Текст книги "Кто ушел и кто придет (СИ)"

Автор книги: Мария Руно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Шел час за часом, начало темнеть, накрапывал дождь. Эти двое, видно, решили заночевать в пещере, а ему что делать – торчать тут без еды? А утром жена замучает вопросами! Никуда не денешься, надо возвращаться. Значит, завтра их тут не будет, а потом полетит один Френк. Послезавтра появится Ларри, и если удастся взять его себе на несколько дней, то с ним-то можно будет сходить до самого логова Губертов. Черт, неужели и впрямь у них там что-то незаконное? И Френсис, похоже, действительно главный в этой игре. «Видно, зря я ему верил, – неприязненно подумал Ник. – Надо прямо сегодня оформить аренду на Ларри, если это возможно».

Передав управление автопилоту, он включил КПК и зашел на сайт «Киберспейс». Вот нужный раздел. Заполнить заявку, перевести предоплату… Ну и расценки на андроидов новой серии! Мелькнула невольная мысль: «А если бы я не уволился, мог бы заплатить меньше, а может, и бесплатно удалось бы взять». И арендовать можно только на сутки – почему? Наверное, какие-то местные организации тоже на Ларри глаз положили. Ладно, что делать, пусть будут сутки…

Когда он выскочил из глайдера во дворе дома, хлынул дождь. Пригибаясь под холодными струями, Ник добежал до крыльца, взлетел по ступенькам и заскочил в прихожую. Ну и льет! Интересно, как там на плато, Губертов в пещере не подтопило?

Конни не ложилась спать, ждала. Поставив на стол разогретый ужин, она присела на подоконник рядом со своими цветущими розами и поинтересовалась:

– Куда ты летал?

Заталкивая в рот куски жареной рыбы, Ник неразборчиво отозвался:

– На Муравейник, я вроде тебе говорил.

– В то же место, что и позавчера?

– Ага.

– Ну и как там? Красиво? Я на плато никогда не была, а ты ничего не рассказываешь.

Ах черт, фотографии-то он забыл сделать! И чего Конни прицепилась со своими расспросами, шла бы лучше спать. Да еще этот взгляд, такой въедливый, словно она все время подозревает его во вранье. Тоже мне, Микаэла номер два…

Ник отодвинул тарелку и рявкнул:

– Что ты ко мне пристала?! Гора как гора, ее отсюда видно, можешь сама взять машину и смотаться! – он ткнул вилкой в сторону окна, сейчас закрытого занавеской в желтый и синий цветочек. – И вообще я туда по делу летал, но если спросишь по какому, я скажу, что…

– …Что меня это не касается, – закончила жена и соскочила с подоконника. – Не знаю, что тебя так рассердило, но по-моему, я не заслужила такого тона. Я просто хотела знать, как ты провел день. Спокойной ночи, – она вышла, не дожидаясь ответа.

Ник подошел к окну и зажег сигарету. Дождь поливал по-прежнему, стекло снаружи было мокрым, фонарь, горящий возле калитки, казался расплывчатым пятном света. По водосточному желобу звонко били капли. Ника начала мучить совесть. Действительно, чего он вспылил? Из-за этого ее настырного интереса к его жизни? Но у нее просто привычка такая, ну хочется ей побольше про него знать. Пойти извиниться, что ли? Но он никогда не любил выяснения отношений, лучше пусть Конни уснет. До утра все забудется, а он может и здесь переночевать, чтобы ее не будить.

Ник убрал посуду, умылся и лег на диван.

18

Мадлон проснулась в предутренних сумерках. Расстегнув спальный мешок, она немного полежала, соображая, где находится. Спросонья ей ненадолго показалось, что она снова в альплагере, но палатка другая, и рядом не было Ника Метени. Ник… Он ведь тоже на Нарате, в Гарди, откуда они полетят обратно. Может быть… Может быть, имеет смысл увидеться с ним? Она села и встряхнулась. Что за странные мысли лезут в голову! Зачем ей встречаться с Метени?

Она оделась и выбралась наружу. Из кухни появился Гордон, босой, в подвернутых штанах и неизменной клетчатой рубашке, с большой кастрюлей в руках. Придерживая полотенцем крышку, он принялся сливать кипяток. Мадлон постучала по соседней палатке, позвала Анни:

– Эй! Вставай, скоро завтрак.

