Текст книги "Кто ушел и кто придет (СИ)"

Автор книги: Мария Руно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Больше книг на сайте – Knigoed.net

Ник не выдержал этого взгляда.

– Ладно! Только местную дрянь ты пить не будешь. Я тебе принес кое-что, хотел отдать перед уходом, – он поставил на стол бутылку коньяка. Отец радостно потер руки, но не успел найти рюмки, как в коридоре пискнул замок, послышались быстрые твердые шаги, и в комнату вошла мать. Она явно была не в настроении – движения резче обычного, бледное лицо под капюшоном заострилось, бескровные губы сжаты в нитку. Ник съежился. Бен мгновенно стащил со стола бутылку и, ни слова не говоря, быстро зашаркал в соседнюю комнату. Нора скинула капюшон и поправила маленький пучок жидких седых волос. Глаза у нее тоже были серые, как седые. Оглядев Ларри, она с отвращением спросила у сына:

– Зачем ты притащил сюда это?

– Его зовут Ларри, и я попросил его меня проводить. Ларри, это Нора.

Андроид коротко наклонил голову и хотел что-то ответить, но мать крикнула:

– Молчать! Пусть немедленно убирается отсюда. В моем доме синтетикам не место.

– Подожди меня в той комнате, – Ник подтолкнул Ларри к двери, за которой скрылся отец.

– Нет, пусть ждет на улице!

– От того, что он посидит в нашей квартире, ничего страшного не случится, – тихо сказал Ник, не поднимая глаз. – Ты хотела о чем-то поговорить, мама, вот я пришел – говори. По-моему, ты не очень рада меня видеть, так что не будем тянуть время.

– Твой отец сказал, ты собираешься на Нарат. Это правда?

Ник кивнул, не поднимая глаз. Он очень жалел, что поделился с отцом своими планами.

– Вместе с этим синтетическим существом? Не кажется ли тебе, что оно стало слишком много для тебя значить?

– Не кажется. А ты не могла бы перестать называть его «это существо»? – слабо огрызнулся Ник. Мать влепила ему оплеуху.

– Не смей так со мной разговаривать! Я вижу, ты становишься похож на Роберта.

Ник втянул голову в плечи. Он чувствовал себя полностью беспомощным, это было еще хуже, чем у Мортона – там он мог хотя бы делать попытки защищаться, но мать-то в ответ не ударишь! Ник прошептал:

– Вообще-то дядя – твой брат. Я не знаю, что у вас там произошло, но, может, пора это забыть. Ты даже на похороны не пришла… И почему это плохо – быть на него похожим? Он был прекрасным человеком и специалистом – так все говорят, да и я сам так думаю.

– Замолчи! Немедленно! Он был омерзителен! Он все променял на своих роботов. Ты знаешь, что у него была семья?

– Знаю, конечно… Он говорил, что его жена и дочь давно умерли…

– Его дочь погибла во время путча, а жена заболела от горя. А Роберт даже не захотел с ней разговаривать об этом, он ушел в свою проклятую работу! Создатель – так про него говорили. И что же он создал – пару десятков говорящих машин?

– Они уже не машины, не совсем машины…

Мать не слушала.

– Все им восхищались, – захлебываясь, кричала она, – для всех он был примером! Прекрасный специалист, еще бы! А когда его жена умирала в больнице, он даже не ходил к ней, даже не попрощался с ней, потому что был где-то там на научном симпозиуме! На похороны, впрочем, заглянул – так, ненадолго, минут на десять.

– Все равно, – упрямым полушепотом сказал Ник. – Он очень много сделал для всех нас, для будущего. Ты просто не знаешь, как все его уважали и ценили.

– Прекрасно знаю. И знаю, что он плевать хотел на это будущее. Он просто любил своих роботов, они были для него всем – друзьями, семьей, детьми. Это ужасно, так не должно быть! Он ценил их больше всего, он считал их лучше и совершеннее людей. Ты слышал о взрыве в вашей «Андроидной технике» одиннадцать лет назад?

– Да, теракт «Новых луддитов».

– Роберт тогда думал только о том, как бы вытащить из пожара своих синтетиков. Их-то он спас, если можно так выразиться, а вот до раненого ассистента руки уже не дошли.

