряют… Вдали на противоположном берегу показалась человеческая фигура, Мадлон вышла из воды и вгляделась, прикрывая рукой глаза от солнца. Нет, это не Френсис Губерт. Какая-то женщина.

Они поравнялись, и идущая навстречу девушка первая сказала:

– Привет.

Мадлон узнала ее. Та самая, что помогла ей добраться до полицейского участка на Нулевом уровне! Сейчас вместо просторной блузы на ней был короткий белый сарафан, талию охватывал плетеный кожаный поясок, а прическа осталась прежней – две косы с пушистыми кончиками, спускающиеся на плечи из-под голубой косынки. В руках она несла что-то, смахивающее на корзинку из тонких прутиков, и на ходу прицепляла к этой плетенке листья и цветочки. Не отрываясь от работы, проговорила:

– Мы с тобой даже не познакомились в прошлый раз. Я – Анни, а тебя как зовут?

– Мадлон. Ты живешь где-то неподалеку?

– Да. Вон в том доме, видишь крышу?

Она, наверное, очень богата!

– Это дом моего отца, Шиама Кейна, – добавила Анни.

– Кейн… Тот, который киноартист?

Анни улыбнулась, показав ровные крупные зубы.

– Приятно встретить девушку, которая не пищит от восторга, услышав его имя! К кому ты приехала? Ты ведь живешь в городе, верно?

– Да. Я приехала к Френсису Губерту, – и, так как Анни продолжала пристально смотреть на нее, Мадлон добавила: – Он мой отец.

Анни рассмеялась.

– Прости, я подумала, что ты его новая девушка! Я удивилась, почему это он не привез тебя на глайдере или хотя бы не встретил на станции.

Новая девушка! Интересно, часто Френсис меняет любовниц? Видно, недаром Метени ее предупреждал…

– Ты его знаешь? – спросила Мадлон.

– Мой отец с ним дружит. Губерт живет недалеко от нас, могу проводить.

– Спасибо, не стоит, если ты шла по своим делам, то…

– Как хочешь. Посмотри-ка, – она подняла на уровень глаз свою корзинку, – хорошая шляпка получилась?

Так это, оказывается, шляпка!

– Симпатичная, – вежливо ответила Мадлон. Анни обрадовалась и тут же нахлобучила плетенку ей на голову:

– Возьми, тебе пригодится, чтобы солнце затылок не напекло.

Дом Френсиса Губерта горделиво возвышался на вершине пологого холма – изящный, сверкающий металлом, стеклом и пластиком, сплошные прямые линии и зеркальные поверхности. К блестящему крыльцу вела дорожка, обсаженная самшитом и посыпанная толстым слоем крупного розового песка.

Френсис Губерт ждал на крыльце; он еще издали замахал дочери, и когда та подошла, спросил:

– Ты приехала на поезде?

– Да, захотелось прогуляться.

– А почему не сообщила мне? Я бы встретил.

– Зачем? Я знала, куда идти.

Губерт обратил внимание на ее головной убор:

– Какая милая… э-э… шляпка! Не знал, что ты умеешь плести.

– Это мне Анни Кейн подарила, – Мадлон сняла шляпу и повесила на столбик перил.

Губерт остановился, поставив ногу на ступеньку.

– Анни… Анита Кейн? Христианская проповедница?

– Разве она проповедница?

– Во всяком случае, она много пишет на религиозную тематику. Поэтесса, певица. Набери ее имя в поисковике – получишь ссылки на выступления.

– Ладно. А тебе она, видно, не нравится?

– Нет, почему же… Хорошая девушка, но не от мира сего. Сейчас религиозных людей мало, а таких, кто говорит о своей вере, еще меньше. А по специальности Анита археолог. Шиам говорил, в скором времени она полетит на Нарат – попросилась волонтером в экспедицию Виктора Новака, очень хотела увидеть другую планету. Слышал я, что этот Новак одно время работал у Елены, но она его выгнала, говорят, из-за слишком больших амбиций… Ну, а как тебе мой домик? – Губерт плавно повел рукой перед собой.

– Похож на твой научно-технический комплекс, – сказала Мадлон. Это здание и впрямь выглядело уменьшенной копией какого-нибудь корпуса «Андроидной техники». Губерт откинул голову и расхохотался.

– Хорошо сказано, дочка! Буду считать это комплиментом.

Перед домом дышал прохладой бассейн в окружении блестящей, как лед, голубой плитки. В бассейн с тихим плеском вливались струи фонтанчика. Рядом – газон, пышные кусты подстрижены в форме зверушек. Лампы, стеклянная крыша и система скрытых зеркал даже в пасмурную погоду обеспечивали солнышко во время купания.

– А вот и первое отличие, – Губерт указал на бассейн. – Можешь потом поплавать. Сейчас покажу тебе сад…

Кажется, Губерт скопировал не только все отличительные черты здания, в котором работал, а еще и ландшафтный дизайн парка, где находится кафетерий! Вот и фонтан почти такой же… Рядом – идеально чистые газоны, подстриженная и причесанная трава, в совершенстве оформленные кусты и деревья, благоухающие клумбы. Ручеек, пруд, декоративный мостик. В воде мелькают золотистые тельца, струятся красноватые плавники и хвосты, по воде расходятся круги, когда рыбки хватают с поверхности мошек.