Та высунула растрепанную рыжую голову, зевнула и пожаловалась:

– Что-то я совсем не выспалась.

– Еще бы! Вы вчера, по-моему, заполночь пришли.

– Да, Виктор уже собирался заканчивать работу в четырнадцатом гроте, а тут роботы-горнопроходчики докопались до плиты. Плита из хрусталина – ну, тот странный материал, которым облицованы стены нижних туннелей. За ней пустота, какой-то ход. Виктор хотел поднимать плиту, но тут один робот вышел из строя. Пока мы с ним возились… – она опять душераздирающе зевнула. – В общем, решили оставить это дело на следующий день. Виктор звонил в Гарди, просил, чтобы сегодня прислали нового робота или техника, чтобы тот отремонтировал старого, но там сказали – только через неделю… Зачем он нам через неделю? Через неделю за нами вертолет прилетит! Виктор сказал: ладно, хватит нам одного горнопроходчика. Так что мы сегодня снова пойдем в четырнадцатый грот, будем поднимать плиту, и если повезет, посмотрим, что за ней. Может, ты с нами хочешь?

Мадлон покачала головой.

– Доктор Гордон сегодня собирается на восточный край плато, просил, чтобы я полетела с ним. С вами Стривер пойдет, наверное.

– Завтрак! – крикнул Гордон и постучал половником о крышку от кастрюли. Разговор оборвался – Анни юркнула в палатку, чтобы одеться, а Мадлон побежала к ручью умываться.

Солнце еще не вылезло из-за вершины плато, и на всей Первой ступени лежала тень, а небо, не успевшее налиться темной синью, светилось нежно-бирюзовым, совсем как на рассвете на Земле. Несмотря на ранний час, было душно.

Мадлон думала, что застанет в большой палатке весь отряд, но за столом оказался только Гордон. Он уже успел поесть и неторопливо пил кофе. Пока Мадлон набирала себе кашу, пришел Стривер, вяло сказал в пространство: «Доброе утро» и сразу потянулся за кофейником. Гордон отодвинул кофейник и посоветовал:

– Ты бы поел сперва.

– Не хочется. Жара замучила…

– Н-да… Мне тоже не нравится погода, – Гордон достал кисет, бумагу и занялся сворачиванием папирос. – Надо бы запросить прогноз. Что бы там Виктор не говорил насчет глубины русла нашего ручья, а если здесь начнет поливать по-настоящему, то… Когда я работал с Еленой, нас однажды неплохо так подтопило, снаряжения унесло тысяч на тридцать, хорошо хоть никто не утонул.

В палатку вошли Новак и Анни. Гордон спросил:

– Виктор, вы с Анитой снова идете в свой вчерашний грот, верно? Леонард с вами?

Новак вопросительно взглянул на Ленни, тот качнул головой.

– Я бы лучше пошел в пещеру. Вчера раскопал один ход в завале… Может, удастся пройти по нему подальше, – не дожидаясь ответа, он быстро налил себе кофе, прихватил кружку и вышел из палатки, на ходу вытаскивая из кармана сигареты.

– Напрасно разрешаешь ему одиночные выходы, – сказал Гордон руководителю. – Кончится тем, что этого индивидуалиста прихлопнет камнем, как таракана, а мы даже не будем знать, где его искать. Ты же мог взять еще одного человека ему в пару, почему не взял?

Новак отмахнулся.

– Стривер знает свое дело, и если ему нравится работать в одиночку, пусть работает. За эти три месяца он один сделал больше, чем та тройка, что занимается пещерами в районе Радужной стены. Не его вина, что все подземные ходы здесь завалены, и что в каждом он не продвинулся дальше ста метров. По крайней мере, теперь у нас есть подробная карта пещер, а у вас – коллекция образцов оттуда. Наше время на горе заканчивается, но может, в эти оставшиеся дни Леонарду повезет, и он пройдет завал…

– …Да-да, и спустится в туннели Первой ступени, – буркнул Гордон. – Что же, будем надеяться. Мадлон, как закончишь завтракать, собери нам что-нибудь на обед, и полетим. Я пока проверю глайдер. Ах да! Виктор! Узнай прогноз на ближайшие дни.