– Да нет же! Ты все переворачиваешь! Дядя рассказывал мне как все было – он просто не мог спасти этого парня, он очень жалел потом, долго винил себя…

– Разве он сказал бы тебе правду? Ты пока еще не настолько на него похож, он не хотел тебя отпугнуть. А правда состоит в том, что роботы всегда значили для него больше людей. Он хотел быть с ними, а не с людьми. Всю жизнь хотел быть с ними. Думаю, он радовался смерти Миры – она развязала ему руки, теперь-то он мог жить так, как хочется. Когда Миры не стало, он… Он до последних дней жил с одной из своих синтетических девок.

– Ну да, Зои, домработница. Я ее видел. У многих есть такие синтетики. Что в этом особенного?

– Дурак, она была его любовницей!

– Ну… А почему бы и нет? Мама, ты как будто в прошлом живешь. Я все время говорю тебе, что мир изменился, и…

– Он любил ее, понимаешь? Спать с роботом уже отвратительно, но любить робота – это… Это… Кошмарное извращение. Как ты можешь его оправдывать? Человек должен быть с человеком. На том стоит наш мир. А Роберт пожертвовал всем ради своих роботов. Когда я сказала ему то, что говорю сейчас тебе, он посчитал себя смертельно оскорбленным и разорвал со мной все отношения. Я его сестра, но он бросил меня, а не свои машины. А теперь и ты решил стать как он! Ты тоже хочешь бросить меня! – тут она рухнула на диван и зарыдала.

Ник сидел, оцепенев. Уж лучше бы она бросилась его колотить, тогда он мог бы отворачиваться и прикрывать лицо. Но слезы матери всегда вгоняли его в ступор, он застывал, и его охватывала непереносимая вина и тоскливый страх.

– Я всю жизнь тебе отдала! – кричала мать. – Все для тебя делала! Надеялась, что ты станешь заботиться обо мне! На кого мне еще рассчитывать, скажи, на кого? Твой отец – тряпка! А теперь ты решил меня оставить! Ты любишь своего двойника больше меня! О, лучше бы мне умереть!

– Я тебя не оставляю, – выдавил Ник. Ему было трудно говорить, горло перехватило, будто его душили. Он откашлялся, но это не помогло. – И не оставлю, я же много раз говорил об этом.

Разве это впервые – ярость, истерика, слезы? Но сколько бы раз он ни видел и ни слышал эти сцены, он не мог к ним привыкнуть. Разница была только в том, что если раньше он съеживался, полностью захлестнутый страхом и виной, то с годами его сознание начало раздваиваться. В нем словно жили два Ника Метени – взрослый успешный человек, которому смертельно надоели эти концерты, который ничуть не боялся этой женщины и давно бы встал и ушел, если бы его не останавливал второй – перепуганный ребенок, убежденный, что мать всегда права, потому что она мать, и нужно убеждать ее, сидеть возле нее, делать все что она говорит и уйти только когда она позволит. Этот второй как будто повисал у взрослого на ногах и всегда одерживал верх. И Ник сидел и с тоской ждал, пока мать разрешит ему уйти или прогонит его.

Отец пошел их проводить. Как всегда после встречи с матерью Ник чувствовал себя совершенно разбитым. Придерживаясь за локоть Ларри, он попросил:

– Давайте куда-нибудь зайдем, посидим. Голова разламывается, – он потер лоб, шею. Плечи закостенели, ему было больно смотреть по сторонам.

– После общения с Норой у любого разболится, – посочувствовал ему отец. – Зайдем сюда, ребята, – он ловко подтолкнул обоих в сторону забегаловки, где традиционно пил пиво по пятницам, и заговорщически шепнул сыну: – Я прихватил твой подарок!

– Со своей выпивкой ведь нельзя…

– А мы не покажем.

Как всякий раз, когда дело касалось спиртного, Бен необычайно оживился и развил бурную деятельность. Он сам выбрал столик, наметанным глазом оценив, где будет удобнее всего разливать из-под полы, усадил гостей, сбегал к стойке и принес тарелку чипсов, бутылку пива и три стакана. После этого он уселся, открыл бутылку, но разливать пиво не стал, а взамен ловко и быстро расплескал по кружкам коньяк и жадно выпил свой, пробормотав:

– Ваше здоровье, ребята…

Ник тоже выпил, не чувствуя вкуса. Напиться бы сейчас так, чтобы ничего не соображать, но нельзя, еще наверх надо возвращаться. Он опять потер шею, поднял голову и наткнулся на взгляд Ларри. Ник криво усмехнулся.

– Удивляет тебя все это, да? – не дожидаясь ответа, он придвинул к себе стакан двойника и выпил его порцию. Стало полегче, напряжение уходило, можно было безболезненно покрутить головой. Он поднялся.

– Мы пойдем, пап.

Отец не огорчился быстрому расставанию, куда больше его занимала бутылка во внутреннем кармане куртки. Он рассеянно отозвался:

– Да? Уже? Ну хорошо, пора так пора. А я еще посижу, – он нежно погладил горлышко темного стекла. – Рад был повидаться, сынок, – не вставая, он обнял Ника. – Заходи. И ты, Ларри, тоже заглядывай, – он двумя руками пожал руку андроида. – Надо же, как ты похож… Настоящий старший сын…

Ларри хотел ответить, но Ник дернул его за рукав.

– Идем уже. Пока, папа.

Они вышли в полутьму улицы-коридора. По дороге к лифту Ник с мрачным сарказмом заметил:

– Увлекательный поход, да?

– Да, это было очень интересно, – серьезно ответил Ларри. – Спасибо, что взял меня с собой. Скажи, а твоя мать всегда была такой? Я слышал ваш разговор, потому что она очень громко кричит.

– Сколько себя помню – всегда.

– А твой отец?

– Что – мой отец? Он тоже всегда таким был, слушался ее. Она же его, считай, спасла. Когда они повстречались, он больной был, и она его выхаживала. Если бы не она, он бы помер. А сейчас ему тоже деваться некуда, ты же видел его – кому он нужен-то, кроме нее.

– Но деньги зарабатывает, кажется, все-таки он?

– Мать говорит, что просто разрешает ему работать, чтобы он совсем не спился.

Ларри немного помолчал.

– Знаешь, Ник, мне кажется, для тебя было бы лучше не навещать ее. То, как она себя ведет, иначе, как психологическим насилием не назовешь. Насколько я могу судить, она никогда не поддерживала тебя. Всегда давила, унижала. Зачем тебе это? Насилие вредно.

– Она моя мать. Не мое дело ее менять.

– Тогда дистанцируйся от нее.

– Она моя мать! – закричал Ник. – Не могу я ее бросить, ее и так мой дядя бросил, и теперь ей не на кого рассчитывать, кроме меня! Ты же слышал, что она говорила! И хватит, не собираюсь больше ее с тобой обсуждать!

Весь следующий день Ник думал, курил, грыз ногти и наконец под вечер позвонил Френсису Губерту и заявил, что отказывается от перевода в Наратский институт. Губерт огорчился и изумился.

– Но я уже разговаривал с ними, тебя с радостью примут на работу. Что случилось?

– Я решил уйти из робототехники.

Губерт внимательно смотрел на него с экрана, и Ник заговорил громче:

– И не надо спрашивать, почему! Я так решил! Мне… Мне не нравится это дело, я собираюсь попробовать себя в чем-нибудь другом. В общем, я увольняюсь!

Губерт вздохнул.

– Очень жаль. Уговаривать тебя, видно, бесполезно, но мне действительно очень жаль. Что же, зайди завтра, надо будет кое-что подписать. А как быть с Ларри? Отправить его с тобой, как мы планировали, теперь не получится.

– Делайте с ним что хотите, мне все равно.

Губерт опять выжидательно молчал, и Ник снова повысил голос:

– Отдайте кому-нибудь другому для окончания испытаний, отправьте на работу в экспедицию. Я-то почему должен за вас думать?! Я у вас больше не работаю!

– Я тебя слышу, – мягко произнес Губерт. – Не надо шуметь. Я бы спросил, почему ты так резко сменил планы, но ты не ответишь, да и я, кажется, догадываюсь. Ну, хорошо. Жду тебя завтра.