Так как Новак еще завтракал, Мадлон решила, что убирать посуду не будет – пусть этим займется последний. Она достала пару банок консервов, заварку, хлеб и пачку сублимированного супа, отнесла это в глайдер и побежала переобуваться. Высоко поднявшееся солнце жарило вовсю, равнину внизу заволокло какой-то желтоватой хмарью.

Из кухонной палатки вышла Анни, потягивая сок из пакетика.

– Вы с Виктором, смотрю, не торопитесь, – заметила Мадлон.

– Он с Большой землей болтает, это надолго. А потом собирался привести в порядок свои записи. Думаю, выйдем часа через три. Я пока позагораю, – Анни забралась в свою палатку, появилась в изумрудном бикини, расстелила на солнышке коврик, уселась и принялась, изящно изгибаясь, смазывать ноги солнцезащитным кремом. Стривер, гремевший спелеологическим снаряжением, то и дело поглядывал на нее.

Появился Новак. Держа в руке какую-то распечатку, он с озабоченным видом озирался, но увидел Анни, перестал оглядываться, сунул бумагу в карман и громко осведомился:

– Анита! Вам помочь?

Та просияла.

– Да, пожалуйста! – передав руководителю тюбик с кремом, она повернулась спиной и убрала копну волос с плеч.

Через лагерную площадку прошагал Гордон, в одной руке он нес рюкзак и молоток, в другой – неизменную палку. Мадлон побежала к глайдеру. Старик забросил вещи на заднее сиденье и сел за пульт. Подождав, пока напарница захлопнет дверцу, он буркнул: «Поехали», махнул Анни и Новаку и поднял глайдер навстречу выбравшемуся из-за вершины солнцу.

На восточном краю плато оказалось прохладнее.

– С моря тянет, – пояснил Гордон, посмотрел на небо, подернутое жемчужно-серой завесой, и добавил: – Погода мне очень не нравится. Смотри, как все затянуло! Успеть бы нам вернуться до дождя…

Оставив глайдер на удобной полянке, они за несколько часов прошли по запланированному маршруту, пообедали и повернули назад. На полпути Гордон объявил перекур, поднялся на пригорок, долго смотрел в бинокль на Вторую ступень, а потом подозвал Мадлон и сказал:

– Оказывается, мы неподалеку от памятника твоей матушке и ее товарищам. Видишь обелиск вон там, на гребне? Я сперва и забыл, почему-то думал, что они погибли в районе Радужной стены. Давай поднимемся.

Мадлон с сомнением посмотрела на усеянный валунами крутой склон и на Гордона, но старик уже подтолкнул ее.

– Здесь недалеко, и я тебя не задержу. Я хожу с палкой не потому, что болит нога. После первой экспедиции я действительно долго хромал, но двадцать лет назад получил прекрасный протез. А к палке привык, как вырезал ее здесь, на Нарате, так с тех пор и ношу.

Они долго поднимались по склону среди жухлой от дневного солнца и ночного холода травы и пышных кустов наратского рододендрона с узкими серо-синими листьями и крупными голубыми цветками. Невысокий обелиск четко рисовался на пасмурном небе, постепенно вырастал, приближаясь.

Гордон на ходу говорил:

– Я плохо знал твою мать. Много слышал о ней, а работать вместе довелось только однажды. Как раз здесь, на Муравейнике… Комплексная экспедиция, вроде этой, нынешней. Елена была начальником отряда, а я – главным геологом. Ты в то время, наверное, еще не родилась. Тебе сколько лет?

– Двадцать три.

– Да нет, выходит, тогда уже появилась на свет. Видно, мать тебя с кем-то оставляла. Н-да… Не очень-то мы с Еленой сработались. Она твердый человек, вроде нашего Виктора, а я в то время тоже любил настоять на своем. Ну, конфликтовали, конечно… В конце концов всем это надоело, и меня перевели в другой отряд.

Они подошли к памятнику. Гордон снял кепку, вытер ею потное лицо и поспешно напялил обратно. Среди разбросанных там и тут валунов посвистывал холодный ветер. Низкие облака неслись над горой, цеплялись за вершину, и Третья ступень временами тонула в тумане.

Мадлон смотрела на обелиск. На светло-сером камне выбиты в столбик три фамилии, рядом годы жизни и должности. Наверху – краткий рассказ обстоятельств гибели группы и стандартное: «Вечная память».

– А здесь кто-то был, совсем недавно, – Гордон указал на две веточки рододендрона у подножья обелиска. – Цветочки почти не завяли. Странно… Прилетали ребята с Радужной стены? Могли бы и нас навестить.

Мадлон вспомнила разговор с отцом перед отлетом.

– Может быть, сюда летал Френсис Губерт. Он сейчас должен быть на Нарате.

– Губерт? Робототехник? А что, он был знаком с Еленой?

– Да. Он мой отец.

Гордон высоко поднял седые брови, но сказал только: «Вот оно как».

Наклонившись, он зачем-то поднял белый вытянутый камешек, которым были придавлены ветки, поднес к глазам, прикрыл ладонью и кивнул.

– А это, похоже, опять наш неуловимый минерал. Верно, светится. Посмотри, – он передал камешек Мадлон.

Она повертела образец в руках. Тот напоминал обломок каменной сосульки вроде тех, что она видела в пещере.

– Сталактит, – подтвердил Гордон. – Натечная форма, характерны для подземных пустот. Видимо, где-то рядом есть пещера. Я возьму как образец, – добавил он извиняющимся тоном и придавил букетик другим камнем.

Они еще немного постояли у памятника. Гордон положил руку на плечо Мадлон, та вздрогнула от неожиданности. Что это он? Может быть, думает, что ей тяжело видеть на этом камне имя матери. Но она совсем не собирается плакать или что-то в этом роде…

– А ты как ладила с Еленой? – спросил Гордон. Мадлон показалось, что он хочет узнать что-то другое. Может быть, любила ли она Елену. Или почему она не грустит по матери, даже не вздохнет печально, глядя на памятник, даже ничего не скажет…

И что ответить на его вопрос? «Неплохо», «хорошо», «нормально»? Или просто «да так»? Или попросить уточнить, что значит ладили? Она никогда не спорила с Еленой, всегда слушалась ее, как сейчас Новака – ведь это была единственная возможность почувствовать, что Елена ей довольна и побудет с ней, да и вообще возможность получить хоть какое-то внимание. Когда она была совсем маленькой, глупой, не понимала этого и могла раскричаться или ослушаться, мать всегда уходила.

– Нормально, – наконец ответила она. – Только я нечасто ее видела, она очень много работала.

Гордон снова то ли сочувственно, то ли ободряюще сжал ее плечо и проворчал:

– Да, думаю, никто из ее коллег даже не подозревал, что она обзавелась ребенком. Пожалуй, ей стоило бы притормозить. С ее умом и хваткой карьера от нее не убежала бы… А все-таки хотел бы я знать, что произошло в пещере. Подземный газ… Да никогда на Муравейнике не встречали легковоспламеняющиеся газы в высоких концентрациях!

– Теракт? – предложила Мадлон. Гордон покачал головой.

– Нет, эти сволочи предпочитают убивать людей в больших количествах. Три человека для них маловато будет.

– Недоброжелатели?

Гордон хмуро засмеялся.

– У Елены их хватало, не сомневайся! Но в научной среде принято сокрушать оппонента доказательствами, а не тоннами камней. Нет, здесь что-то другое… Может, и впрямь взрыв подземного газа. На Муравейнике пару раз находили коллекторы с нефтью, возможно, группа оказалась выше такого природного резервуара. Газ мог подняться по трещинам в грот, где произошел взрыв… И все же странный случай. Ладно, пойдем. Ветер усиливается, а нам далеко лететь.

Новак и Анни пришли в сумерках, когда Мадлон, Гордон и вернувшийся из пещеры хмурый Ленни успели поужинать. Анни убежала переодеваться, Новак попросил что-нибудь попить. Было заметно, что он очень устал.

– Куда ведет ход? – спросил Гордон. – Что нашли?