Ник выключил воздушный дисплей и швырнул КПК на кровать. Теперь надо поставить в известность Ларри, нечего тянуть время. Хотя он, наверное, и так уже понял… Ник резко окликнул двойника, и когда тот вошел в комнату, выложил ему все, что только что говорил Френсису – о своем уходе из «Киберспейс» и о том, что Ларри остается на Земле.

Ник выпаливал все это, отвернувшись от двойника к окну, смотреть сейчас на лицо андроида он не мог. А замолчав, он почувствовал, как Ларри положил руку ему на плечо.

– Ты так решил после разговора с матерью? Чтобы угодить ей?

– Да отстать ты! – заорал Ник, сбросив его руку. – Захотел и решил, у тебя, что ли, разрешения буду спрашивать! А мои отношения с матерью тебя вообще не касаются, ничего ты в них не понимаешь, и… И не лезь в наши человеческие дела, ты, робот!

14

Мадлон не думала, что еще встретит странноватую дочку Шиама Кейна, но на следующий день, сама себе удивляясь, написала Анни. Та оказалась онлайн и сразу ответила. Она держалась так же просто и доброжелательно, как накануне. Они немного поболтали. Мадлон чувствовала, что чем-то эта девушка затронула ее, ей было интересно узнать Анни получше. В следующие несколько дней они много переписывались и разговаривали по видеосвязи, а потом Анни сообщила, что планирует очередную встречу со своими читателями на следующей неделе в кафе на Нулевом уровне. Мадлон не очень-то хотелось туда идти – еще свежи были неприятные воспоминания о путешествии туда с Метени – но Анни она об этом, конечно, не сказала.

Анни хотела заехать за ней и проводить, но Мадлон ответила, что знает Нулевой и сама разберется. Следующим вечером она выходила из лифта на знакомой площади, куда приезжала в прошлый раз с Ником.

Здесь все было знакомо и по-старому. Все тот же наигранный мрак, фонари, возбужденные веселые люди. Мадлон медленно шла по улице, навигатор подсказывал ей, где свернуть. Вот и нужное кафе. А вот и Анни на противоположной стороне… И не одна. Кто это с ней? Стривер? Высокий рост, худощавая гибкая фигура, вот под фонарем блеснули светлые волосы – точно, он. Интересно, где Анни могла с ним познакомиться? И что же делать, подойти или дождаться, пока Ленни уйдет? Мадлон колебалась. Стривера она почти не знала, а в альплагере он своей бесцеремонностью и привычкой то ли недоговаривать, то ли постоянно иронизировать произвел на нее скорее неприятное впечатление. Но она никогда не доверяла своей интуиции и сейчас подумала: «Ничего плохого он мне не сделал, почему бы не поздороваться? Если он пришел слушать Анни, мы все равно увидимся в кафе».

Анни и Стривер о чем-то спорили, остановившись под аркой, Мадлон не могла разобрать слов. Она перешла улочку, приблизилась и услышала злой голос Ленни:

– Так ты следила за мной? Ты обещала, что не будешь копаться в моих мыслях! Лгунья! – он сгреб Анни за куртку и встряхнул. – Может, мне стоит донести на тебя в ваше чертово Общество паранормов? Что скажешь?

Ну и что все это значит? С какой стати Анни позволяет ему так обращаться с собой, и при чем здесь Общество паранормов? Мадлон шагнула вперед – разобраться, в чем дело, но Стривер уже нырнул в переулок за аркой. Анни одернула курточку и теперь поправляла воротник. Взглянула на приятельницу, спокойно улыбнулась.

– Привет. Хорошо добралась?

– Да. Что у вас тут происходит? Почему Стривер распускает руки?

– А, ты видела! Не обращай внимания, мы просто поспорили. Пойдем, меня там ждут, – она взяла Мадлон за локоть. – Ты, получается, знаешь Ленни?

– Видела полгода назад. А ты с ним где познакомилась?

– В сети, он один из моих читателей. Сам тоже немного пишет, но не очень хорошо. Со стихами у него совсем не ладится.

– Вы встречаетесь? – прямо спросила Мадлон.

– Нет, я бы никогда не стала с ним встречаться. От таких лучше держаться подальше. Чудаков много, но он опасный чудак.

– Тогда зачем ты общаешься с ним? И что ему сейчас было нужно от тебя?