Обычно Новак с ходу рассказывал про все, что случилось за день и заслуживало упоминания, но сейчас почему-то выдержал длинную паузу и ответил неестественно медленно, будто опасаясь сказать лишнего:

– Это галерея естественного происхождения, еще одна пещера. Неясно, зачем аборигенам понадобилось закрывать ее плитой. Ход очень длинный и, судя по перепаду высот, мы действительно спустились по нему на уровень верхних туннелей Первой ступени, – он помолчал, глотая чай, пожал плечами, добавил: – Да, собственно, и рассказать-то больше нечего. Так весь день и проходили – сперва вниз, потом наверх. Жаль, Стривера с нами не было, ему бы понравилось. Я-то пещеры не люблю, мне больше искусственные подземелья по душе. А может, и к лучшему, что он не пошел, с его энтузиазмом мы бы там до сих пор гуляли, – Виктор со стуком поставил кружку. – Ужин готов?

– Сейчас разогреется, – сказала Мадлон.

– Очень хорошо, пойду пока умоюсь.

Но когда Мадлон выглянула из палатки, то увидела, что Новак, прежде чем спуститься к ручью, подошел к Анни, которая рылась в рюкзаке, и о чем-то долго разговаривал с ней. Против своего обыкновения, он говорил тихо, и Мадлон не разобрала ни слова.

Новак и Анни поели, и руководитель сразу ушел в палатку, но спать не ложился, сквозь полотняную стенку виднелся свет фонаря. Прибирая на кухне, Мадлон подумала: странно, что Новак не бросился звонить товарищам из нижнего лагеря и хвастаться. Или сам еще не верит в успех? Не выдержав, она поделилась с Анни:

– Наш начальник сегодня какой-то тихий.

Та рассеянно улыбнулась.

– Устал, наверное. Я тоже устала, но спать почему-то совсем не хочется. Давай посидим немного, попьем чаю. Сейчас не так душно, как днем.

Анни сама заварила чай и устроилась за столом, подперев кулачками щеки. Тихо шипела газовая лампа, подвешенная под потолком палатки. Анни задумчиво проговорила:

– Мне не хочется уезжать, я привыкла к Нарату. Думаю, наше земное Солнце будет казаться мне очень тусклым после местного. А ты скучаешь по Земле?

– Нет. Мне нравится здесь – я про Муравейник говорю, я ведь нигде не была, кроме этой горы. Здесь безлюдно… – она чуть не сказала «спокойно и безопасно», но вспомнила, что то же самое говорил про свои пещеры Стривер, запнулась, пораженная этим сходством их мыслей, и поспешно добавила: – И очень красиво. Я люблю природу.

Анни встала и принялась разливать чай. Придвинув чашку Мадлон, мечтательно произнесла:

– Как только мы прилетим в Гарди, я позвоню отцу. Ужасно по нему соскучилась! Виктор сказал, что получасовой разговор с Землей оплачивает Наратский институт. А ты кому будешь звонить?

Мадлон неопределенно пожала плечами.

– Никому, наверное… Френсис должен быть в Гарди, я с ним и так смогу поговорить.

– Разве тебя совсем никто не ждет на Земле? Парень?

– Я ни с кем не встречаюсь.

– Почему?

– А зачем? Если я захочу ребенка, я могу вырастить его в искусственной утробе.

Анни поморщилась.

– Да, это сейчас в моде…

– Что, не одобряешь? Мне кажется, это очень удобное изобретение.

– Все хорошо в меру. Это ведь задумывалось для тех женщин, которые не в состоянии сами выносить и родить ребенка, а получилось как с большинством разработок: плати и получай. Все и бросились платить, выращивали себе детей как лягушат в бутылках. Удобно, конечно, но стоит ли упрощать жизнь до предела? Сейчас не девятнадцатый и даже не двадцать первый век, от родов никто не мучается и уж подавно не умирает.

– Думаю, приятного в этом все же мало. И зачем принимать неудобства, когда можно их избежать?

– Логично. Но раньше большинство матерей относились к детям по-другому, ценили их, что ли. Видно, успевали привязаться, пока вынашивали и выкармливали. И дети тоже их любили. А сейчас привязанности постепенно сходят на нет. Ты, например, любила свою мать?

Анни что, сговорилась с Гордоном?!

– Мы хорошо ладили.