– Ничего. Он сказал, чтобы я не вмешивалась в его жизнь, что ему не нужна моя «проклятая жалость» – так он выразился. Я удержала его от самоубийства, если бы не я, он лежал бы сейчас с простреленной головой. Я очень редко управляю людьми, но здесь я не видела другого выхода.

– Управляешь людьми? – переспросила Мадлон. – Как?

Анни молча отвернула борт курточки и показала невзрачный значок – стилизованное изображение глаза поверх раскрытой книги. Мадлон потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что значит этот символ. Чтецы мыслей!

– Ты телепатка!.. Но Френсис говорил, что ты археолог. Зачем же ты получала эту специальность? Это просто глупо, ведь ты не сможешь использовать там свои способности. Ты должна работать в полиции, в медицине или еще где-то, где телепатия нужна и востребована.

– Совершенно верно, – вздохнула Анни. – Только у меня не получилось. Общество паранормов подыскало мне место, где телепатия была очень востребована, но быстро выяснилось, что я слабовата для такой работы. Я долго болела, а когда выздоровела, мне разрешили жить обычной жизнью. Я теперь, так сказать, в резерве, – она грустно улыбнулась. – По нашему кодексу, я не должна использовать свои способности в обычной жизни, но… В таких случаях, как с Ленни… Зайти к нему я бы не успела, а на звонки он не отвечал. Мне пришлось на расстоянии заставить его бросить пистолет.

– А как ты догадалась, что он решил стреляться? Получается, ты все-таки постоянно читаешь мысли других?

– Нет. Так никто из нас не делает – во-первых, это непорядочно, во-вторых, неприятно и утомительно. Ты ведь не захочешь все время слушать чужие разговоры! Но если я долго с кем-то общаюсь, то начинаю ощущать его сильные эмоции, даже не прислушиваясь специально. Эмоции и мысли тесно связаны между собой, и если я чувствую, что человек в отчаянии, то поневоле пойму, из-за чего.

– И из-за чего же Стривер хочет себя убить?

– Он этого не хочет, просто не видит другого выхода. Сам он не рассказывал, но я думаю, что когда-то давно он был очень привязан к кому-то, а потом этот человек умер или покинул его, и с тех пор Ленни ищет кого-то другого, с кем можно завязать такие же эмоционально очень близкие отношения. Но он постоянно привязывается к тем, кто не может или не хочет ответить взаимностью – ко мне, к этой альпинистке Лизе, к Павлу Коди, который утонул, к другим. Мы не любим его, он считает, что дело в нем, что он недостоин нас или что-то в этом роде, но ошибается. Он ничем не хуже других. Он считает себя неудачником, а на самом деле ставит себе завышенную планку и все время сравнивает себя с другими, ну и разочаровывается в себе, конечно. И все время думает, что он недостоин того, что у него есть. Он ведь выходец со Дна, знаешь?

– И кто провел его в Верхний город? – Мадлон вспомнила Ника с его всемогущим дядей. – Влиятельные родственники?

– Нет, Ленни сирота. Он говорит, что обзавелся любовницей, богатой покровительницей, как он выражается, и что это она помогла ему выбраться с нижних уровней, но я подозреваю, что он участвовал в какой-нибудь игре на выживание и выиграл свой путь наверх.

– То есть всех убил?

– Да. Говорить об этом он, понятно, не захочет. И считает себя недостойным новой жизни, полученной такой ценой.

– Ты ведь можешь покопаться в его мыслях и узнать правду. Если твои подозрения оправданы, то получается, что среди нас ходит убийца, который должен сидеть в тюрьме!

– Он – жертва, все они жертвы. Виноваты те, кто устраивают эти игры.

– Один мой знакомый говорил, что там никого не заставляют, и я ему верю. Он сам жил в Нижнем городе.

– Думаю, бывает по-всякому. В любом случае я не стану доносить на Ленни. Не хочу лишать его шанса. Прошлое пока не отпускает его, но оно не сможет держать его вечно. В конце концов он начнет нормальную жизнь, я на это надеюсь и хотела бы помочь ему в этом, если бы он не отвергал помощь. Может быть, на Нарате ему удастся…

– Он летит на Нарат?