– Ладили, – повторила Анни. – Как сотрудники на работе, да? Знаешь, сейчас идет уже третье поколение людей, которые были выращены, и хотя они все разные, но есть заметное сходство. Они умные, трудолюбивые, только чувствуют все как бы вполсилы. Не умеют ни горевать, ни радоваться по-настоящему, а чтобы любить кого-то – да они и слов таких не понимают, вот как ты. Или, наоборот, очень сильно привязываются, но частенько не к людям, а к андроидам. Наверное, роботы кажутся им ближе. А если они заводят детей, то из таких странных соображений, что лучше бы и не заводили, – она бесцельно провела пальцем вокруг кружки и прибавила: – На самом деле искусственные утробы ни при чем, вырастить ребенка можно где угодно. Ты, главное, потом дай ему понять, что ты его мать, и что он нужен тебе просто потому, что нужен. А они частенько выращивают детей, чтобы получить свою идеальную копию.

– Не вижу в этом ничего плохого, – угрюмо сказала Мадлон. Почему-то слова Анни раздражали ее. Ей и самой приходили подобные мысли, вернее, не мысли даже, а так, ощущения, но она сразу старалась переключиться на что-то другое. Если начать об этом думать, то можно скоро прийти к выводу, что Елена поступала с ней не совсем правильно, но ведь мать не могла ошибаться! Признать это – значит признать и то, что она, Мадлон, имеет право перестать стараться соответствовать ее ожиданиям. Но что же ей тогда делать? Она всю жизнь старалась быть достойной своей матери.

– Я тоже не вижу, – раздался рядом голос Стривера. Мадлон и не заметила, когда Ленни успел проскользнуть в палатку. – Если вы тут решили обсудить проблемы нашего общества, то лично меня всегда волновала только проблема безработицы. Мне неинтересно, кто где был выращен и как модифицирован, хотя, – тут он кинул выразительный взгляд на Мадлон, – эти усовершенствованные люди иной раз слишком кичатся своим бесплатно приобретенным превосходством. Но гораздо более неприятно осознавать, что нас оттесняют на обочину созданные нами же машины.

– На обочину? – переспросила Мадлон. – Ты сидишь не на обочине, а на другой планете, и мы тут все знаем, что билет на Нарат – дорогое удовольствие.

– Наверное, тогда ты знаешь и то, что я не сам его купил. И мне совсем не нравится быть теперь в долгу.

– А кто тебе мешал продолжать работать? Анни говорила, что ты просто ушел, никто тебя не выгонял. И роботы там уж точно были не виноваты.

– У меня были причины. А когда вернемся на Землю, мне придется жить на пособие.

– Можешь остаться здесь. Хотя бы попытаться найти себе работу.

– А с какой стати я должен искать лучшей доли на другой планете? Я хочу жить достойной жизнью на моей Земле.

– Тот, кто хочет лучшего, старается его добиться, а ты только ноешь! В этом плане андроиды явно превосходят людей, они-то никогда не жалуются.

– Уверен, ты считаешь, что они превосходят нас не только в этом. Не потому ли ты разошлась с Ником? Его андроид показался тебе лучше?

– При чем здесь Ларри? После альплагеря я даже не видела его. Но если подумать, ты прав, Ларри кажется мне лучше Метени-человека.

– Не ты первая. Считаешь, это нормально? Лишение нас не только с рабочих мест, но даже отношений друг с другом.

– Хватит говорить ерунду! Ты мне казался разумным человеком, Стривер, но сейчас несешь чушь. Никто не лишает нас ни работы, ни отношений. Каждый, кто по-настоящему хочет чего-то добиться, тот в конце концов добивается, а остальные сами виноваты, что плохо старались. И нечего перекладывать ответственность и искать виноватых в тех ошибках, что сам сделал. Если наши роботы превосходят нас – тем лучше, можно идти за ними, раз уж среди людей не осталось образцов для подражания. Хотя они есть, я думаю. Если кто-то в чем-то тебя превзошел, не завидуй, а подумай, как стать таким же – если тебе это нужно, конечно. Я-то считаю, что большого смысла бежать за кем-то нет, у каждого своя дорога, и лучше идти в одиночку. Я слышала, что ты очень хочешь чьей-то привязанности и постоянно стараешься завести отношения с теми, кто к тебе равнодушен… – Анни под столом сильно толкнула Мадлон, но та не обратила внимания. – Может, тебе пора научиться быть самодостаточным. В конце концов, ты ведь мужчина.