– Да, волонтером в экспедицию, мы вместе летим. У него не хватало денег, я перевела ему недостающую сумму. Он не хотел брать, договорились, что вернет после, хотя для меня это, честное слово, совсем необременительно, – она опять невесело усмехнулась. – Я до неприличия богата.

– Туда всех берут? – спросила Мадлон. У нее зарождалось какое-то неясное чувство – желание? Она хотела перемен – и вот он, шанс. Другие занятия, другие люди, даже планета другая.

– Да, если ты можешь оплатить дорогу. По возрасту ограничений нет, берут всех совершеннолетних, а что насчет здоровья, то предполагается, что каждый волонтер сам способен оценить свое состояние. Если по прилету окажется, что он не справляется с работой, то улетит обратно первым же рейсом. В общем, все под собственную ответственность добровольца. Ну, прививки, конечно, поставят – уже там, по прилету, и бесплатно. Питание, проживание и снаряжение для работы тоже оплачивают, – он улыбнулась. – Хочешь с нами?

– А сколько стоит билет?

Анни сказала. Раньше, до получения наследства, сумма показалась бы Мадлон очень ощутимой, теперь она подумала: не так уж и много. Может, правда отправиться в эту экспедицию? Вот и палатка, купленная для альпсборов, пригодится…

Анни добавила:

– Но я забыла тебе сказать: это долгая поездка. Дорога туда-обратно займет полгода, да три месяца там – в сумме почти год получается.

Год! Отпуск на такое время ей не дадут, значит, надо выбирать – экспедиция и перемены или работа и прежняя размеренная жизнь.

– И что же, туда любого возьмут? – спросила она, продолжая размышлять и решаться.

– Я ведь сказала: если можешь заплатить и…

– Да нет, я про требования к специальности.

– Таких нет. Конечно, хорошо, если ты геолог или археолог, но это не обязательно.

Мадлон чувствовала, что если не решится прямо сейчас, то не решится уже никогда. Она хотела перемен. Из-за Мортона или чего-то еще – неважно, но последнее время ее постоянно что-то скребло изнутри. И вот появилась возможность, так почему бы не воспользоваться?

– Ну что, поедешь? – Анни сжала ее локоть. – Было бы здорово работать вместе!

– Да. Кому нужно отправить заявку?

По возращении домой, выходя из лифта, она столкнулась с Френсисом Губертом. Тот очень обрадовался:

– А я только что заходил к тебе и не застал. Гуляла?

– Анни позвала на творческий вечер, то есть на встречу с читателями. Почему ты не предупредил меня, что хочешь зайти, Френсис? Я бы сказала, что меня не будет дома.

Он беззаботно махнул рукой, другой прижимая к боку картонную коробку.

– Мне полезно размять ноги. Ну, и как тебе стихи Аниты? Она ведь только стихи пишет, верно?

Мадлон открыла дверь и первой прошла в квартиру.

– Она перекладывает стихи на музыку, поэтому в основном пела.

– Да, помню, Шиам рассказывал. Я и сам кое-что читал и слышал. В целом, неплохо. Талантливая девушка. Хотя, конечно, ее религиозность, хм…

– Я бы не сказала, что у нее много стихов на эту тематику.

– Может, сейчас она начинает от этого отходить, – Губерт поставил на стол свою коробку. – Где у тебя чайник? А, здесь только пищевой автомат. Не люблю я чай из автоматов, ну да ладно, – он нажал кнопку на автоповаре и принялся открывать коробку. – Тебе понравились ее стихи?

Мадлон села на диван. Пусть Губерт сам хозяйничает, раз уж взялся.

– Честно говоря, я плохо их понимаю, да и к музыке малочувствительна. Я больше наблюдала за теми людьми, которые пришли к ней.

– И кто ее поклонники?..

– Молодежь, вроде меня и Анни. Вряд ли там был кто-то старше тридцати. Я… Меня удивило то, что творчество Анни, кажется, действительно влияет на них. Они как будто в самом деле задумываются над тем, что она пишет, примеряют к своей жизни, принимают ее идеи.

– А что тебя удивляет? Искусство должно влиять на людей, на то оно и искусство. Разве тебя никогда не затрагивали книги и фильмы?

– В детстве – пожалуй…

– Да, ты ведь не очень восприимчива, но большинство чувствует сильнее. Поэты, музыканты и прочие художники, если они хорошо делают свое дело, начинают в некотором роде вести за собой других. А ты что, тоже хотела бы так влиять на кого-нибудь? – он проницательно взглянул на дочь.

– Наверное, да… – она снова вспомнила, как, сидя в уголке, наблюдала за людьми, которые слушали Анни, вспоминала свое удивление от понимания того, что можно воздействовать на кого-то вот так, простыми рифмованными строчками и перебором струн. И для такой власти не надо быть ни в Мировом совете, ни сеять страх, как Мортон.

Губерт улыбнулся.

– Что же, поэта из тебя, наверное, не выйдет, музыку ты не любишь, разве что в прозе можешь себя попробовать. Ну, или в техноискусстве, в котором я, к стыду своему, до сих пор слабо разбираюсь. Литература мне ближе. Говорят, одну книгу способен написать любой человек, я и то написал – две штуки. Правда, обе научно-популярные. Ага, вот и чай, – Губерт поставил на столик две чашки, нашел ложечки и переложил на блюдо пирожные из коробки. – Это мои любимые, надеюсь, тебе тоже понравятся. Вкусно?

– Да, очень. Сам готовил?

Он кивнул, прожевал пирожное и снова заговорил:

– А насчет творчества – попробуй, почему бы и нет. Может, и у тебя получится стать этаким маленьким властелином душ.

– Ты не очень в это веришь, да?

– Ну, как тебе сказать… Литература должна вызывать эмоции и будить воображение, а для этого желательно самому прочувствовать и представить то, о чем пишешь. Ты, конечно, можешь смоделировать, рассчитать, прикинуть, какие чувства вызовет та или иная ситуация, но поверят ли тебе? Можно ли, к примеру, заставить восхищаться чем-то, если сам не испытываешь этого чувства? Или бояться, если сам не знаешь страха? Я уж не говорю про любовь… Впрочем, попытайся. Быть может, ты одна из тех, которые способны делать все с холодной головой, даже творить. В любом случае, я заранее тебя поддерживаю и буду рад почитать все, что ты напишешь, – он придвинул ей блюдо с оставшимися пирожными. – Доедай. Мне-то много есть не стоит, и так ремень не застегивается… Ну, а как ты поживаешь? Как настроение, как дела на работе?

– Я собираюсь уходить оттуда.

Губерт высоко поднял светлые брови.

– Почему?

– Лечу волонтером в научную экспедицию на Нарат, Анни позвала. Мне давно хочется сменить обстановку, увидеть что-то новое. Я могу позволить себе эту поездку, у меня много денег, даже не обязательно искать работу после возвращения. Год или два смогу прожить и так. Конечно, я бы предпочла не увольняться, но это долгая поездка, мне не дадут такой длинный отпуск.

– Тебе настолько нравится твоя работа?

– Меня определила туда система, и за все время, что я проработала, ко мне не возникало претензий. Думаю, я там на своем месте.

Губерт помолчал, глядя на нее так, словно ждал продолжения, не дождался и произнес:

– Ты ничего не сказала о своих чувствах.

– А при чем здесь они? Каждый человек есть ресурс, и дело каждого – работать на благо человечества там, куда распределила система. Выполнять свое предназначение, иными словами.

– Исполнение предназначения должно бы доставлять удовольствие, – заметил Губерт, – но, может, я так считаю лишь потому, что я в некотором роде гедонист. Ресурс… Гм… Не уверен, что хотел бы считать себя всего лишь ресурсом. Ресурсами слишком легко пожертвовать, а цель не всегда оправдывает средства. Хотя зачастую это вопрос веры в эту самую цель… Скажи-ка, а во что ты веришь?

– В то, что мы сумеем построить лучшее будущее. В совершенство, если хочешь.

– Совершенство! Прекрасная идея сама по себе, но некоторые воплощают ее кошмарными средствами, не жалея тех самых ресурсов. Взять хотя бы этого психопата, что работал у меня под боком… Ох, прости! Не хотел тебе напоминать.

– Ты про Мортона? Меня от его имени в дрожь не бросает. Для меня в этой истории не было ничего ужасного, ведь он не успел избить меня или убить, а послушать его было даже интересно.