По бледному лицу Ленни, почти не покрывшемуся загаром за эти три месяца, пополз слабый румянец. Анни поспешно предложила:

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

– Валяйте, – Стривер встал из-за стола. – Я уже наговорился, вернее, наслушался.

Он бесшумно вышел. Анни повернулась к Мадлон, хотела что-то сказать, но тут на кухню заглянул Новак и сообщил:

– Ночью будет дождь и ветер, закрепите свои палатки получше и не оставляйте снаружи вещи. Анита, можно вас на минутку?..

Мадлон убрала остатки чаепития и спустилась к ручью. Обещанный дождь уже накрапывал. Звезды, и так-то блеклые из-за повышенной влажности наратской атмосферы, совсем исчезли. Забравшись в палатку, Мадлон долго не могла заснуть, взбудораженная недавним спором. Кажется, Стривер здорово разозлился на нее! Ну и ладно. Их общая работа почти закончена, общаться с ним на Земле она не собирается, а злость, может, подтолкнет его к тому, чтобы измениться. Так что этот разговор ему только на пользу.

Под тихий стук капель по тенту она наконец задремала.

Ее разбудил крик:

– Подъем! Вода!

Мадлон узнала голос Ленни. Плохо соображая со сна, она подумала: «Он что, воды никогда не видел?». Но нацепив фонарь-налобник и выглянув наружу, она обомлела – палатка стояла посередине огромного озера, пока мелкого, но глубина быстро увеличивалась, еще немного – и вода польется через порог.

– Выходи! – заорал рядом Стривер. – Хватай вещи, беги на гору!

Поодаль Мадлон увидела Гордона. Старик, с палкой в одной руке и молотком в другой, уже шлепал через озеро. На плечах у него громоздился рюкзак, полевая сумка хлопала по боку, показываясь из-под распахивающегося плаща.

Мадлон наполовину застегнула вход и принялась лихорадочно собираться. Сквозь стенку она видела свет в соседней палатке – там копошилась Анни. Они выскочили одновременно. Мадлон наглухо затянула молнию входа и вдвоем с подругой судорожно зашарила руками в воде, чтобы выдернуть колышки, сбросить камни с тента и снять палатку. Стривер возился с палаткой Гордона. На склоне мелькал огонек – это поднимался старик, навстречу ему метался свет фонаря Новака, а еще один огонек неподвижно горел высоко на горе, и Мадлон догадалась, что это руководитель отметил место, куда переносить вещи.

Вода на лагерной площадке поднялась до колен, чувствовалось течение, двигаться становилось трудно. Стоило девушкам отвалить последний камень с тента, как палатку подхватило и понесло. Мадлон ринулась следом, поскользнулась и упала на четвереньки. Порыв ветра всколыхнул поверхность озера и погнал надутое светлое полотнище в темноту. Придавленная рюкзаком, Мадлон никак не могла встать, и пока Анни помогала ей, течением и ветром сорвало и утащило вторую палатку, а дождь ударил с удвоенной силой. Мимо них, поднимая тучи брызг, промчался Новак и полез в кабину подтопленного глайдера.

Девушки побежали на гору. Из каждой расщелины на склоне теперь текла вода. Позади в черном небе над равниной вспыхивали молнии и гремело, и еще какой-то гул, похожий на рев реки, доносился снизу и слева. Навстречу им быстро спускался Гордон, что-то ободряюще крикнул. Мадлон уже видела площадку под двумя деревьями на косогоре, где в круге света валялись вещи. Перед этим уступом склон становился круче, земля раскисла от дождя, и Мадлон поскользнулась. Анни, которая бежала перед ней, уловила позади движение, оглянулась, взвизгнула, кинулась на помощь и упала сама. Они наперегонки покатились и плюхнулись в воду.

Упав, Мадлон хотела сразу вскочить, но ушла с головой. Вынырнула, ошеломленная: что за дьявольщина, озеро было совсем мелким! Она не могла нащупать ногами дно, течение тащило ее вдоль склона, и Мадлон уже не видела света товарищей, только впереди мелькал огонек – где-то там бултыхалась Анни. Ее, маленькую и легкую, несло быстрее.

Рюкзак пока еще сохранял плавучесть и удерживал Мадлон на поверхности, хотя и в очень неудобной позе. Она не потеряла фонарик, и свет выхватывал из темноты то вспененную поверхность реки, в которую превратился ручей, то стенку рядом, а затем Мадлон увидела водопад и поняла, что за рев слышала на подъеме. Вчера этот поток был тонкой струйкой, а теперь из трещины в скале вырывалась вторая река. Мадлон внесло течением под водопад, струи заколотили по затылку и плечам, и она чуть не захлебнулась в водяной пыли.

Водопад остался позади. Рюкзак наполнился водой и начал топить хозяйку. Мадлон сбросила с плеч лямки – черт с ним, самой бы в живых остаться. Огонек впереди исчез – то ли Анни утонула, то ли вылезла из реки. Мадлон все время смотрела на стенку слева, пыталась ухватиться за камни и наконец сумела втащить себя на неширокий уступ.

Что делать дальше, она не знала. Выше не забраться, там стенка переходит в нависающий карниз. Вода заливает ступни, еще немного – и начнет сносить с уступа. Придется снова плыть, как можно быстрее выбираться на правый берег, иначе поток вынесет ее к обрыву, и она полетит до самого подножья плато.

По воде побежали блики электрического света. Мадлон задрала голову. Стривер! Она узнала его по высокому росту и по каске с двумя фонарями по бокам и одному сверхмощному в центре. Свет центрального фонаря слепил. Что-то чиркнуло по плечу, она скосила глаза – веревка! На конце завязана петля, можно ухватиться. Мадлон просунула руку, и тут же течение оторвало ее ноги от камней. Она подтянулась и выбралась наверх. Ленни оттащил ее подальше от края, крикнул:

– Где Анни?

– Не знаю!

– Я посмотрю, а ты отвяжи веревку!

Он помчался вдоль потока, прыгая с камня на камень, длинный, черный, легкий, похожий на демона без крыльев. Мадлон смотала веревку и побежала следом. Дождь колотил по плечам, она уже перестала чувствовать холод, только раздражала текущая по лицу вода. Впереди показался огонек – это Стривер замер, глядя вниз. Мадлон подбежала и чуть не полетела в реку, едва успев затормозить на скользком склоне.

Внизу, под скальной стенкой, на которой они стояли, оказался грот, и там виднелся огонек. Анни как-то сумела вскарабкаться на узкую и покатую скальную полочку на стене. Залезть выше она не могла, пробраться к выходу – тоже, и стояла, распластавшись по стене. Она почему-то до сих пор не скинула рюкзак.

Мадлон поняла, что это, должно быть, тот самый грот, где Новак и Анни вчера вели свои раскопки. Вон и неисправный робот-горнопроходчик, почти утопленный мутной водой, а вон блестит, прислоненная к стене, плита из хрусталина, которую они подняли, открывая пещерный ход… И теперь грот превратился в огромную воронку, куда с ревом уходила вода. Всю реку этот понор не поглощал, скала у входа разбивала поток надвое, и основной проносился мимо, но и того рукава, что сворачивал сюда, было достаточно. На стенах грота оседали клочья пены, вода крутилась и билась, как в наполненной раковине, когда выдернешь пробку, и было ясно, что если Анни свалится в этот водоворот, шансов у нее не будет никаких.

Стривер громко сказал Мадлон, наклонившись к самому ее уху:

– Я пройду к ней и подсажу, а ты спустишь веревку!

Мадлон кивнула. Сверху она видела, как Стривер пробирается по выступам стены к Анни. Хорошо, что та сумела повиснуть недалеко от входа в грот. Если бы ее утащило в дальнюю часть, где под слоем воды угадывались очертания робота-горнопроходчика, даже Стривер, с его великолепной скалолазной подготовкой, вряд ли сумел бы до нее добрался.

Он расстегнул лямки рюкзака на Анни, рюкзак упал в воду – взлетели брызги, а всплеска не было, все заглушал грохот потока. Стривер жестами показал Анни: встань на колено, теперь на плечо. Мадлон намотала веревку на ближайший камень и скинула конец с петлей. Веревка натянулась, задергалась. Анни поднималась очень медленно. Мадлон легла, протянула руку, и подруга повисла на ней как мешок. Мадлон через силу подтянула ее, перехватила за воротник и выволокла наверх.