– Ты имеешь в виду его ницшеанский бред? – поморщился Губерт. – Вот уж не ожидал, что это произведет на тебя впечатление.

– Я бы не назвала то, что он говорил, бредом. Мортон рассуждал достаточно логично. Нельзя утверждать, что его идея совершенно неверна. Исполнение дурацкое, я согласна. Все можно было сделать лучше и чище.

Губерт покачал головой.

– Начнем с того, что эта идея далеко не новая. Превосходство одних над другими, убрать лишних, очистить генофонд – все это уже было и приводило к ужасающим последствиям. Далее, ни один аналитик не способен в совершенстве рассчитать все взаимосвязи, все зависимости людей и событий друг от друга. Ни один человек не может судить, кто нужен в мире, а кто – нет. И в конце концов, никакая идея не стоит человеческих жизней, отнятых насильно.

– Но почему ты так уверен, что все жизни необходимы?

– Что-то мне подсказывает, что ты задумывалась об этом еще до разговора с Мортоном. Кто разговаривал с тобой об этом? Елена?

– Да. Она говорила об этом после путча.

– А… Ну, после путча об этом многие говорили и сгоряча чего только не высказывалось. Не буду убеждать тебя, что те, кто устроили резню, расстрелы и взрывы в Верхнем городе, несчастны и заслуживают жалости. Я их и сам-то не жалею, и я тоже считаю, что по большому счету они только ленивы, жестоки и трусливы. Но я убежден, что уничтожение, все эти чистки, весь этот, так сказать, мортианизм – не выход. Живых, по крайней мере, можно изменить. Милосердие правильнее, добро вернее. Менять, а не уничтожать. Обучать, а не бить по морде. Если уж рассматривать людей как ресурс, то не нужно этот ресурс терять.

– По-моему, это безнадежное дело, если человек сам не хочет изменяться, вот как Метени.

– Да, кстати! Раз мы его вспомнили: ты не встречалась с Ником, прежде чем он улетел?

– Улетел? Куда?

– Туда же, куда собираетесь и вы с Анитой – на Нарат, решил стать колонистом, начать жизнь заново. Я думал, ты знаешь. Вы ведь, кажется, дружили.

– Кто тебе сказал?

Губерт, по своей привычке, развел руками.

– Слухами земля полнится, а я – человек общительный. Так вы что же, поссорились?

– Мы не очень-то дружили, – сдержанно ответила Мадлон. – А потом он остро отреагировал на историю с Мортоном, и мы совсем перестали встречаться.

Губерт решил, что понял ее:

– Да, после этого кошмара Ник сильно замкнулся. Перестал доверять людям, бедняга.

– Интересно, почему? Над ним издевался Мортон, а другие люди ни при чем.

– На него в то время много чего навалилось. Ты, смотрю, вообще не в курсе дела. У него умер дядя, да тут еще проблемы с женой… Она, Микаэла, оказывается, крутила роман с другом Ника. Попасть в лапы к маньяку, а потом узнать, что два близких человека обманывали тебя – это для любого будет большим ударом. Наверное, я на месте Ника тоже на какое-то время утратил бы веру в человечество. Я люблю роботов и люблю людей, но не могу не подтвердить: да, роботы, в отличие от нас, глубоко порядочны.

У Мадлон создалось впечатление, что здесь отец кого-то процитировал, но кого – она не смогла вспомнить. Она хмуро сказала:

– Ты вот жалеешь Метени, а по-моему, он все заслужил. Он и сам был не прочь изменить своей жене. Я вообще не понимаю, зачем они поженились. Такой нелепый союз! Метени говорил, что его мать захотела, чтобы он женился на Микаэле, но ведь нельзя жениться по чьей-то указке!

Губерт опустил глаза и покрутил большими пальцами сцепленных рук.

– Ох уж эта его мать… Нехорошо так говорить, но по-другому никак: она Ника всю жизнь за горло держит. Слышал я, что… – он оборвал себя. – Ладно, не нам их судить. А с Микаэлой он, в общем, неплохо жил, может, и погуливал – что же, парень молодой – но уходить-то не собирался, связи свои не светил, берег нервы жены и вообще по-своему ее любил. То, как она и Фред обошлись с ним, да еще после того, что он пережил – это было жестоко.